Кухарка тайного советника Красовская Марианна
Надо поесть!
— Лиска, а пойдем в таверну! — предложила я девочке. — Я не завтракала, ты растущий организм — надо перекусить!
— А можно мне с вами? — жалобно спросила Софья. — Я честно-честно буду вести себя неприлично и могу даже салфеткой не пользоваться!
Мы с Лиской рассмеялись и позволили ей пойти с нами, благо, что время раннее, до полудня в увеселительных заведениях алкоголь не наливают, а значит, и сомнительного контингента там нет.
Софья оказалась действительно неплохой девушкой — возможно, излишне порывистой, резкой в суждениях — этакой революционеркой. Замуж бы ей или работу какую… а то слишком много воли ей отец дает, вот такие студенты когда-то на моей родине были движущей силой всех переворотов. Я нисколько не удивлюсь, если эта девица рано или поздно попробует бросить бомбу в царя… в смысле, короля, потому что она так яро интересовалась политической ситуацией в стране и так сердито критиковала власти, что пришлось ей напомнить, что ее отец — государственный служащий. И вообще, революция — это не выход.
Это вход… причем задний вход. Жопа, если говорить прямо.
Мы тряслись в карете, а я зачем-то говорила льере, что есть миллион способов решать проблемы ненасильственным путем. Да вот хоть бы и семья Лиски: ведь можно помогать тем, кому сложнее в жизни, заниматься благотворительностью на местном уровне. Я бы еще много сказала, да девочке рано слушать такие разговоры, а льера Софья начала как-то слишком сильно горячиться, обличая пороки общества, да и мы приехали.
Я вышла, немного подумала и прошла к большому дому. Настало время познакомиться с льерой Гдлевской поближе.
Хозяйка встретила меня очень радушно, едва в ладоши не хлопала, когда поняла, что я пришла к ней с визитом. Меня усадили на диван и предложили чаю с печеньем.
— Ах, лирра Ольга, как же я счастлива, что вы пришли ко мне в гости! — сияла женщина. — Зима — такое тоскливое время года! Как только растает снег, можно будет выезжать на кресле в город, а пока — я стенаю от одиночества, один Михаил да горничная составляют мне компанию!
— Льера Гдлевская…
— Называйте меня просто Еленой!
Просто Еленой? Ну конечно!
— Кстати, льера Елена, я из Руана, здесь не так давно… Просветите меня, что за чехарда тут с именами? Почему кто-то называет меня Ольгой, а кто-то Ольхой?
— Это как-то исторически сложилось, — охотно принялась объяснять мне льера. — Те, кто слуги или крестьяне — тех называют названиями животных или растений, вроде бы ближе к природе. А на самом деле у каждого человека есть нормальное имя и фамилия, под которыми в учетных ведомостях их записывают. Такие обращения только в низах приняты, уж простите за такие слова. Кобор — город маленький, провинциальный. Здесь нравы проще. В столице ко всем людям обращаются по настоящему, не по природному имени. К тому же считается, что если у тебя природное имя есть, то и покровитель есть. Не сглазят, опять же. Язычество, лирра Ольга, как есть язычество!
— Забавно, — я улыбнулась. — А как бы вас звали по-природному? Даже придумать не могу!
— Папа звал меня Олененком, — улыбнулась женщина. — Олена я была бы. Пейте чай, Ольга, и расскажите мне, где же вы работаете, о чем люди говорят…
— Я — кухарка в доме Лисовских, — пожала я плечами смущенно. — Ничего вам рассказать интересного и не могу, разве что сплетни кухонные, да то, что конюх Петрушка зажимал в углу Чернику, а та против не была.
— Мир не меняется, — усмехнулась Елена, красиво всплескивая руками. — Что театр, что кухня — балом правит только любовь. Кстати, и как вы находите королевского палача?
— Палача? — моргнула я. — Какого палача?
— Лисовского. Льер Александр — известный в узких кругах человек. Он казнит государственных преступников, а вы разве не знали?
— Я в эти узкие круги, откровенно говоря, не вхожа, — ответила я, пытаясь скрыть потрясение. — Да и кто я, чтобы про хозяина сплетничать?
— Кто вы? Потрясающе красивая женщина, — аристократично пожала плечами Гдлевская. — Ни за что не поверю, что он на вас внимание не обратил. Это слепым быть нужно!
От неожиданности я расхохоталась — искренне, аж до слез.
— Вы мне льстите, льера Елена, — наконец выдохнула я. — Вот вы, без сомнения, красавица. А я… ну так.
— Милочка, когда вы последний раз смотрелись в зеркало? — полюбопытствовала хозяйка. — Волосы красиво уложить, немного макияжа, платье нарядное надеть — и вы блистать будете так, что глаза заболят!
— В зеркало? — протянула я. — Вы имеете в виду те большие стекла, у которых посеребрена одна сторона? Которые стоят баснословных денег и явно не стоят в кухне? Дайте подумать… последний раз еще в Руане смотрелась.
— Вот оно что! — подобралась Елена. — Тогда прошу мне помочь. Отвезите меня наверх, пожалуйста.
Пришлось подниматься, разворачивать ее кресло на колесах и везти по деревянным рельсам на второй этаж, в спальню. Здесь было так же бедно, как и в гостиной, на стенах — темные квадраты от некогда висевших картин. Темно-зеленые обои были с золотым тиснением, лет этак сорок назад… Ступени под моими ногами скрипели, перила ходили ходуном.
— Нищета, да, Ольга? — прочитала мои мысли Гдлевская. — Нище-е-ета-а-а… Высоко летала, больно упала. Расплачиваюсь теперь. Не верьте мужчинам, Ольга. Никогда. Они все лгуны.
— Согласна с вами, — вздохнула я, вспомнив всех своих партнеров — и Лисовский, похоже, такой же, как все. — Верить вообще в этом мире можно только себе, да и то — не факт.
— Именно. Вижу, вы тоже хлебнули горя? Потом расскажете? Мы пришли, здесь направо.
И первое, что я увидела в строгой, почти спартанской спальне — было, разумеется, зеркало. Красивое, явно старинной работы, в тяжелой бронзовой раме.
Не вытерпела, сделала шаг вперёд.
Я разглядывала себя, не веря своим глазам. Да нет, это зеркало такое магическое, недаром старинное! Не может эта женщина в отражении быть мной!
Прежде болезненно-худое лицо округлилось, вспомнив, что кроме высоких скул у него есть и щечки. Ушли вечные красные пятна на щеках, шелушащаяся кожа и круги под глазами. Глаза снова блестят, как в юности, брови, правда, заросли безобразно, зато седина закрашена, и отросшие почти до плеч волосы лежат мягкими волнами. Пропала вечная морщина между бровей, шея больше не дряблая, и ключицы neрестали торчать. Я, кажется, и в самом деле красивая — почти как тогда, в шестнадцать.
Платье, правда, безобразное: талия черт поймешь где, цвет не мой, буфы на плечах. Но даже эта гадость фигуру не портит — видно, что ноги длинные и грудь присутствует.
Я дотронулась до зеркала, опасаясь, что по нему пойдет рябь, словно по воде, и возникну настоящая я — худая измученная тетка с вороньим гнездом на голове, но на самом деле ничего и не изменилось. Я по-прежнему осталась красивой. Нет, всё же не так, как в юности. Но если привести в порядок брови, накраситься, прилично одеться — стану едва ли не лучше, потому что и взгляд другой, и лицо словно отшлифовано опытом.
— Ну, что я говорила? — с явным удовольствием смотрела на мое потрясение Гдлевская. — Сразу видно породу. Чьих кровей ты, девочка?
— Субаровых, если Орассу рассматривать, — тихо сказала я, поворачиваясь к зеркалу то одним боком, то другим.
Елена как-то судорожно вздохнула, я даже обернулась. Женщина была бледнее стенки, только глаза горят.
— Егора дочка? — прошептала она. — Нет, внучка скорее… Дочка-то у него в возрасте совсем. Или внебрачная, но он не такой.
— Внучка.
— И где он сейчас, Егор?
— Льера Елена… — мне было крайне неловко обсуждать «деда», особенно потому, что я почти ничего о нем не знала, да и вообще… Неприлично это.
— Пойдем вниз, Ольга, я расскажу. Раз уж ты его внучка.
Меня снова усадили на диван и сунули в руки чашку с остывшим чаем.
Глава 20
Танцовщица
Елена с детства мечтала танцевать, да не просто на всяких там балах и танцевальных вечерах, а на сцене.
Учителя в один голос твердили, что у девочки талант почти магический: кто-то стихийник, кто-то менталист, кто-то с животными разговаривает, а Елена — танцует. В ее танцах, в жестах, в повороте головы словно бы глубина, она простыми движениями могла выразить любые эмоции.
В четырнадцать ее родителей буквально умоляли отдать дочь в танцевальную труппу столичного музыкального театра, а в шестнадцать она была уже примой. Ее имя было на всех афишах. Жила она самостоятельно, родители остались в Коборе, не желая менять провинциальный покой на столичную суету. К тому же отец был в Коборе при неплохой должности, в столице никто бы ему подобного не предложил.
Отношение к танцовщицам всегда было особое. Не то гетеры они, не то недоступные музы. За ними не гнушались ухаживать самые знатные аристократы, их охотно брали в жены, но чаще — в содержанки, причем еще за эту честь и соперничали. Каждому было лестно иметь красивую талантливую любовницу, это статус.
У Елены первый мужчина появился в семнадцать, и потом мужчин было много — один другого лучше. Она не любила, лишь пользовалась их благосклонностью. Ей это в себе нравилось, она даже гордилась своей расчетливостью — голову не теряет, всегда хладнокровна.
Разумеется, и она влюбилась — тут даже не было вариантов, да еще так, ак влюбляются такие вот расчетливые люди: до умопомрачения, до дрожи в руках. Как ей казалось — раз и навсегда, потому что такая любовь выжигает дотла, ничего после себя не оставляя. Ей повезло, мужчина, маг, ответил взаимностью. Скорее всего, он не любил ее так же сильно, но и не отвергал, не прогонял от себя, и даже в принципе был не против жениться и завести детей. Елена была абсолютно счастлива.
Избранника ее звали Егор Матвеевич Субаров, он был первым королевским магом — главой Совета, героем войны, да и просто — красавцем-мужчиной. Елену нисколько не смущало, что любимый старше ее почти на двадцать лет, к тому же уже был женат и воспитывал сына. Все восхищались этой парой: он — высокий, крепкий, очень одаренный, и она — маленькая и изящная как птичка, к тому же страшно талантлива. Ей было почти тридцать, когда они встретились: вся жизнь впереди.
Страшный взрыв в королевском дворце полностью разрушил их мечты. Елена тоже была там, она в тот день ночевала у любимого. Удача отвернулась от нее: при разрушении стен она оказалась под завалами. Ей перебило позвоночник. Нашли ее поздно, она долго болела, большая часть накоплений ушла на попытки вернуть себе пусть не былые способности, но хотя бы возможность самостоятельно ходить, но все было безуспешно. Ни один маг не смог ей помочь.
Елена вернулась в Кобор, в родительский дом. Субаров ее не то бросил, не то посчитал, что она отказалась от него — да, она слышала, что он выгорел дотла, но разве ей это было важно? Впрочем, навязываться ему было стыдно, она больше не танцовщица, не звезда сцены, зачем ему калека? Она все так же безумно его любила, рискнула написать письмо, но ответа не получила никакого.
Деньги кончились, родители умерли, Елена осталась одна. Постепенно продала всё, кроме родового дома, дом было жалко. Несколько раз писала в королевскую канцелярию, просила хоть какую-нибудь пенсию, потому что слышала, что многим пострадавшим в том взрыве выплатили компенсацию, но ее бумагам ход дан не был, да это и понятно: нужно было ходить по инстанциям, лично просить, подписывать, доказывать — а для нее это было немыслимо. Заплатить кому-то денег не было, родни нет… вот и осталась бывшая танцовщица в очень скорбных обстоятельствах.
— Сколько было у меня когда-то поклонников, Оленька, — рассказывала Елена. — Я сначала-то гордой была, думала, справлюсь сама. Уроки манер давала барышням, детей читать-писать учила. Ну и что, что ноги не ходят? Голова же на месте. А потом совсем прижало, я каждому письмо написала с мольбой о помощи. Пару раз прислали какие-то незначительные деньги, один человек, правда, помог по старой памяти, но предупредил, что это единственный раз. А остальные письма как в воду канули. Хорошо еще, что мэр мне помогает по мере возможности, дрова вон бесплатные, да заказы беру — письма пишу или бумаги какие. Почерк у меня красивый. Теперь вот ты домик сняла, будет полегче.
Я молчала — а что я скажу? Я ведь прекрасно знаю, что это такое — жить в нищете. У льеры Елены еще дом есть и дрова, а у меня и жилья не было, и Машка на руках. И все же странно — она живет одна в большом двухэтажном особняке в центре города, а семья Лиски — в двух смежных комнатах целой кучей. Социальное неравенство безжалостно.
— А вы не хотели бы с Егором Матвеевичем встретиться сейчас? — спросила я с любопытством.
— Сейчас? Упаси боги, — ужаснулась женщина. — Я такая… старая!
— Вы выглядите очень хорошо, просто по-королевски, — заверила ее я, — к тому же он тоже, знаете, не молодеет. Он старик.
— Красивый, породистый старик, да? — мечтательно вздохнула Елена. — Жаль, что я так и не родила от него ребенка. Но не мне жаловаться на судьбу. Уж лучше быстро и красиво сгореть, чем тлеть лучиной всю долгую жизнь.
Не лучше. Я и горела, и тлела. Мало, наверное, горела, таких высот не достигла, но и упала не так низко. У нее явно размах маятника был больше.
Мне было пора уже уходить, я попрощалась и пообещала зайти в гости на следующей неделе. Ощущение было странное. Словно я спустилась на ступеньку ниже, в свой унылый кухонный мирок. В ней был какой-то свет, блеск, она, несмотря на свое плачевное положение, все еще была звездой сцены. Уверена, что поставь она перед собой цель — вышла бы замуж даже в инвалидном кресле. Особенно лет тридцать назад. Красоту и манеры этой женщины не испортит ничего. Льера Гдлевская и сейчас очаровывала, завораживала. Какая же она тогда была в годы своего расцвета?
Общение с ней, да и вообще весь этот день тяжело мне дались. В груди было голодно и тяжело, в голове — сплошь унылые мысли. Что дома, что здесь — одно и тоже. Я никто, прислуга. Ни семьи, ни дома, ни амбиций. Унылая амёба. Что там, что здесь — умру я, и никто не заметит. Вся моя жизнь — это расплата за единственную ошибку.
Часто говорят — если тебе плохо, сходи в хоспис, посмотри на умирающих людей. Но это обман. Правильно льера Гдлевская сказала: лучше познать любовь и счастье хоть бы и не долго, чем всю жизнь влачить жалкое существование. И даже неизвестно, кому лучше: мне — одинокой и никому не нужной, или матери Лиски, к примеру, которой есть для чего жить.
Состояние было премерзкое, что ни говори, а жалеть себя я умела всегда. И главное, сама ведь со всем виновата! Кто мне, дуре, мешал свалить вину за свою беременность на папиного приятеля? Разве не могла я выставить его насильником, растлителем, чудовищем, которое соблазнило юную неопытную девушку? Могла, разумеется, и в тот момент все были бы на моей стороне. Но я же самая умная, самая гордая, самая честная! Сама, всё сама! А потом, когда Машка заболела? Почему я так быстро сдалась? Опять — самая гордая?
Гордость эта проклятая — вот моя проблема. Гордость и одновременно отсутствие веры в себя. Куда проще сдаться, спрятаться в ракушку, махнуть рукой на свою жизь, да, Оль? Зачем чего-то доказывать, когда так красиво и правильно выставить себя вечной жертвой? Вы поглядите, ее обидели, обманули, отобрали ребенка, заставили страдать! Вот только страдать — это тоже мой выбор. Уж в Москве-то я бы могла не пить как не в себя, а что-то сделать для того, чтобы Машка не думала, что ее мать — опустившаяся алкашка. Наверное, будь я более успешной, она бы задумалась о чем-то. Но я сама сделала всё, чтобы ее разочаровать, а теперь ною, ною.
Дудки! Я вытерла слезы, топнула ногой и решила, что если захочу — всё изменится. Мне дан еще один шанс, и я его не упущу. Ресторан? Нет, кондитерская лавка — вот моя цель. И да: если льер Лисовский вдруг будет настаивать на близости — отказывать ему не буду, потому что не такая уж у меня шикарная жизнь, чтобы растрачивать ее на чужую кухню.
Глава 21
Новая фигура
А к вечеру следующего (уже рабочего) дня в дом Лисовского прибыл новый персонаж. Очень интересный мужчина, надо признать, жаль, слишком молодой для меня: ему на вид было едва ли больше тридцати. А так — красивый и, главное, высокий. Выше меня. Мои кухонные девушки мгновенно сделали стойку: гость, хоть и был магом, отчего-то именовался лирром, не льером. Как мне объяснили — он из простых людей, из бедных, вроде бы даже и сирота из приютного дома. Всего в жизни добился сам, должность пока имел небольшую, но очень перспективную. В доме Лисовских гостил не первый раз, впечатление о нем осталось прекрасное.
С перспективным мужчиной, как водится, первая познакомилась я. Все они, прибывающие, первым делом бегут на кухню, потому что война войной, а обед по расписанию.
Жгучий черноглазый брюнет в белоснежной рубашке с расстегнутым воротом заглянул в дверь и дернул большим носом. С надеждой поглядел на дымящуюся чашку в моих руках, состроил жалобную гримаску.
— Добро пожаловать на кухню, — взмахнула я рукой. — Здесь всегда готовы вас накормить и обогреть.
— Удачно, — обрадовался брюнет. — Я лирр Ян Рудый. Королевский дознаватель, это чтобы вы не говорили, что я вас обманываю. Моя должность, знаете ли, подразумевает полную откровенность.
И посмотрел на меня с каким-то мужсим интересом.
— Вы знаете, когда мне говорили, что кухарка у Алекса — красавица, я не верил. Оказывается, не врали.
— Бросьте, я слишком старая для вас, чтобы считаться красавицей, — польщенно улыбнулась я. — К тому же в моде сейчас хрупкие блондинки. Чаю?
— А молоко есть? И булка? Ай, лирра, красота — понятие относительное. А на моду смотрят только сопляки и идиоты.
— Вы, как я вижу, не относите себя ни к тому, ни к другому типу?
— Разумеется, нет, — белозубо улыбнулся Ян, усаживаясь за стол и цапая большой кусок яблочного пирога. — Я умный и опытный.
— В меру упитанный мужчина в самом расцвете сил? — не удержалась я, зная, что он шутки не поймет.
— Не упитанный, — трагично вздохнул он, сверкая глазами. — Голодающий. И голодный.
Да он со мной флиртует! Потрясающе! Ян мне очень понравился, с ним было легко — не то, что с Александром. С Александром всегда присутствовало какое-то напряжение, какая-то тяжесть, впрочем, в этом напряжении и была вся прелесть наших отношений. Искры летали. Здесь искры не было, просто — приятная игра слов. Все это здорово, но я не могла не воспользоваться случаем, чтобы не выведать какую-нибудь информацию.
— Вы приехали расследовать покушение на льера Лисовского?
— Именно. И очень удачно мы встретились с вами здесь, лирра Ольга.
Всё, подобрался, будто охотничий пес, взгляд стал цепкий, расслабленности как ни бывало.
— Насколько я узнал, ментальному воздействию вы не поддаетесь? — прямо спросил он.
— А вы тоже менталист? — вздохнула я. — У меня такое ощущение, что менталисты — самые распространенные маги в Орассе.
— На самом деле, нет. Менталистов немного, но тут, действительно — высокая концентрация. Лисовский и Софья здесь живут, а мы с Йозефом приехали именно по этому делу. Итак, лирра, расскажите еще раз: когда, как вы заметили, как догадались, что нужно, чтобы Алекса вывести из «зеркала»?
Пришлось рассказывать в очередной раз, и тут уж было совершенно понятно, что между мной и хозяином дома что-то есть. Глупо это скрывать.
— Только поймите, лирр Рудый…
— Для вас просто Ян, без всяких лирров.
— Ян, я кухарка. Он — льер. То, что я сделала, недопустимо.
— Почему? Вы не человек? Или он не человек? Кто посмеет вас судить?
— Моя репутация…
— Бросьте прибедняться, Ольга, вы же умная женщина. Ничего страшного не произошло. Даже если вы любовники, кому какое дело? Вы оба — взрослые одинокие люди!
— Вы, хоть и лирр, но все же льер, — с досадой ответила я. — Поймите же, когда хозяин спит с прислугой, это ставит прислугу в очень неприятное положение. Тыкать пальцами будут в нее, не в него, и вообще — женщина всегда виновата. Хотя и ему могут сказать, что он воспользовался своей властью.
— Но ведь это не так?
— Конечно, нет. Льер Александр ни единым словом, ни единым действием не обидел меня. То, что я сделала, я сделала лишь для того, чтобы его спасти. Но это не меняет того факта, что наша близость превысила допустимые правилами приличия пределы.
— Ольга, вы ведь из благородных? — неожиданно спросил Ян. — Разговариваете очень изысканно, грамотная, наверное? Как получилось, что вы кухарка?
— А вы, Ян — маг, да еще и при должности. Как получилось, что вы зоветесь лирр, а не льер?
Он засмеялся.
— Вот так и получилось, — весело сказал он. — Позволите ли стать вашим другом? Вы мне интересны. С вами очень приятно разговаривать, к тому же пирог божественный. Кстати, сколько вам платит Алекс? Я уже хочу вас увезти с собой в столицу.
— Я с удовольствием рассмотрю ваше предложение.
— А я против, — раздался голос хозяина от дверей, и мы с Яном вздрогнули и отвели глаза, словно нас застали за чем-то постыдным. — Хватит развращать мою прислугу, Ферзь. Проваливай.
— Ферзь? — вскинула бровь я.
— Да-да, прозвище такое, — легкомысленно кивнул Ян. — Потом расскажу. А пока, дабы не раздражать хозяина дома, удалюсь в отведенную мне комнату. Но завтра мы еще поговорим, ждите.
Он вышел, а льер Лисовский молча приблизился ко мне. На всякий случай я встала и отгородилась от него стулом. В кухне явно запахло грозой.
— Какого черта происходит, Ольга? — обиженно спросил он.
— А что происходит?
— Вы собираетесь покинуть мой дом?
— Не исключено. Карьерный рост — это прекрасно.
— Почему с Яном?
— Он первый предложил.
Лисовский с силой вырвал стул из моих рук, отставил в сторону и подошел почти вплотную, едва меня не касаясь. Сердце заколотилось об ребра, губы пересохли, я невольно их облизнула. Его глаза потемнели.
Ладонь Александра скользнула по моей щеке, уверенно легла на затылок. Губы неотвратимо приближались, и я сдалась с легким вздохом, позволяя себя поцеловать. Его вкус был мне знаком, а ощущение щетины, царапающей мои губы, наоборот, было новым. Он был настойчив, мягко напирая, лаская и все крепче сжимая мой затылок, словно не хотел меня выпускать из своих рук. Сдернул чепец, собрал в горсть мои волосы, оттягивая от себя, чтобы скользнуть губами по подбородку и шее.
Когда он начал расстегивать пуговки у меня на воротнике, я нашла в себе силы упереться ладонями в его грудь и оттолкнуть. Хотя я и не против на самом деле, но не здесь, не в кухне же, куда в любой момент может кто-то войти! Моя репутация и так висит на волоске!
— Ты… — выдохнул он. — Опять отталкиваешь? Почему? Я тебе не нравлюсь?
— Нравитесь, — шепнула я. — Но поймите! Вы мой хозяин, это просто неприлично!
— Неприлично нравиться друг другу?
— Не делайте вид, что вы не поняли!
— Я понял, конечно, — выдохнул он мне в губы. — Но то, как смотрел на тебя этот молокосос Рудый, просто невыносимо! Ты все равно будешь моя, я добьюсь своего!
— А чего вы добиваетесь, льер? — мгновенно вскинулась я. — Уложить меня в постель? Это всё, что вам нужно от меня?
Он озадаченно потер покрытый трехдневной щетиной подбородок.
— Я просто хочу тебя, — признался он. — О большем не думал. И вообще, с тех пор, как я понял, что ты отнюдь не весталка, ни о чем другом думать не могу. Оль, я взрослый мужчина, я слишком стар для глупых игр. Просто скажи, да или нет? Зачем нам тратить время?
— Нет.
Он отшатнулся, ожег меня просто ледяным взглядом, вскинул подбородок и почти выбежал прочь, хлопнув дверью. Гордый. Я слабо улыбнулась, трогая губы. Только что мы сделали большой шаг навстречу друг другу, явно высказав свои пожелания. Либо он теперь оставит меня в покое, либо… не знаю, что либо, но я этого «либо» жду с нетерпением. И насколько я уже успела его узнать — Лисовский быстро отойдет и предпримет решительные шаги в покушении на мою честь.
Глава 22
Дознание
А на следующее утро началась полная вакханалия. Все слуги по очереди опрашивались, хорошо хоть в гостиной, а не в кухне. Кто что видел, кто где был в последние дни, у кого какой магический дар — а это-то зачем, интересно?
Ко мне же, как репей, прицепился Йозеф Гродный. Напрасно я уверяла его, что во мне нет никаких особенностей. То, что я называлась внучкой Сабирова, сыграло свою роль. Меня непременно должны были проверить в отделе магического учета.
Пришлось идти — это как раз был тот случай, когда проще согласиться и потерять пару часов времени, чем раз за разом придумывать повод для отказа. Поэтому я надела пальто с объёмным капюшоном, теплые рейтузы и сапоги, натянула перчатки и позволила льеру Гродному взять меня под руку. Я была выше его на полголовы, но старик этого даже не замечал, заявив, что он так давно не гулял с дамой, что почти забыл, как это приятно. Отдел магического учета был, разумеется, в ратуше, а ратуша — в центре города. Погода стояла замечательная, солнце грело по-весеннему, а Гродный разливался соловьем, рассказывая, сколько привилегий у магов: и возможностей-то у них больше, и карьерный рост, и всяческие плюшки в виде сниженных налогов и государственных наград.
— Льер Гродный, — не выдержала я. — Во-первых, я не маг. Даже если я магию ощущаю, то это не дает мне никаких преимуществ. А во-вторых, я обычная кухарка. К чему мне ваши особые способности?
— Как знать, как знать, — задумчиво отвечал старик, поддерживая меня за локоток, когда я едва не поскользнулась на мокром крыльце. — Пришли, льера.
Он помог мне снять пальто, провел в кабинет, полный всяких непонятных приборов и усадил на стул с высокой спинкой — напротив стола, за которым сидел плюгавенький мужчина в огромном парике. Или нет? Я моргнула. Парик как-то странно расплывался перед глазами, да и сам мужчина внезапно показался мне крупнее. Виски прострелило острой болью.
— Льер Иволгин, это та дама, о которой я вам вчера толковал, — сказал Йозеф, внимательно меня рассматривая. — Лирра, вы побледнели.
— Голова болит, — выдавила из себя я. — Льер Иволгин… пожалуйста… уберите это.
— Что это? — наклонился ко мне Иволгин.
— Вашу магию. Иллюзии, да?
В голове словно щелкнуло, и боль сразу схлынула. Передо мной сидел чем-то очень довольный обычный мужчина средних лет с прилизанными волосами с проседью и в черном сюртуке. Сложив перед собой руки, он кровожадно улыбнулся, оглядывая меня с головы до ног.
— Итак, льера — внучка Егора Сабирова, я правильно понимаю? Из Руана?
— Да, — настороженно ответила я, предчувствуя, что мое прикрытие трещит по швам.
— И кто ваш отец?
Я молча смотрела на него, понимая, что не знаю ответа на этот вопрос. Мы ведь с Еropoм Матвеевичем даже не рассматривали подобный поворот событий. Внучка и внучка. Опустила глаза. Поводила пальцем по столу.
— Можно я пойду без всяких проверок? — спросила я безнадежно. — Ну ее, эту недомагию, право слово!
— Йозеф, ты проиграл мне сто златников, — ехидно заметил Иволгин. — Итак, льера… дайте угадаю. Вы появились в Орассе в конце октября, и веса в вас было… ну, килограммов пятьдесят. Совершенно логично, что выкинуло вас в лесу, Сабиров все же привратник. Пожили у него в избушке, дед к вам явно проникся теплыми чувствами… Вы — его любовница?
— С ума сошли? — искренне изумилась я. — За кого вы меня принимаете? Ну ладно, я! А за кого вы принимаете Егор Матвеича? Ему же почти восемьдесят!
Мужчины переглянулись и грохнули хохотом.
— Для мага — не самый критический возраст, — просветил меня Йозеф. — Моей жене нет и тридцати, и поверьте, она не жалуется.
Я смерила его взглядом, едва не морщась. Ну знаете! Не хотелось бы спать со стариком. Но Гродный, подмигнув, вдруг выпрямился, расправил плечи и вскинул подбородок. На моих глазах веселый толстенький старичок превратился пусть в не слишком высокого и не очень молодого, но вполне импозантного мужчину лет этак пятидесяти на вид. Без бороды и живота он выглядел довольно привлекательно, да еще глазами темными сверкал, как заправский ловелас.
— Но как? — растеряно спросила я. — Ведь я не почувствовала! И вы не иллюзионист!
— На самом деле — это оба варианта меня, — весело сказал Йозеф. — Тут магические петли и игра с вероятностями. Немногие маги так умеют, но я в самом деле силен. Матвеич тоже умел раньше. А сейчас — ну, если он сбреет свою бородищу и скинет лапти — вы и не узнаете. Признавайтесь, какой льер Гродный вам больше по душе?
— Пожалуй, в образе доброго гнома вы мне нравились больше, — вздохнула я. — Там не нужно думать о том, что ваша молодая жена может повырывать мне волосы в случае недоразумения.
— Я вижу, вы из развитого мира, — кивнул Иволгин. — Грамотная, образованная, уверенная в себе. Зачем согласились? От чего бежали? На преступницу не похожи, но кто знает. Хотя нет, проверялись же. Без этого никак. Давайте, Ольга, раскрывайте карты.
— От себя бежала, — хмуро ответила я. — Пропадала там от одиночества.
Он посмотрел на меня странно и киавул:
— А что, здесь стало лучше?
— Не намного, — призналась я. — Сначала казалось, что лучше. А потом — да то же самое.
— Мир менять собираетесь? Технологии знаете какие-то?
— Мой максимум — муссовый торт, зефир ручной работы и роллы, — вряд ли в моем голосе можно было расслышать энтузиазм.
— Торт — это звучит гораздо лучше, чем революция и электрификация, — заметил Иволгин. — Ну что ж, Ольга, не вы первая, хотя, признаться, в Орассе таких, как вы, не было лет двадцать, но протокол есть протокол. Легенда у вас есть, договор о неразглашении и невмешательстве в технический прогресс подпишете, тестирование пройдете — и свободны. А Сабирову выговор в личное дело. Знал, как надо поступать в таких случаях, как- никак привратник, да почему-то не зарегистрировал вас. Ну это уж мы у него спросим — почему.
Мне подвинули бумаги, которые я внимательно прочитала. Жизнь в столице научила читать даже мелкий шрифт.
— Я это не подпишу, — заявила я. — Знаете что! Оставьте меня в покое, я не хочу никуда встревать!
— Почему?
— Потому что тут сказано, что при необходимости я должна всячески содействовать службе магического контроля, а меня это не устраивает. Я просто хочу тихо и незаметно жить.
— Поздно, льера Сабирова, — жестко ответил Иволгин. — Бы уже влезли по самые уши. Спасли Лисовского, обнаружили незаурядный дар… Вы понимаете, что лишь вопрос времени — что все поймут, что вы не отсюда?
— Да кому нужна простая кухарка?
— Ферзь уже на вас стойку сделал. А что знает Ферзь, то знает и король. Хотите под инквизицию лечь? Вперед!
— У вас и инквизиция есть? — в ужасе спросила я.
— Разумеется. Для магов. Так вот, наш многоуважаемый Ферзь — птица очень важная, несмотря на то, что он лирр. Впрочем, не зря же он от всех званий отказывается — гордый.
— Ян Рудый? Вы о нем? — уточнила я.
— О нем самом. Поверьте, он очень страшный человек.
— Страшнее, чем королевский палач?
Мужчины посмотрели на меня странно, но Иволгин нехотя ответил:
— Пожалуй, нет. После столкновения с Ферзем шансы есть, а если попал и Палачу — это уже конец.
— А почему? Он и в самом деле… убивает людей? — я сглотнула, испуганно глядя на мужчин. Ну не вязался у меня Лисовский с нарисованным моим воображением образом!
— Нет. Он полностью обнуляет личность. Убивать магов слишком расточительно, куда удобнее воспитать нового. Но для общества человек пропадает бесследно, но факт. Так что, льера, подписывайте.
— Я могу подумать?
— Можете. Но недолго. Скажем, до завтра. Но проверку все равно придется пройти. Так нужно.
Я кивнула, совершенно опустошенная. Шоковое состояние даже не позволяло удивляться. Мне же, пользуясь моей потерянностью, подсовывали всякие штуки, которые на меня никак не реагировали. На какой-то кривульке явно из чистого золота я очнулась, повертела ее в руках и, бросив на стол, поднялась.
— Господа, мне нехорошо, — сообщила я. — Нервы, знаете ли. Я сейчас впаду в истерику, оно вам надо?
— Мы узнали все, что хотело, льера. Это вам, — мне в руки сунули пачку мелко исписанных листов. — Выучить и уничтожить. Это ваша родословная. И да, после посещения нашего отдела полагается два дня выходных дня для восстановления сил. Отдыхайте, думайте, ждем вас завтра.
Я пошла домой пешком. Одна. На Гродного, который хотел было меня сопровождать, поглядела таким взглядом, что тот отшатнулся. Мне, кстати, было совершенно понятно, от чего меня хотел уберечь Егор Матвеевич — вот от таких вот шакалов, которые готовы из меня высосать все силы и выкинуть отработанный материал из помойку.
Я вдруг поняла, что если у меня дома были хоть какие-то права, пусть и смутные, я могла хотя бы попытаться добиться справедливости, в конце концов — там были друзья и родители (какие-никакие, а родители, Машку же они спасли!), то здесь я вообще никто. Даже не гражданин страны. Всем на меня плевать. Дошла до дома, плюхнулась на кровать и молча уставилась в стену. Почему у меня все через одно место? Нежели за одну-единственную ошибку я должна расплачиваться всю жизнь? И ведь даже ошибкой это не назовешь, разве может ребенок быть ошибкой?
Надо было вставать, что-то делать, а меня вдруг накрыло черной тоской. Вернлось то состояние, которое так часто преследовало меня в прошлой жизни. Хотелось напиться и забыться. Правильно говорят — от судьбы не уйдешь, да и от себя не убежишь. Судьба и здесь меня нашла.
В дверь постучали. Видимо, льера Гдлевская прислала ко мне Михаила. Вот да, я пойду к ней и хотя бы отвлекусь. Спорим, что у нее есть вино? У такой женщины, как Елена Гдлевская, просто обязано быть вино! Пошатываясь, встала, распахнула дверь и с искренней растерянностью уставилась на льера Лисовского.
Глава 23
Нежность
Он так же потерянно глядел на меня, то открывая рот, порываясь что-то сказать, то закрывая его. Я молча посторонилась, позволяя ему пройти.
— Что случилось, Оль? — наконец, спросил он, снимая с себя пальто и теплый шарф и вешая их на крючок. — Тебя обидел кто? Выглядишь измученной.
— Я была в отделе магического контроля, — тускло ответила я. — Из-за вашего «зеркала», между прочим.
— Ясно. Там умеют напугать. Кто тебя обследовал, Штырин?
— Иволгин.
— Сам Иволгин? Сочувствую. Он страшный человек. Иди ко мне.
Я шагнула к нему, позволяя себя обнять, утыкаясь носом в его плечо. Он большой, он сильный и пьянит не хуже вина. И что с того, что он какой-то там палач? Важно то, что здесь и сейчас я могу найти успокоение в его руках.