Черный Красавчик Сьюэлл Анна
Жестокий кучер не освобождал нас от мартингала даже во время стоянок. Представь себе, каково так стоять в ожидании, пока хозяин или хозяйка спокойно наносят визиты. Особенно долго приходилось ждать хозяйку. Эта женщина могла развлекаться чуть ли не целую вечность. Я конечно же нервничала, а кучер меня хлестал за это кнутом. Ах, Черный Красавчик, я чуть не сошла с ума от таких унижений!
— И новый хозяин совсем о тебе не заботился? — не поверил я.
— Нет, — покачала головой несчастная лошадь. — Он заботился лишь о том, чтобы все вокруг него было модным и дорогим. Мы с рыжей лошадью обошлись ему в круглую сумму. Теперь у хозяина был элегантный выезд, и дальнейшая наша судьба его совершенно не волновала. Думаю, он вообще не очень-то понимал в лошадях и целиком доверился кучеру. Если бы этот кучер был хоть немного добрее и чутче! Но он даже не попытался понять, что моя индивидуальность с мартингалом несовместима. Когда я в дороге нервничала, кучер хозяину объяснял, что у меня просто дурной характер и скоро я к мартингалу привыкну. Но не такая я лошадь, Черный Красавчик, чтобы какой-то грубый нахал мог мной распоряжаться! Кучер очень старался. Он вел себя все грубее и грубее. Он бил меня и ругал даже в деннике. Прояви он хоть немножечко доброты и ласки, кто знает, может быть, я смирилась бы с мартингалом. Ведь мне, как и всякой порядочной лошади, нравилось хорошо работать. Но конюх, словно нарочно, вызывал меня на конфликт. Теперь я думаю, все это к лучшему. После поездок с мартингалом не только болели шея и рот, мне становилось трудно дышать. Прослужи я еще немного у этих людей, и здоровье мое почти наверняка было бы безвозвратно подорвано. Так что строптивый характер в данном случае избавил меня от множества неприятностей.
Однажды утром мое терпение лопнуло. Когда меня попытались запрячь в экипаж, я стала брыкаться. Кучер ничего не мог сделать. Я кидалась из стороны в сторону и довольно быстро достигла успеха. Один из омерзительных ремешков порвался. Миг — и я была на свободе. Хозяин немедленно принял решение. На следующий же день меня отправили продавать в Тэтерсолл. Там нашелся знаток лошадей, которому было дано оценить с первого взгляда и мою внешность, и мой замечательный шаг. Купив меня за солидную сумму, он стал со мной заниматься. Он давно торговал высокопородистыми лошадьми и был человеком неглупым. Опробовав на мне разные упряжи и удила, он вскоре понял, в чем мне удобно работать, и я прекрасно показала себя. В награду торговец продал меня вполне сносному джентльмену, который жил неподалеку от города. Но, к сожалению, Черный Красавчик, наша жизнь чаще зависит не от хозяев, а от их слуг. Если бы все джентльмены об этом задумались, возможно, они стали бы отбирать работников для своих конюшен не менее тщательно, чем лошадей.
Мне было прекрасно у загородного джентльмена, пока не уволился его старый конюх. Новый же своею жестокостью мне живо напомнил негодяя Самсона. С грубым голосом и вечно недовольным видом, этот конюх был всегда раздражен и щедр на жестокости. Даже если я спокойно отдыхала себе в деннике, он вдруг мог зайти и двинуть меня по крупу первым тяжелым предметом, который подворачивался ему под руку. И все потому, что этому конюху, видите ли, надо было меня повернуть. Какое-то время я пыталась наладить контакт с этим хамом. Однако грубости его просто не знали границ. Убедившись, что поладить с ним невозможно, я дала волю своему гневу. Я понимала, что он надеялся запугать меня своей силой. Но как-то раз его грубости превзошли все пределы. Тогда я изловчилась и как следует укусила конюха. Тут настроение у него вовсе испортилось. Он схватил хлыст и начал бить меня прямо по голове. Наверное, ты понимаешь, Черный Красавчик, что я у него в долгу не осталась.
Больше он не решался показываться в моем деннике. Такие люди, как он, не только жестоки, но и чувствуют, когда им грозит опасность. С загородным джентльменом я вела себя по-прежнему вежливо и безо всяких эксцессов. К сожалению, человек этот был хоть и добр, но небольшого ума. Он относился к тем личностям, которые доверяют чужому мнению куда больше, чем собственному. Стоило конюху убедить его, что я никуда не гожусь, и загородный джентльмен немедленно выставил меня на продажу.
Торговец, у которого этот хозяин меня купил, услышал, что меня продают. К счастью, он оказался настоящим знатоком лошадей и не пожалел денег, чтобы приобрести меня вновь. Наговоры какого-то там злобного конюха не поколебали его восхищения мною.
— Я знаю одно прекрасное место, где тебе будет работаться так, как надо, — сказал он мне. — Я просто обязан туда тебя отвести. Нужно же чтобы ты, наконец, по-настоящему проявила свои лучшие качества.
Ты уже, наверное, догадался, Черный Красавчик, что торговец имел в виду сквайра Гордона. Я очутилась здесь незадолго до твоего появления. Поначалу я повела себя достаточно недружелюбно. Весь мой прошлый жизненный опыт заставил меня утвердиться во мнении, что все хозяева — враги лошадей. Конечно же я была сразу приятно удивлена необычайной мягкостью как здешнего конюха, так и его помощника Джеймса. Однако мне до сих пор за их ласковым обращением чудится какой-то подвох. Вот почему я по-прежнему настороже и готова в любую минуту встать на защиту своей независимости. Только не думай, Черный Красавчик, что я себя нарочно растравляю. Я рада была бы смотреть на мир столь же доверчиво и по-доброму, как и ты. Но, пережив так много дурного, не так-то просто сделаться вдруг иной.
Я искренне посочувствовал новой своей подруге, но счел своим долгом предостеречь ее от ошибок.
— Знаешь, Горчица, — серьезно сказал я ей, — по-моему, не очень-то хорошо было с твоей стороны кусать Джеймса.
— Думаю, ты скорее всего тут прав, — очень величественно отозвалась она. — Когда я укусила однажды Джеймса, конюх Джон вдруг сказал ему: «Не будем, мой мальчик, отвечать ей на это злом». Сперва я приняла эти слова за обыкновенное лицемерие. Как же я удивилась, когда Джеймс, вместо того чтобы меня наказать, принес мне вкусной каши из отрубей. Я стала есть, а он в это время меня гладил и сказал мне много хороших и ласковых слов. Мне стало совестно. Тогда-то я и решила: пока Джон и Джеймс остаются такими добрыми, им от меня ничего не грозит.
Несколько дней подряд я думал над рассказом Горчицы. Я, конечно, ей очень сочувствовал. Но жизненный опыт мой был тогда еще очень мал, и мне, грешным делом, казалось, что в прошлых невзгодах моей подруги больше виновны не люди, а ее собственные замашки. Время, однако, доказывало обратное.
Жизнь у сквайра Гордона постепенно улучшала характер Горчицы. К людям она относилась уже не столь настороженно, а хозяину, Джону и Джеймсу даже начала радоваться. Однажды я слышал, как Джеймс сказал Джону:
— Вроде у этой Горчицы ко мне появилась привязанность. Сегодня я погладил ее по лбу, и она от удовольствия стала ржать. Было так приятно.
— Конечно, приятно, — заулыбался Джон. — Но вообще-то я даже не удивляюсь. Это все действие Бертуикских пилюль. Они хоть кого излечат от злобы и недоверия. Помяни мое слово, Джеймс: скоро эта кобыла станет такой же покладистой и радушной, как Черный Красавчик.
Однажды сквайр Гордон внимательно посмотрел на Горчицу.
— Да ты стала настоящей красавицей! — воскликнул радостно он. — Мне кажется, ты теперь вполне счастлива.
В ответ Горчица уткнулась носом в ладонь хозяина.
— По-моему, мы ее вылечили, а, Джон? — поглаживая Горчицу, спросил сквайр Гордон у конюха. — Вот именно, сэр, — отозвался тот. — Теперь и не вспомнишь, какой ее к нам доставили. Это все сила Бертуикских пилюль!
Про Бертуикские пилюли Джон часто шутил. По его мнению, эти пилюли даже самую свирепую лошадь вылечат.
— Это что, новое лекарство какое-нибудь? — удивленно спрашивал собеседник нашего Джона. — Не так чтобы уж очень новое, но хорошее, — смеялся в ответ Джон. — Оно состоит из нежности, твердости и доброты. Возьмите по фунту каждой, добавьте пинту благоразумия, и пусть ваша лошадь принимает этот состав каждый день.
Глава IX
МЕРРИЛЕГС
Детей мистера Бломфилда, викария Бертуикской церкви, я никогда не мог в точности сосчитать. Одна из его девочек приходилась ровесницей нашей мисс Джесси, два мальчика были немного постарше, а остальные несколько штук еще не вышли из совершенно младшего возраста. В гости к нашим молодым леди они обычно являлись целой компанией, и тогда Меррилегс не мог пожаловаться на недостаток работы. Каждый из этих детей просто жаждал покататься на сером пони по саду. Когда после их визитов Меррилегс приходил в денник, на нем просто лица не было от усталости.
В одно из таких возвращений помощник конюха обратился к моему другу со столь странной речью, что я навострил уши.
— Ну ты и хулиган оказался, — снимая седло с Меррилегса, приговаривал Джеймс. — Смотри, чтобы больше такого не повторялось. А то не избежать нам с тобой неприятностей.
— Что ты там натворил, Меррилегс? — заинтересовался я.
— Ничего такого особенного, — тряхнул головой тот. — Просто немножечко поучил двух старших детей правильному обращению с лошадьми. Они пока что не знают меры в катании. Вот и пришлось их легонько скинуть. Когда люди отказываются понимать нормальное обращение, поневоле переходишь к более жестким воспитательным мерам.
— Меррилегс! — задохнулся от возмущения я. — Неужели ты позволил себе обойтись так с нашими юными леди?
— Как ты мог обо мне подумать такое! — укоряюще посмотрел на меня серый пони. — Ни за какие блага на свете я бы не скинул юных хозяек. Даже за самый вкусный овес. Ты же знаешь: я берегу юных леди не меньше, чем сам сквайр Гордон. И беречь всех младших детей викария — тоже моя святая обязанность. Когда они учатся на мне ездить, я хожу с большой осторожностью. Потом, конечно, я немного прибавлю ход, и они ощутят радость скорости. Но заметь, Черный Красавчик, я поступлю так не раньше, чем они научатся как следует держаться в седле. Так что детей беречь я умею и без твоих поучений. Молодым хозяйкам и младшим детям викария я самый лучший и преданный друг и самый лучший учитель по части езды верхом. А вот с двумя старшими сыновьями викария я был просто вынужден поступить по-другому. Видишь ли, Черный Красавчик, мальчики в подростковом возрасте — это совсем особые существа. Они напоминают необъезженных лошадей. Вот мне и пришлось немного объездить двух сыновей викария Бломфилда.
— Как так, объездить? — не понял я.
— Молодых людей объезжают не совсем так, как нас, — принялся объяснять Меррилегс. — Им просто наглядно показывают что к чему. Младшие дети катались на мне два часа подряд. Затем наступила очередь старших. Я ничего не имел против — того, чтобы порадовать их. Целый час я носил на спине то одного, то другого мальчишку. Правда, мне сразу не очень понравилось одно обстоятельство. Оба старших сына викария вырезали себе вместо хлыстиков по увесистой ореховой палке. Сперва я решил, что это только для вида. Вскоре однако они принялись меня хлестать своими палками по бокам. Абсолютно напрасная трата сил! Я конь послушный и всегда четко выполняю команды безо всяких хлыстов.
Впрочем, даже удары палками не лишили меня душевного равновесия. Я честно катал старших мальчишек до тех самых пор, пока не почувствовал, что пора отдыхать. Если бы эти двое были объезжены, они бы почувствовали то же самое. Но, повторяю, старшие дети викария не прошли еще настоящей выучки и, как большинство дикарей, соображали туго. Им казалось, будто лошади ничем не отличаются от молотилок и паровозов и могут целую вечность работать без отдыха. Пришлось мне прибегнуть к намекам. Я несколько раз замедлял ход. Но и это не помогло. Двум старшим мальчикам бертуикского викария просто не приходило в голову, что лошадь может устать или вообще руководствоваться какими-нибудь своими чувствами и устремлениями. Когда я замедлял ход, мои несносные седоки лишь принимались больнее бить меня палками.
Пришлось перейти к более решительным действиям. Я встал на дыбы. Седок мой свалился на землю. Я полностью контролировал свои действия, и мальчику совсем не было больно. Но он снова не пожелал ничего понять и взобрался мне на спину. Когда я сбросил его второй раз, он несколько поутих. Но тут на меня взгромоздился другой мальчишка. Я не сделал ни шагу. Тогда он пустил в ход палку. Пришлось его тоже уложить на траву.
Думаешь, после этого они от меня отстали? Как бы не так! Мне пришлось еще несколько раз сбрасывать с себя и того и другого, прежде чем до них наконец дошло, что верховые прогулки на сегодня окончены.
Когда за мной пришел Джеймс, мальчики все ему рассказали. Он посмотрел на их палки и стал очень строгим.
«Такими бревнами позволяют себе охаживать лошадей только цыгане или погонщики табунов, — объяснил Джеймс мальчишкам. — Настоящие джентльмены никогда у себя в руках подобного не допустят».
Мальчики покраснели, и я понял, что им, наконец, стало стыдно. Конечно, они не желали мне никакого зла. Да и я к ним по-прежнему хорошо отношусь. Надеюсь, после того, как мы с Джеймсом немножечко их объездили, они станут гораздо добрее и лучше.
— А по-моему, ты чересчур мягко поступил с ними, — подала голос Горчица. — Я на твоем месте лягнула бы этих мальчишек. Тогда они на всю жизнь бы запомнили, что нельзя обижать лошадей.
— Боюсь, ты действительно могла бы лягнуть их, — осуждающе произнес серый пони. — Но в том-то и дело, что я придерживаюсь совсем иных взглядов на жизнь. Никогда бы себе не позволил сердить хозяина или позориться перед Джоном и Джеймсом. Кроме того, существует ведь чувство долга. Хозяин мне доверяет здоровье своих дочерей и детей викария. Однажды я слышал, как он сказал миссис Бломфилд:
«Мадам, не волнуйтесь о детях. Старина Меррилегс обращается с ними нежнее, чем мы. Это верный и преданный конь. Вот уж с кем не расстался бы ни за что на свете!»
— Видишь, Горчица, до какой степени доверяет мне сквайр Гордон! — обвел Меррилегс гордым взглядом конюшню. — Можно ли после этого вести себя безответственно! Да я бы просто уважать себя перестал, если всерьез разозлился бы на каких-то невоспитанных мальчиков. — Впрочем, я тебя понимаю, бедняжка Горчица, — уже куда мягче заговорил Меррилегс. — Ты долго жила у плохих хозяев, от которых приходилось себя защищать. Как справедливы слова о том, что хорошие лошади вырастают только у добрых людей! Думаю, мое примерное поведение тоже во многом объясняется тем, что вот уже пять лет подряд я, кроме добра, ничего от людей не вижу.
Пони умолк, прислушался и несколько раз громко фыркнул.
— Слышу шаги Джеймса, — объяснил он. — Значит, скоро поужинаем. А пока хочу завершить свою мысль. Вас, быть может, заинтересует, друзья мои, какая меня ждала судьба, если я все же решил бы лягнуть этих мальчиков? На сей счет я не питаю иллюзий. Скорее всего меня бы немедленно продали, да еще с неважной характеристикой. После этого меня приобрел бы мясник, у которого пришлось бы до конца дней надрываться в груженой тележке. Или купили бы для катаний на пляже, где я вскоре погиб бы от непосильной работы. Или заставили бы таскать повозку, в которую усаживаются сразу несколько взрослых тяжелых мужчин. Нет уж! — воскликнул вдруг с ужасом Меррилегс. — Надеюсь, такая участь меня никогда не постигнет! Только бы никогда не расстаться с нашим чудесным хозяином!
Глава X
СЭР ОЛИВЕР
Мы с Горчицей были лошадьми универсальной породы. Такие лошади при правильном воспитании одинаково хороши и в упряжке, и для верховой езды. Хозяин очень ценил нас за это. Мы от него часто слышали, что он считает попросту скучными лошадей и людей, которым можно поручить только какое-нибудь одно дело. Вот он и использовал нас по-разному.
Мы с Горчицей не возражали. Больше всего нам нравилось ходить с хозяевами на верховые прогулки. В них участвовала вся семья сквайра. Хозяин садился на Горчицу, хозяйка — на меня, а юные леди — на Сэра Оливера и на Меррилегса. Мы всегда выезжали в превосходном расположении духа. А я неизменно чувствовал себя ужасно везучим.
Везти на себе хозяйку было истинным наслаждением. Во-первых, она была очень легкой. Кроме того, она всегда разговаривала со мной вежливым, нежным голосом и очень хорошо управляла.
О, если бы только все люди, у которых есть лошади, поняли, как мы все себя чувствуем под седоком с легкой рукой! Дело в том, что рты у нас очень нежные, и совершенно не обязательно с силой натягивать повод. Обращайтесь с поводом аккуратней. Тогда рты наши не загрубеют, и мы будем чутче реагировать на все ваши команды. Последуйте моему совету, и у лошади вашей будет всегда прекрасное настроение.
Со мной обращались правильно, и рот мой не был испорчен. А вот у Горчицы рот почти утратил чувствительность. И хотя она отличалась таким же прекрасным шагом, как мой, управлять ею было несравненно труднее. Потому, наверное, и выбирала хозяйка всегда меня.
Горчица, конечно, немного завидовала и принималась сетовать на тяжелое прошлое.
— Все мои горести от неправильного обращения в юные годы, — в сердцах проговорила она во время одной из прогулок верхом. — Если бы мне не испортили рот мартингалом, я бы тоже возила хозяйку — А теперь моим унижениям и страданиям нет конца.
— Полно, моя дорогая, — стал успокаивать ее добрый Сэр Оливер. — С тех пор как ты перешла в собственность к сквайру Гордону, тебе не на что жаловаться. Пускай хозяйка ездит на Черном Красавчике. Разве возить хозяина меньшая честь? Погляди, какой наш сквайр Гордон большой и тяжелый. А ты идешь под ним так легко, будто бы он вообще ничего не весит. Вот и гордись. Тем более что с тобой так хорошо обращаются.
Сэр Оливер отличался не только незаурядным умом, но и величественной наружностью. Тем более странно выглядел его неказистый хвост. Вернее, не хвост, а какой-то обрубок, увенчанный кисточкой. Я понимал, что от природы ни у одной лошади такого не может быть.
Когда мы в очередной раз прогуливались по яблоневому саду, я подошел к Сэру Оливеру и осведомился, не в результате ли несчастного случая хвост его потерял привлекательность?
— Несчастный случай! — содрогнулся от гнева добрый Сэр Оливер. — Как бы не так! Уж я бы скорее это назвал жестоким случаем. Драма развернулась на заре моей молодости. Мои собственные хозяева отвели меня в специальное место, где работали настоящие изверги. До сих пор не могу вспоминать об этом спокойно. Я стоял крепко связанный, а они подошли и обрубили мой замечательный хвост. Как видишь, они хорошо поработали, — вздохнул бедный конь. — Хвоста у меня почти совсем не осталось.
— Кошмар! — вырвалось у меня.
— Куда уж кошмарнее, — подтвердил мрачно Сэр Оливер. — Боль пронзила меня насквозь. Сердце сжалось от унижения. Я потерял главную красоту любого коня. Но и это было еще не все. Лишь позже мне открылась ужасная истина. Потеряв хвост, я стал настоящей мишенью для мух! Лошадям вроде вас, с хвостами, — выразительно глянул на меня и Горчицу Сэр Оливер, — трудно понять мои ощущения. Но поверьте мне на слово: когда вас кусают мухи, а вам даже нечем их отогнать, от вашей жизнерадостности мало что остается. Хорошо еще, ваше поколение избавлено от подобных трагедий. Люди наконец перестали такое творить с лошадьми.
— Зачем же они это раньше творили? — полюбопытствовала Горчица.
— Из-за дурацкой моды! — топнул в сердцах ногой старый конь. — В годы, когда я был молод, не существовало ни одной породистой лошади с природным хвостом. Почти все мои сверстники испытали такое же издевательство, как и я. Люди — странные существа. Вечно им надо поправить природу и вмешаться где их не просят! Они, видно, вообразили, что Господь Бог хуже них знает, как нужно выглядеть лошади. И другие животные ведь тоже от них страдают! — распалялся все больше Сэр Оливер. — Взять хотя бы собак. Люди им тоже режут хвосты, а некоторым даже уши!
Когда-то давно меня связывали крепкие узы дружбы с собакой по имени Скай. Скай относилась к породе терьеров коричневой масти. Существа отзывчивее, умнее и благороднее я никогда не встречал. Эта собака так ко мне привязалась, что спала только у меня в деннике. А когда для нее настала пора испытать радости материнства, она под моей кормушкой устроила ложе и там разрешилась от бремени пятью очаровательными щенятами. Люди проявили к потомству Скай большое внимание. В этих щенятах было много породы, и хозяева намеревались выручить за них круглую сумму. Скай тоже радовалась детишкам. Они и впрямь выглядели прелестно. Я сам от них глаз не мог отвести. Однажды слуга унес всех щенят до единого. Я сначала решил, что люди боятся, как бы я случайно не наступил на них. Но вскоре я понял, как ошибался. К вечеру Скай перетаскала по одному в зубах всех щенят обратно. Вы только представьте себе, что с ними сделали люди! Несчастные маленькие щенки были в крови и плакали. У каждого из них не хватало теперь хвоста и части ушей. Как Скай их вылизывала и жалела! Какая тоска затаилась в тех глазах! Конечно, щенята вскоре забыли про боль. Но очаровательные хвосты у них больше не выросли. А уши лишились как раз той части, которая надежно бы защищала нежные органы слуха от ветра и пыли. Но разве тем, кому мода важнее всего, есть хоть какое-то дело до пользы и здоровья животных! Удивляюсь еще, почему люди не надумали подрезать уши собственным детям?
Сэр Оливер просто не находил себе места от нахлынувших чувств. Видимо, несмотря на годы и строгое воспитание, он сохранил отзывчивую и пылкую душу. Слова его стали для меня совершеннейшим откровением. Именно с той поры я и понял, что не всегда следует доверять людям. Горчица тоже внимательно слушала Сэра Оливера.
— А меня мартингалом мучили тоже для моды, — в ярости процедила она. — Какие же люди все-таки варвары и болваны!
— Болваны? — переспросил Меррилегс, который все это время увлеченно чесал бок о ствол яблони. — Не очень-то вежливо называть так людей, Горчица.
Мы поняли, что Меррилегс не слышал нашего разговора.
— Для таких людей, как они, невежливые слова специально и созданы, — пересказав серому пони все, что мы узнали от Сэра Оливера, возразила Горчица. — Может быть, ты еще скажешь, что Сэр Оливер наш наврал?
— Слова его — чистая правда, — грустно ответил пони. — Мне самому приходилось не раз наблюдать подобные сцены. Но нужно ли нам до такой степени предаваться тоске? Мы теперь с вами живем у хозяев совершенно иной точки зрения. Они ведут себя просто прекрасно. Есть и другие хозяева, которые хорошо обращаются с лошадьми, кошками и собаками. Мне кажется, если мы станем говорить плохо о людях, это будет несправедливо по отношению к лучшим из них.
Простые и мудрые слова Меррилегса разом утихомирили наши страсти. Особенно сильное впечатление они произвели на старого Сэра Оливера. Некоторое время он стоял, задумчиво опуская и поднимая переднюю ногу.
— Кажется, я немного погорячился, — наконец произнес он. — Я вспомнил о глупых людях и совсем упустил из виду своего любимого сквайра Гордона. Конечно, он и некоторые другие хозяева никогда бы не стали рубить хвосты лошадям.
На этом разговор о человеческой ограниченности был готов завершиться. Но тут я спросил, зачем нужны шоры, и старших моих друзей вновь охватило негодование.
— Ни за чем! — резко ответил Сэр Оливер. — Этот предмет ничего полезного не приносит!
— Вообще-то люди придумали шоры, чтобы уберечь лошадей от испуга, — спокойно принялся объяснять Джастис, который тоже в тот день гулял с нами в саду. — Люди считают, что мы очень пугливы и при любом необычном явлении начинаем шарахаться и пугаться. Вот они и стараются, чтобы лошадь в пути видела поменьше всего.
— Почему же тогда они надевают шоры только на лошадей в упряжке, а верховые могут видеть все, что им хочется? — задал я новый вопрос.
Джастис умолк и задумался.
— Не нахожу объяснения, — произнес он некоторое время спустя. — Скорее всего, шоры — тоже обыкновенная мода. Какой-то один человек их выдумал, остальным внушил, что так принято, а мы, лошади, теперь мучаемся. Во-первых, нас, в действительности, не так-то легко испугать. Ведь когда мы ездим с людьми верхом, нам тоже встречается много всего неожиданного, и ведем мы при этом себя так, как надо. Почему же в упряжке нам надо вид по бокам закрывать! От этого только сильнее пугаешься. Когда я вижу вдали экипаж, мне совершенно не страшно. А вот если обзор закрывают шоры и экипаж появляется перед моими глазами только в последний момент, тут я действительно могу от неожиданности шарахнуться в сторону. Конечно, бывают иногда слишком нервные лошади, которым страшно вообще все на свете. Возможно, таким шоры и впрямь полезны. Но нормальной кобыле или коню с уравновешенной психикой это устройство вообще ни к чему. Во всяком случае, мне оно только мешает.
— Не только мешает! — подхватил страстно Сэр Оливер. — Во время ночных поездок шоры просто опасны для жизни. Приведу небольшой пример. Как-то две лошади везли в темноте катафалк, на котором должны были утром доставить на кладбище одного покойника. Когда дорога пошла вдоль пруда, кучер заснул. Колеса попали в воду. Катафалк опрокинулся. Лошади утонули. А кучер не пострадал случайно. Конечно, после такого несчастья люди поставили между дорогой и прудом белую загородку, и она была хорошо видна даже ночью. Но почему-то никто из них не подумал, что, если бы на тех лошадях не было шор, они даже со спящим кучером никогда не попали бы в воду. Мы ведь гораздо лучше людей различаем все в темноте. Незадолго до твоего появления тут, Черный Красавчик, — продолжал развивать свою мысль Сэр Оливер, — мы были свидетелями драматического происшествия. Экипаж, в котором старый конь Колин вез сквайра Гордона, внезапно перевернулся. Джон потом говорил, что это все из-за левого фонаря. Если бы фонарь не погас, он непременно заметил бы яму, которую не успели зарыть дорожные мастера. Я мог бы ему возразить, друзья. Не фонарь виноват, а шоры на глазах Колина. Это был очень опытный конь. Погасите хоть все каретные фонари, он все равно разглядел бы яму, если бы люди по глупости ему не закрыли глаз. Чего же они этим добились? Колин получил смертельную рану. Экипаж разлетелся в щепки. Хорошо, хозяин и Джон уцелели.
— И ты еще защищаешь людей, Меррилегс! — презрительно вздернула верхнюю губу Горчица. — Выходит, даже самые умные и добродушные среди них и то постоянно делают глупости. Иначе почему бы нашему сквайру или конюху Джону не освободить своих лошадей от шор?
— Должен признаться, они об этом уже подумали, — ничуть не смутился пони. — Однажды я подслушал их разговор. Хозяин говорил Джону, что шоры, может быть, и вредны, но, если лошадь с ними объездили, наверное, будет опасно ее запрягать по-другому. И тогда Джон сказал, что в некоторых других странах лошадей объезжают вообще без шор, и он ничего не имел бы против, если бы у нас, в Англии, стали поступать так же. Когда я это услышал, — продолжал Меррилегс, — я понял, что еще не все кончено. Думаю, уже на нашем с вами веку шоры будут отменены. А теперь, — в нетерпении начал он двигать ногами, — предлагаю всем пробежаться на тот конец сада. Я слышал, как от ветра там только что попадали на землю яблоки. По-моему, нам лучше их съесть, прежде чем они достанутся червякам.
Предложение Меррилегса всем нам пришлось по вкусу. Забыв о серьезных беседах, мы побежали на другой конец сада. Слух не подвел нашего умного пони. В траве нас действительно ждали великолепные яблоки.
Глава XI
ХОЗЯИН И ХОЗЯЙКА
Мистера Гордона и миссис Гордон знали в наших краях абсолютно все. Они были добры и отзывчивы. Помогали они не только людям, но и животным, если те нуждались в участии или поддержке. Чем дольше я жил в Бертуик-парке, тем сильнее гордился своими хозяевами. Лучшего места для порядочного коня не существовало, наверное, на всем свете. Все слуги в поместье старались вести себя так же, как сквайр и его жена. Если они узнавали, что кто-нибудь из деревенских детей обижал или мучил животных, наказание следовало неотвратимо.
В особенности заботились в Бертуике и окрестностях о лошадях. Сквайр Гордон вместе с первым моим хозяином фермером Греем вот уже двадцать лет убеждали жителей этих мест не пользоваться мартингалом. К тому времени как я появился на свет, им удалось достигнуть такого успеха, что мартингал встречался в наших краях очень редко. Если хозяин или хозяйка все же встречали какую-нибудь бедную лошадь, которая, неестественно выгнув шею, тащила тяжело нагруженную повозку, они всегда останавливали возницу и старались уговорить его отказаться от варварского приспособления.
Особенно удавались подобные уговоры хозяйке. Ни один мужчина не мог устоять перед ней. Жаль, на нее не все леди похожи. Потому что, будь они все такими, наш мир давно уже состоял бы из одних справедливых и добрых людей.
Хозяин тоже всегда старался воздействовать на хозяина лошади. Помню, однажды утром мы возвращались с прогулки. Навстречу нам ехал маленький пони, который легко вез фаэтон с крупным, тяжелым мужчиной. Поравнявшись прежде, чем мы, с воротами, пони хотел завернуть в поместье. В это время толстый мужчина так грубо дернул за повод, что у бедного маленького коня от неожиданности и боли едва ноги не подкосились.
Немного оправившись от потрясения, пони попробовал снова пройти в ворота. Мужчина в ответ огрел его изо всей силы кнутом. Пони рванулся вперед. Тогда хозяин с такой силой дернул за повод, что удивляюсь, как у коня уцелела челюсть. Дальнейшее было ужасно. Не выпуская из рук повода, толстый негодяй наносил удар за ударом ни в чем не повинному пони. Мой хозяин все это видел. По его просьбе я быстро домчал его до ворот. — Сойер! — строгим голосом обратился сквайр Гордон к жестокому человеку. — Мне кажется, вы забыли, что имеете дело с живым существом.
— Не только с живым, но и с ужасным характером, — мрачно ответил хозяин пони. — Он своевольничает. А я этого не потерплю, сэр.
Когда мы подъехали ближе, я узнал этого человека. Он работал строителем и часто наведывался по каким-то делам в Бертуик-парк.
— Неужели вы надеетесь таким образом исправить характер коня? — еще строже спросил хозяин.
— Когда лошади велят ехать прямо, она должна слушаться, а не сворачивать, — сердито отвечал толстяк.
— Но вы же часто приезжали на этом пони ко мне. Вот он и решил завернуть в ворота. У него просто хорошая память. Но, в общем, и это не имеет никакого отношения к делу. Вынужден вам сказать, мистер Сойер, что еще никогда не видал хозяина, который так безобразно обращался бы с пони. И неизвестно, кому вы наносите своей яростью больше вреда, себе или вашей лошади. Помните, на небесах нас будут, в частности, судить и за то, как мы относились к животным.
На этом хозяин мой тронул повод, и мы медленно поехали к дому. Я чувствовал, что он очень расстроен.
Впрочем, и на джентльменов сквайр Гордон за неправильное обращение с лошадьми сердился не меньше. Однажды я прогуливал хозяина на своей спине. По пути мы встретили его друга — элегантного капитана Ленгли. Капитана везли в коляске два потрясающих жеребца серой масти. Едва поздоровавшись, он закричал:
— Ну, Дуглас, скажи скорее, как тебе нравятся мои новые лошади?
Хозяин попросил меня отъехать немного назад и с минуту внимательно разглядывал коней капитана.
— Просто красавцы! — ответил наконец он— — Если они еще хороши и в работе, могу тебя только поздравить, Ленгли. Жаль только, ты так и не перестал мучить своих лошадей.
— Как это мучить? — с удивлением поглядел на хозяина капитан. — Ах, да, — махнул он рукой, — ты снова о мартингале. И чем он тебе так не нравится? По-моему, очень нарядно, когда у лошадей в упряжи так изогнуты шеи.
— Если бы лошади сами держали так головы мне тоже бы очень понравилось, — кивнул готовой хозяин. — Но насильно… По-моему, не может быть речи ни о какой красоте, когда животное мучается. Конечно, я понимаю, Ленгли. Ты человек военный и любишь строгую выправку. Тебе хочется чтобы лошади в упряжи выглядели не хуже солдат на параде. Но вообрази себе на минуту, что солдатам твоего отделения привязали бы доски к затылкам и спинам. Один раз пройтись на параде они, возможно, смогли бы. Но я уверен, что они выбились бы из сил. На поле боя подобным солдатам вообще делать нечего. Ты, Ленгли, знаешь не хуже меня, что атаке солдата ничего не должно сковывать. Иначе он нипочем не добьется победы. То же самое происходит и с лошадьми. Запрягая их с мартингалом, ты, Ленгли, им просто портишь характер. Вместо того чтобы по-настоящему выложиться в работе, твои бедные лошади тратят почти все силы на борьбу с мартингалом. Странно мне, Ленгли. Лошадей ты вроде бы любишь. Неужели тебе неясно, что лошадь не станет хорошей, если ее движения скованы. Кроме этого, мартингал иногда бывает просто опасен. Ты, наверное, знаешь: когда у лошади голова и шея свободны, она сохранит равновесие, даже если спотыкнется. А вот с мартингалом скорее всего упадет. Ну, — усмехнулся хозяин, — теперь я, наконец, высказал тебе все свои доводы, Ленгли. Прошу, подумай. Если знаток лошадей, вроде тебя, откажется от мартингала, это послужит хорошим примером. Многие наверняка захотят сделать то же. Мистер Ленгли какое-то время молчал.
— Кажется, ты все-таки прав, — наконец произнес он. — И насчет солдат ты попал в самую точку. Я подумаю над твоим предложением, Дуглас.
Глава XII
НЕНАСТЬЕ
Поздней осенью сквайр собрался в поездку по какому-то важному делу. Править он решил сам, но так как путь был неблизкий, мы взяли с собой на всякий случай и Джона. Меня запрягли в фаэтон. Из всех экипажей это мой самый любимый. Он легок, колеса высокие и вертятся просто отлично.
Конечно, погоду я предпочел бы получше. Дожди шли уже несколько дней подряд, а ветер так разгулялся, что опавшие листья носились в воздухе тучами. Впрочем, это мне не слишком мешало. От самого дома я бежал очень резво и остановился только возле шлагбаума, который перегораживал въезд на деревянный мост через реку.
Этот мост как бы лежал на крутых берегах реки. В половодье поверхность его захлестывало течением, и только крепкие перила, которые шли с обеих сторон, защищали людей и их экипажи от падения в воду. Пока хозяин платил за проезд по мосту сторожу у шлагбаума, тот с тревогой разглядывал воду.
— Река прибывает, сэр, — предостерег он. — Ночь, видно, выдастся не из легких.
Шлагбаум открыли. Я перевез фаэтон на тот берег. Теперь путь наш лежал вдоль лугов, которые уже были целиком покрыты водой. Когда дорога шла под уклон, мои ноги тоже оказывались в воде по щиколотку. Однако грунт еще не размыло, хозяин управлял мною правильно, и я двигался с прежней легкостью.
Когда мы приехали в город, меня ждал чудесный обед. Сил у меня вскоре настолько прибыло, что я уже мог снова везти хозяина. Сквайр Гордон, однако, появился очень не скоро. Дела задержали его почти до самого вечера, и, когда мы выехали обратно, солнце уже садилось.
Ветер задул сильнее.
— Знаете, Джон, — донесся вдруг до меня голос хозяина, — ни разу в жизни не приходилось мне ехать в подобную бурю.
Мне тоже такого раньше не приходилось. Когда дорога пошла через лес, я увидел, как ветер с воем сгибает большие деревья, словно травинки. Это было так страшно, что я весь дрожал.
— Дела… — услышал я голос Джона. — Не очень-то будет приятно, если такое вот деревце бухнется на голову.
Едва он это успел сказать, послышался оглушительный треск, и прямо передо мной на дорогу рухнул громадный дуб. Мне сделалось жутко. Я замер на месте и, содрогаясь всем телом от ужаса, ждал, что последует дальше. Плохо воспитанный конь наверняка попытался бы спастись бегством. Но могу с гордостью вам сказать, мне даже в голову такое не приходило.
Джон спрыгнул на землю и встал со мной рядом. Теперь мне было уже не так страшно. Хозяин вышел из экипажа и поглядел на дорогу.
— Вот это да! — услышал я его голос. — Еще бы чуть-чуть, и от нас осталось бы мокрое место. Как же мы теперь дальше поедем, Джон?
— Вперед никак не пробраться, — отвечал кучер. — Дерево перекрыло нам всю дорогу. Единственный выход — ехать назад к перекрестку. Там есть еще дорога к мосту. По ней, конечно, получится дольше. Но ничего, Черный Красавчик у нас пока свежий. Только домой попадем поздно.
К мосту мы приблизились совсем в сумерках. Но все же смогли разглядеть, что середина его полностью залита водой. Правда, все местные жители к этому настолько привыкли, что даже не осаживали у моста лошадей. Сквайр Гордон тоже не стал сбавлять скорость. Я резво взбежал на мост. Внезапно меня охватила такая тревога, что я остановился как вкопанный.
— Давай же, давай, Красавчик! — приказал сквайр Гордон и даже легонько ударил меня хлыстом.
Но какая-то сила по-прежнему держала меня на месте, и я не двигался. Хозяин ударил хлыстом сильнее. Я и тут продолжал стоять.
— Видимо, что-то случилось, сэр, — догадался Джон.
Он вылез из фаэтона, внимательно меня осмотрел и попытался потянуть вперед под уздцы. Я изо всех сил упирался. У меня не было другого способа ему объяснить, что я не имею права идти сейчас по мосту. Тут на другом берегу выскочил из своего домика сторож.
— Стойте! Стойте! — размахивая во все стороны фонарем, кричал он. — Нельзя ехать дальше!
— Что еще там случилось? — громко осведомился сквайр Гордон.
— Бурей разрушило мост, — объяснил сторож. — Еще немного, и вы все свалились бы в воду.
— Невероятно! — воскликнул хозяин. А Джон наклонился ко мне и сказал:
— Спасибо тебе, Черный Красавчик! Аккуратно меня развернув, он повел меня на другую дорогу, которая шла вдоль реки. Буря к этому времени уже унялась. Стоял темный и тихий вечер. Хозяин пустил меня рысью вперед. Копыта мои так бесшумно ступали по мягкой дороге, что слышался шорох колес фаэтона.
Долгое время хозяин и Джон ехали молча. Потом сквайр Гордон очень серьезно сказал:
— Если бы Черный Красавчик меня послушался, мы бы скорее всего уже были покойниками. Течение тут, Джон, очень быстрое. Никто бы просто не успел нас спасти.
Хозяин снова умолк. Потом он принялся объяснять Джону очень сложные вещи… Даже такому развитому коню, как я, оказалось понятно не все. Я уловил лишь общую суть. Господь наделил людей разумом, и они могут осмысливать все, что с ними случается, говорил Джону хозяин. Животным Бог дал вместо разума чувства, которые в минуты опасности оказываются куда совершеннее нашего разума. Потому-то животным и удается так часто спасать хозяев.
Джон был согласен со сквайром Гордоном. Он тут же привел множество фактов из жизни лошадей и собак.
— Ох, сэр, — со вздохом добавил наш кучер, — если бы совершенно все люди придавали побольше значения лошадям и собакам, в мире сделалось бы гораздо лучше.
По-моему, правоту своих слов Джон доказывал личным примером. Он всех животных очень любил. Вот и сложилась у нас в конюшне такая здоровая атмосфера.
Беседа сквайра и Джона настолько меня взволновала, что я не заметил, как мы поравнялись с воротами Бертуик-парка. Там нас давно уже ждал садовник. Как выяснилось, его послала хозяйка. Едва стемнело, она начала волноваться. Джеймса немедленно усадили на Джастиса, и он поскакал к мосту узнать, не появились ли мы еще там. А садовнику было велено караулить нас у ворот.
У двери дома горел яркий свет. Все верхние окна были тоже освещены. Хозяйка выбежала нам навстречу.
— Слава Богу, все целы! — вскричала она. — А я тут нагородила себе всяких ужасов. С вами, правда, ничего не случилось?
— Ничего, дорогая, — немедленно успокоил ее сквайр Гордон. — И благодарить за это мы должны твоего Красавчика. Не будь он таким умным, мы ухнули бы с моста прямо в реку.
Они о чем-то еще говорили, но я не слышал. Джон увел меня в денник. Ох и ужин же он мне устроил в тот вечер! Он дал мне кашицу из отрубей, бобы и овес. По-моему, ничего нет вкуснее на свете. Дождавшись, пока я доем, Джон подстелил мне мягкой соломы. Я лег на нее и тут же заснул. Все-таки эта поездка порядком меня измотала.
Глава XIII
ОТМЕТИНА ДЬЯВОЛА
Однажды мы с Джоном ездили по какому-то поручению сквайра Гордона. По дороге обратно нам пришлось быть свидетелями отвратительной сцены. Какой-то мальчишка, сидя верхом на замечательном черном пони, заставлял его прыгать через ворота. Пони, понятное дело, отказывался. Нам с Джоном немедленно стало ясно, что эти ворота слишком высоки для него. Но мальчишка знать ничего не желал. Каждый раз, как пони сворачивал в сторону от ворот, он сек его больно кнутом. Когда пони не прыгнул и в пятый раз, мальчик спешился и изо всех сил отхлестал несчастную лошадь. Под конец он ударил черного пони по голове, снова вспрыгнул в седло и послал его через ворота. Но пони все равно прыгать не стал. Только на этот раз, вместо того чтобы свернуть налево, подался вправо и наклонил голову. Мальчик мгновенно перелетел из седла прямо в живую изгородь, а пони полным галопом устремился домой.
— А-а-а! — пытаясь выбраться из колючек, истошно орал мальчишка. — Вы что, не видите? — злобно уставился он на Джона. — Помогите мне!
— Нет уж, спасибо! — захохотал Джон. — Мне кажется, ты сейчас здесь находишься именно на своем собственном месте. Таким ты, по крайней мере, больше не причинишь мучений бедному пони.
На этом Джон тронул повод, и мы поехали дальше.
— Вот только боюсь, этот мальчик, кроме жестокости, к тому же еще может и наврать, — размышлял вслух Джон. — Знаешь, Красавчик, мы вот, пожалуй, что сделаем. Сейчас будут ворота фермы мистера Бушбай — отца мальчишки. Завернем к нему на минутку. Если мы не расскажем правду, наказанием угостят не мальчишку, а ни в чем не повинного пони.
Свернув направо, мы очутились на заднем дворе, совсем рядом с фермерским домом. Мистер Бушбай выбежал нам навстречу. Его жена тоже была во дворе. Она стояла у самых ворот с таким видом, словно очень кого-то ждала.
— Не встречали где моего сынишку? — осведомился с тревогой фермер. — Он уехал кататься на черном пони. А как раз только что пони вернулся назад безо всякого седока.
— По-моему, сэр, вашему пони без седока вообще лучше, если сынишка ваш так на нем ездит, — ответил Джон.
— Что-то я вас не совсем понимаю, — удивился фермер.
— Зато я все совсем понял, — укоризненно покачал головой наш конюх. — Только что сам видал, как этот мальчишка издевался над вашим пони. Умное животное не хотело прыгать через ворота, которые были ему чересчур высоки. А сынок ваш за это жестоко его избивал. По-моему, ваш пони и так слишком долго сдерживался. В конце концов у него, конечно, терпение лопнуло, вот мальчишка и полетел в кусты. Ваш сынок очень меня умолял помочь ему выбраться. Но уж, извините меня, пожалуйста, сэр, я просто уехал. Потому что на меня прямо гнев находит, если я вижу, как человек обращается плохо с лошадью или другим животным. Никому нельзя такое спускать. Иначе за первой жестокостью непременно случится вторая. Так что пусть уж сынок ваш побудет немного в колючках.
— Бедный мой! Бедный сыночек! — заголосила вдруг жена фермера. — Как ему там, в кустах, наверное, больно! Побегу к нему!
— Ну уж нет! — не слишком ласково ответил ей фермер. — Ты сейчас пойдешь в дом, а Биллом я сам займусь. Ему не жалость требуется, а хорошая взбучка. Он не впервые такое выделывает с моим пони. Теперь у меня просто отеческий долг его проучить. А вам, Менли, — крепко пожал фермер руку нашему Джону, — большое спасибо за правду.
Мы поехали дальше. Джон до самого дома посмеивался. В конюшне он рассказал обо всем Джеймсу.
— Так этому Биллу и надо! — обрадовался помощник конюха. — Я знаю его по школе. Поначалу он задирал перед нами нос, потому что папаша его из богатых фермеров. Но самое в нем плохое — любовь к издевательствам. Как увидит мальчишку помладше и послабее, так обязательно бьет. Нам это совсем не нравилось. Однажды мы вывели Билла на школьный двор и там ему дали понять, что нам все равно, богатый его отец или, наоборот, бедный. Какое-то время он после этого был как шелковый. А потом я застукал его перед уроками в пустом классе. Он ловил мух, отрывал им крылья, а потом радовался, как несчастные твари по подоконнику ползают. Билл меня не заметил. А я так разозлился, что двинул его со всей силы в ухо. Видали бы вы, мистер Менли, как он испугался! Визг поднял такой, что учитель и все мои одноклассники пулей кинулись к нам. Учитель потом говорил, что ему вообще показалось, будто кого-то убили. Я не стал от него ничего скрывать. А несчастных мух он и без моей помощи увидел на подоконнике.
Сперва учитель сам хотел Биллу еще подбавить. Но потом обошелся простым наказанием. Посадил Билла на весь день перед классом, а потом еще целую неделю не выпускал на переменах играть во дворе вместе с нами. Учитель потом с нами долго беседовал о разных жестокостях. Он говорил, что хуже всего делать больно тому, кто беспомощный или слабее тебя. Но больше всего мне запомнилось, как учитель назвал жестокость отметиной дьявола. Если, говорит, вы увидите человека, которому доставляет удовольствие издеваться, — это верная принадлежность к дьяволу. А люди, которые ко всем идут с добротой и заботой, наоборот, близки Богу. Потому что Господь наш — это сама любовь.
— Милый мой мальчик! — ласково поглядел на помощника Джон. — Лучше, чем ваш учитель, про это не скажешь. Без любви и впрямь никакой веры в Бога существовать не может. Конечно, есть много недобрых людей, которые уши всем прожужжали о своей вере. Но где же там у них вера, если они обходятся без любви к ближнему и живым тварям? Такое, скажу я тебе, к настоящей праведности отношения не имеет.
Глава XIV
ДЖЕЙМС ХОВАРД
Однажды декабрьским утром Джон привел меня в денник после прогулки. Джеймс уже появился в конюшне с овсом для меня, когда мы вдруг увидали хозяина. Сквайр Гордон был очень серьезен. В руках он держал распечатанное письмо. Закрыв денник, Джон вышел к хозяину.
— Доброе утро, Джон, — поздоровался с ним сквайр Гордон. — Я вот пришел узнать, нет ли у тебя каких-нибудь жалоб на Джеймса.
— На Джеймса, сэр? — удивленно спросил конюх. — Какие же у меня могут быть жалобы?
— Ну, вдруг он работает не всегда добросовестно или с тобой непочтителен? — еще серьезнее посмотрел на Джона сквайр Гордон.
— Это Джеймс непочтительный и недобросовестный? — с возмущением отозвался тот. — Да кто вам только сказать мог подобную чепуху, сэр!
— Хорошо, хорошо, Джон, — закивал головой хозяин. — Ты уж прости, но я спрошу тебя еще одну вещь о Джеймсе. Нет ли каких-нибудь оснований подозревать, что он иногда вместо того, чтобы прогуливать лошадей, заходит куда-нибудь в гости, а лошади остаются на улице без присмотра?
— Ну уж нет, сэр! — покраснел от возмущения Джон. — Видать, какой-то большой недоброжелатель наговорил вам много неправды про Джеймса. Вы уж меня послушайте: верить такому нет ни одного основания. А про Джеймса я так вам скажу: более спокойного, честного, благоразумного и доброжелательного к лошадям человека в Бертуик-парке еще никогда не работало. Я без единой оглядки, сэр, доверяю нашему Джеймсу любую лошадь и буду при этом так же спокоен, будто бы сам ее обихаживаю. Так что если кому охота узнать настоящую истину о свойствах души Джеймса Ховарда, вы уж пошлите его ко мне, сэр, а не ко всяким там злобным клеветникам.
— Хорошо, хорошо, Джон, — улыбнулся сквайр Гордон. — Никто мне ничего плохого о Джеймсе не говорил. Просто я знаю, ты человек сдержанный и не слишком часто раздаешь похвалы. Вот и пришлось мне прибегнуть к маленькой хитрости. Рад, что наши с тобой мнения совпадают. Ну-ка, подойди к нам, мой мальчик! — повернулся хозяин к Джеймсу, который по-прежнему продолжал стоять у входа в конюшню. — Оставь свой овес и послушай меня внимательно. Утром я получил письмо от брата своей жены — сэра Клиффорда Уильямса из Клиффорд-холла. Он просит ему подыскать надежного молодого конюха. Тому, который уже тридцать лет у Клиффордов, не по силам справляться со всей работой. Поэтому сэр Клиффорд Уильяме хочет нанять старику напарника. Сперва на молодого конюха будет возложена только часть обязанностей. Когда же старик окончательно уйдет на покой, сэр Клиффорд поручит новому работнику всю конюшню. Условия моего родственника таковы: восемнадцать шиллингов в неделю, бесплатный костюм для конюха, парадная кучерская ливрея — тоже за счет хозяина, удобная спальня над каретным сараем и мальчик-помощник. Добавлю к этому, что сэр Клиффорд — очень хороший хозяин. Конечно, мне с тобой жаль расставаться, Джеймс. И Джону наверняка будет тебя не хватать.
— Это уж точно, сэр, — вздохнул конюх. — Но место у вашего родственника прямо завидное. Джеймсу оттуда может открыться большое будущее. Нет уж, хоть мне и грустно, но я ни за что не встану у него на пути.
— Кстати, сколько тебе сейчас лет, Джеймс? — поинтересовался хозяин.
— В мае исполнится девятнадцать, — почтительно отвечал тот.
— Не маловато для кучера? — посмотрел сквайр Гордон на Джона.
— В общем-то, предпочтительней, чтобы постарше, сэр, — согласился конюх, — но в случае с Джеймсом вполне достаточно и тех лет, которые у него уже есть. Рост у него высокий. Сила хорошая. А уж доверять ему можно не меньше, чем самым честным и взрослым людям. Только вот опыта управления экипажем у нашего Джеймса пока маловато, но рука у него, сэр, легкая, а глаз острый. Думаю, я его быстро всему научу, и тогда уж любая лошадь под его руководством ощутит себя в полном порядке.
— Твоя рекомендация для сэра Клиффорда все решает, — сказал сквайр Гордон. — Он как раз говорит в письме, что если есть человек, которого обучал ты, то он предпочтет его остальным. Так что, мой мальчик, — повернулся хозяин к Джеймсу, — теперь подумай как следует, поговори с мамой, а когда решишь, дай мне знать.
Хозяин погладил меня, попрощался с Джоном и с Джеймсом и ушел домой. Несколько дней спустя вопрос о переходе Джеймса был решен окончательно. К новой работе у сэра Клиффорда он приступит через полтора месяца. А до этого срока ему нужно как следует научиться управлять экипажем.
Прежде нас с Горчицей запрягали только для поездок хозяйки. А теперь каждый из членов семьи по любому поводу приказывал закладывать экипаж, чтобы Джеймс побыстрее освоил нелегкое ремесло кучера. Первые несколько раз Джон сидел рядом с Джеймсом. Потом наш молодой кучер стал уверенно управлять нами один. Хозяин изобретал для Джеймса все новые трудности. В городе он постоянно придумывал для себя дела на всяких узких и неудобных улочках или вдруг говорил, что ему непременно нужно попасть на вокзал к прибытию поезда. Дело в том, что к вокзалу вел мост, на котором разъехаться со встречным экипажем мог только опытный кучер. К чести Джеймса могу сказать: он ни разу не попал в аварию на мосту. По-моему, такими успехами каждый вправе гордиться.
Глава XV
СТАРЫЙ КОНЮХ НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
Еще через несколько дней хозяин с хозяйкой вдруг собрались к друзьям, которые жили в сорока шести милях от Бертуик-парка. Правил нами в этой поездке конечно же Джеймс. Должен заметить, что местность, по которой мы ехали, относится к числу трудных. Она вся покрыта холмами и состоит из одних подъемов и спусков. Тем не менее Джеймс проявил мастерство просто редкостное для столь молодых лет. Когда дорога шла под гору, наш умный юноша вовремя ставил карету на тормоз, и ничто не толкало сзади ни меня, ни Горчицу. А как только начинался подъем, кучер освобождал колеса, и мы с легкостью тянули экипаж в гору. Если подъем оказывался слишком долгим, Джеймс разворачивал экипаж под небольшим углом к дороге. Это было с его стороны очень мудро, потому что карета не тянула нас своей тяжестью назад под гору. Преодолев в первый день целых двадцать три мили, мы с Горчицей не чувствовали себя разбитыми. Такое возможно только при очень хорошем кучере.
К тому времени как зашло солнце, мы въехали в город, где хозяину и хозяйке предстояло провести ночь. Для этого они выбрали самую лучшую гостиницу. Гостиница располагалась в центре и впечатляла своими размерами. Джеймс направил нас через арку во двор. Там были денники и каретный сарай. Как только мы появились, навстречу выбежали два конюха. Один, помоложе, стал распрягать Горчицу. А тот, который постарше, посвятил себя мне. Это был пожилой человек небольшого роста и располагающей внешности. Двигался он очень проворно, но припадал при этом на одну ногу. Никогда я еще не видел, чтобы кто-нибудь с такой скоростью умудрился распрячь и вычистить лошадь. Не успел я даже как следует осмотреть двор, как этот мастер своего дела уже поставил меня в конюшню. Увидев меня в деннике, Джеймс рот разинул от изумления. Он подошел ко мне и придирчиво ощупал меня со всех сторон. Но шерсть моя была совершенно чиста и блестела.
— Вот это да! — еще сильнее удивился Джеймс. — Я думал, что быстро работаю с лошадьми, а Джон наш еще быстрее. Но вы, — с восхищением оглядел он старого конюха, — просто побиваете все рекорды того, что раньше мне приходилось наблюдать.
— Каждый день тренировка, и все тут, — отвечал со сдержанной гордостью конюх. — Я так кручусь подряд уже сорок лет, — весело улыбнулся он Джеймсу. — Плохого бы я был о себе мнения, если бы ничему за это долгое время не выучился. Мне, знаешь ли, теперь кажется, что быстро проделывать с лошадьми всякие чистки и расседлания даже легче, чем медленно. Начни я с этим так долго возиться, как некоторые, мне, наверное, просто жизнь опостылела бы. Мне как двенадцать исполнилось, так меня приставили к лошадям. Где я с тех пор только не работал! И в охотничьих конюшнях, и при бегах. Даже в жокеях себя испытал. Роста, как видишь, я мелкого и на скачках хорошо отличался. Целых два года подряд я участвовал в разных заездах. А после произошла неудача. Во время заезда моя лошадь упала на скользкой траве, я поломал колено, и дальнейшего толка от меня, в смысле жокейства, конечно, не стало. Но я все равно уже без лошадей себе жизни не представлял. Вот и нанялся в эту гостиницу. Должен сказать, опыта тут по части знания лошадей как нигде наберешься. Вот, например, по этому твоему коню, — внимательно поглядел на меня старый конюх, — сразу видно хорошее обращение. Смотри, какой он спокойный, доброжелательный, поворачивается, куда надо, даже копыта при чистке всегда поднимает по первому требованию и без скандала. А к другой какой-нибудь лошади подойдешь, она и шарахнется, и послушания не проявит, а порой тебя даже лягнет. В таких случаях я на лошадь совсем не сержусь. Потому что в плохом поведении вина не ее. У лошади, как и у человека, весь характер от воспитания. Помнишь, в Библии говорится: наставь дитя на дорогу верную, и оно уже никуда с нее не свернет. Ну, если кто-нибудь только не примется его насильственной мерой сворачивать. Так и с лошадью: тот, кто с ней хорошо обращается, растит существо доброе, верное людям. А если лошадь с детства бить и запугивать, она иногда вырастает опаснее дикого зверя.
— Как вы умно говорите! — с восхищением поглядел на старого конюха Джеймс. — Наш хозяин тоже о лошадях подобного мнения.
— Значит, он для своих лошадей не хозяин, а прямо находка, — произнес конюх. — Как же его зовут?
— Сквайр Гордон, — ответил Джеймс. — Он живет по ту сторону Беконских холмов, в Бертуик-парке. Может быть, вы о нем слышали?
— Еще бы! — одернул конюх свой желто-зеленый жилет в полоску. — Этот сквайр — личность известная. И в лошадях хорошо разбирается, и наездника в нашем графстве лучше его просто нет.
— Да, — подтвердил Джеймс. — Только с тех пор, как погиб молодой хозяин, сквайр Гордон редко когда в охотах верхом принимает участие.
— Читал я в газетах об этой истории, — отозвался со вздохом конюх. — Ужасно мне жаль было тогда юного Гордона. Какое несчастье! И юноша кончился прямо во цвете лет, и лошадь погибла отличная.
— Не говорите, сэр! — погрустнел Джеймс. — Конь был великолепный! К слову, он Черному Красавчику приходился братом. Они даже внешне похожи.
— Я тогда много думал над этим несчастьем, — с силой потер лоб пожилой конюх. — Молодого сквайра жалко, конечно, до слез. Но все-таки виноват он сам. По-моему, для прыжка неудачнее места нарочно не выберешь. Забор, ручей, а потом обрыв. Да бедная лошадь при всем желании не могла ничего разглядеть! При такой обстановке даже наездник с опытом скорее всего бы разбился. Ох уж этот азарт охоты! Как только люди не понимают, что лисий хвост не стоит ни человеческой жизни, ни жизни лошади!
Тут второй конюх привел в денник Горчицу, и нам вместе дали овса. Еще раз внимательно нас осмотрев, Джеймс и пожилой конюх повернулись и побрели на улицу.
Глава XVI
ПОЖАР
Совсем поздно вечером конюх помладше привел в конюшню новую лошадь и еще какого-то молодого человека с трубкой в зубах. Пока конюх возился с лошадью, человек этот с ним разговаривал. Потом конюх ему сказал:
— Поднимись, пожалуйста, на чердак, Тоулер, и принеси сена. Мне нужно дать его этой лошади. Только трубку свою здесь оставь.
— Ладно, — ответил Тоулер и поднялся по лестнице.
Скоро его шаги раздались прямо над моей головой. Потом он спустился с охапкой сена в руках. Конюх покормил лошадь и вместе с молодым человеком ушел. Еще чуть погодя Джеймс заглянул пожелать нам с Горчицей спокойной ночи. Когда же и он удалился, конюшню заперли до утра на засов.
Среди ночи чувство ужасной опасности заставило меня подняться с подстилки. Лишь окончательно пробудившись, я начал кое-что понимать. В конюшне стояла невыносимая духота. Горчица кашляла. Другие лошади тоже проснулись и выказывали крайнее беспокойство. Тьма стояла кромешная. Я не мог ничего разглядеть. Резкий запах в конюшне усиливался. Дышать стало труднее. Из открытого люка, который вел на чердак, доносились странные и тревожные звуки. Будто туда забрались какие-то люди и с треском ломали сучья. Я не понимал еще, что случилось, но от неясного страха меня сотрясала дрожь. Других лошадей тоже охватил ужас. Они топали и пытались сорваться с привязи.
Наконец я услышал шаги во дворе. Дверь конюшни открылась. Молодой конюх начал одну за другой отвязывать лошадей. По тому, как он торопился, я почувствовал, что ему очень страшно, и сам начал еще сильнее трястись. Другие лошади тоже шарахались от него. Молодой конюх вбежал в мой денник. Он попытался вывести меня силой, но у него конечно же ничего не вышло. Другие лошади тоже не подчинились. Тогда конюх в полной панике выбежал вон.
Оглядываясь сейчас с высоты прожитых лет на то давнее происшествие, могу заявить, что все лошади, включая меня, по собственной глупости тогда едва не погибли. Мы просто поддались панике. А так как место нам всем было чужим, казалось, будто опасность исходит буквально от каждого, кто к нам приближается. Хорошо еще, что свежий воздух проник сквозь открытую дверь. Дышать стало легче. Я немного пришел в себя и глянул наверх. В открытом люке мелькали красные отблески. Треск раздавался сильнее прежнего.
— Пожар! Пожар! — вдруг услышал я крики с улицы.
Тут в конюшню вошел старый конюх. В отличие от своего помощника он совершенно не нервничал, а спокойно приблизился к одной из лошадей и повел ее из конюшни. Когда он вернулся за другой лошадью, треск наверху перешел в рев.
Читать бесплатно другие книги:
