Ельцин. Кремль. История болезни Хинштейн Александр
Боже! Какая волна народного гнева поднялась тут! Какие страсти закипели повсеместно!
«Телефоны в редакции звонили, не переставая, – вспоминал тогдашний редактор “Правды” Виктор Афанасьев. – Потом шли телеграммы, письма… У подъезда редакции были выставлены пикеты. Номер газеты демонстративно сожгли…»
И редактор «Правды», и Горбачев, и члены Политбюро впоследствии будут отнекиваться, уверяя, что заметка появилась просто так, без всякого злого умысла и команды свыше. Она якобы поступила по обычным каналам ТАСС и пошла в номер по причине ее остроты и сенсационности.
Не знаю. Если даже это и так, «Правда» в любом случае играла на руку Горбачеву. Вернее, хотела сыграть, но получилось, как водится, в точности до наоборот.
Обвинения Ельцина в пьянстве были восприняты народом с небывалым воодушевлением.
Наш человек, плоть от плоти народа! Не какой-нибудь там заумный болтун со своей ненавистной Райкой. Исконно русский мужик, великан двухметрового роста. Он и в отдыхе, и в работе не знает полумер. Работать – так до упаду, пить – так до потери пульса.
Ельцина полюбили ровно за то, за что раньше возненавидели Горбачева. Не начни в 1985 году генсек бездумной антиалкогольной кампании, не подними цены на водку, не введи талоны – может быть, история пошла совсем по другому пути.
Недаром даже Андропов, на которого Горбачев так хотел быть похожим, свое правление начал с массового выпуска нового сорта водки – в народе ее так и назвали «Андроповкой», – потому и остался в массовом сознании добрым, справедливым правителем.
Ельцин не торопился опровергать обвинения в свой адрес. Он вновь избрал беспроигрышную тактику полунамеков.
«Тут итальянец явно недофантазировал, – саркастически пишет он в “Исповеди…”, – посчитанное (количество спиртного. – Авт .) могло бы свалить только слабенького иностранца».
Уже в день выхода перепечатки ее автор, нежданно для себя ставший враз знаменитостью, принялся раздавать интервью коллегам.
Отвечая на вопросы радиостанции «Свобода» итальянец заявил, что не разрешал «Правде» публиковать его статью.
«Пьет он или нет, что покупает – это никого не касается, – вещал Дзукконе. – Я не учел, что в России не понимают разницы между политической корреспонденцией и светской хроникой. К тому же у итальянцев другое представление о поведении людей. Если человек выпивает, то это только повышает его в их глазах».
Накал страстей был столь велик, что 21 сентября «Правда» была вынуждена дать опровержение и извиниться перед Ельциным. Редактор газеты Виктор Афанасьев через месяц был снят с работы.
Казалось бы, инцидент исчерпан. Но Ельцину этого, как обычно, кажется мало. Вместе со своим окружением он продолжает накручивать истерию, обвиняя Кремль и Лубянку в провокациях против себя.
«Для нас с Борисом Николаевичем было абсолютно ясно, что пасквиль Дзукконе попал на страницы “Правды” с благословления КГБ», – пишет его помощник Лев Суханов.
И тут же:
«Мы стали задумываться – а не была ли поездка Ельцина в США кем-то отрежиссирована? И какую роль при этом играл Фонд социальных изобретений (организатор поездки с советской стороны. – Авт .), поддержанный генсеком?»
Приехали! Уже и само рандеву подстроили, оказывается, спецслужбы. Может, они еще и президента Буша специально к нему подвели: для отвлекающего маневра? И выпивку – надо думать – подливали Борису Николаевичу тоже агенты КГБ, потому что выпивка – никуда не денешься – действительно, была.
И неважно, что итальянец Дзукконе от обвинений своих потом открестился. У американских похождений Ельцина имелось немало других очевидцев.
Обратимся к свидетельствам одного из организаторов поездки, советника президента США Джеймса Гаррисона (его уж точно не заподозришь в связях с КГБ). В конфиденциальном отчете он писал:
«Приблизительно в 11 часов вечера Ельцин и его делегация из восьми человек вылетели из Нью-Йорка в Балтимор на частном самолете Дэвида Рокфеллера-старшего…
Когда самолет приземлился, Ельцин спустился с трапа, но вместо того чтобы приветствовать ожидавшую его делегацию, прошел по взлетно-посадочной полосе к хвосту самолета и, повернувшись спиной к нам, стал мочиться на задние колеса самолета. Потрясенные, мы стояли в неловком молчании, не зная, что и думать. Ельцин вернулся, не сказав ни слова, пожал руки должностным лицам, получил букет цветов от молодой женщины и сел в ожидавший его лимузин. Все сделали вид, как будто ничего не произошло».
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА
Диссоциальное расстройство личности характеризуется обращающим на себя внимание грубым несоответствием между поведением человека и господствующими социальными нормами.
О первой встрече Ельцина с Америкой со всеми вытекающими отсюда (в прямом смысле слова) последствиями – американская пресса писала довольно активно.
Вот о чем следовало сообщать «Правде», если, действительно, хотела она размазать нового демократического мессию.
В очередной по счету раз Горбачев совершил досадную, непростительную ошибку.
Правда, народ все равно бы советской печати не поверил: грязь к Ельцину не приставала.
Потребуется еще пяток лет, чтобы на смену восхищению пришел досадный стыд.
Сегодня уже никого не надо разубеждать, что в шеннонском аэропорту президент не вышел к премьеру Ирландии вовсе не по причине козней спецслужб, опоивших его накануне. А разудалое дирижирование немецким оркестром – отнюдь не видеомонтаж.
На что способен он, мы знаем теперь отменно. Но тогда, в 1989 году, радостная эйфория и любовный хмель затмевали голос разума. Эта глобальная эпидемия разила всех наповал. И Запад – в том числе.
Когда во время своего частного визита в США, Ельцина повезли в Вашингтон, на рандеву с помощником президента по нацио-нальной безопасности Скоукрофтом, он опять начал выкидывать коленца.
Сопровождавший его в поездке Лев Суханов пишет:
«Борис Николаевич во всеуслышание заявляет, что он не поедет на встречу со Скоукрофтом. Не тот, мол, уровень… Переводчик и Гаррисон едва от удивления не потеряли дар речи… А Борис Николаевич все больше нагнетает обстановку: “Ну представьте себе, Лев Евгеньевич, что Буша встречаете вы, мой советник, а не я?”…»
От скромности Ельцин точно никогда не умрет. В мыслях он видел себя уже первым лицом государства, ровней американскому президенту. Хотя в 1989 году был еще никем – всего-то председателем комитета Верховного Совета по строительству и архитектуре.
Тут бы американцам самое время – вслед за Горбачевым – щелкнуть его по носу, каждый сверчок знай свой шесток. Но куда там!
Пока они препирались, машина въехала тем временем в Белый Дом. Остановилась у бокового входа.
Ельцин кипятится еще больше:
«Когда гостя привозят к президенту, то входят не здесь».
Встречавшая советского депутата Кондолиза Райс – та самая, будущий советник президента по национальной безопасности, – на приличном русском возразила:
«У вас встреча с генералом Скоукрофтом».
А в ответ – снова здорово:
«Зачем мне идти, если меня не примет президент?»
Ельцин не знал еще железного характера Кондолизы.
«Хорошо, – отвечает она. – Если мы не собираемся идти к генералу, его надо предупредить, он человек занятой».
Тут уж вариантов у капризного посетителя не оставалось. Бурча что-то под нос, он вынужден был войти в здание с западного входа.
Но здесь – новая напасть.
Л. Суханов:
«Вышла симпатичная мулатка и вручила нам карточки визитеров. На них так и написано: “Визитер”. Борис Николаевич вроде бы даже немного обижен и потому с ударением говорит: “Я – Ельцин”. Мол, какие тут визитки… Я положил его визитку к себе в карман, свою же повесил на грудь».
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА
Параноидное расстройство личности часто проявляется в виде чрезмерной чувствительности к различного рода неудачам и отказам.
Час от часу не легче! Для полноты картины Ельцину не хватало еще помочиться прямо здесь, на мраморных ступенях Капитолия.
Только американцы – прагматики до мозга костей – готовы закрыть глаза на что угодно, лишь бы приблизиться к поставленным целям.
Классическая формула: разделяй и властвуй. К тому моменту Запад смекнул уже, что акции Горбачева резко падают вниз. Ельцин был тем человеком, с чьей помощью они могли ослабить cоветскую, горбачевскую власть. Надо лишь самую малость: поиграть на его слабостях, потрафить ему, высказать респект и уважение.
И вот уже входит в кабинет президент США собственной персоной.
«Он долго тряс ему руку, другая рука президента дружески пожимала его предплечье, – свидетельствует Суханов. – Они доброжелательно улыбались, и в какой-то момент Ельцин сказал: “Да, мы стоим друг друга”. Эту фразу переводчик не стал переводить».
На самом деле все эти капризы и вычуры объяснялись вполне прозаично: обильной дегустацией виски, которую всю ночь накануне проводил он в отеле.
Еще прямо перед поездкой в Белый Дом Ельцин успел отколоть пару подобных номеров. Когда поутру он вышел на сцену Института им. Гопкинса, и президент его (в смысле института) стал приветствовать гостя, Борис Николаевич молча подошел к нему и забрал с пюпитра текст зачитываемого обращения.
«Раз я говорю без бумажки, значит, и вы говорите без нее», – криво усмехаясь, объявил он обомлевшему ректору.
И ведь ничего, сошло с рук. Даже еще и бурю оваций вызвало. Поведение Ельцина полностью соответствовало наивным американским представлениям о грубоватом, но искреннем русском народе в стиле «калинка-малинка».
За что же тогда, спрашивается, корить его? Как и все дурно воспитанные, экспрессивные люди, Ельцин вел себя ровно настолько, насколько ему позволяли.
Не прошел, например, номер с парадным подъездом Белого Дома – отправился, как миленький, через боковой вход.
Зато, если разрешалось ему выпивать без меры, да еще и под аплодисменты принимающей стороны – для них-то был форменный аттракцион; русский самоубийца глушит виски стаканами – значит, так и положено.
Тогда еще тяга к алкоголю сочеталась у него с фантастической работоспособностью. Меньше, чем за неделю пребывания в Штатах, он успел посетить 11 (!) городов и провести несколько десятков встреч.
«Я спал по два-три часа в сутки, – напишет он впоследствии, – перелетал из одного штата в другой, за день проходило по 5–7 встреч и выступлений, и так всю неделю без остановки. Очнулся от этой спринтерской гонки я лишь в самолете, который уносил меня в Москву».
Вообще, словечко «очнулся» читается в этом абзаце весьма двусмысленно. Потому как спринтерская гонка, если уж выражаться спортивной терминологией, сопряжена была с постоянным допингом.
Помимо рассказов очевидцев тому имелись и куда более зримые доказательства.
Уже в Москве выяснилось, что пресловутое выступление в Институте им. Гопкинса было заснято на видеокамеру. Явно не без команды свыше запись решили запустить по центральному телевидению: для наглядности.
27 сентября Ельцину позвонил председатель Гостелерадио СССР Михаил Ненашев и сообщил, что собирается показать фильм о его американском вояже.
«Понимаю, что восприятие его будет неоднозначно, и потому ставлю в известность, ибо не хочу это делать за спиной».
На самом деле, Ненашев вполне мог героя об этом и не предупреждать. Никаких обязательств перед Ельциным он не имел. Но после «правдинского» скандала Ненашев решил проявить неподобающее благородство.
«И сама публикация, и манера ее подачи чем-то дурно припахивали, – вспоминал Ненашев позднее. – Я считал для себя идти тем же путем невозможным и неприличным. Поэтому сам позвонил Ельцину… Сказал, что если будет желание предварительно посмотреть, мы готовы ее показать».
Ясное дело, Борис Николаевич ухватился за это предложение двумя руками. Вместе с Сухановым он отправляется в Останкино и садится перед монитором.
«И вот он смотрел, смотрел на телеэкран и вдруг начал мрачнеть, – свидетельствует Суханов, – на лице появилось выражение озабоченности, и я чувствую, что этот “видик” ему не по душе… Борис Николаевич, естественно, не дал “добро” на демонстрацию этой не самой удачной встречи в США».
А почему, собственно, запись эта вызвала столь жгучую реакцию? На сей счет имеется два объяснения.
Первое – самого Ельцина и его окружения. Второе – Made in USA.
По ельцинской версии, выглядел он в тот день не лучшим образом, ибо долго не мог накануне уснуть, «растревоженный впечатлениями, физической нагрузкой, усугубляющимся перепадом во времени».
Лишь в четыре утра Борис Николаевич якобы забылся, наглотавшись транквилизаторов, а уже в семь надо было ему вставать.
«Я чувствую, что не смогу подняться, совершенно разбитый, – оправдывается он в “Исповеди…” – Прошу отменить встречу. Мне говорят – это невозможно, будет скандал, хозяева этого не переживут. Я говорю, что я не переживу сегодняшний день… И вот, абсолютно без сил, собрав всю свою волю, я провел первую встречу, затем вторую, ну, а дальше было легче, я разошелся, да и действие таблеток прошло…»
Версия американской стороны – прямо противоположная. Цитировавшийся уже Джеймс Гаррисон, советник президента США, в составленном по горячим следам официальном отчете, утверждал, что всю ночь Ельцин с коллегами налегали на виски «Джек Дэниэлс», и забылись они лишь с рассветом. Так что состояние у Бориса Николаевича было поутру соответствующим. Гаррисон, правда, предлагал ему отменить самые первые встречи, но Ельцин в категорической форме отказался, несмотря на свою невменяемость.
Скажу сразу, эти объяснения кажутся мне намного правдоподобнее. Если внимательно проанализировать записки верного помощника Ельцина Суханова, между строк читается примерно то же.
Судите сами:
«Заканчивался трудный день, – пишет Суханов. – Но ночного застолья мы все же не избежали… Пошли спать поздно – где-то около четырех утра… и долго не могли уснуть… И когда я наконец заснул, меня вдруг разбудил Ярошенко (народный депутат, один из тогдашних соратников Ельцина. – Авт .). “В чем дело?” – спрашиваю. “По-моему, Борис Николаевич не спит”. Я поднялся и пошел в номер к Ельцину. Застал его бодрствующим. “Очень тяжело, – сказал он, – никак не могу уснуть”».
Этими объяснениями Суханов как бы пытается дезавуировать упреки в пьяном загуле. Но выходит все наоборот. Потому что «ночное застолье» до четырех утра в привязке к Ельцину воспринимается однозначно: они до рассвета явно не сухое вино по глоточку цедили.
А потом еще давай по номерам колобродить , ибо уверения, что будили они друг друга, снедаемые страхом оттого, что патрон их никак не может уснуть, звучат очень уж смехотворно. С такой заботливостью им не визиты президентам наносить, а в пионерлагерях вожатыми работать; контролировать тихий час.
Да и как, собственно, депутат Ярошенко мог понять, что Ельцин не спит? По отсутствию храпа?
На ум сразу же приходит аналогичная история, когда в 1990 году Ельцин полетел в Париж, где работал послом бывший его учитель и наставник Яков Рябов, отношения с которым расстроились после октябрьского пленума ЦК. По понятным причинам, встречать его Рябов не поехал, но в четыре утра вдруг звонок:
– Петрович, хотелось бы встретиться.
Только-только отбился, через час – снова здорово.
– Давай встретимся.
Вполне обыденная, жизненная ситуация: принял человек лишнего, вот и потянуло его среди ночи на лобызания и выяснение отношений: ты меня уважаешь?
К слову, парижская эта поездка закончилась весьма показательно. На обратном пути в Москву Рябов и Ельцин оказались в одном самолете. Крепко выпили. Настолько крепко, что по прилете в «Шереметьево» Борис Николаевич был уже нетранспортабелен, и его пришлось вывозить через черный ход, дабы спрятать от глаз восторженной публики.
Вдова Льва Суханова, которая приехала в тот день встречать мужа, хорошо помнит, как вместе с Наиной Иосифовной они начали уже беспокоиться: все пассажиры прошли, а Ельцина с Сухановым – нет и нет.
«Наконец Суханов появился. Тут-то и оказалось, что Ельцина прямо от трапа отправили домой. Он был в таком состоянии, что даже вещей своих забрать не смог…»
Кстати, Светлана Суханова поведала мне и о том знаменитом американском вояже. Несмотря на озвученную Сухановым вышеприведенную версию, своим домашним рассказывал он совсем другое.
«Все было так, как писали газеты, – подтверждает Светлана Михайловна, – Лев признавался потом, что едва не получил инфаркт. Утром, когда им надо было ехать в университет Гопкинса, он еле-еле сумел растолкать Ельцина и вытащил его из номера на себе. А Ельцин-то – весил ого-го!»[13]
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА
Алкогольная зависимость определяется как комплекс психических и соматоневрологических расстройств здоровья, связанных с регулярным употреблением алкоголя в опасных для здоровья дозах. Возникает патологически болезненное влечение к алкоголю.
1 октября 1989 года злополучная американская запись, вопреки причитаниям Ельцина, была все же показана по советскому телевидению. Это вызвало гнев и ярость нашего героя.
Борис Николаевич в очередной раз вступил в схватку с самим собой. С одной стороны, он активно ратовал за демократию и свободу слова. Но почему-то, едва только свобода эта касалась его личных интересов, вся демократическая шелуха разом слетала, и под ней обнаруживался панцирь типичного партократа с большевистскими замашками.
Что, в сущности, произошло? Журналисты засняли пьяные выходки популярного политика: не в кругу семьи или на частной вечеринке, а перед огромной аудиторией.
Сенсация? Ясное дело.
Попади в аналогичный переплет любой из западных его коллег, тот же Буш, которого он считал уже себе ровней, никто и лишних вопросов не осмелился бы задать. Запись эта – превратилась бы в главную национальную новость, обошла все мировые каналы, стала предметом всенародного обсуждения.
Но Ельцин талдычит, как пономарь: ни к чему это. Показывайте лучше другие съемки: из Чикаго, Филадельфии, а лучше всего – из Колумбийского университета. Я намного удачнее там получился.
Довольно странное восприятие свободы слова. Свобода – должна быть одинакова для всех. Попробуй он на Западе остановить подобный эфир: еще бы и из парламента отозвали, за грубейшее попирание демократии и конституции.
Но в понимании Ельцина демократично лишь то, что на пользу ему самому. Все остальное – происки диктатуры.
И на свет рождается очередная контрпропагандистская уловка. Оказывается, на пленке запечатлен вовсе не он.
Точнее, не так. Снят, разумеется, Ельцин, но сама запись подверглась якобы иезуитскому техническому монтажу.
«Где надо – замедляя на доли секунды изображение, а где надо – растягивали слова, буквы, – пишет Борис Николаевич. – Об этом мне сообщили видеоинженеры из Останкино. Они даже написали письмо, которое было передано в комиссию, разбиравшую предвзятое освещение в прессе моей поездки. Но, естественно, этот вопиющий факт с пленкой разбирать и проверять никто не стал. К тому же главная цель была достигнута: растерянные люди, их было немного, но они были, говорили – а может, он действительно был пьяный?.. Объяснять, оправдываться я считал неуместным».
Насчет оправданий и объяснений – Ельцин, как обычно, лукавит. (На встрече с избирателями в Доме кино в ноябре 1989 года он даже утверждал, что видеозапись была сделана… ЦРУ, и «по закону нашего телевидения не имеет права транслироваться в эфир, поскольку низкого качества».)
В той же «Исповеди…» он подробно описывает, что заторможенность его стала следствием транквилизаторов.
«Принятое накануне снотворное, – вторит патрону Суханов, – было сильнее его воли. Все его движения – вялые, заторможенные».
Широкую советскую общественность эти беспомощные объяснения вполне удовлетворили. Они полностью совпадали с бесчисленными мифами и легендами о всемогуществе коммунистического режима.
В те годы наивные граждане с легкостью готовы были верить в любую лабуду . В зомбирование и биороботов. В тотальное прослушивание. В чудесное воскрешение Гагарина, которого-де два десятка лет держали в закрытом дурдоме. В крыс-мутантов, терроризирующих столичное метро.
А уж – растянуть на экране звук, выставить нормального человека идиотом, при современном развитии техники – вообще пара пустяков.
Это явление с подачи ельцинского окружения получило название «эффекта Буратино».
Увещевания специалистов, что такое, в принципе, невозможно – никто и слушать не желал.
«Нет у нас такой аппаратуры, – объяснял председатель Гостелерадио Ненашев, – чтобы изобразить человека пьяным, если он на самом деле трезв. И никакое замедление звука тут не поможет – заметно будет. В телевизионной записи была представлена встреча, а не просто монолог… Технически невозможно… исказить манеру поведения и речи одного человека, не трогая других».
Ненашев говорил правду. Я сам проработал на телевидении ни один год и могу подтвердить, что подобные приемы – а уж в те стародавние времена и подавно – нечто из области фантастики. При растягивании фонограммы, голос Ельцина просто не совпал бы с его артикуляцией. Это походило бы на дубляж, и было бы заметно даже неспециалисту.
Но… Люди хотели верить исключительно в то, во что хотели верить.
Даже если Ельцин и был пьян, это никак его не компрометировало. Как раз – наоборот.
Пусть знают сытые капиталисты, как умеют гулять русские люди…
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА
Часто встречающимися симптомами алкогольной зависимости являются ухудшение памяти, несвязность мыслей, затруднение переключения внимания и снижение интеллекта.
Конечно, задним умом мы все крепки. Вряд ли сегодня кто-то будет сомневаться, что в американском вояже Ельцин, действительно, упивался в стельку, и с моста никто его не кидал.
Слава богу, за годы, прошедшие с того славного времени, мы имели возможность увидеть истинное лицо нашего национального героя.
Для сомневающихся же – напоследок – процитирую несколько фрагментов из книги заместителя госсекретаря США Строуба Тэлботта «Рука России», вышедшей уже после отставки Ельцина.
«На первой встрече с Клинтоном в Ванкувере на обеде Ельцин опрокинул три рюмки виски и четыре бокала вина и почти ничего не ел. Уоррен Кристофер передал записку: “Ничего не ест. Плохой знак”. Считать, сколько Ельцин принял, станет нашей привычкой на саммитах…
…Той ночью в “Блэр Хаус” Ельцин с пьяным рыком шатался по комнатам в трусах. Спотыкаясь, он спустился на первый этаж и стал приставать с разговорами к агенту американской Службы безопасности. Тому удалось убедить Ельцина вернуться наверх под попечительство своего телохранителя, но скоро Ельцин пришел снова, твердя: “Пицца! Пицца!” Наконец, русская Cлужба безопасности крепко взяла его под руки и, пытаясь успокоить, быстро отвела наверх».
Все это было бы смешно, кабы не было так грустно…
1 Правду о том, что случилось в комнате отдыха, долго скрывали. В тот день смена была не моя; я ничего не знал. Меня очень насторожило, что по команде Наины у Ельцина поотбирали вдруг все стеклянные и колющие предметы: бокалы, рюмки, вилки, ножи. Только через несколько дней врачи мне рассказали, что Борис Николаевич якобы упал на ножницы.
2 Ельцин даже мне пытался рассказывать «сказки» об этих мифических хулиганах. От «харакири» у него на животе остался шрам. И вот всякий раз, когда мы шли с ним в баню, Ельцин гордо говорил: видите след? это на меня в подземном переходе напали… я их всех раскидал, но успели, сволочи, задеть…
Проходит пара недель. Борис Николаевич в бане опять заводит: знаете, откуда шрам?.. бандиты напали… выхожу я из гостиницы «Москва», после Межрегиональной депутатской группы, а они – уже с ножом поджидают… всех разбросал, конечно…
3 На той встрече, в Раменках, Ельцин, не пил. Редкий случай, но он уехал за город ни в одном глазу. Поэтому все, что случилось потом, придумано было абсолютно на трезвую голову.
4 После долгих раздумий я тоже склоняюсь к этому варианту: Ельцин решил в очередной раз покончить жизнь самоубийством – но так, чтоб не до смерти, а просто попугать. Скорее всего, он просто спустился к реке, окунулся прямо в одежде, а потом придумал историю со своим похищением.
5 Суханов и мне рассказывал, что они с Ельциным квасили в ту ночь до 6 утра. Только-только его стало разбирать, а надо уже выезжать. Борис Николаевич поспал полчаса и его окончательно развезло. Пили они, действительно, исключительно виски «Джэк Дэниэлс».
Глава пятая
ЛЕНИНСКАЯ СКРОМНОСТЬ
Несколько стеллажей в квартире Льва Суханова, бывшего ельцинского помощника, сплошьзабиты папками с бесценным архивом. До самых последних дней Суханов мечтал разобрать их, рассортировать, но так и не успел: в 1998 году его не стало.
Как и положено истинному помощнику, Суханов любовно собирал все бесчисленные интервью своего патрона, черновики его речей и выступлений, программы визитов и вояжей.
Часть сухановского архива мне любезно передала его вдова – Светлана Михайловна.
Читать эти исторические документы сегодня, с высоты прожитых лет, смешно и грустно одновременно.
Вообще, занятие это – перелистывать старую агитацию – пре-дельно увлекательное. Уже и сам кандидат, верно, забыл все, что наболтал в период предвыборной горячки (про доверчивых избирателей – и говорить не приходится). А бумага – точно скучный бухгалтерский отчет: дебет-кредит, сдал-принял – помнит все, до последней запятой.
По степени щедрости раздаваемых обещаний Борис Ельцин – на всех своих выборах – равных себе не имел.
Первым, пожалуй, из советских политиков понял он ключевое слагаемое публичного успеха: в борьбе за любовь избирателей хороши все средства. Агитация – это та же лесть: переборщить невозможно, кашу маслом не испортишь. Главное – победить, а там уже видно будет. В конце концов, обещать – вовсе не значит жениться…
Какие только золотые горы не сулил россиянам Ельцин; какую только манну небесную не предрекал.
Вот, к примеру, главный тезис его программы 1989 года, когда избирался он народным депутатом СССР.
«Ужесточить борьбу за социальную справедливость. Добиться равных возможностей для всех граждан – от рабочего до главы государства – в приобретении продовольственных, промышленных товаров и услуг, в получении образования, медицинском обслуживании. Ликвидировать различные спецпайки и спецраспределители».
Каково!
А это уже – его обещания года 1990: первые выборы народных депутатов РСФСР:
– К 1993 году увеличить строительство жилья в 1,5 раза.
– Укрепить курс рубля, снизить уровень инфляции.
– Обеспечить право на достойное существование каждому трудящемуся и его семье путем установления соответствующей доли отчисления от результатов труда (увеличение ее за пятилетку в 2 раза) и учреждение системы социальных гарантий в период перехода к рыночной экономике.
– Вернуть народу награбленное у него, защитить от преступников новые формы экономики.
– Союзу ССР – профессиональную армию, России – территориальное ополчение (срок службы – 10 месяцев с местом службы в республике, где он призван).
– Отменить все привилегии, включая использование государственного транспорта. Передать все государственные дачи, особняки и другие социальные объекты спецназначения детям и наименее социально защищенным слоям населения.
– Вопросы выделения государственного легкового транспорта руководителям, а также охраны, должен решать персонально по каждой кандидатуре только Верховный Совет РСФСР.
– Разработать четкую программу, позволяющую оздоровить экономику через 2–3 года и ликвидировать внешнюю и внутреннюю задолженность нашей страны.
– Отдать наибольший приоритет сильной социальной политике и сделать заботу о человеке своей главной целью.
– Всячески бороться против зарождающегося в стране бюрокра-тического элитного слоя представителей коррумпированных кругов.
Не вижу нужды комментировать эти совершенно демагогические, популистские обеты. Как выполнял их Ельцин – каждый самолично имел возможность ощутить на собственной шкуре…
Борьба с привилегиями была излюбленным коньком будущего президента; его беспроигрышным козырем; жупелом, которым постоянно размахивал он перед лицом восторженных масс. И чем хуже становилось положение дел в стране, тем лучше тезис этот работал .
В отличие от заумных экономистов-горбачевцев, всяких там Абалкиных, Шаталиных и Аганбегянов, Ельцин не вдавался в тягостные рассуждения на макроэкономические темы. В экономике понимал он слабо, неплохо разбираясь зато в психологии толпы. От него ждали простых ответов на сложные вопросы, и Ельцин с легкостью давал их.
Собственно, за последние пару веков вопросы эти несильно изменились: «кто виноват?» и «что делать?».
Кто виноват в том, что из магазинов – даже столичных – исчезли продукты, а водку и сигареты вот-вот начнут продавать по талонам?
Кто виноват, что в некогда братских республиках рекой льется кровь, в Карабахе идет уже настоящая война, а в Фергане громят турок-месхетинцев?
В конце концов, кто виноват в нашей паршивой жизни, в нищенских зарплатах и всеобщем убожестве, тогда как Запад «загнивает» нам на зависть, и вчерашняя поверженная Германия живет в тысячи раз лучше своих победителей?
У Ельцина на все имеется ответ. Главный виновник – это советско-партийная номенклатура: зажравшаяся элита, которая разваливает и разворовывает отчизну. И, конечно же, Горбачев.
Редкое его публичное выступление обходится теперь без того, чтобы не уличал он номенклатуру во всех смертных грехах.
Еще на ХIХ партконференции Ельцин – первым – во всеуслышанье потребовал «ликвидировать продовольственные “пайки” для, так сказать, “голодающей номенклатуры”, исключить элитарность в обществе».
Если уж зал Кремлевского дворца съездов, где голодных сирот не имелось по определению, встретил эти слова бурей оваций, то что говорить о простых смертных.
В той, конца 80-х нищей стране, трудно было найти ход удачнее: Ельцин понял это давно, еще со времен секретарства в МГК, когда устраивал показные хождения в народ и катания на автобусах в стиле Гарун-Аль-Рашида. Если ему требовалось уволить кого-то из партийных чиновников, в ход обязательно пускались обвинения в барстве и непозволительной роскоши; излюбленный ельцинский дуплет – одним махом он уничтожал неугодных и повышал собственную популярность.
Сняв, например, с работы второго секретаря Октябрьского райкома Данилова, он тут же сообщает притихшему пропагандистскому активу:
«Квартиру в многоквартирном доме он отгрохал себе барскую, с персональным камином и персональной дымовой трубой, пронизавшей весь дом. Таким князьям не место в партии! На партработе должны работать кристально чистые люди».
И растроганные активисты хлопают альтруисту-бессребренику, не жалея ладоней. Откуда ж им знать, что лет через десять секретарь Данилов с жалким персональным камином будет смотреться на общем чиновничьем фоне нищей церковной мышью…
«Он был “неукротим”, – рассказывал позднее Егор Лигачев. – Начал с того, что пытался прикрыть поликлинику, обслуживающую писателей, школы с углубленным изучением иностранных языков. Пришлось поставить эти прожекты на Секретариат ЦК, и они были отвергнуты, как вредные, демагогические. Ельцин, как человек амбициозный, властолюбивый, не смог признать ошибочность своих действий и продолжал в том же духе…»
В предыдущих главах я уже упоминал, что до переезда в Москву ни о какой борьбе с привилегиями Ельцин и не заикался. Да и работа его в должности секретаря МГК не располагала к аскетичному образу жизни: элитная квартира, роскошная дача, пайки. Ни от одного из этих благ, пока был он у власти, Ельцин, кстати, не отказался, хоть и уверял позднее, будто многократно на Политбюро предлагал ликвидировать ненужные привилегии.
(«Он и на даче жил, даже когда ушел после ноябрьского пленума Московского горкома. За ним осталась черная “Чайка”, и мы с его мамой и Наиной Иосифовной садились в ту “Чайку” и ехали в кремлевскую больницу, где он лечился, – свидетельствовал позднее Михаил Полторанин. – Он никогда против этого по-настоящему и не боролся, только в политических целях. И для себя оставлял все привилегии, считая, что ему это положено».)
Но время диктует новые условия. Теперь он вынужден то и дело устраивать показательные выступления, дабы подчеркнуть ленинскую свою скромность.
«Моя супруга ходит по магазинам и ничего! – восклицает он на встрече со слушателями Высшей комсомольской школы в ноябре 1988 года. – Едим колбасу, правда, предварительно надо глаза зажмурить. Считаю, что нехватку чего-то у нас в равной степени должен ощущать каждый».
«Состою на учете в районной поликлинике, – гордо сообщает он годом позже, в интервью журналу “Родина”. – Как-то простудился, температура 39. Участковый врач выписала рецепт, но попробуй купить лекарство. Жена обошла с десяток аптек, нет антибиотиков, и все тут! Врач посоветовала: “Борис Николаевич! Да обратитесь вы в 4-е управление, вам всегда помогут…” Нет! Категорически нет! Лечился домашними средствами».
А вот другой образчик его тогдашнего творчества. В так и не опубликованном интервью, данном в сентябре 1988 года, опальный трибун заявляет:
«Слишком много людей, которые привыкли, понимаешь, быть в этой элите, что ли, и пользоваться этими благами и так далее. И надо, чтобы как-то пришел на смену им народ совершенно чистый, нравственно чистый, абсолютно преданный партии, и люди, которые были бы перед людьми абсолютно чисты и могли бы смотреть глаза в глаза».
Под «нравственно чистым народом» Борис Николаевич, несомненно, имеет в виду себя. А как иначе, если жена ходит по магазинам и самолично штопает ему прохудившуюся одежду.
(Наина Иосифовна, в одном из первых своих публичных выступлений, на голубом глазу рассказывала, что супруг, подобно Ленину, носит один и тот же костюм, и ей все время приходится латать подкладку, а также… штопать носки.
Вообще, аналогии с Ильичем в те годы Ельцину очень нравились. Свои хождения в народ он любил – ненавязчиво – сравнивать с ленинской доступностью. В первом же интервью Борис Николаевич говорил даже, что «в Ленина были выпущены пули именно в тот момент, когда он после выступления перед рабочими возвращался с завода Михельсона».)
Апофеозом этого демонстрационно-показательного аскетизма стал документальный фильм, снятый в 1989 году по сценарию придворного баснописца Юмашева (о нем разговор еще впереди). Дружная, советская семья, скромно и непритязательно одетая (ни о каких бриллиантах и заграничных особняках она еще и не помышляет), и столь же скромный ее глава в затрапезном костюме-тройке, поправляющий щетки на лобовом стекле «Москвича». (В действительности Ельцин водить машину не умел, но слишком хороша была эта картинка .) Они – такие же, как и каждый из нас, только еще чище и лучше, потому что болеют за всю страну, не жалея себя.
О том, что скрывалось за парадным фасадом ельцинской скромности, избирателям узнать было не суждено. Кроме тех немногих, кто жил с Борисом Николаевичем по соседству, и собственными глазами имел возможность эту самую скромность наблюдать: например, в обличье инспектора ГАИ, который специально был поставлен посреди улицы Горького, дабы перекрывать движение, когда Ельцину приспичит пересечь две сплошных, выезжая из дому.
В этой связи крайне занимателен рассказ бывшего пресс-секретаря президента Павла Вощанова, описывающий эпизод раннего ельцинизма (1989 год).
«Однажды мы вылетали в Японию. В аэропорту “Шереметьево-2” он спрашивает: “как пойдем – через депутатский зал или как рядовые пассажиры?” И сам же решил: пойдем как рядовые. А то журналисты увидят в депутатском зале и подумают, что Ельцин только на словах борется с привилегиями. Прошли через обычную стойку, вошли в салон самолета, и тут я получил серьезную взбучку от Бориса Николаевича. Оказывается, билеты у нас были куплены не в первый класс, а в экономический. То есть мы должны были лететь как рядовые пассажиры. Я ему говорю, так мы вроде как живем теперь без привилегий. Он мне отвечает, дескать, соображать надо: в самолете журналистов-то нет, можно слегка и расслабиться».
No comments.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Импульсивность – ситуативность, непоследовательность, способность выйти за рамки стандартных схем действий, в крайней степени – гибкость моральных суждений, хаотичность.
Между прочим, в запале борьбы за социальную справедливость, никто так и не задался очевидным, казалось бы, вопросом: а какие, собственно, привилегии полагались ненавистным членам Политбюро? Скажем, тому же треклятому Лигачеву?
Преинтереснейшие, скажу вам, сведения.
Егор Кузьмич Лигачев, по собственному его признанию, получал зарплату в 1200 рублей, спецпаек, имел персональную автомашину, охрану из трех человек, квартиру улучшенной планировки. Персонально закрепленных самолетов членам Политбюро не полагалось. Личной дачи – тоже: исключительно казенная, причем, после ухода в отставку или в случае смерти, ее необходимо было сдавать. (О выкупе госдач за три копейки никто тогда и не помышлял.)
Нетрудно сравнить этот «райский набор» с благами, которыми пользуются сановники нынешние. Что называется, найдите десять отличий.
Бедные мы, наивные люди! Мы ведь искренне верили, что как только придет Ельцин к власти, разом наступит эра великого равенства и социальной справедливости. Министры станут лечиться в одних поликлиниках с простыми работягами, а их жены – стоять в общих очередях. Персональные автомашины – членовозы – исчезнут как страшный сон. 4-е управление Минздрава – демократы ненавидели его не меньше, чем 5-е управление КГБ – мгновенно будет упразднено. Элитные правительственные дачи – отойдут детдомам и туберкулезным санаториям.
Заповедные дачи – это был особо излюбленный конек Бориса Николаевича. Почти на всех встречах с населением в обязательном порядке он рассказывал, в какой непозволительной роскоши прозябают наши вожди; о четырех горбачевских дачах, которые обошлись бюджету в десятки миллионов рублей, тогда как у страны не хватает денег на одноразовые шприцы, и детей колют «ржавыми гвоздями».
Читать бесплатно другие книги:
