Черное колесо Меррит Абрахам

Моя зажигалка дала нам возможность развести костер, и какое-то время мы жили на кокосах и воде. Изредка нам удавалось поймать краба.

Я был мрачен и общался с Деборой не больше, чем крабы, которые бегали по песку при свете луны, подняв, как перископы гномов, на тоненьких стебельках свои крошечные черные глаза. Дебора никак не могла привыкнуть и к маленьким крабам, и к большим «пальмовым ворам», которые по ночам шуршали вокруг костра и со стуком сбрасывали с пальм кокосы, как раз когда она засыпала.

Большую часть времени она смотрела на море и подавала дымовые сигналы несуществующим кораблям, а также разглядывала две нитки драгоценностей, которые зашила в пояс. Когда она упрекнула меня в отсутствии интереса к подаче сигналов, я ответил, что это дьявольский мир, в котором нет ни капли справедливости, иначе Пен не отобрали бы у меня, и, что касается меня, то корабли могут вообще не являться за нами. К тому же, мрачно добавил я, если Деборе предназначено спастись, она будет спасена, и, пожалуйста, забудьте о моем существовании.

Но как фиванские монахи вынуждены были общаться с духами, так и я вынужден был разговаривать с ней, когда она пыталась утешить меня тем, что, по ее мнению, превосходило всякую меру щедрости, — она предложила мне половину своих богатств.

Я выпалил.

— Оставьте себе это барахло! Пен умерла! Майк умер. Мир — это сплошной зеленый яд. А на этот хлам, — я оттолкнул ее руку, — нельзя купить противоядие.

Она спокойно ответила, укладывая ценности назад в пояс:

— Противоядие — это тоже яд. От него вас вырвет, и вы будете здоровы.

Я сказал:

— Бенсон был сумасшедший. Он довел Майка и Сватловых, леди Фитц и Бурилова до безумия. Он завел «Сьюзан Энн» в смертельную западню и погубил ее! Он подверг свои жертвы опасности, которая погубила их. Из любви и верности Пен осталась и погибла вместе с ним! Вот что любовь и верность делают с человеком в этом грязном мире! А у меня — ни царапины, как и у вас, — с ненавистью сказал я. — Почему? Какой в этом смысл?

— Нельзя обвинять Всемогущего, не зная всего.

— Но я знаю все!

— Неужели?

— Вероятно, вы хотите сказать, что Бенсон не был безумен, что он не знал о безымянном корабле и черном колесе, пока нас не принес к ним ураган. Что он не подложил сокровища на остров Рафферти. Что Ирсули и ее призрачные спутники использовали его, чтобы разорвать то, что привязывало их к этому миру. Что сейчас все они вместе с Ирсули наслаждаются плодами своей работы. Ведь так?

Она ответила:

— Провидение направляет наши судьбы. Все предопределено. Вы думаете, что можете делать все, что угодно, в любой ситуации, но не вы создаете ситуацию. Бог создает ее. Мы лишь орудия в руках Всемогущего — поэтому вы и были спасены.

— Значит, я — Божье орудие?

— Вы должны рассказать ждущему миру о том, что видели. Как и предопределено, это вызовет цепь последствий и продвинет вперед непостижимый план Господа.

— Вероятно, вас тоже пощадили из-за незавершенной работы?

— Да! Я должна принести моему Алеку плоды своей добродетели, показать ему, что языческий обычай, из-за которого я пострадала, неправедный.

Я сухо рассмеялся:

— Расскажите все это тем, кто нас подберет, и вас навсегда упрячут в сумасшедший дом.

— Все равно я расскажу.

— Если вам предопределено попасть в психобольницу, — сказал я, — драгоценности у вас отберут, чтобы оплатить лечение. Как же вы тогда что-нибудь докажете Алеку?

Об этом она не подумала. Я продолжал:

— Я врач, и могу подтвердить ваше безумие. Его вызвали шок кораблекрушения, печаль из-за гибели ее милости, трудности на этом острове, и мало ли что еще. И я это сделаю — если вы не будете придерживаться истории, которую я сочиню.

Она спросила:

— Почему?

— Мы не можем рассказать, что произошло. Что Бенсон сошел с ума и погубил свой корабль и всех на нем. Он мертв, и теперь причина его смерти не важна. Правда никому не поможет. Те совпадения, те исключительные события, что произошли на борту «Сьюзан Энн», кажутся невероятными даже мне, а ведь я был их свидетелем! Как же воспримут правду те, кто не видел их? Решат, что мы лжем, чтобы что-то скрыть. Если эти драгоценности подлинные, они стоят очень дорого. Они могли принадлежать леди Фитц, и вполне возможно, что мы вывели из строя все лодки, кроме одной, повредили корабль, а сами уплыли, увозя это богатство.

Нет, Дебора, мы просто расскажем, что «Сьюзан Энн» была отремонтирована после первого урагана и уничтожена вторым. Пен хотела спасти доброе имя своего отца. Давайте же сделаем для нее хотя бы это.

Она сказала упрямо:

— Мы должны сказать правду. Если вы солжете другим, солжете и себе! А пока вы лжете самому себе, вы никогда не узнаете, что произошло на самом деле! Вы хотите мира в душе, но никогда не найдете его, если не скажете правду. Предначертано, чтобы вы сказали правду и тем самым успокоили свою душу. Зачем ждать? Разве в святом писании не сказано, что то, что бросаешь в воду, возвращается к тебе? Бросьте вашу правду.

Но я был не менее упрям, чем она. Потребовалось три дня и три ночи, чтобы сломить эту кальвинистскую скалу. Принять решение Деборе помогла возможная конфискация драгоценностей.

Нас нашли ловцы губок, наши ложные свидетельства были приняты, и мы расстались.

Но я не обрел душевного мира. После смерти Пен я вообще не жил. Трубы воскрешения прозвучали бы для меня, если бы я мог поверить, что она где-то счастлива и ждет.

Правда, одинокими ночами я слышу, как зовет меня любимый голос. Мне часто снится чернильное море, по которому кружит туманный корабль, медлит и выжидает в раю у Ирсули, как я жду в этом земном аду. Но это ничего не доказывает, кроме того, что горе овладело мной, и сны дают мне хоть какое-то облегчение.

Иногда у меня случаются провалы в памяти, как у Флоры, и в эти моменты я веду себя так странно, словно кто-то извне вошел в меня — какой-то дух, который вернулся в мир и подталкивает меня к действиям, чтобы решить свои проблемы, а заодно и мои. После таких приступов я прихожу в себя в незнакомых местах, меня окружают любители метафизики, владельцы толстых загадочных томов. Они могли бы утешить меня, вселить надежды — если бы я мог поверить им.

Но я так много лгал в ущерб остальным, что сейчас ни во что не верю. Моя одержимость привела меня к шизофрении, вот и все.

Пять лет такой жизни тяжело отразились на мне. Наконец Кертсон убедил меня написать правду, сказав, что когда я изложу все на бумаге, то смогу отнестись к этому беспристрастно. Я в этом сомневаюсь. Но нужно смотреть в лицо фактам — факты либо излечат, либо убьют.

И поэтому я все описал.

И… я жду!