Расписной Корецкий Данил

Глава 2

ЖИВЫЕ КАРТИНКИ

В поликлинике было немного посетителей – перед праздниками люди предпочитают не обращаться к врачам. Осанистый, с большими залысинами, начальник медицинской части отвел Вольфа к хирургу, тот внимательно осмотрел татуировки, даже поводил по ним пальцем.

– Лет семь-восемь? Или старше? Похоже, они впитались намертво…

– Скоро год, – ответил Вольф.

«Эй, а чего это лепила нас лапает? – тревожно спросил кот. – Не нравится мне это!»

«Какую-то подлянку готовит!» – сказал пират скрипучим голосом.

«Похоже, резать нас собирается», – выругался черт.

«За что резать? – заплакала русалка. – Я-то вообще не при делах!»

Угрожающе зарычал тигр, но сквозь угрозу отчетливо пробивались тревожные нотки.

Картинки охватывало волнение. Обстановка накалялась.

– Год, говорите? А краска вроде старая…

– Их специально старили.

Хирург переглянулся с начальником медчасти.

– Случай очень сложный. Можно, конечно, попробовать электрофорез… Но полной гарантии я дать не могу!

– Постарайтесь, Валерий Степанович, – сказал начальник медчасти. – Не ходить же нашему сотруднику с такой картинной галереей! Тем более, парень видный. Хотя они его, честно говоря, и не портят…

– Могу поменяться кожей, – сказал Вольф. Хотя он и не хотел, но прозвучало это грубо.

«Слышьте, кожу срезать будут, – сипло произнесла женщина с креста. – Видать, он нас этому проиграл. Или сменял на что…»

– Ладно, пойдемте к Верочке, – доброжелательно улыбнулся хирург.

Верочкой оказалась симпатичная медсестра с веснушками на округлых щеках, деловито застилающая кушетку чистой простыней. Рядом, на тумбочке, стоял матовый ящик с амперметром, переключателями и разноцветными сигнальными лампочками. От него отходили провода, рядом лежали куски резинового бинта с дырочками и круглые металлические диски разных размеров.

– Электрофорез творит чудеса, – заученно сказала медсестра, подключая к проводам электроды. – Один полюс к руке, второй на объект, подаем напряжение и током всю эту гадость из-под кожи вымываем…

Вольфу показалось, что это он уже слышал. Да, именно так говорил Александр Иванович, когда Потапыч наносил татуировки. Причем медсестра повторяла не смысл слов Петрунова, а сами слова. Как это возможно? И вообще, происходящее в поликлинике казалось ему странным: во всем чувствовалась некая заданность, нарочитость. Как будто разыгрывался заранее отрепетированный спектакль. Но может, это оттого, что он и сам… достаточно чудной? Ведь если бы начальник медчасти, хирург и медсестра услышали разговоры картинок, вряд ли это показалось бы им нормальным…

– С чего начнем? – Верочка прижала электрод к левому плечу. – Давайте с этого кота!

«Мяу!! – взревел кот. – Да за что меня-то, хозяин? Я тебе верой и правдой служу! Кто тебя от заточки спасал?! Кто вшей ловил?! Кто советы давал?! Ты хоть совесть поимей человеческую!»

– Нет, не с кота! Кота не надо! Я его, может, вообще оставлю…

У Вольфа вдруг разболелась голова. Такое происходило с ним крайне редко.

– Тогда давайте с правого плечика, – мило улыбнулась Верочка. И наложила металлический кружок на пирата. Тот заскрежетал зубами о финку:

«А я тебе что плохого сделал?! Да в последней махаловке я двоим руки порезал, не дал тебя гвоздями расковырять! И вшей из щелей выковыривал, можешь у кота спросить!»

– Нет, здесь тоже не надо! Может, со спины…

Верочка взглянула удивленно, но спорить не стала.

– Хорошо, ложитесь на живот. Я вот на лопатку поставлю…

Тут же возмущенно лязгнуло железо доспехов.

«А кто тебя в цеху остерег?! Тебе б циркуляркой все кишки вырвало, да на потолок забросило!» – надменно процедил рыцарь.

– Нет! – Вольф вскочил с кушетки. – Не надо на лопатку! Лучше… Лучше…

Что «лучше», он сам не знал.

Татуированный мир охватила паника, он излучал биоволны животного ужаса и первобытного дремучего страха. Страха смерти. Как будто гибнул в землетрясении город или уходил в океанские волны целый континент. Страх и ужас проникали в тело Вольфа, насыщали каждую клеточку организма, раздражали нервные окончания и пробирались в мозг. Хотелось вскочить и со всех ног бежать неизвестно куда. Он собрал волю в кулак, с трудом противодействуя этому порыву. Не удавалось сосредоточиться, мысли прыгали и путались из-за хаоса разрывающих голову звуков. Мяукал кот, ругался сквозь скрежет зубов пират, плакала и жаловалась на судьбу русалка, черт с бесшабашной удалью бренчал на гитаре и срывающимся голосом пытался петь блатные ,куплеты, шипела обвивающая кинжал змея, грязно материлась женщина с креста, рычал тигр, стучал щитом о копье рыцарь, испуганно ржал и бил копытами его конь. Вдобавок ко всему монах ударил в набат, и звон колоколов разрывал больную голову Вольфа.

– Вот, лучше ее! – Вольф ткнул пальцем в женщину на кресте. – Будет знать, как Лауру ругать!

– Что? – растерялась Верочка. – Какую Лауру?

Бам!! Бам!! Бам!! Голова превратилась в раздутый колокол, и тяжелые чугунные языки разбивали ее изнутри. Вам!! Вам!!

– Лаура – это моя жена…

Бам!! Бам!! Бам!!

– А кто ее ругал?!

Бам!! Бам!! Бам!!

– Неважно… У вас есть пенталгин? Голова просто разрывается на части… На такие маленькие кусочки…

– Есть, я сейчас!

Чтобы быстрей подействовала, Вольф разжевал горькую таблетку в порошок и запил горькой водой. Верочка заботливо подложила ему под голову подушку, на живот положила мокрую марлю, прижала сверху электрод и закрепила резиновым бинтом. Второй электрод надела на запястье левой руки, включила ток и повернула ручку реостата. Стрелка амперметра качнулась вправо, вначале кожу стало ощутимо пощипывать, потом пришло горячее жжение.

– Не больно? – спросила Верочка. – Тогда полежите так десять минут.

«Больно! Больно! – истошно закричала женщина на кресте. – Заживо, суки, сжечь решили! За что?! За правду?! Огонь кругом, огонь! Горю!! А-а-а-а!»

«Ее сожгут, за нас возьмутся! – пророчил черт. – Вот влетели!»

«Я не хочу, я боюсь! – рыдала русалка. – Я вообще никому ничего плохого не делала!»

«Кончай, хозяин! В натуре, не за что братву жечь!» – испуганно просил кот.

«Я не дамся, всех пороть буду, на ремни распущу!» – истерично кричал пират.

«А-а-а-а! Горю! Спасите!»'

Минуты растянулись в часы, как бывает в холодном карцере. Пенталгин заглушил боль, но не мог умерить страх и отчаяние обитателей татуированного мира. И весь этот страх и все это отчаяние сжигали нервную систему и психику Вольфа, как аварийное высокое напряжение сжигает внутридомовую проводку и выводит из строя приемники, холодильники и телевизоры… Он напрягся, сжал челюсти и оцепенел, глядя в потолок ничего не видящими глазами. Зато вытатуированные под ключицами широко открытые глаза с синими зрачками видели то, что происходит за потолочными перекрытиями, за бетонной плитой, деревянными лагами и навощенным паркетом, в кабинете главврача. Упитанный мужчина в медицинском халате сидел за столом и читал какие-то документы, потом к нему зашел начальник медицинской части с листом бумаги и что-то сказал, главврач снисходительно махнул рукой и толстой ручкой наложил на бумагу резолюцию.

Наконец жжение прекратилось.

– Процедура окончена, – наклонилась над ним Верочка. – Как вы себя чувствуете?

– Гораздо лучше. Что-нибудь получилось?

– Сейчас посмотрим…

Она сняла электрод, осторожно подняла марлю. Вольф ожидал увидеть на марле чернила, но она была совершенно чистой.

– Вы знаете, кажется побледнело, – вглядевшись, сказала Верочка. – Но одного сеанса явно недостаточно. Вам придется походить на процедуры еще…

Медсестра как-то потускнела и перестала улыбаться.

– Что с вами? – спросил Вольф.

– У меня тоже ужасно разболелась голова, – пожаловалась Верочка. – И так странно… Ведь тут тихо, а впечатление, что побывала в каком-то бедламе, где дикий шум…

– Какой шум? – быстро спросил Вольф.

– Не знаю… Словно в зверинце…

– Почему в зверинце?! Верочка пожала плечами:

– Глупо, конечно. Такие тоненькие голоса… Будто далеко-далеко звери и люди что-то кричат вперемешку. И колокола бьют. Неприятное чувство, со мной такого никогда не было. И мороз по коже, будто страшный сон приснился… Ладно, это мои проблемы. Завтра приходите с двенадцати до шестнадцати.

Вольф покачал головой. Второй раз ему такого не пережить.

– Нет. Я больше не приду.

– Почему? – встрепенулась медсестра.

– Не хочу. Извините за беспокойство.

В коридоре Вольф встретил начальника медчасти. Тот улыбнулся:

– Как прошла процедура?

– Безрезультатно. Вы заходили к главврачу десять минут назад?

– Да, – удивился начмед. – Подписал заявление на отпуск. А что?

– Такой толстой ручкой?

– Откуда вы знаете? – еще больше удивился начмед. – Вас же там не было? Вы были на процедуре!

– Да. Но это как раз под кабинетом главврача.

– Ну и что?

– Да ничего, это я просто так. Ужасно разболелась голова. До свиданья.

Через несколько минут начмед позвонил Петрунову:

– Только что у нас был ваш парень. Я обставил все как вы просили, получилось очень правдоподобно. Парень довольно чудной. Мы провели ему процедуру. Но он сказал, что больше не придет.

– Спасибо, – медленно ответил Александр Иванович. – Значит, он все понял.

В Свердловске мела пурга, злой ветер завывал в заледеневших водосточных трубах и продувал промерзшие подворотни, сек острой крупой лица припозднившихся прохожих и захлопывал за ними двери стылых подъездов.

Два желтых милицейских «уазика» и неприметная серая «Волга» остановились у блочной девятиэтажки в новом микрорайоне, люди в форме и штатском привычно стали под нужными окнами, бесшумно вошли в подъезд и через несколько минут затарабанили в неприметную дверь на втором этаже.

– Кто там? – послышался напряженный голос.

– Открывайте, гражданин Лукашин, проверка паспортного режима, – сказал участковый, в точности выполняя полученные инструкции.

– Почему ночью? Разве днем нельзя прийти? Я сплю…

– Открывайте. У нас есть сведения, что у вас ночуют по. сторонние лица.

– Какие посторонние? Я один!

– Открывайте, мы должны это проверить.

– Ну, пожалуйста…

Щелкнули замки, лязгнула цепочка. Участковый резко рванул за ручку, настежь распахивая дверь. Три милиционера и двое штатских ворвались в квартиру, оттесняя хозяина – растрепанного немолодого мужчину в трусах и майке.

– Что случилось? В чем дело?!

Два милиционера схватили его за руки и быстро надели наручники, третий осмотрел комнату, кухню и службы.

– Гражданин Лукашин, вы арестованы! Сейчас мы произведем обыск, – властным голосом объявил штатский. – Виноградов, поднимай понятых.

– Какой обыск? У вас есть ордер?!

– Ордеров не существует давным-давно, – нравоучительно сказал второй штатский. – Вот постановление на арест, а вот на обыск. Ознакомьтесь и распишитесь.

Хозяин взял бумаги и стал читать, явно не понимая смысла. Руки у него дрожали. Он бросил бумаги на стол.

– Я не буду ничего подписывать.

– Дело ваше. Вот понятые, они подтвердят, что вы отказались. Капитан, начинайте обыск. А мы пока побеседуем.

Штатские отвели хозяина на кухню.

– Кто вы? В чем меня обвиняют? – Хозяин попытала перехватить инициативу. – Это беззаконие. Я буду жаловаться! Меня знает прокурор города!

– Под какой фамилией?

– Что?! – хозяин явно растерялся.

– Под какой фамилией он вас знает?

– Что вы имеете в виду?!

– Вы прекрасно знаете, гражданин Потапенко, что я имею в виду!

– Боже мой… – Хозяин побледнел и обессиленно опустился на табуретку. – Кто вы такие?

Первый штатский поднес к его лицу удостоверение

– Я так и понял… Но как вы узнали, где я?! Ни один человек не знает, куда я переехал!

– Посмотрите, что мы нашли, – капитан милиции занес на кухню потертую папку с тесемками. – Здесь какие-то документы, расписки…

– Неужели вы не уничтожили свою бухгалтерию, Потапенко? Этого я даже не ожидал, – удивился второй штатский.

– Что вы от меня хотите?

– Нас интересует Сокольски. Ваши дела с ним. Те расписки, которые вы подделывали, – спокойно сказал первый штатский.

– Если вы хотите облегчить свою вину, придется подробно рассказать про все это, – добавил его напарник, просматривая документы.

– Неужели Фогель раскололся? Через столько лет… Невероятно! – Хозяин обхватил голову руками. За окном завывал ветер.

– Наши пациенты часто слышат голоса… Обычно угрожающие или оскорбляющие, побуждающие к поджогу, убийству или самоубийству… Отличительная особенность шизофрении, паранойи, мании преследования и всех других навязчивых состояний – деструктивность зрительных и слуховых галлюцинаций…

Знакомого Александры Сергеевны звали Виктор Федорович. Доктор психиатрии, профессор, крупный мужчина лет сорока, с роскошной, прошитой сединой шевелюрой. Ухоженный, знающий себе цену, с вальяжными манерами, он производил располагающее впечатление и внушал доверие. Внимательно выслушал Вольфа, осмотрел татуировки, Даже поводил по ним острой иголкой и навел лупу…

– Но осмысленные диалоги, предупреждения об опасности, дельные рекомендации – это не из нашей сферы. Помню, сказочным героям помогали микроскопические консультанты, спрятавшиеся в волосах или ушной раковине. Психиатрии такие добрые советчики неизвестны. К тому же предварительный осмотр показывает, что вы не принадлежите к числу наших пациентов. Хотя… Постстрессовый синдром, истощение нервной системы… Среди моих коллег найдется немало менее квалифицированных специалистов, которые оценят ваш рассказ совершенно по-иному. Поэтому советую ни с кем не откровенничать на эту тему! Вы понимаете, о чем я?

Вольф кивнул:

– Да, доктор, спасибо. Но… Что же все это значит?

Тот снял халат и сел в глубокое кожаное кресло, знаком указав Вольфу место напротив.

– Есть два объяснения. Первое вполне укладывается в рамки материалистической диалектики: ваш собственный опыт, обостренные органы чувств, безошибочная интуиция – они-то и предостерегают вас об опасностях. Хотя по каким-то причинам у вас все это связывается с котом, пиратом и рыцарем.

Доктор замолчал.

– А второе объяснение? – спросил Вольф.

– Второе ни в какие рамки не укладывается! – Виктор Федорович развел руками. – Рисункам часто приписывают мистическое значение. Оживающие портреты, забирающие жизнь у своего оригинала или принимающие на себя его грехи и пороки… Особенно много мистики вокруг рисунков на теле. В японской литературе есть рассказ о том, как на спине женщины вытатуировали огромного паука. Очень талантливо и красиво. Конечно, в той мере, в какой может быть красивым паук… И женщина превратилась в паука. Не буквально, а по личностным свойствам. Хотите выпить?

Отказываться было неудобно, и Вольф кивнул. Виктор Федорович вышел и вернулся с бутылкой коньяка и двумя пузатыми бокалами. Плеснув в каждый золотистой жидкости, он зажал свой бокал в ладони.

– Согрейте его, вот так, и понюхайте, вы почувствуете, как резкая нота уходит и появляется мягкий нежный аромат, требующий хорошую сигару или трубочного табака, опять же хорошего… Чему вы улыбаетесь?

– Извините, – смутился Вольф. – Боюсь, я мало в этом разбираюсь. Последние годы в основном я ел солдатскую кашу, тушенку и сухой паек. Пришлось питаться и тюремной баландой.

– И как? – Виктор Федорович смотрел с искренним интересом. Глаза у него были черные и блестящие, как влажные маслины в «Метрополе». Вспомнив «Метрополь», Вольф подумал, что несколько сгустил краски своей жизни. Впрочем, ненамного.

– Как вам баланда? – интерес психиатра усилился.

– Нормальному человеку ее невозможно есть. Вы бы не стали.

– А вы? – Виктор Федорович даже отставил бокал и наклонился вперед, внимательно рассматривая Вольфа.

– Приходилось, когда не было ничего другого. Впрочем, мне приходилось есть даже змей и лягушек.

– Во Франции и Китае?

– Нет. В обычном советском лесу, – Володя отхлебнул из бокала. – Это была не еда, а жратва. Вижу, что это не простое любопытство, а профессиональный интерес.

Виктор Федорович кивнул и снова стал греть коньяк в ладони.

– Нарисованный на женщине паук изменил ее личность. Я пытаюсь понять, изменили ли вас эти картинки?

– Не знаю. Разве такое возможно?

– Вы слышали про акупунктуру? Раздражая иглой определенные точки на теле, удается вылечить многие болезни, продлить молодость. То есть изменить человека! А ведь что такое татуирование? То же самое иглоукалывание! Только не по медицинской методике, а по художественному замыслу. Так, может, изображение паука и должно превратить его носителя в насекомое? А тюремные наколки привить аппетит к тюремной пище?

Вольф почувствовал раздражение.

– Это полная… В общем, это не так! Я не привык к тюрьме и не полюбил баланду. Хотя… Кое-что во мне действительно изменилось.

– Что? – насторожился доктор.

Действительно, что? В двух словах этого не расскажешь. Особенно постороннему человеку.

– Да нет, ничего… Значит, я здоров?

– Практически да. Вам надо отдохнуть и восстановить силы.

– А что надо делать, чтобы избавиться от голосов? Психиатр снова развел руками:

– Это область не науки, а мистики. В мистике, к сожалению, я не силен. Но ведь они вам не очень досаждают?

– Ну, как сказать…

– Если их подсказки несколько раз спасли вам жизнь, то, по-моему, все неудобства окупились с лихвой. Не так ли?

– Пожалуй, так.

– Тогда научитесь сосуществовать с вашими картинками. И постарайтесь максимально использовать ту пользу, которую они могут принести. Я бы с удовольствием встретился через полгода-год и поговорил с вами на эту тему.

Вольф встал.

– Спасибо за консультацию, доктор. Может быть, я еще зайду к вам.

Психиатр пожал ему руку.

«Правильный мужик, ты его слушайся», – сказал кот.

В восемнадцатиэтажной крестообразной башне на Юго-Западе ничего не изменилось, даже код замка остался прежним. Светлые площадки, стерильная чистота просторных коридоров. Все как тогда, когда празднично наряженный, с чистой белой кожей, Вольф первый раз пришел к Лауре, зажав в кулаке купленные в подземном переходе розы. Кажется, что это было сто лет назад. Сейчас Вольф маскировался под сантехника: старая стеганка, черный комбинезон, фибровый чемоданчик с инструментами. На руках коричневые вязаные перчатки, скрывающие знаки принадлежности слесаря к уголовному миру.

На шестнадцатом этаже кремовую чистоту панелей оскверняли грубые черные числа, крупно выписанные на высоте человеческого роста. 884, 884, 884 – то ли заклинание, то ли кабалистические знаки. Четверки были одинаково кривоватыми, с непонятными хвостиками сверху. Всмотревшись, опытный сантехник понял, что цифровой оболочкой закамуфлировано ключевое слово советской настенной живописи, обозначающее отношение к жизни и окружающему миру значительной части россиян.

«Хороший цифровой код для радиообмена, – подумал Вольф. – На нереальную задачу передаешь руководству: „884“ – и все понятно… Если бы я в свое время ответил Петрунову: идите-ка вы, друзья, на 884, глядишь, и ходил бы с неиспорченной шкурой…»

Рядом с дверью бывшей квартиры Лауры стояли мешки с песком и цементом. Значит, ремонт вот-вот начнется… А может, уже идет и плитка в ванной сбита. Тогда тайник раскрыт, а значит, бриллианты и пистолет попали в чужие руки… Чьи? Ремонтников? Хозяев? А может, хозяева заявили в милицию, и уголовный розыск ждет, кто придет за закладкой?

Он приложил ухо к замочной скважине. Тишина. Похоже, никого нет дома. Лаура говорила, что в сорок третьей квартире живет редкая сплетница, Вольф позвонил туда. Когда он жил здесь, то с соседями не общался, к тому же в таком виде вряд ли кто-то его узнает.

– Кто там? – послышался женский голос.

– Сантехника вызывали? Воду отключать для ремонта?

– Мы нет, это, наверное, соседи, – дверь распахнулась, низенькая полная дама в синем халате указала на мешки. – Вот грязь разведут!

– Стучат, небось, целыми днями? – сочувственно спросил сантехник.

Соседка махнула рукой. Ей было около сорока, крашеные волосы, выщипанные брови, отвисшие щеки, подвижный рот, недовольное выражение лица.

– Пока тихо… Когда начнут, голова развалится!

Вольф перевел дух и оценивающе вгляделся в лицо источника информации. С ним продуктивно работать на негативе.