Расписной Корецкий Данил

– Все свободны, – кивнул он охране. – Будем считать, что инцидент исчерпан. Вам нужна машина, Владимир Григорьевич?

Вольф огляделся. Охранники разошлись, Софья медленно, явно чего-то ожидая, шла ко входу в зал. Он побежал следом и взял ее за руку.

– Поедем со мной!

– Сумасшедший! Что у тебя на пальцах?

– Татуировки. Такое было задание. Поедешь?

– А как же Николай Павлович? Зачем ты его ударил? Да еще так сильно!

– Наоборот, я сдержал руку. Сейчас он оклемается, тут наверняка есть хорошие врачи. Поедем! Софья Васильевна колебалась.

– Но как забрать шубу: мой номерок у Николая Павловича…

– Я заберу!

По Вольфу было видно: если Софья захочет, он заберет и Царь-колокол с Царь-пушкой в придачу.

– Ну хорошо… Только ненадолго…

Вольф резко обернулся. Сергей Иванович стоял в прежней позе и терпеливо ждал.

– Да, нам нужна машина! – громко крикнул он, и голос эхом отразился от высоченного потолка Кремлевского дворца.

Черный тяжелый «ЗиЛ» из кремлевского гаража особого назначения долго раскачивался на колдобинах и, наконец, остановился у обшарпанной панельной пятиэтажки. В отгороженном толстым стеклом пассажирском салоне раздавались приглушенные стоны.

– Здесь? – раздался из переговорного устройства недовольный голос водителя.

Вольф с трудом оторвался от влажного горячего рта Софьи и вынул руку из влажной горячей промежности. Резинка трусов щелкнула.

– Сумасшедший, ты мне размазал губы… – тяжело дыша, произнесла она.

– Здесь, товарищ прапорщик, – Вольф нажал кнопку, опуская звуконепроницаемую перегородку. – Спасибо.

– Не за что, – совсем другим тоном отозвался водитель. Всю дорогу он считал, что везет простого «летеху», которому посчастливилось не по чину влезть в правительственную машину. Но обычный «литер»-десантник не может знать звания шофера спецавтомобиля. Только сотрудник Системы, знакомый с табелью о рангах…

Под тусклой лампочкой у подъезда лузгали семечки три подвыпивших аборигена. Вытаращив глаза, они рассматривали, как из диковинного лимузина вышли лейтенант в парадном мундире и шикарная дама в норковой шубке. Необычная пара зашла в замызганный подъезд, семечная шелуха хрустела у них под ногами.

– Ни фига себе… Кто это?

– Не знаю… Сроду здесь таких тачек не бывало!

Сплевывая и покачивая головами, аборигены смотрели вслед габаритным огням «ЗиЛа». На третьем этаже громко хлопнула дверь.

В прихожей не горела лампочка. Вольф включил свет в комнате, схватил Софью в охапку и прямо в шубе бросил на незастеленную тахту. Вжикнув «молниями», стянул замшевые сапоги, запустил руки под короткую юбку и, повозившись, спустил колготки. Вывернувшись наизнанку, прозрачный нейлон соскочил с маленьких ступней. Не сдержавшись, Вольф поцеловал натруженные покрасневшие подошвы. Они пахли кремом. У Вольфа закружилась голова, сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Давай, быстро, давай! – лихорадочно шептал он, расстегивая тугие пуговицы шинели.

– Сумасшедший! – Раскинув полы манто, Софья подтянула юбку и стащила трусики. Голые белые ноги и подстриженный мех лобка беззащитно выглядели на грубом фоне шубы, и этот контраст еще сильнее разжигал желание.

Последняя пуговица, отлетев, звякнула о старый паркет. Вольф упал вперед. Парадная шинель и норковая шуба не давали телам соприкоснуться, но самые чувствительные их части все же удалось соединить, и разряды страсти пронизали любовников, как удары тока пронизывают привязанного к электрическому стулу заключенного, заставляя его биться, корчиться, стонать и кричать.

Когда все кончилось, Вольф обессиленно свалился на пол. Софья лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала.

– Когда-то… мне приснилось… будто я делала это в глубоком снегу, – прерывистым голосом проговорила она. – На раскинутой шубе… Не раздеваясь, конечно, так, слегка заголившись…. И те снежинки попадали на тело, и я вздрагивала…

– С кем? – насторожился Волк. – С кем ты это делала?

– Не помню. Со сном.

– А это действительно был сон?

– Конечно. Почему ты спросил?

– Уж больно подробные впечатления. Детали обычно забываются.

– А я необычная. Я инопланетянка. – Софья открыла глаза и улыбнулась. – Правда, правда! Однажды мы с подружками пошли к гадалке. Она посмотрела на мою ладонь и не стала гадать. Сказала, что у меня линии не как у всех людей. Неземные линии!

Волк снял наконец жесткую шинель, сбросил мундир и грубые полуботинки. Софья тоже ловко вывернулась из шубы, одернула платье, привычным жестом поправила волосы.

– Только не бросай шубу на пол, лучше повесь. Плечики найдутся?

– Да. Выпить хочешь?

– Если что-то вкусное…

Вольф замешкался.

«Намарцифаль водяру с апельсином, сахара сыпани, все будет классно», – посоветовал кот. Да, это хорошая мысль!

– Я сделаю вкусный коктейль.

– Ну, давай свой коктейль.

Вольф принес бокал с бледно-желтой смесью для Софьи и полстакана водки для себя. Чокнувшись, они выпили.

– Как ты жила это время? – хрипло спросил Волк.

Софья пожала плечами. Она сидела на тахте, поджав ноги, Волк опустился на пол и положил ладони на круглые, гладкие колени.

– Обыкновенно. Привыкала к Москве. Потом мы переехали на другую квартиру, было много хлопот с ремонтом. А ты куда пропал?

–Я?!

Между полетом с «московским отрядом» в Ташкент и командировкой в тюрьму Волк много раз созванивался с Софьей и назначал ей свидания. Она соглашалась и не приходила.

– Я действительно чуть не пропал без тебя. Какая у тебя нежная кожа на коленках… Будто светится изнутри…

– Ой, ты целовал мне ноги, а я даже помыться не успела! Мне так неловко…

– Ничего… Полгода я целовал ватку с твоей помадой. А ватку вытащил из мусорного ведра, еще там, в Рохи Сафед…

– Перестань! – Софья гортанно рассмеялась. – Ты такой придумщик… А расскажи-ка, что это у тебя на пальцах? Ты ведь обещал!

– Обещал? Когда?

– Ну там, в Кремле. Кстати, зачем ты так ударил Николая Павловича? Ты прямо зверь!

В ее голосе не было осуждения, скорей восхищение. Вольф встал.

– Можно, я приму душ?

Когда он встал под упругие теплые струи и стал намыливаться, молчавшие до сих пор картинки загалдели.

«Чего это он во всей сбруе на бабу полез, – недовольно протянул черт. – Так я об нее и не потерся…»

«Тебе одно на уме!» – обиделась русалка.

«Ща потремся, обкончаемся», – размечталась женщина на кресте, и даже голос у нее был не такой грубый, как обычно.

«Аж пять раз! – саркастически сказал пират. – Баба нас как увидит, так и опять бечь кинется!»

«Не болтай под руку, – предостерег его кот. – Может, обойдется».

Вольф подумал, что ситуация повторяется. Точно так же он мылся в квартире Лауры, а потом разразился скандал.

Но на Софью татуированное тело Вольфа оказало прямо противоположное воздействие.

– Ух, ты! Что это? – Зеленые зрачки расширились, пальчик с острым ноготком обвел глаза под ключицами, поцарапал черта, потом русалку… Точно так царапала его кожу Александра Сергеевна. Ее тоже возбуждали татуировки.

– Это татуировки.

– Иголкой кололи? Наверное, больно? А зачем?

– Для дела. Я ведь все это время сидел в тюрьме.

Софья рассмеялась:

– В тюрьме? И за это тебя пригласили в Кремль и наградили орденом!

– Именно так.

– Интересно…

– Не очень. Там нет кислорода и такая влажность, что трудно зажечь спичку. Зэки стоят в очередь к двери, чтобы лечь на пол и сквозь щель подышать воздухом из коридора. А ночью могут удавить или вогнать гвоздь в ухо.

– Ужасно… Это все ужасно… Бедный Волчик…

Все больнее царапая кожу, наманикюренный ноготь принялся обводить распятую на кресте женщину, потом рука скользнула ниже.

– У меня никогда не было татуированного мужчины. Это так заводит… Ты похож на зверя… Да-да, не спорь…

Проснулись они около полудня.

– Что-то у меня язык болит. Порезала, что ли… Но чем? Посмотри!

Софья высунула розовый язычок, он действительно был поцарапан.

«Ну, ты и мудила! – выругал кот пирата. – Баба так старалась, нас всех облизывала, а ты не мог финку убрать!»

– Я ему эту финку… – в сердцах сказал Вольф.

– Что?! – удивилась Софья.

– Сейчас я тебя полечу! – Вольф приблизился к ее лицу.

– Времени нет. Надо бежать домой.

– А что ты скажешь мужу?

Она округлила глаза.

– Правду, конечно. Что ты увез меня на другой конец Москвы, я убежала, кругом ночь, пришлось ночевать у подруги.

– Что ж, очень правдоподобно!

Вольф приник к сочному яркому рту. Софья пыталась освободиться, но больше для вида.

Потом он смотрел, как она одевается. Привычно втиснулась в трусики, аккуратно натянула колготки, разгладила каждую складочку, удовлетворенно осмотрела обтянутые блестящим нейлоном ноги и сунула их в сапоги, вжикнула «молниями». Одетая снизу и голая от пояса, она прошлась по комнате, улыбнулась застывшему, как статуя, Вольфу.

– Вам, мужчинам, тяжело приходится! Тебя вот искололи всего, а Шарову пол-ягодицы каким-то взрывом оторвало. Во-о-от такой шрамище, как звезда!

Она соединила большой палец с указательным и сквозь получившееся колечко, как сквозь монокль, посмотрела на татуированную статую. Красные ногти отливали перламутром.

– Откуда ты знаешь?! – Волк подскочил к полуголой женщине и в последнюю секунду сдержался, чтобы не закатить ей пощечину. – Откуда, отвечай!

Софья выпятила губку.

– Да что тут странного… В пустыне мужики часто ходили в одних плавках. Да и без плавок тоже…

Вольф два года прослужил в пустыне, но не видел мужиков, расхаживающих в голом виде по военному городку. И шрам на заднице Шарова не видел, хотя не раз бывал с ним в боевых командировках. Но порыв злости прошел, осталась только ревность. Бить Софью уже не хотелось. Хотелось убедиться во вздорности своих подозрений. Он погладил белую грудь, взялся за крупные розовые соски.

– Скажи честно, где ты рассматривала жопу Шарова?

– Нигде. Если честно, мне Надя рассказывала…

Софья подалась навстречу, сильнее прижимаясь к его ладоням.

– Какая Надя?

– Библиотекарша. Помнишь, у нас в школе, в пустыне?

Она возбуждалась, и голос становился напряженным.

– А она откуда знает?

– Ну, знает, наверное… – Софья облизнула пересохшие губы.

– Откуда?!

– Вот ты ее и спроси… А я тут ни при чем…

Софья прикрыла глаза. Веки у нее трепетали, соски затвердели. Он продолжал ласкать нежную грудь и покручивал розовые кнопки то вправо, то влево, словно ручки настройки рации в поисках какой-то очень важной волны.

– Я тебя спрашиваю! Не строй из себя гимназистку! Помнишь тропу разведчика? Тогда, ночью, когда мы только вернулись из командировки? Помнишь, как мы с Сержем тебя с двух сторон обработали?

Зеленые глаза недоуменно распахнулись.

– Ты что, Володя? Какая тропа разведчика? Когда рота вернулась, меня вообще не было в пустыне, я уезжала к маме!

– А домик на детской площадке? Избушка на курьих ножках? Помнишь, что ты там с Сержем делала?

– Не говори ерунды…

Глаза снова закрылись, Софья облизала губы:

– Какая избушка, какой Серж… Я тебя хочу…

Женское начало в Софье брало верх над всем остальным. Она умела подчиняться мужчине, и это умение оказывалось важней всего. Не то чтобы Волк ей поверил, просто мучившие его сомнения мгновенно улетучились, их уже не надо было взвешивать и анализировать, они стали неважны. По крайней мере, сейчас.

– То-то же… Давай, быстро становись на колени!

Она мгновенно выполнила команду, круглые светящиеся коленки стукнулись о потертый линолеум, влажные губы призывно раскрылись… Все началось заново: вначале Волк довольствовался обнаженной частью Софьи, потом, рыча, сорвал сапоги, колготки и трусики… Все началось заново.

День подходил к концу, когда Софья наконец оделась полностью и принялась застегивать шубу.

– Я тебя провожу, – сказал Вольф.

– Не надо, я возьму такси.

– Это тебе. Небольшой сувенир…

Он вложил в мягкую ладошку полученные от Сержа алмазы, свернул податливые пальцы в кулачок, закрывая подарок. Но она тут же раскрыла ладонь, камни отсверкнули колючими бело-зелеными лучиками.

– Ничего себе небольшой…

Софья смотрела с каким-то новым выражением. Тщательно накрашенные губы округлились.

– Почему ты это делаешь?

– Я так хочу. Но их еще надо огранить.

– Я знаю. Спасибо…

Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в небритую щеку. Сердце Волка снова учащенно забилось.

– Ты записывал мой телефон… По-моему, там ошибка. Проверь последние цифры – восемьдесят восемь…

Вольф заглянул в записную книжку.

– Черт, у меня семьдесят семь! Как ты узнала?

– Интуиция. Звони, когда захочешь. Николая Павловича целые дни нет дома.

– Обязательно позвоню! И буду звонить каждый день. Я еще неделю в отпуске…

Но на следующий день отпуск закончился. Ровно в восемь утра задребезжал старенький телефонный аппарат.

– Что ты наделал, Володя? – тревожно спросил Петрунов. – Здесь поднялся такой переполох, будто ты взорвал бомбу в Кремле!

Вольф сладко зевнул:

– Ерунда. Ничего я не взрывал. Слегка поссорился с одним знакомым. На личной почве.

– Какая, к черту, «ерунда», какая «легкая ссора»! Дело на контроле у председателя, в одиннадцать тебя вызывает Вострецов! Назначено служебное расследование! Имей в виду, закрутилась очень серьезная карусель, на моей памяти еще такого не было! Быстро приезжай, тебя ждут в отделе внутренней контрразведки…

Весь день Вольф писал рапорта, объяснения и отвечал на вопросы.

– Да, на фуршете после награждения я употреблял спиртные напитки в компании Генерального секретаря Грибачева, председателя КГБ Рябинченко, министра обороны Вахрушева… Нет, это имеет значение и должно быть записано в протоколе… Да, я опьянел, потому что не ел целый день, а у фуршетного стола было много народа, и я достал только один бутерброд… С сыром. Согласен, это не имеет значения. Да, я поссорился с полковником, нет, уже генералом, Чучкановым… Исключительно на личной почве… Он ударил меня, я уклонился и машинально ударил в ответ… Это рефлекс, меня специально учили так реагировать на удар. Нет, это имеет значение! Бытовая ссора, вот что произошло… Я не помню, из-за чего. Никакую женщину я тоже не помню. И этого не помню. Нет, действительно, тем более все, чего я не помню, не имеет значения. Если надо ответить за Чучканова, то я готов! Все остальное не имеет значения.

Сотрудники внутренней контрразведки привыкли разоблачать «кротов», а не протоколировать драки в Кремле. Они закаменевшими пальцами выписывали фамилии высших должностных лиц и морщились, выясняя рутинные подробности обычного бытового скандала.

Генерал Вострецов кипел от ярости. Если бы Вольф подрался где-нибудь на улице, он бы стер его в порошок, но обстоятельства происшедшего и круг очевидцев сковывали начальника контрразведки по рукам и ногам. К тому же неизвестно было, чем закончится столь непростое дело. Обласканному Грибачевым герою могут простить и помятую генеральскую физиономию. Поэтому он откладывал прием то на час, то на два и вызвал Вольфа уже в конце рабочего дня.

Хотя обстановка так и не прояснилась, начальник Управления КР взял себя в руки и держался по-отечески: строго, но доброжелательно.

– Вы отдаете себе отчет в том, что совершили? Что за гусарские выходки в Кремлевском дворце! Шампанское из женской туфли, драка из-за женщины! Вы бы еще саблей стали махать!

– Саблей не обучен, товарищ генерал! – Вольф зафиксировал стойку «смирно».

– Ножом разведчика – другое дело, это я умею! А драться из-за женщины лучше, чем из-за сигареты или кусочка сала.

– Кстати, она законная жена генерала Чучканова! – Вострецов повысил голос.

– Пока да.

– Что значит «пока»?!

– То, что я собираюсь на ней жениться.

Генерал вскочил с высокого кожаного кресла:

– Час от часу не легче! Ты что, не можешь жениться без скандалов? Брак с Лаурой Маркони привел к тому, что тебя отчислили из Высшей школы! И чем он закончился? Недавно ты подал рапорт о разводе! А ведь разводы в нашей системе карьерному росту никак не способствуют! И тебе все это объясняли, разъясняли, уговаривали не делать глупостей! Теперь ты затеваешь новый скандал? Неужели нельзя выбрать невесту из свободных женщин с гражданством Советского Союза?

От отеческого тона ничего не осталось. Сейчас начальник Управления устраивал обычный разнос проштрафившемуся подчиненному.

Вольф набычился:

– Это мое личное дело.

Вострецов угрожающе нагнулся, оперевшись кулаками о стол:

– Ошибаешься! У чекиста нет личных дел! Потому что иноразведки ищут любые промашки в жизни сотрудника, чтобы использовать их для вербовочных подходов! Чистота личной жизни – залог его безопасности и упешного выполнения служебного долга!

– Но ведь человек живет не для того, чтобы выполнять служебный долг, – в сердцах сказал Вольф. Ему показалось, что он повторяет чужие слова, но чьи именно, он не вспомнил. Впрочем, чьи бы они ни были, но явно противоречили кодексу чекиста и всей системе чекистской идеологии.

Вострецов побагровел:

– А для чего?! Для сладкой жизни? Чтобы жениться-разводиться?

– У меня сладостей в жизни было немного. Вряд ли найдется желающий, чтобы я с ним поделился…

Генерал снова выпрямился, обошел стол и остановился прямо напротив Вольфа. Их взгляды встретились.

– На что ты намекаешь?! Какой желающий? Чем поделился?

Мало кто выдерживал пронзительный взгляд Вострецова. Он относил это на счет врожденного гипнотизма, свойственного военачальникам и иным сильным личностям. Возможно, это объяснялось проще: служебной зависимостью. Потому что в глаза начальникам он так не смотрел. Вольф, хотя и был подчиненным по службе, взгляда не отвел.

– Я не намекаю, товарищ генерал. Я прямо говорю: вряд ли кто-то позавидует моей жизни. Я всегда выполнял приказы, всегда ходил по краю. Конфетками и шоколадками меня не закармливали.

– Какие там шоколадки! Председатель лично дал команду тщательно разобраться. Ты понимаешь, чем это пахнет?

– Хуже, чем в тюремной камере, ничего пахнуть не может, – Вольфу надоело стоять навытяжку, и он вновь принял расслабленную позу.

– Хватит напоминать о своих подвигах! – раздраженно сказал Вострецов, возвращаясь на свое место. – Ты добровольно вызвался на задание и награжден за него. Но это не дает тебе права устраивать кулачные бои в Кремле!

– Виноват.

– Виноват…

Вострецов заглянул в какие-то бумаги, недовольно прихлопнул их ладонью.

– Ты-то виноват, а вот я при чем? Сергею Михайловичу наверняка доложили… А если нет, то обязательно доложат. Как мне объяснять разложение личного состава?

– Не могу знать, – мрачно ответил Вольф.

– Вот то-то! Как дать генералу по физиономии, ты знаешь… Ладно, иди. Я доложу председателю. Он решит, какое заключение подготовить…

Несмотря на то что рабочий день закончился, озабоченный Петрунов ждал в кабинете.

– Ну что?

Вольф пожал плечами:

– Сказал, доложит председателю, а тот решит, какое заключение готовить…

– Да уж решит, это точно…

– Позвонить можно?

– Какой разговор! Садись на мое место, чтоб удобней… Александр Иванович вскочил, уступая кресло.

– Конечно, надо звонить, самое время! Если Грибачев не вмешается, они тебя точно выгонят!

– Да сидите, к чему эти церемонии…

Примостившись на краешке стола, Вольф набрал номер. Петрунов завороженно следил за каждым его движением.

– Да-а, – певуче откликнулась Софья.

– Увидимся прямо сейчас? Я по тебе соскучился…

Петрунов в сердцах сплюнул, постучал согнутым пальцем по лбу и вышел из кабинета, сильно хлопнув дверью.

– У него остался синяк и припухлость вот здесь, – Софья показала на свою скулу. Именно в это место и должен был прийтись удар. – Николай Павлович просто вышел из себя. Он написал рапорт, хотя Костик его отговаривал. Сказал, что ты личный знакомый Грибачева и лучше с тобой не связываться. Но Чучканов закусил удила…

– Какой Костик?

– Ну, Константин Павлович. Раскатов.

– А…Тот, который присылал тебе генеральские букеты в Рохи-Сафед? Почему ты его так ласково называешь?

– Ой, ну какая разница! – Софья допила свое шампанское. – Костик или Константин Павлович… За глаза как только людей не зовут!

Они сидели в новом кооперативном кафе «Козерог» – уютном подвальчике недалеко от площади Дзержинского. Волк жадно ел жареное мясо и пил водку. Софья лениво ковырялась во фруктовом салате.

– Ты трахаешься с ним?

– Что за глупости? – возмутилась она. – Я его референт, у нас хорошие отношения, только и всего… Во всяком случае, он дал полезный совет. Для тебя полезный.

– Мне плевать. Кожу они с меня не сдерут, гвоздь в ухо не загонят.

– Что? Какой гвоздь?

– Ерунда. Давай еще выпьем. А где сейчас твой благоверный?

– В командировке. Они с Раскатовым вместе поехали. Дня на четыре.