Некровиль Макдональд Йен

– Нуит, послушай, я же выкупил твой контракт. Ни один некро на такое не способен.

– Да ладно? Тогда кто ты, черт возьми? – Она подняла глаза и увидела что-то, незримое для него. – Обсудим позже. – Камагуэй почувствовал кожей покалывание переменных гравитационных полей, и тут Нуит схватила его за руку и со сверхъестественной силой вытащила из машины. – Беги. Что бы ни случилось, не останавливайся и не оглядывайся.

– Неужели я превращусь в соляной столб?

– Типа того.

Они побежали. Позади них переулок взорвался от теслерной очереди.

– Моя машина…

– Куплю тебе целый гараж, зайка. Вперед, вперед, не останавливайся; переулки ограничивают их поле обстрела, но если прижмут к стене, мы с тобой sodai gomi[95].

Камагуэй оглянулся. Мехадоры – черные на черном, с узором навигационых огней, парящие над пузырем кипящего серебристого шлака – вертели головами, выискивая и вынюхивая беглецов. Больше никакого полуночного радио, больше никаких поездок с опущенным верхом по бульварам. Он побежал.

– Лезь сюда, давай быстрее. – Нуит отогнула угол ржавой сетки забора. – Тут по всему району полно старых оросительных канав и водотоков, многие из них проходят прямо под проволокой в некровиль, и сегуридадос не знают даже процента от процента того, что тут есть. – Камагуэй пролез под сеткой, Нуит присоединилась к нему, и вместе они побежали по заросшему сорняками красному покрытию заброшенного теннисного корта. Призраки боковых линий; гниющие сети, свисающие со столбов; смутно фаллический робот-официант вежливо ржавел в углу. В воздухе витал аромат ночных цветов.

– Вот блин.

Мехадор парил над облупившимся пряничным куполом гаража на две машины, его черная насекомообразная башка сканировала пространство: целенаправленно и ужасающе медленно поворачивалась влево-вправо, влево-вправо. Машина опустилась на кирпичный внутренний дворик с той же величавой неторопливостью. Никаких надежд, что он их не увидел.

– Беги! – закричала Нуит.

Голова богомола зафиксировалась в нужном положении. Пять метров до ворот теннисного корта. Фасеточные глаза распахнулись, дула орудий выдвинулись для атаки. Четыре метра до ворот. Мехадор накренился вперед и полетел через заросшую лужайку. Три метра. Мехадор одним гравитационным прыжком преодолел проволочную изгородь. Метр.

Ворота оказались заперты, висячий замок и цепь превратились в сплошную гирлянду из задубевшей ржавчины.

Весь отряд охотников спускался на теннисный корт – плавно, словно пух одуванчика.

С отчаянным воплем Нуит сорвала с креплений ворота вместе с замком и цепью и швырнула в ведущего преследователя. Робот закрутился на импеллерах; не теряя ни секунды, Нуит потащила Камагуэя через буйные заросли клематиса. Тот упал в бетонную траншею, на дне которой вяло плескалось несколько сантиметров вонючей воды, и сильно ударился. Поднял покрытые слизью руки, с отвращением оглядел свои испорченные штаны.

– От толики грязи еще никто не умер, – сказала Нуит, протискиваясь мимо него, чтобы погреметь металлической решеткой, преграждающей доступ к бетонной водопропускной трубе. – Верно, Нуит. Препояши чресла свои. – Она сжала кулаки; под покровом лиан было темно, но Камагуэю показалось, что он видит, как ее плоть течет и застывает, превращаясь в два тарана из белой кости. Ржавый металл согнулся и рассыпался при первом ударе, при втором прутья поддались, при третьем лопнули. Предчувствие заставило Камагуэя поднять глаза. Огни виднелись сквозь маскирующий покров из листьев и приторно пахнущих цветов.

– Нуит…

Она отгибала прутья решетки голыми руками. Ее сила превосходила воображение. Полезный талант для проститутки. Как и оборотничество.

– Только взгляни на мое гребаное платье. Почему-то такие вещи никогда не случаются с нелюбимыми тряпками.

– Я куплю тебе целый магазин, зайка.

– Хватит голливудских шуток, просто тащи свою задницу в эту дыру. – Она втолкнула его внутрь. Водопропускная труба представляла собой круг абсолютной черноты высотой в метр, мерзкая жидкость доходила до щиколотки. – Подземная железная дорога имени Нуит; следующая остановка – некровиль. И помни, chico, ты должен мне все объяснить.

Камагуэй бросился в темноту. Позади него бетонная канава вспыхнула белым пламенем теслерного огня.

Сорок шесть часов сорок четыре минуты.

Три амбициозные мечты Хуэнь:

Uno: устроить пикник на горе Рашмор. «Девушка, которая взлетела Линкольну на нос».

Dos: побить рекорд страны по одиночному планированию.

Tres: влезть Туссену под летный костюм – черно-розовый, с рисунком в виде спиралей.

Она бы отказалась от пунктов uno и dos, если бы смогла обхватить ногами tres.

И она со временем добьется своего. Даже каменное лицо Presidente Линкольна на Рашморе со временем могло стереться, а Гнездо Лодога-Каньон было не таким большим местом, чтобы он мог прятаться от нее вечно. Гнездо – одно из двадцати, усеявших западные склоны Гриффит-парка – представляло собой ультрасовременный архитектурный жилой комплекс, который снаружи выглядел как гигантская брокколи, а обитать в нем было все равно что в собственном левом легком. Жизнь под полупрозрачными зелеными гранеными куполами, среди альвеол и ребер жесткости, обеспечивала ту же социальную открытость и близость, что и у подводников, цирковых артистов и спортсменов. Никакой приватности. Никакой секретности. Никакой застенчивости. Для групп вроде Орлов Лодоги, где индивидуальность подчинялась высшему идеалу полета, дух неприкрытого содружества был необходимым социальным цементом. Без него они бы перегрызли друг другу глотки.

Хуэнь нашла черно-розовый костюм, висящий на крючке, прикрепленном эпоксидной смолой к пузырчатой стене гигиенического центра. Кое-кто стоял под душем. Она проскользнула внутрь, приняла тщательно непринужденную позу у умывальника и откровенно залюбовалась его мокрым телом.

– Собираешься на вечеринку?

(«Я могла бы туда прошмыгнуть, но ты же выкинешь меня вон».)

– Иду в Город мертвых, но не на вечеринку.

– А зачем?

(«Нашел себе кого-то. Вот засранец».)

– Просто хочу повидаться с друзьями.

– А я их знаю?

(«Я ей сердце из груди вырежу и зажарю у нее на глазах».)

– Маловероятно.

– А я могу пойти с тобой? Тут скучно. Все такие унылые.

(«Только попробуй меня не взять».)

Шипение и бульканье воды прекратились. Туссен вычистил пену из ушей уголком полотенца.

(«У меня получится».)

– Нет, это вроде как личное. Воссоединение старых друзей. В другой раз, если не возражаешь.

– Смотри, фейерверк! – Встав на цыпочки, Хуэнь увидела, как в долине внизу распускаются малиновые огненные цветы. – Эй, Туссен. Там что-то происходит.

  • Ты не горюй о пастушке:
  • Он про волка кричал –
  • Схрумкали. –

предупредил Туссен.

– Честное слово, Туссен. Я это уже в третий раз за неделю вижу.

– Наверное, просто собачники или дети, ищущие, где бы пошалить или чем бы обдолбаться. – Но он подошел, толком не обсохнув, чтобы выглянуть наружу. – Ничего не вижу.

Хуэнь последовала за ним в его жилище. Это нельзя назвать ни «комнатой», ни даже «закутком»: оба слова были слишком громкими для дурно пахнущей спальной капсулы, приклеенной к изогнутой стене, и подвесного шкафчика.

– Надень это, тебе идет, – сказала Хуэнь, кивая на его единственный полуофициальный наряд, тщательно отобранный так, чтобы годился для почти любого выхода в свет.

«Прошлое…»

Он вспомнил про костюмы, у которых каждая штанина стоила по пятьсот баксов; их вручную сшили лучшие мастера Города мертвых, и теперь тряпки собирали пыль и незаметно давали усадку год за годом. Любое дело, которое требовало ношения костюма, было жалким подобием настоящей жизни. Туссен еще мог вспомнить, как выглядели костюмы, но не туфли. Туфли – никогда. Выходит, он и не собирался идти по стопам отца.

Неужели мы просто меняем одну униформу на другую?

– Нет, хочу вот это.

Уличный стиль. Мода для теплого климата. Много обнаженной кожи. Хуэнь пожала плечами.

– Я все еще думаю, что в другом ты смотрелся бы лучше. Зависит от того, хочешь ли ты произвести впечатление на людей или нет.

– Это всего лишь corillo[96], в которую я когда-то входил. Мы встречаемся каждую Ночь мертвых в кафе «Конечная станция» в Святом Иоанне. Подходящее место для встречи: кафе умерло много лет назад. Мы просто поднимаем тост за безвкусный труп. Каждый год мы по очереди устраиваем какое-нибудь мероприятие, что-нибудь необычное – поездку, экспедицию. Что-то. В прошлом году отправились на поиски Мультяшного кладбища. Это было мое мероприятие. В этом году очередь Сантьяго Колумбара. Одному богу известно, что он вкладывает в понятие «веселая ночь».

Брат Мохаммед, который висел в гравитационных ботинках под потолком в своем закутке размером два на два метра, внезапно потянулся к перекладине и ловко опустился на землю.

– Ты знаешь Сантьяго Колумбара? Раньше он был моим героем. Как все великие звезды futbol и movimiento[97] в одном лице. Он однажды такую штуку сделал: ликантропеон-3, темпорально-ориентированный проприоцептор. Каждые двадцать девять с половиной дней срабатывало и сообщало твоей нервной системе, что ты волк. Собери десять товарищей вместе, раз, два, три – погнали, вы стая. А-у-у! Лондонские оборотни. Крутая была штука, ты мог наблюдать, как меняешься, когда начинают работать проприоцепторы; виртуальный преобразователь можно было запрограммировать так, чтобы и своих товарищей по стае ты видел волками. Вы все действительно думали, чувствовали и ощущали, как волки. Хорошее вещество. Потребовался целый год, чтобы оно вышло из моего организма. К тому времени я уже пристрастился к полетам.

– Надо тщательнее выбирать кумиров, – мрачно сказал Туссен. – Кто-нибудь знает номер службы такси?

– Сегодня вызвать не получится, – сообщила Хуэнь с легким злорадством. – Живые не спустятся в долину, а мертвые все заняты.

Чтобы доказать ее неправоту, телефон сообщил Туссену номер велотакси «Парамаунт кэб». «Десять минут», – сказали на том конце. Ровно через десять минут с точностью до секунды велорикша позвонила в колокольчик на гравийной дорожке возле Гнезда.

– Что ж, желаю приятно провести время, – сказала Хуэнь без тени любезности.

– Идея не в этом… – вздохнул Туссен.

Похожая на сфинктер дверь Гнезда Лодога закрылась за ним. Вечер: ясный, теплый, температура тридцать два градуса, влажность девяносто три процента, ветер западный, переходящий в северный, северо-западный, слабый, около восьми километров в час. Последние инфракрасные отблески комендантского часа в небе. Предчувствие грома. Земля пахнет; пахнут латериты[98] и все, что растет. Из долины тянет дымом пожара.

– Ты тот парень, который хочет в кафе «Конечная станция»? – спросила cochera[99], мускулистая мертвячка, одетая в шорты и увешанная бижутерией; она как будто ничуть не запыхалась после крутого подъема в Гнездо. Голова у нее была бритая наголо, если не считать пяти тщательно завитых дредов у основания черепа. – Надеюсь, ты не против попутчика.

Таковым оказался мужчина неопределенного возраста, с лицом вроде тех, которые кажутся знакомыми и заставляют до утра мучиться от попыток вспомнить, как человека зовут. Нарядный Туссен почувствовал себя неуютно: все равно что серфер на свадьбе.

– Прекрасный вечер, – сказал пассажир.

Cochera спешилась и стала что-то подкручивать.

Какой-то мужчина шел по гравийной дорожке от густых зарослей бамбука, скрывающих фундамент Гнезда.

Что-то кольнуло, ёкнуло: надвигается беда.

Пассажир доверительно наклонился вперед.

– Знаете, – сказал он, – вам действительно стоило надеть другой костюм. Так было бы гораздо удобнее.

Туссен схватился за стальную раму, чтобы отпрыгнуть как можно дальше. Отскочить. Убежать. Спрятаться. Но хромированная эмиссионная головка тункера оказалась в тридцати сантиметрах от его «третьего глаза». Оружие держал в левой руке человек, вышедший из зарослей бамбука.

– Возвращайтесь в такси, сеньор Теслер.

Тункер: популярное, дешевое, массовое противопехотное оружие, состоящее из высоковольтного мазера и запаса энергетических патронов. Для стрельбы с небольшого расстояния; общественно опасное. Работает по принципу городской легенды про пуделя в микроволновке, только вот в этой версии в пар превращается мозг и разносит голову на части. Сцена с взрывающейся башкой – как ни крути, нестареющая классика.

Сеньор Теслер. Сеньор Теслер. Сеньор Теслер.

Шов вдоль ранца с крылом вдруг заныл, как будто воспалился и стал ужасно болезненным.

– Кто вы такие?

– Это Тешейра, – мужчина с тункером слабо улыбнулся, – это Шипли, – мускулистая женщина кивнула, в кулаке у нее сверкнул серебром второй тункер, – а меня зовут Квебек. Что вам мало о чем говорит. И не должно, сеньор Ксавье Теслер.

– Я больше не ношу это имя.

– Мы знаем. Как вы уже догадались, мы не спускали с вас глаз. А также ушей и кое-каких других органов чувств, посложнее.

– Вы перехватили звонок в таксомоторную компанию.

– Разумеется.

Пауза. Затем:

– Ты. Кто ты такой? – Туссен употребил такое местоимение, словно обращался к знакомому: «Qui es-tu?» Человек, называвший себя Квебеком, улыбнулся. Внезапно разозлившись, Туссен выскочил из велотакси.

– Я не собираюсь играть по вашим правилам. Вы не выстрелите в меня. Вам нужно что-то, что может дать только Ксавье Теслер, и если вы убьете меня, вы этого не получите. Значит, я иду пешком.

Он повернулся спиной к тункерам. Он чувствовал себя так, как будто швы на коже расползлись, и сокровенные механизмы души оказались выставлены на всеобщее обозрение.

– О да, Туссен, ты прав.

Туссен остановился, подозревая, что ему позволили одержать эту маленькую тактическую победу только потому, что она обеспечила им больший стратегический выигрыш.

– Твоя подруга Хуэнь – та, которая в твоем присутствии возбуждается, – позови ее. Скажи, что ты передумал и хотел бы познакомить ее с Сантьяго Колумбаром в кафе «Конечная станция».

Как долго они наблюдали, слушали, нюхали, что сумели забраться так глубоко в нутро его жизни?

– Или?

– Трое вооруженных головорезов против двенадцати безоружных миролюбивых летунов?

– Пошел ты, Квебек.

Женщина по имени Шипли ухмыльнулась. Тешейра проводил Туссена до двери. Открыла Хуэнь.

– Решил, что ночь в Городе мертвых без возможности повеселиться со мной – слишком скучное занятие?

Туссен выдавил из себя улыбку, легкомысленный тон.

– Менять свое мнение – прерогатива мужчины. Ты идешь?

– Попробуй остановить меня.

Ему стало дурно, когда он увидел, как она возвращается в своем любимом шелковом жакете.

– Давай повеселимся!

Даже реакции guila было недостаточно, чтобы спасти ее. Человек, назвавшийся Тешейрой, сделал шаг вперед. И его лицо оторвалось, превратившись в струю чего-то серебристого (сохранившего призрак улыбки), устремилось к глазам Хуэнь, ее ушам, носу и рту. Девушка открыла рот, чтобы закричать. Серебристая жидкость хлынула внутрь, прямо в горло. Ее глаза превратились в слепые зеркальные овалы. Она судорожно, беспомощно замахала руками. Брюки потемнели от мочи.

Тешейра рухнул, как разбитая мраморная кариатида, на тщательно разровненный гравий и замер без движения.

Туссен упал на колени в приступе сухой рвоты, который не принес облегчения. Черная желчь. Горькая кислота. Чья-то рука коснулась его плеча.

– Сеньор Теслер. – Голос, рука принадлежали Хуэнь. Слова никак не могли ей принадлежать. Ткань ее брюк была темно-красной – мокрой – в паху.

– Теперь понимаете, кто и что мы? – спросил Квебек. – Должен признаться, глубоко сожалею о том, что мне пришлось использовать такую форму давления, Туссен. Я надеялся, что ваша конкретная… предыстория?.. вызовет сочувствие к нашему делу. Вашу подругу Хуэнь вернут в целости и сохранности по завершении нашей миссии. Тешейра взял под контроль высшие когнитивные и двигательные функции, но не задействовал системы репликации. Назовем это coup de tte[100]. Чтобы развеять любые сомнения, которые могут у вас возникнуть: несоблюдение наших инструкций приведет к тому, что Тешейра полностью ее реконфигурирует. Как и в случае стандартного воскрешения, процесс необратим и фатален. Результат будет выглядеть как она, разговаривать ее голосом, но внутри окажется мертвым. Настоящим зомби. Спросите нашего приятеля. – Он указал на ставшее ненужным предыдущее тело Тешейры.

– Ублюдок.

– Нет, Туссен. Вовсе нет. Шипли!

Крупная женщина – чье тело она украла, с такими красивыми крупными мышцами и аккуратными дредами? – обошла угнанное велотакси, очищая его от нетектопластических украшений и артефактов. В конце концов, удовлетворенная, возлжила руки на шаткое приспособление, и нанопластик сразу же покрылся волдырями и расплавился.

– Осторожно, Шипли, в нем не так много массы, мы не можем позволить себе тратить ее впустую.

Шипли бросила на Квебека угрюмый взгляд через плечо и продолжила прясть и ткать. От прикосновения ее ласковых пальцев рама растягивалась, перекладины удлинялись, превращаясь в мономолекулярные волокна, стойки раскручивались в листы тончайшей пленки. Что-то вроде крыльев. Судя по очертаниям, каркас планера.

– Вы наверняка уже догадались, что мы не земные, дрессированные мертвецы, – вкрадчиво сказал Квебек. – И нам поручено необычное дело.

– Хотите, чтобы я отвел вас к моему отцу, которого собираетесь убить.

– Первое верно. Второе нет. Все, чего мы хотим – встретиться с Адамом Теслером.

– И?

– Убедить его, что это не может продолжаться, – сказало нечто с лицом Хуэнь. На гравийной дорожке лежали три монокрыла из тончайшей фольги, в сложенном виде похожие на мягких серых мотыльков. Мертвячка Шипли улыбнулась, гордясь своей работой.

– Полетели, – сказала она.

Йау-Йау на мопеде. Наряд: кожаная безрукавка, шляпа «Гарсон-Гарсон», перчатки без пальцев, крутая обувь; все надето поверх пленочной кожи, виртуального комбинезона. Не женщина, а картинка. Чух-чух-чух: спиртовой двигатель мопеда развивает максимальную скорость пятьдесят км/ч, что годится только для пробок или толп на улицах некровилей. Цель пути: центр Города мертвых, бар на углу, где назначена встреча с мертвячкой по имени Мартика Семаланг.

– Если хочешь размяться, у меня тут новое дело, – сказал Хорхе, следователь адвокатской конторы, обнаружив Йау-Йау сидящей в углу своей черно-белой комнаты перед бутылкой «Хосе Куэрво», пустой на четверть.

– К черту все, Хорхе… – сказала она. – Я труп. И почему Эллис все твердит, что серафино, который всюду за мной таскается, как тот ягненок за Мэри, – хорошая карма? Эй, Кармен Миранда, завтра ты пришлешь мне грузовик мертвых индеек; кайфуешь заранее, да?

– Ну же, Йау-Йау. Ты хороший адвокат. Обвинение в неуважении к суду – не твоя вина.

– Это, типа, утешение такое? Я не хуже любого сраного коллеги и знаю об этом, но мне все равно дали пинка и наняли того, кого не будет преследовать до гробовой доски Кармен Миранда.

– Йау-Йау, когда захочешь поговорить – я к твоим услугам.

Момент настал через три часа – после того, как Йау-Йау сообщила Трио, что исполнит давнишнее желание коллеги и даст возможность от души попользоваться своей «Лестницей в небо».

– Ну что там за дело?

– Частное расследование, – сказал Хорхе, вручая Йау-Йау пиво из общего холодильника. – Это не в твоем вкусе, я знаю, но я по уши увяз в деле Марголиса, а отказывать клиентам не люблю.

– Тому, кто потерял самое крупное дело в своей карьере, выбирать не приходится, – сказала Йау-Йау.

– Клиентку зовут Мартика Семаланг. Ты встретишься с ней здесь… – Хорхе нацарапал адрес в некровиле Святого Иоанна на листке-самоклейке, который прицепил к запястью Йау-Йау. Писанина. Ох уж этот Хорхе и его причудливые анахронизмы. – Прочитать сможешь? – Йау-Йау кивнула. – Она будет за уличным столиком между восемью и половиной десятого. Закажите camarnes espaol[101]. Очень вкусно.

– Лицом к лицу?

– Мясом к мясу. Долой виртуальность. Нюхни пороху. Ты нуарный сыщик или как?

– Или как, – с горечью сказала Йау-Йау. – Мой голливудский архетип – Перри Мейсон[102]. Ну, так было раньше. Можно взять твой мопед?

– Не забудь его заправить. Я одно могу тебе сказать. – Хорхе театрально улыбнулся. Актеры и юристы всегда были братьями по духу. – Эта Мартика Семаланг однажды утром проснулась и обнаружила, что мертва. Она хочет знать, почему.

Сегуридадос на бульваре Сансет проверяют персоналку и пропускают Йау-Йау. Не обходится без ритуального мужского выступления: они тявкают, как койоты, медленно и похотливо тянут языки к нижней части забрала. «Присядь-ка сюда, mi hermana[103]». Вот же больные придурки. Так или иначе, она в некровиле.

Уличная жизнь. Как чудесно. Запах обожженного солнцем асфальта. Духовой оркестрик на углу, саксофонисты водят инструментами из стороны в сторону. Пикантный дух карнавала! Поскольку все так чудесно – и, вместе с тем, чудо кажется весьма мимолетным, – гнев и обида после истории с «Эндюстри Габонез» саднят и уязвляют сильнее, чем раньше. Вопрос «Как же такое могло случиться?» плавно переходит в «Как же я это допустила?».

Выходит, амбиций у нее больше, чем способностей. Родители в марине Дель-Рей могли бы похихикать. Почему она не последовала их совету и не стала бездельницей в третьем поколении? Если уж такая судьба годилась для них – коротать время на покачивающемся сампане посреди Плавучего мира, блаженно погрузившись в маджонг, дешевое телевидение и выданный государством бханг[104], печально качать головой из-за того, что коварный мир настолько коварен, – то и для нее тоже! Нетушки, ни за что на свете, их своенравной Дочери № 2 обязательно надо было получить образование и построить карьеру. Казалось бы, потрудиться можно и после смерти. Хоть целую вечность. Мы ей так и говорили, но разве она слушает? А теперь тихо, начинается El Camino Real[105], мамочкина любимая мыльная опера.

Йау-Йау ни за что бы не поняла смысл выражения «сесть не в свои сани»; эгалитаризм был встроен в ее ДНК, как фатализм – в ДНК родителей. Ну что ж, присядь на корточки, чтобы затхлая вода плескалась у лодыжек, самодовольно улыбнись, как будто тебе известен некий секрет мироздания, скрытый от прочих смертных, да-да, улыбнись, кивни, наклони носик чайника…

Безрассудная дочь Мередит Мок снова держит хвост пистолетом. Мартика Семаланг станет ее самым удачным делом. Йау-Йау Мок прибавила газу. Вперед, мой стальной джаггернаут! Но маленький уличный мопед мучительно закашлялся, выдал пятьдесят пять – и баста.

ЙАУ-ЙАУ – внезапно заявила видеостена, витрина конторы «Вы сломали – мы починим», – ПРОСТИ МЕНЯ, Я СЛУЧАЙНО. ЧЕСТНОЕ СЛОВО!

Извинения Кармен Миранды помчались следом по проспекту, перепрыгивая через перекрестки с экрана на экран.

ЙАУ-ЙАУ, МЫ ВСЕ ЕЩЕ ПОДРУГИ?

К тому времени, когда она припарковала мопед на стоянке у «Такорифико Суперика», серафино перешел к жалобному нытью.

ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ЙАУ-ЙАУ… – сказала стена «Банко Нохидачес». Среди корпоративных пикселей промелькнули тени тропических фруктов. – ПОГОВОРИ СО МНОЙ, ЙАУ-ЙАУ!

Прохожие поглядывали на стену и улыбались, думая о ссорах между влюбленными, внезапных и тяжелых, как летняя гроза; о примирении, романтике и розах.

– Слушай, ты, скотина, – прошептала Йау-Йау в персоналку на запястье – видимо, с помощью этой штуки серафино и выследил ее в некровиле. – Мне поручили дело. Очень повезло, что мне доверили хоть что-то. По всем правилам я должна была рухнуть прямиком в канализацию. Вернуться в Сампан-сити. Но вышло иначе, потому что у меня хорошие друзья. Это мой последний шанс. Абсолютно. Категорически. Однозначно последний. Поэтому я не хочу, чтобы кое-кто все испортил. Например, чтобы моя клиентка встревожилась, когда я обращусь к рекламному щиту по имени. Comprendes?[106]

На стене «Банко Нохидачес» улыбчивый анхеленьо[107], окруженный вертящимся ореолом долларовых купюр, дернулся и превратился в карминовую ухмылку Ла Миранды. Бесстыжая старая королева подмигнула и извергла комиксовую выноску с текстом: НЕ ВОПРОС, ЙАУ-ЙАУ. ЕСЛИ Я ТЕБЕ КОГДА-НИБУДЬ ПОНАДОБЛЮСЬ, ТОЛЬКО СВИСТНИ.[108] Последним, что исчезло, был ананас, венчающий шляпу тутти-фрутти. Несколько carnivalistos[109] вежливо зааплодировали.

«Такорифико Суперика» принадлежало к той стайке простеньких уличных кафе, кторые благодаря абсолютному неприятию перемен в конце концов становятся необычайно модными, ведь принцип калифорнийской кармы гласит, что даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время. Йау-Йау выстояла очередь у жестяного прилавка, заплатила гроши за порцию изысканной пищи на пластиковой тарелке и бутылку пива, произведенного в Городе мертвых – не испытывая химической потребности в питании, мертвые отлично ели, пили еще лучше и как-то умудрялись делать так, что вкус в точности соответствовал запаху, – и принесла свой поднос к столику в пыльном дворе, где красивая мертвячка сидела под сухим деревом и ковыряла вилкой в тарелке с фасолевым салатом.

– Мартика Семаланг? – Улыбаясь, Йау-Йау почувствовала себя прыщавым подростком. Лицом к лицу. Мясом к мясу. У меня не получится. А если у нее на зубах кожура от фасоли или я почувствую запах ее дыхания? Ох, лучше вспомни про сампаны, которые покачиваются на волнах во время прилива. – Я Йау-Йау Мок, из «Эллисон, Исмаил и Кастарди». Мне поручили расследовать ваше дело.

А вдруг она поймет, что я все выдумываю на ходу?

Мертвячка пожала протянутую руку. Йау-Йау пододвинула стул.

– Не возражаете, если я включу запись? – Она сняла персоналку с руки и положила на стол. – Боюсь, я не очень хорошо пишу от руки. – Похлопала себя по бедрам. Все нормально. Продолжаем. – Сеньора Семаланг, что именно от меня требуется?

– Хочу узнать, как я умерла, – сказала Мартика Семаланг. У нее был очень мягкий и тихий голос, едва слышный из-за уличного шума за стеной из клинкерных кирпичей. – И, если подозрения оправдаются, хочу узнать, почему так случилось и кто лишил меня жизни.

– Что именно вы подозреваете? – спросила Йау-Йау.

– Что меня убили.

Технология воскрешения превратила убийство с целью сокрытия информации в анахронизм. А вот убийство в результате преступной неосторожности не утратило популярности с того дня, когда Каин психанул, и относились к нему проще. Осужденным преступникам светило самое большее десять лет в тюряге, а то и условный срок. Как ни крути, их жертвы продолжали ходить, говорить, есть и испражняться.

Тот факт, что эта мертвячка не знала, кто ее убил, – и даже убийство как таковое было лишь гипотезой, – подразумевал столько невероятных вещей, что у Йау-Йау затрепетали крылья носа.

– Видите ли, сеньора Мок… – («Пожалуйста, называйте меня Йау-Йау».) – Йау-Йау. Я не помню ничего до того момента, как поднялась крышка моего резервуара Иисуса и техники Дома смерти помогли мне выбраться.

– Вы не знали, что мертвы?

– Представляете себе, каково мне было, когда я об этом узнала?

Нет. Йау-Йау не могла себе этого представить. Она сомневалась, что кто-нибудь способен себе это представить. Йау-Йау понимала, что ее неизбежно постигнет та же участь, что и Мартику Семаланг, но в эмоциональном смысле не могла принять ни тьму смерти, ни вечный свет воскрешения. Она вздрогнула в своем вирткомбе, шортах, безрукавке и шляпе «Гарсон-Гарсон». Над угасающим красным сиянием небесного знака сгущались тучи.

– Были случаи амнезии… – проговорила Йау-Йау. Ужин на пластиковой тарелке собирал мух. – Если кто-то умирает в детстве или младенчестве, могут возникнуть нарушения связанности воспоминаний. Но, как вы и сами знаете, обычно люди помнят свою смерть. Есть и более экстремальные происшествия – воскрешения эмбрионов после выкидышей или абортов… В подобных ситуациях нет воспоминаний ни о смерти, ни о предшествующей жизни. В прошлом году произошел довольно известный казус, дело Сифуэнтес: одна женщина из Сан-Якинто была убеждена, что слуга – это ее же абортированный сын. Дескать, он ничего не помнил про свою жизнь до смерти; она думала, парень ее преследует. У дамочки совсем крыша поехала.

Мертвячка сказала:

– Нет, я не думаю, что дело в этом. Вы, наверное, знаете, что после воскрешения можно вернуть несколько мелких личных вещей из прошлой жизни, если надо. – Йау-Йау не знала. – Вот что мне дали, когда я вышла из резервуара Иисуса.

Самозаклеивающийся пластиковый конверт. Она высыпала содержимое на жестяной столик. Там была единственная плоская видеозапись, архаичная, с помятыми уголками, потрескавшаяся и выцветшая.

Девушка, достигшая половой зрелости и слегка стесняющаяся своего тела, одетая по моде двадцатилетней давности, сидит на нижней ступеньке крыльца деревянного загородного дома двадцатого века, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Палисадники, увитые плющом; никаких заборов. Погода солнечная, в детстве она такая всегда. Девушка обнимает сердитую полосатую кошку и щурится на камеру; фотограф, жаждущий запечатлеть уютную картинку, забыл про солнце за спиной, и на гравийной дорожке видна его тень. На доме табличка с названием и номером: «Саннимид, 1345». Некоторые районы начали застраивать очень давно. Половина автомобиля на половине подъездной дороги. Очень похоже на старую модель «Нихан-ситихоппер». На половине номерного знака Йау-Йау разглядела код Трес-Вальес. Возможно, регион Сан-Фернандо. Это сужало круг поисков до трех миллионов автомобилей.

Девушка была слегка похожа на Мартику Семаланг, но в изменчивом мире мертвой плоти это мало что значило.

– Когда вы вышли из резервуара, вас пришлось чему-то обучать? Пользоваться туалетом, ходить, говорить, читать и так далее?

– Нет. Ничего из перечисленного. Все осталось в целости и сохранности, кроме воспоминаний. Я знаю, что собой представляет этот мир, но вместо моей роли в нем – пустота. Вы же понимаете, я не могла не заподозрить неладное.

– Думаете, вам стерли память.

– И это еще один аргумент в пользу версии об убийстве.

– Ваше имя звучит так, словно вы родом из юго-восточной Азии. Народ малаяли?

– Имя ничего не значит. Меня не так звали раньше. Я проверяла.

Йау-Йау втянула нижнюю губу. В виртуальности бессознательная гримаса вызывала приятное покалывание кожи, как будто ее целовали с головы до пят.

– Возможно, воспоминания не исчезли, а просто глубоко похоронены, – сказала она. – Я не специалист по нейрохимии памяти, но, вроде бы, энграммы[110], которые кодируют наши воспоминания, запечатлены в организме, их нельзя полностью стереть, хотя определяющие их химические коды можно нарушить. Если так, то правильного раздражителя должно хватить для ассоциации, которая вызовет каскад воспоминаний. Запах бы сгодился; это самый мощный активатор памяти, как говорят те, кто разбирается в таких вещах.

– Я над этим размышляла, – сказала Мартика Семаланг и взмахом пальца вызвала mesero – талант, которым Йау-Йау никогда не обладала и которому завидовала. – Еще пива для сеньоры, а я возьму agua mineral. Однако я не знаю, как начать или даже с чего начать.

Йау-Йау взяла старый стоп-кадр. В те времена каждое лето казалось таким славным, даже в сампанном городке. Она плавала, бегала, становилась смуглой и гибкой…

– Я могу сопоставить марку и номер автомобиля с соответствующими муниципальными справочниками и архитектурными архивами. Это должно подсказать нам, где был сделан снимок.

– Это трудно?

– Проще простого. – Персоналка на столе послушно протянула нить, которую Йау-Йау вставила в пленочный контур на запястье. – Отвлекусь на минутку, простите.

Йау-Йау натянула капюшон вирткомба. Выступили слезы, когда оптические интерфейсы пробрались мимо глазных яблок и подключились к зрительной коре головного мозга. Она сморгнула влагу и… вошла.

Мобильный канал связи был узким, соединение – медленным, как улитка, виртуальность – низкосортной и зернистой, временами безоговорочно монохромной (тут ей пришло в голову, что все хорошие нуарные детективы выглядят именно так). И все же Йау-Йау вошла. Буги-стрит[111]. Тут было так хорошо, даже в монохромном режиме, что Йау-Йау сделала вид, будто не замечает мелькающее на краю поля зрения карикатурное изображение Кармен Миранды.

Согласование протоколов прошло легко и быстро, хоть она и скрипнула зубами, получив уведомление о проверке кредитоспособности рабочего профиля. Надо было попросить чуть-чуть налички авансом.

Загадка (Йау-Йау создала файлик с заметками «на всякий пожарный» и вложила его в клетку из вертящихся вопросительных знаков): как же так вышло, что мертвячке по карману услуги «Эллисон, Исмаил и Кастарди»? Даже если расследование поручили старшему помощнику младшего дворника? Раз ей не пришлось заключать контракт, в какой-то крупной страховой фирме должна быть учетная запись, связанная с полисом инморталидад: имя, место работы, состояние здоровья и прочая ценная информация, способная пролить свет на жизнь, смерть и воскрешение Мартики Семаланг.

Все та же Йау-Йау, чуть позже. В пяти километрах над светящейся сетью городских улиц, не помня про гравитацию; перед нею в алой ночи распахнулись три окна. Анимация была дерганая, грубая и, как показалось Йау-Йау, какая-то вымученная. В городе, населенном двадцатью двумя миллионами анхеленьо, было тринадцать тысяч номеров 1345. Сорок тысяч древних «Ниханов» все еще ездили по дорогам, и Йау-Йау не могла сузить поиски: на фотографии не было видно, в каком конкретно году выпустили эту модель. Шесть совпадений марки автомобиля и номера дома в те годы, когда предположительно сделали снимок. Теплее. Три варианта она забраковала из-за заборов. Не та долина. Хорошо пахнет. Пахнет жареным! Форсированные синапсы засекли нужное в архитектурном архиве, на микросекунду опередив маразматическую прогу. Легким движением пальца Йау-Йау совместила данные из архива со снимком.

«Корреляция 92 %», – сообщили машины неуклюжими хромированными буквами, падающими с инфракрасного неба.

– Ну и кто тут нуарный сыщик? – торжествующе вскрикнула Йау-Йау, паря над виртуальной городской сетью, как Питер Пэн.

И вышла.

Общее время, прошедшее в реальном мире: восемь целых три десятых секунды. Оптические и слуховые интерфейсы отключились. Она откинула капюшон с головы, стараясь не выглядеть чересчур самодовольной.

– Мы думаем, что адрес дома на фотографии – Энеро-Хайтс, 1345, Мишн-Оукс. Это примерно в тридцати пяти километрах к северу отсюда, за Сан-Фернандо.

– Мы?

Йау-Йау пожала плечами.

– Мы.

Официант вернулся с напитками. Agua mineral и «Ред Хэт». Он откупорил бутылку Йау-Йау зубами. Мартика Семаланг расплатилась plstico. Над ржавеющей крышей «Такорифико Суперика» взлетели красные ракеты и взорвались с тихими хлопками. Милые сверхновые.

– Погодите. Сеньора Семаланг, стойте. Секундочку.

Йау-Йау перехватила карточку между рукой владелицы и сканером. Официант поднял брови, дескать, что угодно, только не забудьте об оплате и propina[112], как положено.

– Могу я кое-что проверить? – Не дожидаясь разрешения, Йау-Йау пропустила карточку через персоналку. Нацепив лучший покерфейс из всех, что были в запасе, спросила: – Эта карточка… откуда она у вас?

– В смысле?

– На счету пять и три четверти миллиона долларов. – Официант, чье лицо также выглядело бесстрастно, мысленно пересчитал причитающиеся чаевые. – Вы хотите сказать, однажды утром некая женщина проснулась и обнаружила, что умерла и не помнит ничего ни о своей жизни, ни о смерти, но при этом у нее на маленькой черной карточке почти шесть миллионов долларов – и ей ни капельки не любопытно, откуда эти деньги?

– Я предполагала, что это вытекает из моего полиса инморталидад.

Страницы: «« 123456 »»