Мелкие боги Пратчетт Терри

– Что лучше – толпа стариков, бегающая по улицам без одежды? – едва слышно произнес Брута, когда колонна двинулась дальше.

– Вроде того. Проводя все свое время в раздумьях о проблемах вселенной, о менее значительных вещах ты просто забываешь. Например, о штанах. Девяносто девять из ста идей оказываются совершенно бесполезными.

– Почему же никто не додумался надежно запереть их где-нибудь? – спросил Брута. – Лично мне кажется, что они никакой пользы не приносят.

– Потому что сотая идея, – сказал Ом, – обычно бывает гениальной.

– Что?

– Видишь ту высокую башню на скале?

Брута поднял глаза. На самом верху башни металлическими полосами был закреплен сверкающий на солнце большой диск.

– Что это? – прошептал он.

– Причина, по которой у Омнии больше нет флота, – ответил Ом. – Вот почему так полезно иметь под рукой нескольких философов. Они размышляют себе на тему «Истина – это красота, или красота – это истина?» или «Производит ли шум падающее в лесу дерево, если никто его не слышит?», а потом, когда ты уже решишь, что они вообще вот-вот обслюнявятся, один из них и говорит этак невзначай: «Интересной демонстрацией принципов оптики будет размещение на высоком месте тридцатифутового параболического зеркала, способного направлять солнечные лучи на вражеский флот». Философам приходят в голову самые удивительные идеи. А незадолго до этого в целях демонстрации принципа рычага было изобретено замысловатое устройство, способное метать шары горящей серы на расстояние в две мили. А до этого, насколько я помню, было придумано какое-то подводное судно, которое втыкало в днища кораблей заостренные бревна.

Брута снова посмотрел на диск. Из речи Ома он понял не больше трети.

– Так оно производит или нет? – наконец спросил он.

– Что производит? Кого производит?

– Шум. Дерево. Если упадет, когда никто его не слышит?

– А кого это волнует?

Процессия подошла к воротам в стене, которая окружала скалу, как повязка окружает голову. Эфебский капитан остановился и развернулся.

– Глаза… посетителей… должны быть завязаны, – провозгласил он.

– Это оскорбительно! – закричал Ворбис. – Мы явились к вам с дипломатической миссией!

– Это не мое дело, – ответил капитан. – Мое дело лишь объявить: «Если вы собираетесь войти в эти ворота, ваши глаза должны быть завязаны». Можете не завязывать глаза. И оставаться снаружи. Но если вы все же хотите оказаться внутри, то войти вы сможете только с повязкой на глазах. В этом и заключается этот, как его, жизненный выбор.

Один из поддьяконов что-то прошептал Ворбису на ухо. Затем тот провел краткое совещание с командиром омнианских легионеров.

– Хорошо, – согласился он наконец. – Мы повинуемся принуждению.

Повязка была очень мягкой и абсолютно светонепроницаемой. Потом Бруту взяли за руку и повели…

…Десять шагов по коридору, потом пять шагов налево, потом вперед по диагонали и три с половиной шага налево, направо сто три шага, три ступени вниз, семнадцать с четвертью оборотов, девять шагов вперед, один шаг налево, девятнадцать шагов вперед, пауза три секунды, два шага направо, два шага назад, три с половиной оборота, ожидание одна секунда, три ступени вверх, двадцать шагов направо, пять с четвертью оборотов, пятнадцать шагов налево, семь шагов вперед, восемнадцать шагов направо, семь ступеней вверх, по диагонали вперед, пауза две секунды, четыре шага направо, тридцать шагов вниз под уклон в метр на каждые десять шагов, семь с половиной оборотов и шесть шагов вперед…

…«И какой во всем этом смысл?» – недоумевал юноша.

Повязку сняли, и он обнаружил себя в просторном дворе, облицованном каким-то белым камнем. В глаза било яркое, отражающееся отовсюду солнце. Брута зажмурился.

Двор был окружен лучниками. Стрелы были направлены вниз, но позы лучников предполагали, что в любую секунду луки могут быть переведены в горизонтальное положение.

Здесь их ждал еще один лысый человек. Казалось, Эфеб обладает бесконечным запасом тощих лысых мужчин в тогах. Этот мужчина улыбался, но только одними губами.

«Никому мы не нравимся», – подумал Брута.

– Полагаю, вы простите нас за эти незначительные неудобства, – промолвил тощий. – Меня зовут Аристократ. Я – секретарь тирана. Убедительная просьба оставить все оружие здесь.

Ворбис выпрямился во весь рост. Он был на голову выше эфеба. Его обычно бледное лицо побледнело еще больше.

– Но мы имеем право сохранить наше оружие! – воскликнул он. – Мы – посланцы в чужеземное государство!

– И тем не менее мы не какие-то там варвары, – мягко возразил Аристократ. – Здесь вам оружие не потребуется.

– Не варвары? – переспросил Ворбис. – А кто сжег наши корабли?!

Аристократ поднял руку.

– Этот вопрос будет обсуждаться в другое время. Я должен исполнить приятную обязанность показать вам ваши комнаты. Уверен, после столь длительного путешествия вам захочется отдохнуть. Вы имеете право ходить в пределах дворца где захотите. Если вы вознамеритесь заглянуть туда, где ваше присутствие нежелательно, стражники быстро и тактично сообщат вам об этом.

– А покинуть дворец мы можем? – холодно вопросил Ворбис.

Аристократ пожал плечами.

– Ворота охраняются, только когда идет война, – сказал он. – Если запомнили дорогу, можете ею воспользоваться. Но должен вас предупредить, что праздные прогулки по лабиринту вряд ли разумны. Наши предки отличались достойной сожаления подозрительностью и по причине этой врожденной недоверчивости установили множество ловушек, которые мы исключительно из уважения к традициям содержим в смазанном и взведенном состоянии. А сейчас не соблаговолите ли последовать за мной?..

Омниане старались держаться вместе, пока Аристократ показывал им дворец. Здесь было много фонтанов. Много садов. Тут и там люди сидели маленькими группками и не занимались ничем, кроме разговоров. Эфебы, казалось, имели весьма смутное представление о понятиях «снаружи» и «внутри» – за исключением, конечно, опоясывавшего дворец лабиринта, призванного четко определять разницу между этими словами.

– Опасность поджидает нас здесь на каждом углу, – тихо произнес Ворбис. – Любой человек, нарушивший дисциплину или вступивший в общение с местным населением, обязан будет объяснить свое поведение инквизиторам. И подробно.

Брута посмотрел на женщину, наполнявшую из колодца кувшин. Ничего воинственного в ее действиях он не углядел.

Он снова испытывал странное чувство раздвоенности. На поверхности находились мысли Бруты, которые полностью соответствовали образу мыслей, одобряемому Цитаделью. Это было гнездо безбожников и нечестивцев, мирская сущность которого служила плодородной почвой для инакомыслия и ереси. Несмотря на яркий солнечный свет, в действительности здесь правили тени.

Но несколько ниже расположились мысли Бруты, который наблюдал за Брутой изнутри…

Ворбис выглядел здесь чужим. Он был слишком резок и неприятен. И Бруте хотелось узнать побольше о городе, где гончар нисколько не удивляется, когда к нему подбегает голый и мокрый человечек и начинает чертить треугольники на стенах его лавки. Брута чувствовал себя большим пустым кувшином. А всякая пустая вещь требует наполнения.

– Это все твои проделки? – шепнул Брута.

Сидящий в коробе Ом посмотрел на форму мыслей Бруты и попытался быстренько что-нибудь придумать.

– Нет, – откликнулся он.

Это, по крайней мере, было правдой. Случалось ли такое раньше?

Неужели так оно и было тогда, в первые дни? Вероятно. А сейчас все было таким смутным, таким расплывчатым. Он не помнил сами мысли, помнил только их форму. Все было окрашено в яркие цвета, все росло не по дням, а по часам, он сам рос, мысли и разум, их вырабатывавший, развивались с одной скоростью. Неудивительно, что он забыл те времена. Это все равно как огонь пытался бы вспомнить форму языков пламени. Но ощущение – это он еще помнил…

С Брутой он ничего такого не делал. Брута делал все сам. Он начинал мыслить благочестиво. Начинал становиться пророком.

Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь… С кем-нибудь понимающим.

Но он же в Эфебе, не так ли? В стране, где люди зарабатывают на жизнь тем, что пытаются все и вся понять.

Омниан разместили в небольших комнатах, расположенных вокруг центрального внутреннего двора. В центре двора бил фонтан и росла небольшая группа приятно пахнувших сосен. Легионеры подталкивали друг друга локтями. Люди считают, что солдаты думают только о сражениях, но серьезные профессиональные солдаты куда чаще думают о еде и теплом местечке для сна – потому что эти две вещи крайне редко встречаются в достатке, тогда как сражений хватает с лихвой.

В комнатушке Бруты стояли ваза с фруктами и блюда с холодным мясом. Но это потом, сначала нужно позаботиться о ближнем. Он вытащил Великого Бога из короба.

– Здесь есть фрукты, – сказал он. – А что это за ягоды?

– Виноград, – ответил Ом. – Из него делают вино.

– Ты уже упоминал это слово. Что оно значит?

Снаружи раздался крик.

– Брута!

– Это Ворбис. Нужно идти.

Ворбис стоял в центре своих покоев.

– Ты что-нибудь ел? – грозно вопросил он.

– Нет, господин.

– Фрукты и мясо, Брута. А сегодня – постный день. Нас пытаются оскорбить!

– Гм. Может, они не знают, что сегодня – постный день? – осмелился высказать свое мнение Брута.

– Невежество – тот же грех, – заявил Ворбис.

– Урн, VII, стих 4, – машинально определил Брута.

Ворбис улыбнулся и похлопал Бруту по плечу.

– Ты просто ходячая книга, Брута. Семикнигус прямоходякус.

Брута уставился на свои сандалии.

«Он прав, – подумал он. – Я совсем забыл о том, какой день сегодня. По крайней мере, не захотел вспоминать об этом».

А потом он услышал эхо собственных мыслей: «Это самые обычные фрукты, мясо и хлеб, не более. Не более того. Постные дни, скоромные дни, дни всевозможных пророков, сытные дни… кому это надо? Богу, у которого сейчас одна проблема – как бы дотянуться до еды?

Может, он перестанет хлопать меня по плечу?»

Ворбис отвернулся.

– Я должен напомнить об этом другим? – спросил Брута.

– Нет. Уверен, нашим посвященным в сан братьям напоминание не потребуется. Что же касается легионеров… думаю, вдали от дома некоторое отклонение от норм вполне допустимо.

Брута вернулся в свою комнатушку.

Ом по-прежнему сидел на столе, поедая глазами дыню.

– Я чуть было не совершил страшный грех, – сообщил ему Брута. – Чуть было не съел фрукты в день, когда их есть запрещено.

– Ужас, просто ужас, – пробормотал Ом. – Отрежь-ка мне дыни…

– Но ведь сегодня нельзя!

– Можно, можно… Режь.

– Но именно фрукт некогда породил все те пагубные страсти, которые с тех пор терзают наш мир, – возразил Брута.

– Фрукт способен породить только излишнее скопление газов в кишечнике, – ответил Ом. – Режь дыню, говорю.

– Ты меня искушаешь!

– Не искушаю, а даю разрешение. Специальное освобождение от обета! Да разрежешь ты наконец эту проклятую дыню или нет?!

– Только епископ или выше может даровать освобо… – начал было Брута, но вовремя остановился.

Ом свирепо смотрел на него.

– Ага. Вот именно, – кивнул он. – А теперь разрежь, пожалуйста, дыню. – Его тон немного смягчился. – Если тебе так хочется, я могу назвать эту дыню буханкой хлеба. Так уж случилось, что я – единственный бог в пределах прямой досягаемости. Поэтому могу называть все, как захочу. Это хлеб. Правильно? А теперь режь эту проклятую дыню!

– Буханку, – поправил его Брута.

– Ее самую. И очисти мою дольку от семечек.

Брута с опаской разрезал дыню.

– А теперь ешь быстрее, – велел Ом.

– Чтобы Ворбис нас не увидел?

– Чтобы как можно скорее отправиться на поиски какого-нибудь философа, – откликнулся Ом. Его рот был набит дыней, но Брута отчетливо слышал все его слова. – Знаешь, в пустыне иногда встречаются дикие дыни. Но не такие большие, как эта. Маленькие такие, зеленые. Кожура дубовая, настоящая кора. Ни за что не прокусишь, поэтому долгие годы я вынужден был есть мертвые листья, выплюнутые всякими дикими козами, а рядом росли дыни… У дынь должна быть тонкая кожура. Запомни это.

– На поиски философа? – переспросил Брута.

– Правильно. Ты должен найти человека, который умеет думать. И кто поможет мне перестать быть черепахой.

– Но… Я могу понадобиться Ворбису.

– Ты просто отправился на прогулку. Нет проблем. И поторопись. В Эфебе есть и другие боги. Я не хочу с ними встречаться. Во всяком случае, в таком виде.

Брута испытывал легкую панику.

– Как же я найду философа?

– В этом-то городе? Брось наугад камень, тот, в кого ты попадешь, и будет философом.

Лабиринт Эфеба был очень древним и хранил в себе сто одно чудо, которое только можно сотворить при помощи скрытых пружин, острых как бритва ножей и падающих плит. Ни один проводник не знал лабиринт от начала и до конца, проводников было аж шестеро, и каждый отвечал за свою одну шестую часть лабиринта. Раз в год устраивались состязания – после внесения в конструкцию ловушек очередных изменений. Состязание состояло в определении наиболее опасной секции лабиринта. Специальные судьи определяли победителя, которого ждал небольшой приз.

Без проводника самому удачливому человеку удалось пройти по лабиринту девятнадцать шагов. Примерно. Его голова прокатилась еще семь шагов, но это, наверное, не считается.

В каждой точке перехода была установлена небольшая камера. Ловушек здесь не было, зато наличествовал маленький бронзовый колокольчик. Эти камеры представляли собой своего рода залы ожидания, где посетителей передавали другому проводнику. Над наиболее замысловатыми ловушками были предусмотрены смотровые окна – проводники не меньше других любят посмеяться.

Впрочем, Брута и не заметил никаких ловушек. Погруженный в собственные мысли, он прошлепал по тоннелям и коридорам, распахнул ворота и вышел наконец на свежий вечерний воздух.

Вечер был насыщен цветочными запахами. В сумерках порхали ночные бабочки.

– Но как выглядят эти философы? – спросил Брута. – То есть когда не принимают ванну.

– Они очень много думают, – пояснил Ом. – Ищи кого-нибудь с напряженным лицом.

– А может, у человека просто запор, – возразил Брута.

– Ну, здесь все в какой-то мере философы, так что на тебя не обидятся…

Их окружал город Эфеб. Лаяли собаки. Где-то мяукала кошка. Над городом царила смесь разнообразных приятных звуков, показывающих, что здесь живут самые обычные люди.

Вдруг чуть дальше по улице с треском распахнулась дверь, и раздался звук разбиваемой о чью-то голову большой амфоры для вина.

Тощий старик в тоге поднялся с булыжников, на которые только что приземлился, и с яростью уставился на дверь.

– Я тебе говорю, а ты слушай: ограниченный интеллект не может путем сравнения получить абсолютную истину, потому что, будучи по природе своей неделимой, истина исключает понятия «более» или «менее», – таким образом, ничто, кроме истины, не способно быть точным мерилом этой самой истины. Вот гады…

– Сам гад, – отозвался кто-то изнутри здания.

Старик, не обращая на Бруту ни малейшего внимания, с трудом выковырял из мостовой булыжник и задумчиво взвесил его в руке.

Поднявшись, он решительно нырнул в дверь. Из здания донеслись яростные вопли.

– Философы… – сказал Ом.

Брута осторожно заглянул в дверь.

Внутри две группы практически одинаковых мужчин в тогах пытались разнять двух своих коллег. Эта сцена повторялась миллионы раз в самых разных забегаловках множественной вселенной – оба потенциальных соперника рычали, гримасничали и пытались вырваться из рук своих друзей, но старались, конечно, не слишком, потому что нет ничего хуже, чем вырваться-таки из этих рук и оказаться в центре круга наедине с помешанным, который намеревается залепить тебе промеж глаз булыжником.

– Да, – подтвердил Ом, – вот это настоящая философия.

– Но они же дерутся!

– Полный и свободный обмен взглядами, не более.

Присмотревшись повнимательнее, Брута уловил некоторую разницу между дерущимися. У одного была борода короче и очень красное лицо, и он яростно грозил пальцем другому.

– Ты обвинил меня в клевете! – орал он.

– Ни в чем я тебя не обвинял! – не менее громко орал другой.

– Обвинял! Давай, расскажи всем, что ты мне наговорил!

– Ничего такого я не говорил! Просто предположил, чтобы обозначить возникший парадокс. Если Зенон Эфебский заявляет, что все эфебы – лжецы…

– …Видите, видите?! Он снова за свое!

– …Да ты дослушай… Но Зенон сам эфеб, и это означает, что он – тоже лжец, таким образом…

Зенон предпринял отчаянную попытку освободиться. Четверо других философов потащились за ним по полу.

– Ну, парень, сейчас я тебя приложу!

– Прошу прощения… – попытался привлечь к себе внимание Брута.

Философы замерли, а потом повернулись к Бруте. Они несколько расслабились, раздался хор смущенных покашливаний.

– Вы в самом деле философы? – спросил Брута.

Тот, кого назвали Зенон, сделал шаг вперед, поправляя тогу.

– Верно, – сказал он. – Мы действительно философы. Мы думаем, значит, мы существую.

– Существуем, – машинально поправил его неудачливый выдумщик парадоксов.

Зенон быстро повернулся.

– Я уже вот посюда сыт тобой, Ибид! – взревел он и снова взглянул на Бруту. – Мы существуем, значит, мы существую, – заявил он уверенно. – Именно так…

Несколько философов с интересом переглянулись.

– Это действительно любопытно, – изрек один из них. – Свидетельством нашего существования является факт нашего существования, ты это хочешь сказать?

– Заткнись! – велел Зенон, не оборачиваясь.

– Вы здесь что, дрались? – спросил Брута.

На лицах собравшихся философов отразились разные степени потрясения и ужаса.

– Дрались? Мы? Мы же философы! – с пафосом воскликнул потрясенный Ибид.

– Подумать только! – покачал головой Зенон.

– Но вы… – начал было Брута.

Зенон махнул рукой:

– Просто оживленный спор.

– Тезис плюс антитезис равняется истерезис, – добавил Ибид. – Обязательная проверка вселенной. Молотом интеллекта по наковальне фундаментальной истины…

– Заткнись, – перебил Зенон. – Чем можем помочь, молодой человек?

– Спроси у них о богах, – подтолкнул его Ом.

– Э… Мне хотелось бы узнать побольше о богах, – сказал Брута.

Философы переглянулись.

– О богах? – переспросил Зенон. – Боги нас не интересуют. Ха! Пережитки устаревшей системы вероисповедания.

По ясному вечернему небу прокатились раскаты грома.

– Кроме, конечно, Слепого Ио, что повелевает громами, – не меняя тона, произнес Зенон.

Небо распорола вспышка молнии.

– И Кубала, Бога Огня.

Задрожали стекла от порыва ветра.

– Бог Ветра Плоскостопий тоже неплохой парень, – отозвался Зенон.

В воздухе материализовалась стрела и воткнулась в стол рядом с рукой Зенона.

– А Посланец Богов Федекс велик во все времена, – поспешил заметить Зенон.

В дверях появилась птица. По крайней мере, это существо чем-то напоминало птицу. Фут ростом, черно-белое, с изогнутым клювом и выражением на морде, подразумевающим, что самое плохое в жизни с существом уже случилось.

– Что это? – спросил Брута.

– Пингвин, – раздался в его голове голос Ома.

– Богиня Мудрости Патина? О, одна из лучших, – сказал Зенон.

Пингвин каркнул на него и уковылял во тьму.

Философы выглядели несколько смущенными.

– А Фургул, Бог Снежных Лавин? – спросил Ибид. – Где находится линия снегов?

– В двухстах милях от нас, – ответил кто-то.

Философы немного подождали. Ничего не произошло.

– Пережиток устаревшей системы вероисповедания.

Стена ледяной белой смерти не спешила обрушиться на Эфеб.

– Глупая персонификация силы природы, – сказал один из философов уже несколько громче.

Все явно расслабились.

– Примитивное поклонение.

– Не дал бы за него и ломаного гроша.

– Простая рационализация неизвестного.

– Ха! Грубый вымысел, пустая болтовня для устрашения слабых и глупых!

Слова уже готовы были сорваться с языка Бруты, и он не сдержался:

– А здесь всегда так холодно? Я почему-то начинаю замерзать.

Философы разом отодвинулись подальше от Зенона.

– Хотя, если подумать, – сказал Зенон, – одного у Фургула не отнять, очень отзывчивый бог. Любит пошутить, как и всякий хороший… человек.

Он быстро огляделся. Спустя некоторое время философы успокоились и, казалось, совсем забыли о Бруте.

Только сейчас он смог по-настоящему осмотреть зал. В таверну он попал впервые в жизни, а это была именно таверна. Вдоль одной из стен тянулась стойка, а позади нее располагались обычные для эфебских забегаловок украшения: ряды кувшинов для вина, стеллажи с амфорами и веселые изображения весталок на картонных коробочках для соленого арахиса и козьего вяленого мяса, пришпиленных к стене в надежде на то, что в мире найдутся люди, которые начнут в массовом порядке скупать коробочки с орехами только ради того, чтобы посмотреть на картонный сосок.

– Что это такое? – прошептал Брута.

– Откуда я знаю? Выпусти меня, тогда скажу.

Брута открыл короб и вытащил черепашку. Слезящийся черепаший глаз осмотрел зал.

– О, типичная таверна, – подвел итог Ом. – Замечательно. Закажи мне блюдце того, что все здесь пьют.

– Таверна? Здесь пьют алкоголь?

– Очень на это надеюсь.

– Но… но… Семикнижье не менее семнадцати раз категорически призывает нас воздержаться от…

– Понятия не имею почему, – перебил его Ом. – Видишь человека, который протирает кружки? Просто подойди к нему и скажи: «Дай-ка мне…»

– Но вино делает разум человеческий бесплодным, так сказал пророк Урн. И…

– Повторяю еще раз! Я никогда не говорил ничего подобного! А теперь скажи этому человеку…

Но тут человек сам заговорил с Брутой. Словно по волшебству, он возник напротив него с другой стороны стойки, все еще протирая свою кружку.

– Добрый вечер, господин. Что желаешь?

– Я хотел бы выпить воды, – отчетливо произнес Брута.

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Пармская обитель» – второй после «Красного и черного» роман об эпохе Реставрации. Действие этого ос...
Как распорядиться наследством, доставшимся от незнакомого человека, которого вы видели лишь однажды?...
«… Он был начитан, хотя я встречал людей и более начитанных. Но я никогда не встречал человека, кото...
Прошло несколько лет после ухода из жизни Григория Горина, и стало очевидным, что у нас действительн...
Эсэсовцы сделали все, чтобы превратить Бухенвальд в настоящий ад. Но и в кошмаре концентрационного л...
Эта книга – сенсация. Впервые после смерти Владимира Высоцкого предпринята попытка приподнять завесу...