Когда она сказала «да» Брэдли Селеста

Он медленно пошел вперед, пока не навис над ней, так, что она ощущала его тепло. Несмотря на участившийся пульс, она старалась смотреть ему в «глаза».

Все Уортингтоны — люди отважные.

Но ее решительность получила мощный удар, когда он наклонился ближе.

— Нет, — четко произнес мистер Портер.

Это всего лишь шепот, хриплый и зловещий. Но он колоколом прозвенел в голове Калли! Ее сердце сбилось с ритма, колени ослабли, и со зрением стало твориться что-то неладное.

Она втянула в себя воздух и продолжила:

— Вы хотели сказать «да»? Разрешить мне нанять слуг, прямо сегодня? Собственно говоря, именно сегодня я хотела обдумать, как вести дом, но если вы настаиваете…

— Каллиопа…

От звуков ее имени, произнесенных почти нежно, можно было растаять и забыть обо всем.

Она задыхалась, но старалась взять себя в руки.

— Каллиопа, как вам известно, была музой эпической поэзии. — Можно подумать, миру это интересно!

Она снова несет чушь. Все лучше, чем лишиться чувств в его объятиях… лучше для ее гордости. Она пыталась не думать о его объятиях. Желание чертовски дурно действовало на гордость!

— Я предпочла бы, чтобы меня назвали в честь покровительницы музыки или танца, хотя Терпсихора — ужасно сложное имя.

Он поднял голову и долго смотрел на нее.

— Ты когда-нибудь прекратишь болтать? — прошептал он, кладя ладонь ей на щеку и обводя большим пальцем губы. Его прикосновение огнем опалило ее и без того обостренные чувства.

Калли ничего не могла с собой поделать. Облизнув пересохшие губы, она коснулась кончика его большого пальца. Рен застыл, словно был высечен из арктического льда. Рукой чуть сжал ее лицо. Не сильно, но настойчиво.

— Почему ты не отстраняешься от меня? — спросил он.

Настойчивый шепот вовсе не означал намерения ее запугать. Калли вспомнила о минуте, когда впервые увидела его изуродованное лицо.

Лицо бога, которое теперь походило на лицо демона. Что еще было покалечено? Когда он получил эти шрамы? Где? Как?

Прежде чем она задаст свои вопросы, нужно ему ответить.

— Почему я должна вас бояться? Вы не были бесчеловечны ко мне.

Рен уставился на нее непонимающе, словно она говорила на чужом языке, с чужим человеком. И поначалу никак не мог понять смысла ее слов.

И все же он не поверил услышанному. Не был бесчеловечен к ней?

— У тебя странное понятие о доброте.

Калли вскинула подбородок.

— Я не сказала, что вы были добры. Только что вы не были со мной бесчеловечны. Не считаете, что это разные вещи?

«Не был бесчеловечен…»

Рен решил, что может согласиться, поскольку это было куда предпочтительнее тому, как большинство людей его характеризовали. Эти слова заставляли его чувствовать себя… мужчиной.

— Что же можно сказать о тебе, разговорчивая муза? Ты добра?

Калли медленно взмахнула длинными янтарными ресницами. Рен на мгновение засмотрелся, любуясь ее зелеными глазами. Они сияли совсем как драгоценный камень, однажды найденный им во время путешествия. Он и сейчас валяется где-то в доме. Рен хотел его отшлифовать и оправить, но теперь вряд ли соберется. Кажется, этот камень именуют яшмой.

— Я человек ответственный, — заявила она, чуть нахмурив светло-каштановые брови. — По крайней мере забочусь о семье, оберегаю родных от бед и несчастий… и это, по большей части, мне удается.

Лицо Каллиопы мгновенно приняло трагический вид.

— Не знаю, добра ли я. Пытаюсь быть хорошей и обязательной и никогда никому не причинила зла. Но это не одно и то же, верно? Всего лишь означает, что я не бываю недоброй…

Она выглядела ужасно расстроенной: богиня печали.

Он громко рассмеялся, хотя не следовало бы, видя ее мучения. Рен посчитал ее выражение о человечности чем-то вроде комплимента. А девушка ведет себя так, словно только сейчас обнаружила в себе задатки неисправимого убийцы!

Он снова сжал ее лицо, уже обеими руками, по-прежнему гадая, почему ей не отвратительны его прикосновения.

— Миссис Портер, за последние два дня вы спасли родителей от гибели в пучине, меня — от верной пули, а брата — от петли. В свободное время вы испекли мне кексы. По-моему, отныне вы должны считать себя человеком добрым.

Калли ошеломленно уставилась на мужа. Не знай он, что капюшон по-прежнему у него на голове, посчитал бы, что она его видит.

— Вы смеялись.

Он покачал головой.

— Смеялся и прошу извинить: это было грубо с моей стороны.

Она недоуменно моргнула.

— Вы смеялись, и я даже сейчас чувствую улыбку в вашем голосе.

Рен склонил голову.

«Почувствовала улыбку в моем голосе?!»

Он вдруг осознал, что улыбается.

Кто эта девушка, которая так хорошо чувствует его?

— И вы пытались унять мою досаду, — подозрительно прошептала она. — Знаете, что это означает?!

Он понятия не имел, что это означает. Но слишком отвлекся, наблюдая за тем, как она расцветает под его прикосновениями. Рен по-прежнему сжимал ее лицо. Его пальцы скользнули по прядям на висках. Эти шелковистые, волнистые непокорные волосы… Он мог бы перебирать их днями и неделями, и это занятие никогда бы ему не надоело. И все же она вела себя так, словно ничего необычного не происходило. И теперь снова болтает о чем-то…

— Боюсь, мистер Портер, что должна уведомить: вы тоже поднялись над собой.

Он с трудом заставил себя забыть о том, как прихотливые завитки будут струиться по его груди и животу, когда она начнет целовать его, спускаясь все ниже…

— Что?!

Она гневно выгнула брови и ткнула его указательным пальцем в грудь.

— Я разоблачила вас, мистер Портер.

Погодите-ка! Разоблачила? Боже, что она слышала о нем? Или хуже того, что она нашла в доме?

Он, словно обжегшись, отдернул руки и отступил.

— Я…

— Вы, мистер Портер, не такое уж чудовище, каким желаете казаться, — заявила она.

Но он и есть чудовище. Бедняжка, она понятия не имеет…

Рен глубоко вздохнул и попытался восстановить свою прежнюю непроницаемость.

— Ответ, миссис Портер, все тот же: нет.

Калли только улыбнулась.

— Прекрасно. Возможно, вам стоит пройтись по двору и саду. Это принесет вам пользу: немного свежего воздуха, и вы не будете путаться у меня под ногами.

С этим сбивающим с толку заявлением она повернулась и вышла так быстро, что юбки запутались в ногах.

Рен снова погрузился в свою тоскливую и блаженную тишину, сумев выбросить из головы роскошные пышные груди жены. Как они приподнимались, когда она скрещивала под ними руки и стояла с высоко поднятым подбородком, сверкая глазами и притопывая ногой в раздражающем ритме.

Он так и не понял, что ее разозлило. Но ему очень понравились розовые пятна на скулах и то, как ее грудь подрагивала в такт упрямой ножке!

Громкий лязг и треск ударили в уши. Оторванный от приятных мыслей, он увидел, как Калли швырнула на пол огромную охапку приспособлений для чистки: метлу, ведра, тряпки…

Отряхнув руки, она широко улыбнулась.

— В таком случае давай приступим!

Откровенно говоря, раньше Рен никогда не считал себя трусом. Но женщина с этим странным целеустремленным взглядом и охапкой метел и тряпок…

Он буквально вылетел из комнаты. А когда она удвоила усилия — покинул дом.

Пока Рен шел по дорожке, придерживая полы развевающегося плаща, не зная, куда идет, и желая только оказаться подальше отсюда, он понял, что маленькая плутовка добилась своего.

Он гуляет.

Месть местью, а Калли наслаждалась хорошей весенней уборкой. И пусть у нее не было помощников, но и медведь в доме ни к чему! Так или иначе, она с удовольствием подметала ковер, чистила, пусть и не слишком тщательно, заброшенную мебель, надраивала камин и выгребала золу. Стекла, освободившись от многолетнего налета угольной копоти и свечной сажи, сияли. Сквозь них струился дневной свет, отчего комната преобразилась.

Но Калли все же была не полностью довольна. Чистыми окна были только изнутри. Снаружи они требовали хорошей жесткой щетки и как минимум ведра уксуса. Глянув на поросший мхом булыжник далеко внизу, под подоконниками второго этажа, она прикусила губу.

Да, ей понадобится и лестница.

Рен бродил по округе, пока не решил, что вовремя улизнул. Потом прошел еще немного, на всякий случай. И тут вдруг почувствовал, что ему не хочется возвращаться. День выдался прекрасным: холодным, но солнечным, и в воздухе пахло пряной зеленью, молодыми листочками и свежевспаханной землей, а где-то наверняка уже цвели цветы.

Он глубоко дышал, наслаждаясь чистым воздухом и трогательной красотой котсуолдской земли. Все это принадлежало ему.

«Какая поразительная мысль!»

И все же, почему поразительная? Он вступил в наследство более трех лет назад. Должно быть, ехал сюда именно по этой дорожке. И все же он успел позабыть свой приезд. Помнится, он подошел к порогу, велел разгрузить багаж и отослал кучера. Генри и Беатрис предложили нанять кухарку, но вместо этого он попросил их организовать регулярную доставку продуктов и, став мизантропом, спрятался в своей норе, подобно раненому лису.

Рен поднялся на небольшой холмик и остановился, наслаждаясь приятной усталостью и холодным свежим воздухом. Перед ним простирались поля, разделенные каменными оградами того же медово-золотистого камня, из которого был выстроен Эмберделл. Они змеились по склонам неровными линиями, следуя скорее рельефу земли, а не воле владельца. Если бы не почти идеальные борозды, можно было бы представить, будто это чешуя, покрывающая спину спящего гигантского дракона.

Он хотел улыбнуться своим причудливым мыслям, но при этом ощутил, как уголок губы неприятно потянул шрам. Улыбка умерла, еще не родившись.

Более трех лёт он ни разу не обходил свое поместье?!

Хороший же он хозяин!

Но опять же, какой в этом был смысл? Он с каждым днем все больше «тает». Спина все сильнее гнется, по мере того как растет боль. Если он позаботится пересчитать все свои физические недостатки, станет ясно, что ухудшение идет по всем фронтам. Немногие оставшиеся дни он предпочитал проводить в пьянстве, предаваясь мрачным думам о прошлом, и, возможно, временами валяться в постели.

Не сейчас, к сожалению. Скоро.

Скоро он увлечет жену чарами своих пока еще неудовлетворенных желаний настолько, что она с радостью вытерпит его, изуродованного.

Как приятно в такой день стоять на холме и думать о желанной Каллиопе, жизнерадостной, сильной, той, которая желает его не менее сильно.

Может, она уже закончила уборку и ушла?

Ноги сами понесли его к дому. А может, она, испачкавшись, снова вздумает принять ванну?

Лестница, найденная Калли в садовом сарае, была старой и шаткой. Сначала она задалась вопросом, безопасно ли на нее взбираться, но решила действовать по-своему. Настойчивость дороже безопасности. Она прислонила лестницу к стене дома и установила ножки между булыжниками. Когда она стала подниматься, лестница показалась довольно крепкой, поэтому Калли продолжала осторожно взбираться, пробуя ногой каждую ступеньку.

Лестница была достаточно высока, чтобы достать до всех оконных стекол. Теперь ее маленький рост не был помехой! Нечто совершенно для нее новое!

Одна комната убрана от начала и до конца, изнутри и снаружи. Интересно, что теперь подумает мистер Портер о своем чисто мужском бегстве от домашних дел?

Медленно нагнувшись, она погрузила щетку в стоявшее на внешнем подоконнике ведро с уксусным раствором. И встала на цыпочки, чтобы дотянуться до верхнего переплета.

«Черт! Не хватает всего нескольких дюймов!»

Она злобно уставилась на недосягаемый оконный переплет. Щетка не доставала до верхней части стекла, и ничего не поделать. Придется спуститься, переставить лестницу и снова подняться или…

Наверное, не так уж опасно — перебраться с лестницы на подоконник. Кроме того, камень крепче, чем какая-то древняя лестница. И тогда недоступное стекло легко поддастся щетке, пропитанной уксусом. Пять минут, и все сделано идеально! Но внезапный грохот сотряс ее тело.

Скользкая щетка вылетела из руки, и Калли в ужасе схватилась за оконную раму, наблюдая, как щетка падает ниже, ниже… чтобы покатиться по булыжникам рядом с обломками старой лестницы.

Сейчас она первая признала бы пользу употребления непристойных слов. Хорошо, что Дейд ее не слышит!

Что же, всегда можно открыть окно…

И тут она ясно вспомнила, что машинально задвинула шпингалет, когда закрывала окно.

С начала до конца, черт бы все побрал!

Тут явно пригодятся еще несколько отборных ругательств! Слава богу, у нее обширный словарь! Спасибо пятерым братьям, в конце концов!

Калли долго стояла, прислонившись лбом к холодному мокрому стеклу, и ждала, пока успокоится дыхание и сердце начнет биться не так часто.

«Думай, идиотка! Думай хорошенько!..»

Отсутствие лестницы означало, что теперь спуститься она не сможет. Запертое окно означало, что влезть в комнату нет возможности. Может, подняться…

Нет. Только не выше! Она не в состоянии выпустить каменные выступы по обе стороны от окна, в которые вцепилась мертвой хваткой.

Разбить стекло и отодвинуть шпингалет.

Да. Хорошая мысль. Тяжелая деревянная щетка вполне послужит орудием.

Черт!

Она осторожно выпустила каменный выступ и подняла руку. Удар ладонью заставил старое толстое стекло глухо звякнуть. Не более того.

К тому же так она сильно поранится. Может, локтем?

Одно неловкое движение, и подошвы башмаков поехали по мокрому скользкому камню, и она уже падает…

Вырвавшийся вопль был совершенно непроизвольным. Как и безумные попытки схватиться за какую-нибудь опору. И она нашла: довольно глубокую выемку, которую время и дождь выбили в подоконнике, в том месте, где оконная рама примыкала к проему. Падение замедлилось, но при этом боль в пальцах стала невыносимой.

— Помогите!!!

Кричать, конечно, не было смысла. В чертовом доме ни души.

— Помогите!!!!

Калли повисла на руках. Ноги болтались в воздухе, она тщетно пыталась найти опору между большими камнями. Мешало платье, и она прокляла все на свете. В этот момент она мечтала о появлении хоть кого-нибудь.

Ни души. Ни одного человека на много миль вокруг.

С вершины холма, к юго-востоку от дома, Рену открылся поразительный вид на Эмберделл-Мэнор, сияющий, как замок из золота, в косых лучах заходящего солнца. Он сделал себе трон из большого, нагретого солнцем валуна и долго оглядывал свою империю. Совсем неплохо.

Для чудовища. Вот только сегодня он не чувствовал себя таким чудовищем. Как обычно. Для Рена наступающий вечер обычно означал скованность и боль. И необходимость открыть новую бутылку, чтобы эту боль утопить.

Но не в этот раз. Он прошел по холмам не менее пяти миль, неуклюже взбираясь на каменные ограды и топая по крошечным ручейкам, не трудясь их перескакивать. Он устал, взмок от пота, а сапоги стали, неприятно влажными.

Но никакой скованности. Боль по-прежнему полосовала спину от плеч до поясницы, и все же даже она была какой-то другой. Не такой жестокой. Не такой мучительной. Он даже стал мечтать о сытном обеде и, возможно, коротком сне этой ночью. Да, он выпьет вина. Но сейчас его больше интересует новобрачная в одной сорочке или вообще ни в чем, кроме воды в ванне… он будет кормить ее кексом по кусочку. Сегодня не стоит топить разум в спиртном.

С энтузиазмом, который сам Рен находил довольно забавным, он выпрямился, перестав походить на гаргулью, и направился к огромному зданию.

Направился к дому.

Калли больше не могла держаться. Каменный подоконник словно старался избавиться от отчаянно цеплявшихся, скользких от птичьего помета рук. Ее тянуло вниз, и она сожалела о каждом куске проглоченного утром кекса. Вопли и проклятия так и рвались из горла. Но не потому, что она надеялась, будто ее услышат. Она просто не могла позволить себе безропотно умереть.

В конце концов она Уортингтон!

Кажется, ее пальцы теряют последнюю жалкую опору. Неумолимый камень, очевидно, с самого начала составивший против нее заговор, теперь наносил последнее оскорбление, обдирая кожу от подмышки до ладони, несмотря на то что она из последних сил боролась за жизнь.

— Яйца святого Георгияаааааааааа!

Удар сотряс Калли от пальцев ног до макушки, окончательно помутив разум и вытеснив последний воздух из легких. Она лежала неподвижно, не дыша, не вполне придя в себя, и очень заинтересованная в том, чтобы очнуться по-настоящему, что, собственно говоря, совершенно бесполезно, если умирать медленной смертью. Жаль, что окно располагалось не на верхнем этаже. Тогда ее душа уже вознеслась бы в небо, а сейчас разбитое тело лежит на булыжниках. Только она не чувствовала себя искалеченной. Попка ужасно болела. И голова тоже. А отсутствие воздуха было крайне неприятно, и, помимо всего прочего, она, кажется, прикусила язык, потому что во рту стоял металлический вкус крови. Да. Но все это не так уж плохо…

Легкие снова наполнились хриплым, стонущим звуком.

Лежавшая на нем девушка со свистом втянула в себя воздух. Рен благодарно закрыл глаза. Она жива.

Это самое важное. Сейчас он не мог понять, почему, но где-то в глубине души чувствовал явное облегчение от этого факта.

Но кое о чем ему было трудно думать. О безумной боли, разламывавшей спину и плечо. И еще: чувство было такое, что мозги утекают из пробитого черепа на булыжник двора.

Зато в его руке уютно устроилась теплая полная грудь, вздымавшаяся с каждым хриплым вдохом. Джентльмен наверняка разжал бы пальцы.

Но Рен считал, что заслужил это. Как плату за услуги.

Почему это глупое создание висело на подоконнике? Может, она совершенно рехнулась?

— Какого черта ты вытворяешь? Почему висела на окне? Или совсем с ума сошла?

Он вдруг сообразил, что кричит, отчего головная боль еще усилилась. Но при мысли о моменте, когда он свернул за угол и увидел, как она скользит вниз…

— Чертова дурочка!

Она лежала на нем, спиной на его груди, кашляя и чихая, пытаясь дышать ровнее, пока он изо всех сил сжимал ее груди и орал в ухо.

«Абсурд! Смехотворный абсурд!»

Но ему было не до смеха.

Он подумал, что сердце остановится навеки, когда увидел, как она летит вниз, и не успевал добежать, не мог заставить свое искалеченное тело двигаться достаточно быстро. Отчаянно потянулся, бросился на землю между ней и булыжниками, которые вот-вот изломают ее. Искалечат. Изуродуют, как изуродован он.

— Ты безумный, лишающий рассудка, рехнувшийся, безмозглый проклятый кошмар, а не женщина!

Свистящее дыхание превратилось в сдавленные всхлипы. О дьявол! Ему не следовало вопить на нее. Бедная испуганная…

«Ад и проклятье! Этот безумный маленький ужас смеется!»

Рен едва не столкнул ее с себя. Но тут же вспомнил, что где-то потерял капюшон.

Он не может допустить, чтобы она его увидела.

Рен отнял руку от теплой мягкой груди — какая жалость, что приходится это делать, — и накрыл ладонью ее глаза. По какой-то причине это еще больше ее развеселило. Она не просто смеялась, а хохотала во весь голос, выгибаясь в его объятиях и едва не визжа от смеха.

Рен неловко сел, продолжая закрывать ей глаза. Потащил себе на колени. И чувствовал, как шрам тянет уголок рта, расплывшегося в глупой улыбке. Совершенно безумная особа! Просто чудо, что она до сих пор цела и невредима!

Огромное облегчение немного смягчило его ярость.

Оглядевшись, он сразу понял, что произошло. Обломки старой лестницы валялись на булыжниках. Тут же лежали щетка и помятое ведро. Рен поднял глаза. Грязная вода все еще капала с подоконника.

— О чем ты думала? Эта лестница, возможно, на много десятилетий старше тебя!

Она все еще хихикала, даже не пытаясь убрать его ладонь с глаз.

— Совершенно крепкая лестница.

— Очевидно, нет, если она под тобой сломалась.

Она глубоко вздохнула.

— Не сломалась. — Господи, как хорошо дышать. — Просто свалилась, я была не на подоконнике.

— Вздор!

— Нет, если кто-то ее толкнул.

Значит, она не просто безумна, но еще и подозрительна!

— Здесь никого нет на целую милю в округе, кроме нас с тобой. А это точно был не я.

— Нет-нет, конечно, это не ты.

Ад и проклятье!

— Это был не я!

— Знаю. И ничуть вас не подозреваю. Ни чуточки… честное слово.

Но голос у нее был не слишком уверенным. Кипевший гневом Рен уставился на пресловутый подоконник, а потом на чертову лестницу.

И понял, что во всем виноват он.

Госпожа Эмберделл-Мэнора едва не умерла, пытаясь вымыть собственные окна.

Это из-за него. Именно он отказался нанять слуг! Он виноват в том, что славная, разумная, ну, может, и не совсем разумная, но уж точно не сумасшедшая, молодая женщина живет, словно отшельник в пещере.

Он едва не убил ее. А они женаты всего два дня!

Глава 8

Поразмыслив, Атти решила, что убить человека не слишком трудно. Своровать баночку засахаренного имбиря с прилавка рыночного лотка с пряностями, приобрести при этом за деньги небольшой пакетик корицы, и все это с широко раскрытыми невинными глазами.

Торговец пряностями взглянул на нее. Но не заметил, как ручка корзины неожиданно от тяжести врезалась в сгиб руки маленькой девочки. Атти задалась вопросом: что если все нераскрытые убийства совершаются детьми? Честное слово, иногда очень удобно быть невидимкой!

Едва войдя в дом, она бросилась на кухню, отдала Филпотт заказанную корицу и исчезла за дверью, прежде чем женщина успела обернуться.

С корзиной в руках Атти легко бежала по коридору, как человек, привыкший обходить всякий хлам, которым был забит дом.

«Как это люди живут в чисто прибранных комнатах?»

Она ловко миновала спальни братьев и сестер, наизусть зная все скрипучие участки пола и умело их обходя.

Дом представлял собой огромный захламленный лабиринт. Но Атти знала, где что находится, и любила каждый квадратный дюйм своего жилища.

Очутившись, наконец, у своей двери, она заперлась в маленькой комнатке: никто не хотел спать с ней в одной комнате из-за ее манеры метаться, брыкаться и громко разговаривать во сне: привычек, которые она приобрела в мудром трехлетнем возрасте. Поставив большую банку с имбирем в центре ковра, она залезла под кровать, за шкатулкой с лекарствами Филпотт, которую вчера у нее украла.

Экономка была хорошо известна постоянными жалобами на здоровье, вызванными не столько болезнью, сколько нежеланием обслуживать тех, кто вырастал настолько, что возвышался над сиденьем стула.

Подняв крышку шкатулки, девочка с довольным видом уставилась на аккуратно сложенные бумажные пакетики.

Филпотт принимала по одному порошку с вечерним чаем. Если один порошок действует как мягкое слабительное, то сотня убьет человека наверняка!

Атти пересчитала свое сокровище и с разочарованием убедилась, что пакетиков всего девяносто пять. С гримасой гневного неодобрения она стала опустошать пакетики в тазик для умывания. Вскоре на дне собралась маленькая горка кристалликов. Атти мучили опасения, что возвращение Калли в лоно семьи может не состояться.

Но она все-таки была Уортингтон, а Уортингтоны всегда стоят на своем. Поэтому упрямо продолжала опустошать пакетики, пока вокруг не образовалась куча бумажных обрывков. Горка кристалликов слабительного, сильно напоминавшая горсть песка, значительно увеличилась.

Затем девочка вывалила в тазик содержимое банки с имбирем. Коричневые, покрытые сахаром кусочки легко смешались с зельем.

Потом Атти сложила все обратно в банку и старательно закупорила металлическим зажимом. Окинула дело рук своих критическим взглядом и решила, что ее репутация злого гения вполне оправданна. Теперь никто не мог бы сказать, что имбирь «отравлен»!

Тщательно вымыв руки и тазик — она не так глупа, чтобы оставлять улики, — малолетняя злоумышленница высыпала обрывки пакетиков на горящие в камине уголья. Украсив банку лентой и запиской с пожеланием всех благ новобрачным, написанной не ее каракулями, а красивыми буквами с завитушками, которые, по ее мнению, пристали какой-нибудь пустоголовой леди из общества, она старательно завернула «подарок» в оберточную бумагу и снова спрятала на дне корзинки.

Остается только днем отослать зелье по почте. Посылка прибудет менее чем через сутки, а потом мистер Портер съест имбирь и умрет.

Атти улыбнулась. Она не волновалась за старшую сестру, потому что та ненавидела засахаренный имбирь.

Калли принесла в свою спальню поднос с кувшинами горячей и холодной воды, солью с травами и с тарелкой с толстыми ломтями говядины и желтоватого сыра. Она полюбила этот сыр, должно быть, изделие местного сыровара, потому что раньше ничего подобного не пробовала. Возможно, ей будет не хватать его, когда она уедет.

Сегодня огонь в камине был зажжен — днем она принесла полное ведерко угля, после того как наполнила ящик для угля в кабинете мистера Портера. Калли готова была сделать то же самое и в его спальне, если бы знала, в какой из десятка неубранных грязных комнат он обитает.

«Что же, пусть спит в своем проклятом кабинете!»

Она помедлила, перед тем как расстелить на коврике перед камином вытряхнутый чехол для мебели. А если он захочет спать здесь, с ней?

Калли медленно сняла платье и сорочку. Прежде чем повесить одежду, она вынула из кармана жемчужину за сегодняшнюю ванну.

Она подошла к туалетному столику и положила жемчужину в маленькую чашу-раковину рядом с первой. Два шарика сияли в слабом свете, источаемом свечой на другом конце комнаты.

«На это уйдет целая вечность».

Мысль эта, похоже, не так сильно расстраивала ее, как накануне.

Взяв кое-что со столика, она опустилась на колени, на расстеленную перед камином парусину. Прежде всего собрала волосы на затылке, решив расчесать их, когда вся пыль, собравшаяся после нелегкого дня, будет смыта.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»