Время прощать Марч Миа
Изабел заставила себя сосредоточить взгляд на палате для новорожденных, на спящих младенцах, завернутых в знакомые белые с голубым одеяльца. Внутренний голос велел ей прийти сюда завтра и справиться, нужна ли волонтерская помощь в отделении для новорожденных. Изабел глубоко вздохнула.
«Я смогу подержать малышей, которых нужно успокоить, погладить пальчики крохотных новорожденных в отделении интенсивной терапии, покормить из бутылочки…»
Изабел, проведя в больнице годы в качестве добровольного помощника только что пережившим потерю людям, не чувствовала, что могла бы стать волонтером в отделении для новорожденных, словно заключенный ею договор означал, что она может смотреть, но не касаться.
Когда она вернулась с чаем и маффином с черной смородиной, любимой начинкой Лолли, хотя по сравнению с выпечкой Кэт он обещал быть безвкусным, кузина все еще разговаривала с ординатором. Изабел заглянула в палату Лолли, и та знаком пригласила ее войти.
– Великолепно, спасибо, Изабел, – поблагодарила тетка, глотнув чаю. – Пока не забыла… Я хочу, Изабел, чтобы ты кое-что для меня сделала.
– Конечно, все, что угодно.
Изабел уже чувствовала себя гораздо увереннее в гостиничных делах. Завела блокнот, заполненный пометками о том, за чем нужно проследить.
– Твоя мать вела дневник, ты знала об этом?
– Нет… – Изабел застыла.
– Когда я убирала в спальне твоей матери, тогда, много лет назад, я их нашла, два, за последний год ее жизни. Она посещала занятия по ведению дневника в досуговом центре. Я часто перечитывала их, когда только потеряла свою сестру, просто чтобы чувствовать ее присутствие, слышать ее голос. Она писала о том, что приготовит на ужин, о том, что Джун получила солнечный ожог, что ты выглядишь такой красивой, такой взрослой в платье для танцев – просто повседневные семейные дела без всяких прикрас, и я ощущала ее рядом со мной.
Изабел с минуту смотрела на Лолли, изумленная, что та говорит о своей сестре, матери Изабел. И с такой теплотой. Лолли никогда не принадлежала к тем, кто предается воспоминаниям.
«Может, Лолли делает это, потому что не знает, сколько ей осталось времени», – осознала Изабел, и все внутри у нее сжалось.
Она подошла к окну, чтобы иметь возможность смотреть на что-то еще, а не только на Лолли. Ей невыносима была мысль, что тетка может расплакаться. И ей не хотелось знать о существовании дневников. О словах матери. Особенно за тот последний год. Их самый худший год.
– Ты не найдешь их для меня? – попросила Лолли. – Я знаю, в полуподвале полная неразбериха, но они лежат в одном из сундуков… Ты знаешь, как она любила эти старомодные сундуки и покупала их на блошиных рынках.
Напоминание об этом вызвало улыбку Изабел, и она повернулась к Лолли.
– Больше всего она любила сундуки с наклейками.
Мать возвращалась домой с очередным сундуком, и отец Изабел закатывал глаза и спрашивал: «И куда же, Элли, ты собираешься его поставить?» А она улыбалась и отвечала: «Но посмотри, этот сундук побывал в Индонезии! На Бали! И в Австралии!» Изабел вспомнила, как ее мать закрыла глаза и проговорила: «Боже, как бы я хотела увидеть кенгуру А ты, Изабел?» Изабел, даже пребывая в настроении конца света, с наушниками, громкость в которых, как ни странно, убавила, отозвалась: «Вообще-то да. Это мне хотелось бы увидеть». Ее мать торжествующе повернулась к отцу: «Видишь, прыгающие кенгуру привлекли даже Изабел». Это укололо ее, «даже Изабел», но она это заслужила, недовольная домом и «комендантским часом», который постоянно нарушала, и домашним распорядком, на который редко обращала внимание.
Они так и не съездили в Австралию, так и не увидели кенгуру, но на шестнадцатилетие мать подарила ей серебряный браслет с серебряным брелоком в виде крохотного кенгуру. Изабел носила его много лет, не снимая, даже на свадьбе.
– Он прекрасно сочетается с твоим платьем, – с благоговением прошептал ей Эдвард у алтаря. – Словно она здесь.
Изабел закрыла глаза, отдаваясь обоим воспоминаниям. И еще одному, о том дне два года назад, когда только хотела отхлебнуть капуччино в «Старбаксе», как вдруг поняла, что браслета нет. Потерян. В панике она восстановила весь свой путь, заставила сотрудника, готовившего кофе, открыть пакет с мусором, чтобы поискать браслет и там, но так и не нашла. Ни на парковке, ни у себя в машине, ни во всех других местах, где в тот день побывала. Она дала объявления, предлагая деньги, но никто не откликнулся.
– Мне бы хотелось снова перечитать эти дневники, – произнесла Лолли. Она сделала глоток чая, откусила кусочек маффина. – Почувствовать сестру рядом, услышать ее голос, понимаешь?
– Сегодня же их найду, – пообещала Изабел.
«А сама их читать не стану, – решила она про себя. – Между записями о запеченном омаре и находках на блошином рынке мать, наверное, оставила упоминание и о том, сколько горя я принесла ей и отцу. „Ты нас уничтожаешь“, – сказала она мне за несколько месяцев до своей гибели. Мне ни к чему ворошить прошлое».
– Я знаю, у вас с матерью были трения, – вздохнула Лолли, глянув на племянницу. – Но ты тоже, возможно, захочешь прочитать эти дневники. Важно знать правду о ситуации, а не свои представления о ней. Я не знаю, сколько мне осталось, Изабел. Недели? Месяцы? И теперь все это кажется таким глупым – вся эта напряженность в отношениях и отчужденность, отсутствие общения с родней, поведение друг с другом, как с чужими. Я тоже в этом виновата. Но это неправильно.
– Я не хочу вспоминать, какой была, – пробормотала Изабел, стоя у окна.
– Из дневников ты не узнаешь, какой была ты. Они расскажут, какой была твоя мать, о чем она думала. Ее подлинные мысли. А не то, о чем она думала, по твоему мнению. Не о том, какой, как ты полагаешь, она считала тебя. Ты очень многого не знаешь о своей матери.
Изабел глубоко вздохнула. Ей не хотелось читать дневники матери, и она знала, что не станет, не сможет. Столько всего происходит сейчас, и один вид материнского почерка может подтолкнуть Изабел к краю. Но тетка сидела с иглой, через которую в ее кровь вливался яд, и со слезами на глазах. Поэтому Изабел просто взяла ее за руку, крепко сжала и снова заверила, что найдет дневники.
Изабел потребовалось несколько часов, чтобы заставить себя открыть дверь в полуподвал, которая находилась в коротком коридоре между кухонной дверью и задней лестницей, и спуститься по скрипучим деревянным ступеням. Полуподвал был заставлен старой мебелью, которую Лолли планировала заново отполировать или продать, и мебелью из бывшей квартиры Изабел и Джун в доме на две семьи, которую снимали их родители. Изабел сохранила свой комод, старинный, с овальным зеркалом, и заново его отполировала, так что он мало напоминал рухлядь. К стене с полками, заставленными всякой всячиной – от земли для цветов до разбавителя для красок, – были прислонены спинки кровати ее родителей. А дальше, у ряда коротких узких окошек, стояли старые сундуки ее матери.
Изабел насчитала их семь, составленных один на другой в два ряда на выцветшем старом коврике. Она сняла верхний, села, скрестив ноги, на коврик и откинула тонкую деревянную крышку. Одежда. Аккуратно сложенные рубашки и свитера.
Много лет назад Лолли велела Изабел и Джун пересмотреть вещи и взять, что понравится, остальное хотела отдать на благотворительность. Но очевидно, тетка ни от чего не сумела избавиться.
Изабел сунула ладони под свитера и рубашки в поисках дневников. Лолли сказала, что их два, в твердом переплете, обтянутом красной тканью, на обложке каждого вышит силуэт ангела. Если бы они там лежали, она их нащупала бы, но, кроме одежды, в сундучке ничего не было. Изабел почувствовала себя немного виноватой за испытанное ею облегчение.
Она исследовала еще два сундука, но дневников не было и там. Лолли сказала, что в последний раз она перечитывала их сразу после смерти матери Изабел – пятнадцать лет назад. Возможно, она запамятовала, куда их убрала. Или дневники окажутся в последнем сундуке – по закону Мерфи.
На дне третьего сундука, который осматривала Изабел, она увидела один из любимых свитеров матери – бледно-розовый, с треугольным вырезом. За несколько дней до несчастного случая мать была в этом свитере, когда кричала на Изабел за то, что дочь прогуляла два урока и была застигнута (матерью одной из подруг Джун) купающейся нагишом с двумя парнями. Изабел завопила что-то вроде «подумаешь, важность», и мать схватила ее за руку, крепко. Это потрясло Изабел, но мать притянула ее к себе и крепко обняла.
– Важность в том, что я очень люблю тебя, дочка. Мне небезразлично все, что ты делаешь, все, что ты собой представляешь. Вот в чем важность. – Мгновение Изабел не сопротивлялась объятиям, надеясь, что та ничего больше не скажет и отпустит ее, но мать продолжила: – Жаль, что я не могу до тебя достучаться. Заставить тебя заботиться о себе.
Изабел стала вырываться, чтобы уйти, но мать только крепче ее обняла.
– Я люблю тебя, – тихо проговорила она, – хочешь ты этого или нет.
«Я хочу», – подумала Изабел.
Она убежала в свою комнату, хлопнув дверью, чем вызвала новое недовольство, потому что побеспокоила Джун, готовившуюся к контрольной работе.
Изабел вытащила свитер и вдохнула его запах. От свитера шел слабый аромат духов, которыми всегда душилась ее мать – «Коко» от Шанель. Изабел вспомнила время, когда ей было четырнадцать лет, и она находилась под огромным впечатлением от трех распущенных девиц, которым было плевать, что о них подумают другие. Тогда Изабел не понимала, конечно, что им было наплевать и на себя тоже, как всегда говорила о них ее мать. И еще подчеркивала, что у них нет чувства собственного достоинства. Девицы славились своими выходками, а Изабел не проявляла индивидуальность. В один прекрасный день она незаметно для себя прошла на виду у всей школы испытание, когда одна из тех девчонок дала ей две сигареты, объяснив, что мать обыщет ее, так пусть Изабел спрячет их до завтра. Вот так Изабел попала в ту компанию. На следующий день она позаимствовала у подруги юбку – обтягивающую и сексуальную. Затем пару классных джинсов. Одолжила поносить черные кожаные сапоги до колен. К следующей неделе она уже подводила глаза и носила серьги в виде больших колец.
– Это временно, не трогай ее, – просила мать отца, который недвусмысленно выражал недовольство внешним видом дочери.
Но период затянулся до недели после несчастного случая. Когда Эдвард сказал ей, что у нее такие красивые глаза, если бы только можно было их разглядеть, она смыла макияж.
– Гораздо лучше. Ты такая красивая! – воскликнул Эдвард.
В те дни она выбирала одежду из дальнего угла своего гардероба, одежду, на покупке которой настояла мать в надежде, что дочь станет одеваться как нормальный подросток. «Подруги» были ошеломлены трагедией. Они, как и многие другие, не знали, что сказать. Просто бросили ее. Даже не пришли на похороны.
– Я очень сожалею, что так ужасно себя вела, – прошептала Изабел, обращаясь к свитеру.
Вместо того чтобы почувствовать себя ужасно, как всегда, вспоминая то время, она почувствовала себя… хорошо. Можно подумать, что, извинившись перед маминым любимым свитером, который до сих пор источал ее аромат, она извинилась перед матерью. Перед собой.
Изабел встала, держа свитер в руке, не в состоянии искать в следующем сундуке, по крайней мере сегодня.
«Скажу, что искала дневники, покажу в качестве доказательства свитер и пообещаю обследовать остальные сундуки завтра», – решила Изабел.
Кинув последний взгляд на вещи родителей, она поднялась по ступенькам и закрыла дверь. Шагая по главной лестнице, она услышала, как открылась входная дверь и раздались громкие голоса.
– Перестань обращаться со мной, как с Эмми! – кричала девочка. Дочь-подросток Гриффина Дина. – Мне четырнадцать лет! Это просто прогулка!
Гриффин закрыл за собой дверь.
– Алекса, ты не пойдешь гулять с незнакомым мальчиком. Точка. Особенно в… – он глянул на свои часы, – половине девятого вечера.
– Тогда зачем ты заставил меня приехать сюда, если я не могу ничего делать? – завопила Алекса, по щекам ее струились слезы.
Развернувшись, она взбежала по лестнице мимо Изабел, едва не столкнувшись с ней. Хлопнула дверь.
Изабел не имела намерения оказаться в гуще семейной драмы семьи Дин, но так уж вышло. Она ожидала, что Гриффин застенчиво улыбнется и скажет: «Подростки», но он, закрыв глаза, стоял совсем неподвижно. Изабел подумала, он и сам сейчас заплачет.
– Я тоже была такая, – произнесла она, спустившись по ступенькам и остановившись на площадке лестницы. – Даже, думаю, именно это я говорила своему отцу, и он отвечал мне именно такими словами.
Дин посмотрел на нее.
– И вы убегали наверх с криком и плачем? И хлопали дверями?
– О да. Неоднократно.
– Но все обошлось? Все будет хорошо? – спросил он впервые с намеком на улыбку.
– Полагаю, да. Но как бы я хотела вернуться и многое изменить.
На втором этаже открылась дверь и тихий голосок позвал:
– Папа…
– Алекса, видимо, разбудила Эмми. – Гриффин покачал головой, устремляясь вверх по лестнице. – Она редко просыпается, если уж уснула с вечера, – пояснил он через плечо. – Если только Алекса не хлопнет дверью. В последнее время она очень часто это делает.
– Папа, – проговорила, стоя на лестничной площадке, девочка. Она сжимала в руках мягкую игрушку – желтого кролика. – Я пить хочу. Можно мне горячего шоколадного молока?
– Кухня открыта? – Гриффин Дин повернулся к Изабел.
– Конечно.
Она подождала, пока Гриффин возьмет Эмми на руки и отнесет ее вниз, потом повела их на кухню.
– Можно мне там посидеть? – Эмми показала на плетеное кресло-качалку «папасан» Кэт с мягкой круглой розовой подушкой.
– Конечно, можно, – ответила Изабел, наблюдая, как малышка неторопливо идет к стулу.
Красивая девочка. Блестящие темно-каштановые волосы с проблеском меди, глаза почти такого же цвета.
Пока Изабел готовила горячий шоколад, она предложила Гриффину что-нибудь выпить. Тот отказался, взял Эмми на руки, уселся на большой розовый стул и начал шепотом рассказывать сказку про Златовласку. Закончив, поцеловал Эмми в голову.
Изабел подала девочке не слишком горячий шоколад в розовой, в белый горошек, пластмассовой чашечке.
Делая глоток, потом другой, Эмми рассматривала Изабел.
– Ты красивая, – наконец выдала она.
Изабел почувствовала, что краснеет.
– Спасибо. Ты, по-моему, тоже красивая.
– Я люблю, когда мама расчесывает мне волосы. Перед сном. Теперь это делает Лекса.
– Хочешь, я расчешу тебе волосы, Эмми? – спросила Изабел.
Девочка посмотрела на нее, потом покачала головой и уткнулась лицом в грудь отцу.
Гриффин отдал Изабел розовую чашку.
– Пойдем, моя хорошая, в кровать. Спокойной ночи. – Он улыбнулся Изабел, и они ушли.
Изабел ждала, что он спустится и она предложит ему пива, вина или кофе, но когда натерла с полиролью все мыслимые поверхности и подмела все коврики в коридорах и гостиной, сообразила, что прошло уже больше часа, и Гриффин не вернется. Никогда Изабел не испытывала такого сильного желания посидеть с кем-нибудь на улице, вдыхая насыщенный ветром августовский воздух, и не разговаривать.
Глава 8
За первые три часа работы менеджером в бутбейском магазине «Букс бразерс» Джун продала четыре романа, две биографии, путеводитель по северу Новой Англии, пять книг по специальному заказу, всего более чем на триста долларов разных покупок, и более чем на двести долларов продала детских книг группе «Мама и я», которая забрела в магазин после часового перерыва на кофе, проходящего в кафе через дорогу.
Отличное утро даже для пятницы уик-энда Дня труда. И для нее лично. В Бутбей-Харборе или в другом месте книжный магазин, особенно «Букс бразерс», был территорией Джун и, вероятно, местом, где она чувствовала себя наиболее комфортно. Она сидела в складном парусиновом кресле за прилавком с кассовым аппаратом и прорабатывала список нововведений по программе «Новое в бизнесе». Уже переговорила с Генри о еженедельном книжном клубе и о часе детской сказки. Теперь она обдумывала «Кофейные посиделки» – беседы о книгах, о жизни, мероприятие для раннего вечера, в ходе которого можно приятно провести время за чашкой хорошего кофе и беседой, мероприятие, на которое человек заглянул по пути, посидел и расслабился, а потом прошелся по книжному магазину.
Колокольчик над дверью звякнул. Джун оторвалась от пометок насчет своей новой идеи.
– Джун Нэш? Это ты? – произнес женский голос.
«О нет. Добра не жди», – вздохнула про себя Джун.
Она положила ручку на фирменный блокнот «Букс бразерс», закрепленный на столе, и встретилась взглядом с холодными голубыми глазами Полины Олтмен. Дважды за одно лето. И вместе с двумя ее старыми подругами – Марли Как-там-ее и Кэрри Фиш. Трио сулило учетверенную угрозу: умные, красивые, популярные и отнюдь не любезные.
– Я все гадала, что с тобой случилось с тех пор, как я видела тебя в последний раз! – защебетала Полина, поправляя бретельки белого купальника, выглядывающие из-под сарафана. – Когда видела тебя в последний раз, ты была на сносях.
Большой бриллиант в кольце Кэрри сверкнул на пальце.
– Точно. Полина, ты сказала, что Джун забеременела и бросила колледж. Значит, все это время ты работала здесь?
– Последние семь лет я жила в Портленде. – Джун готова была убить себя за необходимость вообще что-то объяснять. – Но моя тетя серьезно заболела, поэтому я перебралась сюда, чтобы помочь.
Все они покивали с притворным сочувствием. Кроме Марли Как-там-ее, которая слишком увлеклась перелистыванием «Вог» на стойке с журналами.
– Тогда, думаю, ты придешь на встречу выпускников в октябре, – сказала Полина. – Все недоумевали, почему тебя не было на нашей пятилетней встрече, и я деликатно объяснила твою… ситуацию, – добавила она шепотом, словно у Джун было заразное заболевание.
«Встреча выпускников. Ха. Ни за что туда не пойду даже если пойдут Кэт и Изабел. Да и потом на выходные Дня труда половина одноклассников приехала в город», – подумала Джун.
– Все зависит от того, как в конце октября будет чувствовать себя тетя, – произнесла она вслух.
– Конечно, – подхватила Кэрри, любуясь своим кольцом. – Ты слышала? Полина теперь помощник редактора в журнале «Нью-Йорк-сити». Она устроила потрясающую вечеринку в честь этого повышения. О Боже, видела бы ты ее квартиру. Терраса с видом на Эмпайр-стейт-билдинг и миллион огней.
– Здорово, Полина. – Джун ощутила, как в желудке винтом поднимается спазм.
«А ведь это действительно здорово. Это жизнь, которую я хотела».
Пока три женщины бродили среди полок и выставок, Полина ввернула упоминание о своем бойфренде, старшем продюсере на «Эй-би-си ньюс», о летнем отдыхе в Хэмптонсе и новой яхте, которую этим летом купили ее родители, живущие в одном из самых вычурных домов на береговой линии Бутбей-Харбора.
– Очень жаль, что я приехала только на эти выходные. Здесь роскошно. – Полина и Кэрри стояли перед кассой с полными руками книг. – Тебе так повезло, что ты снова будешь жить здесь круглый год, Джуни. В Нью-Йорке так жарко летом.
– Я помню, – кивнула Джун, пробивая их покупки.
Полина взяла литературный бестселлер, мемуары, путеводитель по Мачу-Пикчу и полный комплект «Гарри Поттера» в твердом переплете – для ее «одаренной восьмилетней племянницы». Кэрри купила две кулинарные книги от знаменитостей. А Марли Как-ее-там ничего не купила. Вдвоем Полина и Кэрри истратили целое состояние.
Полина убрала свою золотую кредитную карту в бумажник и взяла сумку с покупками.
– Я недавно навещала свою сестру, пока ее муж был в путешествии, и, Бог ты мой, Джуни, снимаю шляпу перед вами, матерями-одиночками. Вы должны делать все сами без выходных и праздников! Не знаю, как вам это удается.
Снисходительность лилась нескончаемым потоком с блестящих губ Полины и из ее глаз.
– И что еще хуже, – добавила Кэрри, – у матерей-одиночек нет надежного тыла. Вы все делаете сами. Нет мужа, которому можно позвонить, пока он в деловой поездке, чтобы пожаловаться. Это, должно быть, так тяжело и одиноко.
«Боже, как я их ненавижу», – мысленно пожаловалась Джун.
– Джун, если есть минутка, зайди, мне нужна твоя помощь в конторе, – раздался голос Генри Букса из глубины магазина.
«Спасена. Спасибо, Генри», – подумала с облегчением Джун.
Все женщины повернулись и увидели Генри, входящего в свой кабинет.
– Черт, какой сексуальный, – прошептала Кэрри. – Холостяк?
Марли Как-ее-там, имеющая, по мнению Джун, внешность ангела – огромные голубые глаза, лицо сердечком и аккуратная фигурка, – отложила журнал и подошла к подругам.
– Он отличная партия.
Первые ее слова были хотя бы приятными. И точными.
– Боже, Марли, вот почему ты до сих пор одна, – заметила Полина. – Он вряд ли отличная партия. Он владелец книжного магазина. Я тебя умоляю.
– В смысле? – Джун уставилась на Полину.
«Как отвратительно».
– Да ладно, ты знаешь, что я имею в виду. – Полина округлила глаза.
– Да, совершенно точно знаю.
«И мне тебя жаль, – усмехнулась про себя Джун. – Спасибо, что помогла понять. Ты просто гнусная, ничтожная стерва. И мне нет никакого дела, что думают гнусные, ничтожные стервы».
Джун очень надеялась, что Генри не слышал слов Полины, хотя не сомневалась: ему в высшей степени наплевать. Джун не встречала более уверенного в себе человека, чем Генри. Он был тем, кем был, и если вам это не по душе – ваши проблемы.
Джун уже собралась покинуть трех ведьм и отправиться узнать, что же хотел Генри, когда Марли сунула «Вог» назад на стойку и, вернувшись к Полине, почти ткнула ей пальцем в лицо.
– Знаешь что, Полина? Мне опротивела ты и твое отношение, мол, я лучше всех. Ты не лучше. И с меня хватит.
«Вот это да! Давай, Марли», – оживилась Джун.
Глаза Полины расширились, но она быстро пришла в себя.
– Тогда сама добирайся до своей лачуги. – Полина повернулась к выходу, Кэрри с разинутым ртом двинулась за ней. – Я говорила тебе, Кэрри, что она какая-то странная в последнее время. Ну и ну. Ах да, Марли Матерс, ты больше не с нами. – С этими словами Полина распахнула дверь, а Кэрри толкнула стойку с открытками у выхода, и они посыпались на пол.
Эти девушки, конечно, могли окончить среднюю школу…
– Стервы недоразвитые, – проговорила Марли и принялась собирать открытки. Джун подошла помочь и опустилась на колени рядом с Марли. И только тогда заметила, что девушка плачет.
– Они того не стоят, – заметила Джун.
– Это не из-за них, – прошептала Марли. Она вытерла глаза, в которых отражались одновременно страх, огорчение и, как ни странно, счастье. Девушка собрала открытки и передала их Джун, затем шмыгнула в отдел научно-популярной литературы. Через несколько минут она стояла перед кассой, прижав к животу какую-то книгу и прикрыв ее скрещенными руками, будто боялась, как бы кто не увидел, что это.
Но Джун узнала. Она бы где угодно узнала эту книгу, нестандартного размера и знакомую. Джун зашла за прилавок, чтобы пробить чек. Но Марли не подавала ей книгу.
– Марли? – как можно мягче подбодрила ее Джун.
– Я… – Нижняя губа у Марли вновь задрожала, каштановые волосы, подстриженные до плеч, закрыли ее лицо.
Чтобы как-то защитить девушку от посторонних взглядов, Джун сунула книгу в фирменный пакет магазина.
– Пойдем сядем. – Она жестом указала на круглый кофейный столик напротив стойки с журналами.
Джун налила для Марли чашку лимонной воды и села напротив. Марли дрожащими руками обхватила чашку.
– Я только что узнала, что… – Она близко наклонилась к Джун и шепотом произнесла: – Что я…
Она обвела взглядом магазин, словно хотела убедиться, что поблизости нет никого из знакомых. Потом сделала глоток воды. Все, что угодно, похоже, лишь бы не произносить это слово.
Пока «до сих пор одна» Марли кусала губу и разглядывала свои руки, действительно без кольца, Джун ждала, давая ей возможность сказать то, что требовалось сказать. Но лицо девушки сморщилось, и она закрыла глаза.
– Ты выбрала хорошую книгу, – прошептала Джун, сочувственно сжимая руку Марли.
Она помнила, как взяла в библиотеке «Чего ждать, когда ждешь ребенка» и читала ее неделя за неделей, боясь продвинуться дальше, не готовая узнать больше, чем нужно в каждый конкретный момент.
– Я дарю ее тебе, – ласково произнесла Джун. – Но если смогу как-то помочь, ты свяжись со мной, хорошо? Даже если просто захочешь поговорить.
У Джун создалось впечатление, что самые необходимые для Марли знания, сведения о том, чего она могла ожидать, нельзя найти ни в одной книге.
Прозвенел колокольчик, в магазин вошли несколько человек.
– Мне нужно идти. – Марли вскочила. – Пожалуйста, не говори никому. Никто еще не знает.
– Конечно, не скажу.
Марли смотрела на Джун, словно что-то решая.
– Значит, я могу тебе позвонить, если у меня появится вопрос?
Джун написала номер своего сотового телефона на обороте карточки магазина «Букс бразерс».
– Человек, отчитавший Полину Олтмен, мне по душе. – Она улыбнулась, и Марли улыбнулась ей в ответ дрожащей улыбкой, но потом снова посерьезнела. – Правда, Марли, в любое время. Я знаю, что такое быть беременной и одинокой, – прибавила она шепотом.
– Да, конечно. Поэтому я… Спасибо за книгу, – шепнула Марли и выбежала из магазина.
Джун последовала за ней, но когда открыла дверь и выглянула на улицу, то уже не заметила в густой толпе Марли. Джун пошла на склад, чтобы попросить Бин присмотреть за магазином, пока она наконец зайдет к Генри. Практически любой вопрос всегда можно было уладить с мистером Буксом за несколько минут.
Сидя за письменным столом, Генри проверял на компьютере заказы, рядом лежал белый сверток, источающий восхитительный аромат.
– А, вот и ты. Надеюсь, не остыло. – Он взял пакет. – Пойдем выйдем на причал.
Джун улыбнулась и пошла предупредить Бин, что отлучится на ленч минут на двадцать, потом вместе с Генри шагнула под ослепительное солнце. Генри выглядел очень сексуально, Кэрри правильно заметила. Даже просто стоя рядом с ним, шагая рядом, Джун остро ощущала его присутствие, гибкое, мускулистое тело в потертых джинсах и белой рубашке с закатанными до локтя рукавами. То, как ветерок раздувал его каштановые волосы, бросая их ему на шею, на лоб…
Она порадовалась, что немного принарядилась сегодня. Обычно Джун и сама носила джинсы, белую блузку на пуговицах и неизменные сабо винного цвета. Но в этот день надела красивое хлопчатобумажное платье – достаточно официальное и в меру нестрогое для менеджера книжного магазина во второй по оживленности уик-энд летнего туристического сезона. Генри уже сделал ей комплимент по поводу внешности, когда она пришла утром, и то, как он посмотрел на нее, как задержался на ней его взгляд, заставило Джун подумать, что Генри Букс, возможно, перестал наконец видеть в ней только попавшую в беду девчонку.
Они прошли по причалу к его катеру. Генри разулся, закатал джинсы и опустил свои длинные ноги в голубую воду. Джун скинула сандалии и сделала то же самое. Солнце начала сентября ласкало плечи. Генри разложил рядом с собой содержимое пакета: два сандвича с жареной пикшей с соусом тартар и латуком, вкуснейшую жареную картошку, баночку с кетчупом и две бутылки местного лимонада.
– Ты купил это для меня? – спросила Джун.
– Вообще-то я купил это для Ванессы, но она оборвала разговор, велев скормить это моему «драгоценному гребаному катеру».
– Неприятности в раю? – Джун сочувственно глянула на него.
– У нас всегда неприятности, – покачал головой Генри. – Обычно мы мирились быстрее, но в последнее время – я хочу сказать, в последний год – мы без конца ссоримся. Что-то изменилось, понимаешь?
– Честно говоря, не понимаю. А может, и понимаю. Моя единственная большая любовь длилась всего два дня. Я бы не сказала, что этого времени достаточно, чтобы все изменить. Наверное, чего-то не хватило, чтобы начать. Ему, я имею в виду.
Генри посмотрел на Джун, в уголках его глубоко посаженных карих глаз собрались морщинки от солнца.
– А с тех пор?
– Ну, когда Чарли был действительно маленьким, о каких свиданиях могла идти речь. А потом… было несколько увлечений, когда я переехала в Портленд. Несколько друзей твоего брата. Пара клиентов. Электрик, который пришел поправить проводку. Адвокат Джаспера. Моя романтическая жизнь варьировалась от одного-двух свиданий до двухнедельных почти отношений.
– Может, ты просто не влюблялась. Хотел бы я познакомиться с парнем, который завоюет сердце Джун Нэш. Думаю, он должен быть классным.
Она улыбнулась. Генри всегда умел заставить ее почувствовать себя особенной. В отличие от воздействия на нее Полины Олтмен пять минут назад.
– Я ищу отца Чарли. Не знаю, что из этого выйдет.
Он сделал большой глоток лимонада.
– Чарли говорил о проекте с генеалогическим древом, когда я возил его собирать моллюсков.
Джун испустила вздох.
– Как только я объяснила, что мы остаемся здесь на какое-то время, что ему не нужно возвращаться в лагерь, он сразу обрадовался, что не придется сдавать едва заполненное древо. Прибил его к стене над изголовьем своей кровати. – Джун грустно вздохнула. – А вчера вечером, когда я поправляла ему на ночь одеяло, он спросил с такой надеждой в глазах, узнала ли я уже что-нибудь о его отце.
– А ты узнала?
Джун покачала головой:
– Мои поиски абсолютно ни к чему не привели.
Прошла неделя со дня их с Чарли приезда в гостиницу, но о Джоне Смите она знала не больше, чем когда начинала поиск семь лет назад. Во время просмотра несколько дней назад фильма «Дьявол носит „Прада“» она впала в ностальгию и тоску от видов Нью-Йорка, мест, где она бывала, особенно в том ноябре, когда познакомилась с Джоном, и в начале января, когда вернулась в колледж на первых месяцах беременности и с отчаянным желанием найти его.
После обсуждения фильма она ушла наверх и целый час провела в Интернете, рассматривая фотографии Центрального парка, статуи «Ангел вод», рядом с которой они должны были встретиться. На нее нахлынуло прежнее чувство – любовь к Джону, искренняя и полная надежды.
Потом Джун зашла проверить Чарли и получила напоминание о своем обещании найти его отца. Упрекнула себя за то, что предалась воспоминаниям, за жизнь в прошлом, в мире фантазий, и прошерстила подготовительные школы Бангора в штате Мэн в поисках фото учеников. Но несколько попавшихся ей Джонов Смитов не были ее Джоном Смитом. Они оказывались либо светлыми блондинами, или ярко-рыжими, либо чертами лица нисколько не напоминали красивого отца Чарли. Не имели его ярко-зеленых глаз, копны темных волос. Она узнала бы Джона сразу. И его не было ни на одной из страниц, которые она пересмотрела.
Вчера Изабел предположила, что он мог обучаться дома. А Кэт напомнила, что нельзя сбрасывать со счетов школы-интернаты. Они пытались убедить Джун, что она найдет любимого, что не надо оставлять надежду только потому, что его не оказалось ни в одном из выпускных альбомов Бангора.
Джун положила сандвич – внезапно пропал аппетит.
– Вчера вечером Чарли рассказывал мне обо всем, что они могли бы делать вместе с отцом. Рыбачить, собирать моллюсков и ходить в походы с ночевкой. Страшные аттракционы для больших детей на ярмарках. И на лице у него было мечтательное выражение, когда он засыпал. Но потом Чарли открыл глаза и сказал: «Мама, а вдруг мой папа не захочет быть моим папой, потому что у него уже есть другая семья и другие дети?»
Генри сжал ее руку.
– И ты ответила: «Чарли, детка, я хочу, чтобы ты ни о чем не волновался. Особенно потому, что всякий, кто с тобой познакомится, не сможет не полюбить тебя».
Джун уставилась на Генри, жалея, что не может броситься в его объятия и позволить обнять себя.
– Именно так я и ответила. Боже, Генри, из тебя выйдет прекрасный отец.
Он улыбнулся.
– Из меня? Может быть. Однажды.
Генри с ребенком или двумя? Да. Она легко могла это представить. Рыбалка, собирание моллюсков, охота за устрицами и ракушками, прогулки по лесу… Но Джун не могла представить Джона Смита женатым и с детьми. В ее голове он всегда находился в путешествии, с рюкзаком и картой в руках. Человек, который не остепенился.
Она ошибалась так много, что вполне поверила бы, что он мог жениться. Иметь детей. И не проявить интереса к семилетнему сыну, которого никогда не знал, родившемуся в результате его двухдневного романа в Нью-Йорке.
По спине Джун, подбираясь к затылку, пополз холодок.
«А что, если я найду Джона Смита, а тот не хочет, чтобы его находили? А если это ранит Чарли больше, чем вообще не знать отца? Это может вылиться в большие неприятности… Тетя Лолли, может быть, права».
Но она не хотела учить Чарли в духе «а что если». Тайны и страхи нужно учитывать.
«Я продолжу поиск Джона. То, что случится, и будет… жизнью. Может, Джон Смит взглянет на меня и, как в замедленной съемке, подбежит ко мне, скажет, что искал каждый день все семь лет, а затем обрадуется, что у него есть ребенок, сын… Это может случиться».
– В какой-то момент я могу просто оставить эту затею, – кивнула Джун. – Поневоле смириться, как сказала тетя Лолли. Смириться важно, даже если это больно.
– Ну, это еще рано, Джун. Сейчас ты ищешь, и у тебя на то есть важные причины. Если смогу помочь, всегда готов. – Он накрыл ее руку ладонью и одарил своей фирменной обнадеживающей улыбкой.
Джун на мгновение перенеслась назад на семь лет. А Генри тем временем говорил, и она пропустила половину его слов.
– Ты упоминала, – Генри дотронулся до ее плеча, – что он учился в Колби, так? Мы могли бы съездить туда. Вдруг удастся найти адрес его родителей? В Колби тогда могли учиться хоть сто Джонов Смитов, но не сомневаюсь, что из Бангора, штат Мэн, было не больше одного, может, двух.
Джун объяснила, что несколько лет назад она ничего не добилась по телефону от колледжа Колби. («Мы ни под каким видом не можем предоставить вам личную информацию о наших студентах, бывших или настоящих, если только они не подпишут соответствующие документы, разрешающие… В любом случае извините…»)
Читать бесплатно другие книги:
