Правила боя Седов Б.

Глава пятая

Вашингтон, да не тот

Самолет летел над Атлантическим океаном, а я мысленно был в Петербурге.

То, что случилось вчера, гадко царапало душу, заставляло винить себя и искать себе оправдания, а когда человек оправдывается, не важно – перед собой или перед людьми, значит, он уже в чем-то виноват. Чувство собственной вины, наверное, самое страшное, что дано человеку при жизни. Нам, обществу крещеных, но неверующих людей, неведомо очищение покаянием. Я могу, конечно, пойти к доброму батюшке и рассказать ему обо всех своих грехах, реальных или существующих только в моем воображении. Может быть, он даже их мне отпустит, но легче от этого не станет, я буду так же не спать по ночам, пить горькую и затевать ненужные драки с такими же грешниками, как я.

Наташка погибла из-за меня, я виноват в ее гибели, и этот грех невозможно замолить. Я могу только попробовать искупить его кровью и жизнью, пролив кровь и лишив жизни тех людей, что лишили жизни Наташку…

Рейс был чартерный и мы летели в самолете одни – девятнадцать человек в огромном пустом «боинге».

Через полчаса после взлета в самолете установилась легкая домашняя атмосфера. Пацаны расселись своими пятерками по разным углам салона. Стюардессы переобулись, вместо форменных казенных туфелек надели домашние тапки, не утруждающие длинных красивых ног. Кое-кто из них уже подсел к моим солдатикам и смеялся каким-то их шуткам, а как могут пошутить бойцы, я прекрасно представлял.

Ко мне никто не подсаживался, ни солдатушки, бравы-ребятушки, ни красны девицы из «Пан Америкен», словно на лице у меня было написано нечто такое, чего люди сторонились или пугались.

Весь день Сергачев занимался неприятными и грустными делами. Наташку положили пока в подвале особняка, протрезвевший Кирей запретил отдавать ее в морг и, уж тем более, делать вскрытие. У мертвой Наташки было спокойное счастливое лицо. Труп убийцы-снайпера притащили в сад, осмотрели и нашли в нем не только несколько пуль, выпущенных из автоматов охранников, но и еще одну маленькую дырочку в основании черепа…

– Надо бы пулю вытащить, – сказал тогда Сергачев, но тут же передумал: – А на хрена? Что мы – баллистическую экспертизу делать будем и улики собирать? А с другой стороны – все-таки надо…

Не знаю, как Сергачев, а по Кирею было понятно, что никакие улики ему не нужны.

Петр Петрович съездил в Большой дом к какому-то большому начальнику, после чего приехала труповозка, а в ней трое серьезных мужчин в штатском. Они приветливо кивнули мне, о чем-то коротко поговорили с Киреем, внимательно осмотрели снайпера, снова кивнули и уехали вместе с трупом. Судя по всему, они знали всех людей в городе, живых и мертвых.

– Наташку мы похороним, не беспокойся, – сказал мне Сергачев, вернувшись из поездки в город. – Я договорился, место хорошее, сухое, ей хорошо там будет лежать.

От этих слов страшно захотелось выпить. Сергачев, внимательно посмотрев на меня, понял это и сказал:

– Ни-ни, вечером улетаешь, ни капли, ни здесь, ни в самолете, ни в Америке. Считай, что это твой долг перед Наташкой… Знаешь, почему на Руси было принято, чтобы родственники всегда сами занимались похоронами? Когда человек занят, ему некогда уходить в горе, ему нужно гроб колотить, место на кладбище искать, службу в церкви заказывать, к поминкам готовиться… Так в хлопотах человек и переживал самые страшные часы, потом-то уже легче, уже смиряешься с мыслью, что нет его, самого близкого и дорогого, а есть только те, что рядом, живые и тоже близкие и родные… И ты не воевать едешь, а защищать Светлану, которая тебя ждет и любит, и за Наташу мстишь, и не мое, Петра Петровича Сергачева, задание выполняешь, а делаешь все для того, чтобы ни одна Наташка в России больше вот так, не погибла, а чтобы любила и была любима, и нарожала бы новых Наташек, Алексеев, или даже Петров Петровичей…

Потом он принялся растолковывать мне, что и как я должен делать в Америке:

– В нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди вас будет встречать человек, которого зовут Василий Петрович, хотя на самом деле он Бэзил Шахов. Василий Петрович расскажет тебе последние новости о террористах, заложниках и подводной лодке, стоящей у побережья Флориды.

Я подозвал одну из стюардесс и попросил принести мне водки, но тут поднялся капитан третьего ранга Барков и сказал решительным голосом:

– Вам нельзя, Алексей Михайлович.

Я и сам понимал, что нельзя, поэтому закрыл глаза и попытался заснуть. Судя по всему, мне это удалось…

Со всякими таможенными и паспортными делами мы разобрались на удивление быстро. Василий Петрович Шахов встречал нас уже у самого трапа. Отобрал паспорта и, вернувшись через пару минут, взял меня под руку и провел через все возможные контроли без остановки и без досмотра, держа в руках стопку наших паспортов и какое-то удостоверение с белоголовым орланом на обложке.

У выхода из аэровокзала стоял большой и красивый автобус, куда мы и погрузились, не успев окинуть взглядом то, что обычно окидывают взглядом туристы. Те, что приезжают в Нью-Йорк наслаждаться красотами «Большого Яблока», а не вести войну с мировым терроризмом.

Мы ехали по утреннему Нью-Йорку, уже полному машин и пешеходов, и время от времени Бэзил Шахов говорил, не поворачиваясь к нам:

– Это статуя Свободы, это остров Манхеттен, это Эмпайр-стейтс-билдинг, это Таймс-сквер…

И мы послушно ворочали головами, пытаясь рассмотреть достопримечательности большого города, знакомого нам по американским боевикам и книгам Чейза, Гарднера и Стаута.

– Где-то здесь Ниро Вульф живет, – задумчиво сказал я.

– Кто такой Ниро Вульф? – Бэзил Шахов впервые отвлекся от дороги и повернулся в нашу сторону.

– Частный детектив…

– Мы не сотрудничаем с частными детективами, – резко ответил Шахов, – по принципиальным соображениям.

Мы проехали пол-Манхеттена, пересекли Ист-Ривер, долго ехали по каким-то районам, которые напоминали Купчино или Ульянку, если на них посмотреть через огромное увеличительное стекло. Потом очутились в районе, похожем на старую часть Петербурга, – разнокалиберные дома, давно не крашеные, кое-где с битыми стеклами и без входных дверей. У тротуаров стояли машины, в которых обычно ездят российские обыватели, неновые, с пятнами шпаклевки на крыльях и капоте, и треснутыми стеклами, заклеенными скотчем…

– Гарлем, – коротко пояснил Василий Петрович.

Возле одного из гарлемских домов мы и остановились.

Бэзил Шахов открыл дверь парадного своим ключом, большим, словно купленным в антикварной лавке из романа Диккенса. Мы поднялись на третий этаж, который полностью был отдан в наше распоряжение.

– Здесь пока поживете, – сказал Василий Петрович. – День, два, может – больше.

Мои мужики расползлись по этажу, обустраиваясь на эти один-два дня, а Шахов подошел к лежащему на столе ноутбуку и открыл крышку. Компьютерщик Костя сразу пристроился за его плечом.

– Понимаешь? – спросил Шахов.

– Немного.

– Тогда смотри. Вот так выходишь в нашу базу, здесь пароль доступа, здесь и здесь тоже. Первый пароль меняется каждый день, второй и третий дважды в день, в полночь и полдень. Принцип простой, смотри.

Шахов достал записную книжку и начал писать колонки цифр.

– Понял?

– Конечно, – обиженно ответил Костя.

– Тогда держи бумагу, не потеряй.

– Да я запомнил.

Шахов посмотрел на четыре колонки цифр, потом на Костю и пожал плечами:

– Ну, запомнил и хорошо. А бумажку все-таки спрячь, мало ли что. А теперь смотри – так можно выйти на связь со мной или моим шефом, его Стив зовут.

Они снова склонились над компьютером, а я пошел осматривать квартиру.

Квартира, занимавшая целый этаж, состояла раньше из нескольких разнокалиберных квартир, между которыми были сломаны перегородки. Большинство комнат стояли пустыми. В некоторых было немного мебели, а две или три были заставлены мебелью полностью. Мои бойцы разгребали в беспорядке сваленную мебель, чтобы с комфортом устроиться на ближайшие дни. На кухне трое мускулистых парней в тельняшках отмывали от грязи найденную посуду, готовясь достойно отметить новоселье. Два больших, как платяные шкафы, холодильника были под завязку забиты продуктами.

Когда я вернулся в гостиную, ноутбук был уже выключен, а Костя с Василием Петровичем увлеченно беседовали о компьютерах. Впрочем, увлеченно говорил только Костя, а Василий Петрович вежливо поддерживал разговор, вставляя иногда:

– Ах вот как! Не может быть! Правда?

Мой приход Василий Петрович воспринял с явным облегчением.

– Костя, нам с Василием Петровичем надо поговорить, – строго сказал я.

Парень послушно вышел.

Все, что не относилось к компьютерам, Костю не интересовало. Насколько я его понял, он и в Америку-то согласился поехать только затем, чтобы побродить по местным компьютер-шопам и, если повезет, съездить в Силиконовую долину.

– Докладываю о последних событиях. – Василий Петрович положил ладонь на крышку ноутбука. – Как вы помните, с атомохода «Лакшми» на побережье десантировалась боевая группа. Мы оцениваем ее численность десять-пятнадцать человек. Видимо, они должны были совместными силами напасть на космодром Канаверал, однако, по каким-то причинам на космодром напала группа, прибывшая из глубины континента, а «моряки» остались их ждать на берегу. После того, как капитан Мухаммед Нушри вышел в эфир и потребовал, чтобы вертолеты и корабли с вооружением на борту отошли за пределы видимости атомохода, катера береговой обороны отсекли десантную группу от океана. Скорее всего, заложников планировалось переправить на борт подлодки, тогда они были бы недоступны для групп спецназначения и служили дополнительной гарантией безопасности корабля. Боевики с заложниками пробились к побережью, по пути сбив два вертолета, полицейский и военный «Си-Хоук», и уничтожив полицейский кордон, установленный на их пути. Погибло восемь полицейских, еще одиннадцать ранено, подбита одна автомашина боевиков.

Василий Петрович остановился, словно хотел перевести дыхание, но вместо этого вытащил сигареты и закурил.

– Потери боевиков нам неизвестны, раненых и убитых они обычно забирают с собой, – продолжил он. – Пока одна группа пробивалась к берегу, другая, та, что высадилась с подлодки, была обстреляна катерами береговой обороны. К сожалению, прибрежные глубины не позволили катерам подойти на расстояние прямой видимости, корректировка огня с вертолетов была, скажем так, не очень эффективной.

Шахов вздохнул, потушил сигарету, достал новую.

– Не знаю, как у вас в России, а у нас все решают чиновники. Национальная гвардия бороться с профессиональными боевиками не может, Вооруженные силы по закону не могут участвовать в боевых действиях на территории США, для этого надо вводить военное положение, что является прерогативой президента. А президент из политических соображений не хочет этого делать. С точки зрения военного один батальон морской пехоты давно бы решил проблему, но вы же понимаете, комендант Корпуса морской пехоты находится в долгосрочном отпуске, его заместитель по должности не входит в Комитет начальников штабов…

Шахов махнул рукой.

– Бардак – так это называется по-русски? В общем, обе группы боевиков встретились, разделились на три части и разъехались. На этом факты заканчиваются, дальше идут домыслы, основанные на агентурных данных и выводах аналитиков. С недавних пор в США существует такая организация «Nation of Islam», не знаю, как это у вас переводят – «Исламская нация» или «Нация ислама». Организация объединяет…м-м-м… афроамериканцев, почему-то именно чернокожее население Америки традиционно испытывает тягу к исламу. Помните, в шестидесятые были популярны «Братья-мусульмане», в которые входил Кассиус Клей, там он и принял имя Мохаммед Али. Сегодня эта «Исламская нация» является организацией явно экстремистского толка, но внешне себя пока не проявившей. По имеющимся у нас сведениям, три группы боевиков укрылись у сторонников этой «Нации ислама» в Дейтона-Бич, Окале и Гейнсвилле.

– А подводная лодка? спросил я.

– Да, подводная лодка… – Шахов задумался. – После первого выхода в эфир капитан Нушри обещал выйти на связь через час, но не вышел, не отвечал на наши призывы, и вообще сложилось впечатление, что лодка вымерла. Однако сегодня они снова проявились в эфире, говорил уже кто-то другой, но тоже на хорошем английском языке. Он зачитал требования террористов, – Василий Петрович снова вздохнул, – они требуют доставить для переговоров президентов США и России какого-то Господина Голову. Ну, и, конечно, денег.

– Много? – поинтересовался я.

– Безумно много, счет идет даже не на миллиарды…

– А дальше?

– Дальше ничего. Они дали нам сутки на размышление, осталось двадцать два часа…

– В противном случае они обстреляют американские города?

– Да, они грозятся, а мы даже не знаем, есть у них на борту ракеты или нет. Русские не подтверждают факт продажи Индии ракет SS-N-18, но и не отвергают его. Индусы вообще молчат. Мы исходим из того, что ракеты могут быть… Мусульмане – фанатики, им ничего не стоит уничтожить пол-Америки.

– А потопить лодку? Я не специалист, но есть же какие-то крылатые ракеты, противолодочная оборона…

– Есть. Но дело в том, что атомоход «Лакшми» по натовской классификации принадлежит к атомным ракетоносным подводным лодкам типа «Дельта-4», у вас этот проект называется «Дельфин». Это самая совершенная на сегодняшний день российская подлодка, с самой совершенной системой раннего оповещения и уничтожения воздушных целей, движущихся с дозвуковой скоростью. В данной ситуации это означает, что лодка практически неуязвима.

Шахов с силой ударил ноутбук по крышке и сразу же погладил его, как нечаянно обиженное животное.

– Думаю, на сегодня все. Отдыхайте, устраивайтесь, на улицу старайтесь не выходить, это – Гарлем, белых здесь не любят. Косте я объяснил, как со мной связаться в экстренном случае, а ваш код будет – А1. В начале и конце сообщения ставьте А1 и я буду знать, что общаюсь именно с вами…

Шахов сделал уже пару шагов в сторону двери, остановился, посмотрел на меня и спросил:

– Алексей Михайлович, можно нескромный вопрос?

– Конечно.

– Зачем вам это надо? Объясню. Я – на службе, это – моя работа, я получаю за это деньги, принес присягу, служу, одним словом. Ваши мужчины, как я понимаю, наемники. Если бы они не поехали сюда, то поехали бы куда-нибудь в другое место. А вам это зачем?

Я задумался. Все построенные Сергачевым идеологические конструкции о борьбе с мировым злом, коррупцией, наркомафией и прочей бесовщиной и тмутараканью после гибели Наташки отошли на задний план, и поэтому я ответил:

– Месть. Для меня главное – месть.

– Месть, – повторил вслед за мной Шахов. – Месть – опасное чувство…

Шахов крепко пожал мне руку и вышел. А я остался дожидаться вечера, когда у меня должна была состояться еще одна встреча, на сей раз с эмиссаром Сергачева…

Ровно в девять по местному времени я спустился вниз, отпер входную дверь большим антикварным ключом и вышел на улицу. Редкие фонари, чистое, без облачка, небо с незнакомыми созвездиями над головой…

Я прислонился к стене и закурил. Получасовой «люфт», отведенный на встречу с посланником Петра Петровича, позволял расслабиться и насладиться тихой гарлемской ночью. Если судить по американским боевикам, то в Гарлеме кипит бурная криминальная жизнь, толпы отмороженных негров гоняются друг за другом с бейсбольными битами и большими сверкающими никелем револьверами, оглашая окрестности нечленораздельными криками и лихорадочной стрельбой по всему, что движется или хотя бы шевелится.

Но улица была тиха и пустынна, редкие фонари вовсе не выхватывали из темноты искаженные расовой ненавистью чернокожие лица, не блестели безумно вращающиеся белки и оскаленные белоснежные зубы. Одинокий человек, с неразличимым в темноте лицом, стоял, как и я, оперевшись спиной о стену, при каждой затяжке вспыхивая огоньком сигареты.

Я сделал последнюю затяжку и оглянулся в поисках урны, в это время одинокий силуэт отделился от стены и направился в мою сторону. Встреча на полутемной гарлемской улице вполне могла закончиться дракой. Отчасти потому, что мое знание американских жестов ограничивалось поднятым вверх средним пальцем руки, а подобная лексическая скупость не всем нравится.

Не доходя двух шагов, незнакомец кинул окурок в сторону и блеснул зубами на темном гуталинном лице:

– Мистер Кастет?

Это и был посланник Сергачева, во всей Америке не было больше человека, который мог назвать меня этим именем.

– Йес, – ответил я, исчерпав этим половину моего словарного запаса английского языка.

Второй половиной было слово «Ноу».

– Мы можем говорить по-русски, – сказал афроамериканец.

– Хорошо, – ответил я.

Потому что это было действительно хорошо.

– Меня зовут Джордж Вашингтон, – сказал обитатель Гарлема без всякого акцента.

– Как? – удивился я.

– Могу права показать, – сказал он и вытащил из кармана пластиковый прямоугольник. – Понимаешь, местные черножопые страшно любят такие имена. Вашингтонов тут, как кур нерезаных.

– А ты хорошо говоришь по-русски, – заметил я, не переставая удивляться.

– Ну, бля, ты даешь, я же – русский, у меня и в паспорте написано – русский. Паспорт, правда, дома остался, в Питере.

– Так ты – питерский?

Джордж Вашингтон хлопнул себя по коленям и согнулся, как человек, которого тошнит после лишнего выпитого стакана.

– А где я с Сергачевым познакомился, в Гарлеме, что ли? Очень мне охота в такой дыре жить! В Питере у меня свое кафе, Петр Петрович ко мне приходит пивка попить, побазарить, крышует меня помаленьку, так что все путем, Кастет!

– А как ты здесь-то очутился?

– Так меня ж Сергачев прислал, попросил за тобой приглядеть. Мало ли чего, говорит. Паша-то в Гамбурге остался, а за тобой глаз да глаз нужен…

Я рассказал мистеру Вашингтону то немногое, что узнал сегодня от Шахова, и мы договорились встретиться на следующий вечер в это же время.

– Ты, Кастет, не бойся, если вы раньше сниметесь, чтобы во Флориду ехать, то я весь день где-нибудь рядом буду, далеко вы от меня не уедете. Тачка у меня хорошая, секонд-хенд, конечно, но с форсированным движком. Сергачевские друзья сделали, спасибо им. Так что догоню, не боись…

На том мы и расстались.

Я вошел в подъезд и увидел красный огонек сигареты на площадке третьего этажа.

– С аборигенами пообщались, Алексей Михайлович? – раздался голос капитана Бахтина.

– Пообщался маленько, – ответил я, лихорадочно соображая, слышал Бахтин мой разговор с аборигеном Джорджем Вашингтоном, или нет, и если слышал, то что из этого следует.

– Не люблю черномазых, – сказал Бахтин. – Поднимайтесь, я посвечу.

Вспыхнул яркий армейский фонарь, направленный почему-то не на ступени лестницы, а прямо мне в лицо. Я невольно прикрыл глаза ладонью и подумал, что вот сейчас-то лучшей мишени, чем я, и придумать трудно. Но вместо выстрела раздался недобрый смешок капитана Бахтина.

– Простите, старлей, привычка. Поднимайтесь, поднимайтесь…

Я медленно пошел по лестнице, размышляя о том, сейчас дать ему по морде, или немного погодить…

Ранним утром прибыла «горячая десятка», как мои бойцы окрестили десять урок, отобранных Киреем для борьбы с мировым терроризмом.

Как сказал кап-три Барков, это из того же ряда: рок – против наркотиков, пчелы – против меда, бандиты – против преступников. Переубедить его было трудно…

Честные урки разместились на том же этаже, что и бойцы, но забрались в самые дальние комнаты, мебель подбирать не стали, разместились на полу, притащив старые матрасы и, побрезговав новеньким постельным бельем, завалились спать одетыми. Должно быть, во всем этом был какой-то особый блатной шик, которого я не понимал, но со стороны их поведение смотрелось достаточно экзотично.

– Вы будете работать с этими людьми? – осторожно спросил доставивший их Шахов.

– Легко, – бодро ответил я и лучезарно улыбнулся. Шахов не стал подрывать моей уверенности в себе, только попросил позвать компьютерщика Костю. Они склонились над ноутбуком, а я пошел проведать братву.

Люди Кирея и Гены Есаула поселились в разных, но соседних комнатах, и я прежде зашел к киреевским.

– Здорово, братва! – сказал я, войдя в комнату.

– Здорово, Кастет, – нестройно ответила братва.

Пятерка «киреевцев» сидела на разложенных буквой «П» матрасах, а в центре была постелена газета «Нью-Йорк Таймс» с разложенной на ней российской закусью и купленной в ларьке «дьюти фри» литровой бутылкой «Столичной». Новоселье отмечалось со сдержанным достоинством, как и положено тертым жизнью уркам.

– Кто старший, господа урки? – спросил я.

– Все старшие, – весело ответили господа урки, но один из них, со знакомым лицом, поднялся: – Я, Володя Седой зовусь.

– Виделись у Кирея, правда?

– Виделись.

– Сегодня – святой день, празднуйте, а завтра на дело пойдем. Знаете, зачем в Америку-то приехали?

Седой молча кивнул, а один, молодой, чернявый, со смеющимся лицом, сказал:

– Негритянок трахать. Пока всех не перетрахаем, не вернемся.

– Тебя как зовут, веселый? – спросил я любителя негритянок.

– Терек мое погоняло, – чернявый нехотя поднялся, – я с Кавказа. А кроме негритянок, Кирей сказал, Борю Береговского освободить надо, чурки его украли – бабок просят.

Лицо Терека стало злым, он схватился руками за пояс, качнулся вперед, посмотрел мне в глаза:

– Ты, Кастет, меня одного пошли, я с ними один справлюсь…

– Садись! – Володя Седой положил ему руку на плечо, – садись, стакан прими! – И мне, вполголоса, – пойдем, выйдем.

– У него таджики всю семью вырезали ни за что. Обкурились – и вырезали. Терек тогда на зоне парился, два месяца до звонка оставалось, а ему малява пришла, о семье. Он охранника убил, и в леса, через полгода до города добрался и таджиков этих всех порешил, кроме одного, тот раньше от передозировки сдох.

– А что ж их милиция-то не арестовала, убийство все-таки?

– Эх, Кастет, – Седой посмотрел на меня, как на ребенка, – таджики весь район наркотой снабжали, менты давно на корню были куплены. А убийцу менты «нашли» – бомжа какого-то прихватили, обработали как следует и – вот он кровопийца и изувер. Бомжу – двадцать пять лет на казенных харчах столоваться, а у них в отчете птичка-галочка стоит и Почетная грамота за оперативный розыск опасного преступника. А ты говоришь, убийство… А Терек второй год в розыске – побег с убийством тоже не шутки…

Постояли, помолчали, так просто уйти я не мог, а сказать что-нибудь…

Но тут заговорил Седой:

– Ты, это, Кастет, ты в голову-то особенно не бери. Терек – он убийца, он по жизни убийца, для него таджиков этих замочить было, как два пальца… Мы все тут преступники, так на нас и смотри, без соплей, ладно? А за мужиков не беспокойся, завтра в форме будут, дело есть дело.

Мы молча пожали друг другу руки, Седой пошел допивать беспошлинную водку, а я – к братве Гены Есаула.

Картинка в соседней комнате была копией киреевского сборища, только вместо «Нью-Йорк Таймс" под соленые огурцы был постелен "Вашингтон Пост", а "Столичную" заменяла "Московская".

– Огурчики-то откуда, мужики? – удивился я.

– С собой привезли, – ответил мужик, чем-то похожий на домовитого владельца шести соток где-нибудь под Питером, – здесь же добрый товар хрен купишь, все с собой возить приходится…

– Приходилось бывать в Америке?

– Приходилось, – согласился домовитый, подумав, – маляву Япончику возил. Два года здесь прожил.

– И по-английски говоришь?

– Йес, сэр, – ответил он и добавил длинную фразу по-английски с русским блатным акцентом.

Фразы я не понял, но сказал – хорошо – и предупредил братву, что завтра идем на дело. Братва приняла это к сведению, а я удалился, пора было узнать, какие новости привез Шахов. За спиной раздались первые аккорды написанных в застенках песен…

Ничего принципиально нового Шахов не сказал, но добавил массу интересных подробностей.

– Есть в штате Флорида такой город, Окала называется, я о нем упоминал вчера, он в глубине полуострова лежит, не на побережье. Вокруг поля, болота, немного лесов. И среди этих полей и болот лежит, – он задумался, – как это по-русски – крупное земельное владение? Имение?

– Пусть будет имение, – согласился я.

– Имение, принадлежащее мистеру Сирилу Рингкуотеру, одно из самых крупных в штате Флорида. Мистер Рингкуотер был не только большим оригиналом, но и очень богатым человеком.

– Почему был? – поинтересовался я, понимая, уж если Шахов затеял разговор об этом чудаке, то не из любви к историческим анекдотам о чудаках и оригиналах, а потому, что мистер Рингкуотер каким-то боком связан с нашей историей.

– Потому, что мистер Рингкуотер стараниями любящих родственников помещен в психиатрическую лечебницу и официально, по суду, признан ограниченно дееспособным. В данном случае это означает, что он не может распоряжаться суммами больше, чем 10.000 долларов единовременно. Между прочим, это позволяет думать, что мистер Рингкуотер не так уж и безумен, как писали в свое время в газетах. Лично я думаю, что его интересы разошлись с интересами его семьи, и семья аккуратно от него избавилась. До решения суда, признавшего его недееспособным, Рингкуотер владел нефтяными вышками в Техасе и на Аляске, несколькими газетами, независимым кабельным каналом в Нью-Йорке, были у него также контрольные пакеты акций в ряде крупных кампаний, ну, и так далее… Если вас заинтересуют подробности, я могу предоставить подробную справку.

– Спасибо, пока не надо, – отказался я. – Если можно, Василий Петрович, как-нибудь ближе к делу, к нашему делу, я имею в виду.

– А куда нам торопиться? – удивился Шахов. – Выезжаете вы завтра, у нас полно свободного времени, и я посчитал, что вам лучше знать все подробности.

– Может быть, вы и правы, – согласился я. Известие, что мы завтра куда-то выезжаем, меня порадовало, от длительного безделья мои бойцы вполне могли загулять, а о братве и подумать страшно было. Влечение Терека к негритянкам в центре Гарлема могло привести к расовым беспорядкам…

– И когда, – невозмутимо продолжал Шахов, – Рингкуотер решил продать большую часть своих активов, семье это не понравилось и его, в конечном итоге, признали ограниченно дееспособным. В его личном владении осталось, собственно, это имение под Окалой и право распоряжаться суммой в 10.000 долларов. Это – предыстория.

Я вздохнул – история, оказывается, еще и не начиналась.

– Главным бзиком мистера Рингкуотера было его генеалогическое древо. Неизвестно почему, он решил, что принадлежит к одной из семей, которые у нас называют «mayflower families». Вы слышали, конечно, про корабль «Мэйфлауэр», который привез первых переселенцев из Англии в Новый Свет?

– Конечно, слышал, – решительно ответил я.

Углубляться в дебри американской истории совсем не хотелось.

– Правда? – переспросил Шахов. – Может быть, какие-то детали вам не вполне известны?

– Может быть, – согласился я, – но, если у меня возникнут вопросы, я их задам…

– Хорошо, – вздохнул Шахов, – но я все-таки напомню, что из 101 колониста 35 были выходцами из голландского Лейдена…

Я кивнул, подтверждая, что этот факт мне хорошо известен.

– Список пассажиров «Мэйфлауэра» хорошо известен, фамилии Рингкуотера там нет. Но наш исследователь раскопал некоего юнгу, который не был, конечно, пассажиром, не был он и членом экипажа, потому что судовой журнал «Мэйфлауэра» ничего не говорит ни об одном юнге, находящемся в этом плавании на борту корабля. Мистер Рингкуотер нашел объяснение и этому. Дело в том, что юнга был прямым наследником древнего рода Брокберри, бежавшим от деспотичного отца в Новый Свет. Конечно, капитан «Мэйфлауэра» не мог включить его в судовую роль, боясь преследований всемогущего маркиза Брокберри. Юнга вместе с пассажирами высадился в районе мыса Код, и стал основателем рода Рингкуотеров на американской земле.

– Короче, – тихо попросил я.

Шахов метнул в мою сторону свирепый взгляд.

– Если совсем коротко, – мрачно сказал он, – то мистер Сирил Рингкуотер купил в Англии титул восемнадцатого маркиза Брокберри и родовой замок Бульворк-кастл в графстве Суффолк.

– Молодец, – похвалил я действия Рингкуотера-Брокберри, – недвижимость в старушке-Англии – это очень неплохое вложение средств.

– Он перевез замок во Флориду. Разобрал по камушку, перевез и поставил посреди своих болотистых владений под Окалой.

– Вы не говорили, что он владеет болотами.

– А вы думали, что родственнички ему оставят плодородные пахотные земли?

Я промолчал, характер землевладений восемнадцатого маркиза Брокберри не был предметом моих размышлений.

– Процентов этак на девяносто пять заложники во главе с вашим олигархом Береговским находятся в этом самом замке посреди флоридских болот.

– Неплохо бы съездить на разведку, посмотреть, что да как.

– Сейчас посмотрим, – сказал Шахов и потянулся к ноутбуку.

То, что я увидел на экране компьютера, больше всего напоминало фильмы про Айвенго, Робин Гуда, рыцарей Круглого Стола и волшебника Мерлина, только замок окружал не Шервудский лес, а зеленая плесень болота с протянутой к замку полоской гати.

Фильм был снят просто здорово, если смотреть с точки зрения военного. Вертолетные съемки со множеством крупных планов позволяли побывать за крепостными стенами, представить возможные тайники и ловушки, грамотно расставить защитников замка и грамотно их миновать, или преодолеть оборону с минимальными потерями. То, что творилось вокруг замка, тоже было снято хорошим военным-профессионалом, знающим, на что надо обратить внимание.

– Чертежей замка, к сожалению, нет. Ищем архитектора, который руководил перевозкой и сборкой замка в Америке, сделали запрос в Королевские архивы Великобритании – пока безрезультатно. Дня через два-три, может, и ответ придет, и архитектора здесь найдем, но нет уже у нас этих двух-трех дней, поэтому надо исходить из этих картинок.

– Нормально, Василий Петрович. И хуже бывало.

Я вспомнил нарисованные от руки, на обрывке оберточной бумаги, схемы расположения моджахедов, их возможные пути отхода и наступления, когда привязка к местности происходила примерно так: вот здесь где-то – большой камень, здоровенный такой, издалека видно. Здесь и здесь – поля, «духи» могут туда двинуть, а могут в горы пойти, это – куда-то сюда. Или – сюда. В общем, сам на месте разбирайся, как хочешь…

– Василий Петрович, а люди? Сколько их там, кто такие? Боевики или просто жители?