Правила боя Седов Б.
– А где же вход в подземелье?
– Сейчас увидите! – рассмеялся Рингкуотер.
Он открыл дверь хижины, зажег внутри старинный глиняный каганец, в воздухе сразу запахло горелым конопляным маслом, и подошел к шкафу. Там, за стеклянной музейной дверцей, висела одежда лесоруба и стояли топоры на длинных, отполированных ладонями, рукоятях. Лезвия угрожающе блестели, вызывая ассоциации скорее с боевыми походами викингов, чем с мирным занятием лесоруба.
– Помогите мне, – сказал маркиз и ухватился за боковину шкафа.
Я взялся с другой стороны, шкаф неожиданно легко подался, обнажив крышку люка с массивным бронзовым кольцом в виде сцепленных человеческих рук. Я поднял крышку, пахнуло застоявшимся воздухом, болотной влагой и чем-то съестным, копченым. К краю люка была приставлена деревянная лестница, я взглянул на маркиза и осторожно ступил на первую ступеньку.
Привычного штурвала в рубке сухогруза не было. Судно подчинялось только командам кнопок и тумблеров, радары сами прощупывали пространство впереди сухогруза, эхолот внимательно следил за глубиной, электронный навигатор уверенно вел судно по проложенному курсу, учитывая волнение и скорость ветра. Судя по данным, высвеченным на специальном мониторе, до точки встречи с подводной лодкой было шестьдесят пять морских миль, или около трех часов среднего хода. Делать было решительно нечего, кап-три Барков потянулся:
– Вздремнуть, что ли, минуток девяносто… Подежурите, полковник?
Николаев перелистывал найденный в рубке журнал.
– Вздремните, капитан, а потом, может, и я немного покемарю.
Барков устроился прямо на полу рубки, подложив под голову свернутую куртку, и моментально уснул, как человек, привыкший использовать любую минуту для полезных для тела дел. Сон же он полагал одним из полезнейших изобретений человечества, – после колеса, пива и автомата «Калашникова», разумеется.
Спать, однако, довелось недолго. Минут через двадцать полковник Николаев негромко произнес:
– Подъем! У нас гости…
Барков моментально открыл глаза, вынул из-под свернутой куртки пистолет, передернул затвор и только после этого спросил:
– В чем дело?
– Гости у нас, – повторил Николаев и показал в сторону правого борта.
На приличной скорости к сухогрузу приближался катер. На носу стоял человек в пятнистой полевой форме и что-то кричал в мегафон.
– Чего он там орет? – поинтересовался Барков.
– А черт его знает, – спокойно ответил Николаев и включил громкую корабельную связь. – Правый борт, боевая тревога! Левый борт, готовность номер один!
– Не моряк это, – отметил кап-три.
– И по форме видно, – согласился Николаев, – не моряк, такую в любом магазине купить можно.
– Форма – бог с ней, надел мужик что было под рукой, а вот то, что в мегафон на такой скорости кричит, это козырь не в его колоде. Моряк так никогда не сделает, ветер слова сносит, вспотеет только кричавши, и все…
Барков потянулся к рации, взял микрофон.
– Лейтенант, слышишь меня?
– Слушаю, брат.
– Катер видишь? Свяжись с ним, узнай, чего надо. Вертолет прогудел над сухогрузом, заложил элегантный вираж и завис «в позе атаки».
– Не отвечает катерок-то, а на бортах «Coast Guard» написано. Чудно!
– Лейтенант, не суйся, мы сами разберемся.
– Хорошо, брат, я рядышком буду, поглазею.
Катер развернулся так, что стала видна кривая, от руки нанесенная надпись «Coast Guard» с потекшими буквами, на палубу высыпали пятнистые люди с автоматами в руках, залегли вдоль борта и открыли беспорядочный, но интенсивный огонь.
– Краску мне всю попортят, – буркнул Николаев и сказал громкой связью: – Правый борт, цель видите, огонь!
Несколько минут длилась беспорядочная перестрелка. Пули бестолково бились о металл коруса и рубки, одна, шальная, разбила стекло двери и угодила в самый центр висящей на стене инструкции. Потом катер снялся с места, описал крутую дугу и зашел слева. Николаев вздохнул и снова взялся за громкую связь.
– Левый борт, к бою!
Повторилась та же история: много и бестолково стреляли с катера, реже и точнее – бойцы Баркова, но результат все равно был никакой. Снова над сухогрузом прогудел вертолет, завис теперь по левому борту.
– Сейчас я их шугану, – сказал лейтенант Голдинг.
Левая дверца вертолета открылась, и на палубу катерка посыпались гранаты.
– Берегись, лейтенант! – крикнул в микрофон Барков.
На палубе катера появился человек с трубой «Стингера» на плече и, не целясь, выстрелил в сторону вертолета.
– Лево на борт! – скомандовал сам себе Николаев и, как пианист, пробежался по кнопкам пульта.
– А ни хрена у него не получится, – злорадно сказал Барков.
– Ты о ком? – поинтересовался Николаев.
Ему сейчас было не до воздушных баталий, катер, уходя от столкновения с сухогрузом, шел параллельным курсом, и полковник хотел максимально к нему прижаться. Так и огонь вести удобнее и даже десантироваться можно.
– Я – о «Стингере», – объяснил Барков. – На них система опознания стоит, «свой – чужой» и вертолет для них – «свой», «Стингером» его не сбить…
На корме катера снова появился человек со «Стингером», вертолет снова развернулся и пошел в атаку на катер. Абсолютно грамотно, по всем своим вертолетным правилам, лейтенант Голдинг атаковал движущееся надводное средство, но пулеметные гнезда вертолета были пусты и вместо ракет «воздух – земля» на пилонах торчали нелепые пустые захваты.
– Лейтенант, уходи! – закричал в микрофон Барков.
– Ничего, капитан, попугаю маленько и уйду…
Ракета скользнула к вертолету и, равнодушно миновав его, разорвалась далеко в море. Но мотор вертолета вдруг замолк, и воздушная машина, накренившись, начала падать. Николаев краем глаза увидел это и крикнул в микрофон:
– Левый борт, десант!
Ему все-таки удалось прижаться вплотную к катеру, массой сухогруза погасить его скорость, и теперь на головы катерников посыпались бойцы легендарной бригады морской пехоты «Белый медведь».
– Правый борт, слева – человек за бортом! Спасайте вертолетчика, ребята!
Бой на катере закончился не начавшись, часть одетых в пятнистую форму людей была побита гранатами лейтенанта Голдинга, остальные не оказывали сопротивления. Мужик со «Стингером» первым бросил пустую трубу и поднял вверх руки.
– Раненых, убитых и пленных давайте на борт, оружие собрать, катер осмотреть! – скомандовал Николаев.
Барков выскочил из рубки и стоял с биноклем у самого борта. Спасательные шлюпки уже добрались до того места, где упал вертолет, но кроме масляного пятна на поверхности не было ничего…
Лестница была сделана надежными людьми. Крепкие широкие ступени, поставленные на ширину удобного шага, привели меня в подвал, ни разу не скрипнув.
– Выключатель на стене, справа, – сказал над головой Рингкуотер.
Я сразу наткнулся рукой на большую, трудно ошибиться в темноте, кнопку, нажал ее, и вместе с ярким светом нескольких ламп где-то загудел невидимый генератор.
Вот черти, автономное питание сделали – подумал я о неведомых строителях подземелья.
Практическим своим умом я понимал, как удобно иметь независимый источник света и, наверное, тепла, но, оставаясь русским человеком, сказал:
– Делать им больше нечего!
Правда, насколько я понял Америку, делать им действительно было нечего. Это перед нами, русскими, стояла грандиозная задача обустройства России, изгнания инородцев, размещения беженцев и доведения до конца успешно начатых реформ – административной, военной, пенсионной, экономической и таможенной. Немного подумав, я добавил в этой список судебную реформу, реформу пенитенциарной системы и системы образования, и решил пока на этом остановиться. Работы – непочатый край, тут не до генераторов в подвалах дачных домиков…
– Спускайтесь, господа! – крикнул я в распахнутый над головой люк и решил пока осмотреться.
Подполье хижины лесоруба было огромным, даже на первый взгляд было видно, что оно намного больше и комфортнее самой хижины. Вдоль стен расставлена удобная мебель, в далеком от меня конце подвала висели в несколько рядов копченые туши, окорока и другие части убитых животных, отдельно – рулоны колбас с потеками жира на каменном полу. Особое место занимали вяленые рыбины потрясающих воображение размеров.
Неужели все это поймано и отстреляно в болоте? – подумал я.
Кроме тины, мха и редких голубеньких цветочков я не заметил на болоте никаких проявлений жизни, даже кваканье лягушек не раздражало слуха. А тут такое богатство фауны…
Гомон человеческих голосов усилился, на верхних ступеньках лестницы показались обутые в высокие шнурованные ботинки ноги. Я посторонился, чтобы не мешать спускавшемуся человеку, и принялся рассматривать развешенные продукты питания. Рот наполнился слюной, вспомнилось, что с утра ничего не ел, а когда ел такое – уже и не помню…
Стукнула крышка люка. Я обернулся. На нижней ступеньке лестницы стоял капитан Сажин.
Кап-три Барков продолжал тупо смотреть на радужное пятно керосина на воде и ждал чуда. Один из его ребят скинул с себя одежду и прыгнул в самый центр радужного круга, подняв столб красивых разноцветных брызг… Желтые спасательные шлюпки, спокойная голубая вода океана, блестящее разными красками пятно – все это было чертовски красиво и чертовски неправильно.
За свою долгую жизнь капитану третьего ранга Баркову много раз довелось хоронить боевых друзей. Не все они были друзьями в том смысле, в котором употребляется это слово в гражданской жизни, с некоторыми он не ладил, ссорился, а одному даже заехал кулаком в челюсть. Но все-таки они были друзьями в бою, теми людьми, с которыми он в буквальном смысле ходил в разведку. Таким другом стал, за один этот, только начавшийся день, чернокожий лейтенант Голдинг…
Боец вынырнул, помотал головой и размашисто поплыл к ближайшей шлюпке.
Барков опустил бинокль и повернулся к рубке. Впереди предстоял допрос пленных, надежное размещение их в трюме с дерьмом, да и не за горами уже встреча с подлодкой…
– Смотри! – крикнул полковник Николаев.
Он, с биноклем у глаз, стоял у комингса рубки и указывал на океан за спиной Баркова.
Кап-три обернулся. В кабельтове от керосинового пятна и спасательных шлюпок всплыл огромный воздушный пузырь, в котором виднелась человеческая фигура в черном костюме пилота ВВС США.
В Овальном кабинете проходило внеочередное собрание.
Председатель откинулся на спинку стула, закрыл глаза, неслышно постучал кончиками пальцев по столешнице, как пианист, разминающий руки перед исполнением сложной токкаты.
– Вы знакомы с ситуацией вокруг похищенной в Индии подводной лодки?
Тот, кому был задан этот вопрос, был командиром, генералом армии, самым молодым в современной России, и служил не в Западной группе войск, а в горячих местах страны, командовал резервом Верховного Главнокомандующего и много раз выполнял личные поручения Самого. Но несколько лет назад случилось в его жизни нечто, остановившее бешеный рост его карьеры и привлекшее внимание «Ворона», и не только…
– В общих чертах, – ответил молодой генерал армии. – Это не совсем мой профиль…
– Но вы знаете про требования террористов и угрозу ядерного залпа? Этого не было в средствах массовой информации…
– Да, по закрытым каналам я получил эти сведения.
– У нас есть человек, вернее, даже… ммм… люди, которые работают над тем, чтобы не допустить этого. Но мне сообщили, что и отсюда можно повлиять на эти… ммм… неприятные события.
– Да, я подготовил соответствующую докладную записку, вы с ней познакомитесь, проанализируете, примете решение, а я пока что устно доложу о фактах. Практически, с самого начала реального обладания ядерным оружием Советский Союз стремился распространить его среди стран, входящих в состав Варшавского Договора, а также в тех странах, которые являются нашими традиционными союзниками. Не всегда это получалось, иногда правительства этих стран решительно отказывались от подобного подарка, иногда это не получалось из-за каких-то внешних причин. Вспомните Карибский кризис начала шестидесятых. Но все-таки многие страны стали обладателями ядерного вооружения, преимущественно в форме боеголовок для баллистических ракет или ракет среднего радиуса действия. Программа распространения ядерного вооружения получила название «Эпицентр», и когда она получила достаточно широкое распространение, политическое руководство страны выразило обеспокоенность возможностью несанкционированного применения ядерного оружия его нынешними владельцами. Руководству ряда ОКБ было дано соответствующее задание, и через некоторое время были созданы опытные образцы так называемого «противоугонного устройства», получившего название «Краб». Собственно, этот «Краб» в несколько усовершенствованном виде до сих пор устанавливается на все образцы ядерного оружия, которые по тем или иным причинам покидают пределы страны.
– Так что это за «Краб» такой, что он делает? – спросил кто-то из старейшин.
– «Краб» функционально состоит из двух частей, одна – устанавливается, скажем, на боеголовку, вторая находится у правообладателя ядерного оружия, в данном случае – у России. Инициирование ядерной реакции возможно только при нажатии двух кнопок, одна из них находится, например, в Индии, и ею осуществляется запуск ракеты с ядерной боеголовкой, вторая кнопка – в России, и если эта кнопка не нажата, то разницы между, скажем, чугунной болванкой в носовой части ракеты и ядерной боеголовкой нет никакой. Ракета, конечно, прилетит в цель, но разрушения, которые она нанесет, сопоставимы с разрушениями от упавшей заводской трубы и уж, конечно, в тысячи раз меньше стоимости самой ракеты.
– А как-нибудь разобрать или отключить «Краб» можно?
– Нет. Конструктивно он сделан так, что не подлежит ремонту, при попытке его вскрытия разбивается ампула с кислотой, которая растворяет находящуюся внутри «Краба» микросхему. Изъять «Краб» тоже практически невозможно, здесь масса технических деталей, которых даже я не знаю. Могу только сказать, что заменой «Крабов» – они тоже иногда портятся и их нужно менять – заменой «Крабов» занимаются в России только два человека, и они находятся под круглосуточной опекой соответствующих служб.
Докладчик несколько изменил позу, как солдат, получивший команду «вольно».
– Есть вопросы, господа? – спросил председатель и подозвал референта. Тот выслушал короткое указание, кивнул головой и вышел.
– Я так понял, что если террористы и произведут запуск ракет, то взрыва не будет?
– Да, – ответил «командир», вновь принимая стойку «смирно».
– А где сейчас находятся эти вторые части от индийских «Крабов»?
– Здесь, – сказал «командир» и показал на стоящий у стены черный дипломат, – я принес их в ваше распоряжение.
– Спасибо, это лучший подарок, который я получал за последние годы! – сказал председатель. – Ваши заслуги будут оценены должным образом.
Старейшины дружно кивнули, но тут же переглянулись – фраза о подарке председателю прозвучала странно. Черный дипломат должен быть собственностью «Ворона», а не одного председателя.
– Вы свободны, – сказал председатель и картинно прикрыл глаза рукой. – Закончим, господа, устал я сегодня, как собака.
– Конечно, закончим, – сказал один из старейшин. – Вам нужно поберечь силы… Я надеюсь, все понимают, что теперь, обладая этим «дипломатом», условия американцам будем диктовать мы, а не арабы…
– Конечно, все это понимают, – спокойно сказал председатель, – именно это я и хочу обсудить на следующем заседании. Всего хорошего, господа, всего хорошего!
Старейшины по одному потянулись к выходу, обмениваясь впечатлениями и рукопожатиями.
Глава девятая
В объятиях железной девы
Капитан Сажин полюбовался произведенным эффектом, оглядел подвал, хмыкнул:
– Хорошо устроились, буржуи!
И сделал шаг ко мне. Я немного отступил назад.
– Сажин, ты чего пришел-то?
– А это не я пришел, это смерть твоя пришла, Кастет! Я давно уже должен в Питере быть, да с телками в баньке париться, а ты мне мешаешь… Думаешь, если нанял этого Бахтина в телохранители, так до тебя уже и не добраться? Ошибаешься, Кастетушка, ошибаешься…
И он говорил еще какие-то, наверное, обидные слова, заводя сам себя, говорил и говорил, а я уже не слушал. Слова о телохранителе Бахтине давали повод для размышлений, но, вот беда, времени для размышлений не было.
Я вспомнил то, чему учил Мастер в Рязанском училище.
– Никогда не разговаривай со своим врагом, – говорил Мастер, – ты не снимаешься в американском боевике и не повторяй их ошибок. Если у тебя есть что сказать твоему врагу, скажи это его трупу. Схватка, которая длится больше двух минут, – это проигранная схватка, даже если в конце концов ты победишь. Хороший боец выигрывает схватку первым ударом, плохой не выигрывает ее никогда. А бой начинается с первого сказанного слова…
– Думаешь, ты боец? – с усмешкой спросил я Сажина. – Ты дерьмо, а не боец!
Сажин сразу же завелся, но завелся неправильно, по-дурному.
Глаза блестят, как у температурного больного, кулаки живут своей жизнью, сжимаясь и разжимаясь, бессмысленно, напрасно, тратя энергию боя. Я решил не ждать, когда Сажин перегорит полностью, а легонько, не убойно ударил его в челюсть. Сажин качнулся, прорычал что-то грубое, что, наверное, должно было лишить меня воли к сопротивлению, и бросился вперед. Вероятно, он получил какое-то каратистское образование, принадлежал к определенной школе ведения боя и имел пояс почетного в этой школе цвета, в этих делах я понимаю немного, но драться он не умел.
Парируя резкие и внешне красивые удары руками и ногами, я думал о том, что мне с ним делать – убить, или вырубить на какое-то время. В это время Сажин закричал особенно жутким образом и попытался нанести решающий удар в голову. Удар был бы хорош, если бы я сидел в кинотеатре и мог любоваться им на полотнище экрана. Но в жизни такие удары не проходят, во всяком случае – в схватке со мной. Я подождал, когда его ударная мощь достигнет пика, и встретил противника двойным ударом – справа кулаком в челюсть, слева – локтем в ухо. Где-то что-то хрустнуло, лицо Сажина приняло изумленное выражение, а еще через миг он рухнул на пол и замер, как и положено неживой материи…
Люк над головой приоткрылся.
– Что случилось? – спросил голос Шахова. – Капитан Сажин хотел сказать вам парочку слов и вернуться к бойцам. Время идет, а его нет и нет…
– Беда у нас, Василий Петрович. Ушел от нас капитан Сажин, безвременно ушел…
– Куда ушел? – не понял Шахов и открыл люк нараспашку.
Сухогруз «Crazy Mary» неумолимо приближался к неподвижной подводной лодке. Уже добрых десять минут кап-три Барков видел в бинокль перископ, обращенный в их сторону. Активных действий лодка пока не совершала. Этот этап операции был самым опасным, судно находилось уже достаточно близко, чтобы стать целью торпедной атаки, но еще слишком далеко, чтобы на спасательных средствах добираться до лодки. Но лодка пока молчала, и Барков отсчитывал кабельтовы, которые до нее остались…
Лейтенант Голдинг, которого они выловили в радужных волнах Атлантического океана, был жив и внешних повреждений вроде бы не имел, но в сознание не приходил и лежал сейчас под присмотром одного из бойцов в капитанской каюте сухогруза.
Профессия морпеха научила каждого из них лекарскому искусству и если не докторами, то хорошими фельдшерами были все. Однако они, как правило имели дело с колотыми да огнестрельными ранами, а что происходит в человеческом теле под покровом кожи и мышц, оставалось для них тайной. Лейтенант Голдинг ран и повреждений не имел, но лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и если бы не тяжелое, прерывистое дыхание, вполне мог сойти за мертвого. Срочно нужно было доставить его к хорошему врачу, в хорошую больницу, но все понимали, что пока не решен вопрос с подлодкой, связываться с берегом нельзя.
Наконец-то сухогруз миновал тот опасный рубеж, после которого запуск торпед был уже невозможен – их взрыв мог погубить и лодку, и кап-три Барков вздохнул спокойно.
– Бойцы, готовность номер один, – сказал он по корабельной связи.
– Погоди, капитан, идейка одна есть, – Николаев слегка повернул похожую на трамвайный реостат ручку рулевой машинки, и судно взяло правее. Теперь курс сухогруза был параллелен корпусу лодки. – Ты знаешь устройство этой лодки?
– Да, приходилось бывать, один раз даже в море выходил, на учебные стрельбы. Собственно, стреляла-то лодка, а мы десантировались через торпедные аппараты. Удовольствие, скажу тебе, ниже среднего…
– Где у нее пусковые установки расположены?
– Ракетные шахты? Сразу за рубкой, двенадцать люков, по шесть с каждого борта. А что?
– Штуку я тут придумал. Если получится – будет весело. Ты, капитан, теперь не отходи от пульта, когда скажу – нажмешь вон те три кнопки.
– Есть, господин полковник!
– Мы на корабле, так что здесь я капитан первого ранга.
Николаев выключил дизеля, взял еще немного правее, и корпус сухогруза аккуратно притерся к корпусу подводной лодки. Лодку повело мористее, в сторону невидимой подводной банки. По инерции судно протащило немного вперед, и оно остановилось так, что трюмная часть сухогруза была напротив ракетных шахт.
– Давай, капитан, действуй…
Барков нажал на указанные кнопки, и на палубе сухогруза начали раздвигаться огромные крышки трюмов.
– Трюмная команда, вперед! – скомандовал по громкой связи Николаев и объяснил Баркову: – Я троих ребят в трюм отправил, пусть докерами маленько поработают, на гражданке может пригодиться…
Затрещал динамик внутренней связи:
– Готово, командир, смотри и радуйся!
Грузовые стрелы повернулись, замерли над люками ракетных установок и опустили на них четыре здоровенных тюка с дерьмом колумбийских коров.
После этого дело пошло веселее, бойцы освоили денежную профессию докера, Николаев подключил к работе еще два крана, и содержимое первого трюма громоздилось на корпусе подводной лодки, изрядно ее притопив.
– Вроде, легла на грунт, – сказал Барков, внимательно следивший за поведением лодки.
– Ну и ладушки, – сказал Николаев. – Теперь командуй, кап-три, как вас учили лодки захватывать.
– А вот так, – ответил Барков и взялся за микрофон.
– Стой, стой, стой! – Николаев поднял руку и прислушался.
В воздухе, все ближе и ближе, гудел вертолет.
– Это не военный, – сказал полковник. – Легкий, одномоторный… Сейчас посмотрим, кто к нам пожаловал. – Он взял у Баркова микрофон. – Правый борт – боевая тревога, трюмная команда – на выход!
– Так, говорите, с лестницы упал? – переспросил Шахов, закончив осматривать труп капитана запаса Сажина.
– Да, – ответил я, – с лестницы, вон с той ступеньки.
Шахов посмотрел на ступеньку, на меня и на Сажина, изобразил на лице недоверие и сказал:
– Помогите мне, пожалуйста.
Я помог ему оттащить в сторону тело погибшего капитана.
– Люди гибнут у вас, как мухи, – сообщил мне Шахов и принялся расстегивать капитанскую униформу.
– Климат, должно быть, плохой, опять-таки болото рядом, влажность, миазмы всякие…
– У вас человек погиб, а вы… – укорил меня Шахов, разобравшись, наконец, с пуговицами и застежками одежды Сажина.
– Не человек и был, – хотел ответить я, но не стал говорить плохо о покойном. Не потому, что нечего было сказать, а просто не принято…
Шахов расстегнул одежду на Сажине и внимательно изучил тело покойного, татуировки с вороном нигде не было, только на левом предплечье была наколота группа крови и еще какой-то шестизначный номер, который Шахов тщательно переписал в блокнот.
– Боже мой, ему плохо? – заверещал за спиной маркиз Брокберри.
– Ему-то как раз хорошо, – буркнул я, забыв, что маркиз ни хрена не понимает по-русски.
Шахов принялся что-то долго объяснять маркизу, указывая руками то на лестницу, то на Сажина, то куда-то наверх, видимо, обращаясь к Богу, только на меня он не показал ни разу, отчего стало приятно и покойно. Хорошо, когда тебя ни в чем не подозревают. Маркиз внимательно слушал, всплескивал руками, следил за жестами Шахова и вообще проявлял живейший интерес к происшедшему. Несколько раз он подходил к мертвому телу, наклонялся над, словно хотел сохранить в памяти дорогие его сердцу черты капитана Сажина, один раз даже осторожно потрогал его пальцем, но сразу же отпрыгнул в сторону и стал тщательно вытирать руки белоснежным платочком.
– Вы были свидетелем? – спросил он.
– Да, – ответил я и печально склонил голову.
– Как жаль, как жаль… – маркиз Брокберри смахнул невидимую слезу, попутно вытерев нос.
Тем временем подвал наполнился людьми. К гибели Сажина братва отнеслась спокойно, а вот окорока и колбасы вызвали у всех неподдельный интерес, кто-то вытащил финку и нарезал желающим куски копченостей, жалуясь на отсутствие хлеба и водки. В это время со стороны замка донесся глухой взрыв. Я посмотрел на часы, прошло ровно полчаса с того момента, как мы расстались на берегу болота, бойцы Сажина даже в отсутствие своего командира начали выполнять боевую задачу.
– Бля! – закричал я. – Маркиз, так твою мать, где ход?
– Вот, вот, – запричитал маркиз, поняв меня без перевода.
Он подошел к единственной свободной стене, нажал там какие-то камушки, и каменная плита повернулась вокруг невидимой оси. Через несколько секунд загудел еще один генератор, и в подземном ходе вспыхнули лампы. Хотелось сразу броситься на помощь троим сажинским бойцам, пытавшимся пробиться в средневековую твердыню, – о спасении заложников я, честно говоря, думал сейчас меньше всего.
– Братва, слушай мою команду, – приказал я. – Один наверх, в хижину, люк закрыть, никого не пускать, один остается в подвале. Если наверху начнется стрельба, не высовывайся, сиди тихо, твое дело – защищать вход под землю. Остальные – со мной.
Братва немного поспорила, кому идти, кому оставаться, больше всего желающих было сторожить подвал с окороками и колбасами, но вмешались Седой и Паша, назначили двух человек, а остальные неуверенно начали спускаться в подземный ход. Я, Шахов и маркиз шли последними. Маркиз опять нажал какие-то камни, плита вернулась на свое место, и мы перешли во главу колонны.
– Оружие – к бою, – негромко скомандовал я. Слова эхом разнеслись по длинному сводчатому коридору и вернулись ко мне вместе с лязгом затворов и специфическим стуком военного металла, который знающий человек не спутает ни с каким другим металлическим звуком в мире.
Подземный ход маркиза Брокберри ничуть не напоминал те, что показывают в триллерах и фильмах из жизни мрачного средневековья. Длинный коридор, аккуратно выложенный ровными каменными плитами, по сводчатому потолку проложена электропроводка с яркими, висящими на одинаковом расстоянии, лампочками. Не было паутины, пятен плесени и разбросанных там и сям скелетов людей с проржавевшим оружием в руках. Везде царили чистота и порядок, даже пол был чистым, словно его ежедневно подметали мокрой шваброй, и только еле заметный запах сырости указывал на то, что мы действительно идем через болото и уже приближаемся к замку, потому что уровень пола начал постепенно повышаться.
Наконец, показалась каменная лестница, точно такая же, как на том конце коридора, у «подвала окороков». Я поднял руку, и все остановились.
– Пришли? – спросил я у маркиза.
Тот кивнул и потянулся к скрытым камешкам, открывающим вход.
– Подождите, – сказал я ему. – Володя Седой и еще один человек – со мной, остальные останьтесь здесь. Володя, когда плита откроется, сразу броском внутрь и падаем на пол, но не стрелять.
Володя кивнул, к нему присоединился Терек.
– Зачем стрелять? – пробормотал он. – Зубами порву!
– Там – никто, – вмешался маркиз. – Второй подвал, никто не знать.
– Ну, знаешь, маркиз, береженого бог бережет!
– Это точно, – сказал Седой и перекрестился пистолетом.
Маркиз нажал на свои камни, плита исправно повернулась, мы метнулись вперед и упали на пол в полной темноте. В подвале никого не было.
Маркиз что-то залопотал по-английски, Шахов перевел:
– Идите вдоль стены, упретесь в лестницу, рядом с ней выключатель.
Повторилась ставшая уже привычной процедура – вспыхнул свет и загудел генератор.
Особнячок, занимаемый «Вороном», прежде был собственностью одного из великих князей и предназначался, в общем-то, не для судьбоносных заседаний на самом высоком теневом уровне страны, а для праздного и приятного времяпрепровождения хозяина с его многочисленными подругами. Поэтому главное место в интерьерах особняка занимали разнообразные спальни, будуары и интимные салоны, в оформлении которых важное место занимали многочисленные изображения фаллоса и вагины в качестве росписей, картин, скульптур и статуэток. По их количеству и художественным достоинствам московский особнячок успешно соперничал с знаменитым потаенным кабинетом Екатерины Второй в Царском Селе.
Устроителям резиденции стоило большого труда отыскать хоть одно помещение для публичных собраний, декоративное убранство которого было выдержано в рамках допустимой фривольности. Таким помещением и стал Овальный кабинет – место заседаний пятерки старейшин. Прочие залы, салоны и анфилады с большим любопытством осматривались гостями «Ворона», но и они не допускались в ту часть второго этажа, где были расположены спальни. Прежде всего, потому, что спальни продолжали использоваться по своему прямому назначению – для сна и отдыха засидевшихся допоздна старейшин и их референтов, а также для поселения туда гостей, приехавших из городов и весей для встречи с руководителями всемогущего «Ворона». Особенно, если визит этот был тайным и останавливаться в гостинице было нежелательно…
Дальнюю спальню, по традиции именуемую фиолетовой, председатель выбрал не из любви к этому цвету, он предпочитал чистые краски – черную, красную, белую, а потому, что здесь отсутствовали камеры слежения. Никто уже не помнил – получилось это случайно, по недосмотру службы безопасности, или фиолетовая спальня была оставлена без надзора умышленно, по каким-то неведомым причинам прошлым председателем «Ворона».
Председателя разбудил настойчивый звонок сотового телефона. Трубка упала с прикроватного столика и спряталась в мохнатом тапке из шкуры белого медведя, но звонила настойчиво и громко.
Председатель с трудом высвободился из-под тяжелого одеяла, еле нашел телефон и был поэтому зол, как бывал зол всегда, когда в его жизни возникали нештатные ситуации.
Сейчас, на излете лет, он полагал, что имеет достаточно власти для того, чтобы строить жизнь по своему желанию. Но именно сейчас в его жизнь вторгалось все больше мелких, ничего не значащих людей, и ему, председателю, приходилось соразмерять свои поступки с их поступками и свою жизнь – с их жизнью.
– Слушаю, – сказал он в трубку и действительно стал слушать.
Через минуту он побагровел и закричал:
– Какой сухогруз? И из-за этого вы меня будите посреди ночи? Есть же люди, которые… Что значит – нет людей? Вы думаете, что говорите? А где «капитан»? А этот ваш уголовник, Кастет? Хорошо, пусть не уголовник, где он? То есть, все-таки есть шанс, что ситуация… Ладно, хорошо, звоните мне каждый час. Да, пока на трубку. Я понимаю, что сейчас ночь, но в Америке-то день, черт бы его побрал! Пока будем жить по американскому времени…
Председатель отключил трубку и положил ее на столик, рядом с очками в широкой оправе из панциря черепахи и именными часами в корпусе самородного золота. Убедившись, что все лежит надежно и не упадет даже от сильного толчка, председатель оглянулся и посмотрел на Катюшу. Девушка спала, подложив под толстую щеку пухлые, сложенные лодочкой руки и громко, спокойно сопела. Председатель вздохнул, лег в постель и уставился в потолок.
Засыпать все равно было нельзя, через час должен позвонить дежурный…
Братва потихоньку перетекла в пустой подвал, наскоро огляделась и, поскольку смотреть было не на что – вокруг ровная каменная кладка, нет ни окороков, ни колбас, честные урки обратили взоры ко мне.
Я понимал, что пора бы начаться настоящему делу, иначе кураж у братвы перегорит и при первой же стычке они или разбегутся, или полягут за несколько минут, бездарно и впустую. Но я помнил также и о трех бойцах бывшей пятерки Сажина, которые, я надеюсь, еще воевали у входа в крепость, поэтому поднял руку, призывая к тишине, и спросил у маркиза:
– Куда мы сейчас выйдем?
– В подвал, где хранится вино, – исправно перевел Шахов.
– Это я понимаю, но в каком именно месте находится вход?
Маркиз объяснял долго и, видимо, путано, потому что Шахов достал блокнот и авторучку. Я подошел ближе. Маркиз коряво, но доступно изобразил план подвала со стеллажами, где хранятся бутылки с вином, стульями и столами для дегустации вышеозначенного и стоящее в углу устройство, нечто вроде кухонной плиты, где подогревалась горячая закуска все к тому же вину.
– Здесь, – сказал маркиз и ткнул концом авторучки в дальний, за стеллажами, угол подвала.
– Хорошо, – кивнул я. – Седой, Терек – со мной… Свет здесь потушите. Чтобы наверх не светил, вдруг там темно.
Мы поднялись по лестнице и изготовились повторить тот же маневр – метнуться наверх, туда, где затаились коварные террористы и их несчастные заложники, упасть ничком на пол и оглядеться. Может быть, сразу придется вступить в бой с превосходящими силами врага. Мне уже виделось льющееся из разбитых бутылок вино, я уже слышал автоматные очереди…
Но лежать в лужах крепкого выдержанного вина нам не довелось. Когда люк открылся, над нашими головами была пустая спокойная темнота. Я придержал Седого с Тереком, вылез наружу, прижался к стене и прислушался. В подвале кто-то был, – помимо звуков, исходящих из распахнутого люка, слабо различалось чье-то дыхание, спокойное, тихое дыхание спящего или отдыхающего человека.
Я закрыл глаза, это было глупо в полной темноте, но помогало сосредоточиться, и представил себе нарисованный маркизом план. Если идти вдоль стены, у которой я сейчас стоял, то через три-четыре шага будет угол, у следующей стены стоят деревянные лавки, именно там может лежать или сидеть тот спокойный человек, что находился сейчас вместе со мной в подвале. А если идти в другую сторону, то придется миновать открытый люк, потом очень долго ничего не будет, затем – плита, о которую можно обжечься, значит, надо быть осторожней, и опять короткая, без мебели, стена до самой лестницы, у которой должен быть выключатель.
Читать бесплатно другие книги:
