Мы к вам приедем... Лекух Дмитрий
Ну и так далее.
Противно.
Вот тут-то Али и отличился.
Повернулся к ним вполоборота, мы за угловым столиком как раз сидели. Дождался секундного затишья да и сказал, негромко так, но вполне внятно.
Так что все услышали.
– Я, кажется, слышу здесь нерусскую речь?!
Тишина мгновенно наступила такая, что если бы в чистеньком кафе водились мухи, то было бы слышно, как они жужжат.
Я незаметно взял со стола нож, сжал его ручку под столешницей.
Одного, думаю, но – завалю.
Гляжу, Мажор тоже к полупустой бутылке водки приглядывается. «Розочкой» он, если потребуется, владеет – о-го-го, доводилось как-то раз наблюдать. Уже, думаю, чуть легче.
Но – ненамного.
А Али просто по-прежнему сидит вполоборота, и не торопясь обводит тяжелым, как свинец, взглядом мгновенно затихшее помещение.
И – молчит.
…Даги почему-то не прыгнули.
Те, которым уже принесли заказ, молча уткнулись в тарелки, те, кому не успели, – как-то незаметно, бочком, перекочевали в соседние ресторанчики.
Али кивнул Анечке, помахал ей призывно рукой.
– Принеси-ка нам, – говорит, – девушка, еще по порции пельменей. А то все сожрали, а водка недопитой осталась. И чаю покрепче завари. Чувствую, мы у тебя тут еще, на всякий случай, немного задержимся…
И – продолжает обводить зал кафешки тяжелым, почти не мигающим взглядом…
…Когда мы наконец-то, отяжелевшие от водки и пельменей, сели в машину и поехали дальше, я только головой покачал.
– Ну, – говорю, – и ни хрена же ты выдал, Глеб. Я уже думал, что все, хана нам. Нож под столом на коленку положил…
– Да и я, – признается Гарри, – врать не буду, сцыканул маненько. Думал бутылку хватать, на розочку обустраивать. Кто ж знал, что они такими засранцами окажутся, что даже слова не скажут. Или ты догадывался, Али?
Глеб только плечами пожал.
– Да никакие они не засранцы, парни. Нормальные люди, работяги, только немного с другим менталитетом, не таким, как у нас с вами, естественно. А борзеют у нас только потому, что им все ссут слово поперек сказать. Типа, – я не я и хата не моя. Меня не трогают, вроде, так я лучше в сторонке и постою, чтоб лишний раз не отсвечивать. То есть в том, что они такие, не они, а мы виноваты, такая вот петрушка нехитрая. Вот и садятся, блин, на голову. А если и дальше будем язык в жопу засовывать, так и срать на нее начнут. И наших жен и сестер на наших же глазах трахать. И виноваты в этом, повторюсь, – будем только мы сами…
– А что ж они не прыгнули-то тогда? – спрашивает Гарри. – Нас всего четверо, а их – человек сорок. Завалили бы, к бабке не ходи.
Али усмехается и прикуривает сигарету, чуть-чуть опустив боковое стекло. На улице – холодина.
– А зачем оно им надо-то? – спрашивает. – Во-первых, мы кого-нибудь бы да покалечили, это они понимали стопудово. Во-вторых, могли и менты подвалить, а как они их брата любят – дело известное. Бежать-то тут некуда, трасса одна, до Волгограда. Ну и в-третьих, – мы были на своей земле и в своем праве. А они – нет. Хватит?
– Ты думаешь, – криво усмехается Гарри, – у них хватило мозгов, чтобы все это понять и просчитать? Да еще за пять секунд? Особенно, насчет того, что мы на своей земле и в своем праве? Я чо-то, извини, брат, немного сомневаюсь в этом деле. Ты уж прости мою детскую недоверчивость.
– Они это просто почувствовали, – опять жмет плечами Али. – И этого оказалось вполне достаточно. Результат, по крайней мере, – налицо.
– Да уж, – кивает головой Гарри, – с результатом-то как раз хрен поспоришь. А есть у нас, кстати, еще бутылка коньяка? А то что-то зябко становится…
– Под моей сидушкой посмотри, – вздыхает Жора. – Хорошо вам, мужики. Сейчас глотнете, стресс снимете. А мне еще – аж до Элисты терпеть, а трясет всего – хоть вешайся. Вы-то к боям люди привычные, идейные можно сказать, а мне-то, старику, за что под замес попадать придумали?
– Не нуди, – смеется Гарри, доставая из-под сиденья пузатую коньячную бутылку. – Сам ведь все понимаешь, что не ты один обосрался…
Али на переднем сиденье уже вовсю шелестит фольгой, разворачивая на закуску очередную плитку черного горького шоколада.
Я – улыбаюсь…
Правильно, думаю, сделал, что с парнями поехал, а не на клубном автобусе. Лиде расскажу – не поверит, столько всего интересного…
– А вообще, – говорит Гарри, вытаскивая пробку, – смешно, конечно. Вот вроде, – горцы, воины. А ведь всегда в прошлом люлей от русских получали таких, что мать моя женщина. А теперь – вроде как и все наоборот выходит. Вот даже сейчас, чего уж там, – на тоненького проскочили, как бы ты, Глебушка, не понтовался. Стоило только одному из этих красавцев борзануть – и все, кранты, толпой бы по-любому опрокинули. Вот мне и интересно, мы что, вырождаемся, что ли? Ну я русский народ имею в виду, если что непонятно…
– Да при чем здесь, – морщится Али, – «русский», «не русский». Тут хрень поглубже слегонца получается. Можно подумать, вся Европа в прошлом такая плюшевая была, как сейчас. Ага. Пойди-ка пройдись ща, к примеру, по некоторым кварталам Парижа или любимого нашего с тобой Лондона. Раньше – все по-другому слегонца было, по-другому. Хроники-то исторические – хрен сотрешь, как бы этого, бля, политкорректность их нынешняя не требовала. Позволили бы они этим орлам чернохвостым еще хотя бы пару веков назад у себя так резвиться, жди. Закопали бы на хер на ближайшей помойке и ни фига бы даже не комплексовали на эту тему. Подумаешь, тыщщей мигрантов больше, тыщщей меньше, кто их считать-то будет? Ну, типа, как у нас в Москве таджиков да молдаван на стройках разве кто считает? Если только прораб, когда с похмелья мучается. Ну или менты, когда за «поголовным сбором» приходят. Тоже, конечно, непорядок, – люди есть люди, но – все-таки, все-таки. А сейчас кто там у них, в Европе этой, прости Господи, «цивилизованной», самые социально защищенные категории населения, ага? Негры, арабы, паки, турки, геи да лесбиянки. В Голландии, недавно читал, уже лет десять как существует официально зарегистрированная «Лига защиты прав педофилов», куда уж дальше-то. Один сабж другого мутит по Интернету, потом хомячит без соли и соуса, а целая свора мудаков-адвокатов, завывая и плюясь слюной, потом доказывает, как его позиция важна для общества и почему она открывает всему миру новые грани свободы. Тьфу, бля, Господи прости, по-другому-то и не скажешь…
– А вот интересно, – Гарри делает глоток из горлышка, морщится, отказывается от шоколадки, – с чего бы все это хозяйство сыпаться-то начало? Понимаешь, Глеб, я ведь, в отличие от тебя, не гуманитарий. Финансовый менеджер по МВА. А до этого – инженер-конструктор, МАИ заканчивал. Мне четкое понимание процесса нужно, а не «мысли по поводу». Ну не может быть так, чтобы целая раса, целая цивилизация вот так легко уходила, растворялась, причем ведь – не в «молодой крови», а хрен пойми в чем. Ну не верю я в то, что предлагаемые этим сблевом ценности интереснее, как тот же товар, чем ценности европейской цивилизации, бля…
– Ценности как товар? – хмыкает Али, забирая у Гарри бутылку. – Вот здесь-то, дорогой мой технолог, собака и порылась. Тебя обманули, Игорянь, ценности не могут быть товаром, ценности – это что-то большее. За товар, знаешь ли, старый, под танк не прыгают…
Делает глоток, задумчиво смотрит в окно.
Что он там разглядеть-то пытается, думаю?
Темнотища же…
Даже по встречке ни одной машины уже, наверное, минут пятнадцать как не видно…
– А вообще, – вздыхает, – ты интересную тему затронул, конечно. О такой если и говорить, то только в дороге, когда все одно делать не фига. Слишком уж долгая байда, и серьезная. Перегрузиться можно влегкую…
– А мы что, куда-то спешим? – встреваю в их разговор. – Заснуть после того адреналина в кафе все одно не выйдет, так хоть давайте поумничаем немного. Иногда, говорят, полезно бывает. А если чересчур загрузимся – «Control+Alt + Delete» и все дела, в первый раз что ли. Тоже мне, бином Ньютона…
– В принципе, согласен, – поддерживает меня Гарри. – Когда еще на эту тему тереть, если не сейчас. Ничего не мешает, ничего не отвлекает, спать не хочется, коньяка еще – хоть залейся…
– Но-но! – возмущается Жора, – «хоть залейся»! Мне-то оставьте хоть чуть-чуть, ироды. Я по магазину, понимаешь, за шефом ходил, облизывался, а они его весь выхлестать в дороге собрались!
Смеемся.
Али роется в бардачке, перебирает там что-то, потом достает оттуда пачку сигарет и облегченно вздыхает.
– Боялся, что в сумку за куревом лезть придется, в багажник, – говорит. – Но нет, слава Богу, в бардачок одну пачку заначил. Так на чем, бишь, мы остановились-то?
– Да, – кривлюсь, – на вырождении…
Али закуривает, разгоняет ладонью дым, говорит медленно.
– Понимаете, парни, ответа у меня нет. У меня вообще ответов нет, только вопросы. И, иногда, – догадки. Не претендующие на истину в последней инстанции…
– Ну, – хмыкает Гарри, – если б ты претендовал на это, я б от тебя ноги делал впереди собственного визга. Боюсь я, знаешь ли, таких сабжей с их «последней инстанцией» даже еще больше, чем триппера. Потому как все это их «знание», как правило, обычное говно и гонево, а вот зарезать могут очень даже вполне себе ничего, просто так, как два пальца об асфальт. А чо бы и не зарезать кого, за идею-то с общечеловеческой ценностью? Причем ничего им за это и не будет, что с психов-то взять? Так что, – давай излагай. Твое право – говорить, а наше – соглашаться или пальцем у виска крутить, сам понимаешь…
– Угу, – хмыкает в ответ Али. – Тады – ой. В смысле, – согласен.
И, перед тем как передать мне бутылку, делает из нее такой серьезный глоток, что я даже удивляюсь: волнуется, что ли?
Ну ни фига себе…
– Давайте, – говорит, – парни, тогда один очень простой вопрос для начала: почему мы всегда употребляем слово «завоевать», в том числе и тогда, когда разговор идет, скажем, о знании или о любимой женщине? Или, того хуже, – «покорить»? Мы же даже космос не «исследуем», а «завоевываем», а когда уж о спорте речь, то фразы типа «наши олимпийцы завоевали» по-другому просто и не произносятся. Случайно это или в этом есть что-то такое, не убираемое из нашего сознания? Ну, типа несущей конструкции у моста? Уберешь – просто завалится, и все, какие бы у тебя правильные мысли не были при принятии этого решения. Ну типа, – некрасиво или нефункционально. А он, гад, несмотря на все твои благие намерения, просто после этого рушится к ебени матери и – никакой тебе благодарности…
– И? – спрашивает Гарри, отбирая у меня бутылку, из которой я так и не успел отхлебнуть.
И тоже к ней весьма так ощутимо прикладывается.
И опять думаю – ну ни фига себе.
Что-то парни перевозбудились немного.
Закуриваю сигарету и принимаю решение больше в разговор пока не встревать, а лучше – молчать и слушать.
Может, за умного сойду.
Тоже не лишнее.
– И, – грустно смеется Али, – не «и», а «а». А вдруг это – завоевание – всего чего угодно: знания, космоса, женщины, соседнего народа – и есть наш путь на самом-то деле? А если мы именно через это «завоевание», «покорение» и познаем этот мир и свое место в этом мире? Если ничего другого нам просто не дано, по определению? Как те же китайцы это делают через созерцание и ожидание, а, скажем, индусы, – через растворение и очищение. И когда мы, я имею в виду всю европейскую цивилизацию, цивилизацию белой расы, в силу своих внутренних причин стали отвергать этот путь, путь «завоевания», если хочешь – агрессии, мы и начали разрушать ту самую «несущую конструкцию». Свою собственную. Причем своими же руками. И своими собственными, нами же, белой расой, рожденными идеями свободы и толерантности. А отсюда уже – и все остальное. В том числе и то, что ты называешь «вырождением». Понимаешь, никто, и я в том числе, не говорит о том, хорош или плох этот путь – путь завоевания, агрессии, «бремени белых» киплинговского, если хочешь, – этичен или не этичен, правилен или не правилен. Вопрос только в том – наш он или не наш. И если он был – наш, а мы от него отказываемся, стесняемся, придумываем всякую хрень, типа той же толерантности или политкорректности, – то нам, действительно, в самом скором времени может настать самый настоящий трындец. И никакие «черные» тут не при чем, похороним себя мы сами, а они просто спляшут на наших костях. Причем будут абсолютно в своем праве. Потому что это не они разрушат нашу культуру. А мы сами…
– Красиво, – щурится Гарри, выпуская в боковое окошко летящего сквозь угольно-черную ночь по усталой безлюдной России «лендкрузера» тонкую струйку душистого сигаретного дыма.
– Ага, – ехидничаю, уже забыв про свое решение «молчать и слушать», я, – только что ж это мы, если мы уж такие великие воины и агрессоры, пытаемся всяким разным восточным единоборствам-то учиться? Или философствовать – это одно, а по морде получать – совсем другое?
– А учиться, – ядовито подсмеивается Али, – это, Дэн, всегда полезно. Вот если б ты, к примеру, хорошо учился по такому предмету, как всемирная история, то ты бы наверняка знал, что еще совсем по историческим меркам недавно, в девятнадцатом веке, во время знаменитых «опиумных войн», британский экспедиционный корпус составом всего в десять тысяч штыков, у которого, к тому же, элементарно закончился порох, прошел с боями через весь этот хваленый многомиллионный Китай со всеми его шаолинями и прочими восточными единоборствами, как нож сквозь масло. И – выиграл войну.
– А наши казаки, – подхохатывает ему Гарри, – в семнадцатом веке отрядом в сорок человек гоняли по всей степи «тумены» татарвы. «Тумен» – это тысяча, если не знаешь. Исторический факт, между прочим. Почитай как-нибудь на досуге, как Ермак Сибирь завоевывал. Я уж не говорю про испанцев, которые Америку расколбасили, со всеми их майя, ацтеками и прочими пирамидами, там вообще соотношение по численности такое смешное было, что абассцаться можно. И только не надо говорить про порох и лошадей, лажа все это…
– Это почему же, – удивляюсь, – лажа?
Али вздыхает.
– Дальнобойность «длинного» английского лука превосходит дальнобойность и убойную силу автомата Калашникова. Скорострельность у обученного лучника – пятнадцать прицельных выстрелов в минуту с кучностью, «калашу» и близко недоступною. Преимущество огнестрельного оружия перед луком только в одном – из него гораздо проще научится стрелять, поэтому с ним легче создать в короткие сроки из необученных мирных людей большую армию и завалить врага с помощью массы. А так, при прочих равных, если поставить друг перед другом один на один средневекового лучника и нормально обученного современного десантника, я, скорее всего, – поставлю на лучника. И, можешь мне поверить, индейские воины у тех же майя тоже были ребятами вполне обученными, подготовленными. Война была смыслом, причем – единственным смыслом, их жизни. А испанцы их разделали просто как Бог черепаху. Вот такая вот историческая фигня, Данил. Представляешь?
– Ну, – мотаю головой, – насчет лучника и десантника с автоматом, – что-то не верится. А рыцари тогда что, вообще каким-то спецназом нереальным что ли были?
– А как ты хотел? – хохочет. – Если их с пяти лет только и учили, что драться? На всех видах оружия, вообще без оружия, с подручными средствами, пешком, в седле, на крепостной стене, да по-всякому? К семнадцати годам эти парни проходили уже – вдумайся! – двенадцатилетний курс непрерывной, целенаправленной и беспощадной дрочки, которой позавидует любой супермен из любой сегодняшней армии любого государства. К тридцати, если доживали, – двадцатипятилетний, включая где-то приблизительно пятнадцатилетний реальный боевой опыт. Редкий действующий офицер спецназа таким похвастать может, вообще-то. Я, честно говоря, с таким бойцом бы один на один без особой нужды выходить бы не рискнул, даже если буду с автоматом, а он со своей железякой ржавою…
– Да, – чешу затылок, – тут ты прав, похоже. Так что же тогда получается, а, Али? Выходит, что очень даже может быть и такая фигня, что мы – фанаты, «кэшлс», «хардкор», проклятые фашиствующие ублюдки и подонки со дна «современного цивилизованного общества» – со всей нашей агрессией и прочей лабудой – вовсе и никакие не маргиналы, так? А – совсем даже и наоборот?!
– Может, – откидывается на сиденье Али. – Может и так. А может – и по-другому. Я ж говорю, Дэн, – нет у меня ответов. Одни, блин, вопросы…
Я забираю у Гарри бутылку, делаю большой, обжигающий глоток коньяка и передаю Али. Он тоже прикладывается к горлышку и возвращает бутылку Гарри. Мы закуриваем и смотрим в окна джипа.
За ними только ночь и ветер.
Изредка – фары встречных машин.
И, кажется, – больше ничего…
Глава 8
Калмыкия
…В Элисту въезжали где-то часов в десять утра, Волгоград я элементарно проспал. Парни потом говорили, что сразу же после того, как мы его проехали, начался жуткий ветер, так гнавший мелкий песок и местную рыжую пыль, что даже такой опытный водитель, как Жора, приличную часть дороги не рисковал ехать со скоростью больше пятидесяти-шестидесяти километров в час.
Не знаю.
Проспал весь этот беспредел к чертовой матери.
Когда же мы приехали в эту славную, Господи прости, столицу национальной республики Калмыкия, там по-весеннему светило солнышко и дул несильный, прохладный ветерок.
Очень комфортные условия для предстоящей игры, мне так кажется…
…По-быстрому вписались в местную гостиницу, я принял душ и попытался прозвониться по мобильному Гарри.
Пива так хотелось, что аж губы в трубочку выворачивались.
А – фиг вам, уважаемый господин московский.
Нет в городе Элисте мобильной связи.
По крайней мере, у моего оператора.
Столица республики, блин.
Сколько живу в нашей стране – столько удивляюсь…
…А номера комнат парней я при заселении – забыл спросить.
Беда.
Ладно, думаю, сейчас вниз к стойке спущусь, спрошу у администратора.
Спускаюсь, а Гарри уже там тусует.
И на лице – та-а-акая жажда пенного напитка нарисована, что мне даже чуток стыдно стало.
Моя по сравнению с этим – песочница на границе с Сахарой.
– Привет, – говорю, – Гарри. Мучаешься?
– А, – поднимает глаза, – это ты, Дэн. А я что-то подумал, что ты сразу спать завалишься. Ну и решил не стучаться, не будить чтобы. А мы с Али решили все-таки пивком чуть-чуть размяться, да и Жору отпаивать надо перед сном, замучился, бедный. Глаза, что твои сливы. Глеб как раз за ним пошел. А мы пока – пойдем-ка с тобой, брат, на улицу, покурим. Душно-то, что твой звиздец…
– Пойдем, – соглашаюсь. – Мне тут тоже что-то душновато после вашего коньяка в нереальных для растущего организма количествах…
Но как только мы направились к выходу, нас грозно и резко одернули:
– Стоять! А ну, стоять, блин!
Я, честно говоря, чуть перессал даже и просто застыл в позе «оленя, застреленного в крестец», как говорит один наш с Гарри общий приятель.
А Мажор таки нашел в себе силы обернуться.
И даже – с некоторым достоинством.
Насколько оно, разумеется, возможно с такого жуткого бодунища…
Пришлось – и мне.
Глядим – молоденький, но уже вполне себе квадратный, сержант милицейский, в форме с нашивками ОМОНа.
В «бронике», каске и с укороченным «калашом» на ремне.
Мой ровесник, похоже.
Или даже – помоложе, у них тут не поймешь.
Степь.
Но вроде как – русский.
– Ты чо, – спрашиваю, мотая башкой, – совсем озверел что ли, парень, орать-то так громко? Я чуть не обосрался! Думал, война началась…
– А она и началась, – кривится, – вы же – из Москвы, да?
– Ну из Москвы, – ухмыляется, тоже приходя в себя, Гарри, – а это что, сейчас запрещено? Калмыкия вышла из состава Российской Федерации? И когда же тогда случилось сие знаменательное событие?
– Да лучше б вышла, – вздыхает, поправляя каску сержантик, – тогда бы сюда можно было бы хоть танки ввести. А так и «дорогих россиян» из себя корчат, уроды, и – такой беспредел творят, что мне даже стыдно, что местный. И когда только на этих блядей хоть какой окорот у вашей Москвы найдется…
– Не ссы, – недобро смеется Гарри, – брат. Найдется. И, я так мыслю, довольно скоро. Как только Путин на второй срок пойдет, так и начнет порядок наводить. А не начнет – мы сами приедем…
– Да вы уже приехали, блин, – вздыхает. – Вон, ваш автобус камнями так закидали, что двоих пацанов в тяжелом состоянии в больничку увезли. И «легких» человек пятнадцать, но там вроде все слава Богу. Да еще двоих вчера на ножи подняли, на гоп-стопе. Телефоны мобильные почистили, деньги забрали. Вот меня тут и поставило начальство, чтоб никого на улицу не пускал. Так сказать, во избежание…
– Кого порезали, кто на больничке? – это уже, гляжу, Али с Жорой подошли.
Я даже и не заметил.
Али начисто выбрит, подтянут, собран.
Как будто и не было бессонной ночи с неумеренным количеством потребления…
Нда…
Вот уж где контраст.
Перевожу взгляд на Гарри и – чуть на задницу не сажусь.
Нет, щетина с его щек никуда, разумеется, не исчезла.
Но вот все остальное…
– Да, – говорит, – командир, куда парней-то увезли, знаешь?
Сержант вслед за мной переводит внезапно ставший острым взгляд с одного на другого.
– Так, – кивает, – понятно. Вы, типа, старшие. Это хорошо. Ваша машина на стоянке перед гостиницей стоит? Ну, такой джип здоровый?
– Наша, – кивает Али. – Что дальше?
– Да, – вздыхает сержант, – мальчишек ваших жалко. Хорошо б, если б вы туда съездили, я вам даже сопровождающего дам, на всякий случай, нас здесь трое дежурит. Вы, конечно, вижу – парни резкие, но местный мент с автоматом и вам в подмогу не помешает. Только надо подождать пару минут, хорошо?
– Хорошо, – кивает Али. – Я все равно в сортир собрался заскочить. А чтоб тебе люлей не подогнали за самоуправство, вот, перепиши данные, скажешь, что отправил помогать людям, которые здесь по делу.
И протягивает ему закатанный в пластик пропуск со своей фотографией.
– Ого, – рассматривает документ сержант. – Вы тут, типа, проверяющие от Российского футбольного союза?
– Мы тут, – смеется Глеб, – типа фанаты, если честно. Но – непростые, как сам понимаешь.
– Понимаю, – смеется в ответ ОМОН-овец. – Лады, валите в сортир, я сейчас товарища по рации вызову…
…В сортире Глеб, ни слова не говоря, вынул из грудного кармана маленький полиэтиленовый пакетик, насыпал по щепотке порошка на сгиб ладони себе и Гарри.
– Да, – соглашается Гарри, – сейчас – как нельзя кстати.
И вслед за Али втянул эту фигню ноздрей. Постояли, помотали башками, посмотрели друг на друга.
– Ну что, пошли?
– Угу. Теперь можно.
Я только головой покачал.
Нет, я слышал, разумеется, что у части «основы» кокаин пользуется уважением, но чтобы вот так, среди бела дня…
Ну да ладно.
Они парни взрослые, без меня разберутся…
…На входе нас уже ждали трое парней из ОМОНа: тот самый молодой сержант, еще один такой же, только чуть постарше, и лейтенант с грубым обветренным лицом и ледяными прозрачными глазами.
Ага, думаю.
Чечня.
У меня пара однокурсников там в армии отслужила, я этот взгляд ни с чем не спутаю…
Молча пожали друг другу руки, Гарри достал пачку сигарет, предложил, парни угостились.
Стоим, дымим.
– Значит так, – говорит лейтенант, – в больничку вас Саня проводит…
И кивает в сторону сержанта постарше.
– У него там просто, – улыбается немного по-детски молоденький сержантик, – мама работает, сестрой в хирургии. Если что, покажет, к кому обратиться.
– Добро, – кивает Али. – Денег платить надо?
– Не надо, – отрицательно мотает головой сержант Саня. – Там уже ваши пацаны вчера собрали достаточно, на игре дубля клич кидали. Молодцы, кстати, парни. Я раньше думал, что фанаты – это просто быдло вечно бухое. Так нет, там и от клуба народ приехал, и сами денег собрали достаточно. Но вам все равно съездить стоит, посмотреть, что к чему. И – это – берегите себя. У нас тут непросто…
– Мы, – мрачно усмехается Гарри, – и сами не простые. Пусть эти гады молятся, что «основа» фактически не приехала…
– И что тогда? – резко вскидывает голову лейтенант.
– Тогда, – кривится Али, – расклад мог бы и поменяться. В прямо, извини, противоположном направлении. Одно дело молодежь с безопасного расстояния булыжниками закидывать, другое – с реальными бойцами бизнес вести. Там такие обмороки встречаются – сам боюсь…
– И что? – буровит его взглядом лейтенант. – Ты хочешь сказать, что такие как ты, их не контролируют, так, что ли? Такая силища и бесхозной гуляет? Да в жизни не поверю…
– Ой, старшой, – вздыхает Али, – а ты что, реально веришь, что все и всех в этой жизни кто-то контролирует? Меньше детективов на ночь читай, у тебя и так работа нервная…
Лейтенант усмехается.
– Интересный, – говорит, – ты парень, похоже. Наслышан я про вашего брата, вместе с нами парни из московского ОМОНа стояли, понарассказывали. Пивка бы с тобой попить не торопясь да за жизнь поговорить. Жалко – не судьба. Мы все три дня, пока вы здесь находиться будете, на «повышенной готовности» жить станем. С хлеба на воду и спать не раздеваясь…
– Жалко, – соглашается Али. – Я б с тобой тоже выпил. Только я уже завтра уезжаю. Сегодня на матч схожу, потом в гостиницу, высплюсь – и в дорогу. Хочу еще в Астрахань заскочить, спиннинг покидать, раз уж такой расклад вышел…
– Завидую, – улыбается, вздыхая, летеха. – Ну ладно, езжайте уж. Проведаете своих, пивка попьете и – давайте спать, до стадиона. И нам спокойнее, и вам безопаснее…
– Согласен, – улыбается в ответ Али.
Они жмут друг другу руки, мы садимся в машину и едем в больничку.
Автомат сержанта Сани больно упирается мне в ребро, от него пахнет какой-то смазкой и холодным металлом.
А от самого Сани – потом, степью и почему-то – ветром. Он смотрит в окно, показывает дорогу и с уважением трогает кожаную обивку джипа, восторгаясь, как все в нем правильно и разумно устроено.
Меня укачивает, и я мгновенно засыпаю, просыпаясь только на больничном дворике, где резкий порывистый ветер гоняет кругами красно-желтую калмыцкую пыль и обрывки бумажного мусора.
В приемное отделение прорываемся фактически бегом, дует страшно.
– Астраханец, – почему-то с уважением отзывается о ветре Саня.
Мы согласно киваем.
…Первый, кого я вижу в приемном отделении, – Никитос. Ему порезало стеклом лоб, и он пришел на перевязку.
Чуть бледный, но вроде в остальном – в полном порядке.
– Ты как? – спрашиваю.
– Нормально, – отвечает.
– А Серхио что? – дергаюсь. – Тоже под раздачу попал?! Где он?!
– В порядке с ним все, – кривится Никита. – Даже не поцарапало. Только вот обосрался наш Серхио, Дэн. Такая вот, блин, стыдоба перед парнями вышла. Ныл, мямлился, потом в аэропорт рванул. Сейчас уже, наверное, в Москве. С собой звал, кстати, придурок хренов…
– А ты что? – удивляюсь.
– А я, – поднимает на меня злой взгляд, – никуда отсюда не поеду, без пацанов. И еще. Я с тобой поговорить хотел, ты же из, как это у вас называется, «хардкора», ну «основы», так ведь?
– Ну, – говорю, – так. А что такое?
– Да ничего, – жмет плечами. – Просто я к вам хочу. Ты же меня знаешь, Данька, я хоть и раздолбай, но если что – не подведу. И не побегу. Поговори со старшими, хорошо? Мне теперь это – очень надо. Очень. Я таких, как эти уроды, – бить хочу. Руками, ногами, арматурой, да – чем угодно. Что под руку попадет. Чтобы они юшкой исходили, чтоб кровью блевали, чтоб юлой по песку ползали…
Я молчу. Киваю.
Со мной такое тоже когда-то случилось. И вот теперь – я здесь. И тоже – никуда не уеду. Никуда и ни за что.
…И еще – вот ведь какая странная штука, думаю.
Если б передо мной еще полгода назад встал бы выбор, с кем идти – с умным, рассудительным, чуть холодноватым Серхио или раздолбаем, сплетником, мажором и интриганом Никитосом – я бы стопудово выбрал Серхио.
И, как теперь выясняется, – совершил бы очень грубую жизненную ошибку.
Вот такие дела…
Я вздыхаю.
– Хорошо, – говорю. – Прям ща и познакомлю. С Гарри. Слышал про такого?
Никита кивает:
– Мажор? Слышал, конечно. Личность авторитетная…
– Вот-вот, – смеюсь, – тот самый. Только Мажором его не называй, обидится. Мы вместе приехали. Сейчас они переговорят тут, и мы пиво пить поедем. Там и поговоришь, если что. Тебе как, можно пиво-то?
– А почему нет? – удивляется.
Читать бесплатно другие книги:
