Когда плачет скрипка. Часть 1 Дан Виктор
Садовского лечили несколько месяцев.
Наконец состоялся суд, где было выяснено, что убийцей оказался один Ярмак, а остальные даже не подозревали об этом, так как ушли вперед и не могли видеть и слышать, что произошло между Ярмаком и Ларисой. Ярмак догнал остальных спустя несколько минут уже у дома Каролины.
Предвзятость автора статей была объяснимой. Над ним довлело горе матери, потерявшей единственную дочь, отчаяние друзей погибшей, возмущение жителей города. Было жаль, что так внезапно и так нелепо оборвалась жизнь прекрасной девушки, талант которой, «возможно, прославил бы город на весь мир».
«Лучшие умирают первыми! Похоже, этот подлый закон нашей жизни получил новое подтверждение», – подумал Михаил, рассматривая фотографию Ларисы в газетной статье, посвященной ее похоронам.
Как следовало из текста, снимок был сделан во время концерта в Японии, куда зимой того же года ездила Лариса с группой студентов института.
На снимке ослепительная блондинка в полный рост у края сцены. Она только что закончила играть. Руки: в правой смычок, в левой скрипка, уже разведены в стороны, но еще не опущены вниз – поза жрицы или богини древности. Длинное белое с крупным контурным рисунком платье, стилизованное под кимоно, подчеркивало великолепную фигуру.
Глаза широко открыты и смотрят в зал с удивлением и грустью. Светлые вьющиеся волосы, зачесанные назад, в свете театрального прожектора образовали вокруг головы светящийся ореол.
«Нимб великомученицы», – пришло невольно в голову Михаилу.
В том же номере газеты поместили снимок траурной процессии, снятый с высокой точки, из окна или балкона, – нескончаемый поток людей и цветов. Алена не преувеличивала, сравнивая этот поток с морем.
Михаилом овладели сомнения. Да, если судить по газетным статьям, объективных доказательств вины, кроме признания, нет никаких. Вопреки выводам автора, который подробнейшим образом излагает материалы следствия («Как он их получил до суда?»), совпадение места и времени не могут служить доказательством виновности, тем более что полного совпадения нет.
Расстояние от улицы, по которой прошли студенты к своей подружке, до места, где обнаружили тело жертвы, сорок пять метров.
Следственный эксперимент и расчеты с учетом графика движения трамвая показали, что с момента убийства до обнаружения тела прошло не более 32-35 минут. А если 29? Тогда обвиняемые уже кутили у своей подруги, и убил кто-то другой.
Но убийцами вполне могли быть обвиняемые или один из них. Защита не смогла привести доказательств, исключающих их участие.
Показания Каролины о времени их прихода основывалось на программе телепередач. Здесь точность также была в пределах пяти минут. А сколько времени нужно, чтобы ударить по голове?
Вполне объяснимо также поведение подозреваемых. Допустим, они после ареста, изоляции и интенсивных допросов признались. Защитники, получив доступ к подсудимым, могли сказать:
"Ребята! У обвинения ничего нет кроме ваших показаний. Все знают нравы наших следователей и их методы. Отказывайтесь от показаний и стойте на том, что вы невиновны. Мы проследим, чтобы издевательств больше не было. Бедному и безродному Ярмаку потом устоять не удалось. Он признался снова.
В этом случае возникают другие вопросы.
Какова его личная вина, и какую часть вины своих друзей он взял на себя? В какой степени убийство является случайным? Его оскорбили, он взял камень и бросил, попал случайно с 20 метров в голову и убил. Или только оглушил, испугался (она может заявить в милицию) и добил жертву, а камень выбросил. Его друзья оказались помимо их воли втянутыми в преступление. Только как свидетели?
Если так, то все логично. Они не хотели давать показания против товарища, а тот обеспечил их алиби.
Чтобы получить ответы, нужно встречаться с Ярмаком, нужно внимательно изучить материалы следствия: заключение медицинской и баллистической экспертизы. Был один удар или несколько?
Михаил не сожалел, что потратил время на газетные статьи, хотя они и не дали ничего кроме новых вопросов. Из теории он знал: на начальном этапе следствия тем лучше, чем больше следователь смог сформулировать вопросов.
В сгустившихся сумерках Михаил направился к общежитию. Путь пролегал мимо спортивного манежа института. Стены из стеклоблоков пропускали довольно яркий свет. Явственный шум: топот, крики, характерные звуки от ударов по мячу – все говорило о том, что там кипит бурная жизнь. Михаил решил размяться перед сном – он привык к поздним тренировкам. Забежал к себе в комнату переодеться. Анатолия еще не было.
Оказалось, что будущие учителя далеко не все инвалиды. На разных площадках длинного манежа тренировалось несколько групп одновременно. Для разминки Михаил пробежал два круга по беговой дорожке между площадками и трибунами. Потом пристал к группе волейболистов. Игра шла “на высадку”. Команды были смешанного состава: парни и девушки, что придавало особый колорит игре. Спортсмены и спортсменки из разных секций и неорганизованные занимались «общефизической подготовкой», проще говоря, сбрасывали избыток энергии. В команде, ожидающей встречи с победителем, не хватало шестого игрока. Им стал Михаил.
До кровати он добрался в двенадцатом часу. Анатолий уже спал. Слегка расстроенный, что нет возможности поделиться впечатлениями и информацией, полученной из газеты, Михаил пошел на кухню и заварил себе чай сразу в двух стаканах.
Вопреки обещаниям Алены, в девять часов удостоверения еще не были оформлены. Заполнение, наклейка фотографий, сбор подписей и регистрация – все это заняло больше часа. Когда практиканты прибыли в отдел, утренняя оперативка уже закончилась. В кабинете Манюни оставалось еще несколько человек, однако он поманил их рукой, как только они заглянули в дверь.
– Вы напрасно теряете время!
– Долго оформляли удостоверения.
– Тамара уже все подготовила. Есть одна проблема. В бухгалтерии нет командировочных. Ехать придется за свои. Получите, когда оформите отчет.
– Далеко ехать?
– Примерно сто километров автобусом с центрального автовокзала. Билеты заказаны на утро.
– Мы готовы! – ответил Михаил за двоих.
– А теперь в архив! В шестнадцать часов жду с докладом.
Когда они оказались в коридоре, Анатолия прорвало:
– Миша! Впредь давай договоримся: каждый отвечает только за себя. Я не хочу трястись три часа туда и три часа обратно, да еще за свои деньги! Какой смысл ехать вдвоем, терять время? Найдется работа и здесь… Я тебя предупредил!
– Разговор с Ярмаком – самый важный момент нашего расследования. Я думал ты это понимаешь. Вдвоем больше шансов получить от него какую-либо новую информацию… Без этого никто не разрешит возобновить следствие.
– Ты мне утром рассказал все, что узнал из газеты. Теперь я должен поделиться информацией, которую получил из своих источников…
– Известный источник!
– Да! Алена… Я прогулялся с ней по городу вчера вечером. Так вот, следователь, который вел дело, сейчас прокурор города. За три года он сделал головокружительную карьеру. Вероятно, не без протекции, но толчком послужило именно это дело.
– Что это меняет? У нас есть официальное указание городской прокуратуры разобраться.
– Как что?! Это делает твои разборки безнадежными! Мой принцип – избегать безнадежных дел.
– Я не собираюсь мешать тебе следовать своим принципам. Только реши этот вопрос с Манюней.
– Решу, но не сразу. Я готов тебе помочь, например, поработаю в архиве, пока ты будешь в ИТК. Мне полезно посмотреть на материалы глазами адвоката – защитника подсудимого.
– Так мы идем в архив?
– Конечно, конечно…
Они провели в читальном зале архива, тесном, холодном и сумрачном помещении весь день с небольшим перерывом на обед.
Опять случайно (ох уж этот нарочитый случай!) третьей за обеденным столом оказалась Алена.
– Не ожидал, что дело будет таким объемным, – поделился впечатлениями Михаил.
– Скорее его можно назвать пухлым! Четыре тома занимают только показания одиннадцати свидетелей, которые видели в трамвае, как подозреваемые разговаривали с Ларисой и как вышли вслед за ней.
– Хватило бы и трех свидетелей. А вот по следующему эпизоду, что они приставали к ней на улице недалеко от места убийства, как раз на повороте в переулок, где ее дом, – один листочек с рапортом дежурного УВД.
Звонила женщина, которая себя не назвала и описала подозреваемых очень точно. Все попытки найти эту женщину были безрезультатны.
– Я помню, как целую неделю через газеты, радио и телевидение просили ее явиться в прокуратуру для дачи показаний, гарантировали анонимность и безопасность.
– Самое слабое место, лично мое впечатление, – сказал Анатолий, – судебно-медицинская экспертиза. Смерть наступила «в результате удара по голове тупым предметом».
– Имеется по крайне мере две области поражения: та, от которой наступила смерть, и вторая на затылке, предположительно полученная при падении на землю. А если это был еще один удар?
– Тогда разваливается вся система выводов о «непреднамеренном убийстве».
– Не понятно, было ли вообще обследование половых органов. «Признаки изнасилования отсутствуют» – и это все для такого дела!
– Если учесть, что предполагаемые преступники уже были арестованы и признались, то такая небрежность вполне объяснима. Экспертиза проводилась на пятый день после убийства…
– Интересно, чем была вызвана такая задержка?
– Как всегда! Нашей безалаберщиной…
– Возможно… Уже на третий день дело передали другому следователю.
– Как бы там ни было, областной и республиканский суды, пусть не с первого захода, признали все правильным…
Эти соображения практиканты высказали Манюне в конце дня. Он был несколько рассеян, так как прямо во время совещания пришло сообщение о страшном происшествии.
Сын убил мать. Бригада уже выехала на место. Манюня должен был отправиться туда через несколько минут. Его машина была на заправке.
– Неплохо… Для первого дня. Пока не вижу оснований что-либо корректировать в нашем плане расследования. Завтра вы должны встретиться с Ярмаком.
– Я остаюсь здесь. Поработаю в архиве, – сообщил Анатолий.
– Смотрите сами…
Анатолий остался доволен – вопрос решился так легко.
В десять вечера Михаил был в постели, хотя не отказался от посещения манежа. На этот раз в «программе» его новых знакомых по спорту был минифутбол, «тыр-пыр», как его здесь называли. Михаил с удовольствием к ним присоединился. Знакомства он завязывал легко, но сближаться больше, чем того требовали обстоятельства, не торопился.
Он успел на первый автобус, но мест уже не было. Заявку ГорУВД не нашли. Пришлось предъявлять удостоверение диспетчеру, чтобы разрешил выдать билет без места.
Однако стоило автобусу выехать за пределы автовокзала, как таких пассажиров набилось больше десятка. Маршрут проходил вдоль моря через многочисленные населенные пункты и базы отдыха – люди входили и выходили на каждой обстановке.
Проход между креслами был занят постоянно, в том числе багажом, так как водитель ленился загружать его в багажники автобуса. В толчее и духоте Михаил простоял половину пути. При его росте это было не совсем удобно. «В переполненных автобусах раньше чувствуешь, что пришла весна» – подумал с иронией Михаил, когда апрельское солнце вышло из-за туч и создалось впечатление, что температура в салоне сразу подскочила на десяток градусов.
От дорожных тягот его отвлекал разговор с пожилой женщиной. Когда рядом с ним освободилось место, и он уже собирался его занять, вдруг увидел эту женщину. Она сделала попытку пройти к свободному месту, но шансов опередить в узком проходе еще двух пассажиров у нее не было.
На ее лице можно было прочесть столько усталости и разочарования, что Михаил жестом пригласил ее занять свободное кресло и не позволил это сделать другим претендентам.
Женщина горячо поблагодарила и, словно для оправдания своего нетерпения и усталости, поведала ему свою историю. Оказалось, что она направляется в ту же колонию с передачей для сына.
– Замаялась совсем! Считай каждую неделю езжу…
– Почему не шлете посылки по почте, ведь все-таки дешевле, а свидание вам не каждый раз позволяют?
– Так что дойдет неизвестно… Сегодня в охране как раз знакомая смена. Завтра у сына день рождения… И дата круглая – тридцать годков стукнуло… Думаю водочки ему передать.
– Водку? Разве это возможно?
– Э, милок, за деньги все можно… На все своя цена. Сколько денег отвезла: и пенсию, и зарплату… Я уж на пенсии по вредности, на коксохиме работаю. Так разве усидишь при таких тратах. Мне бы дома сидеть и внуков нянчить, а я сюда катаюсь… Да и внуков-то нет, и когда-то будут… Отсидел восемь годков и еще два осталось.
Михаил постеснялся спросить, за что сидит сын, но она без поощрения сама, как видно не в первый раз, поведала о своем горе.
– Муж у меня сильно пил. Все ему на водку не хватало. Как Валик (сына Валентином звать) из армии возвратился, свел он, муж, будь он проклят, его со своими дружками. А Валик водителем был. И стали они из прокатного лист вывозить и по селам для кровли продавать. Однажды их знакомого вахтера на проходной неожиданно заменили и их всех заарестовали. И не просто так. Один из мужиков, не Валик – это точно, ножом ударил вахтера. Хорошо, что не насмерть… Уговорили они Валика взять все на себя. Ты молодой, а у нас семьи, помогать будем. Вахтера запугали, чтобы тот сказал, что не помнит, кто ударил… Двести рублей мне как-то дали. Через год их все равно посадили за другое. Когда сына осудили, мужа я выгнала. Тяну теперь лямку одна…
«Нет ли в этой истории аналогии с нашим случаем? Ведь известно, что в групповых преступлениях ответственность распределяется отнюдь не в соответствии с действительным участием и виной», – мысль Михаила возвращалась к предмету его забот.
Водитель объявил: «Зона!»
Несколько пассажиров вышли из автобуса, среди них Михаил и его попутчица. От развилки до места предстояло пройти еще более двух километров по разбитой дороге в сторону моря, которое скорее угадывалось за туманной дымкой на юге.
Солнце в очередной раз спряталось за тучи. С востока дул довольно холодный сырой ветер. Справа и слева простиралась дикая степь, еще бурая от прошлогодней сухой низкорослой травы, но уже с озерцами изумрудной зелени на хорошо прогретых местах.
Землю не распахивали – не годилась для земледелия из-за валунов и многочисленных выходов гранита. Колония собственно и представляла собой гранитный карьер.
Возникла зона в конце двадцатых годов: индустриализация требовала много стройматериалов, а коллективизация поставляла контингент.
Во время войны здесь работали военнопленные, сначала наши, потом с 43-го немцы и румыны. Военнопленные немцы значительно расширили и модернизировали лагерь и карьеры. На его месте в начале пятидесятых и была организована исправительно-трудовая колония строгого режима.
– Дайте сумку, я вам помогу!
– Так вы, молодой человек, тоже сюда?
– Да, как видите…
– Друга или родственника проведать?
– В каком-то смысле это так.
Неопределенность ответа была правильно понята. Вопросов на эту тему больше не было. Вот что значит природный такт.
Встречу с Ярмаком обещали во время перерыва на обед, когда заключенных возвращали из карьеров в лагерь.
– Я приехал по вашему письму, – объяснил Михаил, когда они расположились в комнатушке, предназначенной для свиданий заключенных с посетителями. – Мы, я вижу, одинакового возраста, давай будем на «ты».
– Как хочешь, начальник! – ответил Ярмак разочарованно, – Извини! Посолиднее, бля, что ли не нашлось?…
– Не волнуйся! Твоим делом также занимается опытный следователь, начальник отдела Манюня Николай Петрович. Слышал?
– Как же, как же, бля! Он нам тогда, бля, поверил, бля, и отпустил, бля… А потом нас, бля, опять взяли в оборот…
Михаил разглядывал своего собеседника.
Довольно красивый парень. Еще по фотографиям в деле Михаил отметил, что чертами лица, прической он напоминал американского актера Редфорда.
Конечно, отпечаток лагеря был явный: обветренное загорелое лицо тусклого грязно-коричневого оттенка, такие же тусклые беспокойные глаза и красновато-серые от гранитной пыли волосы. Одет он был в ватник и робу темно-синего цвета.
– У тебя через каждое слово «бля». Следи за речью. Ты ведь когда-нибудь выйдешь отсюда.
– Извини. Это как зараза. Все время в напряжении, постоянно мысленно ругаешься. Приходится сдерживаться – в любой момент пахан или его шестерки могут сделать вид, что ты их оскорбил или недостаточно почтителен. Тогда держись…
– Ты, наверное, слышал или читал, что матерщина – разновидность онанизма.
– Удивил! Посиди здесь, тогда узнаешь, что такое онанизм…
– Все равно! Контролируй себя… Теперь о главном! Утверждение о невиновности в твоем заявлении неубедительно. Нам нужны новые факты, какая-нибудь зацепка.
– Какие новые факты? Я рассказывал уже двадцать раз! Кто-то убил эту проститутку, а я должен париться в этой яме еще восемь лет. Не могу больше! – Ярмак был близок к истерике. – Эти шакалы, паханы! Не пойму! Они на службе у охраны или охрана – у них? Не работают, рвут из глотки каждый кусок, для них «колючка» словно не существует… Превратили заключение в ад кромешный.
– При твоей статье тебе их нечего бояться, – попытался остановить его Михаил. Тот словно не слышал.
– Сергей уехал. Каролина вышла замуж. Марик пакует деньги – папа ему сделал кооператив, а я за всех отдуваюсь.
– Давай не будем тратить время на эмоции. Только факты и по делу, если хочешь себе помочь. Манюня уверен в твоей невиновности, я, честно признаюсь, сильно сомневаюсь. Мне не нравится, что ты девушку, да еще мертвую, назвал проституткой. Знаешь, это известный прием преступников: дискредитировать свою жертву. Будь она исчадием ада, не тебе распоряжаться ее жизнью, ее убийство остается преступлением. Что значит «за всех отдуваюсь»? Так вы ее убили, пусть случайно?
– Не убивали мы! Я виновен, да, я очень виновен, но только перед матерью и Каролиной.
– Тогда расслабься. И по порядку… в двадцать первый раз. Постараюсь тебя не перебивать. Как можно более подробно… Ну, успокойся! Начни с утра того злополучного дня.
Ярмак помассировал лицо руками, глубоко вздохнул, что-то пробормотал неразборчиво и начал свой рассказ.
Глава 3 Реквием для скрипки с оркестром
Михаил возвращался в приподнятом настроении. Погода после полудня заметно улучшилась. Шел уже четвертый час, а он еще ничего не ел, кроме бутерброда, припасенного с вечера. Под предлогом, что торопится уехать обратно, Михаил отказался от обеда в лагерной столовке. Хотелось поскорее вырваться из затхлой атмосферы зоны.
Он купил в буфете банку рыбных консервов, городскую булку, пачку печенья и теперь торопливо направлялся к кургану несколько в сторону от дороги. Возвышенность оказалась не курганом, а огромным валуном или, может быть, небольшой скалой из гранита, усеянной камнями поменьше.
Михаил нашел прогретое солнцем место, уселся прямо на отмытый дождями камень, достал свой дорожный нож и принялся за еду, перебирая в памяти разговор с Ярмаком и любуясь панорамой с самой высокой точки в округе. Плато, изрезанное оврагами, постепенно понижалось к морю. Линия горизонта скрывалась за морской дымкой.
В целом картина напоминала слоеный пирог в разрезе: внизу красно-коричневый с прожилками зеленого, потом серо-голубой, над ним бело-облачный кремовый слой и, наконец, чистое голубое небо над головой.
– Это был День печати, пятое мая… Каролина уезжала куда-то на следующий день, и мы решили отметить это событие. Сбросились, кто сколько мог, купили бутылку водки, шампанское, еды и сели на трамвай.
– Что было до того?
– Был очень теплый день… Сразу после занятий пошли на пляж. По-моему с последней пары мы даже сбежали. Пили пиво и почти ничего не ели. Мы не были пьяными, так… слегка возбуждены.
Сели в тот злополучный трамвай. Марик рассказывал анекдоты, и мы хохотали, как перед смертью. Все на нас оглядывались. Потом подошли к этой девушке.
– Остановись! Давай подробнее. Кто ее первый заметил? Кто предложил или первый подошел? Вспоминай!
– Ночью на нарах я только и делаю, что вспоминаю. Первым ее заметил Марик. Он сказал что-то вроде: «Видите вон того ангелочка со скрипочкой?» «Видим! – ответили мы. – Это наш паганини в юбке». Мы ее знали по институтским концертам. Марик добавил: «Кроме того, это самая дорогая проститутка нашего города и нашей области. О Союзе молчу – в Москве, возможно, есть дороже». Сергей предложил в шутку: «Давайте узнаем сегодняшнюю таксу». И мы к ней подошли. Разговор начали издалека. Это мы все за глаза смелые. Тем более, вблизи ошеломляла ее красота. Помню, я просил ее что-нибудь сыграть. А Сергей сказал: «Сыграй ему реквием для скрипки с оркестром». А получилось, что реквием на скрипке сыграли ей… Во время суда упоминали: на похоронах играл студенческий оркестр и преподаватель – на ее скрипке.
– Ты или твои друзья когда-нибудь это рассказывали?
– Да нет! Никого это не интересовало! «К ней в трамвае с разговорами приставали?» Да, приставали. «На улице приставали?» Да, приставали. Вот и весь допрос.
– Продолжай. Что было дальше?
– Мы вышли из трамвая, и оказалось, что нам по пути. Она хотела идти быстро, но не могла из-за высоких каблуков. Поэтому мы не отставали. Я пытался даже удержать ее за руку. Когда мы поравнялись с ее переулком…
– Я представляю. Видел схему в деле.
– Она повернула к себе в переулок, и тут я сказал ей гадость: «Так сколько ты берешь за ночь, и какой валютой?» Она оторопела, а потом повернулась и ответила: «Иди и помойся, проклятый сажетрус!»
– “Сажетрус"?
Ярмак несколько замялся, потом ответил:
– В групповом сексе так называют партнера, которому достается попка, ну… анальное отверстие. Вот ты не знаешь, а она знала!
– Я вырос в деревне, а там в основном по старинке. Что было дальше?
– Я не ожидал такого ответа, но быстро нашелся. Я ей крикнул: «Так скажи таксу и готовься: почисть зубы и сделай клизму!». Мне показалось, что она заплакала и почти побежала, прижимая скрипочку к себе… Скажу честно, я сразу же пожалел, что все это сказал… все с самого начала. Но сейчас думаю, что бог наказал меня слишком сурово.
– Но ты жив, а она мертва. Что было дальше?
– Я догнал ребят уже возле дома Каролины. Она смотрела телевизор. Мы ели, пили… Потом занимались сексом.
– Групповым?
– И групповым. Здесь моя вина. Каролина, в принципе, неплохая девчонка. Марик принес к ней на квартиру “видак” и мы часто смотрели порнуху.
Вообще это была его девушка, и спал с ней только он. Однажды мы ее напоили, и он предложил ее мне. Мы с ней симпатизировали друг другу… Она не отказала.
В следующий раз пошел и Сергей, потом все трое… Говорят, она вышла замуж и уехала.
– Ты был в трамвае не очень пьян, если потом… ну после дополнительной выпивки еще оказался способным заниматься сексом. Почему Каролина не показала это на суде?
– Пьян? После двух бутылок пива? Почему Каролина не сказала? Кто же такое скажет перед всем городом, что ее… «в три смычка»?! Ее и так облили грязью, пришлось уехать.
– Если верить твоему рассказу, то камень ты не бросал.
– Опять? Историю с камнем придумал следователь. Когда нас забрали второй раз, то допрашивали без перерыва почти сутки, причем каждого в отдельности. Потом в камеру подсадили двух амбалов, которые предложили сознаться, иначе сначала будут бить, потом трахать, потом посадят на горлышко бутылки… Марика сажали, и он сознался, потом лечился в психушке. Я сознался сразу, еще до битья. Уговорил потом на очной ставке Сергея. На суде мы отказались от показаний по совету защитника. Да ты, наверное, в курсе.
– А что ты знаешь об истории с подкупом суда и следователей?
Ярмак замялся. Михаилу показалось: тот даже покраснел, что, впрочем, трудно было определить однозначно из-за густого загара.
– Об этом лучше спросить Марика… или его отца.
– Спрошу! Только ответят ли?
– Ну вот, я рассказал, что мог вспомнить. Есть какие-нибудь важные факты?
– Какие-нибудь есть. Меня интересует еще несколько вопросов. Что Марик имел в виду, когда называл Белостенную проституткой? Она имела любовника или часто меняла партнеров? А может быть с кем-то переспала, а другому отказала, и тот пустил сплетню – проститутка.
– Она зарабатывала этим большие бабки.
– Почему тогда защита не воспользовалась данным фактом? Это сразу меняло дело. Убийцу нужно было искать среди ее партнеров. Здесь целый спектр возможных мотивов: от заражения СПИДом и до беременности.
– Защита пыталась. Убитую давно похоронили, а свидетелей найти не удалось. Какой дурак согласится! На суде защитник Марика что-то сказал насчет проверки ее половых связей. Вокруг поднялся такой вой, что и он, и мы очень пожалели.
– Да, газета тоже писала о «попытке опорочить чистый невинный образ». Доказательства нужно искать, точнее, добывать в бывшем окружении убитой. Есть и другие направления расследования. Жаль, я не захватил фотографии с места убийства. Так ли была одета убитая, как в трамвае? Куда делась скрипка? Кстати, были еще какие-либо вещи у нее в руках кроме скрипки?
– Попробую вспомнить…– после довольно продолжительной паузы добавил. – Помню черный ремешок на плече, сумка или папка. Точнее не могу сказать.
– В описании места происшествия нет упоминания о каких-либо предметах, кроме носового платка в кармане блузки. Это может означать, что перед убийством она побывала дома. Там всего пятьдесят метров. Такое доказательство означает вашу невиновность.
– Мою?
– И твою тоже.
– Так ты продолжаешь думать, что…
– Пока на руках нет убедительных доказательств, любой вариант не исключается.
– Так ищите доказательства! – Ярмак опять сильно разволновался. – Я здесь больше не могу! И так выбросил четыре года из жизни.
– У нас в деревне есть мужик, который отсидел восемь лет за десять килограммов зерна еще в сталинские времена, после войны. Так он успел освоить все строительные специальности. Он и каменщик, и плотник, и жестянщик. Половину нашего села строил и в округе на тридцать километров: кому кладку, кому столярку… А какие он крыши делал! Будешь когда-нибудь в Ольховском районе, так тебе покажут, крышу крытую Голубевым. Или наличники. Потом станешь узнавать его работу сам.
– Я здесь в карьере могу научиться делать только надгробия.
– Ты, кажется, учился на факультете иностранных языков. Так учи языки. За четыре года мог бы выучить уже не один. Железный занавес разрушен, совместные предприятия появляются, как грибы. Люди, владеющие языками, нарасхват.
– Разве здесь достанешь учебники!
– А ты пробовал? У вас здесь есть библиотека.
– Может, дашь ту, что у тебя в кармане? Пока раздобуду. Я почти все забыл.
– Эту я читаю в дороге. Обещаю, что скоро передам. Например, через твою мать. Она к тебе ездит?
– Так всегда. Советы давать легче, чем оказать маленькую конкретную помощь.
– Ладно. Достал! Бери. Только не сейчас. Нужно все оформить через администрацию зоны.
На шоссе было пустынно. Очевидно, посетители зоны уже уехали. Здесь останавливались, как ему сказали, все проходящие автобусы. Вопрос в том, сколько ждать.
Прошло не более получаса, а Михаил уже ехал обратно в довольно комфортабельном автобусе. Нашлось даже место. Водитель взял за проезд, а билет выдал только после напоминания.
Раннее пробуждение, прогулка пешком, запоздалый обед, мягкое кресло автобуса – все это привело к тому, что Михаил вскоре задремал и так провел в полусне всю дорогу.
Он вспоминал, как однажды уже был «следователем» у себя в деревне. Случилось это поздней осенью. Он учился в девятом классе. В школу заявился следователь из районного ОБХСС и попросил на несколько дней двух-трех помощников из числа старшеклассников, хорошо знающих математику.
Директор школы выделила на три дня двоих – его и Марию Калиниченко, полную девицу из десятого класса.
Мария сразу отдала инициативу ему, и он стал как бы старшим. А нужно было обмерить недостроенный коровник и определить объемы фундамента, кирпичной кладки, площадь кровли и другое. Чем не задача по «прикладной геометрии», как выразился следователь.
А дело было скандальное.
Председатель нанял для строительства коровника шабашников со стороны, хотя набивались местные мужики. Работу не закончили как будто из-за перебоев со стройматериалами. Шабашники потребовали расчет за выполненные работы и уехали. Кто-то разузнал через бухгалтерию, сколько они получили, и пошло по селу брожение.
В бригаде шабашников подрабатывал городской племянник директора. В ОБХСС и районную газету пришли анонимные письма. Сигналы нужно было проверить.
Следователь отвел ребят на место, вручил рулетку, показал, что замерять и как считать, и уехал.
До конца дня ребята сделали замеры, а на следующий принялись за расчеты. Для этого им предоставили школьный кабинет физики и математики, где было несколько калькуляторов, используемых как учебные пособия. Вскоре появился гонец от председателя на председательской машине и предложил переехать в контору, где калькуляторы получше и помощники найдутся.
Михаил отказался. Расчеты закончили в тот же день, но следователь довольно долго не появлялся. Председатель сделал еще одну попытку «проверить» расчеты уже через директора школы.
Ничего не вышло. Михаил решительно отклонил осторожное предложение «директриссы». Наконец появился следователь. Объемы по актам оказались завышенными почти в десять раз. Но председатель вывернулся.
Экономист колхоза, к слову, тоже дальняя родственница председателя, взяла вину «за ошибку при расчетах» на себя. Уголовное дело не возбуждалось. Последовал председательский выговор, удержание из заработка чисто символической суммы, которую щедро компенсировали в январе премией за годовой отчет.
Но в лице председателя Михаил приобрел врага, который тайно, но круто взялся за его судьбу.
Михаилу передали слова председателя: «Этот Мэгре еще попляшет»! – как раз в то время по телевизору шел сериал по романам Сименона. Угроза не была воспринята всерьез. Наоборот, после этого Михаил стал подписывать все свои учебники аббревиатурой «М.Е.Гре», от Михаил Егорович Гречка. Он надеялся в душе, что к нему пристанет эта лестная кличка.
Однако осталась прежняя: Грек. История повторилась и в институте.
У отца Михаила тоже были трения с председателем по «политико-экономическим вопросам», как выражался отец.
На общем собрании колхозников, где выбирали нынешнего председателя Симоненко, бывшего парторгом при старом, отец выступил против его кандидатуры и задал присутствующему на собрании инструктору райкома вопрос: «Как получилось, что члены колхоза из собственников превратились в бесправных батраков, которые не могут без райкома избрать председателя и правление»?
Шум был большой, так как в тот раз кандидатура райкома была отклонена. На следующее собрание инструктор приехал с юристом, который долго втолковывал колхозникам смысл статей конституции и других законов.
Колхозники сдались.
Еще в бытность парторгом Симоненко предлагал отцу вступить в партию: «Мужик ты работящий, не пьешь…».
Насколько помнил Михаил, отец в селе пользовался авторитетом, хотя и слыл чудаком: не тащит из колхоза все, что плохо лежит, балуется телескопом, почти не пьет и не играет в домино.
Список «чудачеств» можно было продолжить.
Предложение парторга было отклонено в резкой форме: «Ничего не имею против идеи справедливого общества, но с лицемерами, которые превратились в ярмо на шее у народа, не хочу иметь ничего общего».
Отец рассказал о разговоре с Симоненко за ужином в присутствии детей. Двенадцатилетний Михаил тогда на удивление ему возразил когда-то слышанными словами отца: «Зря отказался! Оставил идею коммунизма умирать в руках у карьеристов».
Мать поддержала сына, но подумала и утешила отца: «Это все же лучше, чем исключение из партии потом».
К отцу за советом часто обращались местные колхозники. После каждого поражения в конфликте с администрацией, а были и победы, отец жаловался, что не хватает юридических знаний.
Может быть, эти жалобы сыграли не последнюю роль в выборе профессии Михаилом.