Факультет рыболовной магии Константинов Евгений
– Но ведь это наши соседи, а значит, среди них Железяка должен быть!
– Гр! Железяка не станет в бредень ловить.
– Я своими глазами видел…
Но Пуслан его уже не слушал. Как был в одежде, тролль вошел в реку. Вода сразу достигла его груди. Глубина здесь была приличной, и через пару шагов Пуслан, не достав ногами дна, поплыл. Кызль, а потом Даяа-Кум последовали за ним.
В озере за камышами действительно возились два лекпина. Из-за своего роста им было нелегко управляться с бреднем, который явно смастерили существа более высокие. С добычей рыбы у лекпинов, похоже, не ладилось. Стоя по шею в воде, они кричали друг на друга, вновь и вновь пытаясь выровнять палки с натянутой сеткой и пройти так хотя бы немного, но из этого ничего путного не получалось.
Спектакль перед выбежавшими на берег Пусланом, Даяа-Кумом и Кызлем разыгрывался довольно комичный, и при других обстоятельствах над потугами лекпинов можно было бы вдоволь посмеяться, но это при других обстоятельствах.
– Гр, прохвосты! – заревел Пуслан, и лекпины от неожиданности с головой окунулись под воду. А когда вынырнули, замолотили руками по воде, устремившись к середине озера.
– Назад! – крикнул Кызль.
Пуслан же поднял с земли первый подвернувшийся под руку валун и метнул с таким расчетом, чтобы он приводнился примерно в метре перед пловцами. Несчастным лекпинам показалось, что перед ними взорвалась бомба; оглушенные и насмерть перепуганные, они развернулись и с еще большей скоростью поплыли к берегу. Из воды их, словно котят, вытащил за шкирки Пуслан. Сил и желания сопротивляться у них не осталось.
– Гр, зачем в бредень ловить? – грозно спросил тролль.
– Да подожди ты с бреднем, – вмешался Кызль. – Вы куда Железяку дели?
– Это все он, Калач, – кивнул один лекпин на другого.
– Врешь ты все, Цопфа, – заверещал тот. – Это ты его палкой по голове, ты!
– А кто его связывал, кто? Ты его связывал!
– Ты тоже его связывал…
– Гр-р-р! – взревел Пуслан и встряхнул лекпинов, словно два тонких деревца. – Где мой друг?
– Там. – Калач и Цопфа одновременно вытянули руки, показывая на поваленное дерево.
Алеф лежал лицом вниз рядом со стволом старой пихты. Руки и ноги его были связаны, на затылке запеклась кровь.
– Они убили его! – крикнул Даяа-Кум, первый увидевший тело.
– Гр, тогда я убить этих, – грозно пообещал Пуслан, вновь встряхивая безвольно болтающих ногами Цопфу и Калача.
– Нет, такого просто быть не может. – Кызль опустился на колени и осторожно перевернул лекпина. Железяка посмотрел на него замутненным взглядом.
– Ты как, приятель? – спросил Кызль.
– Они сказали, что где-то здесь спрятаны экраны и бредень, – заговорил Алеф. – Сказали, что поймают на них много рыбы. Но я не позволил… Тогда они меня… вот…
– Вот так-то, – горько усмехнулся Кызль, развязывая веревки. – И в самом деле, уроды не только среди гоблинов встречаются!
– Что это? – спросил вдруг Железяка, и зрачки его расширились, словно вокруг вдруг резко потемнело.
– Ты о чем? – не понял его Кызль, но тут же сам почувствовал неожиданно нахлынувшее беспокойство, исходящее от самой природы.
Как и все остальные, гоблин невольно посмотрел на озеро, по которому пробежала сначала легкая рябь, затем сразу покатилась волна. Которая почему-то началась от ближнего берега и, катясь к берегу противоположному, превращала цвет воды из бирюзового в мутновато-белый. Вместе с водой таким же становился воздух.
– Гр, на берег Зуро быстро надо! – сказал Пуслан.
Отшвырнув полуживых от страха лекпинов, он подхватил с земли слабо шевелящегося Алефа и огромными прыжками помчался в сторону озера Зуро.
Очередной точный удар, и на острие «Ифы-кабуф» оказался такой крупный окунь, что после поднятия его в воздух копье с предательским треском переломилось пополам. В руках Тубуза осталась половина палки, вторая половина с пронзенным ножом окунем упала на омываемый волнами песок. И только теперь, когда лекпин лишился контакта с гоблинским подарком, с его глаз словно убрали пелену. Глядя на судорожно дергающуюся, изуродованную рыбину до него со всей очевидностью дошло, что с такой раной ее не примет в зачет ни один экзаменатор, более того, всем сразу станет ясно, каким способом она добыта!
«Что я натворил?! – ужаснулся Тубуз. – Как же я…»
Он почувствовал тычок в правую ногу, опустил глаза и к еще большему своему ужасу увидел в воде, подмутненной кровью, огромного окуня, жадно открывающего рот и словно бы примеривающегося, словно бы готового присосаться к свежим порезам на его ноге. Но действительно настоящий страх лекпин ощутил, когда окунь, вдруг вильнув хвостом, метнулся в глубину, а всего в каких-то пяти метрах показался разрезающий воду, стремительно приближающийся высокий игольчатый плавник мохнорылого судака. В голове лекпина мелькнуло видение, как вместо сосущего кровь окуня, в его раны впиваются судачьи клыки, как мохнорылый хищник яростно рвет его плоть, мстя за всех пойманных им раньше и убитых в течение последнего часа рыб, и опрометью бросился вон из воды…
То есть только предпринял попытку это сделать, потому что раненая нога, неожиданно став деревянно-бесчувственной, отказалась подчиняться приказу мозга. Потеряв равновесие, Тубуз плюхнулся лицом вниз, хлебнул воды, перевернулся на спину и, перебирая руками и бултыхая способной шевелиться ногой, успел-таки отползти назад, на мель, прежде чем агрессивная рыба врезалась рылом в песок в то место, откуда он убрался секундой раньше.
Агрессия на этом не закончилась. Судак, энергично виляя хвостом, отполз-отплыл и продолжил движение назад, словно готовя себе разгон для повторного нападения. Во всяком случае, Тубуз осознал это очень отчетливо, так же, как осознал и то, что, если рыба до него все-таки доберется, он практически не будет способен оказать сопротивление. Обломок палки-копья он потерял. До второго обломка с ножом и окунем никак не дотянуться. Тем более что продолжающий биться окунь, словно делая это нарочно, с каждым шлепком хвоста все дальше отдалялся от Тубуза.
И тут до лекпина дошло, что у него есть с собой еще один нож, есть Изымс, который одолжил ему на время экзамена друг Железяка. Как можно было забыть про него! Вот же он, в кармане, он такой, такой… С его помощью справишься с любым врагом. Им запросто можно пробить, проткнуть, исполосовать, разрезать на куски кого угодно, не то, что какую-то там рыбу.
Не отрывая взгляда от растопыренного судачьего плавника, словно примеривающегося для атаки, Тубуз достал Изымс. Выдвинувшееся лезвие блеснуло на солнце. Но… нет! Убивать ножом рыбу он больше не станет. Он рыболов, а не убийца. Лекпин с сожалением оглянулся на берег, на загубленных окуней. Может, если отпустить их в воду прямо сейчас, некоторые выживут? Но прежде надо попробовать спасти последнего окуня, освободить его плоть от смертельного орудия.
Забыв про судака, который на самом деле успел скрыться в глубине, Тубуз, как мог, дополз до агонизирующей рыбины. Лезвие «Ифы-кабуф» вошло в толстую спину окуня под спинной плавник по самую рукоятку. «А может, так его и оставить, – подумал Тубуз, – весит нож мало, зато рана будет закупоренной и кровь вытекать не будет. А что! В гробу я видел этот подарок гоблинский. Мне даже прикасаться к нему противно! Вот только от палки его отрезать надо».
Он полоснул Изымсом по косичке, которой «Ифы-Кабуф» был привязан к палке, лезвие эльфийского ножа соприкоснулось с рукояткой ножа гоблинского и… От возникшей перед глазами вспышки Тубуз на некоторое время ослеп. Когда же глаза обрели способность видеть, он сначала подумал, что видит сон.
Раскинув ноги и опираясь сзади на руки, Тубуз сидел в воде, между его ног кверху брюхом плавал окунь, над водой в воздухе… сами собой фехтовали два ножа. Поднимаясь все выше и выше, «Ифы-кабуф» и Изымс кружились друг вокруг друга, расходились и сталкивались и лезвия немилосердно полосовали другое, рассыпая голубые и красные искры. Это было так же немыслимо, неправдоподобно, как и неестественно красиво! И так же страшно!
Тубуз совершенно отчетливо осознавал, что это настоящий бой, что ведут его ножи-враги, что они не могут примириться друг с другом так же, как вода с огнем, как добро со злом, как честность с предательством… Лекпин не мог понять, откуда взялось это знание, но на чьей он стороне, то есть какой нож – Изымс или «Ифы-кабуф» – на самом деле для него враг, не сомневался. Так же, как ничуть не усомнился лекпин, какой именно нож на самом деле друг – спешащим к нему со стороны берега Друды и Гавры. Они бежали, яростно крича что-то на своем гоблинском языке и потрясая воздух зажатыми в кулаках булыжниками.
«Забьют, как последнюю собаку! – екнуло сердце лекпина. – И ведь даже убежать не удастся, даже защититься нечем!»
За неимением под руками булыжников, Тубуз сгреб со дна две горсти песка и кое-как поднялся на ноги.
Гоблины обманули его, всучив свой колдовской нож; из-за них он нарушил правила соревнований, превратился в злостного браконьера; из-за них теперь не поступит на факультет рыболовной магии; и он сделает все, чтобы хоть как-то отомстить.
Тубуз что есть силы стиснул в кулаках песок. Одной из любимых игр его детства была так называемая шишечная война. Молодые лекпины большой компанией уходили в лес, где делились на два лагеря и воевали, бросаясь друг в друга еловыми шишками. Чтобы противник выбыл из игры, достаточно было попасть в него или просто коснуться шишкой до любого участка тела, кроме головы. Такие правила были придуманы, чтобы никого не покалечить – все-таки шишки были довольно крепким и увесистым метательным орудием, которым запросто можно было выбить глаз. Общепризнанным лидером-шишечником среди лекпинов всегда считался Железяка, но Тубуз, умеющий одинаково замечательно кидаться шишками и правой, и левой рукой, уступал ему лишь потому, что, как назло, каждый третий его бросок приходился именно в голову противника… Сейчас Тубуз очень рассчитывал воспользоваться своим умением и сначала увернуться от брошенных в него булыжников, а затем без промаха швырнуть два песочных комка в ненавистные зеленые рожи. Но, к своему изумлению, он вдруг понял, что ярость гоблинов направлена вовсе не на него. Ни Друда, ни Гавра на него даже не смотрели. Взгляды гоблинов были устремлены поверх его головы, туда, где, словно взяв короткую передышку, зависли один против другого «Ифы-кабуф» и Изымс.
Друда отдал команду своему приятелю, и четыре булыжника, один за другим, полетели в эльфийский нож. Цели достиг только один, задевший рукоятку Изымса. Но здесь, видимо, не обошлось без колдовства, потому что от попадания обычного булыжника не вспыхнуло бы столько искр и не возник бы такой режущий слух звук. Изымс, после удара еще немного подброшенный вверх, словно раненая стрелой в крыло птица, начал, вращаясь, падать. Гоблины издали радостный клич, а «Ифы-кабуф» навис над поверженным врагом, чтобы, прицелившись, нанести окончательный, добивающий удар. Времени для раздумий не осталось. Тубуз еще раз покрепче стиснул кулаки и отработанным движением одновременно с двух рук метнул песочные комки в гоблинский подарок. Он не промахнулся. И хотя мокрый песок это совсем не то, что булыжники, однако такой подарочек для «Ифы-кабуф» стал по-настоящему убийственным. Нож, который только что казался волшебным, грозным, живущим самостоятельной жизнью оружием, вмиг стал похож на никчемную гнилую палку, совершенно беззвучно упавшую в воду.
И точно в то же место острием вниз упал Изымс. Вода вскипела, моментально превратилась из прозрачной в мутно-белую, и точно таким же, мутно-белым, вдруг стал сам воздух.
Глава восемнадцатая
ВСЕ НЕ ТАК ПРОСТО
– Бабочка? – Кот Шермилло неуловимым движением лапы сцапал порхающий в воздухе живой цветок. – И в самом деле – бабочка, – сказал он, разглядывая зажатую между когтей пленницу. – Странно. Откуда она тут взялась?
Кот полулежал в кресле профессора Малача в гостиной эльфийского дома. С тех пор как вместе с Алесандро Б. Зетто потенциальные студенты факультета рыболовной магии покинули превращенный в крепость дом для сдачи последнего экзамена, Шермилло успел съесть порцию яичницы с колбасой (которой смогли бы насытиться три голодных человека), выпить две чашки кофе с бутербродами с сыром, и теперь подумывал, не выпить или не съесть бы еще чего-нибудь. Из кухни, где остался Воль-Дер-Map со своим холстом, не доносилось ни звука, так же, как и из кабинета профессора Малача, который уединился в нем, объявив, что ему необходимо срочно проделать важный эксперимент. В гостиной вместе с Шермиллой осталась лишь Зуйка, которая большую часть времени пролежала на диване, уткнувшись лицом в кожаные подушки. Теперь она сидела на том же диване, закрыв глаза ладонями, изредка взлохмачивая свои волосы.
– Зуйка, посмотри, какую аппетитную красавицу я поймал, – сказал кот.
Зуйка с неохотой поднялась с дивана и подошла к нему:
– В каком это смысле – аппетитную?
– А в том смысле, что будь я не котом, а рыбой, обязательно бы ее скуш-шал.
– Отпусти ее, – попросила Зуйка, – а то пыльцу с крыльев сотрешь, и она не сможет больше летать.
– Такое впечатление, что узор на ее крылыш-шках очень знакомый. – Шермилло свел брови к переносице. – Особенно вот эта линия. Ты так не считаеш-ш-шь?
– Для тебя, может, и знакомый. Ты ведь на мир другими глазами смотришь…
– Хм… да, другими. – Шермилло внимательно посмотрел в глаза ведьмочки, затем перевел взгляд на ее ноги. – Хм… А не могла бы ты еще разок свой шрамик продемонстрировать…
– Вот еще! – Зуйка надменно вскинула голову.
– Ну, я тебя прош-шу…
– Просиш-ш-шь? – передразнила Зуйка, наклоняясь и приближая лицо к кошачьей морде. И вдруг резко ударила Шермиллу по лапе. Когти кота разжались, бабочка вспорхнула под потолок, а Зуйка отскочила назад. – Обойдеш-ш-шься!
– Кретинка! Ты не понимаеш-шь. Все не так просто. Этот узор на крыле бабочки похож на…
– На узор на крыле бабочки! – сказала Зуйка, запрыгивая с ногами на облюбованный диван.
– Тьфу ты! – в сердцах плюнул Шермилло и хотел еще как-нибудь обозвать ведьмочку, но передумал. Вместо этого он достал из кармана своей кожаной тужурки кисет с огнивом, короткую курительную трубку и принялся набивать ее табаком. – А ты как к кош-шачьим вообщ-ще относиш-шься? – спросил он, когда трубка была набита, раскурена и первый клуб дыма начал подниматься под потолок.
– К кошачьим ВООБЩЕ, – Зуйка посмотрела на Шермиллу, и ее густые черные брови вопросительно изогнулись, – или вообще ОТНОСИШЬСЯ?
– Конечно, к ВООБЩ-ЩЕ КОШ-ШАЧЬИМ! А к кому – к собачьим, что ли?!
– А что, собаки мне очень даже нравятся, – лукаво улыбнулась Зуйка, отчего кот нервно заерзал в кресле.
– Фу, гадость-то какая! – скривился он. – Собаки ей нравятся…
– Очень нравятся, – подлила масла в огонь Зуйка.
– Да собаки – они что? Они же – собаки!
– Вот именно…
– Да ты хоть раз видела говорящую собаку? Нет, не видела. А говорящ-щий кот – вот он, перед тобой во всей своей красе!
– Ну и что?
– Как что?! Да ты посмотри, какой я пуш-шистый, какой ласковый, а какой умный! – Шермилло выразительно повел плечами. – А собаки… Они же рабы человеческие. Сами они ничего путного сделать не могут. То ли дело мы. – Кот выпустил в сторону Зуйки кольцо дыма в виде сердечка. – Мы для людей не просто друзья-товарищ-щи, а еще и партнеры.
– Коты – партнеры?! Да, насколько я знаю, вы всегда были сами по себе.
– Как сами по себе? – Кот аж подскочил на своем кресле. – Вот возьми моего профессорищ-щу, фон дер Пропста! Что он без меня?
– Он – профессор!
– Да при чем здесь профессор? Он без меня как без рук и без ног, понимаеш-шь?
Не найдя что ответить, Зуйка лишь пожала плечами.
– То-то! – по-своему расценил этот жест Шермилло, – А кто я без него? – Он геройски выставил вперед опаленную грудь. – Вот тебе и ответ! Мы с ним минимум равноправные! Хотя, если копнуть поглубже…
– Ну, ладно, ладно, что ты раскипятился-то, – примирительно улыбнулась Зуйка. – Раз ты такой пушистый и ласковый, иди сюда, я тебя за ушком почешу.
– За уш-шком?! – негодованию Шермиллы не было предела. – Тоже мне, котенка нашла! Я взрослый котищ-ще! К тому же перенесший тяжелейш-шую травму. А она – за уш-шком! Иди лучш-ше, посмотри, чем профессор занят. А то я тут с тобой только лиш-шние седые волосы заработаю…
– Что же это такое творится? Как же это все понимать? – Профессор Малач в очередной раз собрал разложенные на столе карты и принялся тасовать колоду. Важный эксперимент, ради которого он уединился в своем кабинете, был не чем иным, как Большим эльфийским гаданием. Соответственно, и карты были эльфийские: очень древние, сделанные из тончайших дощечек, размером с две ладони в высоту и одну – в ширину. Рубашка представляла собой сложный эльфийский узор, на лицевой стороне не было привычных мастей, не было ни тузов, ни королей; вместо них символами отображались «жизнь», «смерть», «друг», «враг», «вода», «земля», «небо», «огонь», мифические рыбы, звери и птицы, цифры отображались эльфийскими стрелами и ножами. Всего карт было тридцать три.
Профессор нечасто прибегал к гаданию, уж очень много во время этого процесса приходилось расходовать энергии. Но сегодня это была вынужденная мера – Малач очень надеялся, что гадание поможет разобраться в событиях нескольких прошедших дней, а также могло дать понять, чего следовало ожидать в ближайшем будущем.
Однако и без того туманная ситуация теперь, с каждым раскладыванием карт, запутывалась все сильнее и сильнее: «враг» и «друг» постоянно менялись местами, «жизнь» и «смерть» каждый раз оказывались соседями, «воду» и «небо» окружали совершенно несовместимые цифры…
– Кошмар какой-то! – пробормотал профессор после очередного невероятного расклада.
– Что-то не так? – спросила Зуйка, открывшая дверь и оставшаяся стоять на пороге.
– Все не так, Зуечка. – Малач в сердцах смахнул карты в ящик стола. – Понимаешь, как правило, наши карты показывают довольно определенные ситуации. Образно говоря, каждый расклад можно прочитать, словно складное предложение. А у меня каждое слово не на свое место становится. Сколько гадаю – впервые такое. Создается впечатление, что большие весы Судьбы никак не решат, куда им склониться. И я никак не могу на это повлиять.
– Может быть, стоит попробовать еще раз?
– Наверное, попробую. Только попозже, сил уж никаких нет.
– Если хотите, я придам вам силы… – Зуйка запнулась, – колдовством…
– Нет, – отказался профессор. – Здесь эффективны только эльфийские чары. Здесь все не так просто.
– Вы с котярой нашим прямо слово в слово говорите…
– В каком смысле?
– Да он бабочку поймал. И говорит, мол, что узор на ее крыльях похож на что-то и что все это не так просто.
– Бабочку, – в задумчивости повторил Малач. – Какую бабочку? Когда?
– Да десять минут назад. Красивая такая бабочка, крылья красные с такими лиловыми разводами.
– Откуда он ее взял? Окна же и двери у нас закрыты?
– Не знаю…
– Хм, странно. – Малач поднялся из-за стола, подошел к стене-стеллажу с фолиантами в кожаных переплетах и, вытащив один из них, принялся его листать. – Красная, говоришь? Посмотри-ка, какая из этих?
– Эй, скорее сюда! – донесся из гостиной крик кота Шермиллы.
Когда эльф и ведьмочка влетели в гостиную, Шермилло стоял у окна, приоткрыв занавеску, шерсть на его загривке стояла дыбом, и казалось, что от нее отскакивают искры.
– Что случилось?!
– Бабочки, бабочки, бабочки…
Малач широким движением отдернул занавеску и невольно отшатнулся – так поразило его открывшееся зрелище. Лужайка, клумбы, деревья, дорожка, забор – все поменяло свой цвет на ярко-красный. Весь двор напоминал кровавое месиво, живое, шевелящееся, постоянно меняющееся. Приглядевшись, можно было понять, что двор заполнен бабочками, точно такими же, что недавно поймал Шермилло.
– Очень странно, – нахмурился Малач, – Эта очень редкая бабочка называется осенний сударь-ручейник. В виде личинки обитает на самых больших глубинах озера Зуро; массовый вылет происходит при резком охлаждении воды, обычно в середине осени; считается незаменимой насадкой для ловли большинства нехищных рыб. Вот только с добычей сударь-ручейника – большие проблемы. Вот как она вблизи выглядит, – он показал Шермилле и Зуйке раскрытый фолиант.
– Точно, – сказал кот, ткнув пальцем в рисунок.
– Что – точно?
– Точно такая же линия узора на ноге у наш-шей библиотекарш-ши, – Шермилло выразительно по смотрел на Зуйку. – Все-таки придется тебе еще раз показать нам с профессором свой шрамик.
– А может, чтобы ты его получше разглядел, мне полностью раздеться? – сказала Зуйка и одну за другой расстегнула три пуговицы на своей блузке.
Кот плотоядно облизнулся.
– Прекрати, – остановил Зуйку Малач. – Шрам у тебя действительно такой же. И все это действительно не так просто…
С самого утра Воль-Дер-Мар сидел напротив подрамника, на котором было натянуто полотно с вышитыми по краям узорами, соответствующими знакам-отметинам, недавно появившимся на наших героях. Сидел, безвольно опустив руки и (если бы мы не знали, что он слеп) уставившись в одну точку – в самый центр полотна, где никаких узоров до сих пор не было.
– Воль, – окликнула его заскочившая на кухню Зуйка, – могу я тебе чем-нибудь помочь?
– Что там за шум был в гостиной? – спросил Воль-Дер-Мар, поворачиваясь к ней.
– На улице появилось целое море бабочек. Когда смотришь на одну – красиво, а когда их так много – не по себе как-то, если не сказать, что комок тошноты к горлу подступает.
– Значит, мне повезло, что я их не вижу, – усмехнулся Воль-Дер-Map. – Их действительно так много?
– Да. Малач назвал их осенними сударь-ручейниками. Самое интересное, что узор на их крыльях очень похож на шрам на моей ноге.
– Жаль, что я не могу его увидеть…
– Его или мои ножки? – В голосе Зуйки послышалась лукавинка.
– Твои ножки… – Воль-Дер-Мар вздохнул. – А я ведь и в лицо-то видел тебя всего лишь два раза. И то мельком: на отборах, когда тебя дисквалифицировали, и еще у меня дома.
– В тот вечер ты произнес такой галантный тост. За особ прекрасного пола…
– Да. В тот вечер все и началось.
Подойдя к Воль-Дер-Мару со спины, Зуйка приложила ладони к его лбу, отчего тот слегка вздрогнул. А она опустила ладони пониже и прижала подрагивающие пальцы к повязке, закрывающей его глаза.
– А-а-а, – издал легкий стон Воль-Дер-Мар.
– Я причинила тебе боль?
– Нет, нет. Прошу тебя, не убирай руки. Мне кажется… кажется, я начинаю видеть!
Зуйка замерла, а Воль-Дер-Мар подался вперед, словно для того, чтобы ее пальцы еще сильнее надавили на его глаза.
– Как ты думаешь, – прошептал он, – может ли быть такое, что с глазами, закрытыми повязкой и твоими руками, я могу видеть гостиную моего друга Малача, могу видеть перед собой натянутый на подрамник холст и все, что на нем вышито, могу видеть корзинку с иглой и нитками, что стоит на полу?
– Я – ведьма. И ты видишь то, что вижу я.
– Но теперь я вижу красную бабочку, зажатую в кошачьей лапе. А теперь – целое море летящих бабочек, я лечу вместе с ними, вот только они летят сюда, а я – в обратную сторону, туда, откуда начали полет они. А над озером Зуро я вижу рыбаков и парусник с факультетскими профессорами… Вода все ближе, ближе… я вижу под водой, я…
Воль-Дер-Map вдруг вскинул руки, и в это же мгновение лежавшая в корзине игла крутанулась, взмыла вверх с уже продетой в ушко серебряной нитью и воткнулась в холст. Проткнула его, вновь проткнула уже с обратной стороны и замелькала, оставляя на холсте серебряные линии. Линии потянулись от каждого вышитого по краям узора к пока еще свободному центру, сливаясь в вытянутый вверх овал. Когда овал приобрел свои окончательные очертания, серебряная нить закончилась, и игла тут же метнулась обратно в корзину, из которой появилась с продетой в ушко нитью вишневого цвета. Несколько мгновений, и одна четвертая часть овала стала вишневой. Еще три смены нитей, и овал раскрасили цвета, отождествляющие щит герба факультета рыболовной магии, цвета, соответствующие спиннингу, нахлысту, поплавочной удочке и зимней подледной рыбалке. Очередной визит иглы в корзинку, стремительная вышивка продолжилась вновь серебристой нитью…
– Скажи, ты видишь это? – прошептала Зуйка.
– Он должен, должен появиться, – сказал Воль-Дер-Мар.
– Он уже появился! В самой середине холста. Серебристый рыбодракон.
– Нет. Он должен появиться в озере. Как можно скорее. Мы должны призвать его!
Глава девятнадцатая
ПРОРЫВ
За несколько часов до начала экзамена с категоричным названием «Поймать должен каждый!» в водах того самого озера Зуро, в одном из самых глубоких его мест, а именно в так называемой Чернокаменной яме, маленькая рыбка-домотаскатель, чутко спавшая в своем домике-крепости, встрепенулась от внезапно возникшей вибрации. Вибрировал один из черных камней, лежащих на дне. Вернее, не камень, на котором с вечера так уютно устроилась ночевать рыбка-домотаскатель, а то, на чем этот камень лежал, то есть толстый столб, вдруг выросший из дна как гриб после дождя.
Рыбка-домотаскатель, до предела высунувшая голову из домика-крепости, словно испуганная черепаха, втянула ее обратно, расправила свои длинные грудные плавники, взмахнула ими и соскользнула с камня вниз.
Она, ничего не понимая, плыла над Чернокаменной ямой, в глубине которой рядами стояли, вяло шевеля хвостами, брусковатые мохнорылые судаки, а вокруг то там, то тут все больше и больше вырастали невиданные столбы. И по мере роста верхушки этих столбов, только что имевшие такой же черный цвет, как и все дно Чернокаменной ямы, начинали бледнеть и наливаться непривычной яркостью.
Инстинкт самосохранения не замедлил сработать, и маленькая рыбка-домотаскатель, заработав плавниками со всей интенсивностью, на которую была способна, поплыла отсюда прочь, прочь…
Рассвело. Мак-Дин, студент третьего курса ветмагов факультета рыболовной магии, стоя в лодке, ловил рыбу на своем излюбленном месте озера Зуро – у входа в Чернокаменную яму. Собственно вход в яму находился под водой, там, где рельеф дна резко понижался. Мак-Дин прекрасно знал чуть ли не каждый сантиметр этого дна, ведь ловил он здесь много-много, даже со счета сбился, сколько раз.
Настроение ветмага было преотличное, и для этого были все основания: в руках – мощный спиннинг, способный гасить рывки попавшейся на крючок крупной рыбы; спиннинговая катушка, купленная в лавке «Настоящая магическая рыбалка», самого высокого качества; леска, кстати, весьма дорогостоящая – скручена из жил синего судака; самодельный поводок – из тонкой, но чрезвычайно прочной проволоки; приманка – рыбка из почти затвердевшего каучукового дерева с двойником, имеющим острейшие жала, соединена со свинцовым шариком-грузом, отлитым гномами из-под горы – вся эта снасть просто не могла не способствовать успешной рыбалке.
И рыбалка действительно была хороша. Подтверждением этому служили три мохнорылых судака, выловленных, тщательно взвешенных и выпущенных Мак-Дином обратно в озеро.
Единственное, что огорчало рыболова, так это то, что уж больно пассивно вели себя пойманные рыбы при вываживании. А ведь судак мохнорылый отличался от обыкновенного и от всех других судаков необычайно буйным нравом, неутомимостью и коварством. Но даже поклевки мохнорылого, обычно неожиданные и очень резкие, после которых кончик удилища вздрагивал, словно от удара, сегодня чувствовались лишь тупой безжизненной тяжестью, повисшей на противоположном конце снасти.
Но все равно Мак-Дин был счастлив, ведь если припомнить, то таких внушительных экземпляров он не вылавливал давненько. Сам вид пойманных рыбин: зеленоватый мох на мордах, острейшие колючки спинных плавников, длинные серповидные хвосты, большие желтые с ярко-зелеными блестками и черными зрачками глаза – все это доставляло ветмагу истинное эстетическое наслаждение. Будь он художником, обязательно воспроизвел бы момент, как отпускает обратно в озеро самый крупный сегодняшний трофей…
В принципе, рыбалку можно было заканчивать. Но так рано домой Мак-Дин обычно не возвращался. Хотелось еще побросать спиннинг, постучать приманкой по дну, возможно, почувствовать еще одну, а то и не одну поклевочку. И он забрасывал вновь и вновь, давал приманке опуститься на дно, затем, внимательно глядя на вершинку спиннинга, начинал подмотку: три оборота катушки – пауза, три оборота – пауза…
Чем дальше он посылал приманку, тем на большую глубину она опускалась. Мак-Дин определял это, отсчитывая про себя секунды. При очередном забросе приманка коснулась дна на счет шесть, при следующем, более дальнем, счет должен быть семь. Но тут в счете неожиданно произошел сбой. Леска провисла, а значит, приманка нашла грунт на две секунды раньше, то есть глубина в том месте должна была быть значительно меньше, чем предполагалось. На всякий случай он сделал подсечку – вполне могло быть, что рыба клюнула вполводы, но сразу понял, что это не поклевка. Создалось впечатление, что приманка продирается сквозь подводные водоросли. Вот только откуда здесь водоросли?
Мак-Дин еще раз рванул спиннингом и начал ускоренную подмотку, чувствуя, что приманка постоянно за что-то задевает. Более того, леска, которая, по идее, должна была быть постоянно натянутой, постоянно провисала, и получалось, что приманка поднимается к поверхности, опережая его подмотку. Мак-Дин завращал ручку катушки еще быстрее, и вдруг увидел, что вода в озере начала менять свой цвет. Не во всем озере, а именно в том месте, куда он в последний раз забросил приманку и где произошла мнимая поклевка. Там из прозрачно-синей глубины поднималось мутно-багровое пятно. Пятно становилось все шире и шире, и по мере приближения к поверхности цвет его становился ярче, краснее. Увеличиваясь в диаметре, оно оказалось под лодкой рыболова, поползло дальше… Вглядевшись в воду, Мак-Дин успел заметить, что это не просто муть, это что-то живое, шевелящееся. И тут пятно достигло поверхности и… с оглушительным всплеском вырвалось из воды огромным красным ковром… Ковром порхающих бабочек!
От полученного удара в днище лодка буквально подпрыгнула, и Мак-Дин чуть не вывалился за борт. К счастью, он всего лишь грохнулся навзничь, но ничего не ушиб, даже спиннинг из рук не выпустил, только опрокинул открытую коробочку с приманками. Мак-Дин лежал в лодке среди разбросанных блесен, воблеров и других приманок и смотрел на возносящийся в небо шевелящийся красный ковер и на натянутую леску, поднимающуюся вместе с этим ковром, пока от него не отделился маленький красный комочек, который стал падать прямехонько в лодку. Мак-Дин подставил ладонь и поймал свою приманку – свинцовый шарик, отлитый гномами из-под горы, с двойным крючком, острейшие жала которого пронзили тела сразу нескольких кроваво-красных бабочек…
Профессор Женуа фон дер Пропст проснулся от ударившего в глаза солнечного луча. Приподняв голову от подушки, посмотрел налево, направо… Место вроде бы смутно знакомое, но чтобы не тратить зря времени, лучше сразу воспользоваться заклинанием восстановления памяти.
Ага. Точно! Он в одном из номеров факультетского бара «Две веселые русалки». Здесь он иногда ночевал после хорошего застолья, когда возвращаться домой, бывало, мягко говоря, сложновато или же когда хотел провести время с какой-нибудь особой прекрасного пола. Профессор хоть и был холостяком, но в дом к себе никого, кроме друзей или студентов факультета, не приводил – слишком много хранил он у себя ценных приборов и рыболовных снастей, которые из-за своей некомпетентности, глупости или неуемного любопытства могли бы испортить эти самые особы прекрасного пола.
Ага-а-а. Привел его сюда не кто иной, как хозяин «Двух веселых русалок» Мога-Йога. Привел после того, как он целый день просидел в трактире, попивая пиво и не только пиво, вспоминая, как когда-то вместе с Могой-Йогой и его женой Палной они участвовали в соревнованиях по спиннингу.
Ага-ага-ага… В трактир он пришел после несчастья, случившегося с его другом и телохранителем котом Шермиллой! Пришел, чтобы, так сказать, утолить горе.
Так! Что с котом? И вообще, почему он здесь разлеживается, в то время как абитуриенты сдают последний экзамен для поступления на факультет рыболовной магии, а он, профессор Женуа фон дер Пропст, является одним из членов экзаменационной комиссии?!
Выскочив в коридор, профессор нос к носу (если это выражение уместно, когда встречаются гном и человек) столкнулся с хозяином трактира.
– Пивка?! – Мога-Йога услужливо протянул кружку с белоснежной пенящейся шапкой.
– Да! – Женуа фон дер Пропст шумно выдохнул, и самый большой хлопок пены угодил гному прямо в лицо. Не заметив этого, профессор жадно приложился к кружке.
– Что, Женуа, мечтаешь поглядеть, как зеленые порты снимать будут? – промакивая пену полотенцем, спросил ничуть не обидевшийся Мога-Йога.
– Чьи порты? – оторвался от наполовину опустошенной кружки профессор.
– Ну, как это, чьи? Собственные. Гоблинские.
– Не понимаю. – Профессор снова приложился к кружке.
– Ха! Он не понимает! Видать, больно насолили вы этой зелени гоблинской, если они собираются испортить церемонию посвящения в студенты, – осклабился гном.
– Как испортить?
– Ну, как! Снимут они порты в самый торжественный момент и начнут задницами своими зелеными вилять.
– Да что ты ерунду какую-то мелешь! – Профессор ткнул пустой кружкой гному в грудь. – Откуда ты все это взял? Ну-ка, рассказывай! И пойдем, еще пивка мне нальешь.
– Пойдем, Женуа, налью. – Мога-Йога взял своего старого друга за руку и повел со второго этажа вниз по лестнице. – Что тут рассказывать? Я когда вчера тебя спать уложил и в зал вернулся, случайно разговор трех гоблинов подслушал. Они в уголок забились с бутылкой воды огненной подземельной и давай по-своему – ыфтр-быр, ыфтр-быр, – думают, что никто их здесь не понимает. Но я-то, сам знаешь, сколько лет в трактире работаю – все северошиманские языки изучил. И понимаю я, что говорят эти зеленые, в основном об одном и том же. Что, мол, завтра утром они порты снимут, и тогда, мол, поглядят они, кому весело на этой земле станет…
– Завтра утром? – переспросил Женуа фон дер Пропст. – То есть сегодня утром?
– Ну-у… да, – неуверенно согласился Мога-Йога.
– В таком случае, при чем здесь церемония посвящения в студенты? Она же только вечером должна состояться.
– Ну, не знаю. Они говорили, что завтра утром.
– Точно – утром?
– Ну, что же я гоблинское «шкромф», то есть «утро», от «шкрымф», то есть «вечер», не отличу?! – насупился гном. Спустившись в зал вместе с профессором, он зашел за барную стойку и, наполнив из бочки пивом кружку, которую держал в руке, с недовольным видом передал ее своему допытливому другу.
– Хорошо, хорошо, ты старый полиглот, – сказал Женуа фон дер Пропст. – Но я тебя очень прошу, воспроизведи-ка самую ключевую фразу, что эти гоблины произносили.
– Пожалуйста, – сказал гном и через секунду вы дал: – «Порты алы шкромф улкс фндро!»
– И что это дословно означает?
– А означает это дословно, что, мол, если все сложится, то порты откроют завтра утром.
– Постой-ка, раньше ты говорил, что порты снимут, а теперь – откроют?
– А по-нашему, по-гномьи, разницы нет – что «снимут», что «откроют» – одинаково.
– Это у вас одинаково! – Профессор грохнул кружкой о барную стойку, и пена вновь выплеснулась гному на лицо. – А у нас, у людей, портки можно либо снять, либо надеть. А вот открыть или закрыть можно, к примеру, порт или, или… портал… ПОРТАЛ! ОТКРЫТЬ ПОРТАЛ!!!
И опрокинув кружку, полную пива, на ничего не понявшего гнома, Женуа фон дер Пропст бросился вон из трактира.
Мак-Дин, несмотря на то, что учился на ветеринара и в своей практике имел дело с куда более отталкивающими вещами, чем трупики бабочек, тем не менее снимал с крючков истекающие красным соком безжизненные тельца с явной брезгливостью. Бабочки бывают восхитительно красивы, когда в малом количестве безобидно порхают над цветочками, но только не тогда, когда представляют собой что-то сходное с пошинкованными кухонным ножом листиками салата. Отбросив за борт окрашенную в грязно-красное приманку, он зажал спиннинг в коленях и опустил руки в воду, чтобы сполоснуть и охладить…
Настоящий рыболов всегда остается рыболовом. Поэтому когда спиннинг, подчиняясь мощнейшему рывку из глубины, буквально выпрыгнул из оказавшихся никуда не годных тисков-коленей, Мак-Дин, мгновенно среагировав, схватил его в воздухе мокрыми руками и, отводя назад, резко крутанул ручку катушки. Произведенный эффект можно было сравнить с тем, как если бы ветмаг схватил под уздцы скачущую лошадь. Другими словами, рыболова едва не выбросило за борт; спас фрикционный тормоз, идеально отлаженный под рывки крупной рыбы. Фрикцион завизжал, сматывая леску, сплетенную из жил синего судака, которая была способна порваться только после термообработки. Зная это, Мак-Дин, в преддверии того, что леска на шпуле рано или поздно закончится и произойдет еще один рывок, после которого либо сломается катушка и будет повержена вся снасть, либо будет укрощен подводный противник, ухватился за спиннинг двумя руками, установив комель в дно лодки, уперся ногами в борт и откинулся спиной к противоположному борту.
Такие мгновения Мак-Дин переживал только в своих мечтах. Мечты неизменно заканчивались счастливым финалом: после отчаянной, продолжительной борьбы гигантская рыба сдавалась на милость спиннингиста, Мак-Дин привозил свой супертрофей к пристани факультета и наслаждался заслуженными лаврами.
Сейчас ни о каких лаврах даже мысли не было. Был страх. Мак-Дин успел осознать, что соперник его не просто рыба и даже не магорыба, которая давно бы уже подчинилась произносимым ветмагом заклинаниям. То, что сидело сейчас у него на крючке, было чем-то иным, неизвестным…
И тут Мак-Дину очень отчетливо вспомнился один не очень приятный эпизод из своей биографии. Вспомнился тот самый день, когда после первого же урока его отчислили с факультета рыболовной магии за то, что он своевременно не уяснил, как пользоваться ЛМЭ – важнейшим магическим прибором, распознающим проникновение в существующую реальность неестественных, враждебных сил. Из-за этой своей оплошности он был вынужден пропустить целый год учебы на факультете, зато с того самого дня коробочка Лакмо-Маго-Элементов всегда была при нем. Сейчас, похоже, пришла пора срочно ею воспользоваться.
Удерживая спиннинг правой рукой, Мак-Дин достал левой из кармана куртки магическую коробочку, а из нее – один из поплавков с голубым лакмусовым лоскутком и, рефлекторно произнося соответствующие заклинания, бросил поплавок в воду. Когда через полминуты ветмаг бросил взгляд на поплавок с мокрым лакмусовым лоскутком внутри, его прошиб холодный пот, а руки затряслись уже не от напряжения, а от ужаса: голубой цвет лоскутка превратился в точно такой же, какими были недавно вылетевшие из воды бабочки, – в ярко-красный.
Самым разумным в создавшейся ситуации было бы тут же обрезать леску или вообще бросить спиннинг в воду и как можно быстрее покинуть это место, добраться до берега и срочно сообщить обо всем декану, профессорам, всем, всем, всем. Но Мак-Дин был рыболовом до мозга костей, а на крючке у него сидела добыча, невиданная добыча, скорее всего – самая необычная добыча его жизни. Поэтому у Мак-Дина даже мысли не возникло о какой-либо капитуляции. Более того, видя, что лески на шпуле катушки остается все меньше и меньше, он решительно затянул фрикционный тормоз и, уповая, что снасть выдержит непривычную нагрузку, со всей силы рванул его назад.
Спиннинг и катушка выдержали, не порвалась и леска, более того, подводный противник, видимо, оказался не таким уж огромным и сильным. Во всяком случае, он податливо отозвался на произведенный рывок, и Мак-Дин вдруг сообразил, что может подматывать леску. Да, подматывать было нелегко, но все же оборот за оборотом, метр за метром леска на катушку наматывалась, а значит, то, что было на противоположном конце снасти, ослабило сопротивление, значит, у рыболова появился шанс выйти из этой борьбы победителем.
То, что было на противоположном конце снасти, не просто перестало упираться, а само начало подниматься к поверхности. Мак-Дин понял это по ослабевшему натяжению лески. Чтобы не потерять контроль над происходящим действом, он принялся вращать ручку катушки с бешеной скоростью, но все равно этой скорости не хватало. Глубинный незнакомец поднимался с поверхности быстрее.
Ветмаг успел подумать, что, может, оно и к лучшему, как правило, рыбы, глотнувшие воздуха, теряли свою активность, и в дальнейшем справиться с ними становилось гораздо легче. Но это касалось рыб. А то, что через несколько секунд увидел рыболов, оказалось совсем не рыбой. Больше всего это походило на червя, гигантского селитерного червя-паразита. Он вывернулся из воды извивающейся молочно-белой лентой, слегка отливающей в голубизну, лентой, ширина которой была не менее полуметра. Какой длины был червь, пока оставалось загадкой, но явно раза в два длиннее лодки.
Мак-Дин брезгливо поморщился – он все-таки считался рыболовом, а не червеловом. Однако учился он на отделении магов-ветеринаров, поэтому профессиональное желание поймать и исследовать неизвестное животное лишь усилилось.
А животное тем временем неуклонно приближалось, то тут, то там его тело показывалось в воде толстой блеклой лентой, и Мак-Дин уже стал прикидывать, каким образом затащить его в лодку.
Но проблема эта перестала существовать, когда в полутора метрах от него из воды с фонтаном брызг вынырнула голова паразита. Плоская голова с двумя маленькими черными глазками и широко открытым овалом беззубого рта.
Голова стала подниматься выше, Мак-Дин успел заметить, что его леска несколько раз обмотала шею червя, а потом от того, что он увидел, глаза его едва не вылезли из орбит. Леска обмотала не только шею паразита, но и того, кто был на этом черве… наездником. Существо было ядовито-зеленого цвета с блеклыми пятнами и больше всего походило на тритона: удлиненное чешуйчатое тело с волнистым гребнем на спине, толстый хвост, длинные, обхватившие тело червя лапы с загнутыми черными когтями… вот только морда, вернее, лицо было почти человеческим или гоблинским. Если не считать того, что на затылке у этого чуда имелся изогнутый острым концом вперед нарост-рог. Именно за этот нарост и зацепилась приманка Мак-Дина. И именно из этого нароста в рыболова и его лодку ударила мощная струя голубоватой жидкости.
В следующее мгновение червь со своим наездником погрузились в глубину, а Мак-Дин сначала увидел и только потом ощутил воздействие этой струи. Деревянный борт лодки, на который она попала, начала разъедаться, словно под воздействием кислоты. И точно такое же действие стало происходить с правой ногой рыболова.
Мак-Дин закричал от боли и ужаса.
Сначала Женуа фон дер Пропст не поверил своим глазам. Он подумал, что, наверное, все еще продолжает спать в своем любимом номере трактира «Две веселые русалки» и видит сон. Сны ему снились часто, и в них он, как правило, либо ловил рыбу, либо куда-нибудь бежал. Так же, как бежал сейчас, то есть сломя голову, жадно глотая ртом воздух и немилосердно потея. Вот только в своих снах он если и падал на землю, то не чувствовал такой боли в разбитых коленях и ободранных локтях, какую почувствовал после того, как споткнулся и пропахал изрядное количество грунта. Поэтому, когда профессор поднялся на ноги, он уже догадался, что не спит, а значит, и то, что увидел за мгновение до своего падения, тоже не сон.
А увидел он группку знакомых ему личностей, так же, как и он, спешащих по направлению к факультетской пристани. Личностей в группке было четыре: первой, опережая остальных, мчалась ведьма Зуйка, которая неделю назад по особому распоряжению декана была принята на работу в факультетскую библиотеку; за ней, скорее, не бежал, а, словно атлет, исполняющий тройной прыжок, мчался профессор Малач собственной персоной; за ним, ненамного отставая, семенил кот Шермилло, не далее как вчера тяжело заболевший и незавидную участь которого весь прошедший день оплакивал профессор; более того, на закорках кота (что было еще невероятней) сидел, уцепившись за его уши, господин Воль-Дер-Map, считавшийся погибшим и бесследно пропавшим! Они бежали, а над их головами с той же скоростью летело красное шевелящееся облако! И в самом деле, было от чего глазам своим не поверить.
Читать бесплатно другие книги:
