Комплекс Синей Бороды Александрова Наталья

Блестящая комбинация сложилась в голове, как мгновенно сошедшийся пасьянс.

Он знал магазин, в котором можно купить точно такой же английский набор ножей, а дальше… дальше – дело техники.

Вадим Федорчук вошел в зал ресторана, едва заметно огляделся и поморщился. Ресторан был неплохой, известный и достаточно дорогой, кухня преимущественно французская. Держали здесь неплохого повара, а также карта вин всегда была на уровне. Официанты были расторопны, незаметны и услужливы, метрдотель почтителен и знал свое дело, посещали ресторан в основном люди состоятельные и респектабельные, так что посетитель не рисковал повстречаться с вульгарной компанией. Пригласил господина Федорчука пообедать давний знакомый, бизнесмен средней руки, с которым Федорчук сотрудничал, если можно так выразиться, довольно долгое время. От него ничего особенного не требовалось – замолвить словечко в нужное время, подтолкнуть небольшой заказ, хорошо отозваться в нужной компании. За это бизнесмен испытывал к нему «благодарность, не имеющую границ, в разумных пределах», по выражению известного сатирика. В список благодарственных мер входил данный обед.

Так что недовольство Федорчука относилось не к ресторану и не к обеду. По правде сказать, ему вообще не хотелось есть. В последнее время ему вообще ничего не хотелось – ни есть, ни спать, ни ездить на службу, ни встречаться с женщинами. Больше всего ему не хотелось видеться с собственной женой. Собственно, и раньше он не испытывал такого желания. Но, в свое время приняв решение жениться на этой женщине, чтобы будущий тесть помог ему сделать карьеру, Федорчук убедил себя, что все не так плохо. В конце концов, человек может привыкнуть ко всему. И он привык к жене, к ее грубому голосу, неприятным манерам, к ее вечно подозрительному выражению лица и некрасивой приземистой фигуре. Тем более что жена оказалась не совсем глупой и не привязала его накрепко к своей юбке, а давала погулять на длинном поводке. Не было у них заведено каждый вечер на повышенных тонах выяснять отношения, с битьем посуды и театральными рыданиями. Жена не была мастерицей дотошных расспросов, где он был в такое-то время, не обшаривала его карманы в поисках интимных записок, не искала на пиджаке чужие длинные волосы и не обнюхивала его, как собака-ищейка, стремясь учуять запах чужих духов.

И он привык к семейной жизни, убедив себя, что за все надо платить, и что его плата не самая дорогая.

Так продолжалось до тех пор, пока бес не попутал его связаться с Анной, чтоб ей в аду досталась пригорелая сковородка. Вначале все было замечательно – молодая интересная женщина, неглупая, страстная и изобретательная в постели. Да еще и замужем, чего еще можно желать от любовницы? И Вадим сам не заметил, как потихоньку распустил хвост. Расхвастался, слишком подробно рассказывал о себе. Она слушала его очень внимательно, поддакивала в нужных местах, льстила. Ему нравилось ее внимание, ее амбиции. Ну какому мужчине не понравится лесть, пусть даже очень грубая? А Анна, оказывается, начала строить насчет него матримониальные планы. Он слишком поздно это заметил. Да тут еще муж, этот недоделанный тихоня, вернулся не вовремя и, как в пошлом анекдоте, застал их с Анной в постели. Конечно, драки и скандала с разрыванием свадебных фотографий и привлечением соседей не случилось, но Вадим очень рассердился тогда на Анну, это был ее муж и ее просчет. Но он разозлился еще сильнее, когда узнал, что Анна решила использовать этот случай для окончательного разрыва с мужем и соединения с ним, Федорчуком. Когда она сказала об этом прямо, он так растерялся, что не сумел совладать со своим лицом, и Анна все поняла. Покойница была не дура, это точно, только порядочная стерва. Пришлось поговорить с ней откровенно, она сама его вынудила назвать вещи своими именами. Она пришла в ярость, но он тоже не мальчик. Но оказалось, что он эту бабу недооценил, потому что она начала его шантажировать. Да-да, он был неосторожен, много болтал, а она все мотала на ус. И даже кое-что записывала. Его разговоры, его встречи. Этого компромата было вполне достаточно, чтобы у него возникли крупные неприятности на работе. Анна еще клялась, что предъявит его жене самые откровенные фотографии, и вот это-то и было самое плохое. Потому что от служебных неприятностей тесть может его прикрыть, а в отношениях с женой… Тем более сейчас возникла такая ситуация, что он мог потерять многое, ему светило хорошее повышение.

Вадим Федорчук не был отважным человеком, но в данном случае нужно было принимать решение. Главное было – заткнуть рот Анне, потому что он верил, что она выполнит все свои угрозы. Железная баба вошла в раж и все поставила на карту. Господи, и как его угораздило с ней связаться!

И тогда он придумал комбинацию с колье. Изготовить имитацию, положить ее в банковский сейф, жена не скоро хватится, она редко надевает это колье. Потом заложить настоящую драгоценность, отдать Анне деньги и выцарапать у нее все снимки и негативы. А также компромат. Обезопасившись таким образом, попытаться собрать деньги, чтобы выкупить колье и положить его на место. Если же не получится, то признаться жене, что проиграл крупную сумму, срочно нужны были деньги, оттого и заложил колье. Она, разумеется, рассвирепеет, разразится скандал, но он не будет иметь никакого сравнения с тем адом, который устроила бы жена, если бы узнала, что он ей изменяет. Деньги для нее не проблема, она выкупит колье, а он, Вадим, будет с ней внимателен и нежен, так постепенно все забудется.

Но эта стерва все повернула по-своему. Она заявила, что не выпустит колье из рук, пока он не принесет ей деньги. Баш на баш, деньги против бриллиантов, заявила Анна, нагло усмехаясь и пустив дым от сигареты ему в лицо. И тогда он подумал, что хорошо бы ее убить. Только так можно решить проблему раз и навсегда. Но не теперь, когда эта ведьма спрятала колье. Теперь у него связаны руки. И он впал в панику, потому что денег достать было негде. Анна дала ему сроку месяц и даже отдала ненужный ей теперь компромат – колье держало его гораздо надежнее.

Так продолжалось недолго, потому что вскоре Анну убили. Кто-то нанес ей множество ран ножом. Вадим Федорчук очень этого человека понимал, он и сам был близок к этому. По подозрению арестовали мужа, и Федорчук даже посочувствовал ему. Но вскоре все чувства вытеснились одним, самым сильным – Федорчук боялся. Он боялся, что милиции станет известна его связь с Анной, и тогда его тоже могут обвинить в убийстве. Потому что мотив у него был, и очень серьезный. Он боялся, что Анна все же сумела сохранить какой-то компромат на него, и теперь все это выплывет наружу. Но больше всего он боялся, что жена хватится колье. И без труда выяснит, что взял его он, больше просто некому. И вот тогда в его жизни наступит полный крах.

Метрдотель осторожно прикоснулся к его руке:

– Господин Федорчук, вас уже ждут!

Федорчук очнулся от невеселых мыслей и прошел мимо столов в дальний конец зала, где располагались уютные ниши, разгороженные стенами из вьющихся растений. Он сделал над собой усилие и приветливо улыбнулся пригласившему его человеку, потом сразу же углубился в меню, чтобы не смотреть на своего визави и не разговаривать с ним о пустяках. О деле полагалось говорить за послеобеденным кофе.

Принесли закуску, пришлось заставить себя отвечать на пустые замечания о погоде, о состоянии городского дорожного покрытия, вежливо посмеяться над анекдотом, который он уже слышал не один раз. Салат казался безвкусным, даже политый двойной порцией острого соуса. Федорчук отодвинул недоеденную закуску, выпил водки, стало чуть легче. Исчезло назойливое зуденье в виске, голова стала легкой, все предметы вокруг проявились ярче и объемнее. Официант, совсем молодой парень, суетился вокруг, меняя приборы. Принесли горячее – отличный стейк, и Федорчук оживился, отбросив грустные мысли.

Он отрезал кусок мяса, прожевал и вдруг заметил какое-то несоответствие. То есть с мясом-то было все с порядке – в меру прожаренное, в меру мягкое, ароматное, брызжущее соком, но у сидящего напротив человека в руках были нож и вилка одного фасона, а у Федорчука нож был какой-то неудобный. Он перевел взгляд на свой нож – так и есть, он совершенно не подходит к вилке. Короткий и широкий, цельнометаллический нож, очень острый, красивой формы, но не из столовых приборов. Таким ножом никак нельзя пользоваться за обедом, им птицу разделывают или черт его знает что!

– Официант! – крикнул Федорчук. – Что это такое?

Явился давешний мальчишка, испуганно покосился на нож и замотал головой, пропав из вида. Тотчас ему на смену прибежал официант постарше.

– Прошу простить, – бормотал Он, – стажер ошибся, молодой совсем, неопытный…

Он мигом прихватил нож, заодно и вилку, положил чистые приборы, рассыпался в извинениях и исчез.

– Черт знает что такое! – пробурчал Федорчук. – Вроде бы приличный ресторан…

На душе было скверно. В руке еще долго ощущалась тяжесть и холод ножа, который казался ему смутно знакомым.

Официант постарше шуганул крутившегося под ногами мальчишку в униформе и скрылся в соседней кабинке. Там за столом сидел плотный коренастый человек с родинкой на левой щеке и курил.

– Ну? – вскинулся он, увидев официанта.

Тот молча развернул салфетку. Человек с родинкой удовлетворенно кивнул и отсчитал официанту зеленые хрустящие купюры, затем, дождавшись, пока тот выйдет, осторожно, стараясь не касаться ручки, убрал нож в непрозрачный пластиковый пакет, а потом – в портфель, загасил сигарету и вышел, твердо ступая и не оглядываясь по сторонам.

Через некоторое время этот же мужчина средних лет с седоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке заглушил мотор своей машины и достал сотовый телефон.

Мобильный номер Нехорошева назвал ему наниматель, и воспользоваться этим номером можно было только один раз, когда он будет уверен в том, что может безошибочно разыграть свои карты.

И теперь такой момент наступил.

– Слушаю, – произнес холодный, настороженный голос.

Нехорошее не узнал высветившийся на дисплее номер, поэтому был недоволен и напряжен – мало ли кто мог позвонить ему?

– Николай Сергеевич, мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, – быстро проговорил мужчина с родинкой, придав своему голосу твердость и уверенность. Он понимал, что второго случая не представится, и нужно сразу произвести на собеседника впечатление.

– А мне – нет, – отрезал Нехорошее, – я вас не знаю и не хочу знать.

– Ошибаетесь, – мужчина с родинкой скрипнул зубами, его вдруг охватила ненависть к этому холодному голосу и к этому человеку, такому спокойному, такому самоуверенному, исполненному чувства собственной значимости, захотелось сбить с него спесь. – Ошибаетесь, именно вам нужен этот разговор! Нужен гораздо больше, чем мне! То, что я хочу вам сообщить, касается вашей дочери. Впрочем, если не хотите – я не буду настаивать, пусть все идет своим чередом, но позже вам придется горько пожалеть…

– Я никогда ни о чем не жалею, – отозвался Нехорошее, но в голосе его послышались какие-то колебания.

– Нет так нет, тогда прощайте…

– Постойте! – Нехорошее повысил голос. – Ладно, изложите ваше дело, только коротко…

Я же сказал – мы должны поговорить с глазу на глаз! Вы прекрасно понимаете, что телефонный разговор можно прослушать, а это – не в ваших интересах!

Мужчина с родинкой перевел дыхание. Он чувствовал, что рыба заглотила наживку, и теперь надо только не спугнуть ее резким, неосторожным движением. Нужно вести ее медленно, аккуратно, чтобы она не сорвалась с крючка…

– Хорошо, пусть так… – Нехорошее сделал паузу, по-прежнему изображая высокомерие, но теперь он явно нервничал. – Я так понимаю, что вы где-то недалеко от моего офиса?

– Правильно понимаете.

– Ладно, поднимайтесь! Я распоряжусь, чтобы вас пропустили! Как вас зовут?

– Пусть будет Иванов, – на этот раз в голосе мужчины с родинкой звучала плохо скрытая усмешка.

– Иванов так Иванов, не имею ничего против, – и в трубке зазвучали сигналы отбоя.

Мужчина с родинкой вышел из машины, предусмотрительно поставленной достаточно далеко от входа в офис, перешел улицу и приблизился к неприметному, аккуратно отремонтированному трехэтажному зданию.

Над дверью этого здания не было никакой вывески, никакой таблички с названием. Только вращающаяся камера давала прохожим понять, что перед этой дверью не стоит задерживаться. И, несмотря на эту камеру и на ухоженный вид здания, никто из прохожих или обитателей окрестных домов не мог даже предположить, какая власть сосредоточена за этими стенами и какие финансовые потоки контролирует владелец особняка.

Николай Сергеевич Нехорошее не принадлежал к тому кругу людей, которых каждый день показывают на телеэкранах, которые не сходят со страниц газет и глянцевых журналов, не принадлежал к числу так называемых ньюсмейкеров. Он не числился среди официальных руководителей страны или даже города. Не входил он и в закрытый клуб олигархов, владельцев миллиардных состояний, покупателей футбольных команд, замков на Лазурном берегу и изделий Фаберже. Однако от этого его значение нельзя было недооценивать.

Его власть была подспудной, скрытой, но очень значительной. Ко всему прочему, он был очень осторожен и всеми мерами избегал огласки. Он любил повторять в кругу близких знакомых: «Мне не нужна дешевая популярность».

Мужчина с родинкой остановился перед дверью и поднял глаза, прямо и спокойно уставившись в глазок телекамеры. Это далось ему не без труда, но результат того стоил.

Замок щелкнул, и дверь распахнулась.

Он сделал шаг вперед, оказавшись в тесном и полутемном тамбуре. Прямо перед ним, как из-под земли, возник высокий молодой человек в хорошо сшитом костюме.

– Ваши документы, – проговорил он, окинув посетителя профессиональным, подмечающим каждую деталь взглядом.

– Моя фамилия Иванов, – ответил посетитель, не шевельнув и бровью, – Николай Сергеевич ждет меня. Ни о каких документах не может быть и речи.

Охранник приподнял одну бровь, но ничего не сказал наглецу.

Не сводя с него глаз, он достал мобильник и что-то в него проговорил.

Это был действительно настоящий профессионал: он умел разговаривать по телефону так, что стоящему рядом человеку не было слышно ни слова.

Выслушав ответ, охранник кивнул, спрятал мобильник и вместо него достал портативный металлоискатель. Тщательно проверив одежду посетителя, он не успокоился на этом и обыскал его старым проверенным способом – руками, ощупав его от ботинок до кончиков волос.

Только после этого нажал кнопку, открывавшую стальную дверь тамбура.

На этот раз гость оказался в просторном, ярко освещенном холле.

Мраморные полы, золоченые светильники, свисающая с потолка тяжелая хрустальная люстра – все было несколько старомодным, тяжеловесным, но внушительным.

По широким ступеням, покрытым красным ковром, спустилась гладко причесанная девушка в темно-сером офисном костюме. Приглядевшись к ней, можно было с удивлением убедиться, что она очень красива, но тщательно это скрывает, культивируя образ занудной, бесцветной канцелярской крысы.

– Николай Сергеевич примет вас, – проговорила она тихим, но очень разборчивым голосом. – Но имейте в виду: у вас не более пяти минут. Николай Сергеевич очень занят…

– Я тоже, – ответил странный посетитель.

Девушка удивленно взглянула на него, но ничего не сказала: это не входило в ее компетенцию.

Развернувшись, она зашагала вверх по лестнице, сделав посетителю знак следовать за собой.

Площадку второго этажа украшала мраморная статуя какой-то греческой богини. Богиня смотрела на гостя с таким же неодобрением, как и остальной персонал.

Наконец распахнулись высокие резные двери, и посетитель оказался в кабинете.

Размеры этого помещения впечатляли. Видимо, именно этой цели хозяин кабинета и добивался. В этом кабинете вполне можно было разместить футбольное поле. Середину помещения занимал огромный красный ковер.

Вообще, мужчине с родинкой показалось, что он перенесся в прежние времена и попал в кабинет крупного советского руководителя. Красный ковер, обшитые деревянными панелями стены, огромный стол…

За этим столом хозяин кабинета совершенно терялся.

Он оказался на удивление маленьким и тщедушным, жидкие прилизанные волосики липли к костистому шишковатому черепу, уши торчали в стороны, как крылья летучей мыши. И на этом лице выделялись глаза – внимательные, колючие, глубоко посаженные в темных провалах глазниц.

Мужчина с родинкой почувствовал невольный озноб.

Он понял, насколько опасен и безжалостен этот человек, и подумал, не переоценил ли он свои силы. Но тут же справился с этой минутной слабостью и решительно подошел к столу.

– У вас ровно пять минут, – проговорил Нехорошее холодно и неприязненно.

– Это вместо приветствия? – осведомился посетитель.

– Вы тратите свое и мое время! – Маленький человек демонстративно взглянул на часы. – Ваше время ничего не стоит, а мое – очень дорого!

Посетитель вынул из внутреннего кармана пиджака конверт, вытряхнул из него несколько фотографий и бросил их на стол перед Нехорошевым. Тот разложил снимки веером, быстро ознакомился с ними.

На этих фотографиях был запечатлен его зять, Вадим Федорчук.

На первом снимке бритый красавец шел по улице, приобняв интересную высокую женщину с короткой стрижкой и большим, хищно оскаленным ртом. На втором – он с той же женщиной сидел за столиком дорогого ресторана. На третьем – обнимался с ней на переднем сиденье своего «Ягуара».

Дальше события развивались: Федорчук в одной расстегнутой рубашке полулежал на кожаном диване, рядом с ним, спиной к зрителям, располагалась совершенно обнаженная женщина, в которой нетрудно было узнать ту же самую высокую красотку. Впрочем, если бы у кого-то оставались сомнения, их полностью развеивали остальные снимки, где Федорчук и его партнерша были запечатлены в самых разных и очень изобретательных любовных позах.

– Зачем вы мне это принесли? – прошипел Нехорошее, оттолкнув от себя фотографии.

Глянцевые снимки перелетели через стол и рассыпались по красному ковру.

– Я и без вас все знаю про этого подонка, а порнографическими карточками не интересуюсь. У вас все?

– Нет, не все, – мужчина с родинкой бросил перед Нехорошевым еще одну фотографию, – вот это будет поинтереснее.

Николай Сергеевич опустил глаза на снимок и замер.

Перед ним была та же женщина, которая на предыдущих фотографиях кувыркалась с его зятем. Только на этот раз у нее не было такого довольного выражения. Точнее, у нее вообще не было никакого выражения. Она смотрела со снимка пустыми, широко открытыми мертвыми глазами. Кроме того, она вся была залита кровью. Кровь была на тонком свитере, на коротких волосах, на лице, на полу… казалось, даже прикоснувшись к фотографии, можно было испачкать руки кровью.

– Откуда у вас этот снимок? – откашлявшись, произнес Николай Сергеевич.

В его голосе не было прежней самоуверенности.

– Из следственных материалов, – спокойно ответил мужчина с родинкой.

– Вы – сотрудник милиции?

– Нет, – посетитель криво усмехнулся. – И не думайте, что вы так легко сможете меня вычислить! Вам, я вижу, стало интересно со мной разговаривать?

Вовсе нет, – Нехорошее отодвинул фотографию, но сделал это без прежнего пренебрежения. – Пусть даже она убита, ни ко мне, ни к. моей дочери это не имеет отношения…

– А вас не интересует, кем она убита?

– И кем же? Вы хотите сказать, что этот подонок, Вадим…

– Представьте себе – шантаж… страх разоблачения. .. это очень распространенный мотив!

– И что еще у вас есть?

– По-моему, вас должно больше интересовать, что еще есть у милиции. А точнее – чего у нее пока нет.

– И чего же?

– Я вижу, вы все-таки заинтересовались! Кстати, отведенные вами пять минут уже истекли…

– Прекратите паясничать! – выкрикнул Нехорошее. – Говорите – или убирайтесь прочь! Все это совсем не интересно, и я даю вам возможность высказаться… только из любопытства!

– Из любопытства? – насмешливо переспросил посетитель. – Ну что же, я удовлетворю ваше любопытство!

Он сделал театральную паузу и бросил на стол последнюю фотографию.

– Это – орудие убийства, – сообщил он Нехорошеву. – Ваш зять спрятал его на месте преступления. На ноже, естественно, сохранились его отпечатки пальцев. Он, знаете ли, убил любовницу в приступе ярости и не успел надеть перчатки. Такая, видите ли, губительная поспешность! И побоялся выйти из квартиры с окровавленным ножом. Нервный человек. Потом он пытался забрать этот нож, но ему помешали. Милиция во время обыска тоже не нашла орудие убийства, но найдет, если ей немножко помочь. Просто намекнуть, подсказать направление поисков… думаю, не нужно объяснять вам, что потом начнется? Вокруг вашей дочери начнутся ведьмины пляски! Ее смешают с грязью, выльют на нее цистерну помоев… ну, и на вас заодно!

– Делайте что хотите, – Нехорошее пренебрежительно махнул рукой. – Вы ведь знаете, какие у меня возможности! Я погашу дело раньше, чем оно успеет разгореться. Этот ваш нож… его очень просто потерять, а что тогда останется? Милиция найдет другого подозреваемого.. . да она его, кажется, уже нашла! Какой-то несчастный, кажется даже невменяемый, муж убитой… так что можете убираться восвояси, у вас ничего не получится!

– Вот как, – мужчина с родинкой и не подумал тронуться с места. – А вот я так не думаю…

Он склонил голову набок и насмешливо уставился на маленького страшного человека. Эта насмешка далась ему нелегко.

– Милиция, может быть, и ухватится за первого попавшего фигуранта, – продолжил он негромким голосом. – Муж – это всегда очень удобный подозреваемый в случае убийства женщины, тем более что мотив не придется долго искать, он лежит на поверхности. А нож с отпечатками пальцев, как вы совершенно верно заметили, могут потерять. Это нетрудно. Но так будет только в том случае, если связаться действительно с милицией или следственными органами. А у меня появилась идея получше… знаете, кому я собираюсь рассказать про нож?

– Он сделал продолжительную паузу, и маленький человечек не выдержал. Стукнув кулаком по столу, Нехорошее выкрикнул:

– Прекратите болтать! Я прикажу выставить вас вон!

– Не прикажете, – спокойно ответил его собеседник, – потому что очень хотите узнать, кому я собираюсь позвонить. И очень нервничаете… а это скверно! Нервы нужно лечить!

– Убирайтесь прочь, – проговорил Нехорошее, взяв себя в руки, – вы мне неинтересны.

– Врете, Николай Сергеевич! Вам очень даже интересно, какую фамилию я назову!

Он сделал еще одну паузу, на этот раз короткую, и выдохнул:

– А назову я фамилию Коваленко!

Маленький человечек, кажется, стал еще меньше. Он съежился, высоко подняв плечи, и осел в своем удобном кресле, казалось, совсем потерявшись за огромным письменным столом.

Его лицо, и без того бледное, приобрело землистый оттенок.

Анатолий Коваленко, молодой сотрудник Генеральной прокуратуры, был темной лошадкой. За ним кто-то стоял, причем кто-то очень значительный, очень влиятельный. Такой же влиятельный, как сам Нехорошев. И последнее время все действия Коваленко так или иначе были направлены против Николая Сергеевича, против его клана, против его интересов. Коваленко понемногу откусывал кусочки от нехорошевского пирога, наносил мелкие, но болезненные удары.

Все попытки свалить молодого прокурора, скомпрометировать его натыкались на железобетонную стену – его прикрывал тайный, но чрезвычайно могущественный покровитель.

Попытки же подкупить его через надежных людей тоже бесславно провалились.

Так что если в руки такому человеку попадет оружие, которым он сможет нанести Нехорошеву серьезный удар… последствия этого трудно переоценить.

Оружие… оружие в прямом смысле слова. Нож с отпечатками Вадима.

Подумав о зяте, Николай Сергеевич почувствовал холодную ненависть.

Этот подонок живет за его счет, за счет его дочери, и смеет мелко гадить на каждом шагу… сколько раз Николай Сергеевич говорил Алине, что мерзавца надо выкинуть к чертям собачьим, но девчонка влюблена в него как кошка и терпит все – терпит его измены, его никчемность, терпит его идиотскую расточительность… А Вадим прекрасно понимает это и становится все более невозможным, все более невыносимым! Он уверен, что тесть всегда вытащит его из любых неприятностей, закроет все его мелкие и крупные грехи!

Как бы хорошо было, если бы его действительно посадили за это убийство! Нехорошев навсегда избавился бы от жалкого подонка, выдал бы Алину за преданного, надежного человека…

Но нет! Этого нельзя допустить, потому что стоит его имени засветиться на листах уголовного дела – это тут же станет достоянием газет, уж Коваленко своего не упустит! Он разыграет эту карту, если она попадет к нему в руки. А вместе с Вадимом начнут трепать и его имя, имя Николая Сергеевича Нехорошева!

А баланс сил в коридорах власти так неустойчив, что даже небольшого толчка будет достаточно, чтобы сорвалась огромная лавина, похоронив под собой Николая Сергеевича…

Да, он недооценил поначалу этого мелкого шантажиста, нагло заявившегося прямо сюда, в этот кабинет! Он думал выставить его или откупиться какой-нибудь мелочью, а потом пустить по следу людей Ибрагима… они умеют решать такие вопросы раз и навсегда, руководствуясь старым проверенным правилом: нет человека – нет проблемы. Но шантажист оказался не так прост. За ним тоже кто-то стоит, и убивать его бесполезно – это ничего не изменит. Придется выяснить, что ему нужно, какова цена урегулирования вопроса.

– Ну так как – можно звонить Коваленко? – насмешливо спросил мужчина с родинкой, достав из кармана мобильный телефон и поднося его к уху.

– Уберите телефон! – хрипло выговорил Нехорошее, опустив глаза. – Что вам нужно?

– Вот это другой разговор! – шантажист сложил мобильник и спрятал его в карман. – Я слышу серьезные слова серьезного человека! Вам что-нибудь говорит словосочетание «Северный цинк»?

Второй раз за несколько минут Нехорошев почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

Цена вопроса оказалась огромной.

«Северный цинк»! Это именно то, чего он боялся!

Ах Вадим, Вадим, лысый подонок!

Если бы сейчас Федорчук попал в руки своего тестя – он не прожил бы и минуты, Нехорошев разорвал бы его голыми руками! Уничтожить подонка, растереть его в пыль!

Только не сейчас, сейчас это не получится, сейчас это ничего не даст…

– Стареете, Николай Сергеевич! – проговорил «Иванов». – То краснеете, то бледнеете? Где же ваша выдержка?

Нехорошее и сам понимал, что стареет, что такие удары для него стали тяжелы. Но кому можно передать все дела, на кого можно положиться? Абсолютно не на кого!

– Вижу, вижу, что это словосочетание вам хорошо знакомо! – продолжал паясничать человек с родинкой. – Тем лучше, значит, мне не придется вводить вас в курс дела! Значит, события будут развиваться так: вы подписываете передачу «Северного цинка» управляющей компании, и нож с отпечатками пальцев вашего зятя благополучно исчезает!

На кладбище было отвратительно. Шел дождь, потом дождь со снегом, Лола же оставила зонтик дома, потому что руки были заняты сумкой и цветами. Панихиду устроили прямо у могилы, священник служил панихиду хриплым голосом, его редеющие непокрытые волосы намокли, было ясно, что он схватит простуду. Лола посочувствовала бы ему, если бы самой не было так плохо – тяжеленный букет строгих белых калл оттягивал руки, ледяные капли попадали за воротник пальто и стекали по спине. Милка стояла рядом и беспрестанно вертела головой – как видно, после долгого сидения дома наедине с разнузданными близнецами она даже такой печальный повод, как похороны, считала за раз-влеченье. Народу было средне – группа родственников с одной стороны и друзья, преимущественно подруги.

– Говорю же тебе – она со всеми рассорилась, вот мужики и не пришли, – шептала Милка.

– Правильно сделали, – вздохнула Лола и пошатнулась.

– Нечего было выпендриваться, – сказала Милка, – вон какой букетище притащила, а зачем?

Сама Милка явилась с венком из хвойных веток с надписью «От безутешных друзей», плюхнула его прямо в снег у ног и теперь была очень довольна. Лола с завистью поглядела на нее и на одного из родственников – не то троюродного, не то двоюродного дядю, который время от времени отбегал в сторонку и прикладывался к небольшой фляжке. Еще были в группе родственников какие-то тетки, все без исключения в черных платках, среди них выделялась одна – красномордая, с высокой старомодной прической, она всем распоряжалась. При ней, как буксир при барже, находилась женщина помоложе – поменьше ростом, с мелкими крысиными чертами лица. Несмотря на различия, они были чем-то похожи, так что Лоле стало ясно, что это – мать и дочь.

– Смотри, смотри! – Милка дернула ее за рукав. – Кто это?

Между могил бродил кто-то в черной куртке с капюшоном, надвинутом на глаза. Фигура выглядела довольно зловеще – без цветов, с пустыми руками, засунутыми в карманы.

– Да это же Ленка Жукова! – ахнула глазастая Милка. – Ну надо же, притащилась все-таки! А говорила, что ни за что не придет!

Фигура подошла ближе, и Лола тоже узнала Ленку. Та бросила на них искоса ненавидящий взгляд и отошла в сторону.

– Видала? – прошипела Милка. – Это она со мной поругалась, так и разговаривать не хочет! Странная какая-то…

– Странная… – протянула Лола и вздрогнула от мысли, которая уже два дня не давала ей покоя.

«Не может быть, – отмахнулась она, – такого просто не может быть!»

Снова ледяная капля попала за воротник, и Лола вздрогнула уже от холода.

– Тут воспаление легких схватишь! – проворчала Милка и поманила не то двоюродного не то троюродного дядю.

Тот сначала не понял, тогда Милка вытянула шею и окликнула его громким шепотом:

– Товарищ! Можно вас на минуточку?

Дядя глазами выразил вопрос, тогда Милка глазами же указала ему на синюю от холода Лолу и показала рукой, что необходимо выпить. Дядя оживился, потом оглянулся по сторонам и мелкими шажками стал приближаться к подругам. Но по дороге был перехвачен суровой красномордой теткой с «халой» на голове.

– Константин! – грозно спросила она, не давая себе труда понизить голос. – Куда это ты намылился?

Константин тут же сник и принял индифферентный вид. Священник укоризненно поглядел на красномордую тетку и скороговоркой закончил панихиду, очевидно, ему тоже все надоело.

Могильщики споро насыпали небольшой холмик земли, Лола наконец избавилась от тяжеленного букета и почувствовала себя едва ли не счастливой. Она мечтала только об одном – улизнуть домой, но Милка и слышать не хотела, чтобы не идти на поминки.

– Сама посуди – муж отгул взял, чтобы с обормотами сидеть, – пояснила она, – а если я рано вернусь, то он на работу намылится. А мне это надо?

И Лола сдалась, когда увидела, что Ленка Жукова тоже садится в автобус с черной полосой.

Дверь квартиры была распахнута. Лола вошла в прихожую. Там толпились родственники и знакомые покойной, кто-то стаскивал зимние сапоги, кто-то перед зеркалом поправлял прическу. Коренастенький мужичок с круглыми щеками, тот самый то ли двоюродный, то ли троюродный дядя был уже подозрительно румян – видно, по дороге успел еще принять. Он подмигнул Лоле, как старой знакомой, но ответного намека не дождался.

Быстро раздевшись, Лола протиснулась в комнату. Там уже был накрыт длинный стол, на нем красовались традиционные блюда – салат оливье в огромной фарфоровой салатнице, селедка под шубой, студень. Чтобы отличить скорбное мероприятие от прочих, была выставлена огромная кастрюля клюквенного киселя и горкой лежали маленькие пирожки с рисом.

Навстречу Лоле двинулась высокая дородная старуха в серой вязаной кофте, уставилась на нее сквозь очки и проговорила гулким гнусавым голосом:

– А ты кто? Верина дочка? Тебя как зовут-то? При этом старуха сверкнула полным ртом золотых зубов.

– Я не Верина дочка, – Лола отстранилась, ей вдруг показалось, что старуха собирается ее укусить. – Я Анина подруга.

– Ах подруга! – прогнусавила старуха. – А где же Верина дочка? В Саратове?

– Не обращайте на нее внимания, – рядом с Лолой образовалась кругленькая краснощекая тетенька лет пятидесяти, – это баба Варя, она немножко того…

Сама ты того! – заревела баба Варя. – У меня справка есть? У меня нету справки! Я вообще здоровая! Я вас всех переживу, и на поминках погуляю!

– Садись, баба Варя, – спокойно проговорила тетка, – садись, скушай салатику! У тебя сахар, тебе салатик полезно!

Скоро все расселись. Милку оттеснили в другой конец стола, и Лола оказалась рядом с тем самым то ли двоюродным, то ли троюродным дядей Костей. Он успел еще сильнее зарумяниться, видимо при нем была заветная фляжка.

Поднялся худой высокий старик, предложил помянуть бедную Аню.

Все выпили, стоя, снова расселись, и разом заговорили. Застучали вилки, зазвенели рюмки.

Подвыпивший дядя начал активно ухаживать за Лолой, то подкладывая ей салаты, то подливая спиртное.

– Положено выпить, – приговаривал он каждый раз. – Как же не выпить, когда такое дело? Анна, она того… нельзя ее обижать!

Язык у него постепенно начал заплетаться, и он стал называть покойную Анну то Аллой, то Аленой.

В конце концов Лола не выдержала и, извинившись, выбралась из-за стола. Пробравшись за спинами выпивающих и закусывающих людей, она оказалась в коридоре. Возле вешалки копошилась какая-то сгорбленная старушонка. Лола обошла ее, направилась к кухне, размышляя, где бы покурить. Однако перед самой кухней она остановилась, услышав доносящиеся голоса.

– Главное дело, что чистенько тут! – восторженно говорил женский голос, высокий и торопливый, как у сороки. – Считай, что ремонта не надо, все уже сделано!

– Это ты так только сейчас думаешь, – отозвался второй голос, тоже женский, но более басистый, – это у тебя такое мнение. А как поглубже копнешь, так и тут не так, и там не этак! Главное, ты сразу вещички свои перевези, чтобы уж без никаких, а там посмотрим… а то найдутся некоторые! Есть люди до чужого охочие! Вот та же Верка, она уже глазками-то стреляет! А какие у нее права? Никаких правое! Она ваще седьмая вода на киселе!

– Ты, мама, не волнуйся, – отвечала «сорока», – мы ее быстро на место поставим! Мы законы знаем…

Лола заглянула на кухню.

Там находилась Анькина тетка, та самая красномордая особа с «халой» на голове, со своей крысовидной дочкой. Тетка откусывала от бутерброда с икрой и запивала киселем.

– Чего надо? – повернулась она к Лоле.

– Интересно, – проговорила Лола, оглядев по-хозяйски расположившихся на кухне родственниц, – вы уже эту квартиру делите? А как же Игорь? Они эту квартиру с Анной на двоих покупали, так что половина-то точно его! У него на эту квартиру все права!

– Убивец этот? – выпалила красномордая особа. – Да какие его права? Он нашу Анечку, нашу кровиночку убил, и ему еще права какие-то положены? Его ваще расстрелять надо! Через повешение! А мы с Аленькой самые близкие люди, так что все нам по закону полагается! Я у юриста спрашивала, у Ильи Моисеевича из нашего универмага!

Тетка сделала небольшую паузу, набрала полную грудь воздуха и заорала на Лолу:

– А ты ваще кто такая? Это надо как следует разобраться, почему ты убивца этого защищаешь! Может, ты его полюбовница? Может, ты его… эта… пособница? Может, ты с ним на пару Анечку нашу, кровиночку нашу угробила? Из-за этой самой квартиры?

Крысовидная дочка дернула тетку за рукав и заверещала:

– Мама, не связывайся с ней! Может, она уголовная и всех нас сейчас тем же ножом порежет!

– А если уголовная, так надо ее в милицию сдать! И это мы еще посмотрим, кто кого! Я грузчика Марципанова после получки сколько раз успокаивала!

Я самих вас сейчас в милицию сдам! – огрызнулась Лола. – Вместе с вашим Ильей Моисеевичем! Давно у вас в универмаге налоговой проверки не было? Можем посодействовать!

Тетка широко разинула рот и захлопала глазами. Багровое лицо начало быстро бледнеть.

– Закрой рот – кишки простудишь! – прикрикнула на нее Лола и вышла в коридор.

В коридоре все та же сгорбленная старушка возилась под вешалкой. Входная дверь была приоткрыта. Лола выскользнула на лестничную площадку – подышать воздухом и успокоиться после стычки с отвратительной теткой.

Боковым зрением Лола заметила выше на пролет крадущуюся по лестнице женскую фигуру. Лола прижалась к стене и вгляделась в крадущуюся женщину. Это была стройная шатенка в короткой черной куртке… Только на кладбище она была в капюшоне…

Лола не поверила своим глазам: по лестнице пробиралась наверх Ленка Жукова!

Первым ее побуждением было окликнуть Ленку.

Но первое побуждение редко бывает правильным.

Лола закусила губу и беззвучно двинулась следом за Ленкой.

Куда она крадется, и почему у нее такой вороватый вид?

Анькина квартира располагалась на пятом, самом верхнем этаже, выше нее был только чердак. Что Ленке там могло понадобиться?

Жукова приостановилась и завертела головой, словно что-то почувствовала. Лола юркнула в темную нишу и затаилась. Ленка успокоилась и снова двинулась вперед.