Когда выходит отшельник Варгас Фред

– Что ты хочешь найти?

– Ее зубы.

– Ты никого не предупредил?

– Нет.

– Ты боишься Данглара?

– Я боюсь, что они устали. Мы уже второй раз терпим неудачу. Первая – развалившаяся версия мальчиков, пострадавших от укусов. Если только она случайно не окажется верной. Вторая – шесть эпизодов казни при помощи яда: мы не смогли их предотвратить. И сейчас я не стану уговаривать их копаться в отбросах отшельницы, которая никак не связана с убийствами, под тем предлогом, что в детстве я ее видел. У меня нет ничего, кроме двух слов: “Бернадетта” и “отшельница”.

– Хорошо. Что ты имел в виду, когда сказал: “Если только она не окажется верной”? Про мальчиков, укушенных пауками?

– Данглар оказался способен на предательство, чтобы защитить своего родственника. Кто тебе сказал, что никто другой не мог поступить так же? Мы совершенно уверены в том, что никто из жертв никуда не уезжал в тот момент, когда произошло покушение на Вессака?

– Ты говоришь о сотрудниках комиссариата?

– Приходится.

– Один из укушенных был членом семьи Данглара, вряд ли есть второй.

– Я говорю тебе не о родственном мотиве, а об этическом – нежелании арестовывать убийцу. Я вынужден задавать себе этот вопрос, потому что сам не знаю, что стану делать, когда ее поймаю. Если найду. Если это опять закрытая бухта, мы снова будем разрабатывать версию пострадавших от укусов. С самого начала малыш Луи и все остальные понимали, что происходит. Однако ни один из них не поднял на ноги полицию, чтобы спасти уцелевших стариков.

– Потому что они защищали одного из своих.

– Или женщину-убийцу. Не исключено, что они знают, кто она.

– Допытываться бесполезно, они будут молчать. Убивать больше некого. Этот след остыл.

Адамберг ненадолго замер, потом достал из кармана блокнот.

– Что ты только что сказал?

– Что след остыл.

– Нет, перед этим. Ты сказал что-то незатейливое, повтори, пожалуйста.

– Что в любом случае все они будут молчать. Что больше убивать некого.

– Спасибо, Луи. Никому пока ничего не говори. Это бесполезно, мне сначала надо получить разрешение на раскопки от муниципалитета. Может, я его не получу, потому что это место нетронутое, оно охраняется. Предполагаю, что в те времена никто не захотел ее покупать и извлекать выгоду из святой земли. Это продолжается уже много лет. Здесь никто, кроме овец, не ходит, но они, наверное, не оскорбляют святость этих мест, поскольку сами почти что агнцы божьи или вроде того.

Адамберг не собирался напрасно кататься по окрестностям до самого По – в гостиницах все равно не найти свободных номеров. Он снова поставил машину на обочине у края луга Альбре и опустил спинку сиденья, устроив себе место для ночлега. Потом достал из кармана шар и стал смотреть на снежинки, танцевавшие в свете луны, которая только что пошла на убыль. Он повторял последнюю фразу, столкнувшуюся с одним из пузырьков газа у него в голове: “Убивать больше некого”. Его раздражала и еще одна крошечная частичка, но он заставил ее исчезнуть, потому что она не имела значения: это была фамилия психиатра, доктора Мартена-Пешра. Он подумал: может, она беспокоит его оттого, что врач со своими прямыми вопросами и четкими указаниями набросился на него, словно на долгожданную добычу? Нет, ничего подобного. Дело только в его имени, которое вызывало ассоциации с шустрой маленькой птичкой – голубым зимородком[14]. Ничего интересного, эту протомысль можно истребить.

В мрачном настроении он, как мог, устроился в машине, осаждаемый пузырьками газа, которые, словно патрульные машины, без устали курсировали у него в голове сами по себе, выбирая незнакомые маршруты. Да, в кладовке обнаружены волосы. Да, все связывает Луизу Шеврие с убийствами. Но вот уже два дня, как что-то от него ушло, покинуло его, поколебав уверенность в своей правоте. Это что-то таилось в несносных пузырьках, он был в этом уверен. Они и останавливали его мысль. Когда начала рушиться его уверенность? После того, как Ретанкур побывала у Луизы? Нет, раньше. А ведь Ретанкур написала одну фразу, которая тоже привела в движение пузырьки. “Не смогла осмотреть ее комнату, там все скрипит”. Да, именно эта фраза и особенно последние слова. Адамберг пожал плечами. Ну разумеется, все скрипит. Как “Сантьяго” Магеллана, у которого наверняка скрипели все мачты и вся обшивка, перед тем как он разбился о черную скалу в очередной закрытой бухте. При его теперешнем положении ему оставалось только взять блокнот и записать:

Там все скрипит.

В сообщении Ретанкур были и другие взбудоражившие его слова: “Только все время болтает и воркует, терпеть этого не могу”.

Воркует. И снова голубь. Он старательно переписал заинтересовавший его отрывок фразы:

Все время воркует.

Потом с ощущением легкого отвращения захлопнул блокнот.

Глава 42

В шесть часов утра Адамберг, тело которого разламывалось после ночевки в автомобиле, отправился на поиски ручья, судя по карте, находившегося не очень далеко. Он прошел мимо кафе, где уже поднимали жалюзи, но счел, что лучше пойти туда после того, как он помоется и переоденется во что-то менее мятое. На ум то и дело приходили разные имена, вызывавшие самые обыденные ассоциации. Слова, они такие.

Вода в ручейке была прозрачной и ледяной, но Адамберг любил чистую воду и не боялся холода. Помывшись и надев приличную одежду, с еще мокрыми волосами он пошел в деревенское кафе и заказал завтрак. Он был первым клиентом. Вода смыла вчерашние мрачные мысли, но он почувствовал, как кружение снежинок в шаре, оттягивавшем карман, разбудило пузырьки у него в голове, как они зевают, потягиваются и потихоньку, неуверенно начинают свой танец. Он открыл блокнот и записал:

Мартен-Пешра – голубой зимородок. Вопрос закрыт.

И подчеркнул тонкой чертой. Когда в семь тридцать он подходил к машине, пришло сообщение от Вейренка:

Помощь нужна? Могу в 14:22 быть в Лурде.

Адамберг ответил:

Я тебя встречу. Заряди батарейку мобильника. Здесь негде поселиться. Я ночую в машине, моюсь в ручье, ем в придорожной забегаловке. Подойдет?
Вполне. Привезу что-нибудь, чтобы скрасить серые будни, –

написал Вейренк.

Захвати два костюма биозащиты и нашу обычную дребедень, –

попросил Адамберг.

И шмотки.
Хорошо.

В восемь ровно Адамберг вошел в мэрию Лурда, в ведении которой был луг Альбре. Два часа спустя дело не сдвинулось с места, все прекрасно понимали, в чем состоит его проблема и его просьба, но нужно было получить личное согласие мэра. А мэр был недоступен. Утро понедельника, начало недели – бюрократический механизм вращался со скрипом. Комиссар дружелюбно объяснил, что можно не беспокоить мэра, а обратиться к префекту департамента Верхние Пиренеи по той причине, что мэр Лурда недоступен, а ему нужно срочно направить ходатайство в рамках полицейского расследования одного дела, в котором фигурирует уже десять жертв. После этого все завертелось куда быстрее, и спустя десять минут Адамберг вышел из мэрии с бумагой в руках.

На обратном пути он выпил вторую чашку крепкого кофе, купил воду и сэндвич и снова приступил к обследованию луга: стал изучать первую четверть второй полосы. Он закончил осмотр третьей полосы в час дня, так и не обнаружив ни малейшей растительной аномалии. Возможно, так же, как забыл слово “голубятня”, он теперь упорно не желал находить место, где она стояла, – смотрел, но не видел. Он сел в теньке и пообедал: Фруасси точно осудила бы такую еду, особенно яблоко, насыщенное пестицидами. Он снова подумал о Луизе Шеврие. Позвонил в лабораторию и позвал к телефону Лувена.

– Лувен, я знаю, у тебя работы невпроворот. Это Адамберг.

– Рад тебя слышать. У тебя сейчас что?

– Десять убийств.

– Десять?

– Шесть из них – за последний месяц.

– Ничего об этом не слышал. Хорошо бы быть в курсе.

– Ты уже в курсе. Речь идет о нескольких погибших от яда паука-отшельника.

– Старики на Юге? Это убийства?

– Не распространяйся об этом.

– Почему?

– Потому что никто не поверит, что можно убить при помощи яда паука-отшельника. Могу доказать, что это убийства, только получив анализ ДНК.

– Ты хочешь сказать, что твое начальство ничего не знает о расследовании?

– Не знает.

– Получается, все эти образцы, волосы, ложку ты получил незаконно?

– Незаконно.

– И значит, ты просишь меня незаконно сделать анализ? Который я не смогу вписать в отчет?

– Несколько лет назад ты тайком сделал для себя тест на отцовство в своей лаборатории, чтобы положить конец претензиям одной мамаши, которая добивалась от тебя алиментов, угрожая крупными неприятностями. Оказалось, что отец не ты. Разве это было законно?

– Конечно, незаконно.

– А теперь представь себе, что мое начальство – непреклонная и строптивая мамаша, надо сказать, оно и в самом деле такое. Мне нужно положить конец его претензиям.

– Ладно, но только ради тебя. И потому что мамаша строптивая. Твои образцы были зарегистрированы сегодня утром, я уберу их из базы. Промежуточный результат получишь сегодня вечером. Может, у тебя начнут появляться мысли.

Направляясь на вокзал в Лурде, Адамберг надеялся, что благодаря расторопному Лувену пузырьки улетучатся: их мельтешение стало его раздражать. Ничего не вышло, и ему пришлось насильно разогнать их к моменту прибытия поезда. Он очень ждал Вейренка: исследовать поле оказалось более сложным делом, чем предполагалось, а беседы с лейтенантом обычно ему помогали. На первый взгляд Вейренк говорил довольно банальные вещи, не стоящие внимания, даже глупые, но действие их было коварным: они не давали мыслям Адамберга успокоиться, разрушая под ними фундамент. Либо Вейренк соглашался, особенно когда видел бесперспективность выбранного направления, либо спорил, противоречил, заставляя Адамберга раскладывать мысли на простейшие составляющие, прилагать усилия, чтобы вытащить их наружу. Для этого есть какое-то греческое название.

Лейтенант вышел из вагона, неся в руках огромные чемоданы, а на спине – длинный, заметно возвышавшийся над головой рюкзак.

– Спальня класса люкс, ванная класса люкс, – объяснил он, демонстрируя свою поклажу. – Бар класса люкс, гриль тоже люкс. Я не захватил только прикроватные тумбочки. Какие новости?

– Сегодня вечером у нас будут кое-какие результаты анализов ДНК. Незаконные.

– Как тебе это удалось?

– Сам Лувен этим занимается. Я его только немного подтолкнул.

– Случается, уродливое древо
Прекрасными усыпано плодами.

– Луи, пока Данглар приходит в себя, не надо вместо него пытать меня цитатами. Я от этого устал.

– Это я сам сочинил. Правда, получилось не слишком складно, сказал бы Данглар.

– Он говорит, что все твои сочинения ужасны.

– Что правда, то правда.

Они вместе загрузили в машину чемоданы и рюкзак, тяжелые как камни.

– Ты уверен, что не взял прикроватные тумбочки? – уточнил Адамберг. – И платяные шкафы?

– Уверен.

– Ты обедал?

– В поезде съел бутерброд.

– Я тоже, только под деревом. Скажи, как называется такая манера вести разговор, когда один донимает другого, без конца задавая вопросы, чтобы тот высказал то, что не знает, но на самом деле знает?

– Майевтика.

– А кто эту штуку придумал?

– Сократ.

– Значит, когда ты задаешь мне вопрос за вопросом, ты это со мной и проделываешь?

– Кто знает? – с улыбкой произнес Вейренк.

Адамберг объяснил Вейренку систему поиска “на бреющем полете”, и один стал прочесывать четвертый квадрат, а другой – пятый. В семь часов вечера Адамберг приступил к шестому, а Вейренк – к седьмому. Час спустя Вейренк поднял руку. Он нашел круг. Матиас был прав. Густая трава неправдоподобно зеленого цвета в окружении высокого пырея, чертополоха и крапивы. Мужчины, словно торжествующие мальчишки, схватили друг друга за плечи, обрадовавшись неведомо чему, ведь Вейренк совершенно не хотел раскапывать жилище отшельницы, а Адамберг этого боялся. Комиссар замер, глядя на круг.

– Да, Луи, это здесь. А вот тут, – добавил он, указывая рукой на какую-то точку, – стояла моя мать, когда я сунул нос в окно. Окошко для подаяний. Я сообщу Матиасу и Ретанкур.

– Как распределишь роли?

– Просто. Ты, Ретанкур и я возьмем в руки лопаты и будем снимать верхний слой грунта, а Матиас станет изучать культурный слой.

– Лучше не придумаешь! А Ретанкур и правда приедет?

– Понятия не имею.

– Попробуй это устроить. Пойду займусь ужином.

– Мы не поедем к дальнобойщикам?

– Нет.

Не будучи слишком привередливым в еде, Вейренк все же не мог запихивать в себя что попало, как Адамберг. Он полагал, что повседневное существование и так полно трудностей и жизнь может стать совершенно невыносимой, если пренебрегать мимолетным удовольствием от вкусной еды.

Первое сообщение Адамберг отправил Матиасу:

Место нашли. Пять километров двести метров от Лурда, поезжай по шоссе С14, которое огибает дорогу Генриха IV и идет к По. Владение “Луг Жанны д’Альбре”, четыре гектара, обозначено на топографической карте. Увидишь мою машину, она ярко-синяя.
Оборудование погрузил. Уже выезжаю, пять часов на сон ночью, жди меня завтра около одиннадцати.
Один из моих людей уже здесь. Женщина приедет завтра в 12:15.
Что это за женщина, которая стоит десятерых мужчин?
Универсальная богиня нашего комиссариата. Волшебное дерево. Восемнадцатирукий Шива.
Восьмирукий. Красивая?
Это дело вкуса. Как у всякого волшебного дерева, кора жесткая.

Адамберг тут же связался с Ретанкур – при помощи сообщения, чтобы сэкономить заряд батарейки.

Археологические раскопки. Мы с Вейренком на месте. Вы нам поможете?

Адамберг подумал о том, что слово “помочь” придавало новые силы Ретанкур, которая всегда была начеку. Однако нрав у лейтенанта был непростой и кора жесткая.

Раскопки, чтобы найти что?
ДНК нашей вероятной убийцы.
Луизы? Я уже стащила ложку.
Я знаю.

Лаконичный ответ, для всех сотрудников комиссариата эквивалентный обычному “я не знаю”, которое они постоянно слышали от Адамберга.

Раскопки чего?

Теперь он уже не мог уклониться от этого вопроса.

Старого убежища отшельницы. Она прожила в нем пять лет, после того как ее держали в неволе и насиловали.
Когда?
Когда я был мальчишкой.
Из-за этого вы попросили Данглара прочитать лекцию о женщинах-отшельницах?
Отчасти.
А почему вы решили, что отшельница из вашего детства – наша убийца?
Вы знаете много отшельниц из этих времен?
Я ничего не знаю об отшельницах.
Здесь могла жить Бернадетта Сеген или ее сестра Аннетта, второе имя которой – Луиза. Нас только трое, а предстоит перекопать очень много земли.
Какой поезд?

Адамберг понял, что нешуточный аргумент – сестры Сеген – изменил мнение Ретанкур не так существенно, как упоминание о том, что троим парням предстоит перекопать гору земли.

6:26, прибывает в Лурд в 12:15. Познакомитесь с моим другом Матиасом, специалистом по первобытной истории.
Красивый?
Скорее да. Не болтлив. Может показаться, что кора у него жестковата.

Когда они нашли голубятню – он несколько раз повторил это слово, – Адамберг был так доволен, что надоедливое мельтешение пузырьков газа постепенно улеглось. Он пошел искать дрова, чтобы развести огонь. Потом на порядочном расстоянии от голубятни устроил место для костра и зажег его, обложив камнями. Нужно было подождать, пока образуются угли. Адамберг был уверен, что Вейренк привез не какие-то бутерброды, а продукты для жарки на углях.

Следя за костром, он снова открыл блокнот. Перерыв был совсем небольшой. Он по порядку перечитал фразы, которые записал в надежде истребить несносные пузырьки. Так раз за разом читают учебник, не усваивая ни единого слова.

Забыл слово “голубятня”.
Избегание: боязнь пут (голубь со связанными лапками) или боязнь быть обманутым (психиатр).
Убивать больше некого (Вейренк).
Там все скрипит (Ретанкур).
Все время воркует (Ретанкур).
Мартен-Пешра = голубой зимородок. Вопрос закрыт.

Честно сказать, этот список напоминал скорее оккультные заклинания, мантры, нежели хоть сколько-нибудь осмысленные изыскания. Может быть, пузырьки газа – всего лишь беспорядочно мечущиеся частицы, и цель их – мистицизм, а не практический результат полицейского расследования. Может, они – те самые зерна безумия, о которых все говорят, ничего в этом не понимая. Может, им наплевать на его работу. Или на любую работу вообще. Может, они играют, танцуют и, словно заснувший на уроке ученик, делают вид, будто выполняют задание, чтобы обмануть бдительность того, кто за ними шпионит. В данном случае его, воображающего, будто они трудятся изо всех сил, тогда как они просто весело проводят время.

Когда Вейренк вернулся с провизией, угли были готовы, и лейтенант сразу занялся стряпней.

– Отличный жар, – похвалил он. – Самое важное для огня – его гармония. Полезное действие – ее следствие.

Вейренк установил решетку на углях, выложил котлеты и колбаски, зажег походную газовую плиту, чтобы разогреть зеленую фасоль из банки.

– Извини за такие овощи, – прокомментировал он. – Не будем же мы лущить горох и резать бекон!

– Все замечательно, Луи.

– Я также решил не брать бокалы на ножке. Неохота проливать вино на траву.

Помимо беспокойства по поводу странного оккультного списка и пузырьков, умчавшихся прогуливать уроки, Адамберг ощутил необычайное удовольствие от запаха мяса на гриле, от вида лагеря, разбитого на природе. Он смотрел, как Вейренк раскладывает тарелки и приборы, как это сделала бы Фруасси, достает из рюкзака стаканы, устанавливает их на примятой траве и вытаскивает пробку из бутылки мадирана.

– За почти раскопанное убежище отшельницы! – провозгласил Вейренк, наполнив стаканы.

Он посолил, поперчил и разложил по тарелкам мясо и овощи. Некоторое время мужчины ели в полной тишине.

– За почти раскопанное убежище отшельницы, – повторил Адамберг. – Ты в это веришь?

– Не исключено.

– Ты применяешь майевтику.

– Искусство состоит в том, чтобы ты не понимал, применяю я ее или нет.

В траве зажужжал мобильник Адамберга. Сообщение. Была половина десятого. Адамберг наклонился и в темноте нащупал телефон.

– Ты говоришь, что все мы невротики, но не только мы, наши мобильники тоже, это точно.

Адамберг подобрал телефон и поднес к глазам.

– Это Лувен, – сообщил он неожиданно взволнованным голосом. – Результаты анализов ДНК.

Адамберг помедлил пару секунд, потом решился и нажал на кнопку. Молча прочитал текст. Потом протянул телефон Вейренку.

Провел предварительное исследование фрагментарных, но годных для анализа образцов волос, а также ложки. Совпадений не обнаружено. Завтра, после подробных исследований, возможно, обнаружится отдаленное родство. Это тебе помогло или помешало?
Я этого ожидал. Спасибо, –

написал Адамберг, с трудом различая клавиши в темноте.

Он передал мобильник Вейренку. Голубоватый экран подсветил лицо беарнца, снова посуровевшее, как будто окаменевшее.

Адамберг перемешал угли и, достав блокнот, в свете разгоревшегося костра написал на той же странице, где были заметки о пузырьках газа:

После отрицательного анализа ДНК я ответил Лувену: “Я этого ожидал”. Не знаю, почему я так написал.

Вейренк поднялся, ни слова не говоря, убрал тарелки, приборы и кастрюлю, складывая их очень медленно и тщательно.

– Завтра сходим к ручью и все это помоем, – произнес он равнодушным тоном.

– Да. Не идти же туда ночью, – проговорил Адамберг так же безучастно.

– Я привез средство для мытья посуды. Экологически чистое.

– Это хорошо, не загрязним ручей.

– Да, это очень хорошо.

– Пойдем туда, когда утром выпьем кофе. Заодно сразу все и вымоем.

– Да, так будет лучше. Не нужно будет ходить дважды.

Вейренк уселся по-турецки, и они оба погрузились в молчание.

– Кто начнет? – спросил наконец Вейренк.

– Я, – ответил Адамберг. – Это была моя идея, и ошибся тоже я. За вторую закрытую бухту, – произнес он, подняв стакан.

– За очередную, Жан-Батист. Кто тебе сказал, что это не Луиза стреляла? Может, она потом подложила чужие волосы?

– Никто не сказал. Ты прав, результат анализа не снимает с нее подозрений.

Адамберг прилег, опершись на локоть, пошарил в траве. Тем вечером луна, скрытая за облаками, не давала света. Он подтянул к себе куртку, вытащил из кармана две смятые сигареты и выпрямил их, обжав пальцами. Одну протянул Вейренку, выхватил из костра горящую веточку и зажег свою сигарету.

– Зачем она выбрала волосы, так похожие на ее собственные? – спросил он.

– Неправильный вопрос. Куча женщин ее возраста красится в точно такой же цвет.

– А почему я ответил Лувену, что ожидал этого?

– Потому что ты этого ожидал.

– Потому что все рассыпалось.

– Я снова задаю тебе тот же вопрос, что в гостинице “Телец”. С какого момента тебе что-то не дает покоя?

– Уже дня два.

– Почему?

– Не знаю. Все из-за пузырьков газа, которые пляшут у меня в голове. Они долго что-то рассказывали друг другу, обсуждали между собой, шептались. И не дали мне никакого ответа на вопрос.

– Пузырьки газа?

– Протомысли, если выражаться точнее. Всякие пустяки. Но лично я считаю, что это пузырьки газа. Я уж и не знаю, то ли они работают, то ли играют. Хочешь, я прочту тебе слова, от которых они приходят в движение и сталкиваются друг с другом? И ничего мне не объясняют.

Адамберг не стал ждать согласия Вейренка и открыл свой блокнот.

Забыл слово “голубятня”.
Избегание: боязнь пут (голубь со связанными лапками) или боязнь быть обманутым (психиатр).
Убивать больше некого (Вейренк).
Там все скрипит (Ретанкур).
Все время воркует (Ретанкур).
Мартен-Пешра = голубой зимородок. Вопрос закрыт.

Вейренк кивнул и поднял руку: Адамберг заметил это по огоньку сигареты, переместившемуся в темноте.

– “Мартен-Пешра = голубой зимородок. Вопрос закрыт”. Когда ты это написал?

– Сегодня утром.

– А зачем? Если вопрос не закрыт?

Адамберг пожал плечами:

– Потому что пузырьки в этот момент сразу взбудоражились, вот и все.

– Предположу, что ты это написал, потому что вопрос не закрыт.

– Закрыт.