Когда выходит отшельник Варгас Фред
– Немного обычного бытового газа, который в плите. Только совсем немного. Тут требуется сноровка. Сначала пробовала на домовых пауках не крупнее одного сантиметра и тоже целую кучу уморила. Потом стало получаться. Газа нужно совсем чуть-чуть – не каждый сумеет рассчитать, тут нужен большой опыт. Но ничего, можно найти выход из любого положения. Паук у меня нанюхается, не шевелится, и я заставляю его выплюнуть яд. Конечно, тут нужно и хорошенько подумать, и потрудиться. Я рассказываю об этом не для того, чтобы похвастаться. Мне понадобилось четыре года, чтобы мои террариумы начали функционировать. Много пауков погибло. Извините, я уже об этом говорила. Знаете, паук выделяет порцию яда каждые день-два, но я решила, что лучше буду ждать трое суток, зато буду уверена, что получу полную дозу. В каждый шприц я набирала двадцать пять доз и считала их, чтобы не провалить дело. На оставшихся шестерых подонков мне требовалось приготовить сто пятьдесят доз. Плюс еще сто на тот случай, если промахнусь. Двести пятьдесят доз. Плюс еще двести пятьдесят: а вдруг морозильник сломается или отключится электричество? Да-да, нужно было все предусмотреть. В общем, всего требовалось получить пятьсот доз яда, я округлила до шестисот, потому что иногда яд сразу подсыхает и его невозможно собрать шприцем. Да, надо все предвидеть, Жан-Бат. Второй холодильник у меня в дровяном сарае, за поленницей, там же, где стояли террариумы, – кому придет в голову туда лезть? – и морозильник в нем закрыт на ключ и присоединен к автономному генератору, которого хватает на четверо суток. Ведь я во всем этом тоже стала неплохо разбираться, как и во многом другом.
– Я так и сказал: вы опередили нас на четырнадцать лет.
– Поэтому вы и не смогли мне помешать, комиссар, не корите себя за это. Но вы все равно меня нашли. Это я признаю. Мне наплевать, скажу я вам, потому что работа моя закончена. Ваша тоже. Я люблю, когда работа закончена.
Адамберг собрал фотографии и спрятал их в рюкзак. Он вопросительно взглянул на Ирен, указав на тарелку и как будто уточняя: “Хотите ее взять?”
– Что мне с ней делать, как вы думаете? – осведомилась она. – Она же разбита. К тому же в тюрьме мне вряд ли придется из нее есть, разве нет?
Адамберг снова завернул в пузырчатую пленку склеенную тарелку и осторожно опустил ее в рюкзак.
– Что вы с ней собираетесь делать? – спросила Ирен.
– Наверное, положу туда, откуда взял. В землю на месте убежища отшельницы.
– Мне кажется, так будет лучше.
– А теперь, Ирен… – начал Адамберг, поднявшись и взглянув на Вейренка.
– Послушайте, дайте мне все-таки немного времени, – перебила она. – Мне нужно помыть чашки, собрать вещи.
– Подождем, сколько нужно. Бегите, Ирен.
Адамберг надел куртку, положил в карман шар со снежинками, взял рюкзак и направился к двери. Ирен и Вейренк, не двинувшись с места, смотрели ему вслед.
– Что вы сказали? – проговорила Ирен.
– Я сказал: бегите, Ирен. Соберите вещи, возьмите наличные деньги – у вас есть наличные деньги? – и исчезните. Самое позднее завтра. Я совершенно уверен, Энзо сумеет сделать вам новые документы – себе-то он раздобыл. И приобретет мобильник, который нельзя засечь.
– Нет, комиссар, – произнесла Ирен и стала собирать чашки. – Вы не понимаете. Я хочу отправиться в тюрьму. Я предполагала, что так и случится.
– Нет, – отрезал Адамберг. – Только не в камеру – не в третий раз.
– Как раз там мне и будет хорошо и уютно. По причинам, которые вам, судя по всему, хорошо известны. Я закончила свою работу и возвращаюсь в заточение. Должна сказать, я уважаю вас за то, что вы хотели сделать, Жан-Бат. Но пусть все будет, как будет. А поскольку вы сами предлагаете мне отсрочку, я попрошу два дня на то, чтобы уладить все дела и навестить Аннетту и Энзо. Спасибо еще и за то, что даете мне время, комиссар, я не люблю суматоху. И хотите вы того или нет, но через два дня я сама явлюсь в жандармерию Нима. Будет лучше, если меня арестуют они. Потому что, как мне кажется, вам самому это не очень-то по душе.
Положив рюкзак на пол, Адамберг смотрел на нее, чуть наклонив голову, как будто хотел вникнуть в смысл ее решения.
– Вижу, вы поняли, комиссар.
– Не уверен, что хочу понимать.
– Не волнуйтесь вы так. Сколько они мне дадут, в моем-то возрасте? И с учетом “смягчающих обстоятельств”, как они это называют. Десять лет? Через четыре года я выйду. Едва хватит времени на то, чтобы написать книгу о жуках-вонючках из “Милосердия”. А работать над ней я могу только в камере. Вы следите за моей мыслью? Но мне надо кое о чем вас попросить, и это будет потруднее. Мне и правда совестно, вы уж меня простите.
– Говорите.
– Нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы мне разрешили взять с собой в тюрьму мою коллекцию шаров со снежинками? Они не тяжелые, пластмассовые, ни для кого не представляют опасности, к тому же мне больше некого убивать.
– Ирен, я сделаю все возможное.
– Вы приедете?
– И привезу их все до единого.
Ирен улыбнулась: он никогда еще не видел, чтобы она так радостно улыбалась.
Глава 48
Все три с половиной часа, пока они ехали в поезде, Адамберг беспробудно спал, завалившись на бок: шар со снежинками, лежавший у него в кармане, безжалостно давил ему на ребра, но он не реагировал. Даже в Париже, на Лионском вокзале, где они остановились с диким скрежетом, он не проснулся, и Вейренк с трудом его растолкал.
В мятой одежде, со спутанными мыслями он осторожно, чтобы не разбить тарелку, поставил рюкзак на пол в кухне, потом вышел в маленький садик, уселся под вязом, закурил сигарету Кромса и растянулся на сухой траве, наблюдая за тем, как за набегающими облаками тускнеют звезды и гаснет лунный свет. Он не хотел есть, не хотел пить.
Приподнявшись, он в темноте набрал сообщение, адресованное всем сотрудникам комиссариата:
Команде: миновали 52-й градус. Два дня – полное молчание. Всем вольно, минимум дежурных, кормить дроздов обязательно. Подробности в пятницу в 14 часов.
Он снова улегся на землю, размышляя о том, что, когда Магеллан обнаружил пролив, корабли устроили победную канонаду. Он ничего подобного не желал. Из раздумий его вывел сигнал мобильника. Пришло сообщение от Вейренка:
Я в двадцати метрах от “Гарбюра”, он еще открыт. Я тебя жду. У меня есть один вопрос.
Нет, Луи, не приеду, извини, –
ответил Адамберг.
Но у меня вопрос, –
настаивал тот.
Адамберг понял, что Вейренк, зная, как холодно в только что открытом проливе, звонит, чтобы вытащить его из льдистого сумрака кельи, где обитает отшельница. Он вспомнил побитое временем изваяние святого Роха. Человека поглотил лес, и там его нашел пес, посланец внешнего мира.
Сейчас буду, –
написал он.
– Ты, видимо, голодный? – предположил Адамберг, глядя на стоявшую перед ним тарелку гарбюра.
Вейренк пожал плечами:
– Не больше, чем ты.
– И что теперь?
– Ты ешь, и я ем. Мне кажется, это в порядке вещей.
Так они и поглощали пищу в полном молчании, словно люди, полностью сосредоточенные на том, что делают в данный момент.
– Ты еще раньше решил так поступить? – спросил Вейренк, покончив с едой и разливая по стаканам мадиран.
– Это и есть твой вопрос?
– Да.
– За последние две недели мы выпили немало мадирана.
– Наверное, без этого мы не смогли бы выдержать стужу и ветер, бросавший нас от одной скалы к другой.
– Холодновато было, правда?
– Ответь на мой вопрос. Ты заранее решил так поступить? Отпустить ее на все четыре стороны?
– Да. Не очень давно, но заранее.
Вейренк поднял стакан, и мужчины чокнулись, стараясь сделать это беззвучно и держа стаканы над самым столом.
– Но она и сделает так, как ей хочется, вернется в клетку, – сказал Адамберг.
– Если бы ты ее не нашел, она сама навела бы тебя на след.
– Ты намекаешь, что она это сделала намеренно? Совершила промах? По телефону? Сказала: “Зло берет, что он укокошил их всех”?
– Эта женщина не совершает ошибок. Все было кончено, и она ждала тебя.
– А почему я тогда не прореагировал?
– Думаю, ты сам это объяснил.
– Да? Когда?
– Помнишь мои скверные стихи?
– Ах да, – произнес Адамберг, немного помолчав. – “Не ты ли, медля, сам давал ей шанс?”
– Ты помнишь. Но все же было бы лучше, если бы ты, когда захочешь что-то запомнить, выбрал стихи получше.
– Спасибо, сократик, – улыбнулся Адамберг и, чуть склонившись набок, привалился к спинке стула и к стене.
– Если не хочешь стать похожим на Данглара, не говори “сократик”.
– А как нужно?
– Философ – последователь Сократа. Только я не философ. Ты на самом деле попробуешь добиться для нее разрешения держать в камере коллекцию шаров?
– И у меня это получится.
Адамберг прочитал сообщение, пришедшее ему на мобильник:
Приветствую открытие пролива и шлю мои скромные поздравления.
– От кого это, как ты думаешь? – спросил он, поворачивая экран к Вейренку.
– От Данглара.
– Вот видишь, он перестал быть придурком.
Адамберг незаметно взглянул на Эстель, которая, сидя за дальним столиком и держа ручку, делала вид, будто проверяет счета, хотя на самом деле их не проверяла.
– Луи, это твой последний шанс.
– Жан-Батист, я мысленно в Кадераке.
– Как твои мысли могут быть где-то отдельно от тебя? Ты все время забываешь две вещи: если ничего не делать, в конце концов так ничего и не сделаешь.
– Может, мне это записать?
Адамберг покачал головой. Вейренку удалось его отвлечь.
– Ни в коем случае. Записывают только то, что непонятно.
– А вторая вещь какая?
– Это наш последний ужин в “Гарбюре”. Ты больше сюда не придешь, Луи. И я тоже.
– Это почему?
– Есть такие места, которые входят в маршрут путешествия. Путешествие окончено, и это место исчезает вместе с ним.
– Корабль уходит и уносит свой якорь.
– Совершенно точно. И вдруг оказывается, что у тебя мало времени. Ты об этом подумал?
– Нет.
Теперь уже Адамберг наполнил оба стакана.
– А ты подумай. Пока пьешь этот стакан.
Адамберг замолчал, а следом за ним и Вейренк. Да, без сомнения, это был последний вечер. После долгой паузы Вейренк поставил пустой стакан и в знак согласия на миг прикрыл веки.
– И не трать время на болтовню, – заявил Адамберг, перекинув куртку через плечо. – Ты и так его достаточно потратил.
– Потому что, как известно, если занимаешься болтовней, все болтовней и закончится.
– Тоже верно.
Адамберг шел домой пешком, не спеша, кружными путями, держа руку в кармане и сжимая шар со снежинками. Корабль унес с собой якорь, унес он и Ирен. Завтра Лусио вернется из Испании. Вечером, усевшись на деревянный ящик, Адамберг расскажет ему о пауке-отшельнике. И Лусио не в чем будет его упрекнуть: все уколы, укусы, болячки дочесаны до крови.
Когда он стоял перед домом Вессака в Сен-Поршере, то услышал голос Лусио. Тот велел ему чесать и чесать, хотя сам он подумывал о том, чтобы сбежать. Лусио просто сказал ему: “У тебя нет выбора, парень”.
Выражаю горячую благодарность доктору Кристин Роллар, арахнологу (Национальный музей естественной истории, отдел систематизации и эволюции), за любезно предоставленную информацию о Loxosceles rufescens – пауках-отшельниках.
Читать бесплатно другие книги:
