Остров Локк Шервуд Том
– Шлюпка, – тихо отозвался я, уступая кому-то трубу.
Горечь и боль вошли в моё сердце. Ведь даже мёртвый, он продолжал спасать нас! Он через столько штормовых волн притащил сюда своё безнадёжно раненое тело… и кормил нас содержимым затопленных трюмов, и отдавал нам куски своих бортов и палуб, и дарил нам всем жизнь и надежду!
Горький ком подступил к моему горлу. Сдерживая слезы, я смотрел на огонь и шептал:
– Прощай, “Дукатик”, прощай…
КРЕПОСТЬ
Мы почти не спали в эту ночь. Нас странным образом притягивала эта беда, и мы, словно стремясь ещё и ещё напитаться этой горечью, то и дело поднимались наверх и смотрели на догорающий корабль, мучаясь единой, одновременно накрывшей нас болью, – нас, людей на скале, и “Дукат”, с огненным рёвом и хрипом умирающий в чернеющем море.
Завтракали в молчании.
Больше мы не плавали к кораблю. Сама мысль о том, чтобы увидеть чёрные, высовывающиеся из воды “Дукатовы” “кости”, – была невыносимой. А бочки и без того уже негде было ставить.
И мы засели на острове. “Скорее, скорее укрепиться в пещере, сделать её безопасной”, – это было единственное, о чём я мог думать. Наши соседи превратились в откровенных разбойников. Кто знает, вдруг они решат приплыть ночью, когда мы спим! Не выставлять же ночные караулы! (Может быть, это и следовало сделать.)
Работы было так много, что просто опускались руки. Я уговаривал себя не окидывать мысленным взором сразу всё то, что предстоит сделать, а размеренно и методично, по очереди, выполнять ближайшие задачи.
Дальнюю площадку пещеры мы отвели под мастерскую. Прежде всего, здесь поставили верстак, громадный помост на шести чурбаках. (Для устойчивости сделали внизу, между чурбаками, полку и навалили на неё камней.) Здесь я разложил ровными рядами все имеющиеся у нас инструменты (помните сундук старого плотника?), и Нох, радуясь, как ребёнок, твердил:
– Сокровище! Сокровище!..
Вот как я оцениваю наши силы: двое мужчин, две женщины (нашу кухарку я исключил), два ребёнка, один старичок и один джентльмен. С этим мы взялись за дело.
Прежде всего, изготовили деревянное корыто с высокими бортами – замешивать глину. Затем длинные лотки с перегородками – формы для будущих кирпичей. Для песка сколотили простой деревянный короб без дна, а для воды приготовили одну из пустых бочек, самую большую. Она была высокой, почти в рост человека, и мы просто распилили её пополам, получив две широкие бадьи, очень удобные для работы с водой, так как теперь каждая была не выше моего пояса.
К обеду пещера напоминала муравейник. У входа, вдоль левой стены, протянулся ряд сундуков с одеялами, одеждой и кусками паруса. Здесь были мебель, шпалеры наиболее ценных досок, двери и окна от кают. Напротив них, в нише правой стены, встали две бочки с порохом. И дальше, дальше тянулись ряды – канаты, верёвки, заступы, ломы и лопаты, брёвна и брусья, куски бимсов [32] и шпангоутов, бочки, бочонки и ящики с провиантом. Жук, верстак, кучи белого камня. Среди всего этого сновали люди.
Громадный, сумрачный цейхгауз [33] был наполнен движением и суетой.
Алис, Эвелин, Эдд и Корвин принялись носить песок и глину, Бэнсон носил пресную воду из озерца. Бигли хлопотали у бочек, отбирая продукты для обеда. Впрочем, мистер Бигль, в неизменных белых перчатках, вскоре принялся носить камни, по одному, неторопливо, с достоинством.
Вязкая, синеватая глина поднялась осклизлой кучей, в корыто полетел песок, с шипением метнулась вода, стремительно окрашиваясь в синий цвет, и заработали лопаты. Пара минут – и раствор готов.
Но первую кладку мы сделали не у печи, а у бочек с порохом, до верха заложив проём в стене. Попросту, мы их замуровали. А уже пообедав и отдохнув, взялись за печь.
Каменная коробка, периметром три на три ярда [34], была готова к вечеру. Снова в пещере засвистал ветер, но мы не оставляли работы до самой темноты. На плот были внесены и переправлены к обрыву две большие плоские каменные плиты и с помощью Жука подняты наверх. Их взгромоздили на макушку печи и там, где получился их стык, я забил все щели мелкими камнями и замазал глиной. Кирпичей же за день было наготовлено столько, что они заполнили всё свободное пространство внутри пещеры. Пора было загружать печь.
Малыши и Нох влезли внутрь. Сквозь нижние проёмы им стали подавать подсохшие уже брикеты, и они укладывали их внутри правильными рядами. Чтобы кирпичи не прилипали друг к другу, между ними сыпали тонкий слой песка. Между рядами уложили обломки сухого дерева, привезённого с корабля, на них – распиленные стволы деревьев с просеки и уже сверху небольшими кучками насыпали уголь.
В пять часов дня печь была загружена. Мы перевели дух, кое-как отмыли руки и лица и столпились у печи, азартно и радостно переглядываясь. Нох обмотал паклей, смазанной смолой, две палки, их зажгли и, конечно же, вручили эти горящие факелы мальчишкам. Они присели перед проёмами и забросили факелы внутрь. Через минуту в печи затрещало, и из отверстий под крышей в сторону океана устремились первые клубы дыма. Ветер напирал, и вскоре в печи гудело, а стремительные дымовые вихри перемежались рыжими языками огня. Эдд и Корвин плясали у печи.
Вдруг Нох озабоченно нахмурился, задумался на секунду и предложил срочно закрыть нижние проёмы, чтобы уменьшить тягу.
– Слишком быстро всё выгорит, – взволнованно пояснил он.
Проёмы прикрыли. Печь тихо гудела, вокруг неё вились прозрачные змейки горячего воздуха. Мы, ещё не зная результата нашего первого опыта, весь оставшийся вечер готовили глиняные брикеты для завтрашней закладки. Ночью же по очереди дежурили у печи, подбрасывая в огонь новые партии угля.
К утру уголь бросать перестали, и печь затихла. Обмотав руки тряпками, обливаясь потом, мы вынули из неё раскалённые кирпичи и сложили у входа в пещеру, возле сундуков. Настоящие вышли кирпичи, красные, шероховатые, прочные.
Сундуки потеснили к бочкам, и я принялся колдовать на освободившемся пространстве.
Устье пещеры имело вид воронки, расширялось в сторону озера. Потому я отступил немного внутрь, где свод был уже достаточно низким, и стал перегораживать пещеру кирпичной стеной. С одного бока, в той стороне, где была лестница, я оставил в стене проём. В него я заложил дверную коробку вместе с дверью, – была среди нашей добычи одна такая, из толстенных досок витого английского дуба, стянутых железными проклёпанными полосами.
Мне непрерывно подносили кирпичи и глину, и стена росла, мало сказать, быстро, – стремительно. За моей спиной, на другом краю пещеры, угадывалась суета возле печи. Мимо меня туда проносили дрова, песок и сначала перешагивали через невысокую ещё стену, затем (бочком-бочком) – через дверь.
За два дня я поднял стену до самого потолка, до свода, и в пещере воцарился полумрак. Именно лёгкий полумрак, а не темнота, поскольку в верхней части стены я поместил ряд каютных окошек, восемь штук. Чтобы увеличить толщину стены, я выложил ещё ряд, теперь уже каменный, а потом и ещё – снова кирпичный. “Не слишком ли?” – спросите вы и, может быть, будете правы. Но вот мои помощники так не спрашивали. Наверное, потому, что они тоже видели лицо Стива, когда оно искажено дикой злобой.
Так прошло пять дней. Как я хвалю себя сейчас, что мы не тратили времени понапрасну!
ГЛАВА 11. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
И вместе со всем этим наш остров был местом тишины и спокойствия. Где дикие звери, где вражеские отряды, стенобитные машины? Медленные, тишайшие рассветы и сладкое, безмятежное, вечное дыхание озера. Зачем же я тратил столько сил, и своих, и чужих, на возведение этого мощного сооружения? О, были, были тому причины. Сила и ярость во взгляде у Стива, грохот выстрела, остановившего погоню, ночной огонь, пожирающий наш корабль… Всё это стояло у меня перед глазами и не давало спокойно дышать.
Но, может быть, опасность была слишком преувеличена? Не было времени рассуждать об этом. Я просто знал, что так надо. Как бы хотелось ошибаться относительно грозящих нам бед!
Но я не ошибся.
НОВЫЙ ДОМ
Промелькнули ещё десять дней. Мне они запомнились только одним: работой. Изнуряющей, однообразной, долгой. Я клал кирпичи и камни, не отвлекаясь больше ни на что. Мне подносили воду, глиняный раствор, эти самые кирпичи и камни, освобождали от бочек и ящиков места, куда я, протягивая кладку, перемещался. Сюда, в пещеру, мне приносили еду, и я съедал её тут же, присев на бочонок. Я отвык от солнца, от озера, от тёплого песка. Уходя в наш парусиновый дом на ночлег, я мечтал лишь об одном: чтобы скорее пришло утро.
А сделано было много. Край площадки перед входом в пещеру, как и со стороны океана, обрывался вниз отвесной стеной. (Только в уголке, слева, был пологий склон, по нему мы подвели сюда лестницу.) По этому краю я выложил невысокий, едва по пояс, барьер. От него до стены было семь шагов. Образовалась очень уютная терраса, семь примерно ярдов в ширину, а в длину – от стены пещеры, где были лестница и дубовая дверь, до противоположной – десять. Вот тут, у дальней стены, в углу, встала кухонная печь с плитой, дверцами, водогрейным котлом, а оставшуюся часть стены мы заставили непохожими друг на друга шкафами (из разных кают), которые миссис Бигль немедленно загрузила посудой. У барьера, как бы над пропастью, мы поставили стол, неширокий, но длинный, и усаживались теперь за него – я в дальнем торце, ближнем к шкафам, Нох – напротив, у лестницы, остальные – вдоль свободного края. Много ли надо места для восьми человек! (Миссис Бигль во время обеда к столу не присаживалась.)
Вот ещё на что я позволил себе потратить время и силы. Труба от кухонной печи. Риск был, конечно. Я поставил её на другом краю пещеры, очень высокую, квадратного сечения. Между ней и печью, вдоль всей стены пещеры, я протянул короб – дымоход. Ветра больше нет, солнце сюда не попадает, рано или поздно в пещере появилась бы сырость, которая так вредна для человека! Теперь же её не будет: каждый день, как только миссис Бигль затапливала печь, вдоль пола пещеры, по коробчатому дымоходу, катилось сухое тепло. Должен заметить, что это было неглупо.
Потом я поднял ещё одну стену, посредине пещеры, как бы рассекая её вдоль. Эту я сделал с дверными проёмами и вставил туда семь дверей. И, наконец, соединил её перегородками с той, у которой был дымоход. Вышло семь комнат (скорее, полукают, пять на пять ярдов), сухих и тёплых. В них было темно, но мы же приходили туда только спать, к тому же у нас имелся изрядный запас свечей и лампового масла.
Потолок настелили из двух рядов досок. Как стало удобно, когда наверх, на этот потолок, мы сложили путавшееся под ногами имущество!
И как уютно стало в комнатах, когда заняли свои места кровати с матрасами и белым постельным бельём, столы, скамьи, шкафчики для одежды, циновки и коврики, а также и личные вещи, которые занимали свои места по мере того, как в комнатках стали обосновываться хозяева.
Первую каюту, с общего одобрения, заняли Бигли. Это было понятно: поближе к кухне. Их соседями стали Алис и Эвелин, а за ними обосновались Нох и Бэнсон. Близнецы, не раздумывая, заняли седьмое, самое последнее, возле Жука. В шестом, рядом с мальчишками, разместился наш арсенал. Кроме оружия и пороха здесь был сундук старого плотника, инструменты, компас, ящики со свечами, бумаги, карты. В эту дверь я вставил надёжный замок.
Себе же отвел соседнюю комнату: время от времени я нуждался в одиночестве.
Таким образом, среднее помещение, “каюта номер четыре”, оставалось незанятым. Не верь после этого в приметы! К добру или нет, но только пустым оно простояло недолго.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
А ничего и не предвещало беды.
Мы праздновали новоселье. Утром, во время завтрака, я попросил миссис Бигль подать вина. Она принесла три или четыре бутылки, вино разлили в довольно уже праздные для нас золочёные фужеры, и я встал и сказал спич [35].
– Леди и джентльмены! – начал я, и смешался, и спешно поправился: – Друзья мои дорогие, братцы! Алис, Эвелин, миссис Бигль… Вот у нас есть дом. Настоящий, надёжный. С отдельными комнатами, обогревом, крепкими стенами, с продовольственным складом. Вот даже вина в изобилии. Мы своими руками построили этот дом, и кто, кроме нас, поймёт и почувствует радость и вкус сегодняшнего праздника… Давайте-ка добавим к нему ещё чуточку веселья, а? Выпьем, друзья, выпьем!
Мы пили, ели и смеялись. По очереди поднимали посверкивающие кубки и говорили.
– Однажды (это Эвелин) у острова покажется корабль. Он заберёт нас домой, в Англию. Как же грустно и тяжело будет расставаться вот с этим домом, которому все мы, не считаясь, дарили силу и тепло своих рук… Но это потом, потом. А пока – с днём рождения, Дом!
– Он ещё вот что сделал, – лучилась улыбкой Алис,– он подарил нам нас. Понимаете, не случайных людей, которые просто знакомы друг с другом, а дружную и большую семью!
Лишь Эдд и Корвин молчали, занятые важным делом – старались выглядеть взрослыми.
Насытились, и чуть устали, и кое-кто приподнялся уже из-за стола, но я громко сказал:
– Предлагаю, чтобы праздник был настоящий! Сегодня – никакой работы. Будем есть, пить, купаться, валяться на песке. А вечером – костёр!
Как клочки тумана от дуновения бриза слетели с Малышей важность и чопорность. С радостным визгом метнулись они из-за стола и отчаянными скачками понеслись вниз по лестнице – устраиваться на плоту. Весёлой вереницей спустились и мы, и Алис и Эвелин, взявшись за руки, тоже припустили вслед за близнецами, так же, как и они, повизгивая и разбрасывая босыми ногами песок.
Нох и Бэнсон, отплыв от берега ярдов на двадцать, вбили в песчаное дно заострённый кол, и второй такой же на берегу, и натянули между ними кусок паруса. Неторопливый мистер Бигль, подняв руку в белой перчатке, провозгласил:
– Здесь купаются джентльмены (рука соблаговолила качнуться в сторону причала, ну это понятно, мы с него собирались прыгать), а здесь (рука в другую сторону, за парус) – леди.
И мы подарили себе этот день. Весёлый, беззаботный. Наполненный солнцем, радостными криками, фонтанчиками песка, плеском резвящихся в тёплой воде озера человечков. Мы взяли у миссис Бигль брусок мыла и тщательно вымылись, а потом Бэнсон, на скорую руку соорудив цирюльню, побрил нас и подстриг. И, надо сказать, довольно умело.
“Дукат” подарил нам два музыкальных инструмента: большую, с неповреждённым мехом волынку [36] и африканские барабанчики – тамтамы, насаженные на бамбуковый шест. Бэнсон, быть может, впервые в жизни переборовший застенчивость и смущение, сыграл несколько шотландских песенок. В тамтамы же стучали все, кто того желал – даже мистер Бигль: мы, хохоча и приплясывая, буквально подтащили его к ним, и задравший к небу покрасневшее, страдальческое, с львиными бакенбардами лицо, почтенный Бигль отколотил вдруг нам такой бравурный ритм, что мы подвывали и валились на песок от восторга.
Вечером открыли бочонок с ромом, развели на берегу громадный костёр и почти до самого утра плясали и пели, а потом ещё Эвелин рассказывала нам старинные английские сказки.
День следующий также был днём отдыха: мы проснулись лишь к обеду. Неотложных дел не было. Бэнсон спал, Бигли хлопотали у плиты. Эвелин, присев у краешка причала, мыла посуду. Я немного потоптался у костра, затем поднялся в дом. Усевшись за привезённый из каюты капитана стол, я выложил на него карты, бумаги и перья. Вот она, красная цепочка отметок на карте – маршрут нашего пути. Начинается в Бристоле, огибает Африку и упирается в Мадрас. Вот порты, где мы запасались водой и чинили такелаж: Дакар, Банджул, Кейптаун. Крутой поворот цепочки – входим в Индийский океан. Миновали коридор между Маврикием и Мадагаскаром, миновали острова Каргадос-Карахос. До Чагоса не дошли. Вот он, конец отметок: чистый океан, никаких островов не обозначено. Где же мы сейчас, куда увлёк нас океан? Очевидно, это маленькие неведомые островки, лежащие в стороне от караванных путей. Тогда дело плохо. А с другой стороны – вдруг, ну вот вдруг мы не так далеко от проходящих кораблей? Но в этом случае надо попытаться дать им знак. Каким образом? Да самым простым: нужен хороший столб дыма. Да, это мысль…
Её прервали через секунду. Произошло событие, которое я обязан был предвидеть, но которое застало меня врасплох. Прибежали взволнованные мальчишки и сообщили, что на Большом острове поднят сигнал – шест с белой тряпкой. Вместе мы поспешили на площадку, где стоял Жук. Я навёл подзорную трубу на берег – и вот он, белый лоскут, чуть в стороне от нашего старого лагеря. Рядом с ним – один человек. Я и Бэнсон, вооружившись и прихватив немного провианта, спешно отправились в путь.
Увидев наш плот, человек бросил шест, вбежал в воду по грудь и так и простоял, пока мы не приблизились. Худой, заросший чёрной щетиной, с горящими глазами, он чуть не плакал, когда влез к нам на плот.
– Сэр, – только и мог выговорить он, – сэр…
Мы дали ему поесть и выпить воды. Это был Робертсон, один из матросов с “Дуката”. Из его сбивчивого рассказа мы узнали, что для него и ещё троих товарищей по несчастью жизнь на Большом острове стала невыносимой. Пятеро охотников во главе со Стивом каждый день заставляли их работать – от восхода и до заката солнца, всё светлое время суток. В полдень делался небольшой перерыв на обед, который с большим трудом можно было назвать обедом, так ничтожны оказывались выдаваемые порции еды. Положение спасали лишь фруктовые деревья, в изобилии росшие на острове. Джоб, Джейк, Даниэль и Робертсон, имея всего лишь два топора, валили деревья, разделывали стволы на куски равной длины и стаскивали на ими же расчищенную площадку у самого края леса, недалеко от родника. Здесь они выстроили небольшой форт, сруб размером восемь на восемь ярдов, без дверей, с четырьмя узкими окнами. Во время работы за ними постоянно наблюдали двое охотников, сменяющие друг друга. Они были вооружены шпагой и абордажной саблей, привезёнными с корабля. На ночь их заставляли протискиваться в узкие окна внутрь форта и там оставляли на ночлег – чтобы не сбежали. Хотя у них, изнурённых до крайности, вовсе не было сил для побега.
Иногда одного из них, опять же под присмотром, отправляли на поиск и ловлю молодых черепах, появляющихся на мелководье. Робертсон сейчас именно этим и занимался. На вопрос, где же его надсмотрщик, он ответил, что это Глэг, единственный из тех пятерых выказывающий сочувствие матросам. Именно он помог Робертсону выставить сигнал, а сам вместо него отправился вдоль по берегу за черепахами.
План, предложенный Глэгом Робертсону и другим матросам, заключался в следующем. Если мы согласимся взять к себе на остров пятерых человек, то вечером Глэг возвращается к Стиву один, без Робертсона, и сообщает, что они поймали огромную черепаху. Затем он забирает с собой остальных матросов, чтобы они помогли её принести, и с ними возвращается к нашему плоту. Если же кто-то из охотников из любопытства отправится вместе с ними, то его на пути свяжут и будут держать, пока все не поднимутся на плот.
План был понятен и прост, и мы с Бэнсоном, переглянувшись, сразу же согласились. Мы подождали несколько часов и вечером приняли к себе пятерых человек – четырёх исхудавших, обросших матросов и маленького, опрятного, с быстрым остреньким взглядом Глэга. Он, едва ступив на плот, отцепил от пояса абордажную саблю и, встав на одно колено, протянул её мне. Меня неприятно смутил этот излишне театральный жест, но по выражению лиц остальных я понял, что это было оговорено заранее.
Пока мы плыли назад, на удаляющемся берегу не показался ни один человек.
Конечно же, с нашей скалы за нами пристально наблюдали, и, когда плот ткнулся в край причала, возле него уже стояли все: Нох, опустивший мушкет прикладом в песок и сжавший ствол маленькими сухонькими ручками (кончик ствола мушкета был выше его лысой макушки), вбежавшие на доски причала Малыши, взявшиеся за руки, и стоящие поодаль Эвелин с Алис, топчущийся рядом с ними долговязый, нескладный мистер Бигль. Недоставало лишь Мэри Бигль, но она, без сомнения, хлопотала на кухне.
Гостей тут же, на берегу, усадили на скамью, и опытный в обращении с бритвами Бэнсон взялся за их волосы и бороды. Отдавали последний свой жар угли под котлом с горячей водой, были приготовлены мыло, пресная вода, холсты и полные комплекты чистого белья.
Новые жители нашей Маленькой Англии, преобразившись, поднялись по лестнице на террасу, где их поджидал сюрприз. Забавно и грустно было видеть, что они просто онемели, когда увидели приготовленный для них стол. Суп со свиными рёбрышками, исходящие паром холмики риса в озерцах соуса с поджаркой, окорок, рыбный пирог, компот, свежий хлеб, ром в стаканчиках.
Спать им отвели в той самой пустующей комнате.
Утро следующего дня было весёлым и шумным. Новым жителям показывали бочки с провиантом, запасы вяленой рыбы, штабеля кирпичей. Всё приводило их в изумление и восторг. Робертсон, например, решительно отказывался верить, что всё увиденное им – дело наших рук.
После завтрака я попросил всех остаться за столом и сообщил о своей идее – каждый день, в полдень, в тихую и безветренную погоду зажигать на вершине скалы большой костёр, в который подсыпать угля, чтобы к небу поднимался чёрный столб дыма. Даже если наш остров лежит в стороне от караванных путей, рано или поздно этот сигнал заметит какое-нибудь случайное судно.
Нужно было видеть, какой радостью засветились лица моих друзей!
Воодушевление было так велико, что не только женщины, но и мистер Бигль отправился поднимать на вершину скалы дрова и уголь. Я же перед тем, как отправиться вместе со всеми, спрятал оружие под замок в арсенал – всё, кроме своей зелёной Крысы.
Раз за разом мы поднимали наверх маленькие вязанки, пока дров не набралось достаточно, чтобы разложить большой костёр. Я достал своё увеличительное стекло, поймал им солнечный лучик – и через минуту огонь заскользил по дереву. Быстро набросав сверху куски угля, мы стали поодаль, радостно наблюдая, как вверх поднимается действительно густой и высокий столб дыма.
Вдруг за нашими спинами раздался крик кого-то из мальчишек:
– Смотрите, плот!
Я взглянул вниз, на озеро, и увидел, что наш плот с двумя людьми на нём направляется к выходу в океан.
– Кто это? – послышался чей-то тревожный голос, и тут же стало ясно, кто:
– Глэг! И Даниэль!
Страшное предчувствие сдавило мне грудь. Обдирая о камни колени и локти, я кинулся вниз, к пещере. Кто-то так же стремительно спускался за мной следом.
– Миссис Бигль! – закричал я издали. – Здесь были Даниэль и Глэг?
– Эти новые матросы? – она повернулась ко мне от плиты. – Вот совсем недавно были. Ушли к озеру.
Что было духу я побежал к арсеналу. Дверь цела, замок на месте. Скорее, скорее проверить! Трясущимися руками я отпер дверь. Оружия не было! Ни ружья, ни мушкета, ни пистолетов. Исчезли и бочонок с порохом, и шпаги. Стена со стороны комнаты близнецов была проломлена. На развороченных кирпичах лежал, поблёскивая натёртым кончиком, тяжёлый лом.
В голове у меня гудело. Медленно переступая ватными ногами, я вернулся к миссис Бигль и, тяжело ворочая языком, спросил:
– Они несли что-нибудь?
– Большой тюк одеял, – растерянно смотрела на меня старушка. – Сказали, что вы, мистер Том, распорядились просушить…
Эвелин подхватила меня под руку и помогла сесть на скамью у стола. Все молча столпились вокруг. Помню, что в этот миг я испытывал отчаянный стыд за свою слабость, но пересилить её не мог.
Тихо удалившиеся куда-то Джоб, Джейк и Робертсон вернулись и подошли ко мне. Левые руки у всех троих, повыше запястий, были почему-то перевязаны. Я удивлённо поднял на них глаза. Робертсон протягивал мне какую-то сразу напугавшую меня вещь. Усилием воли я заставил себя собраться, всмотрелся и понял, что этот предмет – кусок белой ткани, мокро расцвеченный тремя пятнами крови.
– Мистер Том, – дрогнувшим голосом произнёс кто-то из них. – Клянёмся кровью. У нас нет больше способа заверить вас в том, что мы не знали о затее Глэга и Даниэля.
Повисла тишина. Мгновение, другое я сидел, уставившись на этот бело-красный лоскут, затем вскочил, выхватил его у Робертсона и бросился к дальней площадке пещеры. Там я вскинул его вверх и закричал вслед удаляющемуся плоту:
– Стив! Глэг! Даниэль! Вы пролили эту кровь! Это вы!
ВОЙНА
Плот остановился у обгорелых останков корабля, навстречу к нему от острова шла шлюпка. Вот уже вместе они двинулись в нашу сторону. Сначала я не обратил внимания на маленькую деталь, делающую эту и без того страшную картину просто зловещей. Её увидел Нох.
– Так я и думал, – сказал он вдруг, протягивая мне подзорную трубу. – Флаг, мистер Том!
Я ещё раз посмотрел на недобрую флотилию и всё понял. Над шлюпкой, на верхушке короткой мачты вяло шевелился чёрный флаг. В середине на нём были нашиты вырезанные из белой материи человеческий череп и две скрещенные кости.
– Чёрный Роджер [37], – упавшим голосом произнёс Джейк.
– Ради Бога, джентльмены, что это значит?! – воскликнула Алис.
– Это значит, что к нам идут пираты, – ответил ей Джейк.
– Зачем?
– Известное дело, – промолвил Нох. – Убивать и грабить.
А над нами, с вершины скалы, уже не символом надежды, а вестником беды поднимался к небу чёрный столб дыма.
Однако нужно было что-то делать.
В толкотне и спешке внесли в крепость все вещи, посуду, котёл, стулья. Дверь закрыли и подпёрли кольями. Затем женщины, дети и Бигли отправились в дальнюю комнату, к Жуку, а мы, шестеро мужчин, при свете факела сгрудились возле запертого входа.
– Они будут воевать? – угрюмо, вполголоса, спросил Бэнсон.
– Они уже воюют, – в тон ему отозвался Джейк.
– Но, может быть, на убийство они не решатся?– неуверенно предположил я.
– Мы жили с ними, – тяжело взглянул на меня Робертсон. – И очень хорошо их узнали. Еду отберут. Женщин заставят быть их жёнами. Всех заставят на себя работать. Кто будет противиться – убьют.
Снова тишина. Все посматривали то на меня, то себе под ноги.
– Я буду драться, – тихо сказал я.
– Мы решение приняли, – так же тихо обронил Джейк, подняв перед собой перевязанную руку. – Мы в команде.
Стоящий с ним рядом Робертсон молча кивнул.
– Я в команде, – твёрдо сказал Бэнсон. И, подняв широкое, со странным выражением довольства, лицо, добавил: – Я тоже буду драться.
– Вот и славненько, – удивительно спокойным голосом проговорил Нох. – Давайте, джентльмены, готовиться.
Он быстро достал из кучи деревяшек два шеста, длиной ярда по два, и принялся делать им навершия, к одному привязывая мой зелёный тесак с Крысой, к другому – ту самую абордажную саблю, отданную мне Глэгом, и которую, виновато пряча глаза, принесли откуда-то близнецы. Другого оружия не было. С этим мы затаились у двери.
Ждать пришлось недолго. Со стороны озера, приглушённый стеной и дверью, донёсся звук выстрела. Спустя несколько минут на лестнице зазвучал топот, послышались голоса. В дверь дважды сильно ударили.
– Эй! – весело прокричал Стив. – Кто это забрался в наш домик?
– И кто это кушает нашу еду? – это уже Герберт.
Сразу же после этого раздался целый град весёлых выкриков – разбойники нашли бочонок с ромом, забытый нами под столом.
– Эй, мистер Том! – снова подал голос Стив. – Или впустите нас в домик, или мои ребята сломают дверь, но тогда уже они будут очень сердиты!
Мы замерли за дверью, крепче сжав древка своих самодельных протазанов [38].
– Даю вам десять минут!
По ту сторону двери звякали кружки. По эту – напряжённое молчание и полумрак. Кто-то хрустнул пальцами.
Вдруг в голове моей пронеслась отчаянная мысль.
– Джейк! – шепнул я. – Возьмите!
Я сунул ему древко с зелёным клинком на конце и добавил:
– Держите дверь, во что бы то ни стало. Нох, Робертсон, быстро со мной!
Не вслушиваясь, а твёрдо зная, что двое бросились следом, я метнулся к инструментам. Выхватив из кучи два лома, я протянул один Робертсону, а Ноху крикнул:
– Пустой бочонок, только сухой внутри, быстро!
Старик мгновенно исчез, а мы подбежали к каменной кладке, где были замурованы две бочки с порохом. Когда-то я досадовал, что они попались нам среди провианта: выбросить жалко, а хранить – опасно. Сейчас же в них было, как я надеялся, наше спасение.
– Бей! – коротко сказал я и обрушил лом на каменную стенку.
Спустя несколько минут кладка была разрушена настолько, что можно было добраться до бочек. Мы сбили верхние обручи с одной из них и сняли крышку. Нох уже стоял с пустым бочонком, прижимая его к животу.
– Сыпь! – задыхаясь, просипел я.
Шесть рук принялись стремительно метать в бочонок чёрный, шипучий порошок. В мгновение ока он наполнился, и мы потащили его к двери. Установив его перед самой дверью, я приказал:
– Теперь – все назад, к дальней площадке. Бэнсон, успокойте женщин и детей, на всякий случай приготовьтесь спустить их в корзине в океан. Если кто-то из пиратов прорвётся, плывите на их остров. Там есть вода и фрукты. Не думаю, чтобы у них оставались силы догонять вас. Джоб, Джейк, Робертсон, возьмите протазаны и спрячьтесь в какой-нибудь комнате. Задержите всех, если кто уцелеет, пока не отплывут женщины и дети. Потом прыгайте сами. Бэнсон подберёт вас внизу. Нох, скорее новый факел!..
Снова резкий стук в дверь, я даже вздрогнул.
– Эй, мастер! Время вышло!
Стив говорил властным, хозяйским голосом. За дверью похохатывали.
– Или мастер не знает? Но ведь у мастера есть серебряные часы, пусть он на них посмотрит.
– В последний раз! – глумливо взвизгнул Герберт, вызвав новый взрыв хохота.
Я шагнул вперёд, резко клацнул железным засовом, толкнул дверь. Голоса смолкли. В глаза хлынул почти ослепивший меня солнечный свет. В проёме выросла высокая фигура Стива в зелёном, расшитом золотом камзоле (не один я поживился на корабле), за поясом – два моих пистолета, шпага на роскошной перевязи.
– Всем стоять! – громко сказал я.
В дверь просунулись чьи-то головы, блеснул ствол мушкета. Герберт нарочито испуганно заойкал, его поддержали издевательским смехом. Из тяжело дышащих ртов пахнуло ромовой вонью.
– Вы подняли Чёрного Роджера, – перебил я их веселье. – Отныне вы вне закона. Сейчас вы вернётесь на берег…
– Что-о?! – заревел Герберт, протискиваясь в дверь сбоку от Стива.
– Или вы думаете, что это не порох?! – зло заорал я в ответ.
Схватив полную пригоршню чёрного порошка, я подкинул его в воздух перед собой. Он взметнулся плотным облачком, и в это облачко я сунул горящий факел. Мгновенно оно превратилось в огненный шар. Пламя хлопнуло, горячая волна ударила в грудь и лицо. Едко запахло пороховым дымом. Стив вскинул руку к лицу, попятился.
– Сейчас вы вернётесь на берег. После этого придёт один человек – один и без оружия. На переговоры. Всё. Теперь даю вам десять секунд. Если вы не уберётесь, от места, где мы стоим, ничего не останется.
– Дьявол!! – со жгучей ненавистью глядя на меня, Стив скрипел зубами.
– Или вы думаете, что у меня есть другой выход?! – я наклонил факел над бочонком.
– Бежим! – испуганно прохрипел Герберт и уже из-за спины Стива завизжал: – Он бешеный! Бешеный!
Стива схватили сзади, потащили к лестнице. Через мгновение их каблуки загрохотали по каменным ступеням.
ГЛАВА 12. ПУШКИ И ПЛОТ
Грохот поспешных шагов скатывался всё дальше по лестнице – вниз, вниз… Сердце моё трепетало где-то у горла. Во рту было кисло от привкуса дыма. В ушах звенело. Я почувствовал, что кто-то мягко отдирает мои пальцы от древка факела, и оглянулся.
ОЛЛИРОЙС
Нох забрал у меня факел, отдал подбежавшему Робертсону. Джоб и Джейк с протазанами встали у меня по бокам. Джоб восхищённо-недоверчиво покачивал головой, Робертсон принялся сметать с моего лица пороховые крошки.
В это время снизу донеслись крики. Мы вышли на террасу, сгрудились у барьера. На лестнице, на самых нижних ступеньках, лежал Даниэль. Стив что было силы бил его ногами.
– Ты сказал, что у них нет оружия и нет пороха!
И при каждом ударе он выкрикивал:
– Нет пороха?! Нет пороха?!
Поодаль, на песке, на коленях стоял Глэг. Алыми пальцами он сжимал разбитое лицо.
– Предатели умирают первыми! – громко сказал Робертсон.
Наверное, излишне громко. Стив метнулся к Герберту, вырвал у него мушкет и, почти не целясь, выстрелил. Пуля ударила в стену, провизжав совсем рядом с нашими головами. Брызнула кирпичная крошка. Отличный стрелок. Охотник.
Острый осколок кирпича впился в шею Джоба, потекла кровь. Мы поспешили скрыться и запереть дверь.
Придя к дальней площадке, мы нашли всех уже более или менее успокоенными. Нох и Бэнсон налаживали новый стол. Мэри Бигль достала продукты, несколько бутылок вина. (Бочонок с ромом остался у пиратов, а открывать новый мы не стали.) Обед был тревожным и быстрым. Однако, насытившись и освободившись от недавнего напряжения, все сошлись на том, что положение не так уж плохо. Посовещавшись, мы выработали план действий и принялись за дело.
Прежде всего, к лестнице выставили наблюдателя. Первым пост занял Робертсон, через час его должен был сменить Джоб, затем Джейк. А Нох, Бэнсон и я, как уже опытные кораблестроители, взялись сколачивать новый плот – на всякий случай, чтобы не сидеть в пещере, как в мышеловке.
Эдд и Корвин проявили вдруг твёрдость, граничащую с бунтом. Они требовали разрешить им дежурить вместе с наблюдателями. Потрясая своими часами, они заявили, что будут следить за своевременной сменой стражи, к тому же в случае каких-либо действий со стороны пиратов, кто быстрее них мог примчаться и сообщить? Умоляюще глядя на меня, они выдвинули, наконец, последний аргумент – что даже их отец, пропавший Давид Дёдли, при всём желании не смог бы устроить им такое приключение. И я разрешил. Я подумал – ладно, хорошо уже то, что дети считают происходящее всего лишь приключением, и позволил. А что было делать?
Страже оставили один из протазанов и несколько крупных камней – сбрасывать в случае опасности вниз по лестнице.
Выбирая из наших запасов брёвна потолще, я занялся плотом. Он должен быть широким и устойчивым, способным принять и вывезти двенадцать человек.
Минул день, и ничего больше не произошло. Пираты пили и горланили на берегу, невидимые за деревьями. Очевидно, они ничего не предпримут, пока не выпьют весь бочонок. За это время необходимо придумать выход из создавшегося положения.
Вечером, завершив основные дела, именно над этим я и раздумывал, сидя в невесёлом уединении в разрушенном арсенале. Все, за исключением стражи, находились на площадке возле Жука – там шли последние мелкие работы на плоту. Вдруг полусвет в дверном проёме заслонил чей-то силуэт.
Эвелин. Она вошла, присела передо мной, взяла мои руки в свои ладони. Переживание сделало коричневатый бархат её глаз тёмным и глубоким. Так ничего и не сказав (да и что было говорить-то!), она привстала и очень тихо и просто поцеловала меня. И медленно повернулась и вышла, невесомо переступив через кирпичные осколки.
На ночь мы сняли стражу и заперлись внутри дома. Бэнсон, Джейк, Робертсон и я, взяв оружие, устроились в комнате Биглей, самой ближней к двери. Все остальные разместились в комнатах близнецов и моей.
Вдруг, уже глубокой ночью, послышался осторожный стук в дверь. Нас как будто подбросило! Стук повторился, и я, прячась за угол, чтобы не попасть под выстрел, спросил:
– Кто здесь?
– Я Оллиройс, а вы кто?
– Мы не знаем такого. Кто вы?
– Месяц назад наш корабль разбило штормом, я был на нём канониром. Спасся я один, и жил на островке, не очень далеко отсюда. Вчера утром увидел чёрный дым и рискнул – взял обломок доски и приплыл. Тут шлюпка с Чёрным Роджером. Похоже, они вас заперли?
– Как назывался ваш корабль, мистер Оллиройс?
– “Дукат”.
– “Дукат”! – не сдержавшись, воскликнул я, но, вспомнив злое коварство Стива, спросил:
– Чем вы докажете, что вы канонир с “Дуката”?
– Да чем же я могу доказать? – взволнованный и приглушённый пронёсся возглас за дверью. – Я действительно с “Дуката”, канонир, мне даже дали награду за меткую стрельбу.
– Золотую монету? – вспомнил я.
– О да, да! Так вы тоже с “Дуката”? – в ночном голосе послышались ликующие нотки. – Ради Бога, открывайте же скорей, я столько дней не видел живого человека! На обломке, который меня вынес на остров, была только деревянная клетка с курами, такая насмешка!..
– Над дверью окно, мистер Оллиройс, – перебил я его, – бросьте в него свою монету!
Раздался шорох, затем под ногами у нас звякнуло.
– Близнецов сюда, быстро! – скомандовал я, и кто-то тут же их позвал.
– Ваша? – спросил я, протягивая на ладони старинную золотую монету.
– Это отца, отца! – заторопились они.– Он дал нам её, чтобы мы стрелка наградили, который из пушки!
Затолкав мальчишек подальше в комнату (назад они ни за что бы не ушли), мы приготовили на всякий случай оружие, и я отпер дверь. К нам, щурясь на свет факела, осторожно скользнул худой, обросший человек. Дверь захлопнулась, лязгнул засов. Я бросился и крепко обнял его.
На площадке у Жука воцарилось радостное оживление. Ярче запылал костёр, захлопотала над корзинами с едой миссис Бигль.
– Корвин! Эдд! И вы здесь? – ночной гость дрожал от волнения.
Его кормили, поили, рассказывали, перебивая друг друга, о том, что с нами произошло. Я же лихорадочно вертел в голове одну сумасшедшую мысль. Сходил, проверил оставшихся у двери Джейка и Робертсона. Возвращаясь, захватил горсть пороха из бочонка.
– Канонир! – громко сказал я, подходя к столу.
Он вздрогнул и оглянулся. Все замолчали.