Бабочка и василиск Буркин Юлий
— Извините, — сказала Софья Львовна и с огромными, как блюдца, глазами решительным шагом прошла в свой кабинет. Чтобы запереться и просидеть там до конца вечера, уныло таращась в стену.
Апокалипсис продолжается. На кого ж ты нас покинул, Деев Сергей Ильич?..
… — Слушай, давай смоемся отсюда, — шепнул Атос Маше.
— Давай, — согласилась она.
Эта толстая тетка была у нее третьей за сегодняшний день, и, хоть с утренних инкассаторов прошло уже много времени, в ушах у нее звенело и побаливала голова. И она уже пожалела о своей выходке.
Чтобы заглушить головную боль, она, вернувшись с Лешей к столу, налила себе полный фужер коньяку. Леша пытался остановить ее, но не успел, и она залпом выпила.
Она не помнила, как Атос усадил ее в машину, как вез. И очнулась уже на хате, в ванне с прохладной водой. И она услышала неразборчивые голоса — Атоса и женский.
Кое-что она сумела разобрать: видимо, говорили прямо за дверью. Атос: «Нет, нет, ничего не выйдет. Она здесь…» Голос: «О! Я хочу посмотреть, как это в воде…» После чего дверь как будто чуть-чуть приоткрылась, но Маше уже было не до того: ее вдруг дико затошнило, и она наполовину вылезла из ванны, чтобы не превратить в помои воду, в которой сидит…
Появился Атос и долго и нежно приводил ее в норму. И она спросила: «Кто у тебя был?» «Никого». «Но я же слышала. И кто-то заглядывал сюда». «Тебе привиделось. Это глюки». И Маша поняла, что это действительно была галлюцинация.
Потом ее рвало еще и еще, и она плакала, а Атос ухаживал за ней. Потом он вытер ее огромным полотенцем и укутал в свой махровый корейский халат. Потом он заставил ее проглотить две таблетки аспирина и напоил крепким-прекрепким чаем, от которого во рту стало горько и вязко. И хоть ее и начало знобить, ей стало намного лучше. А потом он налил себе и ей по пятьдесят граммов коньяку. Она пить не могла, но Атос сказал, что нужно, и она, давясь, выпила. И вправду ей снова стало совсем хорошо, знобить перестало. И Атос включил тихую музыку.
От выпитого сегодня алкоголя и пережитой психической нагрузки все ее чувства были слегка притуплены, но несмотря на это, с ними случилась такая сумасшедшая, такая красивая ночь, после которой женщина может чувствовать себя счастливой целую неделю.
4
И она чувствовала себя счастливой целую неделю. К тому же после этой ночи было еще и утро, и была еще следующая ночь, а за ней — другая. Они отдыхали на всю катушку, но без напряжения, которое, случается, возникает у того, кто решает отдохнуть «на всю катушку». Они объехали все лучшие питерские рестораны, они гуляли по ночному городу и курили, кидая огоньки окурков в темную маслянистую Неву. Они взахлеб рассказывали друг другу о своих чувствах, делясь маленькими секретами собственной физиологии. А после проверяли все это на практике, занимаясь любовью в самых неожиданных местах, где, всегда врасплох, заставал их щекочущий магнетизм взаимного влечения.
Легко на душе у нее было еще и потому, что Атос, не особенно утруждаясь, решил ее проблему с отцом. Неизвестно где и за какую цену добыл он бумагу с солидной подписью и круглой печатью, в коей удостоверялось, что Маша является работником совместной франко-советской фирмы «Кристиан Диор в России».
Наиболее охотно люди верят самым беспочвенным и невероятным выдумкам.
— Шеф говорит, что мой папа — ювелир, — объявила она отцу, вручая бумагу; самое удивительное, что при этом она испытывала искреннюю гордость, — на моей внешности фирма зарабатывает миллионы. Ну и мне кое-что перепадает.
— Что только они находят в такой кобыле? — откликнулся отец, вертя в руках фирменный бланк. — Я так понимаю, что натурщица, или, как сейчас говорят, «модель», должна быть сексуальна. А ты?.. Клубника со сливками. — Но было видно, что ему приятно, да он и сам знал, что дочь у него красивая. — Тебя уже где-то печатали?
— Да, они гонорар только после этого платят.
— Ты бы хоть фото принесла, что ли. Или еще лучше результат — журнал или там плакат, что вы делаете-то?
— О, папочка, их еще и в России нету. И вообще в твоем возрасте такие вещи смотреть вредно.
— Ты что там — голая?!
— Нет. В пояске.
Услышав это, отец принял в воспитательных целях чопорный вид и прошествовал в свою комнату, а Маша кричала ему вслед:
— Да шучу я, шучу! Принесу я тебе фотографии, сам посмотришь!
«Так, так, так, — думала она, придется Атосу попыхтеть еще и с фотографиями…» И тут же вспомнила про фотографа — дружка Лизы Деевой. И подумала: «Какого черта Атос не позволяет мне поработать с ней?»
… В эти же дни она, не имея теоретического знания законов диалектики, на практике познала абсолютную верность, во всяком случае, одного из них: закона перехода количества в качество. Их с Атосом деньги перестали быть деньгами, а стали чем-то совершенно иным, как бы новым их ЛИЧНЫМ КАЧЕСТВОМ, превращающим их в полубогов или волшебников.
Когда у тебя в кармане мелочь, ты можешь выпить стакан газировки; когда штука — много стаканов… Но когда у тебя по карманам рассован миллион, которым ты не особо и дорожишь, для тебя нет закрытых дверей, нет дефицитных товаров, нет гаишников, нет проблем с комнатой «на часок» в любой гостинице, нет проблем с транспортом, нет проблем со связью… НЕТ ПРОБЛЕМ. И кажется уже, стоит лишь захотеть, как следует напрячься, и ты взмоешь в небо и полетишь без всяких глупых приспособлений.
… В субботу, часа в четыре, на журнальном столике у Атоса зазвонил телефон. Он, не одеваясь, перелез через Машу, взял трубу, что-то в ней услышал, бросил в нее — «Минуточку» — и прошлепал с ней за дверь комнаты. До того у него от Маши секретов не было, и она, слегка обидевшись, старалась не прислушиваться к бормотанию за стенкой. Но не могла не разобрать слово «бабки», произнесенное дважды, громко, отчетливо и, похоже, сердито.
Атос с телефоном вернулся в комнату. Выглядел он сумрачно.
— Черт, — сказал он, — срочное дело. Часа через полтора надо выезжать.
Она не стала спрашивать куда. Хотел бы, сказал бы сам. Но обиделась еще сильнее и отвернулась носом к стене.
— Ну перестань, — стал уговаривать он, забираясь в постель, — потом я тебе все расскажу. А пока это не моя тайна. — Говоря, он губами касался ее шеи, плеч, спины… И они пробарахтались в постели почти час, и на смену утолению приходила новая жажда, а на смену той — новая…
— Ты надолго? — крикнула Маша из ванной одевающемуся Атосу.
— Да. Мне сначала в контору надо заехать, взять кое-что, а потом уж по делам. Ты здесь будешь?
— Нет. Ты домой меня сможешь закинуть?
Он глянул на часы:
— Давай тогда бегом! — и хлопнул входной дверью.
Маша выскочила из ванны, наспех вытерлась, натянула паутиново-шелковые плавочки (не имея возможности разнообразить свой верхний туалет, она брала реванш на белье), ковбойку, джинсы, свитер, кроссовки, схватила рюкзчек (в нем — лишь почти пустой уже газовый баллончик, сотовый да деньги) и бегом скатилась вниз, где, сидя за рулем, ее ждал Атос.
Возле ближайшего цветочного ларька он тормознул, вышел на минуту и вернулся с огромным букетом роз. Он вручил ей цветы, чмокнул в щечку и продекламировал экспромт: «Ты не плачь, моя Маруся, я к тебе еще вернуся».
— Ты мне позвонишь завтра? — спросила она. Не потому, что сомневалась, а потому, что ей было приятно услышать утвердительный ответ. И она услышала его:
— Хорошо, часов в двенадцать.
«Что я буду делать до завтрашнего полудня?» — подумала она. Настроение у нее сейчас было хорошее, и омрачал его лишь этот вопрос — как убить сегодняшний вечер? Ведь она уже напрочь отвыкла жить без Атоса.
И вдруг появилась отличная идея.
— Атос, не надо меня домой, выруливай сразу в контору. А меня по дороге высадишь, я тебе скажу, где остановиться.
— Семь пятниц на неделе, — констатировал он. — Куда это ты намылилась?
— Я потом тебе все расскажу, — мстительно передразнила она его интонацию, — а пока это «не моя тайна».
Атос хмыкнул, а она добавила:
— Да, слушай, цветы придется оставить у тебя. Мне же с ними нельзя по улице ходить: вдруг кто-то из моих старых клиентов встретится. Представляешь: плывет по воздуху букет… Ну чего ты насупился? Мне самой жалко. Классные цветы. Спасибо тебе… Но не ехать же мне домой только из-за них.
— Ладно, — вздохнул Атос. — Хотя меня иногда и вышибает твой рационализм.
— Ничего, еще подаришь.
В этот момент они добрались до нужного ей перекрестка, остановились, попрощались, и Маша отправилась претворять в жизнь свою новую идею. Которая заключалась в том, чтобы посвятить сегодняшний свободный вечер слежке за Лизой Деевой. Сколько раз она говорила Атосу, что пора ей этим заняться, но он упрямо отнекивался, уверяя, что пока не время, что с самого начала, когда они затевали эту операцию, они не рассчитывали на помощь невидимки, и Слон с Вадиком не прекращают вполне сносную слежку за вдовушкой. А пускать на такие элементарные дела Марусю, которая за полчаса работы может приносить миллионы, — крайне непрактично. Если будет нужно, они непременно попросят ее о помощи, но пока в этом необходимости нет… И тому подобное.
Может быть, необходимости и нет, но Маша соскучилась по «тонкой» работе, когда, находясь в одной квартире с хозяевами, только скользя между ними, она ухитрялась сутками ничем себя не выдать. А ведь надо было как-то спать, есть, справлять естественные надобности.
… Вот и знакомая дверь. Маша нажала кнопку звонка и, дождавшись шагов (ура! дома!), поднялась на несколько ступенек вверх по лестнице, сняла кроссовки и сунула их в рюкзак. А достала оттуда подобранную по дороге консервную банку, которую приготовилась бросить вниз, в лестничный пролет. Что она и сделала в тот момент, когда Лиза открыла. Оглядевшись, укутанная в шелковое японское кимоно, фиолетовое с золотым огнедышащим драконом, Лиза шагнула от двери и заглянула вниз, в пролет: что гремело? И этого было достаточно, чтобы Маша скользнула в квартиру.
В спальне играла мягкая музыка — как бы делясь друг с другом самым сокровенным, вели неспешный диалог саксофон и гитара. На огромном экране телевизора, подключенного к видику, мерцали плавные сумеречные блики. Лиза сбросила кимоно и принялась за, похоже, прерванную звонком гимнастику. Маша уже не в первый раз залюбовалась линиями ее тела. Она и раньше ловила себя на том, что красивое женское тело впечатляет ее больше, чем мужское, но не видела в этом патологии: она ведь не испытывала при этом влечения, а наслаждалась чисто эстетически.
Невольно она принялась сравнивать Лизу с собой. Фигура у той была, конечно, более женственна: бедра шире, а талия — тоньше. Ноги — длинные, ровные и красивые. Но ногами могла похвастаться и Маша. Грудь хоть и не вздымалась так бойко, как у Маши, зато сохраняла правильные сферические формы, была больше и приковывала взгляд крупными темными сосками.
Закончив занятия и приняв душ, Лиза вновь накинула кимоно, присела возле огромного зеркала и принялась за макияж. «Вот и еще одно ее преимущество, — подумала Маша, инстинктивно пытаясь запомнить названия всех этих ослепительно красивых коробочек и флакончиков, — никогда я не научусь пользоваться косметикой так, как она… Да, но у меня есть то, что перевешивает все ее достоинства, — молодость, — успокоила она себя и тут же укорила: что за натура, почему это в любой женщине нужно обязательно видеть соперницу? Нам ведь с ней делить нечего».
Один из париков, покоящихся на болванках вдоль края зеркала, черный и густой, с короткой стрижкой, что-то напомнил Маше, но она не успела собраться с мыслями, потому что часы пробили шесть и тут же раздался звонок в дверь. «Кто это у нас такой пунктуальный? — подумала Маша с неприязнью. — Хорошо, если это ее фотограф. А если не он? Лучше спрятаться заранее». И она юркнула под обширную кровать четы Деевых, где в свое время ей пришлось коротать пару, надо заметить, абсолютно спокойных ночей.
— О, какие цветы! Ты, как всегда, на высоте, милый, — услышала она приближающийся голос Лизы.
Вот скрипнула дверь спальни. Они уже здесь, догадалась Маша, и тут сердце ее заколотилось так бешено, что она схватилась за грудь, словно не давая ему вырваться наружу. Потому что Лизе в ответ прозвучал голос… Голос АТОСА (!!!):
— Весь Питер объехал, чтобы найти самый лучший букет.
— Очень, очень мило с твоей стороны. Ну, что ты встал как истукан? Раздевайся. — И Маша увидела, как на пол к их ногам упало сначала кимоно, а затем — одежда Атоса. (Час назад она видела, как он надевал все это!) Она, чтобы не закричать от отчаяния и стыда, что есть силы впилась зубами себе в руку.
— Что-то нечастым гостем стал ты у меня, — продолжала Лиза нежно и в то же время недобро, — ты бы и сегодня не появился, если бы я не позвонила. Так?
— За два месяца мы сделали миллион баксов. Думаешь, у меня есть свободное время?..
— Не трепыхайся, Киса, — перебила его Лиза, — я все прекрасно понимаю. Как наша Маруся?
— Она все делает, как надо.
— И в постели?
— Мне обязательно ЭТО нужно обсуждать С ТОБОЙ? В конце концов, Шахиня, не я все это придумал.
— Куда уж тебе, Киса. Точно, это Я придумала. Только ты должен был влюбить в себя девчонку, а не наоборот. Вот что ты лежишь, как деревянный? Люби меня. Делай хоть что-нибудь. Делай! — угрожающе повторила она.
И он принялся ДЕЛАТЬ. Да так, что кровать чуть не прыгала по комнате. Лиза то блаженно стонала, то кричала во весь голос, а Маша, забившись в угол, тряслась от сдерживаемых рыданий и до крови кусала руки. Ей казалось, она сходит с ума. В то же время в единое четкое знание ПРАВДЫ соединилось в ее сознании множество фактов и неясностей: и почему Атос не давал ей следить за Лизой, и кто подходил к нему в ресторане (парик!), и кто заглядывал в ванную во время ее приступа дурноты…
Наконец они затихли, и Маша услышала томный Лизин голос:
— Вот это ты умеешь. Киса. Тут ты Бог.
— Паршиво у меня на душе…
— Видно, ты и вправду влюбился в эту дурочку.
— Она совсем не дурочка.
— Нужно быть полной идиоткой, чтобы поверить в эту нашу сказочку про благотворительность. Киса — Робин Гуд!.. Умора!
— Она просто добрая. Вот и верит в чужую доброту… Я ведь ее немного знал раньше.
— И еще большей идиоткой нужно быть, чтобы поверить, что ты, двадцатилетний сопляк — главарь банды.
— Она меня любит.
— Да, тут ты хорошо поработал. Но вот обратная картина мне вовсе не нравится. Только не думай, что я ревную. Если ты не будешь к ней равнодушен, тебе потом будет сложно убрать ее.
— Разве это обязательно?
— А тебе сильно хочется иметь врага-невидимку? Ты, наверное, плохо представляешь, на что способна обманутая женщина. Даже обыкновенная.
— Шахиня, давай отпустим ее с Богом. Сейчас. Ну, я прошу.
— Сейчас?! Кисонька, кто же отпускает курочку, которая только-только начала нести золотые яички?! Разве вы банки грабили? Выбрали КАССЫ в банках, а это не одно и то же. Вот когда наша Маруся доберется до настоящих денег, тогда я, может, успокоюсь. И тогда-то ты и уберешь ее. Понял?
— Да. Слушай, Шахиня, а я-то тебе зачем?
— А мне нравятся вот такие крепенькие мальчики. Как грибки. Груздочки. На базаре такими бабульки торгуют. Кстати, бабки-то где?
— В машине.
— Ох, кретин. Быстро сюда их!
Атос спрыгнул на пол и стал торопливо натягивать одежду. Маша чувствовала, как ее отчаяние превращается в ярость. Атос оделся и вышел из спальни. В тот же миг Маша выкатилась из-под кровати, догнала его у входной двери и позвала тихо:
— Ки-са! — впервые она назвала его так.
Он замер, медленно обернулся, и краска отхлынула от его щек. Она стояла перед ним растрепанная, с красными от слез глазами.
— Больше ты не Атос. Ты Киса.
— Я тебе все… — начал он хрипло, но осекся. — Я…
— С кем ты там?! — крикнула из спальни Лиза, но ответа не дождалась.
— Не надо. Не надо ничего объяснять, — зловеще произнесла Маша, отступая на шаг. — Я теперь все понимаю. И я тоже теперь не Маруся. И не Маша, и не Мери. Я теперь — МАРИЯ. Мария — Королева полтергейста! — И она, глядя в его глаза, лишь часть энергии направила в привычное русло. Боль тупо ударила ей в надбровные дуги, и глаза Леши Кислицина расширились от ужаса.
Первое, что она сделала, — выдернула из замочной скважины массивный ключ и сунула его в карман. С криком «Она здесь!». Киса влетел обратно в спальню.
— Кто? — встрепенулась Лиза и тут же все поняла, увидев, как ее симпатичный, небольшой, овальной формы аквариум с одной золотой рыбкой поднялся в воздух и стремительно помчался в ее сторону. Лиза успела отклониться, и он, ударившись о стену, разлетелся вдребезги. Рыбка в агонии забилась на простынях. Теперь в воздух взмыл видик и полетел в голову Кисы. Но и тот сумел увернуться, и японский аппарат въехал в большое сияющее зеркало, осыпавшееся на ковер грудой алмазных осколков.
И тут же из вазы выпорхнул букет — те самые розы, которые сегодня Атос дарил сидящей в его автомобиле Маше. Описав в воздухе сложную фигуру, букет подлетел к Кисе и принялся размеренно и смачно хлестать его по физиономии. А он, морщась и вытянув перед собой руки, ловил воздух возле букета. В этот момент, получив небольшую передышку, Лиза соскользнула с кровати на пол — прямо на стекла босыми ступнями, — подскочила к мебельной стенке, сунула куда-то руку и выдернула ее уже с маленьким пистолетом. (Муж и жена — одна сатана.) «Трах! Трах! — оглушительно прогремели выстрелы в сторону дерущегося букета, и буквально перед носом у Маши просвистели пули.
Она бросила цветы и моментально оценила обстановку. Лиза будет обстреливать пространство вокруг любого самопроизвольно движущегося предмета и рано или поздно в нее попадет. Можно, конечно, затаиться, а потом неожиданно всадить ей в горло острый предмет, но до такой степени озлобления она пока не дошла.
Газ! Она выдернула баллончик и, сунув его в лицо Лизе, нажала на клавишу. Но тот лишь коротко пшикнул и умолк. Пусто! Что-то она не рассчитала. А Лиза уже палила перед собой. Маша бросила баллончик и на цыпочках побежала к входной двери. Словно угадав ее намерения, Шахиня крикнула:
— Киса, дверь! Не выпускай ее!
Тот метнулся в коридор, но было поздно: дверь уже отворялась.
— Ложись! — крикнула Лиза Кисе, который теперь загораживал от нее дверной проем. И когда тот упал на пол, сделала несколько выстрелов в открытую дверь. Но по Лизиной команде упала и Маша, и пули просвистели у нее над головой. Она кубарем скатилась по лестнице, вылетела из подъезда, прыгнула в машину Кисы (благо, он давно подарил ей дубликаты ключей) и, со скрежетом вырулив со двора, помчалась прочь от этого места, где впервые в жизни она узнала цену предательству и унижению.
Слезы застилали ей глаза, и она почти не видела дороги. Однако, не замедляя скорости на поворотах и останавливаясь далеко не на каждом светофоре, нарушив, наверное, все известные правила движения, чудом никого не сбив и не подхватив гаишного «хвоста», она оказалась на какой-то окраине и, не вписавшись в поворот, вылетела на обочину. Промчавшись метров пятнадцать от дороги по пустырю, она, наконец, остановилась и хорошенько проплакалась.
Мало-помалу омывавшее ее грудь горячими волнами отчаяние затвердело и превратилось в жесткую корку, намертво сковавшую сердце. Она еще не осознала перемены в себе. Но глаза ее высохли. И она трезво прикинула в уме: оставаться тут, в этой машине, опасно. Возвращаться домой — тем более. «Деньги лишними не бывают», — вспомнила она фразу, оброненную как-то Атосом и повторенную в тот же день отцом.
Она вышла из машины, открыла багажник, а за ним, набрав код, бронированную крышку встроенного сейфа и с трудом извлекла оттуда точно такой же чемодан, какой Копченый заносил в ресторан. Она открыла его. Здесь на кейсы места не тратилось: все было плотно забито пачками стодолларовых бумажек. Она сунула одну пачку в карман, закрыла чемодан и, с трудом волоча его, двинулась в сторону магистрали.
Сигналя рукой проезжающим машинам, она стояла на обочине и сосредоточенно обдумывала все то, что с нею произошло. Вдруг в рюкзачке дал о себе знать сотовый, включенный на режим вибрации. Вынув его, Маша размахнулась было, но, передумав, просто отключила и сунула обратно. Вскоре ее — потрепанную, но симпатичную девочку с огромным чемоданом — подобрал веселый конопатый дядька на белом «Москвиче».
— Из дома, что ли, сбежала? — поинтересовался он.
— Да, — буркнула она и надолго замолчала.
Конопатый мужик что-то не переставая болтал, а она, сидя на заднем сиденье и держась за ручку чемодана, все думала и думала. И становилась все мрачнее. И кулаки ее сжались сами собой.
— Уничтожу! — неожиданно сказала она вслух.
— Что? — переспросил дядька. — Ничего, — огрызнулась она и, сунув ему хрустящую бумажку, скомандовала: — К гостинице «Центральная».
— А поселят? — усомнился дядька, с удовольствием засовывая баксы в карман. Но симпатичная мрачноватая девочка не удостоила его ответом.
Мария
1
— Кажется, мы сможем немного отдохнуть, — усмехнулась Лиза, поднося к губам бокал шерри, и впервые за последнее время голос ее был не железно-повелительным, а, как раньше, по-кошачьи мягким.
Они сидели в плетеных креслах на открытой веранде ялтинского ресторанчика «Лидия», и кремовые лучи из-под шелкового, абажура настольной лампы выхватывали их лица из полутьмы.
Атос-Киса не пожелал принять эту перемену в тоне госпожи как дар. Оставаясь, как и все это время, почтительным рабом, он ответил с интонацией нейтральной:
— Ничто не мешало нам отдохнуть и раньше.
То, что дар ее отвергнут, Шахиню слегка задело, и она заметила со злой иронией:
— Кто это у нас стал такой смелый? Неужели наш Киса? Тот самый Киса, который с выпученными от страха глазами метался по Питеру и готов был голым в Африку бежать, лишь бы не встретиться со своей мстительной девкой?..
— Я и не говорю, что не боюсь. Наоборот, я и сейчас боюсь. Если бы она захотела, она бы давно разделалась с нами. И когда мы брали контору, и когда выбирались из Питера, да когда угодно. А она нигде не мешала нам. Так почему ты именно сейчас почувствовала себя в безопасности?
— Почувствовала, и все. Слишком долго ничего не происходит. Она оставила нас в покое. А раньше мне все время казалось, что она стоит у меня за спиной.
— А мне и сейчас так кажется.
— Нервы, Киса, нервы. И нечистая совесть. Ты ведь сам сказал: если бы она захотела, она бы уже давно нас достала.
С минуту они сидели в тишине, и вдруг Атос поднял припухшие от бессонницы глаза и, устремив их в пустоту над головой Лизы, медленно и отчетливо произнес:
— Мария, если ты здесь, дай знать о себе. Казни или милуй, только не молчи, не мучай неизвестностью. Сделай что-нибудь. Пожалуйста.
Вновь напряженная тишина. И губ Шахини уже коснулась было презрительно-торжествующая улыбка, когда раздался легкий щелчок и воцарилась тьма.
Шахиня нащупала кнопку выключателя, и лампа вспыхнула снова. Но тут же кнопка плавно утопилась в подставку, и свет погас опять.
— Официант! — чужим, сиплым голосом крикнула Лиза. — Эй!
Официант подошел.
— Что это у вас со светом?
— Одну минуту. — Он нажал на выключатель, и лампа осветила искаженное ужасом лицо Лизы.
Но вот кнопка поползла вниз, щелчок, и снова сидящих окутала темнота.
— Прошу прощения, — вскинул брови официант, — по-видимому, лампа неисправна. Перейдете за другой стол?
— Нет, — ответил Атос. — Мы как раз собирались посидеть без света. — И в голосе его слышались одновременно и обреченность, и торжество.
— Подожди, — остановила Лиза собравшегося уйти официанта. — Ты видел сегодня девчонку в старых джинсах и свитере?
— Которая с вами пришла?
— С нами?.. Ах да. С нами. И где она сейчас?
— Не знаю. Вам виднее. А в чем дело?
— Да ни в чем. Гуляй.
Шахиня повернулась к Атосу:
— Почему же она ничего не сделала раньше?
— Не хотела, — усмехнулся Атос.
— А ты-то чему радуешься? Ведь ей нас убить — раз плюнуть. Эй ты! — зло крикнула она в темноту ялтинской ночи. — Чего тебе надо? Кису? — и продолжала уже спокойно: — Так забирай его. Я тебе его дарю. Добра-то…
Маша молча сидела на перилах веранды, и слезы катились по ее щекам. Если бы она знала сама, чего она хочет. Если бы знала!
— И Кису тебе не надо, — улыбнулась криво Шахиня. — Правильно. На кой он тебе? Трусливый, жадный, подлый. Он меня вот ненавидит, а спит со мной, потому что боится. Тебя он любил и предал… Это мне он нужен, потому что я такая же. А тебе он ни к чему.
— Прекрати, Лиза, — тихо сказал Атос, а затем повторил, но уже громче и с угрозой в голосе: — Прекрати. Или я тебя убью.
Маша перемахнула через перила — прямо на газон, шагнула к краю дороги и, утерев щеки ладонью, стала ловить такси.
— Не убьешь, Кисонька, струсишь, — уверенно парировала Шахиня. — Потому что ты слизняк. Во всем. Кроме постели. Надо отдать тебе должное.
Атос схватил со столика нож и замахнулся.
— Ну, давай, давай, ударь! Покажи ей, что ты еще умеешь.
Атос разжал ладонь. Нож выпал. Атос встал и, рванув в сердцах за край, опрокинул стол. И решительно направился к выходу.
Сидящие на веранде и даже в зале тянули шеи, чтобы разглядеть, откуда этот грохот и звон бьющейся посуды. Он стоял и в ушах Атоса. Но еще звонче — несущийся вдогонку победный смех Шахини.
Маша всего этого не видела и не слышала. Она уже ехала в сторону своего очередного временного жилища (сколько она их сменила!) и пыталась сосредоточиться, чтобы объяснить хотя бы себе самой, зачем она преследует Лизу и Атоса, чего ей от них надо.
Сначала, еще в Питере, наблюдая их поспешное бегство, во время которого они не забыли-таки прихватить с собой не только деевские сбережения, но и содержимое сейфа Кисиной банды, она была уверена, что собирается расправиться с ними и просто ждет момента поудачнее. Моменты случались, а она почему-то медлила. И ей стало казаться, что их смерти не дадут ей искомого удовлетворения, а получит она его, лишь превратив в ад их жизни, изредка обнаруживая свое присутствие, постоянно подтверждая свой неусыпный над ними контроль и время от времени совершая поступки, которые приводили бы их в отчаяние. Но вскоре она поняла, что и это почему-то ей неинтересно. И она наблюдала.
Наблюдала их странный союз ненавидящих друг друга людей. Наблюдала их мрачное веселье в кабаках. Наблюдала их брезгливую любовь в постелях гостиничных номеров (ей просто некуда было деться). Наблюдала.
… Перед сном она впервые за много дней открыла «Трех мушкетеров», книгу, которую, словно талисман, всюду таскала с собой. Но, наткнувшись на имя «Атос», захлопнула ее и, протянув руку к торшеру, выключила свет.
— Эй, милая, а кто за все это платить будет? — спросил пожилой краснолицый мужчина в черном костюме и белоснежной рубашке, указывая рукой на перевернутый стол. — Вашего кавалера мы остановить не успели.
Лиза не была бы Шахиней, если бы не умела извлечь выгоду из самой невыгодной ситуации.
— А он тут и ни при чем, — заявила она, — это девчонка какая-то сделала. Нечего в кабак кого попало пускать.
— Она врет, шеф, — вмешался стоящий рядом с краснолицым рослый смуглый парень. — Девчонка пришла с ними. Я сам видел. Только она почему-то не с ними сидела, а вот тут — на перилах. А потом спрыгнула и к Червонцу в тачку села. А стол парень уже после того перевернул.
На что-то подобное Лиза и надеялась. У нее загорелись глаза:
— Стоп, стоп. Сколько я вам должна, за все? — обратилась она к пожилому, а парню бросила: — А ты не уходи, дело есть. — И снова повернулась к краснолицему: — Ну?!
Тот, нимало не смутившись, назвал баснословную сумму, словно не столик был перевернут, а обвалилась к чертовой матери вся веранда. Но Лиза не спорила, а тут же сунула ему деньги — раза в два больше, чем он требовал, сопроводив этот жест фразой сквозь зубы: «Исчезни, чтобы духу твоего здесь не было». Что тот с удовольствием и сделал.
Столик был водворен на место, она и рослый парень сели друг против друга, и между ними завязался разговор.
— Значит, ты знаешь таксиста, с которым уехала девчонка?
— Может, сперва познакомимся? — парень с удовольствием ощупывал ее взглядом.
— Познакомимся, — она перехватила его взгляд. — И очень даже близко. Только не сейчас. Ты можешь быстро найти этого таксиста?
— Это будет дорого стоить.
— Узнаешь у него, куда он увез девчонку, и найдешь ее. За это — штука баксов. Пятьсот — сейчас, пятьсот — когда сделаешь. Согласен?
— По рукам, — ухмыльнулся тот. — Но плюс к тому — близко познакомиться.
— Вот мой телефон, — говорила она, рисуя цифры на клочке бумаги, — так зовут девчонку, — продолжала она писать, — приезжая. Возможно, остановилась в гостинице, может быть, даже под своим именем. А вот деньги, — она полезла в сумочку. — Сделаешь — звони, получишь остальное. Только быстрее.
— Я позвоню через час, — он поднялся и шагнул в сторону выхода. Но Лиза остановила его. Будучи хорошей физиогномисткой, она успела в момент передачи денег разглядеть алчный блеск в его глазах.
Он остановился:
— Ну, что еще?
— Получишь столько же, если найдешь человека, который девчонку УБЕРЕТ.
Он замешкался, потом сел обратно в кресло, и они обменялись долгими испытывающими взглядами.
— Ладно, — сказал он. — Сколько ты платишь? Если подойдет, я и сам возьмусь.
Лиза не склонна была торговаться и решила бить наверняка.
— Сто тысяч зеленых.
— Мы будем работать вдвоем. Выходит — двести.
«Двести тысяч долларов за сопливую девчонку!» — возмутилась Лиза в душе, но ковать железо следовало, пока горячо.
— Интересная у тебя арифметика, — покачала она головой, — а если вчетвером, то четыресто? Но я согласна.
— Жди звонка до утра.
— Но учти, делать все нужно неожиданно. Никакой борьбы, никаких похищений. Девчонка не простая.
— Ну-ка не темни. Чего в ней такого особенного?
— Вот этого я тебе говорить не буду. — Лиза опасалась, что, узнав о способности Маши становиться невидимой, наемники могут понять выгоду такого союзника и вступить с ней в сговор. — За двести тысяч я могу позволить себе такой каприз? А предупреждаю — для вашей же безопасности: делать все надо быстро и неожиданно, иначе ничего не выйдет и бабок тебе не видать. Если сделаете все так, как я сказала, получите их практически задаром. Если же замешкаетесь, нехорошей смертью можете умереть… И еще. — Страх притупился и окончательно уступил место холодному расчету. — Я должна иметь возможность сразу после этого осмотреть место, где она остановилась.
— Деньги?
— Какие у девчонки могут быть деньги?! — испугалась Лиза. — Сам посуди. Кое-какие бумаги. Нашей семьи касаются. Мы сестры.
— А я вот у мамочки один…
— Нечего зубы скалить. Поспеши-ка лучше.
— А зачем торопиться? Червонец ходит строго от кабака, маршрут у него такой. Так что мне нужно просто сидеть тут и ждать. С ним, кстати, и работать будем.
— Может, мне сразу с вами поехать? Хотя нет, кто знает, сколько вы ее искать будете, сколько дело делать… Ладно, сиди тут, жди своего Червонца. А я пошла спать. Найдете, позвонишь, скажешь куда, я сразу подъеду (в первый же день в Ялте они с Кисой купили для прогулок потрепанный «BMW»). Ясно?
— Жди звонка.
— У тебя паспорт с собой?
— Да. А это еще зачем?
— Дай-ка его мне — на всякий случай. Он поколебался, но, решив, что ничего рискованного в этом нет, достал паспорт из внутреннего кармана кожаного пиджака и подал его Лизе.
— Ну, все. — Она заглянула в паспорт. — Успехов тебе, Станислав Константинович Белый.
— Можно просто — Стас.
— Очень мило. Спокойной ночи, Стасик, — Лиза поднялась и, покачивая уникальными бедрами, двинулась к выходу.