Неведомые дороги (сборник) Кунц Дин
– Мелкий ремонт, – и выстрелил в замок.
От грохота едва не рухнула крыша подвала.
– Для таких дел у меня есть более удобные инструменты, – заметил Бруно.
– Обойдемся без них, – ответил я.
Я открыл дверь и обнаружил за ней другую. Из стали. Относительно новую. Без ручки или замка с нашей стороны. Две двери предназначались для того, чтобы перекрыть проход из этого здания в соседнее. Особенно во время концерта.
Бруно протиснулся вперед.
– Позволь мне.
Из кармана пальто он выудил четырехдюймовый стержень из зеленого кристалла, потряс, как термометр.
Я услышал, как инструмент начал звенеть, поднимаясь все выше по регистру, пока не вышел за пределы слышимости, в ультразвуковой диапазон, доступный только собакам. Но у меня почему-то завибрировал язык. О чем я сказал Бруно.
– Естественно, – отозвался он и прикоснулся кристаллом к двери. Замки, не один – несколько, разом отщелкнулись.
Мой язык перестал вибрировать. Бруно сунул "термометр" в карман, а я открыл дверь.
Мы попали в туалет, который в этот момент пустовал. Две кабинки с приоткрытыми дверьми, два писсуара, в которые, возможно, кто-то из обкуренных зрителей иной раз и попадал, грязь, жуткая вонь и заляпанное не пойми чем зеркало, где отражались наши перекошенные гримасами отвращения физиономии.
– Что это за музыка? – прокричал Бруно. Кричать приходилось, потому что мы заметно приблизились к выступающей рок-группе.
– "Металлика".
– Под нее особо не потанцуешь.
– Все зависит от того, сколько тебе лет.
– Я не такой старый.
– Да, но ты – медведь.
Мне нравится "металл". От него у меня прочищается нос, и я чувствую себя бессмертным. Если бы я часто слушал такую музыку, то начал бы есть живых кошек и отстреливать людей, имена которых мне не нравились. Поэтому предпочтение я отдавал джазу и блюзам. Но толика "металл" действовала на меня благотворно, а группа, что играла в этом клубе, была одной из лучших.
– Что теперь? – прокричал Бруно.
– Похоже, это бар или клуб, – ответил я. – Выйдем из сортира и поищем Стоуна.
– Я не могу. Улицы, особенно ночью, где люди находятся на расстоянии и не видят меня, если я сам этого не захочу, это одно. Здесь они меня увидят. Стоун тоже не будет тереться среди них. Он, конечно, больше похож на человека, но все равно у кого-то могут возникнуть подозрения. Он бы никогда не решился удрать в неисследованную реальность. Им двигало отчаяние, потому что я почти настиг его.
– Так что ты предлагаешь?
– Я останусь здесь, в одной из кабинок. Ты проверишь клуб. Если Стоуна здесь нет, мы вернемся на склад, выйдем на улицу тем же путем и попытаемся взять новый след.
– Заставляешь меня отрабатывать деньги, да? – спросил я.
Пока я поправлял галстук перед зеркалом, Бруно ретировался в кабинку и закрыл за собой дверь.
– Святой Боже, – донеслось оттуда.
– Что не так?
– Есть у людей этого мира элементарные понятия о чистоте?
– У некоторых определенно.
– Это отвратительно.
– Попробуй другую кабинку, – посоветовал я.
– Чем они тут занимались? – пробурчал он.
– Я быстро, – пообещал я и покинул вонючий туалет, отправившись на поиски Грэхема Стоуна.
Глава 3
Мне пришлось проталкиваться сквозь толпу, потому что люди стояли плечом к плечу, от стены к стене. Я видел фотографию Грехэма Стоуна на волшебном диске Бруно, поэтому знал, кого искать: рост шесть футов, бледное лицо, черные волосы, кристально-синие глаза, пустые, как у налогового инспектора, тонкие губы – признак жестокости. Я оглядел стоящих поблизости, не нашел подходящего кандидата, двинулся дальше, пробираясь среди пьющих пиво, курящих травку, лапающих своих девушек, лапающих своих юношей, подпрыгивающих под музыку, смотрящих на меня так, словно я собираюсь раздавать им экземпляры журнала "Уочтауэр"[32] и убеждать, что Христос – наш спаситель.
Не так-то легко найти нужное лицо в такой толпе.
Слишком многое отвлекало. Каждые несколько минут огни начинали мерцать, и когда такое происходило, мне приходилось останавливаться и ждать, пока мерцание прекратится. Когда отключались стробоскопы, на стенах и потолке высвечивались отрывки из фильмов ужасов. Однако уже через десять минут, лавируя между танцорами, я заметил Стоуна, пробирающегося к освещенному прямоугольнику двери в дальнем правом углу.
Над дверью горела табличка с надписью "Администрация". Вторая, на двери, предупреждала: "Вход только для персонала". Я переступил порог, словно имел на это полное право, держа руку в кармане куртки, в котором лежал револьвер.
Попал в короткий коридор, увидел несколько закрытых дверей. Постучал в первую, услышал женский голос: "Да?" – открыл, оглядел комнату.
Рыжеволосая балерина в трико занималась перед зеркалом во всю стену. У противоположной стены на стульях сидели с десяток манекенов. Некоторые держали в пластмассовых руках бананы.
Я решил, что делать мне в этой комнате нечего.
– Извините. Ошибся дверью.
Закрыл ее и двинулся к двери напротив.
За ней и обнаружил Грэхема Стоуна. Он стоял у стола, сверлил меня холодным взглядом. Я вошел, прикрыл за собой дверь, вытащил из кармана "смит-и-вес-сон", чтобы он в должной степени оценил ситуацию.
– Не шевелись, – предупредил я его.
Шевелиться-то он не стал, но и мне не ответил. А вот когда я шагнул к нему, сделал шаг в сторону. Я взвел курок, но на Стоуна мои телодвижения впечатления не произвели. Он наблюдал за мной безо всякого интереса.
Я приблизился еще на шаг, он на тот же шаг отступил от стола. Бруно прямым текстом сказал мне, что брать его живым не обязательно. Более того, медведь предупредил, что проявление мной милосердия будет расценено как приглашение к насилию. Он, конечно, выразился несколько иначе, но смысл от этого не изменился. Вот я и выстрелил Грэхему Стоуну в грудь, потому что не знал, чего мне от него ожидать.
Пуля прошла насквозь, он согнулся пополам, рухнул на пол и сдулся. Не прошло и шести секунд, как Стоун превратился в кучку пепла, формой напоминающую человеческое тело. Я коснулся останков. Ни крови, ни костей. Только пепел.
Посмотрел на "смит-и-вессон". Вроде бы мой револьвер. Не "дисней дет хоуз" калибра 780. Отсюда следовал логичный вывод: я стрелял не в настоящего Грэхема Грина, а во что-то еще, в дубля, полностью имитирующего его внешность да еще движущегося. Не тратя время на раздумья, я вернулся в коридор. Выстрела никто не слышал – музыканты об этом позаботились.
И что теперь?
Я заглянул в две другие комнаты, и в обеих нашел Грэхема Стоуна. В первой комнате он лопнул под моими пальцами, как надувной шарик, как имидж политика, в грязном белье которого покопались репортеры. Со вторым я разделался ударом в пах.
На танцплощадку вернулся в ярости. Как-то привык к тому, что человек, получив пулю в грудь, валится на землю и остается лежать, как мешок с картошкой. Таковы правила игры. Очень мне не понравился трюк, показанный Грэхемом Стоуном.
В туалете я постучал в кабинку Бруно. Он вышел, надвинув шляпу на глаза, подняв воротник. Лицо его по-прежнему кривила гримаса отвращения.
– Если ваши люди не спускают за собой воду, зачем вообще снабжать бачок рычагом для ее спуска?
– Есть проблемы, – и я рассказал ему о трех лишних Грэхемах Стоунах и потребовал объяснений.
– Я не хотел тебе об этом говорить, – он определенно смутился. – Боялся, что этим напугаю тебя.
– Что? Что ты не хотел мне говорить?
Он пожал широченными плечами.
– Видишь ли, Грэхем Стоун – не человек.
Я чуть не рассмеялся.
– Ты тоже.
На его лице отразилась обида, а я почувствовал себя говнюком.
– Во мне есть хоть что-то человеческое. Генетический материал... Но речь сейчас не об этом. Видишь ли, Грэхем Стоун прибыл не из другой реальности. Он – инопланетянин. Из другой звездной системы.
Я отошел к раковине, плеснул в лицо холодной водой. Не помогло.
– Рассказывай.
– Все не могу. Займет слишком много времени. Стоун – инопланетянин. Гуманоид, правда, но если приглядеться, увидишь, что пор на его коже нет. А если внимательно посмотришь на руки, заметишь, что шестой палец он ампутировал, чтобы быть больше похожим на человека.
– Шрам от шестого ампутированного пальца – верный признак инопланетного происхождения, – мой голос сочился сарказмом.
– Да, именно так. Примерно семь месяцев назад целый корабль этих существ залетел в одну из реальностей. Все они были крайне враждебны и вели себя очень странно. Такое ощущение, что мы столкнулись с представителями цивилизации мегаломаньяков. Естественно, всех пришельцев уничтожили, за исключением Грэхема Стоуна. До сих пор ему удавалось от нас уходить.
– Если он инопланетянин, почему у него английские имя и фамилия?
– Он ими воспользовался, когда впервые попытался сойти за землянина. Потом не раз менял. Вероятно, даже инопланетянам хочется, чтобы в них видели британцев, это показатель класса. Так считают в восьмидесяти процентах реальностей. Хотя есть две или три, где высший класс – принадлежность к племенам с островов Тонга.
– И за что инопланетянина приговорили к смерти? – спросил я. – Может, следовало попытаться понять его?
– Такая попытка предпринималась. Однажды утром, когда врачи прибыли в лабораторию для продолжения исследований, они нашли ночную смену мертвой. Паутиноподобные грибы росли из ртов, ноздрей, глаз людей... Идею ты уловил? С тех пор Стоун такого себе не позволял. Но мы не думаем, что он утерял эту способность.
Я вернулся к раковине, взглянул на свое отражение в зеркале. Кто-то вошел, чтобы воспользоваться писсуаром, и Бруно тут же скрылся в кабинке и захлопнул дверь.
– О черт! – простонал он, но незнакомец, похоже, не заметил ничего необычного в медвежьем голосе.
Я три минуты изучал свою физиономию, пока мы вновь не остались одни. Бруно вышел из кабинки. Похоже, на этот раз она произвела на него даже более сильное впечатление.
– Послушай, – я повернулся к нему, – допустим, Стоун находился менее чем в двадцати ярдах от меня, когда я развлекался с его дублями или как там они называются. Он мог перебраться в другую реальность?
– Нет, – мотнул головой Бруно. – Ты – приемник, не трансмиттер. Чтобы соскочить с этой временной линии, ему надо найти человека с талантом, обратным твоему.
– А они есть?
– Я обнаружил в этом городе двоих.
– Мы могли бы следить за ними и ждать его появления.
– Смысла нет, – возразил Бруно. – Стоун с тем же успехом может осесть в этой реальности и подчинить ее себе. Сделать базой для вылазок в другие.
– В чем его сила?
– Я же сказал, он опасен.
– Тогда пошли, – и я повернулся к стальной двери, ведущей в подвал соседнего склада.
– Ты прелесть.
Я посмотрел на него, стараясь уловить издевку на его медвежьем лице, но оно ничего мне не сказало.
– Прелесть? Я – прелесть? Послушай, если один парень говорит другому, что он – прелесть, особенно, если они в сортире...
– То что?
– Неважно, – я начал краснеть.
– И потом, я не парень. Медведь.
– Ты парень-медведь, не так ли?
– Да.
– Вот и заканчивай с "прелестью".
– Я лишь хотел сказать, что за несколько часов ты узнал о существовании параллельных миров, разумного медведя и инопланетянина, и тебя это совершенно не потрясло.
Я разъяснил ему, что к чему.
– Вчера я был в отличном настроении и крепком подпитии. Провел шесть часов в постели с роскошной блондинкой по имени Сильвия. Съел два стейка, полдюжины яиц и гору жареной картошки. Выдавил из себя последнюю каплю стресса, вызванного последним расследованием. Начал жизнь с чистого листа. В таком состоянии я могу воспринять что угодно. И вообще удивить меня трудно, вот и не изумляйся, что тебе это не удалось. Кроме того, на кону стоят три тысячи баксов, не говоря уже о таком пустячке, как профессиональная гордость. Так что пошли отсюда.
Мы миновали стальную дверь, деревянную и вновь очутились в подвале заброшенного склада.
Глава 4
Вернувшись на улицу, обнаружили, что за время нашего отсутствия выпал добрый дюйм снега и буран набрал силу. Снег лип к одежде, хлестал лица. Я ругался, но Бруно молчал, стоически воспринимая превратности погоды.
Миллион лет спустя, в двух миллионах миль от клуба металлистов, ориентируясь по меняющему цвет диску, мы вновь вышли на след инопланетянина. Пятеро подростков лежали в темном проулке, из их ртов, ноздрей, глаз торчали паутинообразные грибы. Полагаю, из задниц тоже.
– Этого я и боялся, – в голосе Бруно слышалось искреннее горе.
– Не переживай, – я наклонился в покойникам. – Это грабители. Уличная банда. Им без разницы, пристрелить твою сестру или съесть пончик. Об этой банде я слышал. Видишь, у каждого на левой руке вытатуирована кобра. Должно быть, они пытались ограбить Стоуна и, как говорится, угодили в яму, которую рыли другому. Так что на этот раз Стоун только сослужил нашему миру добрую службу. Эти подонки больше не будут отнимать деньги у старушек и бить стариков, чтобы завладеть их карманными часами.
– В любом случае мы должны избавиться от тел, – заметил Бруно. – Нельзя допустить, чтобы их нашли. Возникнет много вопросов о причине гибели, а эта реальность еще не готова к восприятию идеи параллельности миров.
Бруно достал свое странное оружие. Передвинул рычажок регулятора на рукоятке и за секунду превратил в пепел пятерых бандитов. Насчет "дисней дет хоуз" он сказал правду: оружие, что надо.
Пока мы поддавали ногами серый порошок, помогая ветру разнести его и смешать со снегом, настроение у меня заметно упало. Я напоминал себе, что цена вопроса – три тысячи баксов. И Сильвия. И хороший виски. И что я потеряю все это, если струшу. Потому что, если частный детектив дает задний ход, его карьера закончена. Или карьера, или жизнь.
После проезда снегоочистительных машин мы могли идти по улице, не борясь с толстым слоем снега под ногами. Диск поначалу чуть светился янтарным цветом, но постепенно приобрел оранжевый оттенок. Увеличилась и яркость. А уж когда на периферии появился красный ободок, мы воспряли духом.
Улицу нам пришлось покинуть, потому что диск повел нас в прибрежный парк, где снег быстро вымочил мне и носки, и низ брючин.
На набережной диск в руке Бруно стал ярко-красным, впервые за вечер, а вскоре мы увидели Грэхема Стоуна. В дальнем конце пирса яхт-клуба. Он как раз перебирался на палубу моторной яхты. Потом бросился к рубке, скрылся внутри. Вспыхнули фонари вдоль бортов яхты, кашлянул и взревел двигатель.
Я помчался к пирсу с револьвером в одной руке, выставив перед собой другую на случай падения: ботинки скользили по снегу.
Позади что-то прокричал Бруно. Я его не расслышал. Крик повторился, потом коп-медведь бросился следом. Чтобы это понять, мне даже не пришлось оглядываться: от его тяжелых шагов тряслась земля.
Когда я добрался до конца пирса, Стоун уже отводил от него яхту. На бегу я прикинул расстояние между пирсом и палубой: примерно двенадцать футов. Прыгнул, приземлился, в кувырке ударился плечом о палубу. На несколько мгновений от боли перед глазами засверкали звезды.
За спиной послышался разъяренный рев, потом что-то тяжелое плюхнулось в воду.
Бруно повторить мой маневр не сумел.
Лежа на палубе, я видел иллюминаторы рубки. Грэхем Стоун с ехидной улыбкой смотрел на меня. Может, он сам, может, один из его надувных дублей. Я поднялся, мотнул головой, отгоняя звезды, посмотрел на правую руку.
Револьвера не было.
Оглянулся на пирс. Бруно не было.
Должно быть, револьвер лежал сейчас на речном дне, зарывшись в ил, и ничем не мог мне помочь.
Стало как-то не по себе. Я пожалел о том, что утром ушел из "Классного места" и встретил Бруно. Вновь покачал головой, отгоняя неприятные мысли, и огляделся в поисках оружия.
Если появляются мысли о том, что хорошо бы вернуть все назад, следующим шагом становится депрессия, потом апатия и, наконец, переход в растительное состояние. Каким бы ужасным ни казался мир, надо двигаться. Не сидеть на месте, не замирать, двигаться.
Я нашел обрезок трубы в ящике для инструментов, привинченном к палубе. При хорошем замахе раскроить им череп не составляло труда. Обрезок трубы придал мне уверенности, и я направился к рубке. Ворвался в нее, низко пригнувшись, выставив перед собой обрезок, но Стоун даже не оглянулся.
Я начал осторожно сближаться с ним, ожидая подвоха. Напоминал себе о пяти юных бандитах, которые не знали, на кого нарвались, а потому дело кончилось тем, что в их ртах, ноздрях и ушах выросли грибы.
Когда расстояние сократилось до пары футов, я взмахнул трубой и резко опустил ее Стоуну на затылок. Труба раскроила голову, шею, грудь, живот и бедра.
Еще один надувной двойник. Дубль сложился, упал, превратился в горсть праха. Черт бы его подрал!
Повернувшись к лобовому стеклу, я увидел, что мы уже наполовину пересекли реку и держим путь к району Уэстшор. Вел яхту автопилот. Мне не удалось перевести управление в ручной режим, хотя я и попытался что-то сделать. Без особой надежды на успех я отправился на поиски Стоуна.
Обнаружил его рядом с ящиком для инструментов, из которого я достал обрезок трубы. Обеими руками Стоун держался за поручень и с вожделением смотрел на приближающийся берег, в который мы не могли не врезаться.
Я подкрался сзади и врезал от души.
По еще одному надувному дублю.
Хотелось бы мне знать, как этому мерзавцу такое удается. Удобно, знаете ли, подставлять под удар двойника, самому оставаясь целым и невредимым.
Две трети пути остались позади, берег приближался. Я знал, что должен найти Стоуна до того, как мы преодолеем последнюю треть. В противном случае он снова сбежит. Да и к тому же, как объяснил мне Бруно, несколько дней пребывания в любой реальности приводили к рассеиванию особого биологического сигнала, свидетельствующего о том, что его обладатель прибыл с другой временной линии, а значит, волшебный диск из арсенала интерреальностного копа скоро должен будет превратиться в бесполезный кругляш.
Я решил, что Стоун прячется под палубой. Потому что и сама палуба, и рубка пустовали. Я нашел люк и лестницу, которые вели к каютам. Двинулся вниз, как и положено хорошему частному детективу: осторожно.
На камбузе нашел еще одного дубля, которого изничтожил молодецким ударом обрезка трубы. Чувствовал себя круглым идиотом, но не собирался пропускать хоть одного... чтобы потом обнаружить, что он и был настоящим и смертельно опасным.
Очередной дубль лежал на нижней койке первой каюты, и я быстренько с ним разделался. Вторая каюта пустовала, не было в ней ни дубля, ни настоящего Грэхема Стоуна.
Оставалась ванная. Дверь в нее закрыли, но не заперли. Я повернул рукоятку, распахнул дверь и нашел-таки его.
Поначалу растерялся. Передо мной стояли настоящий Грэхем Стоун и его дубль, который как раз отделялся от него. Казалось, у меня двоится в глазах, поскольку оба Стоуна частично накладывались друг на друга. Потом настоящий рявкнул и оттолкнул от себя дубля. На его руках выросли коричневые пузыри, оторвались и понеслись на меня – биологические снаряды.
Я отступил назад, взмахнул обрезком трубы, попал по одному. Он лопнул, выплюнув... семена, споры, бог знает что. Мгновенно конец трубы облепили белые нити. И начали распространяться по ней в направлении моих пальцев, так что трубу пришлось бросить. Второй пузырь угодил в дверной косяк. Я увидел, как белые нити укоренялись в дереве и алюминии, чтобы тут же начать распространяться во все стороны, завоевывая все новые и новые территории.
– Стой, где стоишь! – грозно приказал я.
Руки Стоуна вновь поднялись. Я увидел, как формируются пузыри. Кожа словно сползала с его пальцев, коричневела.
Следующий пузырь ударился в стену, и нити потянулись и к потолку, и к полу. В фиберглассовых панелях появились трещины: это дерьмо проедало их, забираясь под обшивку.
Последний пузырь задел рукав моей куртки, выбросив те же самые нити. Никогда раньше, да и после тоже, мне не удавалось так быстро снимать куртку или пиджак, даже если меня ждала сладострастная блондинка. Я едва не выпрыгнул из одежды, но успел до того, как нити добрались до меня. Если и опередил их, то на доли секунды.
Стоун вышел из ванной в коридор, вновь нацелил на меня поднятые руки. Я повернулся и бросился бежать, словно за мной гнался дьявол.
Чуть раньше я говорил, что частному детективу надо менять профессию, если он проявляет трусость. Если он дает задний ход, значит, в этом бизнесе делать ему нечего. Что ж, я по-прежнему готов подписаться под этими словами. И я не струсил. Просто пораскинул мозгами. Те, кто борется и убегает, получает шанс побороться на следующий день. Вот я и убежал. Не след переть на танк со стартовым пистолетом, поскольку ты так и будешь стоять с этим самым пистолетом и смотреть на двенадцатидюймовую дыру, которую проделали в твоем животе.
А кроме того, этот мерзопакостный Стоун играл совсем в другую игру. Он не знал правил. Потому что любой панк дал бы тебе минимальный шанс. Попытался бы добраться до тебя с помощью дубинки, ножа, даже банки с серной кислотой. Но не полез бы с такой дрянью. Стоун не уважал традиций.
Выскочив на палубу, я бросился на нос яхты взглянуть на приближающийся берег. До него оставалось не больше двухсот ярдов. Никогда раньше я так не радовался земле. Рядом со мной очередной пузырь ударился о поручень, белесые нити охватили металл, впились в него, начали с жадностью пожирать. Почему-то мне подумалось, что эти нити более смертоносны, чем те, которые убили малолетних бандитов в темном проулке.
Я кинулся направо, за рубку. А когда выглянул из-за нее, увидел перед собой Стоуна. Глаза его нехорошо светились, руки тянулись ко мне.
Яхта летела к берегу.
Но недостаточно быстро.
Два пузыря пролетели над моей головой, шлепнулись на палубу, белые нити впились в доски. Я чувствовал: еще немного, и эта паутина, тонкая, но крепкая, оплетет всю яхту.
Снизу послышался скрежет рвущегося металла. Яхту дернуло, потом она двинулась дальше. Я понял, что днищем нас протащило по отмели. Но двигатели все-таки сняли яхту с нее.
За первой отмелью оказалась другая, которая окончательно сорвала у яхты дно, и корабль медленно погрузился в воду. Глубина реки в этом месте не превышала четырех футов. Так что палуба осталась выше поверхности.
Я бросился на палубу, перекатился к ограждению, ухватился за поручень, выпрыгнул за борт, ударился челюстью о какое-то затопленное бревно. Рот у меня открылся, я наглотался воды. "Вот, значит, каково тонуть", – подумал я. Закрыл рот, вскочил, зашлепал к берегу, отплевываясь, кашляя, пытаясь не потерять сознание.
Возможно, я не обладаю многими достоинствами, которые ценятся в современном обществе. Скажем, утонченным вкусом и хорошими манерами. Но кое-что за душой у меня есть. К примеру, мужество.
От суши меня отделяли пять шагов, когда пузырь с белыми нитями взорвался передо мной. Два. Потом еще два. Паутина белых змей поднялась, отрезая мне путь к спасению. Я остановился, оглянулся. Грэхем Стоун, инопланетный англофил, тоже покинул полузатопленную яхту. И приближался ко мне.
Я повернулся направо. Два пузыря плюхнулись передо мной.
Налево – еще два.
Никакого уважения к традициям.
Вода доходила мне только до колен, так что я не мог нырнуть и уплыть от этих мерзких нитевидных тварей. И потом, если уж наша встреча не могла не произойти, мне бы хотелось видеть, что они будут со мной вытворять.
Грэхем Стоун приближался. Он больше не стрелял, зная, что я и так в его власти.
Мы были вдвоем на темном берегу. Я мог позвать на помощь, но никто бы не откликнулся.
И вдруг слева послышался яростный рев мотора. Маленький катер мчался к нам, перекрывая все рекорды скорости для суденышек этого класса. Тут же ожила сирена, и из снежной мглы появился Бруно. Он стоял за рулем, а двухместный двенадцатифутовый катер несся быстрее пятидесяти миль в час. Просто летел над водой, оставляя за собой белый бурун. Из-за малой осадки катер без помех миновал обе мели и приближался с каждой секундой.
– Бруно! – закричал я.
Он являл собой классический пример человека, или медведя, идущего в последний бой. Глаза дико вращались, он готовился к самому худшему.
Маленький катер вынесло на берег, днище заскрежетало по песку. Катер протащило футов десять, потом он наткнулся на валун, остановился, а медведя инерцией швырнуло сквозь лобовое стекло, пронесло над носовой частью. Он приземлился на широченную спину.
И вскочил. Его шатало, всего засыпало песком, но он выжил.
Я выпрыгивал из воды и орал:
– Прикончи его, Бруно! Прикончи немедленно!
Белые нити все ближе подбирались ко мне, хотя Грэхем Стоун оставался на месте.
Медведь поднял голову, посмотрел на меня, хотел поправить широкополую шляпу, не нашел, пожал плечами.
– Прикончи его! Прикончи! – вопил я.
Он вытащил свое странное оружие и, пока Стоун пытался разделаться с ним с помощью коричневого пузыря, сжег инопланетянина одним-единственным выстрелом из "дисней дет хоуз" калибра 780. От него осталось несколько частичек золы, которые тут же унес ветер.
– Ты его убил! – радостно орал я, пока Бруно сжигал паутину вокруг меня.
А потом, должно быть, у меня в крови резко снизился уровень сахара, потому что я отключился. В том, что не упал в обморок, я уверен.
Глава 5
Нам пришлось избавиться от яхты. За пятнадцать секунд Бруно обратил ее в пыль, которая осела на дно. Без единого языка пламени. «Пух» – и кормы как не бывало. Та же участь ждала и рубку, и носовую часть. Катер он тоже уничтожил, чтобы не оставлять следов случившегося.
По темному берегу мы прошли с милю, пока не наткнулись на клуб, откуда смогли вызвать такси, и поехали ко мне. Водитель полюбопытствовал, получил ли Бруно первый приз на костюмированном балу за свою маску, но мы ему не ответили.
Дома помылись, съели все стейки из морозилки, все яйца, сыр, в общем, все. Параллельно выпили три бутылки виски, правда, должен признать, львиную долю выпил медведь.
Говорили мы главном образом не о Грэхеме Стоуне. О том, каково быть копом что на службе, что в частном сыске. Говорили о преступниках, с которыми ему приходилось сталкиваться, и выяснилось, что от реальности к реальности они не очень-то и отличаются. Бруно прямо сказал мне, что моя Земля еще недостаточно цивилизованная для приглашения в сообщество реальностей. И почему-то намекнул, что такое, скорее всего, произойдет лишь после того, как мой вид исчезнет с лица земли. Однако я ему понравился. В этом у меня сомнений нет. Странно.
Перед рассветом он сделал себе какой-то укол и мгновенно протрезвел. Мы пожали друг другу руки (во всяком случае, он наклонился и пожал мою) и расстались. Он отправился на поиски трансмиттера, чтобы вернуться в свою реальность. Я заснул.
Больше я Бруно не видел.
Зато появлялись другие странные личности. Более странные, чем преступники этого города. Скажем, Бенни "Страус" Дикелбейкер, Сэм "Плунжер" Салливан или Горбун Хагерти, наемный убийца-калека. Куда более странные, чем Грэхем Стоун или Бруно. Когда-нибудь я вам о них расскажу. А сейчас у меня свидание с рыжеволосой балериной, фигурка у которой – пальчики оближешь. Ее зовут Лоретта, она сказочно танцует. И не только перед пластмассовыми манекенами.
Мы трое
Глава 1
Джонатан, Джессика и я проволокли тело нашего отца сначала через столовую, потом через обставленную по последней моде, в духе Старой Англии, кухню. С трудом протащили через дверь черного хода, потому что папаша не желал гнуться. И дело не в характере или темпераменте, хотя старый пердун, когда хотел, становился очень жестким. Не гнулся он из-за трупного окоченения. Мышцы напряглись, плоть затвердела. Мы пинали его, пока он не продавился посередине и не вывалился в дверной проем. Потом стащили с крыльца и шести ступенек на лужайку.
– Он весит тонну! – пожаловался Джонатан, тяжело дыша и вытирая со лба пот.
– Не тонну, – возразила Джессика. – Меньше двухсот фунтов.
Хотя мы – тройняшки и во многом удивительно похожи, в мелочах мы отличаемся друг от друга. Например, Джессика самая прагматичная, тогда как Джонатан любит преувеличивать, фантазировать, мечтать. Я – где-то посередине между этими крайностями. Прагматичный мечтатель?
– Что теперь? – спросил Джонатан, поморщившись от отвращения и кивнув на лежащий на траве труп.
– Сожжем его, – ответила Джессика, и ее милые губки превратились в узкую карандашную черту. Утренний ветерок подхватил золотистые волосы Джессики, и они заблестели на солнце. День выдался превосходным, а она была самой прекрасной его частью. – Сожжем их всех.
– Не следует ли нам притащить мать и сжечь их вместе? – спросил Джонатан. – Сэкономим силы.
– Если сделать большой погребальный костер, языки пламени могут подняться слишком высоко, – ответила Джессика. – А мы же не хотим, чтобы случайная искра подожгла дом.
– Мы можем выбрать любой дом в этом мире, – Джонатан широко раскинул руки, охватывая курортный городок, штат Массачусетс, Северо-Американский континент, всю планету.
Джессика молча смотрела на него.
– Разве я не прав, Джерри? – обратился Джонатан ко мне. – Разве мы не можем жить, где захотим? Разве не глупо волноваться из-за одного-единственного дома?
– Ты прав, – кивнул я.
– Мне нравится этот дом, – отчеканила Джессика.
Поскольку Джессике нравился этот дом, мы встали в пятнадцати футах от трупа, посмотрели на него, подумали о языках пламени и мгновенно подожгли его. Яркий огонь укутал отца оранжево-красным одеялом. Горел труп хорошо, быстро почернел, раздуваясь, шипя, и, наконец, превратился в пепел.
– Мне кажется, я должен грустить, – вздохнул Джонатан.
Джессика скорчила гримаску.
– Все-таки он был нашим отцом, – не унимался Джонатан.
– Мы – выше дешевой сентиментальности, – Джессика сурово посмотрела на каждого из нас, чтобы убедиться, что мы это понимаем. – Мы – новая раса с новыми эмоциями, новыми подходами.