Неведомые дороги (сборник) Кунц Дин
"Ремингтон".
Так близко. Так искушающе близко.
Джой сосредоточил все внимание на ружье, вложил все оставшиеся силы в попытку дотянуться до него, истово веря в мощь оружия, заставляя себя игнорировать боль, превратившую его в калеку, преодолеть шок, вызванный жестокими побоями. «Давай, давай, давай, гребаный алтарный служка, давай, сделай это, сделай, сделай хоть что-то в своей никчемной проклятой жизни».
Рука дала ответную реакцию. Пальцы сжались в кулак, разжались, потянулись вперед. Коснулись приклада "ремингтона".
Склонившись над Селестой, Пи-Джи сунул руку в карман куртки, достал нож. Нажал на кнопку, из рукоятки выскочило острое как бритва шестидюймовое лезвие, желтый свет любовно погладил его.
Гладкое дерево приклада. Горячая, гладкая сталь. Джой скрючил пальцы. Какие же они податливые, слабые. Так не годится. Он должен схватить ружье. Крепко. Еще крепче. Попытаться поднять. Осторожно, осторожно.
Пи-Джи говорил, не с ним, не с Селестой – с собой или с кем-то, кто, по его представлению, находился рядом. Голос стал низким, гнусавым, совершенно не похожим на голос Пи-Джи, и говорил он на незнакомом языке. Или просто что-то бормотал. В голосе то и дело проскакивало рычание зверя.
Подземный гул усиливался.
Хорошо. Гул – это счастье... он, конечно, пугает, но сейчас он так нужен. На пару подземный гул и бормотание Пи-Джи скрывали звуки, идущие от стены, где лежал Джой.
у него был один шанс, один-единственный шанс, чтобы реализовать свой план, нереальный, жалкий план, до того как Пи-Джи сообразит что к чему.
Джой колебался. Не хотел действовать поспешно, до того, как почувствует, что сил ему хватит. Жди. Жди. До полной уверенности. Ждать вечно? Последствия бездействия могут оказаться страшнее, чем последствия поступка. Теперь или никогда. Сделай или умри. Сделай или умри, но, по крайней мере, ради бога, сделай хоть что-нибудь!
Одним плавным движением, сжимая сломанные зубы, чтобы сдержать взрыв боли, без которого, он знал, не обойтись, Джой перекатился с бока в сидячее положение, подтянул к себе ружье, привалился спиной к стене.
Несмотря на бормотание и нарастающий гул, идущий из земли, Пи-Джи услышал его, вскочил, повернулся к нему лицом.
Джой обеими руками держал "ремингтон". Приклад упирался в плечо.
Злобно блестело не только лезвие ножа, но и глаза Пи-Джи.
Джой нажал на спусковой крючок. Стрелял в упор.
От грохота задрожали каменные стены, эхо заметалось от одного конца комнаты к другому, от пола к потолку, и грохот этот, казалось, нарастал, а не затихал.
Отдача "ремингтона" молниями боли пронзила тело Джоя, ружье вывалилось из рук, запрыгало по полу.
Мощный заряд дроби угодил Пи-Джи в живот и грудь, оторвал от пола, отбросил назад. Он упал на колени, лицом к Джою, обхватил руками живот, наклонился, словно пытался удержать вываливающиеся внутренности.
Гул под церковью все нарастал.
Струйки желтоватого пара уже вырывались сквозь залитые цементом щели между камнями.
Пи-Джи медленно поднял голову, открыв отвратительно перекошенное агонией лицо, глаза его широко раскрылись от изумления, рот раззявился в молчаливом крике, в горле захрипело. Хрипы повторялись один за другим, на губах появилась не алая кровь, а серебристая блевотина, которая побежала на пол потоком маленьких блестящих монеток, будто Пи-Джи превратился в живой игральный автомат.
В отвращении, изумлении, ужасе Джой смотрел на серебряный поток, пока Пи-Джи не выплюнул последнюю монетку, и его губы растянулись в злобной улыбке, которая пошла бы к лицу костлявой смерти. Он вскинул руки, совсем как фокусник, собравшийся воскликнуть: "Гопля!" Хотя дробь превратила его одежду на животе и груди в лохмотья, на теле ран не было.
Джой понимал, что сходит с ума от боли. Он попытался докричаться до Селесты в надежде, что его крики приведут девушку в чувство, но с губ сорвался шепот, который он сам не расслышал.
Трясущийся, дымящийся пол треснул во всю ширину подвальной секции. Вдоль зигзагообразной трещины из глубин вырвались пики оранжевого огня. Цемент крошился, падая вниз, увлекая за собой камни. Потолочные балки затрещали, задрожали стены. Щель в полу быстро расширялась. Дюйм превращался в два, шесть, в фут, в два фута, заполняя подвал ослепляющим отсветом бушующего внизу огня, отделяя Джоя от Пи-Джи и Селесты.
Перекрывая скрип и стоны деревянной церкви, сооруженной над подвалом, перекрывая рев подземного пожара и грохот проседания земли, раздался голос Пи-Джи: "Лучше попрощайся со своей сучкой, алтарный служка".
И он столкнул Селесту в огонь, пылающий под Коул-Вэлью, навстречу вулканической жаре, расплавленному антрациту, мгновенной смерти.
"О нет! Нет! Пожалуйста, господи, нет, нет, пожалуйста, только не ее, только не ее. Меня – не ее. Я – никчемный, ни на что не годный, слабый, не видящий истину, не способный понять, что такое второй шанс, я заслуживаю смерти, а не она, такая красивая, такая добрая, не она!"
Мельтешение. За глазами Джоя. Как тень крыльев на залитой солнцем воде. Как полет ангелов, выхваченный периферийным зрением.
Все переменилось.
Он целый и невредимый. У него ничего не болит. Он стоит на своих ногах.
Он в церкви.
Переигровка.
"Мустанг" проломил стену. Селеста у Пи-Джи.
Время провернулось назад, но на очень короткий промежуток, так что раздумывать некогда. Только пара минут осталась до того момента, как пол в подвале начнет проседать, нельзя терять ни секунды.
Джой точно знает, тут уж никаких сомнений быть не может, что это его последний шанс, что следующая спираль событий просто не успеет вернуть его назад, ошибись он в очередной раз. Если он и теперь погубит свою душу, спасения не будет. Ошибки недопустимы, его вера не должна знать колебаний.
Между двумя рядами скамей он бежит к боковому проходу вдоль восточной стены церкви.
В передней части церкви, за алтарной преградой, согнутая фигура спешит по галерее сквозь пляшущие тени, отбрасываемые языками пламени: на алтарной платформе горят простыни. Это Пи-Джи. Он несет на руках Селесту.
Джой добирается до бокового прохода и бежит вдоль уцелевшей стены. Ружье он отбросил. Ему веры больше нет.
Пи-Джи с Селестой скрылся за дверью ризницы, захлопнул ее за собой.
Джой перепрыгнул через ограждение, по галерее добрался до двери в ризницу, но не остановился, проследовал дальше, к алтарным ступеням, мимо платформы со свалившимися свечами и горящими простынями, к стене за алтарем.
Распятие слетело с гвоздя, когда "Мустанг" проломил стену церкви. Теперь оно лежало на полу.
Джой поднял бронзовую фигурку и бегом вернулся к двери ризницы. Заперта.
В прошлый раз он вышиб замок, выстрелив в него из "ремингтона". Времени возвращаться в неф за ружьем нет.
Он отступил на шаг, с разгона, изо всей силы ударил в дверь ногой. Второй, третий. Гнездо под защелку не выдержало, дверь чуть сдвинулась. Удар, еще удар – затрещало дерево. После следующего гнездо вылетело из косяка, дверь распахнулась и он вошел в ризницу.
Дверь в подвал.
Деревянные ступени.
Поскольку Джою пришлось вышибать дверь, он чуть отстал от первоначального графика. Прибыл к лестнице позже. Змееподобная тень брата уже скрылась из виду. Пи-Джи нырнул в подвал. Вместе с Селестой.
Джой бросился вниз, перескакивая через две ступеньки, потом понял, что осторожность все-таки не помешает. Отбросив ружье и взяв распятие, он изменил будущее, начавшее новый отсчет. В прошлый раз он добрался до последнего подвального каземата, прежде чем схлестнулся с Пи-Джи, но на этот раз брат мог поджидать его и в других местах. Схватившись за перила одной рукой, он продолжил спуск, но уже не столь стремительно.
Такая жара. Печь.
От цемента шел запах горячего известняка. Камни чуть ли не плавились в стенах.
В первой секции по полу бессмысленно кружила тень паука.
Продвигаясь к арке, Джой поглядывал на прячущиеся во тьме ниши между потолочными балками.
Когда он вошел во второй каземат, из-под церкви святого Фомы донесся гул.
В третий – затрясся пол. Гул усилился.
Правой рукой Джой крепко сжимал распятие, левую выставил перед собой.
Над головой тени. Только тени.
Наконец, арка в последнюю четвертушку.
Селеста лежала без сознания под единственной лампой.
Земля начала проседать, церковь тряхнуло, Джоя бросило в арку в тот самый момент, когда треснул каменный пол. Вдоль зигзагообразной трещины из глубин вырвались пики оранжевого огня. Цемент крошился, падая вниз, увлекая за собой камни. Потолочные балки затрещали, задрожали стены подвала. Щель в полу быстро расширялась, превращаясь в пропасть между ним и Селестой.
Пи-Джи исчез.
Ступив под лампу – трещина в полу проходила совсем рядом, по правую руку, – Джой поднял голову, всмотрелся в темноту между потолочными балками. Пи-Джи затаился в том же месте – огромный паук, упершийся руками и ногами в дерево, попирающий закон всемирного тяготения, еще более страшный в подземном свете. Издав дикий крик, он прыгнул на свою добычу.
Джой более не находил объяснений происходящего в сюжетах "Сумеречной зоны", в парадоксах квантовой физики, во временных ловушках и энергетических волнах "Стар трека". Понимал, что имеет дело не с монстрами из "Секретных материалов", которых можно остановить силой оружия. Знал, что не поможет ему и психоанализ Фрейда. Потому что имел дело с реальным существом, древним и страшным, чистейшим злом, величайшим страхом многих столетий, тысячелетий. Именно оно атаковало его, визжа от ярости, воняя серой, – черный похититель душ, пожиратель надежды. Джой видел чудовище, в существование которого даже при столкновении с ним верилось с трудом. Отбросив все сомнения, Джой переборол скептицизм, отмел все учения нашего просвещенного века, обеими руками поднял распятие и выставил перед собой.
Верхний торец креста, тупой, не заостренный, тем не менее пробил грудь Пи-Джи, когда тот напоролся на него. Но Пи-Джи это не остановило. Он упал на Джоя, отбросил назад. Они устояли на ногах, но на самом краю огненной пропасти.
Одной рукой Пи-Джи схватил Джоя за шею. Его пальцы были такими же крепкими, как захваты робота, сверкающими и твердыми, как клешня краба. Желтые глаза напомнили Джою дворнягу, которая утром этого самого дня едва не покусала его на крыльце отцовского дома.
Когда Пи-Джи заговорил, на его губах появились пузыри черной крови: «Алтарный служка».
В печи огненной под ними взорвался токсичный газ. Шар белого огня поднялся над полом, окутал их. Одежда и волосы Пи-Джи вспыхнули, кожа тут же вздулась пузырями. Он отпустил Джоя, потерял равновесие и с распятием, торчащим в груди, объятый пламенем, упал в подземный тоннель.
Джой остался невредимым, хотя огонь окутал и его. Не загорелась и одежда.
Он знал, что ему нет нужды обращаться к Роду Серлингу, капитану Керку или даже еще более здравомыслящему доктору Споку с просьбой объяснить, чем обусловлено его чудесное спасение.
Безжалостная яркость подземного света не позволяла заглянуть в разверзшуюся пропасть, но он и так знал, что его брату предстоит падать не просто до дна тоннеля, не просто до дна шахтного ствола, а гораздо, гораздо дальше, падать и падать в глубины, недоступные человеческому воображению.
Джой перепрыгнул через трещину в полу, которая продолжала расширяться, опустился на колени рядом с Селестой.
Поднял правую руку, повернул ладонью верх, потом левую. Никаких ран. Даже синяков.
Когда Джой попытался привести Селесту в чувство, она что-то пробормотала, но сознание к ней так и не вернулось.
Пласт угля, окончательно выеденный многолетним подземным пожаром, оставил под Коул-Вэлью множество пещер. Груз наземного мира со всеми его сооружениями и печалями в конце концов оказался слишком велик, чтобы его могла выдержать не такая уж прочная земляная перемычка. Вот часть города и просела, обнажив пульсирующие огнем вены подземных тоннелей. Потолок подвала затрясло, пол заходил ходуном, ширина трещины разом увеличилась с трех до пяти футов. Верхняя часть церкви святого Фомы из прямоугольника превратилась в параллелограмм. Деревянные стены начали отрываться от каменного основания, которое столько лет служило им якорем.
Под провисающим потолком, под дождем штукатурки, под надсадный скрип потолочных балок Джой поднял Селесту с пола. Жадно ловя ртом раскаленный воздух, щурясь от струй стекающего со лба пота, повернулся к трещине. Ее ширина составляла уже шесть футов. Перепрыгнуть через нее с девушкой на руках он не мог.
Сердце колотилось в ребра. Колени подкашивались не под весом девушки, а от осознания собственной смертности.
Они не могли вот так умереть.
Они прошли слишком долгий путь, борясь за свою жизнь.
Но Джой наконец-то все сделал правильно, а все остальное значения не имело. Джой все сделал правильно, и теперь, что бы ни случилось, он не боялся, не испытывал ни малейшего страха даже здесь, под тенью смерти.
«Я не убоюсь зла».
И тут же потолок прекратил провисать и даже поднялся, увеличив зазор над головой, а потом вместе со всей деревянной церковью чуть наклонился, оторвавшись от каменного фундамента в этой части подвала.
Холодный ветер подул в спину.
Джой повернулся к дальней от арки стене и в изумлении увидел, как разрываются анкерные болты, крепящие дерево к камню и потолок, описывая широкую дугу, медленно удаляется от него. Между подвалом и деревянной стеной образовалась щель, в которую тут же ворвались ветер и дождь. Щель с наклоном здания становилась все шире.
Путь к спасению.
Но высота стены по-прежнему составляла восемь футов. И Джой понятия не имел, как преодолеть их. Особенно с Селестой на руках.
А трещина с грохотом расширялась у него за спиной, огонь подбирался к каблукам. Упавшие на пол капли дождя тут же превращались в пар.
С гулко бьющимся сердцем, но без страха, только с благоговейным трепетом Джой ждал, пока высшие силы определят его судьбу.
По стенам подвала зазмеились трещины. Камень выскочил из стены, упал на пол, подпрыгнул, больно стукнул Джоя по голени. За первым последовал второй, третий, чуть выше четвертый, пятый. Стена оставалась прочной, но теперь позволяла подняться по ней, предлагая упоры для рук и ног.
Джой перебросил Селесту через плечо, будто заправский пожарный. Поднялся из удушающей жары в холодную, дождливую ночь, а церковь продолжала крениться, крениться, крениться, как огромный клипер на сильном ветру.
Джой нес Селесту по мокрой траве и чавкающей грязи мимо вентиляционного колодца, из которого вырывалось алое, как артериальная кровь, пламя. На тротуар. На мостовую.
Опустившись на асфальт с Селестой на руках, крепко держа ее, когда девушка начала приходить в сознание, Джой наблюдал, как рушится церковь святого Фомы, как загораются руины, как проваливаются в разверзшуюся пропасть, в бушующее в ней море огня.
Земля просела, не выдержав тяжести деревянных стен и каменного фундамента.
Глава 18
Далеко за полночь, после того как Джой и Селеста дали показания помощникам шерифа и представителям полицейского управления Пенсильвании, их отвезли в Ашервиль.
Полиция объявила Коул-Вэлью запретной зоной. Семью Доланов, которые так и не узнали о том, какая им грозила опасность, эвакуировали.
Тела Джона, Бет и Ханны Биммеров увезли в похоронное бюро Девоковски.
Родителям Селесты, дожидающимся в Ашервиле известий о Беверли Коршак, сообщили как о смерти девушки, так и о том, что в Коул-Вэлью в эту ночь они вернуться не смогут, а их дочь привезут в Ашервиль. Помимо церкви, под землю ушла половина жилого квартала в другой части города. Почва могла в любой момент просесть где угодно, из-за чего, собственно, полиция и решила выселить из города оставшиеся две семьи.
Джой и Селеста ехали на заднем сиденье патрульного автомобиля, держась за руки. После нескольких неудачных попыток затеять разговор молодой полицейский оставил их в покое.
К тому времени, когда машина свернула с Коул-Вэлью-роуд на шоссе, дождь прекратился.
Селеста попросила копа высадить их в центре Ашервиля, чтобы они с Джоем могли немного пройтись.
Джой не знал, почему она не хочет, чтобы коп довез их до дома Коршаков, но чувствовал, что у Селесты есть на то причина, и причина важная.
Впрочем, домой он не спешил. Знал, что отца и мать уже разбудила полиция, чтобы обыскать подвальную комнату Пи-Джи. Им наверняка уже рассказали о том, что сделал их старший сын с Беверли Коршак и с Биммерами и, наверное, со многими другими. Если будущее Джоя благодаря второму шансу изменилось к лучшему, их мир качнуло в противоположную сторону. Ему ужасно не хотелось увидеть боль в глазах матери, муку и горе в глазах отца.
Он задавался вопросом, а не удалось ли ему, изменив свою судьбу, избавить мать от рака, который иначе свел бы ее в могилу через четыре года. И очень на это надеялся. Многое переменилось. И в глубине души Джой знал, что его действия чуть-чуть, но способствовали улучшению мира, пусть и не превратили землю в рай.
Когда патрульная машина отъехала, Селеста взяла его за руку.
– Я хочу тебе кое-что сказать.
– Скажи.
– Точнее, показать.
– Тогда покажи.
Она повела его по мокрой от дождя улице, по ковру из опавшей листвы, к административному зданию, в котором располагались все административные службы округа, за исключением управления шерифа.
Один из флигелей здания, на задворках, занимала библиотека. Через арку в кирпичной стене Джой и Селеста вошли в темный двор, направились к двери.
После бури тишина в городе стояла, как на кладбище.
– Не удивляйся, – предупредила она.
– Насчет чего?
Нижняя часть двери была из дерева, верхнюю составляли четыре стеклянные панели. Селеста локтем выбила ближнюю к замку.
Джой в испуге оглядел двор, посмотрел на арку, ведущую на улицу. Звон разбитого стекла оборвался быстро. Он сомневался, чтобы в столь поздний час его кто-то услышал. Опять же, городок маленький, год 1975-й, так что система охранной сигнализации, конечно же, отсутствовала.
Сунув руку в образовавшуюся дыру, Селеста отперла замок, распахнула дверь.
– Ты должен обещать поверить.
Она достала из кармана плаща маленький фонарик, повела Джоя мимо столика библиотекаря к полкам с книгами.
Округ был бедным, библиотека – маленькой. Поиски нужной книги не заняли много времени. Собственно, и искать Селесте не пришлось, она знала, что ей нужно.
Остановилась в разделе художественной литературы, в проходе между двумя полками высотой в восемь футов. Направила луч света в пол. Нижние ряды книг заблестели цветными корешками.
– Обещай поверить, – темные глаза девушки стали огромными и очень серьезными.
– Поверить во что?
– Обещай.
– Хорошо.
– Обещай поверить.
– Я поверю.
Она замялась, потом глубоко вздохнула.
– Весной 1973 года, когда ты закончил среднюю школу, мне оставалось учиться еще два года. Подойти к тебе я так и не решилась. Я знала, что ты не замечал меня, а теперь точно заметить не мог. Ты уезжал в колледж, где обязательно нашел бы девушку, и я понимала, что больше тебя не увижу.
По спине Джоя побежал холодок, хотя он не мог понять, почему.
– Я впала в депрессию, настроение было ужасное, поэтому я пыталась отвлечься книгами, обычно они мне помогали. Я стояла вот здесь, в этом самом проходе, искала новый роман... когда нашла твою книгу.
– Мою книгу?
– Увидела твои имя и фамилию на корешке. Джозеф Шеннон.
– Какую книгу? – он растерянно оглядел полки.
– Я подумала, это кто-то другой, твой однофамилец. Но когда сняла книгу с полки, на супере была твоя фотография.
Джой встретился с Селестой взглядом. Погрузился в мистические глубины ее глаз.
– Ты выглядел не таким, как сейчас, на пятнадцать лет старше. Однако... я тебя узнала.
– Я не понимаю, – пробормотал он, хотя смысл ее слов уже начал доходить до него.
– Я открыла страницу с копирайтом и увидела, что книга опубликована в 1991 году.
Джой моргнул.
– Через шестнадцать лет?
– Это была весна семьдесят третьего, – напомнила она ему. – То есть я держала в руках книгу, до публикации которой оставалось восемнадцать лет. На суперобложке я прочитала, что ранее ты написал восемь романов и шесть из них стали бестселлерами.
Джой почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.
– Я отнесла книгу к столу библиотекаря. Когда передала ее вместе с моей учетной карточкой и библиотекарь взяла книгу из моих рук... она перестала быть твоей книгой. Превратилась в другую, в чей-то роман, опубликованный в 1969 году, который я, кстати, читала.
В предвкушении чуда Джой следил взглядом за лучом фонаря, бегущим по рядам книг.
Селеста радостно вскрикнула, и луч замер на красном корешке.
Джой увидел свои имя и фамилию, тисненные серебряной фольгой. И название книги, тоже серебряное: "Неведомые дороги".
Трясущимися руками Селеста достала книгу. Показала Джою переднюю сторону суперобложки с его именем и фамилией, набранными большими буквами над названием. Потом заднюю.
Джой посмотрел на свое фото в смокинге. Он помнил себя в этом возрасте, в другой жизни прожил лишь на пять лет больше. На фотографии он выглядел лучше: взгляд живой, никаких признаков преждевременного старения, вызванного пристрастием к алкоголю. С фотографии на него смотрел не просто процветающий – счастливый мужчина.
Однако наибольшее впечатление произвела на Джоя не его внешность. Это был групповой портрет. Рядом стояла Селеста, постаревшая на пятнадцать лет, и двое детей – очаровательная девочка лет шести и симпатичный восьмилетний мальчик.
С внезапно выступившими на глазах слезами, с сердцем, запрыгавшим от радости, Джой взял книгу.
Селеста указала на подпись под фотографией, и Джою пришлось несколько раз яростно моргнуть, чтобы смахнуть слезы и прочитать:
"Джозеф Шеннон – автор восьми романов о радостях любви и счастье в семейной жизни, шесть из которых стали национальными бестселлерами. Его жена, Селеста, – поэтесса, стихи которой удостоены многих премий. Со своими детьми, Джошем и Лаурой, они живут в Южной Калифорнии".
Читая, он вел по строчкам дрожащим пальцем точно так же, как в детстве, на мессе, следовал тексту псалма.
– Так что с весны 1973 года я знала, что ты придешь, – прошептала Селеста.
Взгляд Селесты стал не таким загадочным. Но Джой знал, сколько бы они ни прожили вместе, все ее тайны раскрыть ему не удастся.
– Я хочу ее взять, – он указал на книгу.
Селеста покачала головой.
– Ты же знаешь, что не получится. А потом, тебе не нужна книга, чтобы написать ее. Тебе надо только верить, что ты ее напишешь.
Джой позволил Селесте забрать у него книгу.
И в тот момент, когда она ставила книгу на полку, Джой подумал, что второй шанс ему дали не только для того, чтобы остановить Пи-Джи, но и для встречи с Селестой. Борьба со злом – важное дело, но без любви человечеству не на что рассчитывать.
– Обещай мне, что поверишь, – рукой Селеста нежно провела по его щеке.
– Обещаю.
– Тогда тебя ничто не остановит.
Вокруг них библиотеку наполняли прожитые жизни, реализованные надежды и честолюбивые замыслы. Мечты, которые стали явью.
Черная тыква
Глава 1
При одном взгляде на лежащие отдельной кучкой праздничные фонари у Томми по коже побежали мурашки, но человек, который превращал в эту жуть вполне безобидные тыквы, был куда страшнее своих творений. Казалось, он многие века жарился на ярком калифорнийском солнце до тех пор, пока оно не выпарило из его тела все соки. Остались только кости и сухожилия, обтянутые морщинистой коричневой кожей. Голова резчика напоминала тыкву, но не красивую круглую, а приплюснутую снизу и сужающуюся кверху. А его янтарные глаза горели чуть затуманенным, но опасным светом.
Томми Сацману стало еще хуже, когда он неосторожно перевел взгляд со страшных тыквенных лиц на лик старого резчика. Мальчик сказал себе, что это глупо и вновь он волнуется понапрасну. У него вообще в последнее время вошло в привычку пугаться при первых проявлениях агрессии в ком-либо, впадать в панику даже при намеке на угрозу. В некоторых семьях двенадцатилетних детей учили честности, правилам приличия, вере в бога. А вот родители Томми и его старший брат Френк своими действиями развивали в мальчике осторожность и подозрительность. Даже в хорошем настроении отец и мать относились к нему, как к постороннему, а уж в плохом наказывали по любому поводу, вымещая на нем злость и раздражение на весь мир. Для Френка же Томми всегда был козлом отпущения. И в результате Томми Сацман практически постоянно пребывал в тревоге.
Каждый декабрь этот пустырь заполнялся елками, летом заезжие торговцы использовали его для продажи чучел животных или картин на бархате. А в преддверье Хэллоуина[14] пол-акра, расположенные между супермаркетом и банком, становились царством оранжевых тыкв. Всех размеров и форм, они лежали рядами, из них складывали пирамиды. Две, а то три тысячи тыкв ждали, пока из них приготовят начинку для пирогов или превратят в фонари.
Резчик сидел на металлическом стуле в дальнем углу пустыря. Виниловая обивка спинки и сиденья местами изменила цвет, потрескалась, чем-то напоминая лицо старика. Он держал тыкву на коленях, резал ее острым ножом и другими инструментами, разложенными под рукой на пыльной земле.
Томми Сацман не помнил, как он пересек это море тыкв. Вроде бы вылез из кабины, едва отец припарковался у тротуара, – это в голове отложилось, – а уже в следующее мгновение стоял в дальнем углу пустыря, в нескольких футах от этого необычного скульптора.
Десяток законченных фонарей лежали горкой на целых тыквах. Старик не просто вырезал грубые отверстия в виде глаз и рта. Он осторожно, слоями, подрезал шкуру, отчего на тыкве проступали черты лица. Пускал в ход краску, и каждое его творение обретало демоническую индивидуальность. Четыре банки с краской – красной, белой, зеленой и черной – стояли рядом со стулом. Каждая со своей кисточкой.
Фонари ухмылялись и хмурились, одни злобно, другие плотоядно смотрели на Томми. Их раскрытые рты – это тебе не просто дыры, как на обычных тыквенных фонарях, – резчик снабдил длинными клыками.
И все тыквы таращились на Томми. У мальчика даже возникло ощущение, что они его видят.
А когда Томми оторвался от тыкв, то заметил, что и старик пристально смотрит на него. Янтарные глаза засверкали, как только поймали взгляд мальчика.
– Тебе бы хотелось взять одну из моих тыкв? – спросил старик. Голос холодный, сухой, каждое слово резкое, отрывистое.
Томми потерял дар речи. Хотел сказать: «Нет, сэр, благодарю вас, сэр, нет», – но слова застряли в горле, словно он пытался проглотить большой кусок мякоти тыквы.
– Выбери ту, что тебе понравилась больше остальных, – резчик обвел рукой свои творения, но его глаза не отрывались от лица Томми.
– Нет, э... нет, благодарю, – наконец-то у Томми прорезался голос, дрожащий, с паническими нотками.
"Что со мной? – спросил он себя. – С чего такой страх ? Это всего лишь старик, который режет тыквы, превращая их в фонари".
– Тебя волнует цена? – спросил резчик.
– Нет.
– Потому что платить придется только за тыкву человеку, который сидит у ворот, цена одна для всех, а мою работу ты оценишь сам. Дашь, сколько, по-твоему, она стоит.
Когда старик улыбнулся, лицо его изменилось. И не в лучшую сторону.
День выдался погожим. Солнце пробивалось в зазоры между облаками, ярко освещая одни пирамиды из тыкв, тогда как другие оставались в глубокой тени. Но, несмотря на теплую погоду, холод схватил Томми в свои объятия и не отпускал.
Наклонившись вперед над недоделанным фонарем, который лежал у него на коленях, старик продолжил:
– Дашь мне, сколько захочешь... хотя должен предупредить: ты получаешь, что даешь.
Еще улыбка. Похуже первой.
– Э... – только и смог вымолвить Томми.
– Ты получаешь, что даешь, – повторил резчик.
– Правда? – спросил Френк, в отличие от Томми, крепкий, мускулистый, абсолютно уверенный в себе, шагнув к готовым фонарям-тыквам. Судя по всему, он слышал весь разговор. Конечно же, Френк указал на самое страшное из творений старика. – Сколько стоит этот фонарь?
Резчику не хотелось переключаться с Томми на Френка, а Томми просто не мог первым отвести глаз. Во взгляде старика ему чудилось что-то странное, непонятное и страшное: дети-калеки, бесформенные существа, как из кошмарных снов, ходячие мертвецы.
– Сколько стоит этот фонарь, старик? – повторил Френк.
Наконец резчик посмотрел на Френка... и улыбнулся. Взял лежащую на коленях тыкву, положил на землю, но не встал.
– Как я уже сказал, ты платишь, сколько считаешь нужным, и получаешь то, что даешь.
Френк взял в руки выбранный им фонарь. Тыква, из которой его вырезали, была большой, но не круглой, а бесформенной, расширяющейся книзу, с отвратительными наростами. Стараниями старика тыква стала еще более страшной: во рту сверху и снизу торчали по три зуба, дыра вместо носа заставила Томми вспомнить прокаженных, о которых частенько заходил разговор у костра в летнем лагере. Раскосые глаза размерами не уступали лимону. Насквозь старик прорезал только зрачок – по злобному эллипсу в центре каждого глаза. Эту тыкву старик полностью выкрасил в черный цвет, оставив лишь несколько полосок оранжевого на месте морщин у уголков глаз и рта. Морщины эти только усиливали ужас, которым веяло от тыквы.
Естественно, Френк просто не мог выбрать другую тыкву. Его любимыми фильмами были "Техасская резня" и сериал "Пятница, тринадцатое" о безумном убийце Джейсоне. Когда Томми и Френк смотрели эти фильмы по видику, Томми всегда жалел жертв, тогда как Френк восхищался убийцей. После просмотра "Полтергейста" Френк сокрушался из-за того, что вся семья выжила: он-то надеялся, что маленького мальчика сожрет какая-нибудь тварь, а потом выплюнет косточки, как арбузные семечки. "Черт, – прокомментировал Френк фильм, – хорошо хоть у собаки кишки вырвали".
И теперь Френк держал в руках черную тыкву-фонарь, с улыбкой изучая ее зловещие черты. Он вглядывался в зрачки, словно глаза фонаря были настоящими, а в их глубинах таились какие-то мысли... Казалось, "взгляд" тыквы загипнотизировал его.
"Положи ее, – мысленно молил Томми. – Ради бога, Френк, положи ее и давай уйдем отсюда".
Резчик теперь пристально наблюдал за Френком. Старик застыл, будто хищник, изготовившийся к прыжку.
Читать бесплатно другие книги:
