Дыхание богов Вербер Бернард
Факелы устремляются ко мне.
Я бросаюсь в другую сторону. Опять бежать. Опять спасаться. На бегу я повторяю себе: «Не забудь, что ты бог».
Меня очень беспокоит моя человеческая составляющая. Серебряная кровь должна очистить меня ото всех шлаков, оставленных страхами и желаниями. Я не смогу спасти людей-дельфинов, если не спасусь сам. Я не смогу дать «Земле-18» ни грамма любви, если не смогу полюбить себя. Я должен покончить с восхищением, которое вызывает у меня Афродита, заменив его восхищением самим собой. Я должен полюбить себя. Я должен поверить себе.
Я бегу все быстрее, я чувствую все больше силы. Но я понимаю, что для того, чтобы полюбить себя, я должен возненавидеть ту, что причинила мне боль. Может быть, после гнева я должен научиться ненависти. Странно – я смогу полюбить себя, только если возненавижу ЕЕ.
– Афродита, я ненавижу тебя. Афродита, ты меня больше не получишь, – повторяю я, заряжаясь новым чувством. – Афродита, я вижу тебя такой, какая ты есть. Ты машина для истребления мужчин, ты дешевка, считающая себя роковой женщиной. Я сильнее тебя. Я свободен. Я МИШЕЛЬ ПЭНСОН. Я бог, которого не ждали, я изменю правила игры. Черт возьми! Я не кто попало! Мой Просвещенный был необычен, и я создам других, десятки других, потому что у меня талант. Талант. О котором ты, Афродита, и понятия не имеешь.
Мое сердце отчаянно стучит. Я бегу так быстро, что вскоре уже не слышу своих преследователей.
Куда бежать?
«Безопаснее всего в центре циклона». Нужно вернуться в Олимпию.
Ночь защитит меня. Я крадусь среди деревьев.
Я вхожу в распахнутые городские ворота. Следуя интуиции, сворачиваю к Амфитеатру.
Там пасется Пегас, еще не расседланный после представления.
Я вспоминаю историю Беллерофонта.
Пегас – вот решение.
Несколько кентавров обнаруживают меня и мчатся ко мне… Я решаюсь прыгнуть на спину крылатого коня. Когда-то я занимался верховой ездой, но у тех лошадей не было трехметровых крыльев.
Пегас продолжает щипать траву. Я бью его в бока пятками, но он и ухом не ведет.
– Он здесь, здесь! Он здесь! – кричат кентавры. – Хватайте его!
Проходившие мимо сатиры хором подхватывают:
– Он здесь! Он здесь! Он здесь!
Отряд приближается.
Я натягиваю поводья, отчаянно крича «Но! Но!».
Безрезультатно. Кажется, я попал в мир, полный помех и препятствий. Я бьюсь, заранее зная, что, даже если пройду испытание, мне тут же назначат новое, еще более сложное.
Кентавры окружают меня. Мне хочется все бросить. И тут появляется сморкмуха. Он садится на ухо коня и что-то шепчет ему, хотя мне всегда казалось, что она немая. Ее маленький язычок сворачивается и разворачивается.
Пегас ржет и – о чудо! – пускается рысью, а потом переходит на галоп. Все мчатся за нами. Летающий конь расправляет крылья. И вот он отрывается от земли.
Я едва успеваю ухватиться за его гриву. Ногами я чувствую бока животного. Он дышит, бока его раздуваются и опадают. Я нащупываю стремена, которые, к счастью, оказываются почти моего размера, и быстро просовываю туда ноги.
Мы поднимаемся в воздух.
Пегас реагирует на мои команды с запозданием. Сначала я никак не могу разобраться, как им управлять, и лечу к главной площади, где собрались все мои преследователи.
На бреющем полете я проношусь над головами и поднятыми кулаками. Мои преследователи пригибаются. Копыта Пегаса едва не сбивают амфоры со столов. Кентавры мчатся, валят учеников, пытаются поймать коня за хвост. Одному из них едва не удается это, но Пегас опрокидывает его ударом копыта.
Атлант размахивает анкхом, но не решается стрелять. Другие боги тоже целятся в меня, но я понимаю, что они боятся задеть Пегаса.
Я снова пролетаю над столами, вокруг центральной яблони и наконец понимаю, как заставить коня подняться выше. Теперь я вне досягаемости для выстрелов.
Теперь можно подумать над тем, что происходит. В Эдем я больше не вернусь.
Пегас рассекает воздух крыльями, как большая птица. Удивительно.
Я вижу Гермеса, который гонится за мной. Крылышки на его сандалиях трепещут, но он не может догнать Пегаса.
– Вернись, Пэнсон, вернись! Ты не понимаешь, что ты делаешь! – кричит бог путешествий.
Он прав, я не знаю, что делаю, но думаю, что впервые совершил что-то героическое и в одиночку. Я действую наперекор писателю, который пишет мою историю. Я управляю своей жизнью. Я на территории, где нет прописанных заранее планов, здесь только я свободно принимаю решения.
Я опьянен и поднимаюсь еще выше.
Гермес отстал, но за мной опять что-то летит. Афродита! Нет! Только не она.
Она правит розовой колесницей, в которую впряжены сотни горлиц. Впереди на специальном сиденье Купидон, держа в одной руке лук, а в другой – стрелу. Сотни крылышек хлопают в воздухе. Колесница летит быстрее, чем Гермес.
Богиня любви приближается.
Я хочу уклониться от встречи с ней, повернув направо, но она поворачивает одновременно со мной. Наконец, в результате очередного маневра, она оказывается передо мной.
– Мишель, возвращайся. Ты не должен так поступать. Афина заставит тебя дорого заплатить за это.
Страх. Она давит на рычаг страха. Она говорит со мной как со смертным.
Я продолжаю подниматься все выше.
Она летит рядом на колеснице, запряженной горлицами. Мы поднимаемся вместе.
– Они не дадут тебе бесконечно подниматься вверх!
– Посмотрим.
– Возвращайся! Ты нужен мне! – умоляет она.
– Но ты больше не нужна мне. Она нахмуривается.
– Очень хорошо. Если ты так решил, иди до конца, иначе они тебя не отпустят.
Я отпускаю поводья, и крылатый конь летит все быстрее. Я поворачиваюсь, чтобы крикнуть Афродите:
– Прощай, Афродита! Я любил тебя. И посылаю ей воздушный поцелуй.
Она выглядит изумленной, Купидон берет на себя инициативу и стреляет в меня, но я пригибаюсь, и он промахивается. Богиня издали кричит мне:
– Опасайся!
– Чего?
– Циклопов! Там наверху они охраняют…
Я больше ничего не слышу, я уже далеко. И вот я один в небесах над Олимпией.
Пегас мерно рассекает воздух крыльями, похожими на крылья гигантского альбатроса.
Я лечу.
Наконец никто больше не оказывает на меня никакого давления: ни Рауль, ни Эдмонд, ни Афродита.
Я натягиваю поводья, чтобы повернуть к горе. Там, наверху, в сумерках снова появился свет. Словно призыв. Мне кажется, что, если смотреть сверху, огонь похож не на шар или звезду, а на восьмерку.
91. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: 8 ГЕРЦ
У нашего мозга четыре ритма активности, которые можно измерить при помощи электроэнцефалограммы. Каждый ритм соответствует определенному типу волн.
Бета-волны – от 14 до 26 герц. Человек бодрствует. На бета-волнах наш мозг работает в полную силу. Чем сильнее мы возбуждены, взволнованы, озабочены, чем сильнее чувства, которые мы испытываем, тем выше частота колебаний.
Альфа-волны – от 8 до 14 герц. Мы находимся в более спокойном состоянии, однако полностью отдаем себе отчет в том, что происходит вокруг. Когда вы закрываете глаза, садитесь поудобнее, вытягиваетесь на кровати, мозг начинает работать медленнее, переходит на альфа-волны.
Тета-волны – от 4 до 8 герц. Это состояние дремлющего человека. Легкий послеобеденный сон, а также сон человека во время сеанса гипноза.
Дельта-волны – ниже 4 герц. Это глубокий сон. В этой фазе мозг поддерживает только жизненно важные функции организма. Мы приближаемся к состоянию физической смерти, и, что поразительно, именно в это время мы погружаемся в самые глубокие слои подсознания. Это происходит на длине волн парадоксального сна, когда мы видим совершенно непонятные сны, а наш организм действительно восстанавливает силы.
Интересно, что, когда наш мозг работает на частоте 8 герц, то есть на альфа-волнах, оба его полушария функционируют одновременно и в полной гармонии, тогда как на бета-волнах одно полушарие берет верх над другим. Либо аналитическое левое полушарие, занимающееся решением логических задач, либо интуитивное правое, чтобы родить идею или найти выход из ситуации.
Когда наш мозг перевозбужден, во время фазы бета, и напоминает перегревшийся радиатор, время от времени он автоматически переходит в фазу альфа. Считается, что примерно раз в десять секунд мозг на несколько микросекунд переключается на альфа-волны.
Если мы сумеем сознательно переходить на альфа-волны, наше сознание работает, как ночник, и меньше вступает в контакт с эмоциями. Тогда мы лучше слышим голос интуиции. На 8 герцах мы в полной гармонии, бодрствуем и в то же время спокойны.
Эдмонд Уэллс.«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V
92. ВЗЛЕТ
Я лечу.
Внизу, подо мной, Олимпия отдаляется и исчезает.
Я сильный. Моя сила порождена гневом и уверенностью, что теперь я сам управляю своей судьбой. Гнев – это прекрасно. Давно уже было пора начать сердиться. Я чувствую себя так, словно на ходу спрыгнул с поезда. Разбил стекло и приземлился на насыпь.
Мне нечего терять. Все теперь против меня: Старшие боги, боги-ученики, химеры, не говоря уже о моем народе, который, если бы знал, что происходит, возмутился бы, что я его покинул. Один мой друг на «Земле-1» говорил: «Каждый человек, который на что-то решается, получает три разновидности врагов: тех, кто хотел бы это сделать вместо него; тех, кто хотел прямо противоположного; тех, кто ничего не делает, – их большинство, и это самые яростные критики».
Я лечу.
Я уверен, что нет никакого плана, никакой толстой книги, в которой написан сценарий. Я не персонаж. Я сам автор собственной жизни. Я пишу ее здесь и сейчас. Я и на «Земле-1» не верил в гороскопы.
Я не верил хиромантам.
Я не верил медиумам.
Я не верил гаданиям по «Книге перемен».
Я не верил картам Таро. Не верил кофейной гуще.
Даже если гадания сбывались. Возможно, это был единственный способ заставить меня следовать сценарию.
Теперь я за пределами написанной роли. Я уверен, что о моем полете на Пегасе к вершине горы НИГДЕ НЕ НАПИСАНО. Никто нигде не сможет прочитать, какое приключение ждет меня впереди. Каждую секунду я пишу дальше мою жизнь, и никто не знает, что будет на следующей странице. Если понадобится, я внезапно умру, и история оборвется. Быть свободным опасно, но это чувство пьянит. Я лучше, чем бог, я свободен.
Я должен был упасть на самое дно, чтобы найти силы, которые вернули мне меня самого. Теперь я один, и я всемогущ. Сильнее Бога, страшнее дьявола. Если меня съесть, можно умереть.
Внизу я вижу остров, очертаниями напоминающий треугольник, неизвестные территории. Остров похож на голову. Две горы около Олимпии – это глаза. Квадрат города – нос. Пляж – подбородок. Главная гора – лоб. Дальше, за этим высоким любом, – два выступа суши, напоминающие пряди волос.
Море отливает красным золотом. «Эдмонд Уэллс, ты в воде, я в воздухе».
Сгущаются сумерки, розовеет солнце. Я поднимаюсь все выше.
Крылатый конь необыкновенно силен. Каждый взмах его крыльев уносит меня вперед на несколько метров.
Я поднимаюсь выше отвесной оранжевой стены. Лечу к вершине, по-прежнему окутанной туманом.
Я лечу над кронами деревьев.
Перелетаю голубую реку, черный лес, красную равнину. Выше, еще выше, над склоном, ведущим на оранжевую территорию.
Небо темнеет. Это ночь? Нет, это грозовые тучи. Молния! Я чувствую, что конь боится грозы. Я вцепляюсь в гриву. Молния на мгновение вспыхивает в облаках светящимися прожилками. Грозные раскаты грома отдаются в моей грудной клетке. На руку мне падает капля.
Начинается ливень.
Я вымок до нитки, мне холодно. Я стискиваю ногами бока Пегаса.
– Ну же, Пегас, подними меня на вершину, это все, что я прошу.
Мы летим над оранжевой зоной.
Я держусь за гриву, судорожно стиснув пальцы. Намокшие крылья становятся все тяжелее, с трудом рассекают воздух.
Пегас решает приземлиться, как это сделала бы любая птица на его месте. Я пинаю его пятками в бока, но тщетно – животное не трогается с места. Я спрыгиваю на землю, Пегас поднимается в воздух и поворачивает к Олимпии.
Я еще на оранжевой территории, земля под ногами светится. В кратерах и трещинах видна желтая лава. Здешние вулканы создают плотный пояс облаков, который всегда скрывает вершину горы.
Я иду среди статуй. Где-то там позади, совсем близко, дворец Медузы. Мне кажется, статуи неодобрительно смотрят на меня. Я узнаю Камиллу Клодель и содрогаюсь. Не хотел бы я сейчас превратиться в камень.
Я бегу под дождем через лес изваяний. Наконец застывшая толпа остается позади.
Горгона не заметила меня, она решила остаться в укрытии, не вылетать в дождь из дворца. Ливень защищает меня.
Передо мной скалистая, почти отвесная стена. Я лезу вверх, цепляясь руками и ногами. Теперь я не собираюсь сдаваться. Кроме того, у меня нет выбора. Мокрые камни скользят под руками, пропитанная водой тога весит целую тонну, но я нащупываю опору и стремлюсь вверх. Сорвавшись несколько раз вниз, я наконец заканчиваю восхождение. Я вижу плато, заросшее соснами. Я без сил, а дождь усиливается. Начинается град. Я больше не могу идти вперед.
Нахожу сосну, в стволе которой от земли до ветвей образовалось дупло, и сворачиваюсь клубком у ее корней. Мощное дерево защищает меня, я срываю несколько папоротников и закрываю вход в дупло.
Сквозь листья папоротника я смотрю на гору, окутанную туманом.
Я дрожу от холода. Не знаю, чем все это кончится. Но твердо знаю, что не хочу отступать.
93. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ШЕПТУН
Существует одна не очень известная профессия – шептун. Шептунов нанимают конные заводы для того, чтобы они успокаивали лошадей, особенно беговых, у которых расшатаны нервы. Хорошему развитию лошади часто мешает то, что ей не дают интересоваться миром.
Больше всего ее беспокоят шоры, маленькие кусочки кожи, которыми ей закрывают глаза, чтобы она не смотрела по сторонам. Чем умнее животное, тем тяжелее оно переносит, что его лишают возможность видеть происходящее вокруг.
Шептун тихо разговаривает с лошадью, шепчет ей на ухо, устанавливая с ней особые отношения, отличающиеся от тех, когда ее просто используют. Лошадь словно открывает новый способ общения с человеком и может теперь простить ему ограничение ее поля зрения.
Эдмонд Уэллс.«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V
94. ДОМИК
Град перестает барабанить по земле. Восходит второе солнце.
Я вспоминаю слова Эдмонда Уэллса: «Даже несчастьям надоедает нападать на одного и того же человека».
Несмотря на сырость, земля не размокла.
Я иду через лес, в котором становится все светлее. Папоротники, покрытые каплями дождя, пахнут перегноем. Под ногами хрустит выпавший град.
Я иду вверх по пологому склону. Солнце багровеет, заливает красным светом плотные облака на вершине горы.
Я иду вперед, чувствуя растущий голод.
Я думаю о Мате Хари. Она спасла меня от Горгоны. Благодаря ей у меня появилось желание стать хозяином своей судьбы. Она не только спасла мне жизнь, не только была моей помощницей, она положила начало моему освобождению.
Афродита причинила мне столько зла, сколько смогла, разрушив напоследок мой летательный аппарат. Однако именно из-за того, что дирижабль был уничтожен, я решился улететь на Пегасе. Иногда и зло идет на пользу.
Не нужно больше думать об этом чудовище в женском обличье.
«То, что не убивает нас, делает нас сильнее» – глупее ничего не придумать. Я помню, что, когда был врачом на «Земле-1», я работал в «скорой помощи», выезжавшей на дорожные происшествия. Люди не всегда погибали в авариях, но сильнее от этого не становились. Сколько из них осталось калеками на всю жизнь? Бывают испытания, от которых невозможно оправиться. Я должен записать это в «Энциклопедию».
Я решительно иду вперед.
Склон становится более крутым, местность становится каменистой.
Я знаю, что мой Просвещенный не был Христом. Я лишь кое-что позаимствовал. И он погиб не на кресте, а на колу. Преемник Рауля не апостол Павел. Рауль тоже просто кое-что позаимствовал.
Порт людей-китов не был Карфагеном.
Мой молодой полководец не был Ганнибалом.
Царь-реформатор не был Эхнатоном.
А остров Спокойствия – не Атлантида.
Это лишь копии, повторял я себе. Или же…
«Мы думаем, что выбираем. На самом деле мы лишь идем уже проложенным путем», – объяснял нам Жорж Мельес.
Какой нам интерес повторять историю «Земли-1»? Разумеется, все это были лишь совпадения и результат слабой работы нашего воображения. Все цивилизации на любой планете во Вселенной следуют одной и той же логике развития событий… и мы следуем ей. Три шага вперед, два назад.
Невозможно двигаться быстрее.
Если мне когда-нибудь придется снова играть и я вновь встречусь со своим народом, я постараюсь помочь ему перепрыгнуть некоторые этапы исходной истории, пусть хотя бы на уровне технического прогресса. Нужно, чтобы они открыли электричество, порох и двигатель внутреннего сгорания в эпоху, которая соответствует тысячному году «Земли-1». Я представляю себе средневековые машины, украшенные щитами, с копьем для рыцарских турниров.
Свет наверху вспыхивает ярче.
Я отчаянно лезу все выше по склону. Вдруг вдалеке я замечаю дымок, непохожий на испарения вулканов. Над деревьями виднеется труба. Это дом? Я спешу вперед.
Домик, выстроенный у подножия отвесной скалы, будто из сказки – крыша покрыта соломой, белые стены с деревянными балками. На окнах цветочные горшки с ноготками. По фасаду вьется плющ, рядом растет сирень.
Перед домом виднеются сад и огород, я вижу на грядках что-то оранжевое – кажется, это тыквы. Из дома вкусно пахнет жареным луком.
Я голоден.
Я толкаю деревянную дверь, она не заперта. В большой комнате пахнет супом и воском. В центре на утоптанном земляном полу стоит стол, вокруг него стулья. Слева, в большом камине, пляшут языки пламени, что-то булькает в котелке.
Женский голос справа говорит:
– Входи, Мишель. Я ждала тебя.
95. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ГЕРА
Ее имя означает «защитница».
Дочь Кроноса и Реи, Гера считается богиней, охраняющей женщину на всех этапах жизни. Она покровительствует браку и материнству.
Первоначально ей поклонялись в образе священного дерева.
Когда Гера пребывала на Крите, на горе Форнакс (теперь она называется Кукушкиной горой), ее соблазнил ее брат Зевс, приняв образ мокрой кукушки. Гера, сжалившись над птицей, спрятала ее у себя на груди и обогрела. И вместо благодарности была изнасилована. Униженная Гера стала его женой. На свадьбу Гея подарила им дерево с золотыми яблоками. Брачная ночь Зевса и Геры длилась триста лет. Гера многократно возвращала себе девственность, купаясь в ручье Кана.
Зевс и Гера породили богиню юности Гебу, бога войны Ареса, Илифия, бога, помогающего при родах, и Гефеста, бога кузнечного ремесла. Последний был зачат путем партеногенеза: Гера хотела доказать мужу, что не нуждается в нем, чтобы производить на свет детей.
Гера мстила мужу за бесконечные измены, преследуя соперниц и их детей. Среди ее жертв – Геракл, которому она подослала двух змей, и нимфа Ио. Зевсу пришлось превратить ее в корову, но Ио все равно сошла с ума от боли, которую ей причиняли укусы слепня, посланного Герой.
Однажды Гера, доведенная до отчаяния неверностью Зевса, обратилась к сыновьям с просьбой помочь ей и наказать ветреного супруга. Они связали спящего Зевса кожаными ремнями, чтобы он больше не соблазнял смертных женщин. Но нереида Фетида послала сторукого великана, который освободил Зевса. Зевс покарал Геру, подвесив ее между небом и землей на золотой цепи и приковав к ногам по наковальне. Освободил он ее лишь в обмен на клятву в вечной покорности.
Гера, поняв, что супруг не образумится, решила поступать так же, как он. Среди ее любовников – гигант Порфирион (Зевс испепелил его в отместку), Иксион, который совокупился с облаком, полагая, что это Гера (от этого союза родились первые кентавры), и Гермес.
Римляне называли Геру Юноной.
Эдмонд Уэллс.«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V
96. УРОК ГЕРЫ
Ко мне обращается огромная женщина, которую я не заметил. Она стоит ко мне спиной, режет лук-порей.
Она оборачивается.
Длинные рыжие кудри перехвачены серебряной нитью. Ее кожа бела, как слоновая кость.
– Меня зовут Гера, – сообщает она. – Я богиня-мать.
Она приглашает меня садиться и улыбается мне той улыбкой, какой встречают детей, вернувшихся из школы.
– Ты любишь, Мишель?
Я не понимаю, о чем она говорит. Перед моим мысленным взором лица Маты Хари и Афродиты, они сливаются в одно, лицо роковой женщины Афродиты, милосердной, как Мата Хари.
– Да. Я думаю, да, – отвечаю я.
Гера смотрит на меня, не удовлетворенная ответом.
– Думать, что любишь – это уже хорошо. Но любишь ли ты всей душой, всем сердцем, всем разумом?
Вопрос не из легких.
– Мне так кажется…
– Любишь ли ты ее в эту секунду?
– Да.
– Нужно доверять ей, положиться на нее. Создать семейный очаг.
Лицо Геры становится другим. Она берет небольшую тыкву и начинает разрезать ее на равные ломти.
– Я видела тебя с Матой Хари. Вы должны требовать другую виллу, побольше – на двоих. Официальные пары имеют на это право.
Она подходит к полкам с посудой и ставит передо мной глубокую тарелку и стакан. Кладет рядом ложку, вилку, нож.
Я голоден.
– Интересной утопией могла бы стать попытка ужиться вдвоем, в семье. Это не так просто.
Она подходит ко мне, касается моего лица.
– Ты знаешь, что «лучше, чем Бог»? А что «страшнее дьявола»?
Я давно над этим думаю. Гера снова задает этот вопрос, и теперь мне приходит в голову новый ответ:
– Семья?
– Нет, – отвечает она. – Слишком просто. Она принимается чистить картошку, и не обращает на меня внимания.
– Вы жена Зевса, ведь так? Его жена и сестра, – говорю я, смутно вспоминая то, что читал в «Энциклопедии».
Гера сосредоточенно чистит морковь.
– В детстве я не любила овощной суп, но теперь считаю, что это очень успокаивающее, семейное блюдо.
– Почему вы живете тут одна?
– Я отдыхаю в этом домике. Знаешь, муж и жена – это как два магнита, которые притягивают и в то же время отталкивают друг друга.
Она грустно улыбается.
– Мне кажется, ты любишь формулы. Типичный анекдот «Земли-1» звучит так: «Семья – это когда три месяца друг друга любят, три года ссорятся, тридцать лет друг друга терпят». Я бы добавила – триста лет ссорятся еще больше и наконец три тысячи лет по-настоящему примиряются друг с другом.
– Вы живете с Зевсом три тысячи лет?
– На этом этапе семья держится, если спать в разных постелях, в разных комнатах, а в нашем случае – и в разных домах, на разных территориях.
Гера совершенно спокойна.
– Да и кто бы смог жить с тем, кто считает себя господином Вселенной?
Она меняет тему разговора:
– Он обещал мне не спать больше со смертными. Это просто поразительно, до чего можно докатиться – бегать за девчонками, как… как человеческий прыщавый подросток! У вас, на «Земле-1», есть выражение «седина в бороду, бес в ребро» – когда мужчина в пятьдесят лет, прожив половину жизни, вдруг чувствует потребность заводить подружек, которые годятся ему в дочери. Так вот, у него сейчас как раз случилась «седина в бороду». Ему 3000 лет, а он хочет нравиться семнадцатилетним девчонкам…
Гера яростно скребет морковь ножом.
– Кухня. Суп… Тепло домашнего очага – вот что соединяет то, что разваливается на части. Он почувствует запах супа и вспомнит обо мне. Он обожал суп. Тыква с морковкой – так вкусно пахнет. Я общаюсь с моим мужчиной при помощи запахов… Как насекомые при помощи феромонов.
Она достает из мешочков сухие лавровые листья и гвоздику, кладет рядом.
– Удачная пара. Кажется, твой друг Эдмонд Уэллс выразил это в формуле 1 + 1 = 3. Сумма талантов больше, чем результат простого сложения.
Она ласково смотрит на меня.
– Ты и я, мы оба здесь и сейчас – уже пара. То, что мы скажем, или то, о чем умолчим, то, что сделаем или от чего воздержимся, все это сложится во что-то третье. Это взаимодействие.
Она моет морковь в миске с холодной водой.
– Почему ты поднялся сюда?
– Я хочу знать. Смертные, ангелы, боги-ученики, Старшие боги – что дальше?
– Прежде всего, ты должен понять силу, заключенную в цифре 3. У нас три луны. Это знание поможет тебе.
Гера выбирает из корзинки лук и начинает крошить его.
– Вы, мужчины, всегда рассуждаете в рамках бинарной логики. Добро или зло. Черное или белое. Но мир – это не 2, а 3.
Читать бесплатно другие книги:
