Кровь и золото Райс Энн
Она умолкла, не в состоянии продолжать, но потом добавила:
– Он превратился в пепел... Да, в пепел...
Я не смел просить ее рассказывать дальше.
Однако Эвдоксия заговорила снова:
– Мне следовало отвести его к царице до отъезда из Александрии. Но мне вечно было не до храмовников. А если я и заходила к ним, то лишь затем, чтобы с гордостью сообщить о знаках благоволения, полученных от царицы, или о том, как я приносила к ее ногам цветы. А вдруг царица не приняла бы моего любовника? Я боялась, что так случится, и потому не позволила ему предстать перед Матерью. Вот и оказалась в Эфесе с горсткой пепла в руках.
Я почтительно молчал. А украдкой глянув на Авикуса, заметил, что тот чуть не плачет. Эвдоксия всецело завладела его сердцем.
– Зачем я вернулась в Александрию, все потеряв? – устало спросила она. – Потому что храмовники говорили, что царица – наша общая Мать. Упоминали о солнце и огне. Я поняла, что с Матерью случилась беда и что только храмовникам известно какая. А тело мое снедала боль, пусть терпимая, но боль, и Мать могла бы исцелить меня. Оставалось лишь найти ее.
Я не ответил.
С тех пор как я увез Тех, Кого Следует Оберегать, я никогда не встречал таких женщин. Даже среди тех, кто пьет кровь. Никто из моих знакомых не обладал таким красноречием, такой поэтичностью и не мог похвастать столь долгой и насыщенной событиями жизнью.
– Больше века Священные Прародители оставались со мной в Антиохии, – тихим голосом объяснил я. – В мой дом являлись воинственные, жестокие существа, сильно пострадавшие от Великого Огня и одержимые желанием похитить Могущественную Кровь. Но ты там не появлялась.
Она покачала головой.
– Антиохия мне и в голову не приходила. Я полагала, что ты отвез Мать и Отца в Рим. Ведь тебя называли Мариус-римлянин. «Мариус-римлянин похитил Мать и Отца!» – слышалось со всех сторон. Вот почему я отправилась в столицу империи, а потом на Крит. Как видишь, я жестоко ошиблась. Даже Мысленный дар не помог мне отыскать тебя. Я не слышала, чтобы о тебе говорили.
Я не стала тратить все свое время на поиски Матери и Отца и отдалась на волю собственных страстей, создавая себе все новых и новых спутников. Как видишь, века исцелили меня. Теперь я намного сильнее тебя, Мариус. И бесконечно сильнее твоих друзей. Меня тронули твои обходительные патрицианские манеры, твоя старомодная латынь, равно как и преданное восхищение твоего друга Авикуса. Но я поставлю вам ряд жестких условий.
– Какие именно? – спокойно спросил я.
Маэл кипел от бешенства.
Эвдоксия долго молчала, и лицо ее выражало лишь доброжелательность и сердечность. Наконец она негромко сказала:
– Отдай мне Мать и Отца, Мариус, или я уничтожу тебя и твоих друзей. Я не позволю вам ни уйти, ни остаться.
Авикус стоял как громом пораженный. Маэл, хвала богам, от ярости потерял дар речи. Я же, потрясенный до глубины души, долго не мог собраться с мыслями.
– Зачем тебе Мать и Отец, Эвдоксия? – наконец спросил я.
– Не прикидывайся дураком, Мариус. – Она сердито покачала головой. – Ты прекрасно знаешь, что нет крови сильнее, чем Могущественная Кровь Матери. Я же говорила, что каждый раз, когда я приходила к ней, Мать принимала меня и дарила Кровь. Она нужна мне постольку, поскольку мне нужна ее сила. И я не потерплю, чтобы царь с царицей оставались во власти тех, кто может совершить глупость и опять оставить их на солнце.
– Ты хорошо подумала? – прохладно спросил я. – Как ты собираешься сохранить тайну? Насколько я успел заметить, твои спутники практически дети – и по смертным годам, и во Крови. Ты хоть знаешь, как тяжело это бремя?
– Еще до тебя знала. – Лицо Эвдоксии исказилось от гнева. – Играешь со мной, Мариус? Не выйдет. Мне известно, что у тебя на сердце. Ты не желаешь отдать мне Мать, чтобы не делиться кровью.
– Даже если и так, Эвдоксия, – ответил я, сдерживаясь изо всех сил, – мне нужно время, чтобы обдумать твои слова.
– Времени ты не получишь, – злобно сказала она, порозовев от гнева. – Отвечай немедленно, или я тебя уничтожу.
Ее внезапная ярость застала меня врасплох, но я быстро пришел в себя.
– И каким же образом?
Маэл вскочил на ноги и встал за стулом. Я дал ему знак не двигаться. Авикус в немом отчаянии остался на месте. По его щекам катились кровавые слезы. Он был не столько испуган, сколько разочарован и, я бы сказал, преисполнен мрачной отваги.
Эвдоксия повернулась к Авикусу, и в этом движении я уловил угрозу. Прекрасное тело напряглось, взгляд застыл. Она явно намеревалась совершить что-то ужасное, и пострадать должен был Авикус.
Ждать было нельзя. Я вскочил, схватил Эвдоксию за оба запястья и развернул лицом к себе, смело встретив ее яростный взгляд.
Конечно, физическая сила здесь роли не играла, но что мне оставалось? Какими способностями одарили меня годы? Я не знал. Но ни размышлять, ни экспериментировать времени не было. Из самой глубины сознания я призвал на помощь все свое могущество.
Меня вдруг словно ударили в живот, а потом по голове. А когда Эвдоксия закрыла глаза и обмякла у меня на руках, я почувствовал сильный жар, опаливший лицо и грудь. Но этот жар не причинил мне вреда. Я отразил его и направил туда, откуда он появился.
Это была беспощадная битва – яростное сражение с непредсказуемым исходом. Я снова собрал воедино веками копившуюся мощь и снова почувствовал, как Эвдоксия слабеет, опять ощутил приближение огня и опять не пострадал.
Швырнув соперницу на мраморный пол, я направил против нее всю свою силу. Закатив глаза, Эвдоксия извивалась на мраморе, ее руки тряслись. А я усилием воли прижимал ее к полу, не позволяя подняться.
Наконец она затихла, глубоко вдохнула и, открыв глаза, посмотрела мне в лицо.
Уголком глаза я заметил, что ей на помощь спешат Асфар и Рашид, размахивая на бегу огромными сверкающими мечами. В отчаянии я поискал глазами зажженную масляную лампу, но гневные мысли опередили меня: «Чтобы ты сгорел!» Не успели эти слова промелькнуть в моей голове, как Рашид остановился, вскрикнул и мгновенно исчез в пламени.
Я в ужасе смотрел на происходящее и знал, что это моя вина. И все присутствующие знали. Скелет мальчика на миг мелькнул в огне и тотчас рассыпался в прах.
Не видя иного выхода, я повернулся к Асфару и тут же услышал голос Эвдоксии:
– Довольно!
Она попыталась встать, но не смогла.
Я взял ее за руки и помог подняться.
Склонив голову, она попятилась, потом обернулась и посмотрела на останки Рашида.
– Ты убил того, кто был мне дорог, – дрожащим голосом произнесла она. – Ты даже не знал, что владеешь Огненным даром.
– Но ты хотела уничтожить Авикуса, – сказал я. – И меня. – Я вздохнул. – Ты не оставила мне выбора. Ты сама преподала мне урок. – Я дрожал от изнеможения и ярости. – Мы могли бы жить в мире и согласии.
Я посмотрел на Асфара, застывшего в стороне. Он не смел приблизиться ко мне.
Эвдоксия без сил опустилась в кресло.
– Мы уходим, – негромко, но с угрозой в голосе обратился я к ней. – Только попробуй причинить вред мне или моим спутникам – и ты изведаешь всю глубину моей силы. Как ты уже поняла, я и сам ее не знаю.
– Ты угрожаешь из страха. – Я видел, что каждое слово давалось Эвдоксии с трудом. – И ты не уйдешь, пока не расплатишься жизнью за жизнь. Ты сжег Рашида. Так отдай мне Авикуса. Отдай по собственной воле.
– Нет, – холодно ответил я, чувствуя нарастающую внутри силу.
Я бросил гневный взгляд на Асфара, и бедный мальчик задрожал от страха.
Эвдоксия безвольно поникла в кресле, не поднимая головы.
– Подумай, как много мы потеряли, – вновь заговорил я. – Не лучше ли было поделиться друг с другом сокровищами разума, которыми оба обладаем?
– Оставь свои сладкие речи, Мариус, – перебила она сердито, подняв на меня полные кровавых слез глаза. – Ты все равно меня боишься. Дай возможность встретиться со Священными Прародителями, и пусть Мать сама решит, кто из нас будет ее хранителем.
– Я не приму тебя под своей крышей, Эвдоксия, – поспешил ответить я, – но передам твою просьбу Матери и Отцу. Как только они дадут ответ, я сообщу, каким он будет.
Я обернулся к Асфару.
– Проводи нас к выходу. Иначе сгоришь, как твой товарищ.
Он без колебаний подчинился, и мы, едва оказавшись на улице, помчались прочь.
Глава 11
Мы воистину спасались бегством – иначе не скажешь.
Мы мчались, объятые ужасом, а едва оказавшись дома, заперли все двери и окна на самые тяжелые засовы.
Но разве они могли преградить путь Эвдоксии?
Собравшись во внутреннем дворике, мы оценили положение и пришли к выводу, что должны без промедления познать собственные возможности, понять, какие способности подарили нам время и Кровь.
Через несколько часов нам удалось кое-что выяснить.
Мы с Авикусом могли передвигать предметы, не прикасаясь к ним, и переносить их по воздуху. Огненным даром никто, кроме меня, не обладал, а я, как оказалось, мог пользоваться им без ограничений, во всяком случае в пределах нашего дома. Это значит, что мне удавалось воспламенить любую деревянную вещь вне зависимости от расстояния. Дабы проверить его действие на живых существ, я выбрал нескольких незадачливых крыс и с легкостью поджег их издалека.
Наша физическая сила оказалась значительно выше, чем мы ожидали. Я и в этом превзошел своих друзей. Авикус в нашем соревновании занял второе место, Маэл – третье.
Потом я рассказал Авикусу и Маэлу о том, что произошло во время схватки с Эвдоксией, и попытался объяснить, какое необыкновенное ощущение тогда испытал.
– Нападая, она попыталась обратить на меня силу своего Огненного дара (именно такие выражения мы тогда использовали в той или иной форме). Ее намерение сжечь меня не оставляет сомнений. Мне стало жарко. Но я отразил удар с помощью неизвестной мне до сих пор способности, а потом буквально пригвоздил Эвдоксию к полу. Нужно разобраться и понять, что это за сила противодействия.
И снова я принялся упражняться на крысах, водившихся в нашем жилище. Взяв грызуна в руки, я призвал на помощь ту же способность, что помогла мне справиться с Эвдоксией. Крысу разорвало на куски, но огня не было.
Я понял, что обладаю не только Огненным даром, но и другой силой – той, что использовал для защиты. Ее можно назвать Смертоносным даром. Если бы довелось применить его против человека – чего я делать, конечно, не собирался, – его внутренние органы мгновенно разорвались бы.
– Теперь, Авикус, – предложил я, – поскольку ты из нас старший, давай проверим, обладаешь ли ты Смертоносным даром.
Поймав крысу, я удерживал ее в руках, пока Авикус сосредоточивал и направлял свои силы. Через несколько секунд из ушей и пасти бедного животного потекла кровь и оно погибло.
Авикуса эта сцена отрезвила.
Я настоял, чтобы и Маэл проделал то же, что и мы. На сей раз крыса отчаянно извивалась и визжала от боли, но не умерла. Когда я опустил несчастное создание на мозаичный пол дворика, оно не могло ни бежать, ни подняться на лапки. Пришлось из милосердия прикончить его.
Я посмотрел на Маэла.
– Твое могущество растет. Все мы год от года становимся сильнее. Когда мы встретимся здесь с нашими врагами, нужно быть хитрее их, бесконечно хитрее.
Маэл кивнул.
– Похоже, я могу покалечить смертного.
– И даже сбить с ног, – ответил я. – Но давайте теперь займемся Мысленным даром. Мы уже умеем с его помощью находить друг друга, безмолвно задавать вопросы или сообщать о чем-то. Однако пользуемся им только в качестве примитивного средства самозащиты.
Мы прошли в библиотеку и сели, образовав небольшой треугольник.
Для начала я попробовал усилием мысли показать Авикусу, что мне удалось повидать в великолепном соборе Святой Софии, сделав акцент на полюбившейся мне мозаике.
Оказалось, что он в состоянии описать мне все до мельчайших подробностей.
Тогда я приготовился ловить его мысли.
Маэл поделился со мной воспоминаниями о том, как его вывезли из Египта на север и переправили в Британию, где обрекли на долгое заточение в священной роще друидов. Он был закован в цепи.
Эти образы потрясли меня до глубины души. Я их не просто увидел, а почувствовал физически. Я протер глаза и постарался вновь обрести ясность рассудка. В этих видениях было что-то бесконечно интимное и в то же время неясное, неуловимое. Я знал, что впредь никогда уже не смогу относиться к Авикусу так, как раньше.
Теперь настала наша с Маэлом очередь.
Я попробовал передать ему картины моего дома в Антиохии, где мы столь счастливо – или несчастливо? – прожили с Пандорой двести лет.
Маэл детально описал увиденное.
Когда настал его черед поделиться своими мыслями, Маэл позволил мне стать свидетелем событий той ночи, когда ему, тогда еще юноше, впервые позволили присоединиться к приверженцам Бога Рощи и присутствовать на священных церемониях. По понятным причинам эта сцена вызвала во мне отвращение, и я вновь испытал знакомое чувство, что узнал больше, чем хотелось бы.
После этого мы попробовали подслушать размышления друг друга – о том, что все мы обладаем такой способностью, было известно и раньше. Наши возможности превысили все ожидания. А закрывать мысли каждый из нас, даже Маэл, умел практически в совершенстве.
Мы решили, что будем шлифовать мастерство при каждом удобном случае, станем чаще пользоваться Мысленным даром и сделаем все, чтобы встретить Эвдоксию в полной готовности.
Никаких известий от Эвдоксии или от ее свиты не было, и я отважился посетить святилище Тех, Кого Следует Оберегать.
Авикус с Маэлом сомневались, стоит ли им оставаться наверху в мое отсутствие, и я позволил им сойти вниз, настояв, однако, что они останутся ждать возле дверей, а к Матери и Отцу войду я один.
Я опустился на колени перед божественной четой и тихим голосом рассказал им, что произошло. Естественно, я сознавал абсурдность своего поступка, поскольку они, вероятно, давно обо всем знали.
Так или иначе, я со всей откровенностью поведал Акаше и Энкилу о встрече с Эвдоксией и о нашей страшной битве и признался, что не знаю, как быть, ибо она заявляет о своем праве заботиться о Матери и Отце, а я не могу доверять этой женщине, потому что она ни во что не ставит ни меня, ни тех, кого я люблю. Я сказал, что, если они пожелают сделать своей хранительницей Эвдоксию, мне достаточно простого знака. А еще я молил о спасении для себя и своих спутников.
Ничто не потревожило спокойствия святилища, кроме моего шепота. Ничто не изменилось.
– Мне нужна твоя Могущественная Кровь, – обратился я к Акаше. – Нужна как никогда раньше. Если придется защищаться, мне понадобится небывалая сила.
Я поднялся на ноги. Подождал, мечтая увидеть призывный жест Акаши – поднятую ладонь. Именно таким жестом она позволяла подойти Эвдоксии. Я помнил слова ее создателя: «Она не убивает тех, кого позвала».
Но мне не подали милостивого знака. Собравшись с мужеством, я обнял Акашу, прижался губами к ее шее и пронзил кожу, мгновенно ощутив во рту неописуемо восхитительный вкус Могущественной Крови.
Что видел я в том экстазе? Что видел я, достигнув высшей точки наслаждения? Красивый пышный дворцовый сад с мягкой сочной травой и ухоженными фруктовыми деревьями, сквозь кроны которых проникали лучи солнца. Как мог я забыть то невыразимо прекрасное смертоносное солнце? Босыми ногами я стоял на ковре из мягких лепестков. К лицу моему прикасались податливые ветви. Я пил и пил, ускользая от времени, парализованный теплотой крови.
«Это и есть твой знак, Мать?» – мысленно вопросил я.
И снова я шел по саду, теперь уже с кистью в руках, а подняв глаза, увидел, что возвышавшиеся над головой деревья нарисованы мною на стенах дома, что сад, где я гулял, создан моими красками. Я прекрасно понял суть явленного мне парадокса. Деревья из видения – тот самый сад, что я когда-то воссоздал на стенах святилища. Теперь он принадлежал мне – и нарисованный на плоской стене, и воплотившийся в реальность. Это было знамение: «Останься с Матерью и Отцом. Не бойся».
Не в силах больше пить, я отстранился и приник к Акаше, словно дитя. Обвив ее шею левой рукой, прижавшись лбом к тяжелым черным косам, я целовал ее снова и снова, и поцелуи мои были красноречивее любых слов.
Энкил не шелохнулся. Акаша тоже оставалась неподвижной. Единственным звуком, нарушавшим безмолвие святилища, был мой собственный стон.
Наконец я отошел от возвышения и, преисполненный благодарности, упал на колени перед Священными Прародителями.
Как же беззаветно я любил ее – мою блистательную египетскую богиню. И теперь я был уверен: она безраздельно принадлежит мне.
Я надолго задумался, стараясь полнее осмыслить то, что произошло между мной и Эвдоксией, и, кажется, кое-что начало проясняться.
Мне пришло в голову, что в отсутствие недвусмысленного жеста со стороны Акаши биться с Эвдоксией предстоит не на жизнь, а на смерть. Она ни за что не позволит мне оставаться в городе и попытается похитить Тех, Кого Следует Оберегать, а значит, придется применить против нее Огненный дар. События этой ночи были лишь объявлением войны.
Мне стало невыразимо грустно, потому что Эвдоксия вызывала во мне восхищение. Но я понимал, что поражение оказалось для нее слишком унизительным, чтобы отступить.
Я посмотрел на Акашу.
– Как же я посмею убить это создание? – спросил я. – В ее жилах течет твоя кровь. И в моих тоже. Но ты наверняка дашь мне ясно понять, как следует поступить?
Я пробыл там еще не менее часа.
Покинув святилище, я обнаружил, что Авикус и Маэл по-прежнему стоят там, где я их оставил.
– Она позволила мне испить ее крови, – сообщил я. – Это не похвальба. Я просто хочу, чтобы вы знали. Наверное, она дала мне знак. Но я не уверен. Думаю, она не хочет, чтобы ее отдали Эвдоксии, и в случае необходимости уничтожит ее.
Авикус пришел в отчаяние.
– За годы, проведенные в Риме, – сказал он, – мы, к счастью, никогда не сталкивались с тем, кто сильнее нас.
– Сильнейшие стараются держаться друг от друга подальше, – пояснил я. – Но, как ты понимаешь, мы перешли ей дорогу. Можно было бы уехать, как она просила.
– Она не вправе запретить нам оставаться в этом городе, – возразил Авикус. – Почему бы ей не попробовать полюбить нас?
– Полюбить? – переспросил я. – Откуда у тебя столь странные мысли? Вижу, она вскружила тебе голову. Конечно. Это заметно. Но за что ей нас любить?
– За нашу силу, – отозвался он. – Ее окружают слабые создания возрастом не старше полувека. Мы можем рассказать ей то, чего она не знает.
– О да, я поначалу думал так же. Но ничего не получится.
– Почему? – недоумевал Авикус.
– Если бы ей понадобились сильные спутники, они бы уже были здесь, – ответил я. И уныло добавил: – Мы в любой момент можем вернуться в Рим.
У него не нашлось ответа.
Даже не знаю, рассматривал ли я сам такую возможность всерьез.
Мы поднялись по ступеням и пошли по туннелям.
– Мысли о ней сведут тебя с ума, – убеждал я Авикуса, придерживая его за локоть. – Соберись с силами и разлюби ее, очисти свою душу.
Он кивнул, но даже не скрывал волнения.
Я бросил взгляд на Маэла, но тот воспринял ситуацию хладнокровнее, чем я предполагал.
– Эвдоксия уничтожила бы Авикуса, если бы не ты? – спросил он.
– Она намеревалась довести дело до конца, – ответил я. – Но Авикус очень стар, старше нас с тобой. Возможно, даже старше Эвдоксии. Ты сам стал свидетелем его могущества.
С тяжелым сердцем, исполненные сомнений, мы погрузились в противоестественный сон.
На следующую ночь, едва поднявшись, я почувствовал присутствие в доме посторонних. Новость привела меня в бешенство, но даже в те минуты меня не покидало сознание, что гнев порождает слабость.
Маэл с Авикусом незамедлительно присоединились ко мне.
Выйдя из укрытия, мы обнаружили Эвдоксию, объятого ужасом Асфара и еще двоих юношей-вампиров, с которыми раньше не встречались.
Они устроились в моей библиотеке словно дорогие гости.
Эвдоксия нарядилась в пышные восточные одежды с длинными широкими рукавами и надела персидские туфли. Заколки с каменьями и жемчугами удерживали над ушами густые черные кудри.
Я не успел до конца отделать и обставить комнату, поэтому она выглядела значительно скромнее той библиотеки, где накануне принимали нас. Эвдоксия была здесь самым роскошным украшением.
Меня снова потрясла красота ее маленького личика. Особенно обращал на себя внимание прелестный рот, но и холодные черные глаза не утратили своей притягательности.
Я пожалел и несчастного Асфара, столь страшившегося меня, и его спутников – сущих детей в смертной жизни и юношей в бессмертии.
Надо ли добавлять, как они были красивы? В момент превращения они только-только вышли из детского возраста и, сохранив мальчишескую пухлость черт, уже обладали телами взрослых.
– Почему ты явилась без приглашения? – спросил я. – И как ни в чем не бывало сидишь в моем кресле.
– Прости меня, – нежно заговорила она. – Я не смогла удержаться от искушения и пришла. Я обыскала весь дом вдоль и поперек.
– И этим гордишься? – спросил я.
Губы Эвдоксии дрогнули, словно она собиралась заговорить, но в глазах показались слезы.
– Где книги, Мариус? – тихо спросила она. – Где древние египетские книги? Книги, которые были в храме и которые ты украл?
Я не ответил.
– Я пришла, чтобы найти их, – сказала она, глядя в пустоту и не сдерживая слез. – Пришла, потому что вчера ночью мне привиделись жрецы из храма и я вспомнила, как они уговаривали меня прочесть старые легенды.
Я по-прежнему стоял молча.
Эвдоксия подняла на меня глаза и тыльной стороной ладони вытерла слезы.
– Я ощущала ароматы храма, запах папируса, – сказала она. – Я видела, как сидит за столом Старейший.
– Но ведь он выставил Священных Прародителей на солнце, – наконец заговорил я. – Не стоит заблуждаться, думая, что он ни в чем не повинен. Старейший был исполнен злобы и все сделал намеренно. Он ожесточился и думал только о себе. Тебе известно, какая судьба его постигла?
– Во сне жрецы сказали мне, что ты забрал книги, Мариус. Они говорят, что ты прошел в библиотеку и, не встретив сопротивления, вынес все древние свитки.
Я вновь не ответил. Но скорбь ее разрывала мне душу.
– Скажи мне, Мариус, где эти книги? – продолжала уговаривать Эвдоксия. – Если ты позволишь мне прочесть их, узнать древние египетские предания, в моей душе найдется для тебя место. Неужели ты не даруешь мне такую малость?
Я тяжело вздохнул и постарался, чтобы голос мой прозвучал как можно более мягко:
– Эвдоксия, тех книг больше нет, все, что от них осталось, хранится здесь, у меня в голове. – Я постучал пальцем по лбу. – Варвары, захватившие Рим, сожгли мой дом вместе с библиотекой.
Она покачала головой и закрыла лицо руками, не в силах смириться с услышанным.
Я опустился рядом с ней на колени и попытался развернуть к себе, но безуспешно. Она молча плакала, и по щекам струились кровавые слезы.
– Я запишу все, что смогу вспомнить, а помню я многое, – увещевал я. – Или, если хочешь, продиктую все нашим писцам. Реши, как тебе удобнее, и я с любовью передам тебе эти знания. Твое желание мне понятно.
Не время было объяснять ей, что большая часть того, что она искала, не представляла интереса, что древние предания строились на суеверии и даже песнопения не содержали ни капли смысла.
Так говорил и Старейший. Но за годы жизни в Антиохии я прочел свитки. И помнил их содержание. Каждое слово навеки запечатлелось в моей душе и в моем сердце.
Она медленно повернулась ко мне. И вдруг, подняв руку, погладила по голове.
– Зачем ты взял эти книги?! – в отчаянии зашептала она. – Зачем забрал из хранилища, где им ничто не угрожало?!
– Мне хотелось узнать, что в них написано, – откровенно ответил я. – Почему же ты за всю жизнь не прочла их? Почему не переписала? Ты же выполняла такую работу для греков и римлян. Так почему же теперь ты во всем винишь только меня?
– Виню? – серьезно переспросила она. – Я тебя ненавижу.
– Старейший был мертв, Эвдоксия, – тихо напомнил я. – Старейшего уничтожила Мать.
Ее глаза распахнулись, невзирая на слезы.
– И ты хочешь, чтобы я поверила, что это сделал не ты?
– Я? Я убил того, кому было больше тысячи лет? Я, только вчера рожденный? – Губы мои исказила горькая усмешка. – Нет. Его убила Мать. Она же попросила меня вывезти ее из Египта. Я только выполнил ее просьбу.
Я заглянул Эвдоксии в глаза, надеясь убедить ее в своей искренности, заставить ее взвесить последнее, важнейшее доказательство, прежде чем будет продолжена война, порожденная беспочвенной ненавистью.
– Загляни в мои мысли, Эвдоксия, – предложил я. – Убедись во всем сама.
Я воскресил в памяти и заново пережил мрачные минуты, когда Акаша растоптала Старейшего. Я припомнил, как из лампы, по волшебству поднявшейся в воздух, на останки вылилось масло. Как вспыхнула древняя кровь.
– Да, – прошептала Эвдоксия. – Огонь – наш враг, наш извечный враг. Ты говоришь правду.
– Сердцем своим и душой клянусь, – ответил я, – так все и было. И как, став свидетелем смерти Старейшего, обремененный столь великой ответственностью, мог я оставить там книги? Я, как и ты, хотел прочесть их. И сделал это, живя в Антиохии. Я перескажу тебе все, что в них содержалось.
Она надолго задумалась, а потом кивнула в знак согласия и застыла, низко склонив голову.
Я поднялся на ноги.
Эвдоксия достала тонкий платок и вытерла кровавые слезы.
– Я запишу все, что вспомню, – вновь пообещал я. – И то, что сказал Старейший, когда я впервые пришел в храм. Я посвящу этому труду каждую ночь, пока не доведу его до конца.
Она не ответила, и я смог заглянуть ей в лицо, только опустившись на колени.
– Эвдоксия, мы могли бы поделиться друг с другом своими знаниями, – принялся убеждать я. – В Риме я устал так, что на целое столетие утратил всякую связь с жизнью. И мечтаю узнать то, что известно тебе.
Я не мог понять, обдумывает ли она мои слова или погрузилась в собственные грезы.
– В последний день я спала как в лихорадке, – сказала она, не поднимая головы. – Мне снилось, будто ко мне взывает Рашид.
Что я мог ответить? Сердце мое разрывалось от отчаяния.
– Нет, я не ищу утешения, – продолжала она. – Лишь говорю, что мне снились кошмары. А потом я оказалась в храме в окружении жрецов. И меня охватило ужасное ощущение: очень четкое ощущение времени и смерти.
– Это мы преодолеем, – пообещал я, опускаясь перед ней на одно колено.
Она посмотрела мне в глаза, словно желая убедиться, что я не намерен ее одурачить, и покачала головой.
– Нет. Мы тоже умираем. Когда приходит наш срок.
– А я не хочу умирать, – заявил я. – Бывает, хочу уснуть, иногда даже погрузиться в сон навеки – но не умереть.
Эвдоксия улыбнулась.
– Что бы ты написал для меня, – спросила она, – если бы появилась такая возможность? Какие предания доверил бы пергаменту, желая, чтобы я прочла и запомнила их?
– Не то, что читал в древнеегипетских текстах, – выразительно ответил я. – Слова более возвышенные, применимые ко всему на свете, полные надежды и жизненной силы, рассказывающие о взрослении и торжестве, повествующие – не знаю, как сказать иначе – о жизни.
Она торжественно кивнула и долго смотрела на меня с улыбкой и признательностью во взгляде. А потом сжала мою руку и попросила:
– Отведи меня в святилище.
– Что ж, идем, – ответил я, вставая.
Она поднялась и прошла вперед – должно быть, намеренно желая показать, что знает дорогу. Хвала богам, ее свита за нами не последовала, так что мне не пришлось останавливать юношей.
Мы спустились вниз, и я силой Мысленного дара открыл двери, не прикасаясь к ним.
Она ничем не дала понять, что мои способности произвели на нее впечатление. Но я не был уверен в том, что мир между нами заключен. Мысли Эвдоксии по-прежнему оставались для меня загадкой.
При виде Матери и Отца в изысканных одеждах и сверкающих драгоценностях у нее перехватило дух.
– О Благословенные Прародители, – прошептала она. – Как долог был мой путь к вам.
Ее голос звучал очень трогательно, а из глаз снова хлынули слезы.
– Что подарить тебе? – произнесла она, не сводя глаз с царицы и дрожа всем телом. – Нужно было принести тебе дар или жертву...