Кровь и золото Райс Энн

Несмотря на обходительность речи и поведения, сила разума, сквозившая в его словах, впечатляла. Я поражался его самообладанию. Он был не старше двадцати лет.

– Как вы меня нашли? – спросил я.

– Мы всегда начеку, – мягко ответил он. – Когда вы подняли капюшон красного плаща и вышли на свет, вас заметили.

– Значит, все началось в Венеции, – сказал я. – Я наделал много ошибок.

– Да, в Венеции, – повторил он. – Наш агент увидел вас и написал письмо в Англию, в главную Обитель, а меня направили проверить, кто вы такой. Побывав в вашем доме на приеме, я понял, что нам сообщили правду.

Я откинулся на спинку кресла и смерил его взглядом. По случаю бала он нарядился в красивый бархатный камзол светло-коричневого цвета, а сверху накинул плащ, подбитый горностаем. На пальцах он носил простые серебряные кольца, а длинные пепельные волосы гладко зачесывал. Глаза были серого цвета, лоб высокий, без морщин, словно отполированный.

– И о какой же правде вы говорите? – спросил я так ласково, как только мог. – Что именно вы считаете правдой?

– Вы вампир, тот, кто пьет кровь, – не дрогнув, ответил англичанин, по-прежнему сдержанно и любезно. – Вы прожили на свете не один век. Мне неизвестен ваш возраст. Я не берусь угадывать. Но я бы хотел услышать это от вас. Вы не совершали ошибок. Я сам решил представиться вам.

Чудесное ощущение – беседовать на латыни! В его глазах, отражавших свет ламп, читалось искреннее волнение, обуздываемое только врожденным достоинством.

– Я пришел в ваш дом, когда вы сами открыли двери, – сказал он. – Я воспользовался вашим гостеприимством. Чего бы я только не отдал, лишь бы узнать, как долго вы прожили и что сумели повидать.

– И что вы сделаете с этими сведениями? – спросил я. – Если я вдруг решусь рассказать?

– Передам в наши библиотеки. Увеличу совокупность знаний. Дам знать, что некоторые легенды правдивы. – Он помолчал и добавил: – Восхитительно правдивы.

– Да, но вам уже есть что записать, не так ли? – спросил я. – Вы можете доложить, что видели меня своими глазами.

Я намеренно отвел глаза и посмотрел на танцоров. Потом повернулся к нему, чтобы убедиться, как он послушно проследил за направлением моего взгляда.

Он глядел на Бьянку, описывавшую в танце тщательно отмеренный круг, и на Амадео, с улыбкой сжимавшего ее руку. Играла прелестная мелодия, Амадео взирал на нее с восхищением, и она казалась совсем девочкой.

– Что еще вы заметили, блестящий ученый из Таламаски? – спросил я.

– Второго вампира, – бесстрашно откликнулся он, вновь поворачиваясь ко мне лицом, – прекрасного юношу. Впервые я увидел его, когда он был еще смертным человеком. А теперь он танцует с молодой женщиной, которая в скором будущем также может подвергнуться трансформации.

Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, биение его отдавалось эхом в ушах и в горле.

Но он не собирался порицать меня. Напротив, он вообще не выносил никаких суждений, и мне пришлось проникнуть в его юную голову, чтобы выяснить, так ли это.

Он мягко покачал головой.

– Простите меня, – сказал он, внезапно краснея. – Я впервые нахожусь так близко с одним из вас. Я еще ни с кем из вас не разговаривал. Очень надеюсь, что у меня хватит времени сделать записи об увиденном, но клянусь честью: если вы отпустите меня живым, я не напишу ни строки, пока не окажусь в Англии, и ни одно слово не принесет вам вреда.

Я отсек звуки нежной соблазнительной музыки. Я думал только о его мыслях и, просмотрев их, удостоверился, что он намерен сдержать обещание, а также отыскал информацию об ордене исследователей – удивительном собрании людей, желавших не уничтожать, а только знать.

Мне открылись дюжины чудес: там давали приют тем, кто умел читать мысли, тем, кто мог с безукоризненной точностью предсказывать судьбу по картам, тем, кого собирались объявить ведьмами и сжечь на костре. В необъятных библиотеках хранились старинные книги по магии.

Казалось невероятным, что в эпоху христианства существует неподвластная церкви сила.

Я взял в руки золотую монету с надписью «Таламаска». Положил ее в карман и сжал его руку. Он ужасно перепугался.

– Полагаете, я собираюсь убить вас? – мягко спросил я.

– Нет, мне кажется, вы меня не убьете, – сказал он. – Но дело в том, что я долго с любовью изучал вас и теперь не знаю, что и думать.

– Вот как, с любовью? – повторил я. – Давно ли вашему ордену известно о таких, как я?

Я не выпускал его руку.

Высокий чистый лоб прорезала выразительная линия – он нахмурился.

– С самого начала, а существует он с незапамятных времен.

Сжимая его руку, я продолжал размышлять. Я снова проник в его мысли и, не обнаружив лжи, перевел взгляд на грациозные танцующие пары и позволил себе вернуться к звукам музыки.

Я медленно освободил его руку.

– Уходите, – сказал я, – уезжайте из Венеции. В вашем распоряжении один день и одна ночь. Я не потерплю вашего соседства.

– Я понял, – благодарно ответил он.

– Вы слишком долго за мной следите, – с укоризной продолжил я, но упрекать я мог только себя. – Знаю, что вы уже посылали в Обитель письма с рассказами обо мне. Знаю, потому что на вашем месте я поступил бы так же.

– Да, – повторил он, – я вас изучал. Но только ради тех, кто стремится познать мир со всеми его обитателями. Мы никого не преследуем. И храним свои тайны от всех, кто мог бы использовать их во зло.

– Пишите что хотите, – сказал я, – но уезжайте, и пусть члены вашего ордена больше не появляются в моем городе.

Он уже вставал из-за стола, когда я спросил его имя. Со мной часто бывало, что я не мог прочесть имя человека в его мыслях.

– Рэймонд Галлант, – тихо произнес он. – Если вы когда-нибудь захотите вступить со мной в контакт...

– Ни за что, – отрезал я.

Он кивнул, но, не желая прощаться на такой ноте, все же закончил фразу:

– Напишите в замок, название которого прочтете на другой стороне монеты.

Я смотрел ему вслед. Он был не из тех, кто притягивает взгляды. Его легче было представить в забрызганной чернилами библиотеке, склонившимся над старым манускриптом.

Но его лицо привлекало необычайным обаянием.

Я сидел, погрузившись в раздумья, лишь при необходимости обмениваясь репликами с окружающими, и мне не верилось, что смертному удалось подойти так близко.

Я потерял осторожность? Слишком сильно влюбился в Амадео и Бьянку, чтобы обращать внимание на элементарные тревожные признаки? Или восхитительные картины Боттичелли отвлекли меня от бессмертия?

Не знаю, но в действительности действия Рэймонда Галланта легко поддавались объяснению.

Я находился в толпе смертных, он сливался с общей массой; должно быть, он умел укрощать разум, чтобы не выдавать своих мыслей. Ни лицом, ни жестами он не выдавал своего интереса.

Да, ничего сложного! Вернувшись домой, я почувствовал облегчение и даже написал несколько страниц в дневнике, пока Амадео, словно падший ангел, спал на красной постели.

Стоит ли опасаться молодого человека, разузнавшего, где я живу? Нет, решил я. Никакой опасности нет. Я поверил каждому его слову.

Но внезапно, часа за два до рассвета, меня посетила трагическая мысль.

Немедленно увидеться с Рэймондом Галлантом! Поговорить с ним! Как же я глуп!

Я выбежал из дома, оставив Амадео отдыхать.

Силой мысли я обшарил все попадавшиеся на пути палаццо в поисках англичанина.

Наконец я отыскал его на скромном постоялом дворе вдалеке от дворцов Большого канала. Я спустился по лестнице с крыши и забарабанил в дверь:

– Откройте, Рэймонд Галлант! – сказал я. – Это Мариус. Я не причиню вам вреда.

Ответа не последовало. Но я знал, что он испугался от неожиданности.

– Рэймонд Галлант, я могу взломать дверь, но не стану. Я не имею права. Умоляю, отзовитесь. Откройте.

Наконец он отпер дверь, и я вошел в крохотную комнатушку с сырыми стенами, где увидел убогий письменный стол, дорожный сундук и груду одежды. У стены стояла небольшая картина, нарисованная мною много месяцев назад и, по-видимому, выброшенная.

В комнате горело слишком много свечей, однако так ему удобнее было меня рассмотреть.

Он отпрянул от меня, как перепуганный мальчишка.

– Рэймонд Галлант, у меня к вам вопрос, – с порога заговорил я, чтобы скорее перейти к делу и заодно успокоить его.

– Постараюсь ответить как можно лучше, Мариус, – дрожащим голосом ответил он. – Какие сведения я могу вам предоставить?

– Не так уж сложно догадаться, – отозвался я и осмотрелся. Сесть было негде. Ладно. – По вашим словам, вам давно о нас известно.

– Да, – сказал он. Его всего трясло. – Я... я готовился к отъезду из Венеции, – поспешил объяснить он, – выполняя ваше желание.

– Благодарю. Но перейдем к моему вопросу, – очень медленно продолжал я. – За время ваших изысканий не доводилось ли вам слышать о женщине, пьющей кровь, о женщине-вампире, говоря вашими словами, о женщине с длинными волнистыми каштановыми волосами... довольно высокой, с прекрасной фигурой, о женщине не юной, но в расцвете зрелости, о женщине с быстрым взглядом, о женщине, которая в одиночку гуляет по ночным улицам.

Мое описание произвело на него впечатление, он отвел взгляд, чтобы порыться в памяти, а потом обернулся.

– Пандора! – воскликнул он.

Я поморщился как от боли. Ничего не мог поделать. Я не сумел сдержаться, ибо удар, им нанесенный, был слишком чувствительным.

Меня захватили столь сильные эмоции, что пришлось отойти на несколько шагов, дабы он не видел выражения моего лица.

Этот англичанин даже знал ее имя!

– Что вам о ней известно? – в конце концов спросил я, глядя ему в глаза и на всякий случай для проверки проникая в его мысли.

– В древней Антиохии сохранился камень, на котором высечено: «Пандора и Мариус, те, кто пьет кровь, проживали в этом доме в счастье и радости».

Я не мог отвечать. Прошлое, всего лишь прошлое, горькое, грустное прошлое, в котором я отступился от нее. А она, расстроенная и опечаленная, запечатлела эти слова в камне.

Я проникся уважением к исследователям, разыскавшим столь древний обломок истории.

– Но сейчас?! – воскликнул я. – Где она сейчас? Что вы о ней знаете? Непременно расскажите мне все.

– На севере Европы живут те, кто утверждает, что видел ее. – Голос Рэймонда Галланта звучал тверже, но страх до конца не прошел. – А один раз к нам пришел молодой вампир, из тех, что не могут вынести трансформацию...

– Да, продолжайте, – сказал я. – Я знаю. В ваших словах нет ничего оскорбительного. Прошу, продолжайте!

– Молодой вампир пришел к нам в надежде, что мы знаем заклинание, способное вернуть ему смертную жизнь и бессмертную душу...

– Да, так он упоминал о ней? Вы об этом?

– Именно так. Он хорошо ее знал и назвал ее имя. Он считал ее вампирской богиней. Она не была его создательницей. Случайно встретившись с ним, она его жалела и выслушивала страстные излияния. Описание совпадает с вашим. А он поведал нам о развалинах в Антиохии, где мы нашли вырезанные в камне слова. Это она рассказала ему о Мариусе. Так мы узнали ваше имя. Мариус, высокий блондин с голубыми глазами, Мариус, чья мать родом из Галлии, а отец – римлянин.

Он остановился, явно испугавшись меня.

– Прошу вас, дальше, – поторопил я.

– Молодого вампира больше нет, он погиб по собственной воле, без нашего участия: вышел на утреннее солнце.

– Где он познакомился с ней? – спросил я. – Где она слушала его излияния? Когда все это случилось?

– Уже при мне, хотя я лично не встречался с этим вампиром, – объяснил он. – Пожалуйста, не пытайте меня, я и так стараюсь рассказать все, что знаю. Молодой вампир сказал, что она постоянно переезжала с места на место, колесила по северным странам в обличье богатой женщины. С ней был еще один вампир – азиат, наделенный неимоверной красотой и величайшей жестокостью. Он еженощно притеснял ее и заставлял выполнять то, что ей не хотелось.

– Невыносимо! – воскликнул я. – Ну же, назовите мне эти северные страны! Мне быстрее выслушать вас, чем прочесть мысли. Расскажите все, что говорил молодой вампир.

– Я не знаю, по каким странам она путешествовала, – ответил он.

Моя страстность его нервировала.

– Молодой вампир полюбил ее и надеялся, что она отвергнет азиата. Но она отказалась. Это поражение свело его с ума. Охотясь в небольшом немецком городке, он начал вести себя безрассудно и скоро попал к нам.

Он сделал паузу, чтобы набраться мужества, и продолжил:

– В Обители он непрестанно говорил о ней, но все сводилось к одной теме: ее обаяние, ее доброта и жестокость азиата, не отпускавшего ее ни на шаг.

– Назовите мне имена, под которыми они путешествовали, – попросил я. – Должны же быть имена, смертные имена, – иначе они не могли бы представляться богатыми людьми! Назовите имена!

– Я их не знаю, – сказал он и призвал на помощь все свое самообладание. – Дайте мне время – вероятно, я их раздобуду. Но, по совести, я думаю, что орден не позволит мне сообщить вам такую информацию.

Я снова отвернулся. Поднял правую руку, чтобы прикрыть глаза. Какими жестами в такой момент пользуется смертный? Я сжал правую руку в кулак, а левой крепко стиснул ее локоть.

Она жива! Разве этого мало? Жива! Века ее не уничтожили. Разве этого мало?

Я обернулся. Он, воплощение храбрости, стоял на месте, и только руки слегка дрожали.

– Почему вы не боитесь меня, – прошептал я, – не боитесь, что я явлюсь в Обитель и сам добуду нужную информацию?

– Возможно, такое действие излишне, – быстро ответил он. – Вероятно, при необходимости я смогу раздобыть ее, ибо никаких клятв не будет нарушено. Ведь не сама Пандора искала у нас убежища.

– Ах да, вы рассуждаете, как юрист, – сказал я. – Что там еще осталось? Что еще Пандора рассказала молодому вампиру?

– Больше ничего, – ответил он.

– Значит, тот говорил о Мариусе, услышав это имя от Пандоры, – повторил я.

– Да, а потом мы обнаружили вас в Венеции. Я все рассказал!

Я отошел в сторону. Я так запугал его и измучил, что он вот-вот готов был лишиться рассудка.

– Я все рассказал! – торжественно повторил он.

– Я знаю, – сказал я. – Я вижу, что вы способны сохранить тайну, но не способны солгать.

Он промолчал.

Я достал из кармана полученную от него золотую монету.

Прочел надпись: «Таламаска».

Перевернул.

На обратной стороне был изображен высокий, хорошо укрепленный замок, а под ним – адрес: «Лорвич. Восточная Англия».

Я поднял глаза.

– Рэймонд Галлант, – сказал я, – благодарю вас.

Он кивнул.

– Мариус, – внезапно спросил он, приободрившись, – разве вы не можете передать ей сообщение на большое расстояние?

Я покачал головой.

– Я передал ей Кровь, и ее мысли для меня закрыты. То же самое произошло и с прекрасным юношей, которого вы видели на балу. Создатель и его творение не могут читать мысли друг друга.

Он поразмыслил, спокойно, словно речь шла о смертных понятиях, и добавил:

– Но вы вполне могли бы силой разума оповестить тех, кто может ее увидеть, и передать, что вы ее ищете, и сообщить, где находитесь.

Воцарилась странная тишина.

Как признаться ему, что я не могу умолять ее вернуться? Как признаться себе, что нас разделяет старая распря, что только случайная встреча даст мне возможность заключить ее в объятия и заставить посмотреть мне в глаза? Нет, я не мог открыть правду даже себе.

Я взглянул на него. Он наблюдал за мной, явно успокаиваясь.

– Пожалуйста, уезжайте из Венеции, как мы договаривались. – Я развязал кошель и положил на стол целую кучу флоринов, как во время обеих встреч с Боттичелли. – Это от меня, за ваши труды. Уезжайте, а когда сможете, напишите мне.

Он снова кивнул, светлые ясные глаза выражали решимость, а юное лицо – намеренное хладнокровие.

– Пришлите мне обыкновенное письмо самой обычной почтой. Но содержащиеся в нем сведения чудесным образом помогут мне наконец-то обнять ту, кого я не видел более тысячи лет.

Не понимаю, что его так потрясло. Несомненно, он знал возраст камней из Антиохии. Но я увидел, как шок сковал все его члены.

– Что я наделал? – произнес я вслух, обращаясь не к нему, а к себе. – Скоро я покину Венецию, из-за вас и по другим причинам. Я не старею, а потому недолго могу играть роль смертного. Я уеду из-за молодой женщины, которая танцевала сегодня с моим учеником, ибо я поклялся, что не допущу ее трансформации. И все же я отлично справился со своей ролью. Так и запишите в анналах. Опишите мой дом, картины и лампы, музыку и смех, веселье и теплоту.

Его лицо изменилось. Он опечалился и разволновался, хотя ни один мускул не дрогнул, и на глаза навернулись слезы. Мудрое выражение лица – в его-то годы! И необычайно сочувственное.

– В чем дело, Рэймонд Галлант? – спросил я. – Как вы можете из-за меня расстраиваться? Объяснитесь.

– Мариус, – ответил он, – мои наставники в Таламаске говорили, что вы покажетесь мне прекрасным и будете говорить со мной на языке ангелов и демонов.

– Где же демоны, Рэймонд Галлант?

– В том-то и дело! Демонов я не услышал. Я изо всех сил старался поверить, что они есть, но не услышал. Вы правы.

– Вы видели демонов на моих картинах, Рэймонд Галлант?

– Нет, не видел, Мариус.

– Расскажите, что вы видели.

– Робкое мастерство и чудесные краски, – не задумываясь ответил он, словно давно уже знал ответ. – Дивные персонажи и большую изобретательность. Все были в полном восторге.

– Да, но превзошел ли я флорентийца Боттичелли? – спросил я.

Его лицо потемнело. Он слегка нахмурился.

– Я отвечу за вас, если позволите, – продолжал я. – Нет, не превзошел.

Он кивнул.

– Вот и думайте, – заключил я. – Я бессмертный, а Боттичелли – просто человек. И который из нас способен творить чудеса?

Мне слишком больно было оставаться в его комнате дольше.

Я протянул обе руки и нежно обнял его голову. Он не успел остановить меня, попытался высвободиться, но, разумеется, ничто не могло заставить меня ослабить хватку.

Я встал совсем рядом и шепотом произнес:

– Позвольте сделать вам подарок, Рэймонд Галлант. Слушайте внимательно. Я вас не убью. Я не причиню вам вреда. Я лишь хочу показать вам клыки и Кровь, а если позволите – имейте в виду, я спрашиваю разрешения, – если позволите, я уроню каплю Крови вам на язык.

Я открыл рот, обнажив клыки, и почувствовал, как застыло все его тело. Он забормотал на латыни отчаянную молитву.

Тогда я, как сотню раз делал это для Амадео, пронзил себе язык.

– Хочешь Крови? – спросил я.

Он закрыл глаза.

– Я не собираюсь принимать за тебя решение. Тебе нужен мой урок?

– Да! – прошептал он, в то время как душа его твердила: «Нет, нет, нет...»

Я запечатлел на его губах жгучий поцелуй. Кровь вошла в него, и он содрогнулся.

Когда я его отпустил, он с трудом держался на ногах. Но этот юноша был далеко не трусом. Лишь на миг он склонил голову, а потом обратил ко мне затуманенные глаза и несколько мгновений стоял словно зачарованный.

Я терпеливо ждал.

– Примите мою благодарность, Рэймонд. – Я готовился уйти через окно. – Напишите мне все, что разузнаете о Пандоре, а если не получится, я пойму.

– Не смотрите на нас как на врагов, Мариус, – отозвался он.

– Не стану, можете не бояться, – сказал я. – Я никогда ничего не забываю. Я навсегда запомню, что вы рассказали мне о ней.

И я ушел.

Я вернулся в спальню, где Амадео все еще дремал, словно опоенный вином, хотя пил только человеческую кровь.

Я собрался продолжать записи. Я попытался разумно изложить только что состоявшийся разговор. Попробовал описать Таламаску, основываясь на откровениях Рэймонда Галланта.

Но в конце концов я поддался искушению и принялся, как последний дурак, исписывать страницы словом «Пандора», а потом, уронив голову на скрещенные руки, представлял ее лицо и грезил, что шепчу ей о своей любви.

Пандора в северных странах... Что за страны? Зачем она там?

Ах, только бы найти ее спутника-азиата – уж я бы разделался с ним быстро и беспощадно, я бы освободил ее от притеснений. Пандора! Как ты допустила такое? И стоило мне задаться этим вопросом, как я осознал, что спорю с ней совсем как в прежние времена.

Когда пришло время отправляться в дневное укрытие, я обнаружил, что Бьянка спит в студии на длинном шелковом ложе.

– Какая ты красивая! – сказал я, нежно целуя ее волосы и сжимая прелестное округлое плечо.

– Я тебя обожаю, – прошептала она в ответ и снова погрузилась в сон – моя чудесная, милая девочка.

Мы проследовали в золотую комнату, где нас ожидали гробы. Прежде чем открыть свой саркофаг, я помог Амадео снять крышку.

Амадео устал. Его измотали танцы. Но он что-то прошептал сонным голосом.

– Что-что? – переспросил я.

– Настанет время – и ты не выдержишь: передашь Бьянке Кровь.

– Нет, – ответил я, – прекрати эти речи, ты меня злишь.

Он рассмеялся – холодно и бесстрастно.

– Знаю, что передашь. Ты слишком ее любишь, чтобы смотреть, как она начнет увядать.

Я твердо сказал:

– Нет.

И отправился отдыхать, не представляя себе, что так завершилась наша последняя ночь, последняя ночь моего могущества, последняя ночь Мариуса Римского, гражданина Венеции, художника и чародея, последняя ночь моего Золотого века.