Кровь и золото Райс Энн

Глава 34

ВАМПИР ЛЕСТАТ

Как известно каждому, кто следит за развитием наших Хроник, я жил на острове в Эгейском море и правил спокойным миром смертных, когда ко мне принялся взывать Лестат, молодой вампир не старше десяти лет во Крови.

Нужно отметить, что жизнь в одиночестве настроила меня весьма воинственно. Я не нарушил своего затворничества даже после превращения Амадео из главы старого парижского собрания в хозяина нового эксцентричного заведения – Театра вампиров.

Признаюсь, я не раз подсматривал за Амадео, но видел в нем только ту же душераздирающую печаль, что и в Венеции. Лучше остаться одному, чем искать его расположения, решил я.

Но, услышав призыв Лестата, я распознал мощный, свободный от оков ум и направился к нему, чтобы спасти от первого ухода от мира. Я привел его к себе в дом, не скрывая местонахождения своего жилища.

Я испытывал к Лестату большое, бьющее через край чувство и повел его вниз, в храм. Допускаю, что поступил безрассудно. Оцепенев, следил я за тем, как он приблизился к Матери и, к моему вящему изумлению, поцеловал ее.

Не знаю, что меня больше заворожило: его самоуверенность или ее спокойствие. Но можешь не сомневаться, я был готов в любую минуту защитить его от Энкила.

Когда Лестат отошел от нее и признался, что Мать сообщила ему свое имя, он застал меня врасплох. Меня захлестнула внезапная волна ревности.

Но я задвинул ее подальше. Я был влюблен в Лестата и сказал себе, что чудо, происшедшее в храме, – доброе знамение: видимо, молодой вампир способен вдохнуть жизнь в Прародителей.

Я повел его в гостиную, о чем уже рассказывал и я, и он, и там поведал ему долгую повесть о моем происхождении. Так он узнал о Матери, Отце и их бесконечном молчании.

Мы беседовали несколько часов, и он показался мне потрясающим учеником. Не припомню, чтобы за всю мою жизнь я испытывал подобную близость к кому-то. Даже с Бьянкой мы не были так близки. За десятилетнюю жизнь во Крови Лестат успел объехать мир, жадно проглатывал великую литературу разных стран; ему удалось привнести в наш разговор воодушевление, которого я никогда не наблюдал в своих возлюбленных, даже в Пандоре.

Но на следующую ночь, пока я занимался многочисленными смертными делами, Лестат спустился в храм, прихватив с собой скрипку, ранее принадлежавшую его другу вампиру Николя.

И, подражая таланту утраченного друга, Лестат принялся играть на скрипке перед Священными Прародителями – играть чудесно, страстно!

Я услышал музыку на расстоянии нескольких миль. А потом раздалось пение на такой высокой ноте, какую никогда не взял бы смертный. Казалось, то поют сирены из греческих мифов, но пока я стоял и думал, что это за звук, пение стихло.

Я попытался мысленно пересечь расстояние, отделявшее меня от дома, но отказывался верить тому, что увидел в открытых мне мыслях Лестата.

Акаша поднялась с трона и приняла Лестата в свои объятия, а пока Лестат пил кровь Акаши, Акаша пила кровь Лестата!

Я развернулся, помчался к дому, чтобы ворваться в храм. Но я не успел вовремя – моим глазам предстала совершенно иная картина.

Энкил встал и оторвал Лестата от Матери, которая выкрикивала что-то в защиту Лестата голосом, способным оглушить любого смертного.

Сбежав по каменным ступеням, я обнаружил, что двери храма намеренно заперты. Я что есть силы забарабанил в дверь. Все это время я следил за обстановкой глазами Лестата; теперь Энкил швырнул его на пол и, невзирая на вопли Акаши, намеревался его раздавить.

Несмотря на громкость, ее крики звучали очень жалобно.

От отчаяния я воззвал к Энкилу:

– Энкил, если ты причинишь вред Лестату, если ты убьешь его, я навсегда увезу ее от тебя, а она мне поможет. Мой царь, такова ее воля!

Мне самому не верилось, что я способен выкрикнуть подобные слова, но они сами пришли мне на ум, а времени на раздумья не оставалось.

Двери храма тотчас отворились. Невероятное, устрашающее зрелище: два мертвенно-бледных существа в египетских одеяниях, с ее губ капает кровь, а Энкил стоит на ногах, но погружен в глубокий сон.

Я в ужасе увидел, что нога Энкила уперлась в грудь Лестата. Но Лестат был жив. И невредим. Рядом с ним лежала раздавленная скрипка. Акаша смотрела в пустоту, словно никогда и не просыпалась.

Я быстро проскользнул вперед и положил руки на плечи Энкила.

– Возвращайтесь, мой царь. Возвращайтесь. Вы достигли цели. Прошу, выполните мою просьбу. Вам известно, как я уважаю вашу власть.

Он медленно убрал ногу с груди Лестата. Его лицо не выражало никаких эмоций, движения оставались медлительными, и мне постепенно удалось сдвинуть его с подножия трона. Он неспешно повернулся, сделал два шага и занял свое место, а я ловко и аккуратно поправил его одежду.

– Лестат, беги, – твердо приказал я. – Не задавай вопросов. Беги отсюда.

Лестат так и сделал, а я повернулся к Акаше.

Она осталась стоять, словно погруженная в грезы, и я очень осторожно коснулся ладонями ее рук.

– Моя красавица, – прошептал я, – моя Правительница. Позволь возвратить тебя на трон.

Она, как всегда, подчинилась.

Через несколько минут они как ни в чем не бывало сидели на месте, словно визит Лестата приснился мне, как приснилась пробудившая царицу музыка.

Но я знал, что это был не сон, и, внимательно глядя на нее, доверительно обращаясь к ней, я испытал новый страх, постаравшись, впрочем, скрыть от нее свои чувства.

– Ты прекрасна и постоянна, – сказал я, – а мир недостоин тебя. Он недостоин твоей силы. Ты слышишь слишком много молитв, не так ли? И вот ты услышала прекрасную музыку и пришла в восторг. Наверное, я как-нибудь сумею принести тебе музыку... привести тех, кто умеет играть, заставить их поверить, что вы с царем – просто статуи...

Я прервал свою безумную речь. К чему все это?

По правде говоря, я пришел в ужас. Лестат немыслимым образом нарушил ход событий, и я боялся думать, что может произойти, если кто-то другой решится на такое!

Но главным событием, за которое я цеплялся во гневе, было следующее: я восстановил порядок вещей. Я пригрозил его величеству и заставил его вернуться на трон, а она, возлюбленная моя царица, последовала за ним.

Лестат совершил немыслимое. Но Мариусу удалось все исправить.

Наконец, утишив свой гнев и усмирив свой характер, я спустился к скалам встретиться с Лестатом и сделать ему выговор. Оказалось, что я сам не сознавал, до какой степени потерял над собой власть.

Кто, кроме Мариуса, знал, сколько лет Священные Прародители провели в безмолвии? А теперь этот юноша, которого мне так хотелось любить, обучать, принять в свою жизнь, этот юноша сумел заставить их двигаться, отчего только набрался самонадеянности.

Лестат хотел освободить царицу. Лестат считал, что мы должны заточить Энкила в темницу. Наверное, я рассмеялся. Разумеется, я не мог выразить словами, как сильно я боялся их обоих.

В ту же ночь, пока Лестат охотился на отдаленных островах, я услышал, что из храма доносятся странные звуки.

Я спустился вниз и выяснил, что по всему храму разбросаны предметы обстановки. Вазы и лампы либо разбились, либо попадали на пол. Повсюду валялись свечи. Кто же из Прародителей это сделал? Оба сидели не двигаясь. Я не мог получить ответ, что только усилило мой страх.

В минуту отчаяния и малодушия я посмотрел на Акашу и подумал – если ты пожелаешь, я отдам тебя Лестату! Только объясни как. Давай вместе восстанем против Энкила! Но эти слова умерли во мне, так и не оформившись.

В душе я испытывал холодную ревность. И тяжкую печаль.

Однако я мог уговаривать себя, что чудо произошло из-за скрипки, не так ли? Ведь в древние времена подобных инструментов не существовало. А он, вампир, устроил для нее концерт, по всей вероятности вывернув музыку наизнанку.

Тем не менее облегчения эти мысли не принесли. Она пробудилась ради него!

И пока я стоял в нерушимой тишине храма и глядел на сломанные вещи, мне в голову закралась внушенная ею мысль.

«Я полюбила его не меньше, чем ты, и хочу, чтобы он остался, не меньше, чем ты. Но ничего не выйдет».

Ужас приковал меня к полу.

Но я направился прямо к ней, как бывало сотни раз, медленно, чтобы она при желании успела отказать мне, чтобы он самым незаметным жестом дал мне понять, что отвергает меня. И испил ее крови, возможно, из той же самой вены ее белого горла, не знаю. Обернувшись, я внимательно посмотрел на Энкила.

Его холодное лицо оставалось безразличным.

Проснувшись на следующую ночь, я опять услышал в храме шум. И снова обнаружил беспорядок.

У меня не осталось выбора и пришлось отослать Лестата. Другого средства я не нашел.

Так произошло еще одно горькое расставание – столь же тяжелое, как расставание с Пандорой или Бьянкой.

Никогда не забуду его обаяния, легендарных белокурых волос и бездонных голубых глаз – воплощение вечной молодости, полной безумных надежд и чудесных мечтаний. Я жестоко обидел и ранил его, когда приказал уезжать. Сердце мое обливалось кровью, но другого выхода не было. А мне так хотелось его оставить – ученика, возлюбленного, бунтаря. Я полюбил его журчащую речь, честные вопросы, отважные воззвания в защиту сердца и свободы царицы. Разве нельзя избавить ее от Энкила? Разве нельзя вдохнуть в нее жизнь? Опасные мысли, опасные речи, но Лестату было этого не понять.

И мне пришлось позабыть о собственном разбитом сердце и отказаться от чудесного юноши, которого я так полюбил, невзирая на одиночество духа и шаткость рассудка и воли.

Но теперь я воистину боялся того, на что могут оказаться способны при следующем пробуждении Акаша и Энкил. Я не мог поделиться опасениями с Лестатом, дабы не напугать и не распалить его окончательно.

Понимаешь, я уже тогда понимал, что Кровь принесла ему одно несчастье, что он мечтает обрести цель в смертном мире и остро сознает, что таковой не появится, а потому он неугомонен и неуправляем.

А я, оставшись после его отъезда наедине с Эгейским раем, всерьез призадумался, не стоит ли уничтожить Мать и Отца.

Все, кто читал наши Хроники, знают, что стоял 1794 год и мир был полон чудес.

Как мог я давать приют тем, кто представлял собой страшную угрозу для смертного мира? Но умирать не хотелось. Нет, умирать мне никогда не хотелось. И я не оставил в покое царя и царицу. Я продолжал заботиться о них и осыпать символами поклонения.

А познакомившись с многогранными чудесами современного мира, я больше, чем когда-либо, стал бояться смерти.

Глава 35

ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ АКАШИ

Наверное, лет двадцать назад я перевез Мать с Отцом в Америку, в ледяную пустыню севера, где в ледяных глубинах возвел удивительный с точки зрения технологического обеспечения дом, описанный Лестатом в книге «Царица Проклятых». Там-то Акаша и встала со своего трона.

Быстро перечислим уже неоднократно упоминавшиеся события – я устроил замечательное современное святилище для царя и царицы, куда поместил телеэкран, способный донести до них музыку и прочие развлечения, а также «новости» со всей планеты.

Сам я поселился в том доме один, получив в собственное распоряжение длинную цепочку хорошо обогреваемых комнат и библиотек, где я вечно читал и писал, а также смотрел фильмы и документальные ленты, вызывавшие живейший интерес.

Я пару раз проникал в смертный мир под видом режиссера, но по большому счету жил затворником и почти ничего не знал о других Детях Тысячелетий.

Пока Бьянка или Пандора не захотели поселиться со мной, какое мне дело до остальных? Что касается появления Вампира Лестата, исполнявшего мощную рок-музыку, я счел это событие до истерики забавным. Я не смог бы придумать более подобающей маскировки для вампира, чем обличье рок-музыканта.

Но по мере того, как появлялись его короткие видеоклипы, я начал осознавать, что он таким образом намерен целиком обнародовать историю нашего рода. И также понял, что вампиры всего мира готовятся выступить против него.

То были юные создания, на которых я не обращал внимания, но, к большому моему изумлению, Мысленный дар донес до меня их голоса: они усердно разыскивали друг друга.

Тогда я не придал услышанному особого значения. Мне и не снилось, что его музыка способна изменить мир – как мир смертных, так и наш собственный. И я никак не подготовился к событиям той ночи, когда я спустился в подземелье и обнаружил, что мой царь, Энкил, превратился в хрупкую пустую оболочку, лишенную крови. Казалось, он сидит на троне, но я дотронулся до него пальцами – и тело упало на мраморный пол, а черные волосы разлетелись мелкими осколками.

Я потрясенно уставился на останки царя. Кто посмел совершить такое – выпить его кровь до последней капли, уничтожить его!

И где моя царица? Неужели ее постигла та же участь, неужели легенда о Тех, Кого Следует Оберегать, – ложь от начала до конца?

Однако я знал, что легенда не лжет, и понимал, что на свете есть только одно существо, способное определить судьбу Энкила, одно-единственное близкое существо, обладающее достаточным коварством, знанием и силой.

Через несколько секунд я отвернулся от упавшей оболочки Энкила и обнаружил, что она стоит лишь в нескольких дюймах от меня. Она прищурила черные, полные жизни глаза. Она не сменила королевского наряда, что я надел на нее. Красные губы растянулись в насмешливой улыбке, и тут я услышал шаловливый смех.

Я ненавидел ее за этот смех.

Ненавидел и одновременно боялся.

Во мне взыграло чувство собственника – она была моей, как она посмела пойти против меня?

Где та прелесть, о которой я так долго мечтал? Сбывались мои худшие кошмары.

– Дорогой мой слуга, – сказала она, – остановить меня не в твоей власти!

Немыслимо, чтобы та, о ком я во все времена так заботился, восстала против меня. Немыслимо, чтобы та, кого я обожал всем сердцем, насмехалась надо мной.

У меня вырвался жалкий, поспешный вопрос:

– Но чего ты хочешь? – Я пытался оценить обстановку. – Что ты собираешься делать?

Удивительно, что она вообще мне ответила, пусть и в насмешку.

Ее слова поглотил грохот взорвавшегося телевизора, скрежет рвущегося металла, звук осыпающегося льда.

Проявив немыслимую силу, она поднялась из глубины дома, повелев, чтобы на меня обрушились стены, потолок и ледяные глыбы.

Погребенный во льдах, я воззвал о помощи.

Так началось правление Царицы Проклятых, хотя сама она никогда не называла себя этим именем.

Ты видел, как она мчалась по миру, как истребляла тех, кто пьет кровь, как убивала всех, кто отказывался служить ее плану.

Ты видел, как она избрала своим возлюбленным Лестата? Ты видел, как она пыталась вселить в смертных страх дешевой демонстрацией старомодного могущества?

И все время, что я, раздавленный, пролежал подо льдом, не ведая, по какой причине она сохранила мне жизнь, я посылал Лестату, да и всем остальным, предупреждение о неминуемой опасности. И не переставал умолять всех Детей Тысячелетий, способных прийти и помочь мне выбраться из расселины в леднике.

Я звал на помощь и тем временем исцелялся сам. Я постепенно начал сдвигать ледяные глыбы.

Наконец двое пришли ко мне на помощь. Образ одного я увидел глазами другого. Невероятно, но в чужих мыслях я увидел – кого бы ты думал? – мою блистательную Пандору.

И с их помощью мне удалось проломить лед, отделявший меня от поверхности. Я выкарабкался на свободу и, оказавшись под арктическим небом, взял Пандору за руку, заключил в объятия и забыл на мгновение о разъяренной Царице и ее смертоносном шествии.

Нам не нужны были ни слова, ни клятвы, ни оправдания. Она прекрасно понимала, что меня переполняет любовь. Но, подняв глаза, сбросив пелену боли, любви и страха, я осознал, что вместе с ней ответил на мой зов и явился на север не кто иной, как Сантино.

В приступе ненависти я собрался было покончить с ним на месте.

– Нет, – возразила Пандора, – не смей, Мариус. Сейчас нужен каждый из нас. Как ты думаешь, зачем он пришел, если не вернуть тебе долг?

Он стоял в снегу, облаченный в красивый черный наряд, ветер трепал густые черные волосы. Он ни за что не признался бы в снедавшем его страхе.

– Тебе никогда не расплатиться со мной, – сказал я. – Но Пандора права, я согласен, что сейчас нужен каждый из нас. И только по этой причине я тебя пощажу.

Я посмотрел на мою возлюбленную Пандору.

– Сейчас как раз собирается совет, – сказал я. – Место сбора – огромный дом в лесу на побережье, строение со стеклянными стенами. Мы пойдем все вместе.

Дальнейшее тебе известно. Мы сели за большим столом среди мамонтовых деревьев, словно пылкие новообращенные друиды, и постарались внять к разуму царицы, явившейся к нам с планом посеять зло во всем мире.

Она мечтала стать для человечества Царицей Небесной, истребить миллиарды населяющих землю мужчин и превратить мир в «сад» нежных духом женщин. Концепция страшная и невыполнимая.

Твоя рыжеволосая создательница Маарет как никто другой старалась отвратить ее от зловещего пути, обвиняя в попытке изменить течение истории человечества.

Сам я, горько размышляя о чудесных садах, что видел, когда пил ее кровь, снова и снова рисковал навлечь на себя ее смертоносный гнев, умоляя подарить миру время самостоятельно избрать свою судьбу.

Как жутко было смотреть на ожившую статую, которая говорила со мной бесстрастно, но проявила величайшее своеволие и высокомерный нрав. Коварный план величайшего размаха – перебить детей мужского пола и заставить женщин служить суеверному культу.

Откуда у нас взялось мужество противостоять ей? Не знаю. Но каждый из нас понимал, что выбора нет. И пока она продолжала угрожать нам смертью, я думал об одном: я мог все предотвратить, мог остановить процесс, когда он еще не начался, – всего лишь нужно было уничтожить ее, а вместе с ней и всех нас.

Теперь она прикончит нас и отправится дальше; кто сможет ей помешать?

В какой-то момент она оттолкнула меня рукой – так разозлили ее мои слова. И тогда мне на помощь пришел Сантино. Я ненавидел его за дружеские жесты, но времени на ненависть не оставалось.

Под конец она изложила нам приговор. Поскольку мы находимся на вражеской стороне, она нас по очереди уничтожит. Начнет с Лестата, ибо он нанес ей самое страшное оскорбление. Ведь он воспротивился ее плану. И храбро принял нашу сторону, умоляя ее образумиться.

В тот страшный миг поднялись старейшие – Первое Поколение, получившее кровь, когда она еще правила миром живым, и Дети Тысячелетий – мы с Пандорой, Маэл и другие.

Но не успели мы сойтись в смертельной схватке, как среди нас появилось новое создание, с шумом ступившее на железную лестницу дома, где мы собрались. В дверях появился двойник Маарет, ее сестра-близнец; немая сестра, сестра, у которой Акаша вырвала язык, – Мекаре.

Она ухватилась руками за длинные черные волосы царицы и размозжила ее голову о стеклянную стену, а затем отрезала голову от тела. И вместе с сестрой упала на колени, чтобы принять в себя от обезглавленной царицы Священную Сущность всех вампиров.

Мне не дано знать, где сосредоточен роковой корень Священной Сущности – в сердце или в мозгу. Знаю лишь, что священным носителем стала немая Мекаре.

И, пережив несколько мгновений головокружения и темноты, не зная, придет ли за нами смерть, мы восстановили силы и подняли взгляды к стоящим впереди близнецам.

Маарет обвила рукой талию Мекаре, а та, явившаяся к нам из неведомых земель, где жила в жестоком одиночестве, уставилась в пустоту, словно наконец-то познала мир и покой, но позабыла об остальном. И с уст Маарет сорвались слова:

– Перед вами – Царица Проклятых.

Все было кончено.

Правление моей возлюбленной Акаши, полной надежд и грез, в одночасье подошло к концу.

И я сбросил с плеч бремя Тех, Кого Следует Оберегать.

Конец истории Мариуса