Поцелуй теней Гамильтон Лорел

Он не моргнул глазом – только лицо его стало еще более непроницаемым, пассивным, и едва заметная тень надменности показалась на нем, что напомнило мне придворную маску Шолто.

Мой ответ был злобным, и намеренно. Я на него злилась. Злилась, что он не убил Нерис вместо меня. Злилась, что он заставил меня сделать то, что надо было сделать. Злилась за все, даже за то, что было не его виной.

Он смотрел на меня холодными глазами.

– Ты права, принцесса Мередит, твоя спальня никак меня не касается. Я – придворный евнух.

Я покачала головой:

– Нет, дело не в этом. Ты не евнух, никто из вас не евнух. Просто она ни с кем не делится.

Он пожал плечами, и это вышло грациозно. Но от этого движения он вздрогнул.

– Как твоя рана? – спросила я.

– Только что ты сердилась на меня, сейчас уже не сердишься. Почему?

Я попыталась выразить это словами:

– Ты не виноват.

– В чем именно не виноват?

– Не ты подверг меня опасности. Ты спас мне жизнь. Не ты посылал на меня слуа. Не ты заставил руку плоти проявиться именно сегодня. Все это не твоя вина. Я злюсь и хочу кого-нибудь обвинить, но ты не должен расплачиваться за чужие грехи.

Он приподнял брови – черные на черном.

– Невероятно цивилизованная точка зрения для принцессы.

Я снова покачала головой:

– Брось величание, Дойл. Я Мередит, просто Мередит.

Брови поднялись еще выше, глаза будто полезли из орбит, и их выражение заставило меня засмеяться. Смех звучал нормально и ощущался хорошо. Я села на край кровати и мотнула головой:

– Я не думала, что смогу сегодня смеяться.

Он опустился передо мной на ковер:

– Тебе приходилось убивать и раньше – что же здесь нового?

Я посмотрела на него, удивленная: как он сразу понял, что меня тревожит?

– Почему было так важно, чтобы Нерис убила я?

– Сидхе приходят в силу через обряд, но это не значит, что сила проявится. Когда она проявляется в первый раз, сидхе должен окровавить себя в битве. – Он уперся руками в кровать по обе стороны от меня, но не касаясь меня. – Это вроде жертвоприношения крови, чтобы сила не заснула снова, но продолжала расти.

– От крови растут посевы, – сказала я.

Он кивнул.

– Смертная магия – самая древняя из всех, принцесса. – Он снова улыбнулся своей почти незаметной улыбкой. – Мередит, – тихо назвал он меня по имени.

– И ты заставил меня изрубить Нерис в фарш, чтобы мои силы не заснули снова?

Он опять кивнул.

Я посмотрела в это серьезное лицо.

– Ты сказал, что сидхе приходят в силу через ритуал. Я не выполняла ритуала.

– Твоим ритуалом была ночь, которую ты провела с тем шелки.

Я покачала головой:

– Нет, Дойл, ничего ритуального мы вту ночь не совершали.

– Есть много ритуалов для пробуждения силы, Мередит. Бой, жертвоприношение, секс и многое другое. Неудивительно, что твоя сила выбрала секс. Ты происходишь от трех различных божеств плодородия.

– На самом деле пяти. Но я все равно не понимаю.

– Твой шелки был покрыт Слезами Бранвэйн, и в эту ночь он был твоим любовником-сидхе. Он вызвал твою вторичную силу.

– Я знала, что это было волшебно, но не знала... – У меня пресекся голос, я нахмурила брови. – Кажется, в этом было большее, чем просто хороший секс.

– Почему? Если секс порождает чудо жизни – что может быть выше этого?

– Магия, которая исцелила Роана, вернула ему шкуру. Я не пыталась его целить, потому что не знала как.

Дойл сел рядом с кроватью, почти упираясь полусогнутыми ногами в ночной столик.

– Исцелить одного ободранного шелки – ерунда. Я видел, как сидхе поднимают горы с морского дна, затопляют целые города, когда приходят в силу. Тебе еще повезло.

Мне вдруг стало страшно.

– Ты хочешь сказать, что мой приход в силу мог вызвать серьезное стихийное бедствие?

– Да.

– Вообще-то меня кто-нибудь должен был предупредить, – сказала я.

– Никто из нас не знал, что ты нас покидаешь, и потому не дал тебе прощального совета. И никто не знал, что у тебя есть вторичные силы, Мередит. Королева была уверена, что раз семь лет с Гриффином и годы дуэлей не пробудили твоих сил, то там и будить нечего.

– А почему сейчас? – спросила я. – После всех этих лет?

– Не знаю. Знаю только, что ты – Принцесса Плоти, и у тебя есть еще одна рука силы, которая пока не проявилась.

– Для сидхе редкость – иметь более одной руки силы. Откуда же у меня две?

– Твои руки проплавили два металлических прута на кровати. Два прута, по одному на каждую руку.

Я встала и шагнула от него подальше:

– Откуда ты знаешь?

– Я видел с балкона, как ты спишь. Видел спинку кровати.

– А почему ты не дал мне о себе знать?

– В тот момент твое состояние можно было бы назвать наркотическим сном. Вряд ли я мог бы тебя разбудить.

– А в ту ночь, когда ты послал пауков? У Алистера Нортона?

– Ты говоришь о человеке, который приносил жертвы сидхе?

Это меня поразило, и я уставилась на Дойла:

– О чем ты, Дойл? Когда Нортон приносил жертвы сидхе?

– Когда крал силу у женщин с помощью Слез Бранвэйн.

– Да нет, я там была, чуть сама не стала его жертвой. Не было церемонии вызова сидхе.

– В первом классе любой школы этой страны учат, что сидхе запретили только одну вещь, когда нас сюда пускали.

– Нам запретили выдавать себя за богов. Нам нельзя быть объектом культа. Мне это объяснил дома отец, потом в школе по истории, потом по государству и праву.

– Ты единственная среди нас, кто учился с обыкновенными людьми. Это я иногда забываю. Королева была вне себя, когда узнала, что принц Эссус записал тебя в общественную школу.

– Она меня пыталась утопить, когда мне было шесть, Дойл. Утопить, как топят чистопородного щенка с неправильным окрасом. Не думаю, что ей было хоть сколько-нибудь интересно, в какую школу меня отдали.

– А я вряд ли видел королеву настолько удивленной, как в тот раз, когда принц Эссус забрал тебя и свою свиту и поселился среди людей. – Он улыбнулся – чуть сверкнуло белое в темном лице. – Как только она поняла, что принц не намерен терпеть недолжного обращения с тобой, она стала заманивать его обратно ко двору. Она многое ему предлагала, но он десять лет отказывался. Достаточно долго, чтобы ты выросла из ребенка в женщину среди людей.

– Если она была так возмущена, почему она стольким представителям Неблагого Двора разрешала нас навещать?

– Королева и принц оба боялись, что ты станешь слишком человеком, если не будешь видеть своих соплеменников. Хотя королева не одобряла выбор свиты, сделанный твоим отцом.

– Ты о Кеелин, – уточнила я.

Он кивнул.

– Королева никогда не могла понять, зачем он взял тебе в компаньонки фею без капли сидхейской крови в жилах.

– Кеелин – наполовину брауни, как и моя мать.

– И наполовину гоблин, – напомнил Дойл, – а этой крови в тебе нет.

– Гоблины – пехота армии Неблагого Двора. Объявляют войну сидхе, но начинают ее гоблины.

– Это ты повторяешь своего отца.

– Да. – Я вдруг снова устала. Эти краткие вспышки веселости, увлекательнейшие возможности новых сил, возвращение ко Двору – все это не сняло усталости, вымотавшей меня до костей. Но еще одно я должна была узнать. – Ты сказал, что Алистер Нортон поклонялся сидхе. Что ты имел в виду?

– То, что он с помощью ритуала вызывал сидхе, когда сидел на кровати посреди круга силы. Я узнал эти символы. Ты ритуала не увидела, потому что даже самому необразованному человеку известно: вызывать силу сидхе ради магии запрещено.

– Он выполнял ритуал до того, как приходила женщина! – догадалась я.

– Именно так.

– Я видела в зеркале какого-то сидхе, но не видела лица. Ты не почуял, кто это?

– Нет, но кто-то достаточно мощный, чтобы я не мог пробиться. Я мог только послать тебе мое животное и мой голос. А меня не пустить очень непросто. Для этого многое нужно.

– Так один из сидхе себе позволил...

– Или позволила, – уточнил Дойл.

Я кивнула:

– ...или позволила себе стать объектом поклонения, и они дали Слезы Бранвэйн смертному, чтобы тот использовал их против фей.

– Вообще-то людей с фейрийскими предками не принято считать феями, но в данном случае – да.

– За допущение поклонения – смертный приговор, – сказала я.

– Допустить использование Слез против фейри – это значит быть осужденным на пытку на неопределенный срок. Некоторые предпочли бы смерть.

– Ты сказал королеве?

Дойл оттолкнулся от пола и встал.

– Я сообщил ей о сидхе, который или которая разрешили себе поклоняться, и о Слезах. Теперь я должен сказать ей, что у тебя есть рука плоти и что ты получила крещение кровью. Еще она должна знать, что предатель – не Шолто, но тот, кто говорил с ним от имени королевы.

Я вытаращила глаза при этих словах:

– То есть она послала только тебя, одного, против Шолто и всех слуа, когда решила, что он сорвался с цепи?

Дойл ничего не сказал.

– Не хочу тебя обидеть, но тебе нужна была поддержка.

– Нет, она меня послала доставить тебя домой до того, как Шолто уехал из Сент-Луиса. Я приехал в тот вечер, когда послал пауков тебе на помощь. А Шолто двинулся в путь только на следующий день.

– Значит, кто-то узнал, что королева хочет меня вернуть, и меньше чем за сутки разработал план, как меня убить.

– Очень на то похоже, – согласился Дойл.

– Ты был рядом с королевой, кроме тех случаев, когда она посылала тебя убивать, – сколько? Шестьсот, восемьсот лет?

– Тысячу двадцать три года, если быть точным.

– Тогда, если она не посылала тебя меня убить, зачем было посылать тебя? Есть другие из ее Воронов, которым я доверяю больше.

– Больше доверяешь или больше симпатизируешь? – спросил Дойл.

Я задумалась, потом кивнула:

– Ладно, больше симпатизирую. Дойл, это самый длинный разговор, который нам с тобой приходилось вести. Почему она послала тебя, свой Мрак?

– Королева хочет, чтобы ты вернулась, Мередит. Но она боялась, что ты ей не поверишь. Я – это ее жетон. Если королева посылает Мрак, да еще со своим личным оружием, со своей магией в его теле, то это доказательство ее искренности.

– Зачем ей мое возвращение, Дойл? Она послала тебя до того, как я вошла в свою силу, – а это было сюрпризом для всех нас. Что заставило ее переменить намерение? Отчего меня признали достойной жить?

– Она не приказывала тебя убивать.

– Но никогда никому не мешала пытаться.

Он чуть поклонился:

– С этим не поспоришь.

– Так что же изменилось?

– Не знаю, Мередит. Знаю только, что таково ее желание.

– Ты никогда не задавал вопросов, – вздохнула я.

– А ты, принцесса, всегда задавала их избыточно.

– Может быть, но на этот вопрос я хочу получить ответ прежде, чем вернусь ко Двору.

– Какой из вопросов – "этот"?

Я сдвинула брови:

– Откуда такая перемена чувств, Дойл? Я должна знать до того, как снова доверить Двору свою жизнь.

– А если она этого не скажет?

Я попыталась представить себе, что это будет – навеки порвать с миром фей из-за одного безответного вопроса. Но слишком это была обширная тема, чтобы вот так сразу охватить ее мыслью.

– Не знаю, Дойл, просто не знаю. Сейчас я знаю только, что я устала.

– С твоего разрешения, я воспользуюсь зеркалом в ванной, чтобы связаться с королевой и доложить ей.

– Всегда пожалуйста, – кивнула я.

Он поклонился настолько, насколько позволяла тесная спальня, и пошел к двери ванной, за углом. Оттуда, где мы стояли, ее видно не было.

– Откуда ты знаешь, где ванная? – спросила я его вслед.

Он оглянулся с доброжелательным непроницаемым лицом.

– Я видел всю квартиру. Где еще она может быть?

Я смотрела на него – и не верила. Либо это недоверие не выразилось на моем лице, либо он сделал вид, что не заметил, потому что зашел за угол, и я услышала, как открылась и закрылась дверь ванной.

Я села на край кровати и попыталась припомнить, куда я сунула спальные мешки. Дойл спас мне жизнь, и самое меньшее, что я могла для него сделать, – устроить его с удобством. Жизнь стоила бы даже того, чтобы предложить ему кровать, но я устала до чертиков, и кровать была мне самой нужна. Кроме того, пока я не узнаю, зачем он меня спасал, я от излишней благодарности воздержусь. При Неблагом Дворе есть вещи похуже смерти. Отличный пример – Нерис. И знак королевы не будет нарушен таким заклинанием. Так что я, пока всеми фибрами своего существа не уверюсь, что меня не спасали для какой-то ужасной судьбы, от благодарностей воздержусь.

Спальные мешки нашлись в стенном шкафу гостиной. Я их развернула в ногах кровати, проветривая, как вдруг услышала из ванной раздраженный разговор. Дойл недовольно возвысил голос. Кажется, королева и ее Мрак сильно бранились. Интересно, скажет он мне, о чем, или будет хранить от меня еще одну тайну?

Глава 18

Я подошла к закрытой двери. Дойл на повышенных тонах говорил:

– Госпожа, прошу тебя, не заставляй меня этого делать.

Не знаю, что бы я еще услышала, но тут он приоткрыл дверь.

– Да, принцесса?

– Если ты там побудешь еще несколько минут, я переоденусь.

Он кивнул. Зайти посмотреть сквозь зеркало он меня не пригласил. Ссору объяснять не стал. Он просто закрыл дверь. Теперь голоса были едва слышны, крики прекратились. Они не хотели, чтобы я знала, из-за чего они поссорились. Я подозревала, что это имеет какое-то отношение ко мне. И чего это Дойл так сильно не хотел делать, что решился спорить со своей королевой?

Он меня не собирался убивать, а что там будет завтра, мне, кажется, было уже неинтересно. Отключив верхний свет, я зажгла ночник у кровати. Верхний свет казался слишком ярким для спальни. Тот факт, что я готова была отключить хоть какой-то свет, показывал, что мне уже лучше. Хотя бы спокойнее.

Обычно я сплю в белье. Мне нравится ощущение шелка и атласа на коже. Но по отношению к Дойлу это было бы почти жестоко.

Привилегией королевы было спать со своими телохранителями, пока один из них не сделает ее беременной. Тогда она выйдет за него и перестанет спать с остальными. Андаис могла бы освободить их и позволить им других любовниц, но решила этого не делать. Если не с ней, то ни с кем они спать не будут. И они уже очень давно ни с кем не спали.

В конце концов я выбрала шелковую рубашку до колен. У нее были короткие рукава и лишь узкий вырез спереди. Она покрывала больше любого другого предмета из моего гардероба, но без лифчика у меня груди поднимали тонкую ткань, и соски продавливались сквозь нее. Шелк был темно-фиолетовый и очень хорошо смотрелся с моей кожей и волосами. Я старалась особенно не светиться перед Дойлом, но мне хватило кокетства не выглядеть распустехой.

Я посмотрела на себя в зеркало. Точь-в-точь как женщина в ожидании любовника, если не считать порезов. Я поднесла руки к стеклу – когти Нерис прорезали предплечья злыми красными полосами. Из разреза на левой руке сочилась кровь. Не надо ли наложить швы? Обычно у меня все проходило и без них, но кровь должна была бы уже остановиться. Я приподняла ночнушку, чтобы посмотреть рану на бедре. Колотая рана, очень высоко. Нерис пыталась пробить бедренную артерию. Хотела меня убить, но вместо этого я убила ее. Я все еще ничего не чувствовала по поводу ее смерти – оцепенение не проходило. Может быть, завтра мне будет плохо, а может, и нет. Иногда просто остаешься в оцепенении, потому что ничего другого не помогает. На оцепенении иногда строится здравость рассудка.

Я смотрела на себя в зеркало, и даже лицо у меня было пустым. В глазах оставалось то же тускло-удивленное выражение, более всего свидетельствовавшее о шоке. До сегодняшнего дня я такой взгляд у себя видела после последней дуэли, когда наконец поняла, что дуэли не прекратятся, пока я не погибну. Тогда я и приняла решение бежать, скрыться.

Приглашению вернуться в мир фейри было всего несколько часов, а у меня уже вид контуженной. Я снова подняла руки и осмотрела следы когтей. В своем роде я уже заплатила за возвращение к фейри. Заплатила кровью, плотью и болью – монетой которая в ходу при Неблагом Дворе. Королева позвала меня обратно и обещала безопасность, но я ее знаю. Она не оставит мысли наказать меня за бегство, за трехлетние прятки, за поражение своих усилий меня отыскать. Сказать, что моя тетушка не слишком хорошо умеет проигрывать, – преуменьшение вселенского масштаба.

В дверь ванной постучали.

– Можно мне выйти? – спросил Дойл.

– Именно это я сейчас и решаю, – сказала я.

– Прости, не расслышал?

– Ладно, выходи.

Дойл застегнул перевязь меча на голой груди. Рукоять висела вверх ногами сбоку, как пистолет в наплечной кобуре. Перевязь казалась свободной, будто Дойл убрал что-то, держащее ее на месте.

Никогда я не видела Дойла, не закрытого от шеи до лодыжек. Даже в жаркое лето он не носил коротких рукавов, только ткань бывала полегче. В левом соске у него виднелось серебряное колечко, резко выделявшееся на фоне полной черноты кожи. Рана шла выше левой грудной мышцы, и ее зияющая краснота казалась почти декоративной на этой груди, как изощренная косметика, призванная раздражать зрение.

– Ты сильно ранена? – спросил он.

– То же самое я могла бы спросить у тебя.

– Во мне нет крови смертных, принцесса. Я поправлюсь. Снова спрашиваю: сильно ли ты ранена?

– Я думаю, не нужно ли мне наложить швы, и вот... – Я стала было поднимать рубашку над колотой раной, но остановилась. Сидхе не смущает нагота, но при стражах я всегда старалась быть осмотрительнее. – Колотая рана на бедре – не знаю, насколько она глубока.

Я отпустила шелк, не показав рану. Она была слишком высоко на бедре, а белья на мне не было. Я зачастую не надевала его, ложась спать. Сейчас я об этом пожалела. Пусть даже Дойл не знает, что на мне есть и чего нет, но я вдруг почувствовала себя неодетой.

Я могла бы заводить Джереми, но не Утера, и Дойла я тоже не хотела заводить по той же причине. Они оба были лишены этого аспекта жизни. Утер – потому что был изгнанником и женщин его размеров здесь не было. Дойл – по капризу королевы.

Он взял спальные мешки, положил их на пол между кроватью и стеной и сел на край кровати.

– Могу ли я увидеть твою рану, принцесса?

Я села рядом с ним, огладив подол рубашки, и протянула ему левую руку.

Он взял ее обеими руками, поднял, согнул в локте, чтобы видеть лучше. Его пальцы ощущались крупнее, чем должны были, и интимнее, чем были.

– Глубокая; некоторые мышцы порваны. Должна болеть.

С последними словами он поднял на меня глаза.

– Кажется, я сейчас ничего не чувствую, – сказала я.

Он положил руку мне на лоб – такую теплую, что казалась почти горячей.

– Ты прохладна на ощупь, принцесса. – Он покачал головой. – Надо было мне раньше заметить, у тебя шок. Не сильный, но не заметить – это была моя беспечность. Тебе нужно целительство и тепло.

Я отняла руку. Ощущение скользнувших его пальцев заставило меня отвернуться, чтобы он не увидел моего лица.

– Поскольку никто из нас не умеет исцелять прикосновением, я думаю, что ограничимся бинтами и теплом.

– Я умею исцелять магией, – сказал он.

Я посмотрела на него. Он тщательно сохранял непроницаемое лицо.

– Я ни разу не видела, чтобы ты занимался этим при Дворе.

– Это более... интимный метод, чем наложение рук. При Дворе есть целители куда сильнее меня. Мои скромные способности там не были востребованы. – Он протянул мне руки. – Я могу тебя вылечить, принцесса, а можно поехать на "скорой" в больницу и наложить швы. В любом случае кровотечение необходимо остановить.

Швы не входят в число моих любимых развлечений.

Я вложила в его руки свои. Он снова согнул мне руку в локте, держа ладонь в ладони, переплетя пальцы. На фоне его черноты моя кожа казалась ослепительно белой, как перламутр на агате. Другой рукой он взял меня под локоть, держа ласково, но твердо. Я поняла, что не могу отодвинуться и не знаю, как действует его целительство.

– Это будет больно?

Он поднял на меня глаза:

– Немножко, может быть.

И он наклонился к моей руке, будто хотел поцеловать рану. Я положила свободную руку ему на плечо, остановив это движение вперед. Кожа его была как теплый шелк.

– Погоди, как именно ты будешь меня лечить?

Он улыбнулся своей незаметной улыбкой:

– Если ты подождешь пару секунд, то увидишь сама.

– Я не люблю сюрпризов, – сказала я, не убирая руку с его плеча.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Очень хорошо. – Но моя рука по-прежнему была зафиксирована в его руках. Он все еще меня держал, будто собирался лечить меня независимо от моего согласия. – Шолто сказал тебе, что одно из моих имен – Барон Сладкий Язык.

– Да, я помню.

– Он намекал, что это связано с сексом, однако ошибался. Я могу вылечить твою рану, но не руками.

Я уставилась на него, потом сообразила.

– То есть ты ее залижешь, и она закроется?

– Да.

Я продолжала таращиться:

– Некоторые собаки при Дворе это умеют, но я не слыхала о такой способности у сидхе.

– Как сказал Шолто, в нечистокровности есть свои хорошие стороны. Он может регенерировать отрезанную конечность, а я могу зализать твою рану до исцеления.

Я постаралась не выразить на лице недоверия.

– Будь на твоем месте любой другой страж, я бы сказала, что он ищет повода наложить на меня свой рот.

Он улыбнулся, на этот раз светлее, веселее.

– Если бы мои товарищи-Вороны пытались заманить тебя в эту игру, они бы не руки твоей хотели коснуться.

Я не могла сдержать улыбки:

– В твоих словах есть смысл. Ладно, останови кровь, если можешь. Очень уж мне не хочется сегодня ехать в больницу. – Я сняла руку с его плеча. – Действуй.

Он склонился к моей руке, медленно, говоря на ходу: