Поцелуй теней Гамильтон Лорел

Глава 36

К полуночи последние репортеры уже разбрелись, по горло наполненные старым вином, дорогами закусками и лапшой, которую тетушка навешала им на уши. Но сделано это было стильно. Она была одета в строгий деловой костюм, но без блузки, и ложбина на груди виднелась в вырезе жакета – шик девушки по вызову. Она была в восторге, что я решила навестить родной дом. В восхищении, что я наконец согласилась заключить союз с каким-нибудь счастливцем из сидхе. Огорчена недостойным поведением Гриффина. Один репортер спросил ее о якобы имевшем место фейрийском афродизиаке, от которого чуть не сошел с ума целый полицейский участок в Лос-Анджелесе. Ей об этом ничего не было известно. Андаис никому, кроме себя, не разрешила отвечать на вопросы. Насчет меня, я полагаю, она опасалась, что я скажу что-нибудь не то. Мужчины вообще присутствовали только для мебели.

Кел сидел от нее справа, я – слева. Мы обменивались улыбками. Все мы трое позировали для фотографий: он – в своем сшитом на заказ черном костюме, я – в таком же черном, на заказ сшитом, платьице с коротким жакетом, усыпанном настоящими черными жемчужинами, и Андаис в своем деловом костюме девушки по вызову. Вид такой, будто мы собираемся на очень дорогие и очень шикарные похороны. Если я стану когда-нибудь королевой, я введу при Дворе новые цвета. Что угодно, только не черное.

Двор в эту ночь был очень тих. Кела увели прочь – готовить к наказанию. Королева увела к себе Дойла и Холода для доклада. Гален прихрамывал к концу пресс-конференции, и Ффлур увела его смазать раны для ускорения заживления. Охранять меня остались Рис, Китто и Паско. Паско прошедшей ночью приехал в отель, но провел остаток ее в соседнем номере. Длинные розоватые волосы у него спадали до колен бледным занавесом. Черное ему не идет. От этого цвета кожа у него кажется лиловатой, а волосы почти коричневыми. В подходящих цветах Паско сиял, но не в тех, что сегодня. На Рисе черное смотрелось лучше, но украшала его наряд голубая рубашка под цвет его глаз. Королева ему это позволила.

Рис и Паско шли за моей спиной как отличные телохранители. Китто держался сбоку, как верный пес. Ему не разрешили показываться перед камерами на пресс-конференции. Предрассудки насчет гоблинов сильны при обоих Дворах. Китто был единственным, кому было позволено остаться в джинсах и футболке. В эту ночь мы остались при Дворе, потому что другой свободной от репортеров зоны не было на пятьдесят миль вокруг. Никто не выломает окна у королевы и не будет делать снимки через земляной холм.

Я пыталась найти свои прежние комнаты, но посреди холла была дверь – большая дверь из дерева и бронзы. За этой дверью располагалась Бездна Отчаяния. В прошлый раз, когда я видела эту комнату, она была возле Зала Смертности – то есть камеры пыток. Предполагалось, что Бездна действительно бездонна, что было бы невозможно, будь она чисто физической. Но она чисто физической не была. Одним из суровейших наших наказаний было низвержение в Бездну для вечного падения – без старения, без смерти. Свободное падение навсегда.

Я остановилась посередине коридора, давая подойти Рису и Паско. Китто подвинулся в сторону, инстинктивно, подальше от Риса. Рису даже не надо было к нему прикасаться – хватало взгляда. Не знаю, что Китто в этом взгляде видел, но он его боялся.

– В чем дело? – спросил Рис.

– Что эта штука здесь делает?

Он наморщил брови, рассмотрел дверь.

– Это дверь в Бездну.

– Вот именно. Ей полагается быть на три уровня ниже как минимум. Что она делает здесь, на главном уровне?

– Ты так говоришь, будто ситхен повинуется рассудку, – сказал Паско. – Холм решил перенести Бездну на верхний уровень. Иногда он устраивает такие перестановки.

Я посмотрела на Риса – он кивнул.

– Бывает иногда.

– Иногда – это как часто? – спросила я.

– Примерно каждое тысячелетие, – ответил Рис.

– Приятно иметь дело с народом, у которого "иногда" – это раз в тысячу лет, – заметила я.

Паско взялся за большую бронзовую ручку.

– Позволь мне, принцесса.

Дверь открывалась очень медленно, снимая всякие сомнения в том, что она неимоверно тяжела. Паско, как почти любой сидхе, мог бы выжать небольшой дом, если бы нашел, за что ухватиться, но дверь он открывал как имеющую приличный вес.

Расположенная за нею комната была погружена в серые сумерки, будто освещение, действующее в остальных частях ситхена, здесь слабело. Я вошла в полумрак, сопровождаемая Китто, который тут же метнулся вперед, держась подальше от Риса – как собака, которая опасается пинка. Комната была именно такова, какой она мне помнилась, – большое круглое каменное помещение с круглой же дырой в полу посередине. Дыра была ограждена невысокими перилами, сделанными из костей, серебряной проволоки и магии. И эти перила светились собственным гламором. Некоторые говорили, что перила заговорены, чтобы Бездна не хлынула наружу и не стала пожирать мир. На самом деле они были заговорены, чтобы никто не мог перепрыгнуть, то есть совершить самоубийство или упасть туда случайно. Только один был способ перейти эти перила – если тебя перебросят.

Я не стала подходить близко к светящейся груде костей, а Китто прицепился к моей руке как ребенок, который боится сам перейти улицу. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, и мы направились к ней. Каблуки моих туфель гулко клацали по камням пола. Дверь у нас за спиной закрылась с громким лязгом, от которого я вздрогнула. Китто потянул меня за руку – быстрее к дальней двери. Меня не надо было подгонять, но бежать на высоких каблуках я тоже не хотела. Одно растяжение лодыжки я на этой неделе уже вылечила, и пока что хватит.

Одновременно произошли два события: краем глаза я заметила мелькнувшее движение на той стороне Бездны, движение там, где никого не было. И второе – я услышала за спиной тихий звук и обернулась.

Рис стоял на коленях, бессильно опустив руки, и на лице его было недоумение. Паско склонился над ним с окровавленным ножом в руке. Рис медленно свалился вперед лицом, тяжело рухнул, все так же бессильно опустив руки, и только рот у него раскрывался и закрывался, как у рыбы на песке.

Я бросилась к двери, спиной к стене, Китто рядом со мной, но я знала – слишком поздно. Промельк на той стороне пропасти раздвоился, как невидимый занавес, открывая Розенвин и Сиобхан. Они разделились, одна налево, другая направо, обходя меня с флангов: Сиобхан – вся бледная и призрачная, как хэллоуинский ужас, и Розенвин – розовая и голубая, как пасхальная куколка. Одна высокая, другая низенькая, такие противоположные, они двигались как две части одного целого.

Я прислонилась спиной к стене, Китто скорчился рядом, будто стараясь стать поменьше ростом и менее заметным.

– Рис не умер. Его даже удар в сердце не убьет, – сказала я.

– Зато убьет полет в Бездну, – возразил Паско.

– Я так понимаю, что и меня ждет та же судьба.

Мой голос прозвучал до ужаса обыденно. Мысль металась лихорадочно, но голос был абсолютно спокоен.

– Мы тебя сперва убьем, потом сбросим, – сказала мне Сиобхан.

– Тысяча благодарностей, как это трогательно с вашей стороны – сперва меня убить.

– Можем дать тебе умереть от жажды, пока ты будешь падать, – предложила Розенвин. – Тебе выбирать.

– Третьего варианта нет? – спросила я.

– Боюсь, что нет, – ответила Сиобхан, и шипящий звук ее голоса отдался в комнате так, будто ему естественно было здесь прозвучать.

Они обе обогнули перила и заходили на меня с двух сторон. Паско стоял над обеспамятевшим Рисом, который ловил ртом воздух. У меня были два складных ножа, а у них – мечи. При превосходстве противника в вооружении меня еще и обходили с флангов.

– Вы так меня боитесь, что убивать меня собрались втроем? Когда-то Розенвин едва не убила меня одна. У меня до сих пор на ребрах ее отметины.

Розенвин покачала головой:

– Нет, Мередит, ты нас не заболтаешь и не добьешься поединка. Нам дан строгай приказ просто тебя убить, без всяких игр, как бы ни были они приятны.

Китто прижался к полу, сбился в комок возле моей ноги.

– А что вы сделаете с Китто?

– Гоблин вместе с Рисом полетит в Бездну, – прошипела Сиобхан.

Я вынула один из ножей, и они расхохотались. Тогда я в другую руку вызвала силу, впервые намеренно вызвала руку плоти. Я ждала, что будет больно, но больно не было. Сила потекла по мне, как тяжелая вода – гладкая, живая, оживляя тело, руку, – как плотное что-то, достаточно плотное, чтобы метнуть.

Эти две женщины поняли, что я вызываю магию, потому что переглянулись. Это был лишь момент нерешительности, и они обе двинулись вперед. И были они всего в десяти футах от меня, когда Китто прямо с земли прыгнул на Сиобхан, как леопард. Она встретила его выпадом, и клинок прошел насквозь, но не задел ничего жизненно важного, и Китто налетел на нее, полосуя когтями, кусаясь, дерясь, как хищный зверек.

Розенвин кинулась ко мне, подняв меч, но я ждала этого и нырнула на пол, ощутив ветер от просвистевшего клинка. Я схватила ее за ногу, за лодыжку, и нога ее съежилась. Чтобы сделать то, что я сделала с Нерис, мне надо было бы попасть в середину тела, но Розенвин никогда не дала бы мне такого шанса.

Она упала с визгом, глядя, как ее красивая ножка сжимается, перекатывается волнами кости и мяса. Я загнала лезвие складного ножа ей в горло – не убить, а отвлечь. Выдернула меч из ее вдруг онемевшей руки. Сзади послышался топот – ко мне бежал Паско. Я упала на колени, подавляя желание оглянуться, потому что на это не было времени. Лезвие пронеслось у меня над головой, и я мечом Розенвин ударила назад и вверх, отчаянно ища его тело и находя его. Меч ушел глубоко, и я быстро прошептала молитву, откатываясь в сторону. Тяжесть собственного тела увлекла Паско на пол, и меч вошел по рукоять, пока из горла Паско рвались булькающие звуки. И тут случилось то, чего я не планировала. Паско налетел на поврежденную ногу сестры, и клубящаяся плоть залила ему лицо. У него даже времени не было вскрикнуть, когда она слилась с его кожей, и его тело начало сплавляться с нею. Руки Паско еще колотили по полу, а голову уже поглотил кусок бесформенной плоти, в который превратилась нижняя часть тела сестры.

Розенвин вытащила из горла мой нож. Рана тут же зажила, и женщина завопила:

– Мередит, принцесса, умоляю тебя, не надо!

Я попятилась к стене и только смотрела, потому что прекратить это я не могла. Не знала как. Это вышло случайно. Они были близнецами, жили когда-то в одной утробе – может быть, в этом дело. Как бы то ни было, редчайший случай. Если бы я хоть малейшее понятие имела, с чего начать, я бы попыталась прервать процесс. Такого никто не заслуживает.

Я оторвала взгляд от сплавленного ужаса Розенвин и ее брата, становящихся одной плотью, и повернулась к Сиобхан и Китто. Сиобхан была окровавлена, исцарапана и покусана, но без серьезных ранений. Однако она стояла на коленях, а меч лежал на полу перед ней. Она сдавалась мне. Китто лежал рядом с нею, тяжело дыша, и дыра у него в груди уже начинала закрываться. Она вполне могла бы меня убить, пока я наблюдала сплавление Розенвин и Паско, но Сиобхан, ночной кошмар сидхе, с нескрываемым ужасом смотрела, как сплавляются эти двое в багрово-розовый ком. Слишком она боялась, чтобы подойти ко мне на расстояние смертельного удара. Боялась меня.

Последним исчезло лицо Розенвин. Она кричала, дергалась, будто пытаясь удержать голову над поверхностью зыбучего песка, но ее поглотила эта трясина, и на полу забилась в пульсации масса плоти и органов. Слышны были голоса – два голоса на этот раз, два пойманных голоса. У меня в ушах застучала кровь, все громче и громче, и наконец все мои ощущения свелись только к ужасу этого зрелища. Не только Сиобхан была испугана.

Рис поднялся на ноги, шатаясь, со своим мечом в руке. Потом он рухнул возле меня на колени, не отрывая глаз от предмета на полу.

– Спаси нас Бог и Богиня!

Я только смогла кивнуть.

Но потом ко мне вернулся голос – низкий и хриплый.

– Разоружи Сиобхан, потом убей вот это, что на полу.

– Как? – спросил он.

– Искромсай, Рис, искромсай, пока не перестанет шевелиться.

Я посмотрела на меч Розенвин у себя в руке. Единственный в своем роде, сделанный под ее руку, с драгоценными изображениями весенних цветов на рукояти. С обнаженным мечом я пошла к ближней двери.

– Куда ты? – спросил Рис.

– Кое-кому кое-что сказать.

Огромная бронзовая дверь передо мной отворилась, будто открытая рукой великана. Я прошла в нее, и она закрылась за мной. Ситхен вокруг меня пульсировал и шептал. Я шла искать Кела.

Он был гол, прикован к полу в темной комнате. Здесь же был Езекиал, наш палач, в хирургических перчатках и с флаконом Слез Бранвэйн в руке. Пытка еще не началась, следовательно, не начались и три месяца. Я не могла требовать жизни Кела.

Первой меня увидела королева, глаза ее обратились к мечу у меня в руке. С ней были Дойл и Холод – свидетели позора ее сына.

– Что произошло? – спросила королева.

Я положила меч на обнаженную грудь Кела. Он узнал его – видно было по глазам.

– Я бы принесла тебе по уху от Розенвин и Паско, но между ними даже уха не осталось.

– Что ты с ними сделала?

Эти слова она прошептала.

Я подняла левую руку, занесла над Келом.

– Нет, Мередит, не делай этого! – сказала королева.

– Они жили когда-то в одной утробе, теперь они живут в одной плоти. Мне следовало бросить их в Бездну, куда ты хотел бросить Риса и Китто? Следовало дать им падать вечно пульсирующим комом мяса?

Он смотрел на меня со страхом, но под страхом ощущалась хитрость.

– Я не знал, что они это хотят сделать. Я не посылал их.

Я встала и жестом подозвала Езекиала:

– Начинай.

Езекиал взглянул на королеву – она кивнула. Он склонился возле Кела и начал покрывать его маслом.

Я повернулась к Андаис.

– За это я требую, чтобы он пробыл здесь в одиночестве полный срок – шесть месяцев.

Андаис попыталась было возразить, но раздался голос Дойла:

– Ваше величество, пора начать обращаться с ним так, как он того заслуживает.

Она кивнула:

– Шесть месяцев. Да будет так.

– Мама, нет! Нет!

– Когда закончишь, Езекиал, запечатай дверь снаружи.

И она ушла, не обращая внимания на крики сына.

Я смотрела, как Езекиал покрывает его маслом, видела, как тело его оживает под прикосновением. Холод и Дойл стояли от меня по обе стороны. Кел все это время смотрел на меня, и по лицу его было видно, что мысли у него совсем не такие, с какими смотрит двоюродный брат на двоюродную сестру.

– Я хотел тебя просто убить, Мередит, но теперь передумал. Когда я отсюда выйду, я буду тебя иметь, трахать, пока ты от меня не понесешь. Я буду королем, даже если путь на трон лежит через твое лилейное тело.

– Если ты еще раз ко мне приблизишься, я убью тебя, Кел.

С этими словами я повернулась и вышла. Дойл и Холод, как дисциплинированные телохранители, шли по обе стороны от меня. Вдоль коридора летел за нами голос Кела. Он выкрикивал мое имя: "Мерри, Мерри!" – и с каждым разом все отчаяннее и отчаяннее.

И долго после того, как эти крики уже нельзя было расслышать, они отдавались у меня в ушах.

Глава 37

Смерть Паско означала, что королеве надо было послать со мной в Лос-Анджелес нового соглядатая. Она была несколько не уверена в себе после криков Кела, и я смогла надавить, пока мы не договорились на страже, который не был уж совсем ее лизоблюдом. Никка до дрожи боится моей тетки и потому будет ей докладывать, но именно он помог нам после того, как колючки пытались высосать меня досуха. Дойл ему доверяет, а я доверяю Дойлу. Королева говорит, что Никка – не слишком талантливый любовник, но упаковка – вполне. Отец его был из полуфей, летал на крыльях бабочки. Мать – придворная дама, чистокровная сидхе. Королева заставила его снять передо мной рубашку, показать рисунок огромных крыльев на плечах, на руках, уходящих по спине под пояс штанов. Гены попытались дать ему крылья, хотя он размером с человека. Ни один тату-художник не смог бы сделать ничего столь прекрасного, как крылья на спине у Никки. Королева готова была раздеть его полностью, чтобы я посмотрела, куда уходит эта конструкция крыльев, но я решила оставить немножко тайны. Никка все это время выглядел испуганным. Он глядел на королеву Андаис как воробей с подбитым крылом смотрит на кошку, гадая, куда придется первый укус страшных клыков. Я увела его от нее, как только вежливость это позволила. Дойл заверяет меня, что Никка – чудесный парень, когда рядом нет королевы. Хотела бы я знать, что именно она с ним сделала такое, что он так боится... а может, и не хотела бы. Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, что неведение может и не быть благом, но иногда намного лучше альтернативы.

Мы улетели в Лос-Анджелес первым же доступным рейсом. Чтобы сдержать репортеров, пришлось вызвать полицию. Мои фотографии с Китто и Холодом уже обошли таблоиды. Мне говорили, что в европейских таблоидах появились обнаженные снимки, на которых ничего не завуалировано. Вопрос, на который все ищут ответа, таков: кто мой новый жених – Холод или Китто? Я отвечаю, что никто, а один сообразительный репортер спросил, не склоняюсь ли я к полиандрии. Я показала на окружающих меня красивых мужчин и спросила: "А вы бы на моем месте не склонялись?" Репортеры засмеялись, и им понравилось. Поскольку деваться нам некуда, мы стали играть в эту игру. Принцесса Мередит выбирает себе мужа. Или двух-трех.

Встречать нас в аэропорт Джереми приехал с Утером. Гигант "сердитым взглядом" проложил дорогу среди репортеров. Если у вас тринадцать футов роста, бугры мышц и двойной ряд острых бивней, то даже репортеры отодвинутся. Джереми парировал сыпавшиеся на него вопросы. Да, принцесса действительно работала в детективном агентстве Грея. Мы уже поговорили по телефону, потому что Джереми вполне ждал, что я не стану возвращаться к работе. Но детективом мне живется легче, чем принцессе фей. К тому же мне нужно кормить множество ртов. Ринго вышел из больницы и почти оправился от нападения огра в фургоне. Роан вернулся со своих морских каникул. Мне он подарил раковину – бледную, слегка опалесцирующую, как дорогой фарфор, чуть розовее обычного абелона. Для меня она значит больше любой драгоценности, потому что она столько значит для Роана. Он в качестве любовника откланялся без намеков с моей стороны, хотя я дала ему знать, что если у него от нашего секса появилась тяга к сидхе – то всегда пожалуйста. Но у него вроде бы все в порядке, тюленья шкура, очевидно, вполне исцеляет тоску по сидхе. Я рада, потому что, если честно сказать, мужчин в моей жизни сейчас хватает.

Со мной все время пребывает по крайней мере один телохранитель, хотя Дойл предпочитает, чтобы их было двое. Такой режим должен поддерживаться круглые сутки без выходных, поэтому они сменяют друг друга и составили такой график, что постороннему наблюдателю не понять, кто дежурит, а кто нет. Детали я предоставила Дойлу – это его работа. Когда ребята не хранят мое тело, они пытаются освоиться в новом мире, в который я затащила их. Рис, конечно, захотел работать в детективном агентстве и быть настоящим детективом. Джереми не возражал против присутствия в штате чистокровного воина-сидхе. Как только об этом стало известно, все знаменитости в округе хлынули к нам с требованием, чтобы их тела хранил сидхе. Бизнес пошел так хорошо и почти все время так легко, – стоять и отсвечивать как декорация, практически без реальной опасности, – что Гален с Никкой тоже подписались. Дойл сказал, что никого, кроме меня, охранять не будет. Холод вроде бы согласился. Китто просто старается от меня далеко не отходить и почти все свое время сидел бы у меня под столом, если бы я ему позволяла. Он не слишком хорошо перенес первую встречу с двадцатым веком. Бедный гоблин никогда раньше не видал автомобиля или телевизора, а теперь целые дни проводит в небоскребе в одном из самых современных городов мира. Если он не начнет осваиваться, я его отправлю обратно Курагу, что будет означать, что царь гоблинов пришлет замену. Можете назвать это интуицией, но я готова ручаться, что следующий гоблин и близко не будет так мил.

То, что полуфеи сделали с Галеном, оказалось хуже простого ранения, потому что у него в определенном месте раны не заживают так, как должны были бы. Мы вызывали к нему врача и одного из лучших магов города. Никто из них особенно не помог. Раз и наука, и магия нас подвели, придется, наверное, обращаться к самой королеве Нисевин и спрашивать, что за чертовщину они с ним сотворили. Наверное, он потому и взялся охранять другие тела, что быть со мной так близко и не иметь меня, когда всем остальным можно, для него слишком трудно. Для меня тоже. Такой накал страстей, столько лет ожидания, и надо продолжать ждать.

Детективное агентство Грея так завалено высокопрофильной и высокобаксовой работой, что Джереми проводит собеседования с новыми людьми и поговаривает о переезде в офис побольше. Между ним и стражами бывали напряженные моменты, потому что они все неблагие, а Джереми по-прежнему таит на них обиду. Гален и Рис повели его однажды выпить. Не знаю, что там было сказано, но на следующий день никаких трений не было. Мужская дружба – великая вещь.

Фрэнсис Нортон, вдова Алистера Нортона, и Наоми Фелпс, его бывшая любовница, процветают. Они переехали в одну квартиру, и, будь это гетеросексуальная пара, я бы сказала, что нас ждет приглашение на свадьбу. Они счастливы, и Алистера никто из них не оплакивает. Полиция выследила поклонников сидхе из секты Алистера. Двое из них погибли при загадочных обстоятельствах незадолго до того, как полиция их нашла. Вряд ли в особенно добром здравии пребывают и остальные члены секты. Королева, или шестерки Кела, или они вместе прибирают разбросанное. Королева меня заверила, что из ее личного запаса пропал только один флакон Слез Бранвэйн, так что опасности для человеческого общества больше нет. Она дала мне в этом клятву, а ни один сидхе своей клятвы не преступит – даже Андаис. Среди сидхе даже нет большего оскорбления, чем слово "клятвопреступник". С тобой никто после этого не будет вести дела, никто с тобой не ляжет, не говоря уже о браке. Андаис сейчас уже в отношениях с сидхе стоит на зыбкой почве, она не станет рисковать. Шепотом расходятся слухи о революции, и я знаю, что за этими слухами стоит Кел. Хотя некоторые полагают, что это дело Баринтуса, что он хочет сделать меня королевой, буду я беременна или нет. Баринтус Делатель Королев – называют его за глаза. Я заставила его дать мне слово, что он ничего такого не делает, но все равно он не хочет ехать в Лос-Анджелес, говоря, что нам нужен хотя бы один сильный друг при Дворе, чтобы замолвить слово. Наверное, он прав, но меня начинает интересовать, что именно он говорит при Дворе, не спрашивая меня.

Дойл разделил со мной ложе, но не тело. Мы в буквальном смысле спали вместе, но секса у нас не было. Он говорит, что предвкушение улучшает вкус. Я не знаю, что он задумал, но по взгляду его темных глаз понимаю, что какой-то план, какая-то цель у него есть. Когда я его об этом спрашиваю, он отвечает так: "Единственное мое желание – хранить твою безопасность, чтобы ты после своей тети стала королевой". Я ему не верю. Нет, я верю, что он хочет уберечь меня от опасностей, и я верю, что он хочет, чтобы я правила после Алдане, но я не верю, что это и все. Когда я начинаю настаивать, он улыбается и качает головой. Мне пора бы понять, что если Мрак королевы хочет что-то сохранить в тайне, то бесполезно вынюхивать и выспрашивать, пока он не расскажет сам. Пока мы до конца не вместе, пока я не знаю точно, что он думает, он все еще Мрак королевы и не принадлежит мне до конца. Не отсутствие секса, а избыток тайн мешает мне полностью владеть Дойлом. Если я не владею его сердцем и телом, как я могу ему доверять? Ответ простой; никак.

Я снова в Лос-Анджелесе и работаю в том же детективном агентстве, но теперь под своим именем. У меня есть все, чего я хотела, но держится напряжение, никогда не снимаемое до конца. Потому что я знаю, что, как говорится, второй сапог еще не бросили. Кел жив, и его последователи боятся, что я перебью их, если займу трон. Революции случались из-за меньшего. Репортеры ходят кругами, как акулы, и только приказы Двора удерживают их на расстоянии. Они гоняются за сексом и романтикой – знали бы они, сколько еще они не знают!

Гриффина не нашли. Может быть, он мертв, и никто мне не сказал. Хотя, зная тетушку, я думаю, что она бы поставила его на полочку в коробке, а мне прислала бы несколько любимых кусочков.

Мне следует радоваться, и я радуюсь, но мира в душе нет. Мы сейчас в затишье перед бурей, и буря будет адской. Мне придется переживать шторм в лодке из костей и мяса – тел моих стражей, и с каждой лаской, с каждым взглядом мне все меньше и меньше хочется жертвовать кем-нибудь из них. Я многих теряла в своей жизни, и я постараюсь на этот раз никого больше не терять. Я далеко и давно ушла от религии своей семьи, но сейчас я поставила у себя в комнате алтарь и снова стала молиться. Я молюсь усердно, изо всех сил, но я лучше других знаю, что, когда ты получаешь ответ на свои молитвы, он всегда не тот, которого ты хотела. Я не хочу трона, если придется карабкаться на него по телам моих друзей и возлюбленных. Я не хочу ничего такой ценой – и никогда не хотела. Для меня всегда важнее власти была любовь, но иногда, чтобы охранить любовь, нужна власть. Я молюсь о сохранении тех, кто мне дорог. Может быть, на самом деле я молюсь о власти – власти достаточной, чтобы их защитить. Если так, то пусть так. Все, что нужно для их безопасности, пусть даже стать королевой, если это необходимо. Я не могу стать королевой, пока жив Кел, что бы там ни думала моя тетя. Я молюсь о безопасности тех, кто мне дорог, а на самом деле прошу власти, трона и смерти моего кузена. Потому что именно эти три вещи должны произойти, чтобы никому из нас не грозила опасность. Говорят: поосторожнее с тем, чего ты желаешь. То есть будь осторожнее в своих молитвах. Проверь, много раз проверь, то ли это, чего ты воистину хочешь. Никогда не знаешь, когда божество может дать тебе именно то, о чем ты просишь.