Поцелуй теней Гамильтон Лорел

Глава 5

Алистер Нортон совершенно не был похож на монстра. То, что он будет красив, я ожидала, но все-таки была разочарована. В каждом из нас есть искорка веры, что зло как-то проявляется внешне, что плохого человека можно распознать с виду, но так не всегда бывает. Я достаточно времени провела при обоих Дворах, чтобы знать: красивый и хороший – не синонимы. Уж кто-кто, а я знала, что красота бывает отличным камуфляжем для самых темных сердец, – и все же ожидала, что на лице Алистера Нортона как-то отразится его внутренняя суть. Какую-то Каинову печать искала. Но он вошел в ресторан с улыбкой, высокий, широкоплечий, с резкими чертами лица, до того мужественный, что даже сердце защемило. Губы чуть тонковаты на мой вкус, лицо слишком мужественное, глаза слишком обыкновенно карие. Волосы, затянутые в аккуратный хвост на затылке, странного каштанового оттенка, ни темного, ни светлого. Но недостатки приходилось выискивать, поскольку их просто не было.

Улыбка живая, смягчающая лицо до чего-то более житейского, без такого модельного совершенства. Смех глубокий, подкупающий. На крупных руках – серебряное кольцо с бриллиантом размером с мой большой палец, но обручального кольца не было. Даже не было предательской белой полоски от снятого кольца. Кожа достаточно темная, чтобы такая полоска осталась. Значит, кольца он вообще не носит. Я всегда считала, что мужчина, который не носит обручального кольца, замышляет обман. Исключения, конечно, есть, но немного.

Он явно был доволен, увидев меня.

– У тебя глаза светятся как изумруды.

Карие контактные линзы я оставила в офисе, а так у меня глаза действительно сияют. Я сказала спасибо за комплимент, изображая смущение, и уставилась в свой бокал. Но это не было смущение: я не хотела, чтобы он увидел презрение в моих глазах. Культура людей, как и культура сидхе, с отвращением относится к супружеской измене. Сидхе ничего не имеют против блуда, но если ты вступаешь в брак, даешь слово, что будешь верен, – значит будь верен. Фейри не выносят нарушителей обетов. Если твое слово ничего не стоит, столько же стоишь и ты.

Он коснулся моего плеча.

– Какая прекрасная белизна кожи!

Когда я не возразила против прикосновения, он наклонился и нежно поцеловал меня в плечо. Когда он отводил голову, я погладила его по щеке, и это было воспринято как знак. Он поцеловал меня в шею сбоку, гладя рукой волосы.

– У тебя волосы как алый шелк, – шепнул он прямо мне в шею. – Это натуральный цвет?

Я повернулась к нему и ответила почти губами в губы:

– Да.

Он поцеловал меня – нежным, отличным первым поцелуем. Мне противно было, что у него такой искренний вид. И что хуже всего – он действительно мог быть искренен, в начале сеанса соблазнения мог каждое слово произносить от души. Мне приходилось встречать таких мужчин. Они будто сами верят в свою ложь, в то, что наконец-то это любовь. Но это ненадолго, потому что ни одна женщина не достаточно для них совершенна. На самом деле несовершенна не женщина, а сам мужчина. Он пытается женщинами и сексом заполнить в себе какую-то пустоту. Если любовь будет хороша, если будет хорош секс, то на этот раз пустота заполнится. В одном отношении серийные бабники похожи на серийных убийц: и те, и другие верят, что именно на этот раз все будет как надо и утихнет эта неистребимая жажда.

Этого никогда не происходит.

– Пойдем отсюда, – шепнул он.

Я кивнула, не доверяя своему голосу. Мне придется много дать поцелуев с закрытыми глазами, потому что иногда я умею глазами лгать, а иногда не получается. Очень трудно будет сдержать нехотение своего тела, когда он будет ко мне прикасаться. А если еще глазами надо будет изображать любовь и желание, то это слишком.

Машина была под стать владельцу: дорогая, блестящая, быстрая. Черный "ягуар" с черными кожаными сиденьями, так что будто погружаешься в озерцо тьмы. Я пристегнулась, он – нет. Ехал он быстро, виляя в потоке машин. Это произвело бы впечатление, если бы я сама не ездила по Лос-Анджелесу уже три года. Здесь приходится так водить хотя бы в порядке самозащиты.

Дом оказался небольшой и аккуратный – самый маленький в окрестности, но зато с самым большим двором. Настолько много было земли по обе стороны от дома, что даже житель Среднего Запада признал бы размеры участка приличными. В таком доме детки могли бы играть в ожидании прихода папы с работы, а мамочка в фартуке хлопотала бы на кухне, собирая на стол после трудового дня.

На миг я подумала, не привез ли он меня и в самом деле к себе домой, где жил с Фрэнсис. Если да, то он изменил привычной рутине, а мне это не нравится. Зачем ему менять метод? Я знала, что "жучок" он не нашел, и сумочку он тоже не трогал, то есть о скрытой камере не знает. Я ее решила не включать, пока не прибудем в его приют любви. Он не может о ней знать.

Ринго стоял на посту возле дома Нортонов, приглядывая за миссис Нортон. Если Алистер слишком разойдется раньше, чем мы сможем посадить его в тюрьму, Ринго сам решит, вмешиваться ему или нет. Я не стала искать его глазами. Если он здесь, нет смысла привлекать к нему внимание.

Алистер открыл передо мной дверцу, помог выйти из машины. Я позволила ему это, потому что пыталась собраться с мыслями. Потом решила попробовать нечто вроде игры на честность.

– Ты точно не женат?

– А что такое?

– Дом выглядит как семейный.

Он рассмеялся:

– Никакой семьи, только один я. Недавно сюда въехал.

Я посмотрела на него:

– Покупал с прицелом на будущее? С двором для деточек?

Он рассмеялся, притянул меня в круг своих рук.

– С подходящей женщиной все возможно.

М-да. Он знал, какую морковку повесить под носом у женщины – почти у любой. Намекни, что ищешь такую, которая тебе приручит, заставит остепениться. Почти все женщины на это клюют. Только я лучше понимаю ситуацию. Мужчина успокаивается не потому, что находит ту самую женщину. А потому, что для этого созревает. Какая женщина встретится в момент, когда он будет готов, с той он и осядет на землю. И не обязательно это будет самая лучшая или самая красивая – просто та, которая оказалась в нужный момент под рукой. Неромантично? Зато правда.

Значит, он выехал из своей квартиры. Зачем? Это как-то связано с тем, что Наоми Фелпс резко его оставила? Или он давно уже планировал переезд? Не спросив, не узнаешь, а спросить я не могла.

Входя в дом, я боролась с желанием оглянуться поискать взглядом Джереми и остальных. Я знала, что мои ребята там. Знала, потому что доверяла им. Алистер не настолько быстро ехал, чтобы оторваться от обеих машин – фургона, где разместилась система подслушивания и в котором мог поместиться Утер, и легковушки с Джереми за рулем, чтобы следить за Нортоном в случае неожиданных маневров или просто чтобы подменять друг друга и не мозолить ему глаза слишком долго. Они здесь, они нас слушают. Зная все это, я все же хотела убедиться собственными глазами – нервозность, только и всего.

Я ощутила охрану еще до того, как открылась дверь. Когда я перешагнула порог, сила пробежала по моей коже. Он заметил и спросил:

– Ты знаешь, что ты сейчас чувствуешь?

Я могла бы соврать, но не стала. Хотелось бы мне сказать, будто интуиция мне подсказала: Алистеру будет приятно, что я – обученный мистик, однако дело было не в этом. На самом деле я хотела, чтобы он знал: я не беспомощна.

– У тебя дверь под охраной, – сказала я.

Воздух в комнате навалился на меня так, что невозможно стало глубоко вдохнуть, будто этого самого воздуха здесь мало. Я перешагнула выложенный плиткой порог, надеясь, что в комнате станет лучше. Не стало. Скорее даже атмосфера сгустилась, будто идешь по грудь в воде. Горячей, липкой воде, от которой мурашки по коже.

Я уже знала, что он силен: по заклятиям, наложенным им на жену и любовницу. Но количество силы, заполняющее эту комнату, было более чем человеческим. Для колдуна-человека есть один способ получить столько силы: договориться не с человеком. Я такую возможность не предусмотрела. И никто из нас не предусмотрел.

Он что-то говорил, но я не слышала. В мозгу кричала мысль: "Уходи! Уходи сейчас же!" Но если я уйду, Алистер сможет спокойно убить свою жену и мучить других женщин. Если я уйду, это убережет меня, но никак не поможет нашим клиентам. Одна из тех минут, когда приходится решать, буду я отрабатывать свою зарплату или нет.

Одно я знала: ребятам в фургоне надо знать то, что уже знала я.

– Алистер, ведь эта охрана не от внешних сил? Хотя она удержит снаружи другие силы. Ты поставил охрану, чтобы никто не почувствовал, как много силы ты здесь накопил.

Я говорила с придыханием – дышать было трудновато.

Тут он посмотрел на меня, и впервые в его глазах мелькнуло что-то не галантное и не смеющееся. На миг из карих глаз показался монстр.

– Как я не понял, что ты это ощутишь! – сказал он. – Малышка Мерри с сидхейскими глазами, волосами и кожей. Будь ты высокой и худой, тебя можно было бы принять за сидхе.

– Да, мне говорили.

Он протянул ко мне руку. Я подняла руку ему навстречу, но пришлось пробиваться через сгустившуюся в комнате силу – как сквозь невидимую пузырящуюся толщу. Его пальцы коснулись моих, и электрической искрой проскочила между нами энергия. Он засмеялся, охватил мою руку ладонью. Я заставила себя не отдернуть руку, но улыбку выдавить не смогла. Слишком трудно было дышать сквозь толщу силы. Мне случалось жить в местах, настолько полных силой, что стены от нее стонали, но здесь силе было позволено заполнять все доступное место, как воде, не оставляя воздуха. Алистер, наверное, считал себя большим и сильным колдуном, раз смог вызвать столько силы, но на самом деле он не колдун, а щенок, раз не может ее контролировать. Силу вызывать могут многие – это не мера мощи колдуна. Важно то, что ты умеешь делать с вызванной силой. Он осторожно влек меня сквозь волны нависшей энергии, а я подумала: что он вообще со всей этой магией делает? Пусть он теряет ее понапрасну бочками, позволяя вот так клубиться, но никто не станет вызывать столько энергии, не имея представления о том, что делает, и плана, что собирается делать.

Я сама услышала, как странно, напряженно, с придыханием звучит мой голос:

– У тебя гостиная полна магией, Алистер. Что ты с таким количеством делаешь?

Я надеялась, что в фургоне эти слова слышали.

– Давай покажу, – ответил он.

Мы стояли у закрытой двери в левой стене.

– Что там за дверью? – спросила я.

Только эта дверь и была видна от входа. Еще уходил коридор из дальнего конца гостиной в глубь дома, и открытый холл вел в кухню. Это была единственная закрытая дверь, и если ребятам придется бежать ко мне на выручку, то не надо им плутать. Пусть идут прямо ко мне вытаскивать.

– Давай не будем притворяться, Мерри. Мы знаем, зачем ты здесь – зачем мы оба здесь. Там спальня.

Он открыл дверь, и действительно – это была спальня. Вся красная, от двуспальной кровати и ковра на полу до драпировки, полностью скрывающей стены. Будто стоишь в ящике, обитом алым бархатом. Между тяжелыми драпри сверкали как хрусталь зеркала, повешенные, чтобы привораживать взор. Окон не было. Закрытая коробка в центре всей магии, что он сюда вызвал.

Сила накатила на меня удушающим мехом – теплая, тесная, не дающая дышать. И говорить тоже. Ноги у меня отказали но Алистер, не замечая этого, влек меня вперед, втаскивал в комнату, и я споткнулась. Только его руки помешали мне упасть на натертый паркет. Он попытался подхватить меня на руки, но я рухнула на пол, чтобы он меня не мог поднять. Это не был обморок – просто я не хотела, чтобы меня подняли, потому что знала, куда он меня отнесет: на кровать. А она стояла в центре всей этой силы, и мне туда не хотелось – пока что.

– Погоди, – сказала я, – погоди! Дай девушке перевести дух.

Сразу за дверью стоял комод с выдвижными ящиками – невысокий, примерно мне до пояса. Я оперлась на него, чтобы встать на ноги, хотя Алистер очень любезно старался мне помочь. Поставив сумочку на комод, я дважды сжала ручку, включая камеру. Отсюда ей открывался отличный вид на кровать.

Он подошел сзади, охватил меня руками, прижимая мне локти к бокам, но не сильно. Это должно было означать объятие. То, что меня при этом охватил страх, – не его вина на самом-то деле. Я попыталась расслабиться, прислонившись к его телу, в круге его рук, но не смогла. Слишком густой была сила в комнате, и напряжение не отпускало меня. Лучшее, на что я была способна, – не вырываться.

Он ткнулся лицом мне в щеку, провел губами по коже.

– Ты не кладешь тон?

– Мне не нужно.

Я повернула голову, как бы поощряя его спуститься губами ниже по шее. Дважды повторять ему не пришлось. Губы его остановились у моего плеча, но руки скользнули вперед, обхватив за талию.

– Боже мой, какая ты тоненькая! Я тебя пальцами могу охватить.

Я осторожно отодвинулась от него в сторону кровати. Чувства начали привыкать к магии. Годы практики научили меня, как не замечать приличные количества силы. Если у тебя есть чувствительность к таким вещам, а сходить с ума ты не хочешь, научишься приспосабливаться. Магию можно свести на уровень белого шума, звуков большого города и замечать ее лишь тогда, когда сама захочешь.

Я встала на яркий персидский ковер, окружавший кровать, – точь-в-точь как описывала Наоми. Но не могла заставить себя пройти несколько последних шагов к кровати, потому что ощущала круг, лежащий под ковром, – он отталкивал меня, как гигантская рука. Это был круг силы, в котором надо стоять, когда колдуешь, чтобы то, что ты вызвал, не могло тебя съесть, или наоборот – вызываешь что-то внутрь круга, а сам остаешься в безопасности за его пределами. Не видя рун, я не могла сказать, что это за круг – щит или тюрьма. И даже если бы я видела руны и их строение, могла бы тоже не догадаться. Я знаю сидхейское колдовство, но есть и другие виды силы, другие мистические языки для вызова магии. Они могли быть мне не знакомы, и единственный способ узнать, что это за круг, – войти в него.

Тут беда в том, что некоторые круги строятся для удержания фейри в плену, и, попав внутрь, я могла оказаться пойманной. Если это действительно компашка косящих под фейри, они вряд ли будут пытаться нас ловить, но никогда не скажешь заранее. Если ты что-то очень любишь, но не можешь потрогать или удержать, любовь может превратиться в ревность разрушительнее любой ненависти.

Алистер распустил галстук, идя ко мне, и на губах его появилась улыбка предвкушения. Очень он был самодоволен, уверен в себе – и во мне. Так и подмывало просто уйти, увидеть, как эту самоуверенность смоет у него с физиономии. Пока что он не сделал еще ничего мистического, не говоря уже о незаконном. Я такая легкая добыча? А всю мистику он экономит для более неуступчивых? Может, мне надо быть поупрямее? Или поагрессивнее? Что заставит Алистера Нортона сделать что-нибудь незаконное перед камерой? Я еще не решила, быть мне холодной девственницей или распаленной шлюхой, как он уже оказался передо мной, и время на размышление истекло.

Он наклонился меня поцеловать, и я подняла голову ему навстречу, встав на цыпочки, держась за его согнутые руки. Бицепсы его напряглись у меня под пальцами, разбухли под пиджаком. Вряд ли он это делал нарочно – просто привычка. Он меня поцеловал, как все делал – с легкостью, добытой практикой, с небрежным искусством. Руки его сомкнулись вокруг моей талии, прижали меня к нему, оторвали от пола. Он двинулся внутрь круга. Я оторвалась, успела только сказать: "Подожди!" – но мы были уже на той стороне, внутри. Как в глазу урагана. Внутри было тихо – самое спокойное место во всем доме. Тугое напряжение, которого я не осознавала сама, отпустило мне плечи и спину.

Алистер подхватил меня на руки и понес по кровати, передвигаясь на коленях. Когда мы оказались в середине, он опустил меня и остался стоять на коленях, возвышаясь надо мной. Но я уже три года работала с Утером, и шесть футов – ерунда для того, кто завтракает иногда с тринадцатью.

Очевидно, у меня не был особенно потрясенный вид, потому что он снял галстук, бросил его на кровать, и взялся за пуговицы рубашки. Это меня удивило. Помешанные на доминантности обычно хотят, чтобы жертва разделась первой. Он уже снял пиджак и рубашку и взялся за ремень, когда я сообразила, что делать. Хорошо бы несколько замедлить темп.

Я села, тронула его за руки:

– Не торопись. Дай мне насладиться процессом обнажения. А то ты мчишься, будто у тебя сегодня еще одно свидание.

Я подержала его за руки, погладила, подняла ладони к его голым плечам. Я сосредоточилась на ощущении волосков на его предплечьях, как они скользят под моим прикосновением. Если я сфокусируюсь только на физических ощущениях, то смогу заставить собственные глаза солгать, выразить неподдельный интерес. Тут главное – не думать о том, кого я касаюсь.

– Сегодня нет никого, кроме тебя, Мерри. – Он поднял меня на колени, погладил мне волосы, пропуская их сквозь пальцы, взял мое лицо в свои большие ладони. – И никого не будет ни для одного из нас после этой ночи, Мерри.

Мне это не слишком понравилось, но сейчас он впервые произнес что-то такое, что можно назвать не совсем нормальным, так что я делаю все правильно.

– Ты о чем, Алистер? Мы собираемся рвануть в Вегас?

Он улыбнулся, все еще держа мое лицо в ладонях, глядя в глаза, будто стараясь запомнить их.

– Брак – всего лишь церемония; а сегодня я тебе покажу, что это значит – быть по-настоящему одной у мужчины.

Я приподняла брови, не успев подумать. Зная, что на моем лице эта мысль уже выразилась, я сказала:

– Ну и ну! Ты о себе очень высокого мнения.

– Обоснованно, Мерри.

Он поцеловал меня нежно, потом мимо меня продвинулся к спинке кровати. Нажал – и распахнулась дверца. Потайной ящичек – как изысканно! Алистер повернулся ко мне, держа в руках флакончик. Стеклянный флакончик с изгибами и завитушками, в которых полагается хранить дорогие духи, хотя никто этого не делает.

– Сними платье, – сказал он.

– Зачем?

– Это массажное масло.

Он протянул мне бутылочку, чтобы я увидела густое масло в рубиновом стекле.

Я улыбнулась, постаравшись вложить в эту улыбку все, что ему хотелось: секс, поддразнивание, чуть-чуть цинизма.

– Сначала штаны.

Он улыбнулся широко, с удовольствием:

– Кажется, кто-то просил не торопиться?

– Если мы раздеваемся, то ты первый.

Он повернулся поставить бутылочку обратно в ящичек.

– Я ее подержу, – предложила я.

Он остановился, повернулся ко мне, и в глазах его горел жар почти ощутимый.

– Только если пару капель мазнешь себе на грудь, пока я раздеваюсь.

– А платье не измажу?

Он будто всерьез задумался:

– Не уверен, но если что, я тебе куплю новое.

– Мужчины всегда в такой момент готовы обещать луну с неба.

– Я хочу видеть, как течет масло по этой белейшей коже. Пусть они для меня заблестят.

Он дал мне флакончик, сложил на нем мои пальцы. И снова поцеловал меня, трогая слегка языком, чуть раздвигая губы, чтобы поцелуй мог перейти в страстный, – и медленно отодвинулся.

– Пожалуйста, Мерри, прошу тебя.

Он еще отодвинулся, недалеко, снова взялся за ремень. Медленно вытащил кожаный язычок из позолоченной пряжки, не спуская с меня глаз. Я улыбнулась, потому что он делал то, что я просила, – раздевался первый, медленно.

Раз так, то и я могу сделать, что он просит. Открытый сверху лифчик оставлял достаточную часть грудей обнаженной, чтобы мне не вытаскивать их из платья. Я вынула пробку из флакона – с длинным стеклянным стерженьком, которым мазать кожу. Масло пахло корицей и ванилью. Что-то знакомое было в этом запахе, но трудно было его узнать. И масло было почти прозрачное.

– Разве его не надо сперва согреть? – спросила я.

– Оно реагирует на тепло тела. – Вытащив ремень из последней петли, он бросил его между нами на кровать. – Твоя очередь.

Я вытащила пробку из флакона. Масло тянулось за ней тяжелой нитью. Кончиком стеклянного стержня я коснулась сверху своей груди – масло было теплым, температуры тела. Я провела стержнем по выпуклостям грудей, и остались тоненькие полосочки, как густые слезы. Аромат корицы и ванили впитывался в кожу теплым потоком.

Алистер расстегнул крючок брюк и медленно потянул вниз молнию. Под брюками оказались красные плавки, будто он одевался под цвет комнаты. Алое ярко выделялось у него на коже, облегая тело спереди. Он лег на кровать, чтобы стянуть брюки, глядя на меня, а я нависала над ним, стоя на коленях, как раньше он надо мной.

Он поднял руки, не вставая, коснулся пальцами масла, размазывая его по моей коже. Потом встал на колени, гладя мне груди сверху, пытаясь пальцами залезть под платье и захватить побольше, но платье было слишком тугим. Тщательное планирование предотвращает ненужное лапанье. Он обтер измазанные маслом руки о собственную грудь, потом взял у меня из рук флакон и стеклянной пробочкой провел мне по губам, будто накладывая глянец. Я ощутила сладость на губах, густоту и сладость. Он поцеловал меня, не выпуская из рук флакон, и мы касались только губами. Он меня целовал так, будто хотел выпить все масло с моих губ. Я растаяла от этого поцелуя, гладя руками его измазанную маслом грудь, ощущая, как шевелятся мускулы его пресса у меня под пальцами. Руки скользнули ниже, спереди, обнаружили уже твердый и готовый. Это ощущение затрепетало у меня в теле, как удар энергии. Тут только я поняла, что наслаждаюсь и забыла, зачем сюда пришла.

Я отпрянула от поцелуя и попыталась сосредоточиться, подумать. И не хотела думать – хотела трогать его, и чтобы он меня трогал. Груди аж ныли, жаждая прикосновения. Рот горел, требуя поцелуя. Алистер наклонился, и я поползла назад, упала на спину, стараясь оставить между нами дистанцию.

Алистер пополз ко мне на коленях, опираясь на руку. В другой руке он держал флакон. Он встал надо мной, как лошадь встает над жеребенком. Я не могла оторвать глаз от середины его тела, от вздувшейся твердости. Не могла глядеть ему в лицо – это меня смущало и пугало.

– Глупо, – произнесла я. – До чего глупо! Заклятие в масле.

Он почти прошептал в ответ:

– Масло – это заклятие.

Сперва я не поняла, что он имеет в виду, но знала только одно: больше этого масла я не хочу. Он начал открывать флакон, и я села, схватив его за руки, чтобы удержать на месте эту чертову пробку.

И как только коснулась его рук – пропала. Мы снова целовались, хотя я не собиралась этого делать. И чем больше мы целовались, тем больше мне хотелось поцелуя, будто он только разогревал эту жажду.

Я снова бросилась назад на кровать, закрыла лицо руками.

– Нет!

Теперь я уже знала, что это: Слезы Бранвэйн, Радость Авейли, Пот Фергюса. На одну ночь эта штука может заставить человека полюбить сидхе. Она даже из сидхе может сделать сексуального раба или рабыню, если у этого сидхе не будет доступа к другому сидхе. А ни один фейри, как бы ни был одарен и силен, не может сравниться с сидхе – так говорят. И никогда не забудешь прикосновения сидхе. Можешь пытаться прогнать мечты о сияющей коже и глазах как расплавленные драгоценности, о волосах до лодыжек, упавших на твое тело. Но всегда в тебе будет желание, как у алкоголика, который не может выпить рюмку, чтобы не пробудить жажду, неутолимую уже никогда.

Я завопила – громко, протяжно, без слов. Есть такой побочный эффект у Слез Бранвэйн: никакой гламор против них не устоит, потому что не устоит против них сосредоточенность. И я ощутила, как утекает мой гламор, ощутила собственную кожу так, будто все тело сделало глубокий вдох.