Ультиматум Борна Ладлэм Роберт

— Это невозможно!..

— Невозможно, — согласилась Мари, кивнув охраннику, чтобы тот помог ее брату подняться. — Пойдем, Джонни, нам нужно поговорить.

Шторм улетел, словно неистовый непрошеный гость, скрылся в ночи, оставив после себя следы своей ярости. Сквозь восточный горизонт пробивалась заря, постепенно сквозь туман заливая светом голубовато-зеленые острова Монтсеррат. Первые лодки осторожно и неторопливо поплыли к привычным местам рыбалки, от улова зависело выживание в течение еще одного дня. Мари, ее брат и два старика сидели вокруг стола на веранде незанятой виллы. За кофе они провели почти целый час, спокойно обсуждая ужасные события прошедшей ночи, бесстрастно выделяя факты. Престарелому фальшивому герою Франции обещали сделать все необходимое для похорон жены, как только восстановится телефонная связь с большим островом. Если возможно, он хотел бы похоронить ее на островах; она поймет. Во Франции ей не светило ничего, кроме позорной дешевой могилы. Если это возможно…

— Это возможно, — сказал Сен-Жак. — Благодаря вам моя сестра жива.

— Из-за меня, молодой человек, она могла погибнуть.

— Неужели бы вы убили меня? — спросила Мари, изучающе глядя на старого француза.

— Конечно, нет, после того, как я узнал, что Карлос собирается сделать со мной и моей женой. Он нарушил договор, а не я.

— А до того?

— Когда я еще не нашел шприцы, понимал ли я, что от меня требуется?

— Да.

— Трудно сказать; договор есть договор. Моя жена была мертва, и ее смерть в какой-то степени была вызвана сознанием того, что от меня требуют совершить ужасный поступок. Выполни я это поручение, и, возможно, она бы осталась жива, понимаете? С другой стороны, даже несмотря на ее гибель, я не могу винить во всем монсеньера — без него годы относительного счастья были бы невозможны… Я просто не знаю. Я готов был по его просьбе лишить вас жизни — убить вас — но только не детей… и не делать остального.

— Чего остального? — поинтересовался Сен-Жак.

— Лучше не спрашивайте.

— Я думаю, вы бы меня все же убили, — сказала Мари.

— Говорю вам, не знаю. Здесь не было ничего личного. Вы не были для меня человеком, а просто частью сделки… Однако, как я уже сказал, моей жены больше нет, а я старый человек, и мне осталось недолго. Быть может, посмотри я вам в глаза или услышь мольбы детей — и, кто знает, может быть, я бы направил пистолет на себя. А может, и нет.

— Боже, вы настоящий убийца, — тихо произнес брат.

— И много кто еще, мсье. Я не ищу прощенья в этом мире; другое дело мир иной. Ведь всегда бывают обстоятельства…

— Французская логика, — вставил Брендан Патрик Пьер Префонтейн, бывший судья первого окружного суда Бостона, и рассеянно потрогал ободранную кожу на шее пониже опаленных седых волос. — Слава Богу, мне никогда не приходилось спорить перед les tribunals;[23] обычно ни одна сторона не признает себя виновной, — лишенный практики адвокат усмехнулся. — Вы видите перед собой преступника, справедливо допрошенного и справедливо осужденного. Единственное обстоятельство, которое снимает с меня обвинения — это то, что меня поймали, тогда как столько других не были и не будут отданы правосудию.

— Вероятно, мы все же похожи, Monsieur le Juge. [24]

— Сэр, если уж сравнивать, то мой жизненный путь чем-то напоминает жизнь святого Фомы Аквинского…

— Что же насчет шантажа? — перебила Мари.

— Нет, на самом деле в мои обязанности входило должностное преступление. Получить вознаграждение за принятие нужных решений — это… Господи, вы же знаете, у нас, бостонцев, большие зубы! А в Нью-Йорке это вообще стандартная процедура: оставляете свои денежки главному судье, столько, чтобы хватило на всех.

— Я не о Бостоне говорю, меня интересует, почему вы здесь. Это же шантаж.

— Ну, вы утрируете, хотя в принципе это верно. Как я вам уже сказал, человек, который мне заплатил, чтобы я узнал, где вы находитесь, также заплатил мне изрядную сумму за молчание. В связи с этим, и так как у меня не очень плотный график визитов, я решил, что будет логично провести небольшое расследование. Подумайте сами, если мои столь скромные сведения принесли так много, сколько же я смогу получить, если узнаю чуть больше?

— Мсье, вы тут что-то, кажется, говорили о французской логике? — перебил его француз.

— Просто по ходу дела, — ответил бывший судья, бросив быстрый взгляд на Жан-Пьера, и снова повернулся к Мари. — Однако, моя дорогая, я наткнулся на нечто, что очень сильно помогло в моих переговорах с клиентом. Проще говоря, ваша личность была засекречена и находилась под защитой правительства. Это была серьезная информация, которая напугала одного очень солидного и влиятельного человека.

— Мне нужно его имя, — сказала Мари.

— Тогда мне тоже потребуется защита, — заявил Префонтейн.

— Она у вас будет…

— И кое-что еще, — продолжал отставной адвокат. — Мой клиент не знает, что я здесь, не знает о том, что произошло; все это могло бы увеличить мой гонорар, расскажи я ему, через что я прошел и чему стал свидетелем. Он бы побоялся, чтобы его имя упоминалось в связи с такими событиями. Кроме того, учитывая, что меня чуть было не убила эта тевтонская амазонка, я действительно заслужил большего.

— Мсье, следует ли из этого, что я получу вознаграждение за спасение вашей жизни?

— Если бы у меня было что-то ценное — кроме моего юридического опыта, который в вашем полном распоряжении, — я бы с радостью поделился. Дорогой кузен, так и будет, если я что-нибудь получу.

— Merci bien, Cousin. [25]

– D’accord, mon ami,[26] но прошу вас, ничего не рассказывайте этим ирландским язычникам.

— Что-то не похоже, что вы бедствуете, судья, — заметил Джон Сен-Жак.

— Выходит, что внешность так же обманчива, как и давно забытое звание, о котором вы так благородно упомянули… Смею добавить, что мои запросы не так уж велики, ведь я одинок, и роскошь не является для меня предметом первой необходимости.

— Так, значит, вы тоже потеряли жену?

— Хотя это и не ваше дело, скажу, что моя жена покинула меня двадцать девять лет назад, а мой тридцативосьмилетний сын, который сейчас преуспевающий адвокат на Уолл-стрит, живет под ее фамилией, а когда кто-нибудь из любопытства его спрашивает, отвечает, что никогда не знал меня. Мы не виделись с тех пор, как ему исполнилось десять лет; это было не в его интересах, ну, вы понимаете.

— Quelle tristesse. [27]

– Quel дерьмо, друг мой. Этот парень унаследовал мозги от меня, а не от ветреницы, которая его родила… Но мы отвлеклись. Мой аристократичный французский «родственник» имеет свой интерес — скорее всего, основанный на предательстве — сотрудничать с вами. У меня тоже есть серьезные причины вам помогать, но я не могу забывать и о себе. Мой новый престарелый друг может вернуться и спокойно дожить свой век в Париже, тогда как мне, кроме как в Бостон, податься некуда, а за жизнь у меня скопилось не так много возможностей сводить концы с концами. Поэтому мое искреннее желание помочь должно подождать. С той информацией, которой я обладаю, я не проживу и пяти минут на улицах Бостона.

— Зацепка, — произнес Джон Сен-Жак, пристально глядя на Префонтейна. — Мне жаль, судья, но мы в вас не нуждаемся.

– Что? — Мари выпрямилась на стуле. — Брат, прошу тебя, нам нужна любая помощь!

— Только не от него. Мы знаем, кто его нанял.

— Это правда?

— Конклин знает; он назвал это «зацепкой». Он сообщил мне, что человек, проследивший твой путь с детьми сюда, воспользовался для этого услугами судьи, — брат указал кивком на бостонца. — Его услугами. Вот почему я угробил катер за сотню тысяч долларов, чтобы сюда добраться. Конклин знает, кто его клиент.

Префонтейн снова посмотрел на старого француза.

— Вот теперь самое время для "Quelle tristesse", господин Герой. У меня ничего не осталось. Моя настойчивость принесла мне только порезанное горло и опаленный скальп.

— Это совсем не так, — вмешалась Мари. — Вы же юрист, и не мне вам это объяснять. Подтверждение фактов — это тоже помощь. Вы можете потребоваться нам, чтобы засвидетельствовать все, что вы знаете, определенным людям в Вашингтоне.

— Чтобы привлечь меня как свидетеля, потребуется повестка в суд, моя дорогая. Я все подтвержу под присягой, вот вам мое честное личное и профессиональное слово.

— Мы не будем обращаться в суд. Никогда.

— Да?.. Понимаю.

— Нет, судья, вы еще ничего не понимаете. Все же, если вы согласитесь помочь нам, вам хорошо заплатят… Секунду назад вы говорили о причинах, которые заставляют вас помогать, и что они второстепенны по отношению к вашему желанию разбогатеть…

— Моя дорогая, а вы часом не юрист?

— Нет, экономист.

— Святая Мария, это еще хуже… Вы хотите знать мои причины?

— Они касаются вашего клиента, человека, который нанял вас следить за нами?

— Да. Его августейшая персона — как в «Цезаре Августе» — должна быть выкинута на помойку. Если отбросить незаурядный интеллект, он настоящая проститутка. Он мне столько всего наобещал, но все пошло прахом, когда он поставил на первое место свою личную выгоду.

— Мари, о чем это он?

— Думаю, о человеке с большим влиянием и властью, которых нет у него самого. Наш обвиняемый вступил в борьбу за чистоту нравов.

— И это говорит экономист? — спросил Префонтейн, снова машинально дотрагиваясь до ожогов на шее. — Экономист, рассуждающий о своем последнем прогнозе, вызвавшем неверное поведение на бирже и потери, которые много игроков смогли выдержать, но большинство — нет.

— Мой голос никогда не обладал таким весом, но я уверяю вас, что это рассуждения о тех многих, кто никогда не рисковал, потому что их прогнозы оставались только прогнозами, всего лишь теория. Это безопасная позиция… В отличие от вашей, судья. Вам может потребоваться защита, которую мы готовы предоставить. Каков ваш ответ?

— Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, ну и деловой же у вас подход…

— Я не могу иначе, — ответила Мари, глядя на старика из Бостона. — Я хочу, чтобы вы остались с нами, но не собираюсь вас упрашивать. Если нет — я просто оставлю вас ни с чем, и можете возвращаться обратно, на улицы Бостона.

— Вы уверены , что вы не юрист — или, скорее, верховный палач?

— Как вам будет угодно. Просто ответьте мне.

— Да кто-нибудь мне, в конце концов, объяснит, что тут происходит?! — не выдержал Джон Сен-Жак.

— Ваша сестра, — отозвался Префонтейн, нежно глядя на Мари, — только что завербовала рекрута. Она четко обрисовала все перспективы, что очень ценят адвокаты, и ее железная логика, вкупе с прелестным личиком, обрамленным темно-рыжими волосами, не оставляет мне выбора.

— Что?..

— Он предпочел остаться на нашей стороне, Джонни. Проехали.

— Да зачем он нам нужен?

— По множеству различных причин, молодой человек, — ответил судья. — В определенных ситуациях самодеятельность — не лучший способ решить проблемы, если только вы хорошенько не защищены с юридической точки зрения.

— Сестра, ты думаешь, это будет правильно?

— Во всяком случае, братишка, это не так плохо. Но решать Джейсону — черт — Дэвиду!

— Нет, Мари, — сказал Джон Сен-Жак, пристально глядя в глаза сестре. — Пусть решает Джейсон.

— Мне кажется или я где-то встречал это имя? — спросил Префонтейн. — Имя «Джейсон Борн» было написано на стене вашей виллы.

— Это было сделано по моему указанию, — объяснил не совсем фальшивый герой Франции. — Так надо.

— Не понимаю… и тем более не понимаю, что это за «Шакал» или «Карлос», о котором вы так свирепо меня расспрашивали, когда я еще не знал, на каком свете нахожусь. Я думал, что «Шакал» — это миф.

Старик по имени Жан-Пьер Фонтейн посмотрел на Мари; та кивнула.

— Карлос по прозвищу Шакал действительно легенда, но никак не миф. Он профессиональный убийца, которому пошел шестой десяток; говорят, что он болен, но все еще полон яростной ненависти. Он человек со множеством лиц и обличий; одни по каким-то причинам его любят, другие ненавидят, считая исчадием ада — и все по-своему правы. Я как раз тот, кто испытал к нему всю гамму чувств, относился к нему и так, и этак, но вы вряд ли сможете это понять, мы с вами слишком разные, преподобный Фома Аквинский.

— Merci bien. [28]

— Однако ненависть, которая владеет Карлосом, растет как раковая опухоль в его стареющем мозгу. Единственный человек сумел вычислить его; этот же человек обманул его, перехватил пальму первенства по убийствам, лишив Шакала работы; убийство за убийством, он сводил Карлоса с ума, когда тот пытался вернуть свою репутацию непревзойденного киллера. Этот же человек повинен в смерти любовницы Шакала — не просто любовницы, а женщины, которую Карлос знал и любил еще с детства, прошедшего в Венесуэле, она была его главным союзником. Это единственный человек, один из сотен или даже тысяч, посланных правительствами разных стран, который когда-либо видел лицо Шакала. Человек, который все это сделал — продукт американской разведки, необычный человек, он вел смертельно опасный образ жизни на протяжении трех лет. И Карлос не успокоится, пока этот человек не будет наказан… и убит. А зовут этого человека Джейсон Борн.

Ошарашенный рассказом француза, с недоверием в глазах, Префонтейн перегнулся через стол.

— А кто такой этот Джейсон Борн? — спросил он.

— Мой муж, Дэвид Вебб, — ответила Мари.

– Господи , — прошептал судья. — Можно мне чего-нибудь выпить?

Джон Сен-Жак позвал:

— Рональд!

— Да, босс! — отозвался снаружи охранник, чьи сильные руки час назад держали хозяина за плечи на двадцатой вилле.

— Будь добр, принеси нам виски и бренди. Бар должен быть полон.

— Уже иду, сэр.

На востоке неожиданно запылало оранжевое солнце; его лучи проникали сквозь еще кое-где висевшую над морем утреннюю дымку. Тишина за столом была нарушена тихим и напряженным голосом старого француза.

— Я не привык, чтобы меня обслуживали, — произнес он, отрешенно глядя поверх перил на светлеющие воды Карибского моря. — Когда кого-нибудь о чем-то просят, я всегда думаю, что это относится ко мне.

— Больше этого не будет, — тихо сказала Мари, и, после небольшой паузы, добавила — … Жан-Пьер.

— С этим именем каждый может жить…

— Почему бы вам ни остаться здесь?

— Qu’est-ce que vous dites, madame? [29]

— Подумайте об этом. Париж может оказаться не менее опасным для вас, чем улицы Бостона для нашего судьи.

Упомянутый судья пребывал в этот момент в задумчивости, рассматривая принесенные на стол бутылки, бокалы и ведерко со льдом. Без особых церемоний Префонтейн протянул руку и налил себе хорошую порцию из ближайшей к нему бутылки.

— Я должен задать пару вопросов, — с ударением сказал он. — Можно?

— Валяйте, — ответила Мари. — Не уверена, что смогу или захочу ответить, но давайте попробуем.

— Эти выстрелы, надпись на стене — мой «кузен» утверждает, что красные слова появились по его указаниям…

— Так и есть, mon ami . Так же, как и громкие выстрелы.

— Для чего?

— Все должно выглядеть естественно. Выстрелы должны были дополнительно привлечь внимание к тому, что произошло.

— Но зачем?

— Мы научились этому во времена сопротивления — не то, чтобы я был «Жаном-Пьером Фонтейном», но тоже внес небольшой вклад в общее дело. Мы называли это расстановкой акцентов, давая понять, что в случившемся замешаны подпольщики. Все в округе знали об этом.

— Но для чего это нужно нам здесь?

— Сиделка Шакала мертва. Никто не сможет ему сообщить, что его инструкции не были выполнены.

— Французская логика. Непостижимо.

— Французский здравый смысл. Он непреложен.

— Но все равно, зачем нам это?

— Карлос будет здесь завтра около полудня.

— О, Боже!

Внутри виллы зазвонил телефон. Джон Сен-Жак поднялся с кресла, но его опередила сестра, махнув рукой перед лицом брата и бросившись через дверь в гостиную. Она сняла трубку.

– Дэвид?

— Это Алекс, — произнес задыхающийся голос. — Господи, у меня телефон три часа стоял на автодозвоне. У вас все в порядке?

— Как ни странно, мы еще живы.

— Старики! Парижские старики! Джонни, он…

— Джонни все сделал, но они на нашей стороне.

— Кто?

— Старики…

— Вы что там, с ума посходили?!

— Еще нет! Здесь все под контролем. Что с Дэвидом?

— Не знаю! Телефонную линию перерезали. Творится черт знает что! Я отправил туда полицию…

– К черту полицию, Алекс! — закричала Мари. — Подключай армию, морскую пехоту, гребаное ЦРУ. Они нам нужны!

— Джейсон не разрешит это сделать. Я не могу его подводить.

— Тогда слушай. Шакал будет здесь завтра!

— Боже! Я должен где-то найти для него реактивный самолет.

— Так придумай что-нибудь!

— Мари, ты не понимаешь. Старая «Медуза» выплыла на поверхность…

— О «Медузе» расскажешь моему мужу! Шакал не «Медуза», и он прилетает сюда уже завтра!

— Дэвид будет там, ты же знаешь.

— Да, знаю… Потому что сейчас он Джейсон Борн.

— Братец Кролик, все уже не так, как было тринадцать лет назад, и ты ведь тоже не такой, как был. От тебя не только не будет никакой пользы, ты будешь только мешать, если не отдохнешь, а еще лучше — поспи. Выключай свет и давай вздремни на том большом диване в гостиной. Я поставлю людей у телефона, хотя вряд ли кто позвонит в четыре часа утра.

Голос Кактуса постепенно затих, пока Джейсон на ватных ногах добрел до темной гостиной; веки его слипались, будто свинцовые. Он упал на диван, с трудом, одну за другой, поднял на него ноги и уставился в потолок. Отдых — это оружие, победа или поражение… Филипп де Анжу. «Медуза». Его внутренний экран выключился, и он уснул.

Сквозь сон пробилась оглушительно воющая, пульсирующая и непрекращающаяся сирена, эхом разнесшаяся по пустому дому, словно звуковой торнадо. Борн рывком повернулся и спрыгнул с дивана, сперва потеряв ориентацию, не понимая, где он находится, и на какие-то мгновения забыв — кто он такой.

– Кактус! — закричал он и бросился из богато украшенной гостиной в коридор. — Кактус! — он крикнул еще раз, но голос утонул в частых и ритмичных завываниях сирены. — Где ты?

Ответа не последовало. Он подбежал к двери в кабинет, схватил ручку. Заперто! Отступил назад и навалился плечом, раз, другой, третий — прикладывая максимум сил, которые сумел собрать. Дверь треснула, потом чуть подалась, и Джейсон стал бить по центральной панели ногой, пока та не развалилась. Он вошел внутрь, и картина, которую он увидел, наполнила созданную «Медузой» машину для убийства холодной яростью. Кактус растянулся на столе под светом единственной лампы, сидя на том самом стуле, на котором был убит генерал; его кровь собралась красной лужей на книге для записей — он был мертв… Нет, нет, он жив! Правая рука шевельнулась. Кактус был жив!

Борн бросился к столу и аккуратно поднял голову старика; пронзительный, оглушающий, доносящийся со всех сторон визг сирены не давал разговаривать — да и вряд ли Кактус мог говорить. Но тут он открыл свои темные глаза, и трясущаяся правая рука поползла по записной книжке, барабаня скрюченным указательным пальцем по столешнице.

– Что такое? — прокричал Джейсон. Рука продолжала двигаться к краю записной книжки, барабаня все сильнее.

— Внизу? Снизу?

Кактус почти неуловимо утвердительно кивнул.

— Под столом! — закричал Борн, начиная понимать. Он упал на колени справа от Кактуса и поискал рукой под тонким верхним ящиком, потом чуть дальше — есть! Кнопка. Он снова аккуратно откатил тяжелый стул с колесиками на несколько дюймов вправо и внимательнее посмотрел на кнопку. Под ней на черной пластиковой планке мелким белым шрифтом была набрана все объясняющая надпись.

«Вспом. сигнализация»

Джейсон нажал на кнопку; звуковой ад тут же прекратился. Наступившая тишина была почти столь же оглушительна, к ней было трудно сразу привыкнуть.

— Куда тебя ранило? — спросил Борн. — Как давно?.. Если можешь говорить, просто шепчи, не напрягайся, ты меня понял?

— Ох, Братец, ты меня с кем-то путаешь, — прошептал Кактус, превозмогая боль. — Я был черным таксистом в Вашингтоне, приятель. И не в такие передряги попадал. Ничего серьезного, пуля попала в плечо.

— Я сейчас же вызову доктора — нашего друга Ивана. Но если можешь, расскажи мне, что случилось, а пока я положу тебя на пол и осмотрю рану.

Джейсон медленно и аккуратно опустил старика со стула на ковер под окном эркера. Он разорвал на Кактусе рубашку; пуля прошла сквозь мышцы левого плеча. Короткими, быстрыми движениями Борн порвал рубашку на полоски и несколько раз обмотал другу грудь, пропустив примитивный бинт подмышкой и через плечо.

— Это не сильно поможет, — заметил Джейсон, — но позволит тебе продержаться какое-то время. Ну, что случилось?

— Брат, он там, снаружи! — лежа на полу, Кактус тяжело кашлял. — У него здоровенный «магнум» пятьдесят седьмого калибра с глушителем; он подстрелил меня через окно, потом разбил его и забрался внутрь… Он — он…

— Не спеши! Лучше помолчи, это не важно…

— Я должен. Там снаружи братья, а у них нет оружия. Он их перестреляет!.. Я притворился мертвым, а он спешил — о, и еще как спешил! Взгляни-ка вон туда.

Джейсон повернул голову в направлении, куда указывала рука Кактуса. Около дюжины книг были скинуты с полки на боковой стене и разбросаны по полу. Старик продолжал слабеющим голосом:

— Он судорожно рылся в книжном шкафу, пока не нашел то, что искал… потом пошел к двери, держа наготове «магнум», если ты еще следишь за моей мыслью… Я понял, что ему был нужен ты, он увидел через окно, как ты ушел в другую комнату, и, скажу тебе, мое колено прыгало как бегущая выхухоль, потому что час назад я обнаружил эту кнопку и понимал, что его надо остановить…

— Не напрягайся!

— Я должен тебе это сказать… Я не мог шевелить руками, потому что он бы это заметил, но коленом я сумел нажать на эту хрень, и чертова сирена чуть не сдула меня со стула… А этот ублюдок растерялся. Он захлопнул дверь, запер ее, и ушел через окно, — от нового болевого приступа и слабости голова Кактуса запрокинулась. — Братец Кролик, он там…

— Все, хватит! — приказал Борн, осторожно приподнимаясь и выключая настольную лампу; теперь через разбитую дверь в комнату проникал лишь слабый свет из коридора.

— Я позвоню Алексу, он пришлет доктора…

Неожиданно откуда-то снаружи раздался пронзительный крик, крик боли и страдания, так хорошо знакомый Джейсону. Как и Кактусу, крепко зажмурившему глаза:

— Он убил одного. Этот говнюк убил одного из братьев!

— Я звоню Конклину, — бросил Джейсон, схватив со стола телефон. — А после этого пойду и прикончу его… Черт! Телефон не работает — линию перерезали!

— Этот мерзавец знает усадьбу, как свои пять пальцев.

— И я тоже, Кактус. Лежи как можно тише. Я за тобой вернусь…

Раздался еще один крик, на этот раз более тихий и короткий, больше похожий на вздох, чем на крик.

— Господи, прости меня, — с искренней болью в голосе прошептал черный старик. — Остался только один брат…

— Если кто и должен просить прощения, так это я, — не своим голосом, задыхаясь, прокричал Борн. — Проклятье! Кактус, клянусь тебе, я никогда не думал, даже не предполагал, что все так обернется.

— Конечно, не предполагал. Я тебя очень давно знаю, Брат, и ни разу не слышал, чтобы ты просил рисковать ради себя… Так было всегда.

— Я сейчас тебя отсюда перетащу, — перебил Джейсон, хватаясь за ковер и волоча Кактуса к правой части стола, чтобы старик мог легко достать рукой до кнопки вспомогательной сигнализации. — Если ты что-нибудь услышишь, увидишь или просто почувствуешь , врубай сирену.

— А ты куда? Я имею в виду, как ты собираешься выбраться?

— Через окно в соседней комнате.

Борн прополз по полу до изуродованной двери, проскользнул в проем и бросился в гостиную. В ее дальнем конце были два французских окна, выходившие во внутренний двор; он вспомнил белую садовую мебель из кованого железа в южной части дома, которую увидел, проверяя расположение охранников. Повернул ручку и выбрался наружу, вытащил из-за пояса свой пистолет, прикрыл правую створку дверей и, пригнувшись, стал продвигаться туда, где заканчивалась лужайка, и начинались кусты. Он должен двигаться быстро. На кону была не только третья жизнь, жизнь ничего не подозревавшего и не имевшего непосредственного отношения к происходящему человека, но и киллер, который мог бы стать его пропуском к преступлениям новой «Медузы», а эти преступления были приманкой для Шакала! Они могли отвлечь его, стать магнитом, ловушкой… так, а вот и сигнальные патроны — часть снаряжения, которое он привез с собой в Манассас. Две аварийные «свечи» лежали в его левом заднем кармане, каждая шести дюймов длиной и дававшая столько света, что ее было видно за несколько миль; если зажечь их на некотором расстоянии друг от друга, они осветят владения Свайна, как два прожектора. Одну на южную подъездную аллею, другую в сторону собачьих будок — разбудить дремлющих псов, разозлить и взбесить их — сделай это! Быстрее!

Джейсон полз через лужайку, осматриваясь по сторонам, пытаясь определить, где прячется убийца, и как невинная жертва, вовлеченная в происходящее Кактусом, пытается спастись. Один из них обладал большим опытом, а другой нет, и Борн не мог допустить, чтобы жизнь последнего просто так оборвалась.

Это случилось! Его засекли! Справа и слева от него, разрезая воздух, прошелестели пули, выпущенные из пистолета с глушителем. Перебежав мощенную плитками аллею, Джейсон достиг ее южного края и нырнул в кусты. Достал осветительный заряд, положил на землю пистолет, щелкнул зажигалкой, поджег фитиль и бросил шипящую свечу вправо от себя. Она упала на дорогу; через несколько секунд она вспыхнет ослепляющим пламенем. Прячась за соснами, Борн побежал влево, в сторону задней части усадьбы, держа второй пиропатрон и зажигалку в одной руке, а револьвер в другой. Он бежал параллельно собачьим вольерам; заряд на дороге уже извергал голубовато-белое пламя. Он поджег второй и тоже бросил, тот описал дугу в сорок футов и упал перед вольерами. Он ждал.

Второй патрон начал разбрызгивать огонь, два шара слепящего белого света зловеще осветили дом и окрестности южной части поместья. Три собаки заскулили, потом несколько раз робко тявкнули; скоро их тихая злоба превратится в настоящий лай. Тень. Напротив западной белой стены дома — она двигалась в потоке света между собачьими вольерами и домом. Неясная фигура направлялась к спасительной тени кустов; она неслышно кралась, припадая к земле, но все же выделяясь на фоне неподвижных листьев. Но кто это — убийца или его жертва, последний «брат», которого привел Кактус?.. Был только один быстрый способ это выяснить, достаточно рисковый, если он окажется первым из двух и неплохим стрелком в придачу.

Борн поднялся в полный рост из подлеска, закричал и рванул вправо, через доли секунды развернулся, вспахав ногой мягкую почву, пригнулся и нырнул влево.

— Беги к будке! — проорал он.

И ответ не заставил себя долго ждать. Еще два щелчка, два порыва воздуха — и пули зарылись в землю справа от него. Убийца был опытным; не профессионалом, конечно, но дело свое знал. В «магнуме» 57-го калибра шесть патронов; пять из них использованы, но времени перезарядить опустевший барабан у убийцы было предостаточно. Нужно придумать что-то еще — и быстро!

Неожиданно показалась другая фигура, это был человек, бежавший по дороге в сторону задней стены будки Фланнагана. Он был как на ладони — его же пристрелят!

— Я здесь, ублюдок! — рявкнул Джейсон, подпрыгивая и вслепую паля из своего пистолета по кустам у дома. Тут же прозвучал ответный выстрел, но он обрадовал Борна. Выстрел был только один, один щелчок и тишина. Киллер не перезарядил оружие! Может быть, у него кончились патроны — неважно , главная цель теперь в пределах досягаемости. Борн выбрался из кустарника и рванул через лужайку, в глаза ему бил свет пиропатронов; собаки успели окончательно рассвирепеть, были слышно их угрожающее рычание и лай. Убийца выскочил из кустов на дорогу и помчался к главным воротам, стараясь держаться в тени. Джейсон знал, что ему теперь не уйти. Ворота были закрыты, боец «Медузы» оказался в тупике. Борн крикнул:

— Ну что, «Снейк Леди», дальше бежать некуда! Так что не торопись…

Снова раздался плевок, щелчок. Он перезарядился на бегу! Джейсон выстрелил; человек упал на землю. Вслед за этим непостоянную тишину ночи разорвал рокот мощного двигателя, и показались вспыхивающие красные и голубые огни быстро приближающейся по подъездной дороге патрульной машины. Полиция! Должно быть, сигнализация соединялась с участком в Манассасе, о чем Борн как-то не подумал; он решил, что такое невозможно там, где собирались члены «Медузы». Это было нелогично; охрана была внутренней; посторонние в «Снейк Леди» не допускались. Здесь было слишком много того, что необходимо держать в тайне — ведь это же кладбище!

Киллер извивался на дороге, все ближе и ближе к окружавшим аллею соснам. Он что-то сжимал в руке. Джейсон подбежал к нему в тот момент, когда двое полицейских вылезали за воротами из своей машины. Он размахнулся, пнул лежащего ногой, выбив из его рук какой-то предмет, и нагнулся, чтобы его поднять. Предмет оказался книгой в кожаном переплете, как том из собрания сочинений Диккенса или Теккерея, с золотым тиснением на обложке, больше пригодный для выставления на показ, чем для чтения. Что за черт? Но, перелистнув несколько страниц, Джейсон все понял. Внутри не было печатного текста, только рукописные каракули на белых листках. Это дневник, записная книжка!

Здесь только полиции и не хватало! Особенно сейчас. Он не мог допустить, чтобы полицейские узнали о том, что вдвоем с Конклином им удалось проникнуть в тайны деятельности «Медузы». Надо от них отделаться!

— Мистер, к нам поступил вызов, — начал патрульный средних лет, подходя к решетчатым воротам вместе с молодым напарником. — В участке все на уши повставали. Мы на всякий случай приехали, но, как я уже сообщил диспетчеру, здесь часто устраиваются довольно шумные вечеринки; не обижайтесь, сэр. Мы все любим иногда повеселиться, ведь так?

— Совершенно верно, офицер, — отозвался Джейсон, всеми силами стараясь успокоить дыхание и одновременно кося глазами в поисках раненого киллера — тот исчез! — Ненадолго отключилось электричество, должно быть это как-то повлияло на телефонные линии.

— Да, такое часто бывает, — подтвердил молодой патрульный. — Достаточно неожиданного ливня или летней грозы. Когда-нибудь они уберут все кабели под землю. Вот в доме у моей родни…

— Дело в том, — перебил Борн, — что все уже почти в порядке. Как видите, свет в доме частично восстановился.

— Я ничего не вижу из-за этих бенгальских огней, — сказал молодой полицейский.

— Генерал всегда старается подстраховаться, — пояснил Джейсон. — Похоже, у него есть для этого основания, — немного не к месту добавил Борн и спохватился: — В любом случае, как я уже сказал, все приходит в норму. Видите?

— Да, вижу, — ответил патрульный постарше, — но у меня сообщение для человека по имени Вебб. Он здесь?

— Это я, — насторожившись, произнес Джейсон Борн.

— Еще лучше. Вас просили как можно скорее позвонить «мистеру Конку». Это очень важно.

— Важно?

— Нам сказали, что чрезвычайно важно. Сообщение передали по рации.

Джейсон услышал, как где-то по периметру владений Свайна задрожала ограда. Киллер уходит!

— Видите ли, офицер, телефоны в доме еще не заработали… у вас в машине есть аппарат?

— Простите, сэр, но он не для частного пользования.

— Но вы сказали, что это очень важно.

— Что ж, я думаю, раз вы гость генерала, это можно устроить. Но если будете звонить далеко, лучше сразу назовите номер своей кредитки.