Призрак Адора Шервуд Том

Я лежал без сна, глядел в потолок своей каюты, грезил. Странное, пугающее ощущение овладевало мной понемногу. Вот они, Малыши – совсем рядом, и всё говорит о том, что скоро мы вместе с ними уйдём отсюда. И скоро дом, милый дом! Но мой странный, в бесконечность протянутый взгляд, гуляя по свету, возвращался ко мне и не приносил радости. Я слышал, как дома, в Бристоле, горько плакала Эвелин. Тихо падали слёзы моей юной жены, и в этих невесомых, придуманных звуках было обещание скорой беды.

РАБСТВО

Утром на палубе, над нашими головами послышались проклятия и вопли. Двух человек сбросили за борт, остальные спустились в шлюпку и ушли на берег. Очень хорошо. Теперь дождёмся ночи…

Не дождёмся. Очень скоро пришли новые шлюпки, и новые люди заговорили на палубе.

– Сколько их в трюме?

– Дьявол их знает! Кто туда сунется!

– Выводи всех, сажай в шлюпки, получай деньги. И чтобы без оружия.

– А кто обыскивать будет? “Красную рожу” подцепить никому не охота!

– Эти двое твои пусть и обыскивают. Им-то теперь уж всё равно.

– Верно. Сейчас их привезут…

С колотящимся сердцем собрал я своих друзей.

– Слышали?

– Слышали.

– Что будем делать?

– Порубим этих, и пушки на палубу…

– Не успеем. С берега расстреляют.

– Да и соседние корабли рядом. Решето из “Дуката” сделают.

– Даже если и не сделают. Начать бой – мальчишек не видать.

– Так что? Играем до конца? Пусть везут на берег? А нам не того ли надо?

– Да, правильно. Играем до конца. Мальчишек найдём – и ночью на “Дукат”.

– Оружие как прятать? Ведь обыскивать будут…

– Кое-что распределим… Попытаемся… Бариль!..

Быстро, стараясь не шуметь, шептали, готовились. В тесном и душном полумраке матросы пересказывали друг другу, как себя вести, натягивали и оправляли атласные, цвета беды рубахи. Но вот наверху загремело, раздались шаги. Откинулся люк, обрушился вниз квадратный столб света.

– Боцман у вас жив? – спросила проявившаяся неясным чёрным пятном в солнечном колодце голова.

– Есть боцман.

– Давай всех наверх! Чтобы все без оружия!

– Какое оружие! И без него рук не поднять.

Медленно, жмуря глаза на яркий свет дня, мы полезли наверх. Чужие люди на палубе. Блестят кромки обнажённых клинков, чёрными дырами глядят стволы пистолетов. Двое стоят с алебардами, небрежно подставив плечи под ухватистые, с потёртым лаком древки. Кое-кто пристроил сабли свои возле ног, воткнув их остриями прямо в доски палубы. Ничего-ничего, “Дукатик”. Эти уколы надо стерпеть. Дело, как видишь, заварилось серьёзное.

Да, серьёзное. Два человека в лёгкой, но явно богатой одежде стоят наверху, на юте. Один – капитан пиратской команды, взявшей нас в плен. Второй – незнакомый. Невысокий, с обширным туловищем. На широком, с массивными скулами лице – серая подкова длинного, безгубого рта. Рука в перстнях с крупными камнями – зелёным и красным – пощипывает подбородок. Смотрит, оценивает. Зверем повеяло от него. Опасностью. С этим надо сыграть отъявленно, себя не жалея. Сердцем чувствуется – проницателен и жесток.

Я с трудом заставил себя отвести взгляд от горящих на солнце камней. Две капельки пламени. Красный – зелёный. Убить – помиловать.

– Давай! – крикнул сверху пират.

Двое из его команды, с красными пятнами на лицах (не зря старался Готлиб!), нехотя подступили к нам. Первыми стояли Каталука и Бариль. Ну молодцы, ну злодеи! С какой послушностью дали себя обыскать, с какими стонами поднимали вверх руки! Очень важно, чтобы всем остальным они показали нужный пример. Ничего у них не нашли, да у них ничего и не было. Двое меченых болячками пиратов склонились к кучке нарезанных верёвочек, сноровисто стали вязать руки. “Хорошо, что вяжут не за спину”, – подумал я. – “Стало быть, всерьёз пока нас не воспринимают”. Каталуку и боцмана обвязали тем временем верёвкой под грудь, перетащили за борт, медленно спустили в шлюпку. Там их приняли, отвязали верёвки, вернули за следующей парой.

– Может, купишь у меня и корабль, Джо? – громко и весело спросил стоящий наверху пират.

– Нет, – разлепился после некоторой паузы длинный лягушечий рот.

– Хороший корабль, новый!

– Мне корабль ни к чему. Доволен будь, что людей беру.

– Доволен, Джо, доволен. Выручил ты меня. Честное слово, даже странно – зачем тебе мертвецы? Тем более по четыре пиастра за голову!

– Дурак ты, мой хороший. Дней десять они болеют? И до сих пор живы? Значит, неделю-другую ещё протянут. А больше и не надо. Больше на моих плантациях мало кто выдерживал…

– Эй, стой! – закричал вдруг пират. – А вон у них один здоровый! Его я дёшево не отдам!

Ах ты, чёрт. Это же он о Леонарде. Он не выходил из своего камбуза и лицо-то не мазал.

– Десять пиастров за здорового!

– Ни одного пиастра за здорового. Себе оставь.

– И оставлю. Крепкий малый. Августу продам, в камненосцы.

Обыскивали между тем умело. Но мы к тому и готовились. Вот идёт навьюченный одеждой и какими-то ремнями Оллиройс. Его разворачивают, как капустный кочан. Находят безделицу – табакерку, кольцо, кошелёк с небольшой суммой денег. Но находят! Довольны, забыли даже о своей “красной роже”. Следующий – Нох, полуголый, тщедушный – что там прятать! Его пропускают, почти не притронувшись, потому, что следом идёт Адамс, навьюченный, с сумкой. Ноха пропускают, а с ним (о, мы молодцы!) – проходят нож, бритва и подзорная труба. Дальше будет Готлиб, на нём спрятаны кисет с порохом и напильник. Моя очередь. Надеюсь на тот же фокус. Почти раздет – голая грудь под рубахой, искать у меня нечего. Всё внимание должно быть на идущего за мной Лиса – он держит под мышкой свёрнутый кусок паруса. А я должен проскользнуть, у меня к ноге с внутренней стороны привязана Крыса. Но нет. Тянет ко мне руки краснорожий, взгляд внимательный. Использую оговорённое на крайний случай средство: быстро разжёвываю спрятанные во рту какие-то Пантелеусовы листочки, выпускаю на губы коричневую пену. Тут же зажимаю руками рот, как будто сдерживаю толчки тошноты. С отчаянием и брезгливостью на лице отпрянул обыскивающий, набросил на меня верёвку. Скорее вниз меня, в шлюпку!

– Синьор Джованьолли! – послышалось вдруг с палубы.– Взгляните, этот на себе верёвку прячет!

Кто у меня с верёвкой? Не помню. Двое или трое. Жаль, одна верёвка пропала. На “Дукате”, на ютовой надстройке послышался смех, какой-то невнятный приказ. Очередного матроса спускают во вторую уже шлюпку – первая наполнена – а рядом с палубы, с борта выдвинулся вдруг конец запасной реи – а на ней – о Господи! – повешенный матрос. Мой матрос , кто, кто же это? – Я не верил себе, слёзы и желчь в горле, и в грудь как будто бревном ударили – не может такого быть! – это Кальвин. Друг Стоуна ещё по Мадрасу. Давясь коричневой пеной, смешанной с кровью из прокушенных губ, собрав все силы, я пережидал грохот огненных молотов, летающих перед глазами. Не может такого быть. Звери, звери. Прости меня, Кальвин. Кто мог подумать!..

– Последний, синьор Джованьолли!

– Ну вот и порядок. Давай денежки, Джо!

Лихорадочно дрожа, я, словно безумный, почему-то твердил, повторял:

– Давай денежки, Джо! Давай денежки, Джо!

Вдруг чьи-то руки, стянутые верёвкой, на миг легли на мои запястья, с силой сдавили. Стоун. В глаза не смотрит. Охранники рядом. Шепчет:

– Тихо, Томас. Тихо. Ты – капитан…

Шлюпки пошли к берегу. Охранники сидели на вёслах, клинки в ножнах. Гребли. Как ни в чём не бывало, запели. Я поднял голову. Посмотрел. Мои матросы, как ни странно, не выглядели напуганными или даже растерянными. Глаза только сузились – спокойно, понимающе . На лицах – терпеливое выжидание.

На берегу нас ещё раз связали – по парам. Охранники с равнодушными лицами выстроились сбоку редкой цепочкой. Передний взмахнул рукой. Процессия медленно двинулась по кромке берега. Я брёл в середине. Ноги вязли в горячем песке. Очень неудобно было нести перед собой связанные руки. Проплывало мимо Дикое Поле, то и дело подходили поглазеть на нас местные обитатели. Встречали знакомых, выкрикивали:

– Оружие есть?

– Хо!

– А почему они все в красном?

– Какой-то заразой больны. Правило видно такое – красное носить, чтобы все издали видели.

– Большая компания. Может, пару человек прибрать к рукам?

– Заразные же!

– Чёрт с ним. Нам гальюн нужно вычистить. Потом утопим.

– Не лупи глаза. Их купил Джо Жаба.

– Оу?! Тогда пойдём-ка отсюда…

…– Оружие есть?

ДЖОВАНЬОЛЛИ, ХОСЭ И СОБАКИ

Открытое пространство миновали быстро. Остались позади одинокие каменные дома – всё плоше и бедней по мере удаления от реки. Затем прошли парусиновые палатки, хибары из хвороста, обмазанного глиной. Начался лес. Мы долго карабкались по крутой тропинке, выбитой в скале, прежде чем поднялись наверх, на плато. Здесь Джо и ещё кто-то сели на поджидавших их лошадей. Ехали позади. Молчали. Густые заросли трав и кустарников окружили нас со всех сторон. Передние шли, раздвигая эти заросли грудью. Чуть поднималась пыль над тропинкой.

Передо мной бодренько вышагивал Пантелеус. На плече неизменный внимательный кот, очень похожий на старое чучело.

Шли долго, без еды, без привалов. Очень хотелось пить. Уже подкрадывался вечер, когда вдруг явственно потянуло дымом. И чадом горелого мяса. И ещё чем-то знакомым, сразу насторожившим меня. Чей это запах?

Мы вышли на большую, отвоёванную у джунглей поляну. Длинный, в полукруг, ряд хижин, на земле кольцо закопчённых камней: очаг. Безлюдно. Единственный вышел к нам человек. Мало нам бед на сегодняшний день! В тоскливом предчувствии сжалось сердце. Почти и не человек. Могучий волосатый торс на коротких кривых ногах. Чудовищные узлы мышц на руках и на икрах. Приплюснутый нос. Слепленные в один толстый вал массивные надбровные дуги. Маленькие острые глазки. Самое отвратительное – то, что на дикой горилловой роже чёрной щетиной топорщатся тщательно подбритые, почти щёгольские усики и бородка.

– Свежее мясо, Хосэ, – сказал сверху, с лошади, Джованьолли.

– Сюда все! – натужно кашлянув, прохрипела горилла.

Наше нестройное стадо переместилось, повинуясь его вытянутой руке. Охранники, не больше десятка, быстро сняли с нас верёвки.

– Этого посмотри, – вытянул Джо свои перстни в сторону одного из матросов.

Рядом со мной шевельнулся Пантелеус.

– Острый глаз, – прошептал он. – Да, парень плох. У него Чёрный Джек, лихорадка. Еле стоит.

Действительно, когда Хосэ выволок матроса из строя, тот едва не упал. Его била заметная дрожь. А меня вдруг укусила догадка – чем же это ещё пахнет.

– Собаки! – сказал я самому себе.

– Да, – полушёпотом откликнулся Пантелеус. – И совсем близко. Но почему молчат?

Один из охранников тем временем бросил в очаг сухих веток и толстый смолистый сук. Затрещал и взметнулся огонь. Кто-то с грохотом опустил на колодезный круг очага железную, из толстых прутьев решётку.

“Букан-то им зачем?” – мимолётно подумал я.

А Хосэ тем временем принёс огромный и ржавый, но с блестящей, наточенной кромкой тесак, подошёл к шатающемуся матросу и одним ленивым движением снёс ему голову. Команда моя вздрогнула и замерла. Замер и я. Вдруг кто-то рванулся вперёд, качнулись за ним остальные, послышался рядом злобный, отчаянный хрип. А я вдруг почувствовал, что не такой глупец этот Джо, чтобы подобного не предвидеть. Он этого-то и ждёт. Тут всё подстроено!! И кровь матросов моих сейчас хлынет на эту поляну.

– О-о-ойс! – закричал я что было силы.

И команду остановил.

– Назад! – гавкнул, обливаясь выскочившим в миг горячим и липким потом. – Боцман, строй!

Что-то несомненно поняв, Бариль, Стоун, Готлиб, Каталука, тычками и яростным шёпотом, в несколько секунд поставили на поляне две ровные шеренги. Таиться не было смысла. Я вышел вперёд, в сторону лошади, опустился на колено, осторожно, делая вид, что не совсем здоров, старательно и незаметно укладывая внутри штанины по ноге Крысу, встал на второе. “Вот за это – молодцы”, – подумал облегчённо, услыхав, как за спиной все также опускаются на колени. – “Просто, братцы, вы ещё не почувствовали, в какое место попали. Тут будет отчаянно…”

– Это интересно, – подал лошадь ко мне Джо. – Ты что же, у них капитан?

– Точно так, мистер Джованьолли. Я – их капитан.

– Зачем остановил? Вас же почти семь десятков. Моих людей – десять.

– В моей жизни есть правила, синьор Джованьолли. Обязательные.

– Ещё раз интересно. И какие же?

– Главное: власть сильнейшего должна быть непререкаема. Потом следующее: имущество должно быть сохранено и умножено. Я только что не допустил, чтобы вы потеряли двести сорок пиастров. Хотя это и не моё имущество. Теперь.

– А как бы я их потерял?

– Ваши десять охранников держат мушкеты. Если они заряжены картечью, то залп положил бы ровно половину из нас. Затем. Моё обоняние чувствует близкий запах собак. И если они не лают, то это безупречно тренированные собаки. Они остановили бы уцелевших. Потом тесаки вашей охраны – против усталых, с голыми руками, матросов. Денег жалко. Ведь это только на первый взгляд двести сорок пиастров. Если за две недели труда мы не заработали бы для вас в десять раз больше – зачем тогда было нас покупать?

– Хосэ! – повернулся к горилле Джо. – А я тебя уже пять лет не могу научить рассуждать подобным образом!

Хосе подобострастно кивнул, подобрался к лежащему телу и, несильно взмахивая тесаком, отсёк у него руки и ноги до колен. Потом стал бросать их на раскалённый букан. Меня затошнило.

– А что ты сказал про власть сильнейшего?

– Она должна быть непререкаема, – продавив вниз ком горькой слюны, повторил я.

– Хорошо. И если я прикажу тебе отдать Хосэ кого-то ещё из твоей команды?

(Держись, держись Томас. Только так ты сможешь спасти остальных.)

– Я отдам Хосэ ещё кого-то.

– Отдай.

Я медленно оглянулся на своих матросов, но ничего не увидел. «Кого отдавать-то? Только себя.» Почернело в глазах. Вдруг я полууслышал, полуугадал, что кто-то из них встал и, твёрдо ступая, подошёл к Хосэ. Я разглядел его в блике мелькнувшего тесака. Каталука! Ох, нет. Проклята будь жизнь на этой земле, если она такова.

– Прекрасно. Давно я не был так доволен. Как тебя зовут?

– Том.

– Признаюсь тебе, Том. Я действительно хотел потренировать людей и собак. Пусть даже и за двести сорок пиастров. Не такая уж большая плата за развлечение. К тому же больные – плохие работники.

– Завтра будут здоровы все.

– Это как же?

– В команде есть лекарь. Он говорит, что в пути видел растения, с помощью которых можно вылечить эту болезнь. Если мистер Джованьолли позволит ему собрать нужные травы – завтра все будут здоровы.

– Кто здесь лекарь?

Пантелеус вышел, встал на колени рядом со мной.

– С трудом верится, с трудом. Ну а если он не вылечит вас?

– Тогда я съем его печень. Сырой. На этом вот месте.

– Интересно. Пусть лечит!

Хосэ между тем снял с букана куски опалённого мяса, порубил, сбросал их, ещё сочащиеся кровью, в корзину.

– Кажется, я встретил хорошего человека. Вставай, Том! Веди свою команду в хижину. Лечитесь и отдыхайте. До завтра!

Стоун и Готлиб, подняв, уводили матросов. Мы с Пантелеусом брели последними. Сзади послышался короткий свист. Мы оглянулись. Из зарослей выметнулась стая крупных белых собак. Десятка полтора. Слюнявились их широкие, хваткие, нежные, розовые пасти. Сели в рядок, дрожа, как мой матрос в лихорадке. Хосе подтащил корзину и стал бросать им куски. Собаки ловили их в воздухе и исчезали в зарослях. Быстро и молча. Сколько же их нужно было тренировать! Жестокая, злая работа.

ИСКАЛЕЧЕННЫЙ КАРЛИК

Потрясённая, безмолвная команда разместилась внутри указанной хижины. В тесный круг слепились раздавленные, растерянные, в красном одеянии прокажённых вчерашние моряки. Все молчали. Страшная жертва тяжким грузом легла в наши души.

Думаю, что мы не были командой в тот миг. Каждый был сам по себе. Перед глазами каждого стояла смерть – но не матроса с лихорадкой, и не Каталуки, а своя собственная смерть. Очень близкая. Быстрая. Воображение услужливо являло тысячи её уродливых, ужасающих форм. И если откровенно, ему не было нужды что-то преувеличивать или приукрашивать. Здесь преисподняя. Здесь живая могила. Закона нет, всё, всё возможно. Воздух показался вдруг таким вязким, что не дышать им, а впору пить, как воду.

В хижине, вдоль плетёных решётчатых стен на твёрдой земле лежали циновки. Но никто из нас не садился. Все молча и тихо стояли.

– Кто считает, что вполне держит себя в руках! – низким и хриплым голосом нарушил я тишину (и голоса своего не узнал). – По одному человеку к каждой стене. Смотрите в щели, запоминайте всё, как и что здесь устроено. Сколько у них оружия, что делают и главное – где содержатся собаки. Затем. Все, кто сумел что-то утаить от обыска – в дальний угол. У кого есть какие-то мысли – тоже туда. Остальным – лечь на циновки и набираться сил. Всё.

Я прошёл в дальний угол хижины, вокруг стеснились около десяти человек. Так, что у нас есть? Две верёвки. Подзорная труба. Точильный брусок. Напильник. Бритва. Тонкое, гибкое полотно пилы. Шесть кисетов с порохом. Кисет с кресалом, огнивом и трутом. Маленький компас. Свеча.

– Готлиб! Возьми ещё кого-нибудь, осторожно выплетите из стены пару лиановых палок. Разрежьте на куски длиной в локоть, заострите. Шеи у собак, мне думается, не из камня. Робертсон! Ты самый высокий, посади кого-нибудь на плечи, пусть с подзорной трубой осмотрит окрестности…

– Джованьолли садится на лошадь! – раздался вдруг сдавленный возглас от стены. – И с ним ещё пятеро. На лошадей навьючивают груз. Уезжают!

Я приник к щели. Действительно, мерным, спокойным шагом ушли в стену зарослей лошади. Скрылся маленький отряд, сомкнулись ветви деревьев. Хосэ, провожавший их, вошёл в бревенчатый дом, поднятый на невысокие сваи – от змей, что ли?

Всё замерло. За моей спиной с мирным, домашним, таким знакомым звуком шуршала пилка, скоблили дерево ножи.

– Ягара! – послышался вдруг недовольный возглас.

– Что там? – обернулся я, чутко уловив недовольство.

Тай, японец. Отнял у Оллиройса кусок круглой, высохшей до звонкой твёрдости лианы.

– Он говорит, что так острить плохо, – быстро сообщил Лун Цяо. – Он хочет показать, как надо.

– Интересно, – проговорил я и тут же со злостью, с досадой сплюнул: теперь это уже словечко Джо Жабы. – Дайте ему нож. Пусть покажет. Нох, Готлиб, посмотрите.

– Ах ты, чёрт! – воскликнул вдруг Оллиройс.

– Ну что тут? – я подошёл посмотреть.

Вот так уловки мастера. Тай забраковал пику, заточенную в круглое остриё, под конус. Сам же изострил палку диковинно. Один бок – прямой и плоский. Второй – тоже плоский, внаклон к нему. Ну конечно! Бритвенная заточка! Одна сторона прямая и только вторая – наклонная грань. Угол в два раза острее, чем если бы обе грани сходились, как в заточке обычного ножа. Но это ещё не всё. Остались необработанными другие две стороны. И здесь Тай поступил так же: один бок – плоский прямой, второй – плоский наклонный. Вышла четырёхгранная игла в фут примерно длиной. Ещё полфута – на рукоять. Здесь Тай вырезал два ряда глубоких поперечных насечек. Не выскользнет такая рукоять из ладони, даже если будет скользкой от крови. А японец тем временем взял пику, сработанную Оллиройсом, присел и что было силы ударил ею в землю. Мы не успели ничего понять, а он с такой же силой вонзил рядом свою иглу. Вытянул обе. Показал. Да, убедительно. Гранёная пика вошла вчетверо глубже, чем круглая.

– Ягара! – снова сказал мастер. – И показал на себе – при ударе в живот выйдет насквозь.

– Я слыхал, – с серьёзным лицом взял иглу в руки Нох, – у древних японцев, у самураев, были заточенные особым образом деревяшки, в бою – не хуже ножа. Ягары. А вот вижу впервые.

– Ши, самурай. Ши, ягара, – закивал неулыбчивый Тай.

– Как по-китайски молодец, умелый человек? – спросил я Луна.

– Хао янг тэ,– быстро ответил он.

– Хао янг тэ! – торжественно сказал я Таю и с силой сжал ему руку.

Через полчаса у нас было два десятка ягар. Больше стены разбирать нельзя: дыры были бы заметны.

– Вышел Хосэ! С ним какой-то карлик! – Взволнованно сообщил наблюдатель.

– Идут сюда! Карлик тащит бадейку, наверно, с водой! Тяжёлую!

– Стружки замести, быстро! Всем лечь! Изредка постанывать! Готлиб, бросишь мне, если крикну! – я быстро отвязал от ноги Крысу, сунул ему за спину. Сам присел у входа.

В хижине быстро и негромко шуршали – разбирали ножи, ягары, сметали под циновки стружки. За стеной послышались близкие шаги. Маленький человек, вполовину моего роста, втащил бадейку в хижину.

– Вода! Пить! – гнусавым голосом сказал он.

Ужасно. У человека отсутствуют уши и нос, ноздри круглыми дырами смотрят с лица. Прохрипел низкий голос:

– Ты Том.

Я поднял лицо. Горилла стоит, расставив лапы в коротких полотняных штанах, голову склонил к плечу.

– Да. Можно я не буду вставать. Очень слаб.

– Сиди. Мне-то что. Я тебя завтра убью. Хотел сегодня. Но посмотрю, как ты сначала съешь у лекаря печень. Книги есть?

– То есть какие книги? – опешил я.

– Обычные книги. На латыни или испанском. Читать люблю.

– Нет, книг нет. Ничего нет. Синьор Джованьолли приказал всех обыскать и всё забрал, даже носовые платки.

– Ты удивлён. Ты только что думал – я похож на большую обезьяну. Но вот я спрашиваю книги. Так кто я теперь, по-твоему?

– Две вещи, – я вместо ответа слабо поднял вверх палец. – Я очень хочу осмотреться и понять, что это за место, куда я попал. Второе – я очень не хочу чем-нибудь тебя рассердить. Это понятно?

Он помолчал, поковырял в носу, повозил босой ногой в пыли перед собой.

– Лекаря сейчас отведут в лес, за травами. Чтобы собаки не слопали. Хотя и зря, нет сомнений. Как можно вылечить травами? Чушь. Но дон Джо приказал, ладно. А ты слишком непростой человек, чтобы оставлять тебя в живых. Твоя изворотливость настораживает, хотя она и ничуть не поможет тебе найти выход, просто потому, что выхода в сложившейся ситуации нет. И знаешь, как я тебя убью? Я съем тебя заживо.

Он сонно вздохнул, медленно, лениво моргнул плоскими веками, повернулся и пошёл в дом на сваях.

– Это была не шутка, бедный человек, – заставил меня вздрогнуть гнусавый голос. – Он отгрыз и съел мои уши, и нос, и пальцы на левой руке. И тебя он будет есть не разрезая, одними зубами. Несколько дней. Когда ты ещё не совсем умрёшь, он расколет голову и съест мозг. Я уже много видел, привык, но всё равно нехорошо, нехорошо. Хуже может быть, только если он купит и привезёт женщину. Он всегда покупает очень красивых и благородных женщин – дон Джо щедр к нему, и пираты давно уже специально для него подбирают пленниц. А выхода отсюда точно нет. Многие убеждались. Ой, многие. Пейте пока. Поесть принесу, когда Тамба приведёт своих с плантации.

И карлик уковылял.

– Слыхали? – с трудом разлепив губы, спросил я спутников.

– Я долго живу, – прогудел невдалеке Бариль. – Кое-что повидал в этой жизни. Но представить не мог, что где-то на земле есть такое место. Это дьяволово. Это уже не человечье.

– Не должно быть таких мест на земле, – сказал я, вставая. – Сколько у нас ещё безоружных?

Но мой вопрос остался без ответа.

– Идут двое с мушкетами! Сюда!

– Это за тобой, Пантелеус. Если что – крикни… Хотя ничего не случится. Дон Джо приказал!..

Действительно, двое охранников повели Пантелеуса в лес. Нох развинтил подзорную трубу и, пользуясь самой толстой её частью, как стаканом, разделил воду. Я выпил. Вода холодная, вкусная. Откуда? Ладно. Даст Бог, узнаем. Хотя с меня довольно и того, что уже известно. Лучше бы такого не знать никогда. Никому. Ни за что.

ТАМБА И АРИ

Какое-то время я, можно сказать, спал. Валялся на циновке в тёмном, тревожном беспамятстве. Проснулся от шума. Где-то неподалёку раздавались окрики и топот множества ног. И вот на вытоптанный круг перед хижинами вышла вереница чернокожих людей. Много, человек сто. Большая часть их сразу скрылась в хижинах. Лишь несколько остались в кругу, и среди них – высокий, могучего сложения африканец – лиловый до черноты.

– Эфиоп, – сказал негромко подошедший к двери Нох.

– Ты о нём? – я показал на чернокожего человека.

– Ну да. Такой цвет кожи только у них. Только этот почему-то ещё и полосатый.

Действительно, человек был расчерчен тонкими полосками, красно-розовыми, словно охрой. И тут же перед нами раскрылся секрет этого узора. Эфиоп подошёл к вкопанному невдалеке от очага столбу, обнял его руками и замер. Возле группки людей появился Хосэ. В руке у него была длинная витая плеть. Он взял у одного из стоящих какие-то бумаги, посмотрел. Кивнул, подошёл к столбу. Несколько раз вскинул перед собой плеть, вывешивая её в воздухе, примерился – и умело и жёстко выложил на чёрное тело подряд четыре удара. Отошёл, взглянул снова в бумагу, вернулся и ударил ещё раз. Африканец отошёл от столба, а его место занял новый человек.

– Тамба долго не выдержит, – раздался рядом со мной гнусавый голос.

Я вздрогнул. Безносый карлик стоял рядом, смотрел на страшную картину, грустно кивал.

– За что их бьют? – спросил я его.

– Люди рубят тростник, – шмелиным негромким голосом стал он мне пояснять. – Все работают по двое: один рубит, второй относит. Сделали сколько надо – вечером кушать и спать. Сделали меньше, чем надо – вечером бить, кушать и спать.

– Он же сильный, почему он не делает сколько надо ?

– Его бьют за Ари.