Призрак Адора Шервуд Том

БЕСЕДЫ С КОТОМ

Да, фелюги действительно были со свежими продуктами и водой. Невероятно, но Леонард за каких-то полдня закупил и привёз всё необходимое. И выгрузил! Мы ещё только подходили к борту, а первая фелюга, подняв свой косой четырёхугольный парус, уже отваливала от него. На её боку вдоль всего корпуса темнела влажная полоса: под грузом судно было глубоко погружено в воду, но вот груз убрали, судно поднялось из воды до своего обычного уровня. Это удивительно: груз из фелюги взяли так быстро, что влажная полоса не успела просохнуть! Молодец, Леонард. Ещё одной заботой меньше.

Мы поднялись на палубу, и первое, что мне бросилось в глаза, – это красные, измученные, покрытые потом лица стремительно бегающих матросов. Они вымётывались из трюма, подхватывали с борта груз и немедленно бросались обратно. Их никто не подгонял! Больше того, я увидел, что Бариль, грозный боцман, сам бегает в их муравьиной цепочке. Вот это матросы! Вот это люди! Какая надёжная, крепкая сила! Я удержаться не мог. Уронив у фальшборта оружие и верхнюю одежду, и ссадив туда же кота, сам бросился к куче бочонков, ящиков и корзин, схватил первое, что попалось под руку, и побежал в трюм. Само собою нашлось мне место в дружной стремительной веренице, и азарт тяжёлого сообщного дела мгновенно меня опьянил. Сбросив груз на руки полуголому, блестевшему от пота Леонарду, который метался во мраке трюма, как тролль в подземелье, я развернулся и побежал назад, и на бегу заметил спешащих навстречу, согнутых под грузом Робертсона, и Готлиба, и Каталуку. Пробежали Оллиройс, Адамс, Рэндальф, Сэм Гарпун, желтокожий китаец Лун Цяо, безбородый, с одутловатым лицом Кальвин. Даже Нох просеменил, прижимая к животу какой-то мешок, и даже Стоун, превратившийся в простого матроса, но не отстегнувший, однако, шпаги, бежал, пригнутый к трапу немаленьким весом бочонка. Невиданная, сумасшедшая на “Дукате” команда. Владелец фелюги, кое-чего повидавший на своём веку, пожилой, меченный шрамами араб, зажав в кулаке деньги, смотрел на нас, наверх, на палубу изумлёнными, выпученными, тёмными своими глазами. Наверное, никогда ещё в этом порту у него не забирали груз так быстро. Спасибо, почтенный. Многим в порту ты расскажешь сегодня о странном трёхмачтовом англичанине, бешеная команда которого даст фору [15] любому военному фрегату. А в ответ тебе кое-что добавят, будь уверен. Ты во сне будешь видеть этот корабль. Тебе ещё захочется бросить свою копеечную торговую жизнь и ступить к нам на палубу, чтобы мчаться к далёкой неведомой цели, чарующей и опасной, потребовавшей от всех нас такой вот силы и такого вот братства.

– Энди! – сказал я Стоуну в своей каюте, стаскивая с себя мокрую от пота одежду. – Мы на рейде, погода спокойная. Собери на палубе команду. Всю, до последнего человека. Редкая возможность пообщаться со всеми сразу.

Он по-военному отсалютовал и вышел. Но вскоре снова осторожно постучал в дверь. Принёс какой-то странный свёрток из белой голландской бумаги. Молча положил на кровать, молча удалился. Кот вскочил на кровать, подкрался, понюхал. Чихнул. Я развернул бумагу. В руки мне упал холодный огонь. Красного, ярко-красного шёлка рубаха с длинными рукавами и капюшоном. Абордажный привет Чагоса. Вот, значит, как. Спасибо, братцы.

Я надел рубаху и вышел наверх.

Палуба блестела, только что вымытая после погрузки. В лучах багрового закатного солнца светились её коричневые, с чёрной смолой в пазах, доски. Вдоль одной из этих чёрных, идеально прямых линий, у правого борта стояли не шевелясь, мои матросы. Словно огненные гномы, проросшие сквозь палубу снизу, из трюма. Длинные, до колен, красные рубахи, грубые матросские башмаки, дикие бороды. На стоящих по соседству на рейде кораблях смолкли музыка, шум, разговоры. Отчётливо видно, как матросы на них столпились вдоль фальшбортов. Молчат, смотрят. Я дошёл до середины строя. Стоун на фланге выхватил сверкнувшую шпагу, вскинул – и со свистом рассёк воздух, махнув сверху вниз.

– “Виват!” – грянул короткий, как мах его шпаги, рёв полусотни глоток.

В ту же секунду прогрохотали наши бортовые пушки, все десять. Борта окутались дымом. Чуточку выждав, чтобы рассеялся дым и ушёл звон из ушей, я приготовился было раскрыть рот, но Стоун снова поднял шпагу, – подобралась и вздохнула команда, – свист шпаги, – “Виват!”

И новый залп холостых пушечных зарядов. Когда же успели зарядить-то? Молодцы, ох, молодцы, злодеи! Ещё не рассеялся дым, а снизу прибежали и заняли свои места десяток матросов. Последним вскочил в строй и замер, застыл Оллиройс.

– Виват, братцы! – выкрикнул я. – Виват!

Строй стоял неподвижно. Проваливалось в море солнце. Едва ощутимо покачивалась палуба. Тихо поскрипывал такелаж.

– Мы уходим сегодня! Так что, братцы, на берег вам сойти не придётся.

Я перевёл дух.

– Всем нам приходилось не раз убегать от пиратов. Сегодня мы гонимся за ними! Но это не просто пираты. Наёмники, которые своё дело знают. Никого из нас не учили убивать специально. А их учили. Но все вы уже видели их. Они лежали вот здесь, на этой вот палубе. Столько же их легло в землю. Подумайте, кто-то за морем решил, что можно приплыть в Англию, похитить англичанина и сделать его рабом! Никогда этого не будет. Мы их найдём. Земля большая, но бежать им некуда. Поэтому. Забудьте на время об отдыхе. Вместо прогулки на берег – всем двойная порция рома. Дежурная вахта получит после смены. Леонард, сделаешь?

Даже он был в красном, ничем не отличался от остальных.

– Вы приказываете, мистер Том, я выполняю.

– Тогда всё. Оружие чистить, корабль к отходу готовить. И вот ещё. У кого есть какие-то соображения или вопросы – сообщите через боцмана. Я готов поговорить с каждым.

Уходя с палубы, я заметил, что у входа в ютовые помещения сидит, выставив по сторонам длинные белые усы, внимательный кот. Вдруг мне захотелось побыстрее с палубы его убрать, потому, что я ожидал, что сейчас матросы шумной ватагой ринутся к камбузу занимать очередь за ромом. И мне было бы немного стыдно перед котом за проявление этой простительной, в общем-то, слабости. Но как бы не так! Ни один человек даже не пошевелился. Я уже вошёл в каюту (придержал дверь, пропуская в неё усатого гостя), и только тогда послышался с палубы невнятный возглас – команда, после которой дружно загрохотали матросские башмаки.

Странное чувство теснило мне грудь и приводило в такое волнение, что я заговорил с котом.

– Знаешь, – сказал я ему, – я как будто ребёнок, который нашёл вдруг волшебную шкатулку со вселенскою силой. И это такая сила, что можно двигать горы и осушать моря. И сидит во мне чувство, что я для неё как будто и глупый, и маленький. Но поздно: крышка открыта, сила выскочила, прилипла к пальцам. Надо с ней что-то делать, а что – понять не могу. Ума не хватает. Тут же и страшно: что если натворишь такого, чему ужаснёшься и чего не исправишь… Понимаешь меня?

Кот дёрнул хвостом и моргнул.

– Вот, например, моя команда. Бывалые, взрослые люди. Я – вполне определённо ребёнок рядом с ними. А они стоят не шелохнувшись. Виват кричат… Неловко. Да если бы моя заслуга, а то ведь это Энди и Бариль команду-то муштровали, на манер военного корабля порядки. И мне, мальчишке, в руки: распоряжайся! Не в солдатики поиграть. Живыми жизнями распоряжаться. Неловко и страшно. Ты понимаешь?

Кот вдруг медленно встал, натопырил усы, подошёл по кровати ко мне и упёрся лбом в мою руку. (Я сидел.) И замер. Подхватив под брюхо, я поднял его на плечо, и он там так же замер, уткнувшись носом мне в щёку.

– Как хорошо, что ты меня понимаешь. Это так важно – иметь с кем поговорить. А у меня ведь и в первый раз так было, когда мы спаслись на острове: нужно было что-то отчаянное делать. Стрелять, угрожать. И у Чагоса, нас тогда два галеона на абордаж прихватили. Сколько человеческой крови пролито. Теперь вот эта беда – Эдд и Корвин, турки, наёмники. Стоун умнее меня. Бариль опытней. Готлиб находчивей. А командовать я должен. Когда же я эту шкатулочку-то открыл? Не помню…

Я задремал. А когда проснулся – была поздняя ночь. В дверь негромко стучали.

РАЗГОВОР С СЕРЫМ ГОСТЕМ

Прибыла шлюпка, сэр. К вам гость, – сообщил Бариль.

Я вскочил с кровати, поймал за лапу вильнувшего в воздухе, падающего на пол кота.

– Зови!

Повернувшись боком в дверях, вошёл в каюту Пантелеус. Пухленький, невысокий, в латаном сером балахоне.

– Ну и шуму наделал здесь ваш “Дукат”! – сказал он, протягивая ко мне руки.

Мы обменялись крепким рукопожатием. Бариль внёс ещё зажжённых свечей. Я ему шепнул, чтобы он позвал Стоуна и принёс что-нибудь от Леонарда. Мы с гостем сели за стол. Кот вскочил на свободный стул и устроился на его спинке, на уровне наших голов.

– То, что стреляли? Но ведь заряды были пустые, без ядер.

– Не только это. Ваша погрузка, построение команды на палубе – весь берег смотрел, подзорные трубы были нарасхват, поверьте. И то, сколько заплачено здешним чиновникам на случай вашего появления. И разбойная шайка, те шесть человек – самые отъявленные были головорезы из местных. И кое-какие слухи о корабле под названием “Дукат”, ползающие по тавернам, лавочкам и кофейням. Даже если бы я не знал о вас раньше, то и тогда решил бы, что такая слава – неспроста. Но я о вас и до этого кое-что знал. Вот только не подумал бы, что буду удирать во все лопатки от человека, с которым мечтал встретиться. Где вы научились так быстро бегать, мистер Черепичный Том?

– Да откуда же, мистер Пантелеус… Но как…

Мой собеседник вскинул руки кверху, отгородившись на миг от меня ладонями, и быстро проговорил:

– Очень, очень многое хотел бы узнать у вас. Как и вы, уверен, желаете расспросить меня кое о чём. Возможность для этого будет. Я решил отправиться с вами . А пока очень важно поговорить о делах. Для этого сейчас самое время. Я слышу звук торопливых шагов в коридоре. Это, наверное, спешит к нам локкский утопленник, мадрасский грузчик и английский капитан Энди Стоун?

– Доброй ночи, джентльмены, – проговорил Энди, входя в каюту.

За ним осторожно протиснулся Бариль, выставил на стол вино и закуски, зазвенел приборами. После короткого приветствия и знакомства Пантелеус заговорил:

– Я никогда не видел, чтобы кто-то так боялся погони и тратил столько денег и сил, выставляя заслоны, как эти турки. Не только в этом порту Магриба наняты злые люди для определённого вида работы в случае появления в гавани трёхмачтовика с названьем “Дукат”. Как я уже упоминал, о вас ползут страшные слухи. Небывалые вещи рассказывают, да. Например, что совсем недавно в Бристоле четырнадцать человек напали на двоих, предварительно заманив их в ловушку, и все четырнадцать – убиты. А эти двое бросились в погоню за тем, кто всё это устроил. Неудивительно, что и местным кровопускалам они оказались не по зубам. Простите, джентльмены, за моё многословие: это печать профессии. Неизменно приходится забалтывать больных, отвлекая их от страданий. Так вот. Корабль “Хаузен”, на котором посланник турецкого паши Аббас-ага везёт похищенных Эдда и Корвина Дёдли, вышел из нашего порта вчера вечером…

Вскочив, я грохнул кулаком по столу. Подпрыгнули бутылки, вздрогнул на спинке стула пытавшийся подрёмывать кот. (Я быстро погладил его.) Энди сорвал с головы треуголку и запустил её в угол каюты. Ни он, ни я от счастья не находили слов. Мы порывисто обнялись.

– Мы догнали их, Энди! – воскликнул я.

– Вам повезло, – добродушно посмеиваясь, продолжил Пантелеус. – Они попали в хорошую бурю и несколько дней здесь меняли мачту и правили такелаж. Деньги швыряли без счёта. Хотя отчего бы и не пошвырять – здесь они тратили свои деньги, а турецкие государственные золотые монеты настолько испорчены добавлением в них олова, что, говорят, фальшивомонетчики работают на пользу казны Великой Порты, так как в их монетах золота даже больше. Но бешеные суммы своё дело сделали. Бумаги вам должны были задержать, и каждого, кто появится на берегу в красной рубахе, – зарезать. Без отметки местного адмиралтейства из гавани вас не выпустят. Ведь как корабли выходят из порта? Платят пошлину за стоянку, получают отметку и в определённый час направляются к выходу, где предъявляют бумаги дежурящему в шлюпке офицеру. Он даёт отмашку на берег, в крепость, и корабль пропускают. А во всяком ином случае на выходе из гавани нарушителя встречает залп береговой батареи. Так что кое-кто уверен, что вы надёжно заперты здесь. Кое-кто – это француз “Ля Нэж”, по-нашему – “Снег”. Сорокапушечный барк. Кстати, чтоб вы знали, командует им полуголый турок в красных штанах и с длинным кривым ножом-ятаганом. Кроме того, из соседнего порта к нему в пару должен выйти корабль “Царь Молот”. Так называют в южных морях один вид акулы. В порт, где он стоит, уже мчится сквозь ночь хорошо оплаченная эстафета. “Царь Молот” ляжет в дрейф возле выхода из гавани, и только тогда вас выпустят из порта. И две серьёзно настроенные команды возьмут “Дукат” в клещи. А о настроении их известно, что они сами пойдут ко дну или взлетят на воздух, но к “Хаузену” вас не допустят. В связи с этим вот какая новость, джентльмены. Мы отплываем сейчас же. Я привёз с собой местного лоцмана, который сможет провести нас по фарватеру ночью, вслепую. Как только мы поднимем якорь и развернёмся, на берегу возле пушечной батареи ожидающие уже люди разведут огонь с плотным чёрным дымом – это чтобы “Дукат” не расстреляли, пользуясь светом луны. А “Ля Нэж” пусть себе ждёт до утра. Если ваш “Дукат” так быстр, как о нём рассказывают, то потрёпанный бурей “Хаузен” мы догоним ещё на подступах к Дакару, у западного побережья Африки. Да, джентльмены. Известно – и за эту известность сполна заплачено – что “Хаузен” идёт в Турцию не напрямик, через Средиземное море, а вокруг Африки, через Индийский океан. Вот так. Надеюсь, я ничего не упустил и изложил всё достаточно ясно. Командуйте, мистер Том Чёрный Жемчуг.

ПОГОНЯ

Таинственный лоцман, проведя полчаса за штурвалом “Дуката”, не проронил ни слова. Ночь была тёмной, и он, всматриваясь в смутные береговые линии из-под низко спадающего серого капюшона, почти на ощупь отыскал фарватер и вывел нас за пределы гавани. Потом спустился в ожидающую его шлюпку и даже не поднял руки на прощание.

Я стоял на палубе, вслушиваясь в затихающие всплески вёсел, и недавняя неуверенность и тревога снова вошли в моё сердце. Кто я такой? Почему я стал каким-то центром, вокруг которого вертится в бешеной пляске карусель из людей и событий? Ведь я обычное смертное существо, полное слабостей и несовершенств. А перед этим вот океаном – так просто ничтожество. Вот матросы бегают по палубе – все босые: кто-то распорядился снять обувь, чтобы не нарушить тишины. Если это сделал не я, значит, кто-то более умный, чем я? Команды на корабле отдаются шёпотом, и матросы старательно передают их тем, кто не мог расслышать. Умно и тщательно подготовлено бегство из гавани. Не мной подготовлено, и всё же я стою над этим вот всем! Грузчик в порту за всю свою жизнь зарабатывает столько, сколько я могу истратить за один день. За один час. А ведь я даже малого бочонка с места на место не переставил, чтобы заработать эти деньги. Почему эти деньги находятся у меня? Разве я царь? Разве я наследный принц? Я даже с Джонатаном не повидался. И Одноглазого не разыскал. И совсем, совсем не так попрощался с Эвелин, и самого нужного ей не сказал. Так что есть я? Кто я?

Вернувшись в каюту, я увидел, что на моей кровати, свернувшись калачиками, спят Пантелеус и кот. Мне, разумеется, найдётся, где лечь, но не усну я, нет, не усну. Что-то жжёт и кусает мне сердце.

Снова я вышел на палубу, снял сапоги, отыскал Бариля.

– Поставь меня на вахту, – сказал я ему.

– На вахту?

– На вахту.

– Вас, мистер Том?

– По-твоему, я не могу и вахты отстоять?

Он вытянулся, отсалютовал.

– Приказ слышал, выполняю. Назначаю вас марсовым на ближайшую вахту. – И, на секунду задумавшись, он добавил: – Но ближайшая – собака , мистер Том.

(Собака, или собачья вахта – самое трудное для человека время – между двенадцатью ночи и четырьмя часами утра.)

– Ставь на собаку.

– Очень хорошо. Через полчаса быть у фок-мачты!

– Слушаюсь, боцман.

– Матрос Том…

– Да, боцман?

– Ты сапоги-то надень. Гавань давно позади, теперь таиться нам не к чему…

Отработав вахту, я почти не устал и не очень-то успокоился, но всё-таки смог заснуть.

И опять разбудил меня стук в дверь – на этот раз тревожный и быстрый. Стоун вошёл, не скрывая напряжения в голосе, доложил:

– Корабль, мистер Том.

– Какой, где?

– Идёт вслед за нами, и идёт уже час.

– Именно за нами?

– Я пробовал уйти с курса, заложил два румба вправо. И он взял вправо точно на два румба.

– Название видно? – торопливо спрашивал я его, стараясь попасть рукою в рукав.

– Пока ещё нет. Далеко.

Почти выбежав на палубу, я взлетел по трапу на ют, задержав дыхание, поднял трубу. Всмотрелся. Да, корабль. Идёт под всеми парусами.

– Можно взглянуть? – спросил кто-то рядом.

Я опустил трубу, машинально передавая её на голос. Пантелеус. Взял, поднёс трубу к глазу.

– “Ля Нэж”, – сообщил он, не отрывая взгляда от преследующего нас корабля.

– Не видно ведь названия, – удивлённо возразил Стоун.

– Я-то его по контурам знаю. Вон, линия бортов, носовые надстройки. “Ля Нэж”, несомненно.

– Ну ладно, поглядим, какой это “Ля Нэж”, – сказал я и неожиданно зевнул. – Боцман у нас где?

– Я здесь, мистер Том, – раздалось у меня за спиной.

– Убрать паруса.

Сразу же мне ответили три человека.

– Есть убрать паруса! – выпалил Бариль.

– Ого! – откликнулся на неожиданность решения Стоун.

– Ваше спокойствие изумляет и веселит, – отреагировал Пантелеус – вероятнее всего, на мой зевок.

– Стало быть, они тоже вышли ночью, – вслух подумал я. – Стало быть, за “Дукатом” неотрывно следили. Выходит, и они кое на что способны.

– Но посмотрите! – воскликнул вдруг Стоун. – Они тоже ложатся в дрейф!

Вот так. Действительно, наш преследователь тоже сворачивал паруса, замедляя ход.

– Он чего-то боится.

– Или что-то затевает.

– А чего он может бояться?

– Ближнего пушечного боя, например. “Дукат”-то более вёрткий.

– Одно ясно – ему нужны именно мы.

– Ну хорошо, – решил я. – Идём, как и шли. А турок пусть думает, что ему делать.

Барк вцепился нам в хвост и маячил в фарватере, выжидая чего-то – уверенно и спокойно. Он твёрдо держал дистанцию, умело рыская и подворачивая паруса: ловил ветер. Было понятно, что при желании он сократит дистанцию до пушечного выстрела часов за шесть-семь. Хотя у него на бизань-мачте косое парусное вооружение, что по площади значительно уступает нашему прямому, но барк легче, да и идёт, понятно, без груза. Ладно. Будем делать своё дело, раз он не знает, что предпринять.

Ах, нет. Он знает.

– Парус прямо по курсу и слева! – прокричал вдруг марсовый с мачты.

Какие же вы молодцы, гончие псы, какие умницы. Один висел на хвосте, второй сидел на тропе в засаде. Сейчас возьмут в правильные, испытанные много раз клещи. Умело возьмут, обстоятельно. Можно не сомневаться. Безупречная работа.

– Шесть румбов вправо, – быстро сказал я.

– Верно, – кивнул головой Стоун. – Единственный выход.

“Дукат” круто взял вправо, в сторону Бразилии, прочь от африканского побережья. Мы уходили в открытый океан, а слева и справа за нами, образуя растянутый треугольник, выкладывались на наш след “Ля Нэж” и “Царь Молот”.

– Побегаем до темноты, – поразмыслил я вслух. – Если повезёт – ночь будет безлунная, до утра можно сделать три или четыре большие петли. Шанс оторваться есть, и шанс твёрдый.

Стоун снова кивнул.

– А в темноте мы можем и вплотную подкрасться, – добавил он. – Команда у нас редкостная, ни звука никто не услышит. Дадим залп в упор – и в сторону. А один на один тягаться с “Дукатом” в маневренности я бы не стал.

– Именно так, Энди. Ничего, простая работа. Потрудимся, братцы…

– Мистер Том, – прогудел вдруг за спиной Бариль. – Очень просится Оллиройс к вам на беседу.

– Давай, давай, – обрадовался я. – Молодец, Оллиройс, самое время. Он-то теперь, как ни крути, главный работник.

Я навёл подзорную трубу на медленно приближающихся загонщиков, но не успел ещё всмотреться – а Оллиройс уже пыхтит рядом, сопит чуть не в ухо.

– Какие соображения, канонир? – спросил я его, не отрываясь от окуляра.

– Этих двоих, мистер Том, могу потопить немедленно, – скромно заявил Оллиройс и шумно вздохнул.

– Не до шуток, канонир, – дружелюбно сказал я, притягиваемый видом сблизившихся кораблей. (Хорошо идут…)

– Я на службе, мистер Том, и я в ожидании боя. Никаких шуток.

– Ты в своём уме, Оллиройс? (Я опустил-таки трубу.) До них три пушечных выстрела!

– Три их пушечных выстрела. Их, но не наших.

– Тихо, тихо, джентльмены. Спокойно. Объясни!

– У меня здесь имеется кое-что, – блестя глазами, сообщил канонир, указывая на запахнутый плотно шатёр за нашими спинами.

– Ах, да. Ты же там на что-то ухлопал кучу моих денег. А я так к нему привык, что и не замечаю. Что там?

Оллиройс обернулся, щёлкнул пальцами:

– Адамс!

Прогрохотали башмаками по трапу двое матросов, раскинули возле шатра инструмент и стали сноровисто отдирать нижний край полога, прибитый гвоздями прямо к палубным доскам. В громадный рулон скатали полог, убрали каркас. Что это, что это такое?

Вся площадь верхней кормовой палубы усилена толстенного бруса паркетом и железными, на болтах, полосами. На паркете лежит огромное металлическое кольцо. На нём – в виде громадного креста – четыре длинных орудийных ствола. Заметно длиннее обычных. Синеватым отливом поблёскивает сталь. Четыре тяжёлые пушки уставились рылами на четыре стороны света, и запальными замками сходятся к центру этого невиданного колеса. Лежат в каких-то блестящих полозьях, с пружинами. Сверкают точёные рычаги, синеют тяжёлые и длинные прицельные рамы. Никогда ничего похожего не видал.

– Оллиройс, что это ?

Вместо ответа он влез в середину колеса, чем-то щёлкнул, нажал – и вся эта махина вдруг стала поворачиваться! Кольцо заскользило, вращаясь, на спрятанных под ним катках, и пушка, только что глядевшая назад, на “Ля Нэж” и “Царь Молот”, стала уходить в сторону, а на её место подплыла и встала другая, соседняя. Оллиройс наступил на какой-то рычаг, и всё замерло, остановилось.

– Капитан! – торжественно проговорил Оллиройс. – Ещё ни на одном военном корабле флота его королевского величества нет этих орудий. Их только что создали бристольские мастера и пока только повезли представлять в лондонское адмиралтейство. А у нас они есть.

Мы нерешительно подходили, лупились во все глаза на страшное и прекрасное чудо.

– Этих двоих могу потопить немедленно, – повторил Оллиройс.

– Ах ты, – только и мог выговорить я, – ах ты!..

– Мне нужно, – серьёзно добавил владелец и хранитель тайны, – чтобы на время мне отдали командование кораблём. То есть чтобы он мгновенно выполнял нужные мне маневры, я тогда ядра в одну точечку положу.

– И эти дамы смогут доплюнуть до них? – ошарашенно проговорил Бариль, дёрнув подбородком назад, за корму.

– Они бьют на три обычных пушечных выстрела, – серьёзно пояснил Оллиройс. – Соответственно, пороховой заряд больше, ну и остальное… В деле увидите. Могу паруса навылет пробить, могу ядра положить в корпус. Причём на такой дальности полёта они до того раскалятся, что превратятся в огненные шары. Три-четыре попадания – и их трюмы будут пылать. Обещаю.

– Стоун! – обернулся я к капитану. – Все команды канонира выполнять мгновенно. Оллиройс! Если ты такой точный. Один корабль потопить, на втором – снести мачты. Исполнив, вернуть командование капитану. Всё.

Я отошёл в сторону, дрожа от волнения, пробормотал: “Ну, посмотрим…”

– О-о-ойс! – завопил в своей крепостице канонир.

Тотчас к нему наверх выбежали человек двенадцать, протащили ядра (меньшего по сравнению с обычным размера), ершистые баны – шомполы на длинных, с насечками по дереву, рукоятках, пороховые стаканы. Приволокли громадную бочку и стали заполнять её водой с уксусом.

– Номера помним? – закричал Оллиройс. – По номерам разберись!

Метнулись по местам матросы, замерли возле бочки трое с водяными черпаками. Застыли в цепочке подносчики зарядов – “пороховые обезьяны”.

– Внимание, капитан! – ещё больше повысил голос Оллиройс. – Оверштаг!

Оп-ля! Я схватился за перила фальшборта: сейчас начнётся! Я-то знаю, как Стоун закладывает вираж!

Застонали матросы, защёлкали, натягиваясь, фалы, оглушительно всхлопнули паруса. “Дукат”, завалившись в сумасшедший крен, выполнил оверштаг – полный поворот на 180 градусов. Теперь мы шли носом к преследователям.

– Красный флаг на фок-мачту! – визжал Оллиройс. И, поймав взглядом рванувшийся вверх красный вымпел, скомандовал: – Передние левые – бей-бей!

Мягко ударили два холостых пушечных выстрела с нижней палубы.

Что он творит! Он приказывает нашим загонщикам – это немыслимо! – лечь в дрейф и убрать паруса!

Да, это впечатляет. Один из наших преследователей вильнул в сторону, чуточку рыскнул и тут же выправился – но поздно, все видели, что не уверен, что нервы дрогнули. Это тебе не купца грабить.

Но всё-таки двое шли, как шли.

– Внимание, капитан! Оверштаг!

Снова сумасшедший крен, да как быстро, – корабль крутнулся, как компасная стрелка – и опять мы к ним кормой. Оллиройсовы пушки – на самом высоком на “Дукате” месте: на кормовой палубе юта, на самой макушке квартердека. Наиудобнейший угол стрельбы. Мудро сработано, качественно. Длинное рыло той, что смотрела на загонщиков-псов, качнулось, двинулось – никакого зажжённого фитиля, только клацнул замок – тяжко ударил выстрел. Пушка дёрнулась назад, щёлкнула в стопор – и тут же две длинные, круглые, тугие пружины вернули её назад. Никакого отката на колёсиках, и не надо рвать жилы, подтаскивая пушку назад, к позиции выстрела!

Оллиройс наклонился, мягко и быстро окутанный дымом ствол уплыл влево, а на смену ему тут же приехал и встал новый, заряженный.

– О-о-ойс! – донеслось с мачты.

Я, вздрогнув, задрал голову.

– Ядро прошило паруса на корабле, который сзади по курсу слева! – прокричал диким голосом марсовый. – Навылет!

Оллиройс привстал, посмотрел вбок, отметил направление волны – и прокричал:

– Полрумба вправо!

“Дукат” чуточку, едва ощутимо, рыскнул и заметно взял на волне покоя. Выстрелившую пушку между тем двое с шомполом пробанили, прочистили ствол. Следующие двое замерли в ожидании, когда колесо снова прокрутится и эта пушка приедет к ним, – и держали уже наготове пороховой заряд. А двое следующих – ядро. Это как же нужно было думать, чтобы такое вот придумать?

– О-о-ойс! – снова прокричал канонир, и покатилась невиданная, злая работа.

Оглушительно бухала пушка, уплывала в сторону, её поливали водой с уксусом (она шипела, остывая), банили ствол, и тут же она отъезжала к пороховым обезьянам, а на её место прикатывалась только что выстрелившая. Как в чудовищном сне вертелась передо мной на юте “Дуката” огненная карусель.

Зачарованный страшной потехой, я поздно оторвал взгляд от своих канониров, а когда посмотрел в море – снова замер, но картина, меня схватившая, была тут уже иная. Левый корабль превратился в бесформенную серую кочку, накрытый упавшими обломками мачт со смятыми парусами. От носа и борта правого – вверх и в стороны летели осколки и ошмётки, он весь был окутан пылью и дымом. А на “Дукате” пушки били как бешеные (я уже ничего, кроме грохота, не слышал), – словно цепь мушкетных стрелков вела беглый огонь – каждые восемь секунд новый выстрел. Вдруг далёкий кораблик с сильной вспышкой разорвало пополам, и корму его откинуло в сторону; корма расселась на щепы и затонула, а нос, заваливаясь, начал гореть. Потом долетел и хлопок взрыва.

“Дукат” вдруг замолк. Лязгнув в последний раз тормозом, Оллиройс, широко разевая рот, но всё-таки едва слышно, прокричал:

– Работу закончил! Командование кораблём передаю капитану!

Энди Стоун подошёл, счастливыми, сияющими глазами посмотрел мне в лицо.

– Что прикажете дальше, мистер Том?

“Эх, взглянуть бы на турка”, – с тоской и азартом подумал я, но вслух прокричал:

– Возвращаемся на прежний курс! Время дорого. На юг, Энди! На юг! Цель – “Хаузен”!

И мы мчались на юг, выхватывая из розы ветров совпадающие с нашим курсом ветряные потоки. Стоун оказался из редкого числа тех капитанов, которые чутьём угадывают границы бурь, и корабль тогда летит, как безумный, имея в парусах рассвирепевший уже ветер, но который не успел ещё растолкать и вытянуть волны до такой величины, что они напоминают скорее перебегающие с места на место исполинские стены какого-нибудь средневекового города.

Иногда “Дукат” впутывался в вихри, от которых мачты пугающе скрипели, а такелаж гудел так, что уши закладывало. Матросы тем не менее быстрее обычного карабкались по вантам, не обращая внимания на то, что любой внезапный порыв ветра мог сдёрнуть их с верёвочных лестниц и швырнуть в океан. А отдыхающие на нижней деке не уставали восторженно напоминать друг другу, как их “Дукат” обошёлся с магрибскими псами.