Призрачный сфинкс Корепанов Алексей

По выщербленному асфальту время от времени, тарахтя колесами по выбоинам, проезжали легковые автомобили и грузовики – но астронавты не находили среди них знакомых марок… хотя нет – вот полным ходом пролетел мимо пустыря, словно удирая от полиции, темно-синий джип-«чероки»; за ним, сипя мотором, тащилось нечто тускло-кремовое, напоминающее итальянский «фиат».

«Возможно, Балканы?» – подумал Аллан Маккойнт.

«Какой-то осколок советской империи зла, – подумал Уолтер Грэхем. – Может быть, эта… Чечня… Что там еще, кроме Москвы? А, Чернобыль… А может, Санкт-Петербург? Нет, что-то непохоже, провинцией отдает…»

Ошеломленные, ничего не понимающие воины Рандера молча таращились на автомобили. У самого Рандера был такой вид, словно он только что получил сильный удар по голове. Выражение его лица очень походило на выражение лиц обоих нокеров. Помощники мага Ольвиорна выглядели нисколько не лучше, и только сам Ольвиорн, кажется, сообразил что к чему. С любопытством разглядывая окружающее, он подошел к американским астронавтам и произнес несколько слов. Эти слова прозвучали как вопрос, но Аллан Маккойнт и Уолтер Грэхем ничего не поняли – маг говорил на каком-то неизвестном им языке.

– Не понимаем, – командир «Арго» развел руками и обратился к ареологу: – Что скажешь насчет идеи телепортации, Уотти? С Марса на Землю – за один миг.

– Да, возможно, это телепортация, – подумав, согласился Уолтер Грэхем. – Водятся у нас такие муравьи – атта… Их матка, кажется, умеет телепортироваться в случае опасности. Но, возможно, просто продолжается череда миражей.

– Или же этот сидонийский феномен запросто управляет пространством и временем. – Аллан Маккойнт вздохнул. – Даже если это действительно Земля – наша Земля, – я теперь до конца жизни буду подозревать, что живу в иллюзорном мире, и он в любой момент может рассыпаться или превратиться во что-то другое. И, может быть, страшное…

Ареолог промолчал. Маг Ольвиорн, стоящий рядом, выслушал их диалог и вновь заговорил на непонятном американцам языке – на языке иного мира, мира, в котором осталось королевство Таэльрин, марги и прочая нечисть…

– Увы, уважаемый маг, – Уолтер Грэхем дотронулся до руки Ольвиорна.

– Теперь мы друг друга не поймем…

Множество вооруженных мечами людей, столпившихся на пустыре у стен больницы, не могло не привлечь внимание местных жителей. От пятиэтажек бежали к пустырю мальчишки, сбавил ход, а потом и вовсе остановился желтый автобус с помятым боком, в окнах лечебницы виднелись лица пациентов, глядящих на невиданное в этих краях зрелище…

…Гусев еще раз впечатал кулак в рыхлый горячий песок и повторил с ожесточением:

– Сволочи! Нашли себе рейнджеров на шару! – Он скрутил кукиш и ткнул в разморенное распаренное небо. – Вот вам, засранцам! Хрен я больше куда пойду! С места не сдвинусь, буду сидеть тут, пока не сдохну! В гробу я всю эту хренотень видел!

Саня Веремеев отряхнул ладони от песка, сунул руки в карманы и принялся бродить кругами, отрешенно глядя себе под ноги. Вид у него был довольно унылый.

Сергей сбросил куртку, освободился от бронежилета и, положив его на песок, сел рядом с Гусевым. Он тоже не намерен был больше никуда идти. Чего ради? Зачем тащиться по горячим пескам, взбираться на барханы, изнемогая от зноя и жажды, и искать смерть, когда она сама найдет их – тут, на месте. Тут же и обслужит. Сколько они выдержат без воды? Наверное, сутки, не больше…

– Блин, жил себе не тужил, – угрюмо сказал Гусев, расшвыривая песок носком ботинка, – никого не трогал – и тут на тебе! Накидали полную запазуху – хрен унесешь…

– Ничего себе не трогал! – Саня Веремеев, даже пребывая в меланхолическом состоянии, не мог удержаться от возражений. – Сидел, примус починял, да? А кто вынуждал бандюков слезы пускать в три ручья? Кто их по почкам да по кумполу лупил со всей дури? Теперь вот и откликнулось…

– Тебе что, черепушку уже напекло, Веремей? – багровея, зло осведомился Гусев. – Ты хочешь сказать, это Господь Бог нас наказывает? За бандюков?

– Да ничего я не хочу сказать, – вяло отмахнулся Саня Веремеев, продолжая накручивать вокруг напарников все расширяющиеся круги. – Господь, судьба, рок, стечение обстоятельств, колдовство, чья-то хохма – называй как хочешь, легче-то от этого не будет… Влипли по самые помидоры, и фиг поймешь, кому претензии предъявлять.

«Сфинксу надо претензии предъявлять, – подумал Сергей. – Только как до него дотянешься? И плевать ему с высокой колокольни на все наши претензии…»

Над пустыней висела тишина. Было безветренно и жарко. У гребней барханов дрожал горячий воздух, а солнце казалось полыхающей убийственным огнем амбразурой. Даже не имея семи пядей во лбу, можно было сообразить, что долго на такой жарище они не протянут.

Сергей закрыл глаза. Под веками плавали огненные круги. Он чувствовал, как по спине стекают струйки пота, но пить пока не хотелось. Пока…

– Ладно, парни, – вдруг решительно сказал Гусев. – Поскулили и хватит. Валить нужно отсюда, а не сидеть на жаре. Почему-то ведь нас именно сюда заткнули, не на дно морское, не на комету какую-нибудь, не в задницу к дьяволу – а именно сюда! Может, там, за горушками этими, оазис с прекрасными озера… – Гусев запнулся, а потом победно вскинул голову. – Или база скоддов, парни! Мы их поперли оттуда, так они сюда передислоцировались. А нас – за ними, чтобы мы их добили до конца. А, парни?

«А что? – встрепенулся Сергей. – Это лучше, чем поджариться, сидя на месте. Во всяком случае, есть хоть какая-то надежда. А это уже хорошо…»

– Мозгам твоим солнце полезно, Геныч, – сказал он. – Такие идеи выдаешь, куда там «что-где-когдашникам».

Гусев горделиво постучал себя согнутым пальцем по лбу:

– Котелок варит в любом климате. Ты понял, Веремей? – обратился он к Сане, который удалился от них уже метров на тридцать.

Саня не ответил. Он стоял и внимательно рассматривал какой-то зеленый лоскуток, только что поднятый им с песка. А потом, издав торжествующий вопль, чуть ли не вприпрыжку бросился к напарникам.

– Вот! Вот, смотрите, мужики! – задыхаясь, выпалил он, потрясая непонятным лоскутком. – Эврика!

– Какая эврика, че ты мелешь? – озадаченно воззрился на него Гусев.

А Сергей уже все понял, и вновь почувствовал нисхождение в душу благодати, как тогда, после уничтожения базы скоддов.

– Дубок, – поднеся свою находку к глазам, громко прочитал Саня Веремеев. – Карамель. Винницкая кондитерская фабрика, Винница, ул. Успенского, восемь!

– Успенского, восемь, – зачарованно повторил Гусев. – Карамель… Кто же это здесь конфеты жрал?

– Да хоть верблюд! – Саня Веремеев воздел конфетную обертку над головой, словно знамя. – Карамель «Дубок», Винница! Вин-ни-ца!

До Гусева наконец дошло:

– Бля, так нас вернули?

– Именно!

– Ф-фу-у! – шумно выдохнул Гусев, но тут же нахмурился. – Стоп, а как эта хрень сюда попала? Что-то я не припомню пустынь возле Винницы.

– Какая разница, Гусек! – отмахнулся Саня Веремеев. – С самолета упала.

– Ага, кто-то бросил в открытое окошко. С высоты десять тысяч метров. Ерунда!

– Неважно это, Геныч, понимаешь? – проникновенно сказал Саня Веремеев. – С самолета, вертолета, дельтаплана, подводной лодки… Главное – сам факт. Пустынь возле Винницы нет, это ты точно подметил, но чай-то мы какой пьем, а? Индийский, «Принцесса Дури»? А сколько от нашей казармы до Индии? Пусть тебе Афанасий Никитин расскажет. Мы дома, пусть в Сахаре, Каракумах или еще в какой пустыне, но – дома! Понимаешь?

«Или занесло сюда кого-то из нашего мира с кульком карамели «Дубок», – вдруг подумал Сергей и благодати в его душе поубавилось. – А ведь совсем свежая бумажка, не выгорела еще на солнце, и песком ее не засыпало. И прямо возле нас, как по заказу…»

– Так, парни, потопали, – деловито скомандовал Гусев. – Вернуть-то нас вернули, а выбираться отсюда самим, видать, придется, жопой чую.

– Веди, Наполеон ты наш, – как всегда не удержался Саня Веремеев, скомкал обертку с коричневыми нарисованными желудями на зеленом фоне и бросил на песок. – Может, пойдем штурмом Винницу брать? Вместо Таэльсана.

– Замолкни, Веремеич! – с раздражением посоветовал ему Гусев, посмотрел на молча стоящего Сергея и вздохнул: – Эх, а какой был шанс…

Они успели сделать всего несколько шагов по рассыпчатому горячему пес…

…Ральф Торенссен сидел в удобном глубоком кресле возле большого окна, перечеркнутого полосками жалюзи. Сквозь полоски синело небо, а из-за приоткрытой фрамуги в комнату просачивался откуда-то снизу приглушенный уличный шум. Ярко-оранжевый комбинезон Торенссена сменился обыкновенным темно-синим цивильным костюмом, и вместо тяжелых ботинок, ступавших по марсианскому грунту, на ногах астронавта были тоже вполне обычные легкие туфли. Перед ним стоял низкий столик с пустой чашкой на изящном блюдечке – Ральф только что допил кофе, – а другая чашка находилась в руках человека, сидящего напротив пилота посадочного модуля космического корабля «Арго» в таком же удобном кресле. Человек был одет в неброский серый костюм без галстука, и лицо у него тоже было неброское, подобное не очень качественно сделанному фотоснимку.

Человек пригубил кофе, взглянул на Торенссена неопределенного цвета глазами и негромко сказал:

– Мы получили ответ, мистер Торенссен. – Говорил он по-английски без акцента, но слишком старательно, как на кассетах для обучения. – Разумеется, им ничего о вас неизвестно, но они постараются разобраться.

Ральф Торенссен внутренне усмехнулся. Конечно же, никто ни в чем не будет признаваться. Не будет подтверждать факт секретной миссии на Марс и участие в этой миссии гражданина Соединенных Штатов Америки Торенссена, равно как и других граждан США. Но это не беда. Информация попадет куда следует, и к нему обязательно придут. Для того чтобы выяснить, действительно ли он тот самый Ральф Торенссен, который в данное время должен находиться не на Земле, а на Марсе.

Еще когда его, забрав из психбольницы, на самолете переправляли в столицу, Торенссен продумал, как будет объяснять местным спецслужбам свое появление в запертой снаружи больничной палате.

Вернее, как не будет объяснять свое появление.

Ральф Торенссен не знал классических слов из советской кинокомедии: «Поскользнулся, упал. Потерял сознание. Очнулся – гипс», – но намеревался придерживаться похожей версии.

Эксперимент. Он – участник секретного эксперимента, суть которого разглашать не имеет права. Эксперимент вышел из-под контроля, он потерял сознание… А очнулся – гипс! То бишь палата психбольницы в другой стране. Как он туда попал – не имеет ни малейшего понятия. Попал – да и все тут.

Ральфа Торенссена внимательно выслушали, а потом, не спрашивая его согласия, сделали укол и начали задавать вопросы… И пилот подробно рассказал и о космическом пилотируемом корабле «Арго», и о золотом панцире Сидонии, и о Марсианском Сфинксе с его причудами, и о том, как он, Ральф Торенссен, погиб в походе из королевства Таэльрин, явно не имеющего никакого отношения к Организации Объединенных Наций, к местности под названием «Небесный Огонь», возле которой находилась база пришельцев скоддов – истребителей целых миров…

После таких откровений Ральфа Торенссена больше ни о чем не расспрашивали. Но, как оказалось, информировали о его появлении заокеанских коллег по ремеслу – тех, что с горячим сердцем и чистыми руками…

– Хотите знать мое мнение, мистер Торенссен? – человек в сером костюме тоже поставил чашку на столик, напротив чашки американца. – Мое личное мнение?

– Готов вас выслушать, – вежливо ответил пилот. Обращались с ним хорошо, и он не имел никаких претензий к местным спецслужбам. Понимая всю уникальность ситуации, он не требовал ни адвоката, ни визита представителя американского посольства. Все должно было решаться не им, Ральфом Торенссеном, и не этим сотрудником службы безопасности, сложную фамилию которого пилот не смог запомнить.

– В ваше сознание вколотили очень прочную, но совершенно неправдоподобную схему. Марсианская экспедиция, золото Сидонии, Сфинкс, проникновение в иной мир и так далее. Марсианское золото – это красиво, но история совершенно фантастическая, какой-то космический боевик, согласитесь.

Ральф Торенссен счел за лучшее промолчать, и только неопределенно качнул головой.

– Согласно этой фантастической схеме, придуманной, скажем, вашим Стивеном Кингом, – неторопливо продолжал человек в сером, – вы убеждены в том, что попали под воздействие некой сверхразумной – возможно – структуры, которую вы называете Марсианским Сфинксом.

– Не только я называю, – заметил Ральф.

– Ну да, ну да, – покивал серый. – Название давнее. Итак, вы считаете, что попали под воздействие Сфинкса. Однако, совершенно точно – и не вчера – установлено, при помощи ваших же автоматических космических аппаратов, что никакого искусственного образования, похожего на человеческое лицо, на Марсе, в Сидонии, нет, а есть вполне естественный, природный скальный массив, лишенный каких-либо намеков на антропоморфность. Тот давний снимок «Викинга» – всего лишь игра света и тени. Однако, схема или, если хотите, матрица определяет именно такое ваше представление о вашей деятельности, какое вы нам изложили…

– Благодаря воздействию психотропных препаратов, – вставил Ральф Торенссен.

Человек в сером откинулся на спинку кресла:

– Такова специфика нашей работы и, думаю, вы это отлично понимаете, мистер Торенссен.

Пилот поспешно поднял руки над головой, словно собираясь немедленно сдаться в плен:

– Видит Бог, у меня к вам нет никаких претензий. Работа есть работа. Не сомневаюсь в том, что наши парни в подобном случае поступили бы точно так же. Так что вы там о матрице? Хотите стать для меня этаким Морфеусом?

– В некотором роде да, – согласился собеседник. – Вы представили нам все как некий секретный эксперимент. Мы… м-м… проникли в ваше сознание, вернее, развязали вам язык – и наткнулись на матрицу, на вложенную схему. Пробраться глубже, к истине, мы не смогли – матрица оказалась нам не по зубам. Остается надеяться на то, что ваши специалисты – а у вас, безусловно, очень хорошие специалисты – поделятся с нами рецептом изготовления такой матрицы и вы сможете вернуться домой. – Человек в сером улыбнулся. – Ведь мы давно уже, вроде бы, не враги, а стратегические партнеры.

– Думаю, нашим странам удастся договориться и найти взаимопонимание в этом вопросе, – улыбкой на улыбку ответил Ральф Торенссен. – Если, конечно, в мою черепушку на самом деле запихали какую-то матрицу.

– Запихали, запихали, не сомневайтесь, – человек в сером убежденно покивал. – А вот под этой матрицей, под схемой, находится тот слой, до которого нам так и не удалось добраться. Там – истина, мистер Торенссен.

– И какая же это может быть истина? – полюбопытствовал пилот. – Ей-богу, мне самому интересно.

Собеседник подался к нему и, понизив голос, доверительно сообщил:

– Секретный эксперимент с вашим участием, мистер Торенссен, – это повторение того трюка – только на гораздо более высоком уровне, – который ваши ученые когда-то проделали с известным эсминцем «Элдридж».

– Понятно, – несколько озадаченно протянул Ральф Торенссен. – Вы имеете в виду телепортацию?

– Именно. – Человек в сером вновь погрузился в кресло. – Именно телепортацию живого организ…

… «…переживает состояние измененного сознания, очевидно, круга, близкого как сумеркам, так и онейроиду. Сновидение вторгается в реальность в форме зрительной псевдогаллюцинации, далее следует бредовая интерпретация переживаний, амнезия отсутствует. Эмоционально холодное реагирование на поступок, зрительные и слуховые псевдогаллюцинации, отсутствие эпилептического анамнеза и изменений ЭЭГ также позволяет дифференцировать данную нозологию от эпилептического психоза, хотя, конечно, нельзя теоретически исключить существование смешанных психозов…»

Виктор Павлович Самопалов закрыл книгу, скользнул взглядом по обложке: «Психический мир будущего». Положил книгу на прикроватную тумбочку и потер глаза. Тишину палаты нарушала только упорно бьющаяся о стекло бестолковая муха, не замечающая распахнутой настежь форточки.

«Вот так и я, – подумал доктор Самопалов. – И не только я. Отнюдь не только я. Бьемся о стекло, а выход рядом. Но мы его не видим…»

Игорь Владимирович Ковалев сидел на своей койке и, повернув голову вбок, разглядывал что-то на голой больничной стене. Лицо его было спокойным, даже умиротворенным, словно он видел на стене какие-то исполненные глубокого смысла картины или знаки, несущие отдохновение душе. Доктор Самопалов по-хорошему позавидовал ему.

Впрочем, теперь он был не доктором, а пациентом. Пациентом собственного отделения психиатрической больницы.

Их было только двое в четырехместной палате. Коллеги удовлетворили просьбу Виктора Павловича и, во-первых, Игорь Владимирович Ковалев был возвращен к осознанной жизни из перманентного забытья, а во-вторых, устроен в одной палате с его бывшим лечащим врачом. Доктор Самопалов изменил свое мнение и теперь полагал, что человек, упорно именующий себя Демиургом, не представляет угрозы для окружающего мира. Дело здесь было не в Демиурге.

Он сел на кровати, опустил ноги на пол и нашарил тапочки. Потом поднялся и взял с тумбочки принесенную женой вчерашнюю газету. Ковалев продолжал созерцать стену палаты, по-прежнему как будто бы не замечая ничего вокруг.

В газете была напечатана статья бывшего рок-музыканта Dingo «Лицо на Марсе – лик Христа».

«Ситуация прояснилась, – писал Dingo по поводу фотографий, сделанных космическим аппаратом «Mars Global Surveyor», – «лицо» не только вполне антропоморфно и, разумеется, искусственно, но и в целом подобно лику Христа! Сопоставляя его с изображением на легендарной Туринской плащанице, невозможно не найти упрямого сходства в формах и пропорциях абрисов, в общей схожести «фотогенического плана», угадываемого взгляда, с присущим обоим и свойственным православным иконам «божественным умиротворением» и вселенским спокойствием… Последнее особенно свойственно марсианскому изображению, как бы взирающему с толерантностью и снисхождением… Не может все это ускользнуть от внимательного изучения, в силу свойственной всем изображениям Иисуса Христа «мистической власти» над взирающими!»

Доктор Самопалов взял газету вовсе не для того, чтобы прочитать материал о марсианском Лице. Он свернул ее трубочкой и медленно направился к окну, дабы прихлопнуть надоевшую своей бесполезной шумной возней глупую муху. Увидев на пустыре за больничной стеной скопление необычно одетых людей, а также таких раритетных для современного города животных, как лошади, Виктор Павлович забыл про муху. Он во все глаза глядел на непонятное сборище, в котором выделялись двое мужчин в ярко-оранжевой одежде, напоминающей то ли комбинезоны гонщиков «Формулы-1», то ли спецкостюмы летчиков-испытателей.

– Эти двое из экипажа «Арго», командир и специалист по Марсу, ареолог, – внезапно прозвучал позади него негромкий голос Ковалева.

Доктор Самопалов медленно повернул голову. Демиург-Ковалев сидел на своей койке спиной к нему и, как и раньше, смотрел на стену.

Некоторое время Виктор Павлович молчал, переводя взгляд со скопления странных людей на пустыре на Ковалева и обратно, а потом задал вопрос. Вернее, два вопроса.

– А кто другие? – спросил он. – Это материализовавшиеся фантазии Корепанова?

– Нет никаких материализовавшихся фантазий, Виктор Павлович, – услышал он в ответ. – Есть только иллюзия. Еще одна маска, скрывающая пустоту.

Доктор Самопалов потер висок и промолчал. Он не собирался вступать в дискуссию и не считал себя вправе вести какие-либо дискуссии. Он вновь повернулся к окну – и не увидел там ничего. Вообще ничего.

«Надо лечь», – подумал он, забыв, что собирался расправиться с мухой. Впрочем, никакой мухи уже не было – она то ли вырвалась, наконец, на свободу, то ли просто исчезла.

Некоторое время доктор Самопалов смотрел в окно, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь черточку, хоть какую-нибудь тень, хоть какой-нибудь отсвет окружающего мира, а затем осторожно положил трубочку-газету на подоконник – она тут же с шорохом развернулась – и приготовился к тому, что больничная палата вместе с Ковалевым сейчас тоже исчезнет. А потом исчезнет и он сам, Виктор Павлович Самопалов. Чтобы возникнуть в каком-то другом сне…

Но ни Ковалев, ни палата пока не исчезали. В тишине раздался характерный звук вставляемой снаружи в дверь съемной дверной ручки, и в палату нетвердой походкой вошел санитар Сиднин. А за ним следом какой-то незнакомый, сухощавый, лет пятидесяти, с буратиньим носом.

– Виват, господа пациенты! – сипло провозгласил Сиднин и пошатнулся. Глаза его пьяновато поблескивали. Буратино с любопытством выглядывал из-за его спины, растягивал губы в нетрезвой улыбочке.

Мимоходом непленяем грозный царь чудной ашока ступа будды обратилась в ступу с бабою ягою вера бред а панацея лишь удар электрошока дабы взвиться джонатаном или вольтовой дугою…[4].

Ковалев произнес все это вполголоса, на одной ноте, так и не удосужившись отвести взгляд от стены.

– Цитируют – значит уважают, – заявил Сиднин, плюхнулся на свободную койку и жестом пригласил Буратино последовать его примеру. – Вера – бред! Истинно! А электрошок – эт-то хорошо, это оч-чень пользительно на предмет избавления от иллюзий.

Он обхватил рукой за шею пристроившегося рядом приятеля, с пьяным прищуром обвел взглядом Ковалева и доктора Самопалова, который все еще стоял у окна.

– Господа! Виктор Палыч! Позвольте представить вам выдающегося графика современности Владимира Кирянова! Именно выдающегося, а не известного или там знаменитого. Специализация – химеры и ф-фантасмагории. Напяливает, понимаешь, на пустоту разные бредовые маски – тем и интересен!

Это вновь прозвучал в палате приглушенный и монотонный голос Демиурга-Ковалева.

Сиднин отрицательно поводил пальцем:

– Не, я такого не писал. Это не мое! И в-вообще не в тему – о другом речь.

– Почему же не в тему, – неожиданно трезвым чуть надтреснутым голосом возразил Кирянов. – Последняя строчка очень даже в тему. «Там,где маска была – пустота». Очень даже… Кстати, знаете, с чем ассоциировали Сфинкса древние греки? С душевными болезнями и смертью. Вот так. А в средневековой литературе, философии, теологии и психологии, – Кирянов с нажимом произнес последнее слово, – Сфинкс символизирует, цитирую по памяти, «чудовищные силы разрушения мысли, речи и рассудка». Весьма симптоматично, вам не кажется?

Он смотрел на доктора Самопалова, но Виктор Павлович уже не слушал. Санитар и Кирянов сидели на кровати лицом к нему, и дверь находилась за их спинами – и там, у этой двери, стоял человек в черном пла…

…Сергей сумел таки удержать ускользающий мир.

«Главное – сосредоточиться, во что бы то ни стало сосредоточиться, сконцентрировать на нем все внимание, – мысленно твердил он, имея в виду то, что находилось перед ним, – ни в коем случае не отводить глаза, не моргать, не дать ему исчезнуть!»

Он буквально вцепился взглядом в парящее в пустоте перед ним полузнакомое лицо с бездонными агатовыми глазами. Глаза были чистыми, холодными и пронзительными, они не оставляли никакой надежды. Улыбка застыла на тонких губах, а по щеке медленно катилась прозрачная слеза.

«Сосредоточиться, не отводить взгляд…»

Шевельнулось, сдвинулось с места, начало приподниматься и отделяться – и Сергей вдруг понял, что это сама собой снимается маска, Черная Маска Смерти, сквозь прорези которой глядят на него безжалостные глаза.

Кто-то смеялся.

Маска пропала, растворилась без следа, и под ней…

А кто-то все смеялся и смеял…

Кировоград, 2001-2003.