Призрачный сфинкс Корепанов Алексей

В служебном помещении Виктора Павловича ждал старый знакомый из горотдела – капитан милиции Марущак. Был он в цивильной одежде, катал из одного угла рта в другой незажженную сигарету и, упираясь грудью в край столешницы, листал свои бумаги.

– Привет психам! – выплюнув сигарету, встретил он доктора Самопалова традиционной фразой, приподнялся со стула и протянул руку, чтобы поздороваться. – Доктор, у меня что-то не в порядке с головой.

– Не может быть, – так же традиционно ответил Виктор Павлович. – У вас же головы нет.

– Вот я и говорю: с головой что-то не в порядке! – капитан Марущак вновь сел, посерьезнел и кивком указал врачу на стул, стоящий по другую сторону стола. – Садитесь, Палыч. Принимайте очередного.

– Кто?

Марущак сломал сигарету и бросил на свои бумаги. Его слегка одутловатое лицо помрачнело.

– Подозревается в убийстве. Причем изощренном. Пьян не был, проверено пробами – только пиво. В картотеке не значится, у вас тоже не проходит. На отморозка, вроде, не похож. Чердак резко двинуло? В общем, Палыч, я, как всегда, по порядку, факты, а там берите его в оборот.

– Само собой, – кивнул доктор Самопалов. – Как он сейчас, адекватен?

– Сейчас – вполне. Но ахинею нес, я вам доложу, изрядную. Фильм ужасов, один в один. Короче, излагаю.

Доктор Самопалов, закинув ногу на ногу, слушал рассказ капитана Марущака, разглядывая носок собственной туфли, и вскоре вновь, как совсем недавно, ощутил выплескивающиеся из солнечного сплетения, из манипуры, холодные волны.

Ситуация, при которой было совершено преступление, воссоздавалась только со слов подозреваемого, Олега Чулкова, находящегося в палате за стеной. Олег работал дизайнером на частном предприятии «Портал»; там же работал и монтажник Денис Покатенко – жертва преступления. Завершив свой трудовой день, они вместе сходили на футбол, а потом пешком отправились домой – оба жили в «спальном» микрорайоне за Пролетарским парком. По пути они зашли в две-три пивные «точки», а уже возле парка надолго зависли в шашлычной. Согласно показаниям Олега Чулкова, шашлычную они покинули в начале одиннадцатого и направились через парк в свой микрорайон кратчайшим путем – не по центральной аллее, где было еще довольно людно, а по тропинке, ведущей мимо густого кустарника и деревьев прямо туда, куда им и было нужно. Выпитое пиво все настойчивее требовало предпринять немедленные действия, и они, не долго думая, остановились у кустов, рядом с тропинкой, благо вокруг никого не было. Увлеченный процессом Олег вдруг услышал в кустах какой-то шум. В сгустившихся сумерках он увидел – во всяком случае, так он говорил, – как из кустов высунулась длинная то ли рука, то ли лапа и схватила за волосы Дениса, делавшего свое дело шагах в пяти-шести от Олега. Сильным рывком рука втянула Дениса в кустарник, и сквозь треск ветвей раздался его отчаянный крик. Олег оторопел и некоторое время стоял неподвижно, вслушиваясь в возню за кустами, а потом ломанулся туда на помощь товарищу. И там, на пятачке под деревьями – опять же, по его словам, – он увидел ужасную картину: мохнатое существо под два метра ростом, похожее на обезьяну, обхватив извивающегося Дениса, зубами впилось ему в горло. Существо урчало, сопело, существо выгрызало куски человеческой плоти и сосало обильно текущую кровь.

Тут показания Чулкова были невнятными: он якобы не помнил, что происходило дальше, и пришел в себя только на центральной аллее, на ярко освещенной площадке у кафе «Экспресс», где было полным-полно тусующихся подростков. Оказалось, что весь он забрызган кровью – чужой кровью, и «молния» на джинсах расстегнута, и в руке у него невесть откуда взявшаяся бутылка из-под «бренди-колы» с отбитым донышком – таких бутылок по вечерам в Пролетарском парке было навалом…

Как и положено, в непосредственной близости от тусовки прохаживался милицейский патруль – мало ли что могло взбрести в голову разгоряченным своими слабоалкогольными напитками подросткам. Олег Чулков был замечен сразу – и тут же задержан. Сопротивления он не оказывал, но тянул милиционеров за собой, в темноту, пытаясь объяснить, что там, за кустами, какой-то монстр загрыз Дениса. Подростки плотным кольцом обступили патруль и Олега, а потом с криками и гиканьем бросились туда, куда он показывал. Направились к месту происшествия и милиционеры с Олегом – на него уже надели наручники.

Гиканье умчавшихся тинейджеров сменилось визгом девчонок. Когда патруль и Олег добрались до пятачка под деревьями, там уже было не протолкнуться; у многих были карманные фонарики – и фонарики эти освещали лежащий на залитой кровью траве труп Дениса Покатенко с огромной рваной раной на шее…

– В общем, жуть, Палыч, – подытожил капитан Марущак. – Звереет молодежь. Насмотрятся фильмов – и вот вам результат…

Доктор Самопалов словно прирос к стулу; возникший в манипуре озноб разбежался по всему телу, и сновали, сновали в голове тысячи маленьких холодных иголок.

– Он этого… монстра более подробно не описывал? – наконец выговорил врач.

– Описывал, – капитан Марущак порылся в бумагах. – Вот, послушайте, прям как в фантастическом рассказе. Собственноручно пишет. Вот: «Оно было мохнатым, с длинной темной шерстью, и я еще подумал, что это горилла. Но лапы от локтей до ладоней безволосые, словно обритые, а глаза как у совы, большие и круглые. Он на меня только раз взглянул – и больше я уже ничего не помню». Вот так, Палыч. Фантастический роман. Жюль Верн! Кстати, насчет наркотиков – без зацепок, парень чистый.

Доктор Самопалов чувствовал, что превращается в ледяную глыбу. Внутренним взором он видел всадников на черных конях, появившихся из-за пригорка, видел высокую траву под ногами и зеленую полосу леса… Видел свои руки – заросшие бурой шерстью предплечья и голая, с землистым оттенком кожа от локтевых суставов до широких запястий…

– Следы не искали? – спросил он, с трудом проглотив комок в горле.

Капитан Марущак с удивлением взглянул на него:

– Какие следы, Палыч? Там эта пацанва все так истоптала, словно табун прошел. Два табуна! Да и о каких следах речь? Рубашку Чулкова мы на экспертизу отправили – на ней кровь Покатенко, проверено. Чьи там могут быть следы?

– Монстра, – коротко пояснил доктор Самопалов.

Марущак, опустив глаза, некоторое время пальцем катал по столу половинку сломанной сигареты и покусывал губу. Потом щелчком сбросил сигарету на пол и сказал:

– Ну да, неясностей пока хватает. Мотив… Поссорились? Из-за девчонки разругались? Потом, орудие убийства… Он мог его и бутылкой так искромсать, но крови-то на бутылке нет. Вытер? Ищем – но не будем же мы все там перекапывать! Какие следы монстра, Палыч? Какого монстра? Слава Богу, хоть с монстрами у нас без проблем – нет у нас никаких монстров. Люди есть, Палыч, и есть чокнутые люди, и немало – не мне вам об этом говорить. Заскок у парня, и заскок серьезный. Уверен я, Палыч: не наш это клиент, а ваш. Вы только обследуйте и подтвердите…

– Хорошо, – сказал доктор Самопалов. – Думаю, за этим дело не станет. Но я бы на вашем месте все-таки поискал монстра. Для полной уверенности. А то завтра могут быть и новые трупы.

– Эх, Палыч, – вздохнул капитан Марущак. – Нам только монстров искать, с нашей запаркой…

В отличие от работника милиции, доктор Самопалов был уверен в том, что Олег Чулков психически вполне здоров. Во всяком случае, был вполне здоров до встречи с монстром. Но Чулкова во что бы то ни стало нужно было представить душевнобольным – чтобы избавить от тюрьмы. И Виктор Павлович намеревался это сделать, даже вопреки мнению двух других врачей. Впрочем, с коллегами – тем более из своей же больницы – всегда можно договориться…

Демиург-Ковалев пребывал в нирване и, хотелось верить, не мог ни на что влиять – однако, он, возможно, сам того не ведая, все-таки успел запустить какие-то запредельные механизмы, привести в действие таинственные рычаги – и все пришло в движение, структура мироздания стала менять свои свойства, и что-то накладывалось на что-то, и что-то проникало куда-то… или даже взаимопроникало… «Процесс пошел» – тут совершенно уместно было это крылатое выражение, прозвучавшее не во времена Древней Греции или Древнего Рима, а в совсем другую эпоху. Доктор Самопалов с ужасом думал о том, что Игорь Владимирович Ковалев совсем неспроста называет себя. Демиургом…

…После окончания рабочего дня доктор Самопалов, снимая халат в своем кабинете, по привычке проверил карманы и обнаружил сложенные плотные альбомные листы. И вспомнил о сегодняшних архивных изысканиях. Переложив рукопись Антонио Бенетти во внутренний карман пиджака, он запер кабинет и направился к выходу. В душе его пустили цепкие корни тревога, смятение и страх, но он держался.

Вечер был тихим и теплым, на улицах было многолюдно, а в скверике у центрального универмага и вовсе собралась целая толпа – там работало уличное телевидение. Город жил своей обычной жизнью – а доктор Самопалов, сидя за рулем «Жигулей», то и дело отрывал взгляд от дороги и рыскал глазами по сторонам, опасаясь, что вот-вот из какой-нибудь подворотни выскочит мохнатый монстр, жаждущий крови. Олег Чулков отнюдь не придумал монстра – он действительно видел его.

Оставив автомобиль на платной стоянке, Виктор Павлович пересек дорогу и, пройдя под пока еще сохранившими зеленую листву вишнями и абрикосами, оказался в собственном дворе. На крышках погребов сидели знакомые жильцы – любители посудачить о том о сем, у гаража играли в карты местные ценители самогона; гоняла по окрестностям малышня, а ребята постарше кучковались возле подъездов, гогоча, плюясь и соря шелухой от семечек. Виктор Павлович, кивая соседям, поднялся на крыльцо своего подъезда, нашаривая в кармане ключ. Кто-то вдруг крепко ухватил его сзади за плечо. Доктор Самопалов резко обернулся, дернул плечом, пытаясь стряхнуть чужую руку. Двое-трое из стоящей чуть поодаль стайки подростков недоуменно посмотрели на него.

Лицом к лицу с ним на широком крыльце с перилами, погнутыми задами мебельных фургонов, стоял непонятно откуда возникший довольно странно одетый человек. Черный плащ старинного покроя, черная широкополая шляпа с красным пером… Человек, впившись взглядом в лицо врача, продолжал держать его за плечо – доктор Самопалов явственно ощущал тяжесть чужой руки.

Ему хватило нескольких секунд, чтобы догадаться, кто этот человек с лицом хищной птицы. Перед ним стоял Черный граф, являвшийся когда-то Игорю Владимировичу Ковалеву. Никто из находящихся во дворе людей, казалось, его не замечал – во всяком случае, подростки, поглядывая на крыльцо, продолжали свои разговоры.

Прежде чем доктор Самопалов успел прийти в себя, Черный граф запустил другую руку во внутренний карман его пиджака и выхватил оттуда сложенные листки рукописи Антонио Бенетти. Через мгновение рукопись исчезла под плащом и Черный граф, продолжая мрачно, в упор глядеть на доктора Самопалова, попятился и начал спиной вперед бесшумно спускаться по ступенькам. Миновав продолжающих обсуждать какие-то свои проблемы подростков, мужчина в черном развернулся и направился вдоль дома, удаляясь от крыльца, на котором застыл оцепеневший врач. Навстречу ему неторопливо шла молодая женщина, ведя за руку малыша с игрушечным пистолетом, которым он размахивал во все стороны. Они разминулись с Черным графом – и доктор Самопалов совершенно отчетливо увидел, что ребенок прошел прямо сквозь левую полу черного плаща! И было ясно, что ни женщина, ни малыш ничего не заметили…

Оцепенение прошло, и ноги сами собой понесли Виктора Павловича вдогонку за похитителем рукописи.

– Стойте! – крикнул он, быстро шагая вслед за удаляющейся высокой фигурой в черном.

Черный граф остановился и повернулся к нету – кровавым пятном выделялось на черном длинное перо. Нахмурившись, он поднял руку и погрозил пальцем доктору Самопалову. Его фигура стала расплываться, растворяться в воздухе – и вот уже осталось только кровавое пятно. Еще миг – и оно тоже исчезло.

Доктор Самопалов стоял посреди двора, и сидящие на крышках погребов соседи, прервав свои беседы, удивленно смотрели на него. Внезапно он ощутил головокружение, у него потемнело в глазах, а затем зазвенело в ушах. Виктор Павлович тряхнул головой и вдруг понял, что это звенит не в ушах, а раздается где-то вдалеке звонок телефона. Несколько секунд он стоял, ощущая какую-то странную, болезненную, тоскливую пустоту в душе, а потом до него донесся знакомый дребезжащий голос:

– Витя, это тебя!

Это звал его к телефону бывший профсоюзный деятель архивариус Хижняк.

В глазах прояснилось. Виктор Павлович уставился на подоконник, на котором лежала раскрытая папка – «история болезни» Антонио Бенетти. Сунул руки в карманы халата, потом начал быстро перебирать бумаги.

– Витя, к телефону! – вновь прозвучал из-за стеллажей голос Хижняка.

– Ты там заснул, что ли?

Никакой рукописи на итальянском языке ни в халате, ни в папке не было.

На негнущихся ногах доктор Самопалов направился к телефону. Он знал, что это звонит Наташа, секретарша главврача. Он знал, что ему предстоит встреча с капитаном милиции Марущаком. И еще он знал, что вечером, у своего дома, не встретит человека в черном. Черный граф забрал то, что ему было нужно – и изменил реальность. «Даже боги не в силах сделать бывшее не бывшим» – так гласила древняя мудрость. А вот Черный граф сумел сделать это…

Кто сумел? Черный граф – или кто-то другой?

Доктор Самопалов нетвердой поступью шел к телефону и изо всех сил пытался избавиться от мысли о том, что сошел с ума…

22. Столица

– Да, парни, пиво здесь классное! – Гусев сделал очередной длинный глоток и зажмурился. – Умеют, черти.

– Ну уж, прямо, – тут же возразил Саня Веремеев. – Среднее пиво, на «четверочку».

– То-то ты уже третью кружку приговариваешь, – заметил Гусев.

– Так ведь, считай, на шару же! На шару и уксус сладкий, сам знаешь.

– Не скажи, Веремеич. Нам на Балканах местные ведрами домашнее вино на шару таскали. И ты думаешь, я был в восторге? Ни фига подобного, я же не чухонец какой-нибудь – кислятина она кислятина и есть, никакого кайфа. А ведь «на шарика», и пей, казалось бы, сколько влезет.

Сергей удобно расположился в углу, прислонившись спиной к стене, и слушал беседу напарников вполслуха, рассеянно глядя по сторонам. К здешнему пиву у него не было никаких претензий. Нормальное было пиво. Особенно с солеными сухариками.

«А вообще-то я так часто по кабакам там, у нас, не сидел, – подумал он. – У нас… А доведется ли вообще хоть когда-нибудь еще посидеть там, у нас?..»

Кабачок был небольшой и не шумный, и народу в нем было немного – возможно, потому, что вечер еще не наступил. Неподалеку от стойки расположилась трезвая пока компания королевских гвардейцев, вероятно, сменившихся с дежурства; в углу вели разговор то ли торговцы, то ли ремесленники, молча потягивали пиво трое каких-то бледных юношей, да в одиночестве сидел за столом у самых дверей худой благообразный старик, похожий на школьного учителя изящной словесности, ушедшего на заслуженный отдых. (Сергею почему-то сразу вспомнился бородатый старик с мешком и посохом с постоялого двора в Тверре). В кабачке было всего одно окно, но большое, в полстены, тщательно вымытое, и за ним была видна широкая улица с деревьями у края вымощенных булыжником тротуаров и каменными, двухэтажными, по преимуществу, домами, щедро украшенными разнообразной вычурной лепниной и какими-то зверо– и птицеподобными фигурами явно из местной мифологии. Прохожих было не очень много, да и разные конные экипажи и всадники проезжали мимо окна гораздо реже, чем троллейбусы мимо окон квартиры Сергея – стандартного двухкомнатного жилища в стандартной многоэтажке. И как хорошо, что этот мир был тихим, очень тихим, и в кабачке не гремела музыка, и не сновали туда-сюда стада маршруток, водители которых любили услаждать слух пассажиров песнями с кассет и передачами местных радиостанций с туповато-плосковатыми шуточками ди-джеев. Приятно было сидеть, вытянув ноги под столом, и неспешно прихлебывать пиво…

Шел третий день их пребывания в столице. Все участники делегации, сформированной в замке лонда Гарракса, разбрелись кто куда. Бойцы спецподразделения, после неспешной прогулки по Таэльсану с заходом на рынок и во всякие мелкие лавочки, устроились в кабачке, причем Гусев заявил, что не вылезет отсюда до вечера, а вечером можно будет поближе познакомиться с местными «жрицами любви». Уолтер Грэхем и Ральф Торенссен уединились в своем гостиничном номере с живописным видом на озеро и, похоже, не искали никаких развлечений. Элис в сопровождении фрейлин королевы Кальминии отправилась в роскошной карете в пригородный лес, который, судя по описаниям, был не столько лесом, сколько парком. Ольвиорн обсуждал свои вопросы с верховным магом Креомином в резиденции Сообщества Странствующих Магов. Лонд Гарракс занимался делами, касающимися вверенной ему пограничной территории, в различных придворных службах, парламентских комитетах и военном ведомстве, а его дружина рассеялась по столице – кто на рынок, кто в торговые ряды, кто к старым знакомым, а кто – в пивную… Правда, командир десятки Зинг предпочел пивной оружейную мастерскую.

Бойцам ГБР для прогулок по городу хотели выделить почетный эскорт, и им стоило немалых трудов убедить придворного сановника в том, что они гораздо лучше будут чувствовать себя без какого-либо сопровождения. Тем не менее, специальный человек все-таки за ними следовал, но держался в отдалении, не докучал и старался не мозолить гостям глаза. В кабачок он заходить не стал, хотя в окно все-таки заглянул, оценил обстановку и устроился рядом с опрятными старушками на скамейке у фонтана, неподалеку от входа в питейное заведение – повернув голову к окну, Сергей мог видеть этого неназойливого сопровождающего: тот развлекался тем, что бросал в фонтан всякие камешки и веточки.

Саня Веремеев не зря поминал сладкий на дармовщинку уксус: по личному распоряжению короля Валлиора бойцам выдали из королевской казны три увесистых мешочка приятно выглядевших золотых монет с изображением короля Таэля и дракона Волкобоя – на такие деньги, как пояснил маг Ольвиорн, отвечая на вопрос Гусева, вполне можно было купить три-четыре дома вместе с мебелью, прислугой и экипажем для выездов. Так что бойцы могли пить-есть-гулять в свое удовольствие хоть до утра.

А утром предстоял обратный путь во владения лонда Гарракса; теперь уже – в сопровождении не только дружины старшего мечника Зинга, но и полусотенного отряда королевских гвардейцев. А потом их путь лежал еще дальше – к гористой местности со странным названием «Небесный Огонь», на «встречу возле гор», которую каким-то невероятным образом видел сквозь пласты времени великий маг древности Мерлион.

Сергей отхлебнул пива и покосился на компанию королевских гвардейцев. Официант – или как это здесь называлось? – уже слегка запыхался, таская им от стойки все новые и новые подносы, уставленные пивными кружками, ряды которых постепенно начали перемежаться высокими бокалами с вином; говор бравых военнослужащих становился все оживленнее и, судя по всему, сравнительно спокойное поначалу застолье неизбежно должно было обрести новое качество, перейдя в шумную пирушку – возможно даже, с распитием шампанского на подоконнике второго или третьего этажа и купанием какого-нибудь местного медведя с привязанным к нему спиной к спине каким-нибудь местным блюстителем порядка в какой-нибудь местной речке, как в старом фильме «про Наташу из Ростова и увечного Пьера». Гусев рассказывал слегка осоловевшему Сане Веремееву очередную историю из бесконечного цикла про Балканы и Достоевского.

Сергей перевел взгляд на окно – поджарый сопровождающий мило беседовал со старушками. Меж цветочных клумб вперевалку разгуливали упитанные серо-белые птицы, похожие на голубей.

Да, они находились в Таэльсане уже третий день. Стольный град привольно раскинулся на возвышенности, омываемой водами двух рек. Еще издалека были видны светлые каменные городские стены, они тянулись в обе стороны от грандиозной, как в Париже, арки с распахнутыми воротами, под которую внутрь города втекал булыжный тракт, заполненный каретами, возами и группами всадников. В отличие от классических средневековых городов Таэльсан изобиловал широкими улицами, многочисленными парками и скверами, красивыми зданиями, которые свободно стояли в окружении садов, не стесненные боками соседей. Лучи улиц сходились к просторным, украшенным фонтанами площадям, площади сменялись тенистыми бульварами, что вливались прямо в пестрое многоголосие рынков, – и вновь улицы расходились во все стороны, и превращались в разлив новых площадей. В Таэльсане можно было дышать полной грудью. Центр города, в котором располагался королевский дворец, опоясывала вторая каменная стена, гораздо более мрачного и древнего вида, чем первая, наружная, и именно за ней, как оказалось, и скрывался тот самый типичный средневековый город, который уже и не рассчитывал увидеть Сергей. Как пояснил маг Ольвиорн, все, что находилось вне этого городского ядра, было сооружено сравнительно недавно – если мерить историческими мерками, – когда Таэльрин заключил договоры «о вечном мире» со всеми соседями и исчезла внешняя угроза; да и границы охранялись достаточно надежно, и сильна была королевская армия, построенная на сугубо оборонительной доктрине, в основе которой лежал принцип «необходимой и достаточной обороны».

Королевская резиденция занимала несколько кварталов; тут же, в Старом городе, размещались парламент, министерства и другие высшие органы королевства Таэльрин. Сергей, так же как и Гусев с Саней Веремеевым, не особенно вникал в тонкости здешнего государственного устройства; не проявляли к этому интереса и мрачные Уолтер Грэхем и Ральф Торенссен, а вот Элис, напротив, буквально засыпала мага всякими вопросами, и было видно, что ей действительно хочется узнать побольше о структуре расположенного невесть в каких пространствах государства с мелодичным названием Таэльрин, напоминающим названия из сказок…

В день прибытия в столицу нанести визит королю Валлиору не удалось – как оказалось, его величество вместе с супругой и свитой отбыл на охоту. После беседы лонда Гарракса и мага Ольвиорна с королевскими сановниками чужеземцев разместили в одной из роскошных гостиниц Нового города, оказывая всяческие знаки внимания. В тот же день в резиденции Сообщества Странствующих Магов их принял верховный маг Креомин. («На хрена такие встречи, – сказал потом Гусев. – Даже пива не налили»).

На следующий день, когда чужеземцы приходили в себя после обильнейшего ужина, который им устроили в трапезной гостиницы, Креомин и Ольвиорн побывали на приеме у вернувшегося из охотничьих угодий короля Валлиора. Тогда же было договорено о послеобеденной аудиенции с участием всех шестерых чужестранцев.

Как рассказал бойцам ГБР и астронавтам маг Ольвиорн, король был поставлен в известность о связи древнего пророчества с угрозой со стороны скоддов и появлением пришельцев из иного мира, способных этой угрозе противостоять. Собственно, король впервые узнал о том, что такая угроза существует – слухи до королевского дворца не доходили, а верховный маг Креомин не делился с Валлиором тем, что было известно магам – отвести угрозу король все равно не смог бы, и только от магов зависели поиски противоядия… Тогда же, при встрече с Креомином и Ольвиорном, король Таэльрина стал третьим человеком в королевстве, который узнал, что приехавшие в столицу чужеземцы попали в Таэльрин из какого-то иного мира: не из полумифической страны Подземных Мастеров, а бог весть из каких сопредельных пространств – перенесенные сюда неведомо по чьей воле и неведомо какой силой…

Итак, прием иномирян состоялся в малом зале королевского дворца. О том, чтобы прихватить с собой оружие, не могло быть и речи – этому решительно воспротивился начальник личной охраны его королевского величества, и был, конечно же, прав. Бойцы спецподразделения вместе с участниками Первой марсианской вступили в зал в сопровождении магов Креомина и Ольвиорна и лонда Гарракса. В зале их встречали король Валлиор, премьер-министр, глава парламента и министр обороны. И все. Никаких референтов, советников, помощников – никого. Эта встреча была не из тех, о которых можно и нужно трубить на всех площадях – дело касалось дальнейшей судьбы этого уютного процветающего мира…

Король Валлиор оказался высоким, атлетично сложенным мужчиной с выразительными чертами лица, темными внимательными глазами и полностью обритой головой, что позволяло маскировать глубокие залысины. Если бы не пурпурная мантия, его можно было бы принять за героя американских кинобоевиков (а Элис непонятно для бойцов прошептала: «Вылитый Юл Бриннер!»). Премьер-министр и глава парламента выглядели не столь впечатляюще – обыкновенные, на взгляд Сергея, предпенсионного вида холеные мужички, несколько склонные к полноте, в строгих темных официальных одеждах. Военный министр выгодно отличался от них подтянутой спортивной фигурой; его серо-зеленый мундир расцвечивали всякие нашивки и прочие галуны-позументы – видимо, тяга к украшательству форменной одежды была в крови у военных любых миров Универсума.

После церемонии знакомства за длинным черным столом, уставленным вазами с фруктами и кувшинами (Гусев тут же, чувствуя себя вполне свободно, налил, отхлебнул и одобрительно кивнул), маг Ольвиорн еще раз, теперь уже для премьера, главы парламента и министра обороны, поведал о пророчестве Мерлиона, скоддах и пришельцах, недавно пожаловавших из иномирья. Лонд Гарракс тоже слышал эту историю впервые, и поначалу вид имел ошеломленный, но постепенно пришел в себя. Тройка же высокопоставленных лиц, видимо, уже проинформированная королем, удивления не выказывала и слушала мага очень внимательно.

После речи Ольвиорна пришельцы (в лице Сергея и Элис) обрисовали обстоятельства своего появления в Таэльрине и некоторое время отвечали на вопросы его величества и остальных власть предержащих, касающиеся общей картины устройства нездешнего житья-бытья. И, пожалуй, больше всего таэльринцев поразило то, что иномиряне как-то ухитряются жить там, у себя, не прибегая к помощи магов…

А потом король предложил обговорить конкретные действия, которые нужно предпринять для противостояния скоддам. Ударную силу во всем этом предприятии должны были составлять пришельцы, не поддающиеся местной магии и, возможно, и магии скоддов, и располагающие каким-то чудо-оружием, безмерно превосходящим все мечи, копья, луки и боевые топоры вместе взятые.

Гусев вызвался рассказать о принципах действия стрелялок-бабахалок и принялся расписывать таэльринцам достоинства военной техники, с успехом ежедневно применяющейся по самым разным поводам в мире людей-землян. Он расхваливал автоматы и гранаты, а Сергею вдруг пришла в голову одна очень неприятная мысль.

«Допустим, нам удастся перестрелять этих скоддов, – сказал он себе, – и местный народ поймет, какое у нас действительно замечательное оружие. А дальше?..»

А дальше могло случиться и такое: убедится тот же военный министр в великолепной убойной силе «Калашникова» – и проснется в нем Тимур, Аттила, Гитлер или Наполеон, ведь жажда власти – одно из неотъемлемых качеств человека… И не спасет вся спецподготовка, потому что не полезут в лоб, а прикончат втихаря – яд в кружку с водой, ножичком по горлу во сне… И вечный покой рабам Божиим Александру, Геннадию и Сергею. Разберутся местные умельцы с устройством чудо-оружия, скопируют… А не скопируют – заявит местный кандидат в Наполеоны, что заряды не кончаются никогда, сблефует, пристрелит для наглядности и острастки двух-трех несогласных – и попрет завоевывать соседей и весь мир…

Может, и никчемушная это была мысль, но Сергея проняла, так что он беспокойно заворочался в кресле, скользя взглядом по лицам правящей верхушки Таэльрина, заинтересованно слушавшей Генычеву апологию «калаша» и других убойных созданий. И вот уже министр обороны высказал желание посмотреть на это оружие, увидеть его в действии…

Пришлось съездить в гостиницу за упрятанным под тремя замками в кладовой оружием – и все участники «встречи в верхах» выехали за город, в окрестные леса, дабы треск и грохот стрелялок-бабахалок не напугал мирных горожан и не породил пересуды и смятение умов.

Падали в траву срезанные автоматными очередями ветки, и кора кусками отлетала от вековых деревьев… Сверкала и рвала в клочья лесной воздух «погремушка Перуна»… Уродовала травяной покров несчастной поляны граната… На куски разлетались от пистолетных выстрелов установленные в развилке ветвей пустые кувшины…

Таэльринцы были потрясены. С бледными лицами они стояли посреди поляны, высоко в небе с криками метались перепуганные птицы, а Геныч с автоматом в руках прохаживался перед высшими сановниками мирного королевства Таэльрин и вдохновенно рассказывал о танках и подводных лодках, зенитных комплексах и бомбардировщиках-невидимках, о боевых ракетах, противопехотных минах, атомных боезарядах, интеллектуальном оружии – боеголовках, способных поражать снайперов за углом, и прочих достижениях человеческой цивилизации, призванных регулировать популяцию землян.

– Не понимаю, как вы до сих пор еще существуете… при таком-то ужасном оружии… – в замешательстве промолвил король Таэльрина.

Гусев рассмеялся, пояснил снисходительно, с любовью поглаживая автомат:

– Именно потому и существуем, что у нас есть такое оружие. И у меня есть, и у врага моего тоже есть. Потому особо и не трогаем друг друга. А без оружия давно бы друг дружке глотку перегрызли или задушили голыми руками. У нас, ваше величество, по-иному нельзя. Все держится на равновесии сил; сил, а не бессилия.

– Не хотел бы я оказаться в вашем мире, – пробормотал военный министр. Премьер-министр и глава парламента согласно кивнули.

…Потом был обед в королевской резиденции, обсуждение деталей предстоящего похода. Для сопровождения иномирян к «Небесному Огню», помимо полусотни королевских гвардейцев, было решено выделить еще по двадцать бойцов из приграничных гарнизонов лондов Гарракса, Вильдена и Дастунга – «Небесный Огонь» находился к востоку от их владений, на ничейной земле, покинутой людьми еще в давние времена. Эта сотня с лишним воинов представляла собой достаточную силу для прохода через территории, на которых можно было ожидать нападений маргов – учитывая, что иномиряне располагают поистине убийственным оружием. Во главе этого сводного отряда министр обороны предложил поставить командира королевского гвардейского полка Рандера – и предложение было принято его величеством. Верховный маг Креомин, со своей стороны, командировал к «Небесному Огню» мага Ольвиорна с помощниками. Лонд Гарракс также высказал желание участвовать в походе – разумеется, не под началом королевского служаки Рандера, а как бы сам по себе. Сборы было решено провести в максимально сжатые сроки и никоим образом не афишировать эту операцию и не посвящать воинов сопровождения в ее назначение. Затем все-таки сошлись на том, что командир отряда Рандер должен знать, зачем чужеземцы направляются в неблизкую гористую местность.

Относительно вывалившихся из какой-то другой дыры американцев решили, что они останутся в столице – их участие в этом мероприятии казалось совершенно необязательным, потому что они не были бойцами-профессионалами, и пистолет Уолтера Грэхема не мог играть в предстоящей схватке значительной роли.

«Мы очень надеемся на вас», – сказал в заключение король Валлиор, на что Гусев, отхлебнув вина, довольно развязно ответил: «Спите спокойно, ваше величество, уделаем мы этих скоддов – мы ведь специалисты. Да, парни?» – «Да», – кивнул Саня Веремеев, а Сергей промолчал…

…И вот они сидели в кабачке, и неутомимый Гусев продолжал что-то с жаром растолковывать размякшему Сане Веремееву; Саня потягивал пиво, грыз сухарик, благодушно кивал, но, кажется, давным-давно не слушал напарника. Сергей смахнул рукавом плаща крошки со стола перед собой и тоже взял с блюда сухарик – вкусные здесь были сухарики, даже лучше рыбьего хвоста или соленых орешков. Поднес к губам свою недопитую кружку, но так и не сделал глоток – его внимание привлек человек, стоящий у двери кабачка, в двух шагах от столика благообразного экс-учителя словесности.

Разглядывая его, Сергей ощутил какую-то смутную тревогу, какую-то внутреннюю неустроенность, некий перекос – словно задвинули ящик письменного стола, да не так как надо, и он теперь не лезет ни назад, ни вперед. Причину этой смутной тревоги он не смог бы себе объяснить…

Человек был довольно высок ростом, плечист и худощав, черты его смуглого лица были правильными, но какими-то резкими; что-то в них было от геральдического степного орла с областного герба – хищность и скрытая угроза, во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у Сергея, забывшего о своем пиве. А остроконечная черная бородка, составляющая единый ансамбль с тонкими усами, наводили на мысль не о благородных рубаках-рубахах-мушкетерах в изображении Дюма и разных кинорежиссеров, а, скорее, об извечном антагонисте Господа. Человек был лет на десять старше Сергея, и чувствовалась в нем скрытая темная сила. И одеяние на нем было соответствующее: черный длинный плащ и черная шляпа с кроваво-красным пером, а под плащом виднелся черный панцирь лат, и за широкий черный пояс был заткнут кинжал с узорчатой рукояткой. Незнакомец неподвижно стоял, опустив руки и слегка расставив ноги в черных остроносых туфлях какого-то средневекового вида, и смотрел прямо перед собой чуть прищуренными темными глазами. Кроме Сергея, никто в кабачке, кажется, не обращал на него внимания, а седой экс-учитель вообще его в упор не замечал, словно и не человек стоял буквально возле самого его носа, а обыкновенный столб, подпирающий потолок.

Некоторое время Сергей сверлил его взглядом – к чувству тревоги добавилась еще и непонятная тяжесть в затылке, – а потом повернулся к напарникам.

– Мужики… – это вышло у него почему-то хрипло и словно бы с натугой. – Глядите, какой Мефистофель заявился.

Саня Веремеев продолжал кивать и с явным усилием поднимать так и норовящие опуститься веки, а Гусев, прервав словесный поток, с интересом повернул голову к двери.

– Ты че, Серый? – весело сказал он через мгновение. – Какой Мефистофель?

– А вон там, у… – Сергей осекся. Старик-учитель цедил свою единственную бесконечную кружку, и рядом с ним никого не было. Никаких Мефистофелей.

– Да только что стоял, в шляпе… – растерянно сказал Сергей, озираясь по сторонам. – В черном плаще, длинном таком. И вообще весь в черном…

Он посмотрел в окно – но не было там никого в черном, только сопровождающий вместе со старушками потчевал хлебушком местных голубей.

– Э-э, брат… – протянул Гусев. – А говоришь, пиво не очень. Солидное пиво, коль черный человек примерещился. Негритос, что ли? Грэхем?

– Да нет, – с досадой сказал Сергей. – Какой Грэхем… И про пиво я ничего не говорил. Смуглый такой, с бородкой клинышком, в шляпе с красным пером. И кинжал за поясом.

– Да хрен с ним, Серый! – Гусев со стуком поставил кружку на стол. – Отлить пошел твой черный мужик. И что он тебе? Ну, в шляпе, ну, с кинжалом. В чем проблема-то?

Сергей пожал плечами. Тревога развеивалась, как дым на ветру, и исчезло ощущение перекоса.

– Никакой проблемы, собственно… Это я так, просто уж очень живописный тип. Я таких здесь еще не видел.

– Мы много чего здесь не видели, – с видом записного философа заметил Гусев. – И много чего еще не увидим. Как там? Я вижу, что ничего не вижу?

– Я знаю, что я ничего не знаю, – машинально поправил его Сергей.

– Во-во! – Гусев вытер рот рукавом, захрустел сухариком. – Черные, белые, сине-зеленые – нам-то что? Мы и сами во какие зеленые! – он подергал за отворот плаща. – Партия «зеленых»! Не дадим порубить дубы на гробы! Даешь пиво – экологически чистый продукт! Знаешь этот прикол? Пивзавод предупреждает: «Курение, курение и только курение опасно для вашего здоровья!»

Сергей усмехнулся, еще раз посмотрел в окно. На сердце стало спокойней. Действительно, мало ли кто зашел да вышел. Вот только куда вышел?..

– Увидеть черного человека – это не к добру, – вдруг заявил Саня Веремеев. – Плохая примета. Да если он еще и молчит, как этот…

– Ну да, ну да, – Гусев закивал с преувеличенно серьезным видом. – А как же, знаем! Тоже грамотные, небось. «Мой черный человек»! К композитору какому-то приходил. К Чайковскому. Или к этому… Игорю Крутому.

– Ага, к Крутому, именно, – сказал Саня Веремеев. – Крутую композицию ему заказал, реквием для «Рождественских встреч».

– Так ты тоже его видел? – спросил Сергей. Тяжесть в затылке постепенно отпускала, сменяясь тупой слабой болью.

– Да что-то такое краем глаза. Весьма и весьма нечетко. – Саня Веремеев подпер руками голову. – Блин, а пивко-то обманчивое, однако. Или это я недоспал сегодня?

– Вот тебе и на «четверочку», Веремей, – Гусев похлопал напарника по плечу. – Позабористее «Балтики».

– Черный человек… – задумчиво сказал Саня Веремеев. – А есть еще Белая Дама. Так она еще покруче будет.

– Да ну? – Гусев устроился поудобнее, приготовившись слушать. – Поведай-ка, брат Веремеич!

– Белая Дама – это призрак такой, – пояснил Саня. – Кто ее увидит, с тем обязательно вскорости какое-нибудь несчастье приключится. Высоченная, под два метра, платье белое, прозрачное. И глаза беспощадные, белесые…

– Ух, класс! – восхитился Гусев. – Расписываешь так, словно сам ее видел. Прям Лев Толстой! Или Достоевский.

– Так он ее и на самом деле видел, – сказал Сергей. – Потому и в дыру провалился. А мы с тобой, Геныч, просто рядом случились – и тоже попали.

– Понятно, – кивнул Гусев и вновь хлопнул Саню по плечу. – Слушай, Веремеич, и откуда ты только берешь всю эту херню? То про человечков каких-то писклявых нам впаривал, теперь про эту…

– Читал, – отозвался Саня Веремеев. – Муж сеструхин журнальчик один выписывает, так я когда к ним захожу – читаю. Там тебе и призраки, и «летающие тарелки», и полтергейст, и телепатия, и рассказы фантастические – все что хочешь.

– И что же это за журнальчик такой, Веремеич?

– «Порог». В конце не «кэ», а «гэ». Неплохой журнальчик, я тебе скажу.

– Ясно, – кивнул Гусев. – Видать, редактор с ба-альшим прибабахом. Да, Серый?

Сергей неопределенно повел плечом:

– А фиг его знает. Редактору тираж нужен: чем больше тираж, тем больше бабок намолотит. Вот и печатает всякие интересные истории. – Голова у Сергея перестала болеть, и пришли в равновесие незримые душевные весы. Ну, зашел какой-то там, ну, вышел. Может, до сих пор за дверью стоит, потому и не видно его в окно. И Бог с ним, в конце концов…

– Черные мужики, белые дамы – это все фигня! – Гусев налил себе еще пива из кувшина, потянулся за сыром. – Мне, парни, другое покоя не дает. Вы видели, какие физиономии были у местных начальников, когда мы им оружие наше в деле показали? Белее твоей Белой Дамы, Веремеич! Король же обалдел совершенно! – Гусев поднял вверх палец. – Король, не кто нибудь! Глава государства! Представляете, какая мы здесь сила? Да мы же всю его королевскую гвардию смогли бы в два счета уложить. Прикидываете?

– Опять ты за свое, Геныч! – поморщился Саня Веремеев. – Тебе ведь уже сказано было: не годишься ты в здешние короли, нет в тебе королевской крови.

– Нет, ты погоди, Веремеич, – Гусев покачал все еще воздетым к потолку пальцем. – Что такое власть? Это сила! Кто сильнее, тот и властвует, верно? А кто сейчас здесь, в этом королевстве, в этом мире, наибольшей силой обладает? А?

– Три мушкетера-три богатыря Геныч, Веремеич и Серега, – насмешливо сказал Саня Веремеев. – Заметь, всего три, а не триста тридцать три. Тебя боевым топором или двуручным мечом по башке никогда не били?

– Ну и что, что три? – взвился Геныч, оставив без внимания последний вопрос Сани. – «Норд-Ост» помнишь, надеюсь. Концерт «Дурацких пингвинов» тоже, надо полагать, не забыл. Сколько там народу было? Полторы тысячи! А террористов сколько? Правильно, два десятка. И что, попер кто-нибудь на автоматы? То-то и оно! Кому охота жизнью рисковать?

– Ты хочешь сказать, что не прочь поработать местным королем? – поинтересовался Сергей. – Тогда чур я буду главой парламента – всю жизнь мечтал быть главой парламента…

– А я министром обороны, пива, культуры и физкультуры, – подхватил Саня Веремеев. – И сразу начнем какие-нибудь реформы, а то, понимаешь, живут здесь без реформ!

Гусев помрачнел, на скулах у него заходили желваки.

– Я серьезно, парни… – начал было он, но тут же махнул рукой: – А пошли вы все!..

– Кто же о таких вещах в кабаках рассуждает? – Сергей надеялся обратить все в шутку. – Вон, ребята услышат и донесут, и возьмут нас тепленькими, прямо в постельках.

– Какие ребята? Вон те? – Гусев мотнул головой в сторону королевских гвардейцев, которые пили уже вовсю, но вели себя на удивление тихо и прилично, во всяком случае, не громче, чем в начале пирушки. – Да я их и без всякого оружия уделаю! Эй, вы, козлы! – неожиданно крикнул он, обращаясь к пьющей компании. – А ну-ка потише, а не то головы поотрываю и в задницы вам засуну!

Усатые парни в расшитой золотом сине-зеленой форме отставили свои бокалы и кружки и недоуменно повернулись на голос, осмысливая только что услышанное.

– Ты чего, Гусек, совсем охренел? – процедил Сергей, пересчитывая в уме гвардейцев: их было ни много ни мало – одиннадцать человек. – Руки чешутся?

Саня Веремеев встрепенулся, быстрым профессиональным взглядом окинул помещение – все сидящие за другими столиками, кроме безучастного экс-учителя, смотрели в их сторону, – сказал с досадой:

– Сам ты козел, Гусек! Самый настоящий.

– Ничего-ничего, – мрачно произнес Гусев. – Сила – она и есть сила. Щас увидите. – И вновь заорал на гвардейцев: – Это я вам, придурки! Вы своей болтовней мне пиво пить мешаете!

Гвардейцы переглянулись и начали медленно подниматься со своих мест – зашуршали по полу ножки отодвигаемых тяжелых табуретов.

Гусев тоже встал, сбросил плащ и вновь заиграл желваками.

– Не дури, Геныч, – негромко сказал Сергей. – Ты же не в своей кафешке, мы же в гостях. Может нам с ними вместе в поход идти, а ты…

– Отстань, – отмахнулся Гусев. – Пусть узнают, что такое настоящая сила.

Рослый широкоплечий гвардеец медленно двинулся к Гусеву, за ним следовали еще двое – все они были без оружия. Официант, поставив поднос с пивом, выскочил из-за стойки и метнулся к двери – наверное, звать на помощь местных блюстителей порядка. Здоровяк-гвардеец остановился напротив принявшего боевую стойку Гусева и подбоченился; глаза у него были мутноватые от пива и вина.

– Ты что, желаешь подраться, горлопан? – спокойно спросил он глубоким басом. – Пива перепил?

– Дурака он валяет, – подал голос Сергей из-за спины Гусева.

– Ах, дурака валяет? – гвардеец поднял бровь. – Так это не здесь надо делать, здесь люди отдыхают после службы и ни к кому, между прочим, не цепляются. Хочешь подраться – приходи к нам в казарму, там и подеремся. По всем правилам.

– А я хочу сейчас! – Гусев скрежетнул зубами. – Что, в штаны наложил, тюфяк?

Гвардеец запыхтел, повернулся к товарищам, а потом вновь – к Гусеву, и лицо его побагровело.

– Ты видно, нездешний, парень, – пробасил он. – У нас не принято драться в кабаках – но для тебя я, так и быть, сделаю исключение.

– Давай! – со злобной радостью воскликнул Гусев. – Подходи – и я тебя уделаю.

– И откуда ты только взялся, такой невежливый? Из Гнилых Болот вылез, что ли?

– Сам ты из болот! – огрызнулся Гусев.

Сергей собрался было схватить его сзади, чтобы избежать совершенно дурацкой драки, но в это время дверь кабачка распахнулась и в помещение влетел приставленный к бойцам сопровождающий, а за ним – взволнованный официант.

– Стоять на месте! Не двигаться! – неожиданно зычным голосом гаркнул сопровождающий и, подскочив к замершему верзиле-гвардейцу, сунул ему под нос какой-то круглый жетон. – Это гости его величества! Немедленно расходитесь!

Гвардеец пару раз, словно раздумывая, качнулся с пятки на носок и опустил руки.

– Симпатичный, однако, гость у его величества, – сказал он, сплюнул и в сопровождении своих ассистентов удалился к столу, возле которого застыл остальные гвардейцы. – Пошли отсюда, – раскатился под сводами кабачка его бас. – Не будем мешать гостям его величества.

– А ведь тебе, Гусек, нужно менять профессию, – сказал Саня Веремеев.

– Пора переучиваться на приемщика стеклотары.

Гусев резко повернулся к нему:

– Это еще с какой стати?

– Нервишки у тебя ни к черту, – пояснил Саня Веремеев. – А это в нашем деле хана, сам понимаешь. Не знаю, как Серега, а мне с тобой в одной связке боязно будет работать. На спокойную работу тебе нужно переходить.

Гвардейцы в полном молчании стоя допивали пиво и вино, сопровождающий, спрятав свой жетон, с каким-то непонятным выражением смотрел на чужеземцев, а Сергей вновь подумал, что совсем не знает этого парня, бок о бок с которым ходил не на одну операцию.

А Гусев все сжимал и разжимал кулаки…

23. Троя

Аллану Маккойнту было жарко, и он давно уже расстегнул комбинезон и подцепил к поясу снятый с головы герметичный шлем. Воздух был сухой, как в пустыне, и Маккойнту хотелось пить. Но он не собирался возвращаться в лагерь только для того, чтобы утолить жажду. И продолжал медленно обходить по периметру исполинское древнее сооружение, обшаривая его внимательным взглядом снизу доверху и обратно в надежде разглядеть темное пятно другого входа, ведущего внутрь Марсианского Сфинкса. Посадочный модуль закрывала от него каменная громада, а слева простиралась унылая равнина, ведущая к древнему океану. Здесь было тихо, очень тихо, словно всякие звуки навеки исчезли с этой обездоленной планеты вместе с некогда населявшими ее разумными существами.

«Kaк все-таки это несправедливо, – размышлял Аллан Маккойнт. – Они много знали и умели, они возвели эти гигантские сооружения… и все равно не смогли выжить… Вот так и от нас останутся когда-нибудь небоскребы… нет, небоскребы рухнут, а вот пирамиды – нет. Но пирамиды – это не от нас, а от тех, кто был гораздо раньше. А от нас ничего не останется, кроме разве что мусорных свалок и подземных арсеналов… Да десятка спутников на орбите, из тех, вечных…»

Ему подумалось, что в ясную погоду Лицо хорошо различимо с ареоцентрической орбиты – совсем недавно он не раз видел его на экране, пролетая над Сидонией. И это сейчас, когда исполин уже изъеден временем; насколько же выразительнее он выглядел тысячи лет назад! Лицо, возможно, и было изваяно именно для того, чтобы его созерцали с высоты. Марсиане были крылатыми? Не отсюда ли возникли у жителей Земли представления об ангелах? Или у них были летательные аппараты – вертолеты, самолеты, космические корабли?

В период предполетной подготовки Аллан Маккойнт ознакомился с огромным количеством материалов о Марсе вообще и о Сидонии и Лице в частности. Была в Интернете одна статья какого-то исследователя из Восточной Европы – Мартина? Мартинга? Нет… Кажется, Мартынова… да, Олега Мартынова. Предположение европейца явно не тянуло на подлинную научную гипотезу; оно, скорее, походило на этакую лирическую фантазию – но именно потому и запомнилось.

Мартынов фантазировал о том, что в результате планетарного катаклизма остатки марсианской расы были вынуждены перебраться на Фобос и Деймос, которые были астероидами, прибуксированными на ареоцентрическую орбиту; марсиане произвели «выработку породы из недр астероидов», – так писал Мартынов, – оборудовали внутренние пустоты, и эти новые спутники стали орбитальными базами, приютившими беженцев. Совершая вылазки на непригодную более для жизни родную планету, марсианские мастера изваяли грандиозное Лицо, которое было вовсе не Сфинксом, а… Ликом Христа! Они молились этому Лику, взирая на него с поверхности марсианских лун. Оказывается, Мессия, Сын Божий еще до своего появления в земных пределах указывал путь к спасению древней марсианской расе… Марсиане, как и много веков спустя их земные соседи, не вняли Слову Господа – и поплатились за это исходом с родной планеты. И кто знает, может быть еще и сейчас в городах, возведенных под поверхностью крохотных сателлитов Марса, продолжают…

Аллан Маккойнт замер, а затем резко, всем телом, развернулся к Марсианскому Сфинксу. Высоко вверху темнело отверстие – и его правильная, прямоугольная, вытянутая по вертикали форма не оставляла никаких сомнений в том, что это именно специально сделанный проем, а не след от удара какого-нибудь шального метеорита. Присмотревшись, командир получил еще одно подтверждение того, что это именно вход, а не случайная выщербина – от темного прямоугольника пологим зигзагом тянулся вниз узкий выступ, по которому можно было добраться до входа. Не исключено, что там когда-то была и дверь – массивная металлическая дверь, запирающаяся изнутри, – но ее снесли с петель рвущиеся внутрь враги тех, кто находился в лабиринтах каменного исполина.

Командир включил рацию и вызвал Майкла Савински, стараясь говорить спокойно. Сердце его колотилось так же неистово, как много лет назад, во время первого самостоятельного полета на стратосферном истребителе.

– Слушаю, командир, – почти сразу же отозвался Савински.

– Майкл, я вижу вход. Попробую до него добраться и заглянуть – он довольно высоко…

– Командир!..

– Просто заглянуть, – перебил эксперта Аллан Маккойнт. – Я же обещал, что мы пойдем только в связке. Я только загляну – если там тупик, тебе незачем будет все бросать и мчаться сюда. Но если там действительно есть проход, я позову тебя. А пока работай.

– Я очень рассчитываю на ваше благоразумие, командир, – нетвердым голосом сказал Майкл Савински после паузы.

– Можешь не сомневаться, – заверил его Аллан Маккойнт. – Не для того я сюда летел, чтобы меня прихлопнуло каким-нибудь древним кирпичом. Я всегда мечтал умереть в собственной постели, в окружении домочадцев.

– Ох, смотрите, командир… Может, все-таки подождете меня, и поднимемся туда вместе?

– Подняться я сумею и один. Занимайся своим делом, Мики. Обещаю, без тебя не полезу.

Майкл Савински вздохнул:

– Слушаюсь, командир…

Аллан Маккойнт застегнул комбинезон, еще раз окинул взглядом каменную стену, прикидывая, насколько сложным будет путь наверх, и решительно зашагал к уходящему в грунт выступу.

Вблизи карниз оказался не таким и узким – на нем вполне могли бы разминуться два человека. Неровная, кое-где засыпанная ржавой пылью тропа была не особенно крутой, и командир «Арго» поднимался по ней без труда, на всякий случай придерживаясь правой рукой за стену. Оказавшись на высоте десятиэтажного дома, он перестал смотреть вниз – альпинизмом он никогда не увлекался и ему было неприятно видеть сбоку от себя пустое пространство; совсем другое дело – обозревать распластавшуюся от горизонта до горизонта землю из кабины самолета. Временами мелкие камешки, задетые его ногами, срывались с тропы и с затихающим стуком, совершая длинные прыжни, катились по слегка наклонному боку Марсианского Сфинкса.

Зигзагообразный путь наверх был раза в три длиннее, чем расстояние, отделяющее прямоугольник входа от поверхности бурой равнины, и Аллану Маккойнту потребовалось около четверти часа, чтобы добраться до покрытой сеткой узких трещин небольшой полукруглой площадки перед проемом. Переведя дыхание, командир открутил от шлема фонарь и, взяв его в руку, собрался было сделать шаг вперед, но его остановил сигнал вызова.

– Как дела, командир?

– Все в порядке, Майкл. Только что прибыл на место. Сейчас посмотрю, что там такое.

– Умоляю, командир, не вздумайте только лезть туда!

– Я помню, Майкл. Оставайся на связи, сейчас все станет ясно…

«Господи, прошу Тебя, сделай так, чтобы там действительно оказался проход! – мысленно взмолился Аллан Маккойнт, приближаясь к темному прямоугольнику. – Я очень прошу Тебя, Господи! Ведь Ты же всеблагой и милосердный, ведь Ты же любишь нас, Господи… Я очень надеюсь на Тебя, Господи, ведь Ты – моя единственная и последняя надежда…»

Грубые камни проема не носили никаких следов обработки, и не было там и намека на дверные петли. Проверяя ногой поверхность площадки перед собой, прежде чем сделать следующий шаг, командир подошел к проему, поднял голову – сверху ничего не нависало, не катились и не летели глыбы – и, включив фонарь, направил луч света в темную глубину.

– Ну что там, командир? – нетерпеливо, с тревогой спросил Майкл Савински.

Аллан Маккойнт не успел ничего ответить. И разглядеть тоже ничего не успел. Мягкий, но чувствительный толчок в спину, подобный то ли резкому порыву ветра, то ли ударной волне, заставил его потерять равновесие. Чтобы не упасть, он вынужден был сделать несколько шагов вперед, инстинктивно выставив перед собой руки – и его внесло в проем.

– Коман… – раздался и тут же захлебнулся голос Майкла Савински.

Аллану Маккойнту все-таки удалось удержаться на ногах, но у него вдруг закружилась голова. Он судорожно втянул воздух широко открытым ртом, ничего не видя и не слыша, – и что-то извне начало вторгаться в его сознание, что-то овладевало его мозгом, и командир «Арго» постепенно перестал ощущать себя Алланом Маккойнтом, превращаясь, подобно оборотню, в кого-то совсем-совсем другого…

И вдруг возник у него в голове образ огромного сверкающего лезвия. Лезвие молниеносно опустилось, обрубив все прошлое. Опустилось – и исчезло…

…Проход постепенно сужался, и он вынужден был перейти с бега на быстрый шаг, то и дело задевая плечами острые кристаллические выступы. Впереди пронзительно полыхнуло, он непроизвольно зажмурился и остановился, уже зная, что именно означает это ослепительное сияние, и Радуга наткнулась на его спину.

– Что там? – раздался ее задыхающийся голос.

Он молчал, вслушиваясь в мертвенную тишину лабиринта, потом убавил свет фонаря и безнадежио принялся изучать стекловидную стену, преградившую путь. Стена тоже померкла, холодно переливались полупрозрачные кристаллы, и в толще стены отражалось размытое световое пятно от фонаря.