Незнакомцы Кунц Дин

— Она даже не говорит, почему собирает эти дурацкие картинки, — продолжала кипеть от негодования Мэри.

— Да она сама этого не понимает, мама! Это порыв, неосознанное увлечение, не имеющее никакой причины. То есть причина есть, но она где-то глубоко в ее подсознании, там, куда даже ей самой не добраться.

— Нужно отобрать у нее этот альбом, — настаивала Мэри.

— Не сразу. Отучим девочку от него постепенно.

— Будь моя воля, я бы сделала это прямо сейчас!

Спор продолжился по дороге в аэропорт. Машину вел Пит, и Мэри воспользовалась случаем, чтобы еще немного потрепать Жорже нервы. Марси, сидевшая на заднем сиденье рядом с матерью, перелистывала страницы альбома.

Разговор теперь шел уже не об увлечении внучки, а о предстоящем полете в Элко. У Мэри были большие сомнения на этот счет, и она не преминула их высказать. Ее беспокоило, что придется лететь на двенадцатиместном самолете сомнительной авиакомпании, у которой, вполне может статься, нет денег на профилактику и ремонт машины. Ей вообще было непонятно, зачем нужно было лететь в Элко и каким образом общие проблемы собравшихся там людей связаны с мотелем.

— Меня беспокоит этот Корвейсис, — бросил Пит, остановившись на красный свет у перекрестка. — Мне не нравится, что ты связываешься с этим типом.

— Что ты хочешь этим сказать? — изумилась Жоржа. — Ведь ты его совсем не знаешь!

— Вполне достаточно того, что я знаю, — хмыкнул отец. — Он писатель, а ты сама знаешь, какие они, эти писатели. Я читал, что Норман Мейлер однажды чуть не выбросил жену из окна; он заставил ее висеть головой вниз, держа за щиколотки. А этот Хемингуэй, разве он не ввязывался постоянно в драки? Все они пьяницы и наркоманы, эти писатели.

— Ты совершаешь очередную большую ошибку, — сухо заметила Мэри.

И так до самого аэропорта.

Уже прощаясь, родители сказали Жорже, что любят ее, и она расцеловала их, и, что самое странное, все это было от чистого сердца. Хотя они постоянно изводили дочь и она страдала от этого, они любили друг друга. Если бы это было не так, они давно уже перестали бы разговаривать. Их взаимоотношения в некотором смысле были не менее загадочными, чем происшествие в мотеле «Спокойствие», случившееся полтора года назад.

Войдя в салон самолета, Жоржа была приятно удивлена его комфортабельностью: кресла — по шесть с каждой стороны от прохода — оказались достаточно удобными и мягкими, к тому же снабженными наушниками, а пилот управлял самолетом столь же аккуратно, как молодая мать пестует своего ребенка.

Спустя полчаса после взлета Жоржа заметила, что Марси отложила свой альбом и заснула, убаюканная ровным гулом моторов. Жоржа задумалась о будущем — полном забот и одиноком. Ей нужен был мужчина. И не только в сексуальном плане, хотя секс был для нее далеко не на последнем месте. Ей в первую очередь был нужен друг, способный разделить с ней ее мечты и планы, успехи и неудачи. Человек не создан для одиночества, для жизни ему необходим спутник, и Жоржа остро ощущала это.

Музыка в наушниках навевала легкомысленные фантазии. Быть может, в «Спокойствии» она встретится с человеком своей мечты, настоящим другом, и они вместе начнут новую жизнь. Ей вспомнился мягкий, но уверенный голос Доминика Корвейсиса, и она представила себе, что скажет отец, когда узнает, что его дочь выходит замуж за одного из этих драчливых и вечно пьяных писателей, которые имеют привычку подвешивать жен из окна головой вниз, держа их за лодыжки.

Но ее фантазии рассеялись, едва она вышла из самолета, потому что ей сразу стало ясно, что сердце Корвейсиса уже принадлежит другой.

В половине пятого, когда они приземлились, небо над Элко было затянуто темными тучами, а горы на горизонте окрашены в багровые и черные тона. Пронзительный холодный ветер не оставлял сомнений в том, что они находятся на расстоянии четырехсот миль к северу от Лас-Вегаса.

Корвейсис и доктор Джинджер Вайс ожидали ее возле небольшого терминала, и Жорже достаточно было одного взгляда на них, чтобы почувствовать себя, как среди родных людей.

Даже Марси, укутанная в теплое пальто и шарф, с альбомом, прижатым к груди, и слегка припухшими от сна в самолете глазами, заметно оживилась, увидев встречающих. Она улыбалась и охотно отвечала на их вопросы, предложила им посмотреть альбом и позволила Корвейсису на руках отнести себя в машину.

«Мы правильно сделали, что прилетели, — подумала Жоржа. — Слава богу!»

— Вы, может быть, не помните, — сказала Жоржа, когда они направлялись на стоянку автомобилей с чемоданами в руках, — но вы оказали Марси срочную медицинскую помощь в ту пятницу в июле позапрошлого года, еще до того, как мы поселились в мотеле.

— Я и в самом деле не помню этого, — удивленно заморгала Джинджер. — Так это были вы с мужем? И Марси я сразу не узнала!

— Мы остановились на шоссе в пяти милях от мотеля, — продолжала вспоминать Жоржа, — там был такой красивый вид, что нам захотелось сфотографироваться на память.

— А я как раз проезжала мимо, — обрадованно закивала Джинджер. — Я видела, как вы наводите объектив на резкость, а ваш муж и Марси стояли возле ограждения.

— Я не хотела, чтобы они стояли так близко к обрыву, но Алан настаивал, что там самое подходящее для снимка место, а уж если Алан на чем-либо настаивает, его не переубедишь.

И вот в тот самый момент, когда Жоржа готова была щелкнуть затвором, Марси оступилась и, перелетев через низкое ограждение, свалилась с тридцати— или сорокафутовой высоты вниз. «Марси!» — вскрикнула Жоржа и чуть не кубарем кинулась следом за дочерью. Но как она ни спешила, добралась до нее не раньше, чем раздался строгий окрик: «Не трогайте ее! Я врач!» Это была Джинджер Вайс, и она слетела по склону так быстро, что оказалась возле девочки одновременно с Аланом, который начал спускаться раньше ее. Марси лежала неподвижно, хотя и не теряла сознания. Джинджер определила, что она не ударилась головой, но заподозрила, как и Жоржа, перелом левой ноги: уж слишком неестественно она была подвернута. К счастью, малышка отделалась только испугом и несколькими ссадинами.

— Вы произвели на меня сильное впечатление.

— Я? — искренне удивилась Джинджер. Она выждала, пока стихнет гул пролетающего над головой одномоторного самолета, и ответила: — Но я ничего особенного не сделала, только осмотрела Марси. Она ведь и не нуждалась в серьезной врачебной помощи, все, к счастью, обошлось примочками и йодом.

Укладывая чемоданы в багажник автомобиля, Жоржа продолжала:

— Все равно, вы произвели на меня впечатление. Вы были молоды, красивы, женственны, и при всем при том еще и врач, опытный, решительный. Я же никогда не мечтала ни о чем, кроме как разносить коктейли в казино, это был мой предел. Но после встречи с вами я переменилась, и, когда Алан бросил нас с Марси, я не пала духом, я решила чего-то добиться. Можно сказать, что встреча с вами изменила всю мою жизнь.

— Я тронута, Жоржа, — запирая багажник и передавая ключи Доминику, призналась Джинджер. — Но вы явно переоцениваете меня, свою жизнь вы изменили сами, в этом нет моей заслуги.

— Дело не в том, что вы сделали для Марси в тот день, — возразила Жоржа. — Дело в том, какая вы сама по себе. Мне нужен был именно такой наглядный пример.

— Боже мой! — воскликнула вконец смущенная Джинджер. — Никто еще не называл меня живым примером. Дорогая, у вас явно слишком впечатлительная натура.

— Не обращайте на нее внимания, — сказал Доминик. — Она говорит чистой воды шмонтце.

— Шмонтце? — рассмеялась, оборачиваясь к нему, Джинджер.

— Я писатель, у меня такая работа — слушать и впитывать. Я услышал интересное словечко и использую его, и за это на меня нельзя обижаться.

— Так, значит, шмонтце? — повторила с деланой сердитостью Джинджер.

— Если идиш уместен, надо использовать его, — улыбнулся Доминик.

Именно в этот момент Жоржа поняла, что ей лучше исключить Доминика из своих романтических фантазий: слишком о многом говорили влюбленные взгляды Доминика и Джинджер, когда они смотрели друг на друга, — сами того еще до конца не осознавая, как это ни странно.

По дороге в мотель, до которого от Элко было не менее тридцати миль, Доминик и Джинджер рассказали Жорже, что здесь произошло за последние дни. Настроение у Жоржи резко упало. Оглядываясь по сторонам, она с тревогой думала, что готовит ей судьба в этом мрачном пустынном месте: начало новой жизни или могилу.

В Солт-Лейк-Сити Джек Твист пересел с реактивного «лира» на турбовинтовую «Сессну», и вежливый, но молчаливый пилот с гусарскими усами ровно в 4 часа 53 минуты пополудни доставил его в Элко.

Джек на такси домчался до местного отделения торговой фирмы «Джип», успев до закрытия, и приобрел там за наличные вездеход джип «Чероки» с четырьмя ведущими колесами.

До этого момента Джек не предпринимал никаких специальных шагов, чтобы избавиться от «хвоста», и даже не пытался установить, следят ли за ним на самом деле. Его противники, несомненно, обладали достаточными возможностями, чтобы держать его в маленьком городишке под контролем, если он стал бы передвигаться пешком или на такси.

Теперь же, сев за руль собственного джипа, он решил проверить, не тащит ли за собой «хвост», и время от времени поглядывал в зеркало. Не заметив ничего подозрительного, он поехал на местный базар, привлекший своими огнями его внимание еще по дороге из аэропорта. Джек припарковал машину в тени, не доехав сотни ярдов до входа в крытый рынок, вылез из нее и внимательно огляделся по сторонам. Но и на этот раз он не заметил слежки, хотя это еще не означало, что ее нет вообще.

Щурясь на сверкающие в ярком свете люминесцентных ламп хромированные прилавки, Джек с грустью вспомнил добрые старые времена, когда в скромной лавочке иммигрантов, говорящих с подкупающим акцентом, можно было купить горячую хрустящую булочку или аппетитный бутерброд с каким-нибудь деликатесом. Сейчас же на рынке пахло только дезинфекцией и озоном, исходившим от холодильных установок. Джек купил карту округа, фонарик, пакет молока, два пакетика сушеного мяса, кулек пончиков и упаковку со странным названием «ветчинная паста». Как явствовало из аннотации, под этим названием предлагался продукт, представляющий собой «изумительный цельный сандвич из измельченной, купажированной и повторно формованной ветчинной пасты, хлеба и специй». Особенно рекомендовалось данное кушанье туристам и спортсменам. На обратной стороне пластиковой упаковки крупными буквами было напечатано: «НАТУРАЛЬНОЕ МЯСО».

Джек расхохотался. Производитель не поленился лишний раз подчеркнуть, что предлагает покупателю «натуральное мясо», дабы у него не возникло на сей счет никаких сомнений. Да, сэр, можете быть уверены, сэр, это настоящий мясной продукт, а не суррогат из полиэфира. Вот за что он воевал в Центральной Америке.

Выйдя с базара, он еще раз огляделся по сторонам, однако и на сей раз вокруг все было спокойно.

Джек вернулся к «Чероки». Он еще раз оглянулся по сторонам, открыл один из чемоданов и достал из него пустой рюкзак, «беретту», полную обойму, коробку патронов 32-го калибра и глушитель. Потом он переложил покупки из бумажного пакета в рюкзак, навинтил на пистолет глушитель, загнал обойму в рукоятку, рассовал по карманам патроны и захлопнул дверцу.

Снова сев за руль джипа, Джек положил на соседнее сиденье пистолет, поставил на него рюкзак и стал при свете фонарика изучать карту округа Элко. Когда он наконец выключил фонарик и убрал карту, то был готов к схватке с противником.

Покружив минут пять по городу и не заметив за собой наблюдения, он остановился в глубине тупика и достал из одного из чемоданов радиоприемник. Размером не больше двух сигаретных пачек, этот прибор с короткой гибкой антенной улавливал любые сигналы передающих устройств, и, если в отсутствие Джека миниатюрный передатчик прикрепили бы к его машине, его приемник непременно уловил бы сигнал. Направив антенну на джип, Джек медленно обошел его, но приемник безмолвствовал.

Джек снова сел за руль и задумался. Ни визуальное, ни электронное наблюдение за ним не велось. Что из этого следовало? Кладя в его сейфы открытки с изображением мотеля «Спокойствие», его противники наверняка понимали, что он немедленно отправится в Неваду. Они также не могли знать, что он потенциально опасный человек, и вряд ли позволили бы ему нанести внезапный упреждающий удар, оставив без наблюдения. Тем не менее именно так они пока и поступали.

Джек нахмурился и повернул ключ в замке зажигания. Мотор взревел.

Обдумывая во время полета ситуацию, Джек выработал несколько возможных версий, объясняющих намерения его противников. Теперь же у него сложилось впечатление, что все его догадки весьма далеки от действительного положения вещей.

За ним не следили, и это пугало его.

Все, что не поддавалось объяснению, всегда его настораживало, потому что в неясной ситуации легко упустить что-то очень важное. А если упустить это важное, можешь получить в самый неожиданный момент удар в спину.

Мысленно приготовившись к любым неожиданностям, Джек Твист поехал на север от Элко по федеральному шоссе № 51, но через некоторое время свернул на запад, пристроившись в хвост к колонне грузовиков с гравием. Он не спешил выехать на шоссе № 80, предпочитая подъехать к «Спокойствию» незаметно. Наконец он увидел впереди огни мотеля, замершего среди зловещей тишины бескрайней равнины на расстоянии полутора миль к югу-западу от него. Судя по слабому освещению, мотель не работал. Джеку не хотелось предупреждать находившихся в нем о своем прибытии, и он решил идти пешком.

Пистолет он оставил в машине, прихватив вместо него автомат «узи». Пока еще он не ожидал неприятностей: ведь не вызвали же его сюда затем, чтобы сразу же прикончить. Это можно было бы сделать и в Нью-Йорке. Тем не менее он готов дать отпор.

Помимо «узи» и запасного магазина к нему, Джек взял с собой рюкзак с продуктами, микрофон направленного действия на батарейках, прибор ночного видения, а также перчатки и спортивную шапочку, которые сразу надел на себя, едва вышел из машины и запер дверь: ночь выдалась холодной, и ветер усиливался. В остальном же он был одет вполне по погоде, поскольку подготовился к пешей прогулке еще в Нью-Йорке: на нем были альпинистские ботинки на твердой резиновой подошве и с толстым рантом, гетры и джинсы, свитер и кожаная куртка на теплой подкладке. Экипаж самолета был немало удивлен такой экипировкой пассажира, но это никоим образом не сказалось на отношении к нему: даже косоглазый субъект, одетый как обыкновенный работяга, заслуживал обслуживания по высшему разряду, если смог позволить себе лететь не коммерческим рейсом, а в персональном реактивном самолете.

Теперь Джек Твист шел пешком. Пробивавшаяся сквозь тучи луна серебрила сугробы, белеющие, словно кучи обглоданных костей, на черных холмах, и заливала молочной глазурью каменистую равнину, поросшую местами полынью и травой. Но стоило ей скрыться за облаками, как все погружалось в густую тьму.

Наконец он облюбовал на южном склоне холма подходящее для наблюдения место и сел, положив на стылую землю автомат и рюкзак.

Прибор ночного видения «Стар трон» улавливал любой падающий на него свет — от звезд, луны, снега, светящихся насекомых — и усиливал его в 85 тысяч раз, обеспечивая видимость не хуже, чем в пасмурный день, а то и лучше.

Он взял прибор обеими руками, упершись локтями в колени, и навел его на мотель, до которого было не более четверти мили. Никаких постов возле здания не было, все окна выходили на шоссе, так что с другой стороны можно было подкрасться к нему незаметно. В центральной, двухэтажной части мотеля почти во всех окнах горел свет, по-видимому, в квартире владельца, но шторы и жалюзи не позволяли разглядеть, что там происходит.

Джек убрал «Стар трон» в рюкзак и взял из него портативный микрофон направленного действия, внешним видом напоминающий ружье с картины футуриста. Всего лишь несколько лет назад такое устройство позволяло подслушивать разговор на расстоянии не более двухсот ярдов, но благодаря мощному усилителю звука эффективность его действия возросла до четверти мили. Джек надел наушники, нацелил «ружье» на одно из окон и досадливо поморщился: шторы и порывистый ветер не давали прослушать весь оживленный разговор целиком, слышны были лишь обрывки фраз.

С величайшей осторожностью подхватив с земли «узи» и рюкзак, он подкрался поближе к зданию, так, что до него оставалось теперь менее сотни ярдов. На этот раз слышимость значительно улучшилась, даже шторы не мешали отчетливо различать каждое слово. Разговаривали человек шесть, если не больше. Все они ужинали и нахваливали повара по имени Нед и его помощницу Сэнди за индейку и другие вкусности. «Да они там не просто ужинают, — с завистью подумал Джек, — они пируют». На борту самолета он съел легкий завтрак, но с тех пор у него не было ни крошки во рту. Сидеть же здесь голодным бог знает сколько времени Джек был не в силах, а поэтому положил микрофон на камни, сорвал с ветчинной пасты упаковку и впился зубами в «измельченную, купажированную и повторно формованную» массу. На вкус это были опилки, пропитанные прогорклым свиным жиром. Он выплюнул клейкое месиво и принялся за сушеное мясо и пончики, что было бы еще терпимо, если бы не реплики незнакомцев, смакующих аппетитнейшие яства.

Джеку не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что эти люди ему вовсе не враги. Все они странным образом были вызваны — или призваны — сюда, как и он сам, и, прислушиваясь к их разговору, он постепенно утверждался в мысли, что их голоса ему знакомы, да и сам он тоже из этой компании, дружной, как крепкая семья.

Женщина по имени Джинджер и мужчина по имени Доминик рассказывали остальным о своих изысканиях в редакции местной газеты «Сентинел». Слушая их разговор об утечке отравляющего вещества, карантине на шоссе и элитарных подразделениях ОРВЭС, Джек сразу потерял аппетит: он был наслышан об этих парнях, хотя такие части стали формировать уже после того, как он ушел из армии. Эти головорезы с радостью полезли бы в пещеру к гризли и сделали бы из медведя колбасу. Простому человеку лучше застрелиться, чем оказаться один на один с любым из них: по сравнению с ними бандиты были просто шалунами.

Джеку стало ясно, что люди, разговор которых он подслушивал, собрались в мотеле не случайно. Их свело вместе какое-то трагическое происшествие, случившееся здесь позапрошлым летом, то есть тогда же, когда и сам он был среди них. Им удалось довольно далеко продвинуться в своем расследовании, только зря они его так открыто обсуждают, ведь запертая дверь и зашторенное окно еще не защита от чужих ушей. Джека так и подмывало закричать: «Да замолчите же вы, ради бога! Если я слышу вас, то слышат и враги!»

ОРВЭС! Это была пакость похлеще ветчинной пасты.

Между тем заговорщики продолжали непринужденно обсуждать свои планы борьбы с грозным противником. Послушав их еще немного, Джек сорвал с головы наушники и, подхватив автомат и прочее снаряжение, решительно направился к мотелю.

Столовой в квартире Блоков не было, а на кухне стало уже тесновато, поэтому пришлось перенести стол в жилую комнату и, придвинув мебель к стене, раздвинуть его на максимальную длину, чтобы усесться всем вместе, вдевятером.

Под звон приборов Доминик и Джинджер делились с товарищами результатами свой экспедиции в редакцию. Больше всего собравшихся удивило, что армия перекрыла федеральное шоссе № 80 еще до того, как произошла утечка отравляющего вещества, поскольку из этого следовало лишь одно: солдат перебросили вертолетами из Шенкфилда по крайней мере за полчаса до происшествия.

— Но почему они не предотвратили аварию? — спросила Жоржа Монтанелла, нарезая для дочери индейку на мелкие кусочки.

— Очевидно, они просто не могли этого сделать, — произнес Доминик, разламывая рогалик.

— Возможно, на грузовик напали террористы, и армейская разведка успела сообщить об этом в штаб лишь в последний момент, — предположил Эрни.

— Вполне возможно, — не без ноток сомнения согласился Доминик. — Но такое происшествие не стали бы скрывать от общественности. Нет, здесь что-то иное, связанное со сверхсекретными данными, сохранность которых можно было поручить только ОРВЭС.

Брендан Кронин наконец перестал жевать и, проглотив печеную кукурузу, сказал:

— Теперь ясно, почему на шоссе было так мало машин, когда все это случилось. Армия заранее перекрыла магистраль!

— А тем, кто случайно увидел то, что им видеть было не положено, промыли мозги и заложили в них ложную информацию, — добавил Доминик.

После непродолжительной оживленной дискуссии на эту тему Доминик поведал всем об их с Джинджер неожиданном открытии, которое они сделали, листая газеты, вышедшие уже после аварии на дороге. Джинджер пришло в голову попробовать поискать нить к разгадке происшествия в других новостях, не относящихся непосредственно к аварии, но содержащих сведения, которые могут пролить на нее свет. И действительно, порывшись в архиве, они вскоре напали на любопытную заметку, некоторым образом относящуюся к закрытию шоссе № 80.

— Скала Громов, — с заговорщицким видом произнес Доминик. — Мы предполагаем, что именно оттуда пришли наши напасти. А Шенкфилд — хитроумная выдумка для отвода глаз от подлинного источника кризиса. Скала Громов, — повторил он многозначительно.

— Скала Громов находится всего лишь в двенадцати милях к северо-востоку отсюда, в горах. Там расположены секретные военные хранилища, как говорят, важных документов, на случай катастрофы, например ядерной войны, — поспешила пояснить Фэй.

— Да, там очень глубокие известняковые пещеры, — подтвердил Эрни. — Военные обосновались в них еще до нашего переезда в эти края, лет двадцать или даже больше тому назад. Я слышал, что там хранятся не только секретные архивы, но и кое-что посущественней вроде запасов продуктов, медикаментов, оружия, боеприпасов. И это похоже на правду. Ведь в случае атомной войны первый удар придется по военным базам, так что подстраховаться не помешает. Мне кажется, Скала Громов — одно из таких стратегических хранилищ.

— Значит, там может быть что угодно, — заметила Жоржа Монтанелла.

— Вот именно, — согласился с ней Нед Сарвер.

— Возможно ли, что это не только хранилище? — спросила Сэнди. — Не могут ли они проводить там и какие-то эксперименты?

— Какие эксперименты? — спросил Брендан, высовываясь из-за сидевшего рядом с ним Неда.

— Любые, — пожала плечами Сэнди.

— Это вполне возможно, — сказал Доминик, ему и самому приходила в голову эта мысль.

— Но если авария случилась не на шоссе, а в десяти милях отсюда, на Скале Громов, как это могло повлиять на нее? — спросила Джинджер.

На этот вопрос ни у кого не было ответа. Марси, занятая до этого времени своей коллекцией и не проронившая за весь вечер ни слова, отложила в сторону вилку и задала свой вопрос:

— А почему это место называется Скалой Громов?

— Сладенькая моя, — улыбнулась ей Фэй, — я знаю почему. На самом деле это одна из четырех горных долин, окруженных высокими скалами. И во время бури это место служит как бы вместилищем звуков. Индейцы прозвали его Скалой Громов еще много веков тому назад, потому что когда эхо грома, отражаясь от скал, прокатывается по этой долине, возникает ощущение, что гром гремит не на небе, а где-то под землей, прямо под ногами.

— Ух ты! — тихо воскликнула Марси. — По-моему, я бы от страха описалась.

— Марси! — строго посмотрела на нее Жоржа под общий хохот.

— Ну правда же, мама, — повторила Марси. — Помнишь, как один раз дедушка с бабушкой пришли к нам на обед, а в это время как раз случилась буря, настоящая гроза, и молния попала в дерево в нашем дворе, и раздалось такое громкое «бум!», что я написала прямо в штаны. Ну помнишь? Мне было та-ак страшно! — добавила она, оглядывая сидящих за столом.

Все снова рассмеялись, а Жоржа сказала:

— Это было почти два года назад. Теперь ты уже большая девочка.

— Но вы так и не объяснили нам, почему Скала Громов вызвала у вас такое подозрение, — обратился к Доминику Эрни. — Что вы обнаружили в той заметке?

В номере «Сентинел» за пятницу, 13 июля, то есть ровно через неделю после закрытия федерального шоссе № 80 и спустя три дня после снятия карантина, было помещено сообщение о конфликте между двумя местными скотоводами — Норвилом Брустом и Джейком Дэрксоном — и Федеральным бюро по землепользованию. Разногласия между двумя сторонами возникли по не совсем обычной причине, а именно: из-за отторжения значительной части высокогорных пастбищ армией. Правительству и без того принадлежала добрая половина территории штата Невада, причем не только пустынные районы, но и львиная доля прекрасных лугов, часть которых сдавалась в аренду скотоводам. Арендная плата, по мнению скотоводов, была безбожно высока, да и вообще слишком много плодородной земли, как они считали, пустовало зря и давно уже следовало продать ее деловым людям. На этот же раз Бруст и Дэрксон подали в суд новую жалобу — на командование гарнизона Скалы Громов. Многие годы скотоводы арендовали прилегающие к территории базы пастбища, в том числе Бруст — 800 акров к югу и западу, а Дэрксон — 700 акров к востоку от Скалы Громов. И вдруг утром, в субботу, 7 июля, вопреки существующему договору, ФБЗ отобрало 500 акров у Бруста и 300 акров у Дэрксона, присоединив их по просьбе армии к территории хранилища на Скале Громов.

— Как раз на следующее утро после утечки отравляющего вещества и закрытия магистрального шоссе, — заметила Фэй.

— Бруст и Дэрксон выехали в субботу утром осматривать свои стада, — продолжал Доминик, — и оба обнаружили, что их скотину согнали с арендованных ими пастбищ, а вдоль новой границы территории военной базы протянута колючая проволока.

Джинджер отодвинула от себя тарелку, доев свой ужин, и сказала:

— ФБЗ просто уведомило скотоводов, что в одностороннем порядке расторгает договор об аренде земель, притом без какой-либо компенсации. Но самое странное, что они не получили письменного уведомления вплоть до следующей среды, хотя по закону оно должно быть вручено адресату за два месяца.

— Разве такие действия законны? — спросил Брендан Кронин.

— Вот здесь-то и зарыта собака! — пробурчал Эрни. — Когда имеешь дело с правительством, не приходится уповать на закон. Ведь эти люди сами решают, что законно, а что незаконно. Это все равно что играть в покер с самим Господом Богом.

— По этой части с бюрократами из Федерального бюро по землепользованию никто не сравнится, — заметила Фэй. — У них колоссальные связи в верхах.

— Все это мы узнали из «Сентинел», — подытожил Доминик. — И, возможно, мы и сочли бы это простым совпадением, если бы не странное поведение правительства. Когда скотоводы наняли адвокатов и пресса подняла вокруг этого дела шум, бюро вдруг пошло на попятный и предложило им компенсацию. Каково?

— Это не похоже на ФБЗ! — воскликнул Эрни. — Они обычно специально провоцируют недовольных на судебную тяжбу, уповая на то, что истец не вынесет волокиты и сдастся.

— И сколько же они предложили Брусту и Дэрксону в качестве отступного? — поинтересовалась Фэй.

— Сумма не раскрывалась, — пожал плечами Доминик, — но, судя по тому, что оба истца согласились на нее в тот же день, она была приличной.

— Выходит, правительство купило их молчание, — подытожила Жоржа.

— Мне думается, здесь негласно действовала армия, — произнес Доминик. — Военные поняли, что раздувать скандал не в их интересах, и во избежание осложнений замяли это дело, пока какой-нибудь дотошный умник не связал аварию на шоссе с отторжением прилегающих к нему земель. Зачем вдруг они понадобились армии?

— Меня удивляет, что никому, кроме вас, не пришло это в голову, — сказала Жоржа.

— Во-первых, мы знали гораздо больше, чем другие, — вмешалась в разговор Джинджер, — и специально выискивали следы таинственного происшествия в других событиях того времени. А во-вторых, в тяжбе скотоводов из-за земельных участков нет ничего особенного, так что никому и в голову не пришло увязывать столь ординарный случай с карантином на шоссе. Ведь военные замалчивали, что все это произошло возле Скалы Громов. Газета же пела дифирамбы правительству и предсказывала наступление эры справедливости и здравого смысла.

— Но из того, что вы нам рассказали, — обратился Доминик к Фэй и Эрни, — и того, что мы прочитали, можно понять, это был первый и последний случай справедливого отношения Федерального бюро по землепользованию к арендаторам. Так что никакая это не новая политика, а просто исключение из правил, и выглядит оно на фоне чрезвычайного происшествия в районе Скалы Громов весьма и весьма подозрительно. Между двумя этими событиями явно просматривается определенная связь.

— Кроме того, — добавила Джинджер, — заподозрив неладное, мы пришли к выводу, что, если бы случившееся в тот вечер имело отношение к Шенкфилду, военным не было никакой нужды привлекать для обеспечения безопасности подразделение ОРВЭС: ведь солдаты, проходящие службу на этом полигоне, имеют допуск ко всем его секретным объектам, так что скрывать от них последствия аварии бессмысленно. Единственная возможная причина участия в операции ОРВЭС — это полная обособленность чрезвычайного происшествия и отсутствие допуска к ней у солдат из шенкфилдского гарнизона.

— Итак, если существуют ответы на возникшие у нас вопросы, — откликнулся Брендан, — мы можем найти их только на Скале Громов.

— Мы подозревали, что в этой истории об аварии грузовика с отравляющими веществами нет и половины правды, — сказал Доминик. — Я не исключаю, что она насквозь выдуманная. Возможно, это чрезвычайное происшествие вообще не имеет ничего общего с Шенкфилдом. Если подлинный источник его находится на Скале Громов, то остальное — всего лишь дымовая завеса для публики.

— Похоже, что так оно и есть, — согласился с ним Эрни. Он тоже закончил ужин, о чем свидетельствовала чистая тарелка и аккуратно сложенные на ней приборы: Эрни оставался верен армейской привычке к педантичности и дисциплине. — Видите ли, — продолжал он, откинувшись на спинку стула, — некоторое время я служил в разведке морской пехоты и тоже имею основания предполагать, что Шенкфилд вряд ли здесь замешан. Скорее всего он служит прикрытием для чего-то более серьезного.

Нед тряхнул своим хвостиком волос на макушке и сказал:

— Я вот чего никак не могу понять. Если что-то страшное случилось на Скале Громов, почему они не объявили закрытой всю территорию между хранилищем и мотелем? Ведь не могла же эта напасть перепрыгнуть на наши головы через открытые участки, не причинив по пути никому никакого вреда.

— Вам не откажешь в прозорливости, — усмехнулся Доминик. — Я тоже задаюсь этим вопросом.

— И вот еще что, — нахмурив лоб, продолжал рассуждать Нед. — Для хранилища ведь не требуется большой территории, не так ли? Насколько я понял, оно находится под землей. У них там наверняка парочка ворот в склоне холма, подъездная дорога, возможно, контрольный пост — и все. Так для чего же им было устраивать земельную тяжбу? Для зоны безопасности хватило бы и трех акров.

— Это тоже остается для меня загадкой, — пожат плечами Доминик. — Но что бы ни стряслось шестого июля, это вызвало со стороны армии две чрезвычайные ответные реакции: во-первых, был объявлен временный карантин на магистральном шоссе, за десять-двенадцать миль от хранилища, чтобы нейтрализовать очевидцев, а во-вторых, срочно была расширена зона безопасности вокруг секретного объекта в горах. Плюс приняты меры, чтобы все лишние свидетели прочно забыли то, что видели. У меня такое подспудное чувство, что нам не решить наши проблемы, пока мы не узнаем, чем они занимаются на Скале Громов.

Наступила гнетущая тишина. Десерта никому уже не хотелось. Марси выводила ложкой в подливке круги, пытаясь придать им сходство с Луной. О грязной посуде все забыли, мучаясь лишь одним вопросом: как одолеть такого грозного противника, как правительство и армия США? Как проникнуть за железный занавес секретности, опущенный именем закона в целях обеспечения национальной безопасности?

— У нас уже достаточно фактов, чтобы действовать открыто, — решительно произнесла Жоржа Монтанелла. — Убийство Пабло Джексона, самоубийство Зебедии Ломака и Алана, одинаковые кошмары, которые снятся многим из нас по ночам, фотографии, присланные неизвестным доброжелателем, — разве это не сенсационный материал для прессы? Если мы предадим его гласности, общественное мнение и журналисты будут на нашей стороне. Мы не будем одиноки.

— Это не годится, — возразил Эрни. — Действуя подобным бесцеремонным образом, мы только разозлим военных. Они выдумают еще одну легенду. На общественное мнение они не реагируют столь остро, как политические деятели. С другой стороны, пока мы будем действовать на свой страх и риск, они будут уверены, что им ничто не угрожает, а это даст нам возможность прощупать их слабые места.

— И не забывайте, — предупредила Джинджер, — что полковник Фалькирк хотел нас всех уничтожить. Вряд ли он подобрел за это время. Если мы попытаемся действовать открыто, он может убедить свое начальство раз и навсегда покончить с нами.

— И все же, как это ни опасно, мне кажется, нам нужно действовать открыто, — высказалась Сэнди. — Возможно, Жоржа права. Ведь иначе нам не пробиться в бункер на Скале Громов, у них там наверняка все нашпиговано электроникой, так что и не подберешься, а толстенные стальные ворота способны выдержать ядерный взрыв.

— Нужно, как верно сказал Эрни, постараться нащупать их слабые места, — заметил Доминик.

— Похоже, их просто нет, — усмехнулась Сэнди.

— Однако же все принятые ими меры теряют эффективность, — возразила Джинджер. — С каждой новой всплывшей в нашей памяти подробностью происшествия их система безопасности дает новую трещину.

— Верно, — поддержал ее Нед. — Но только им легче замазывать трещины, чем нам делать новые.

— Послушайте, хватит нагнетать тоску и панику, — проворчал Эрни.

— Он прав, — произнес с очаровательной улыбкой Брендан Кронин. — Не нужно паниковать, потому что нам суждено победить! — В его голосе снова появился оттенок отрешенной безмятежности и уверенности, обусловленной его непоколебимой верой в неизбежность грядущего откровения. В такие минуты, однако, Доминику почему-то вдруг становилось страшно, он приходил в необычайное волнение.

— А сколько человек постоянно находится на Скале Громов? — спросила Жоржа.

Но, прежде чем Доминик и Джинджер успели поделиться с ней информацией, почерпнутой в редакции газеты «Сентинел», на площадке лестницы, ведущей из офиса в квартиру Блоков, возник незнакомец. Это был сухощавый и крепкий мужчина лет сорока, с темными волосами и смуглым волевым лицом, левый глаз его слегка косил. Все на мгновение замерли, пораженные его бесшумным проникновением в запертый дом, — казалось, незнакомец возник прямо из воздуха, как привидение.

— Ради бога, заткнитесь! — совершенно явственно воскликнуло привидение. — Вы напрасно думаете, что можете здесь спокойно плести интриги.

Все помещения шенкфилдского армейского испытательного полигона, находящегося на расстоянии восемнадцати миль к юго-западу от мотеля «Спокойствие», все его лаборатории, офисы, штабные кабинеты, кафетерий, спортивный зал и комнаты отдыха были спрятаны глубоко под землю: там легче было поддерживать нормальную температуру и влажность в суровых условиях негостеприимной невадской пустыни с ее невыносимой летней жарой и суровой зимней стужей, чем в обычных наземных строениях. Но еще более важны соображения безопасности при частых испытаниях химического и бактериологического оружия, цель которых — изучить влияние солнечного света, ветра и других природных факторов на структуру и эффективность смертоносных веществ. Если бы комплекс был построен на поверхности земли, малейшее внезапное изменение направления ветра поставило бы под угрозу здоровье и жизнь персонала полигона, превратив людей в подопытных морских свинок.

Отсутствие окон и постоянный гул вентиляторов ни на минуту не позволяли обслуживающему персоналу подземного городка забыть о том, что они находятся в толще земли.

«Боже, как я ненавижу эту преисподнюю!» — подумал полковник Леланд Фалькирк, сидя в одиночестве за металлическим столом в своем временном офисе в ожидании телефонного звонка.

Бесконечное жужжание и шипение системы воздухоснабжения вызывало у полковника головную боль. Вот уже который день он жевал аспирин, как конфеты. Сейчас он вновь достал из пузырька две пилюли, налил в стакан ледяной воды из стоящего на столе металлического сифона, но, вместо того чтобы проглотить и запить водой таблетки, принялся их медленно разжевывать.

От горечи во рту его едва не стошнило.

Но рука полковника не потянулась к стакану с водой.

Он также и не выплюнул аспирин.

Он терпел.

Одинокое несчастное детство и последовавшая за ним еще более убогая юность научили Леланда Фалькирка тому, что жизнь тяжела и несправедлива и только дураки верят в надежду и спасение души, выживают лишь терпеливые и упорные. С ранних лет он принуждал себя стойко переносить боль, страдания и лишения, решив, что таким образом закалит свое тело и волю. Он умышленно проверял свою неуязвимость, прыгая с парашютом в джунгли без всяких припасов, компаса и спичек, без оружия, с единственной целью выбраться живым. Таким образом он проводил почти каждый свой отпуск и находил такое времяпрепровождение очень полезным, потому что возвращался к месту службы еще более закаленным и уверенным в себе.

Сейчас он грыз аспирин, сперва перемалывая его зубами в порошок, а потом слюной превращал в едкую кашицу.

— Звони же, черт бы тебя побрал! — рявкнул он на телефонный аппарат на столе. Полковник ждал сообщения, которое позволило бы ему выбраться из этой норы на белый свет.

В ОРВЭС — Организации реагирования на внутренние экстремальные ситуации — он чувствовал себя боевым офицером более, чем в любом другом подразделении армии США. Полковник не выносил штабной работы и старался поменьше бывать в офисе даже на основной своей базе в Колорадо, так что эти крохотные, лишенные окон каморки в Шенкфилде навевали на него смертельную тоску.

Если бы не особый характер его теперешней миссии, он организовал бы командный пункт в хранилище на Скале Громов: там, во всяком случае, помещения были попросторнее, с высокими потолками, не то что эти напоминающие склеп кельи.

Но в сложившейся ситуации он вынужден был держать своих парней подальше от Скалы Громов, на что были две причины. Во-первых, он не хотел вообще привлекать внимание к хранилищу, поскольку оно было секретным. Живущие вокруг Скалы Громов скотоводы наверняка задумались бы, заметив направляющуюся в закрытую зону роту ОРВЭС в полной экипировке, а это было нежелательно. Позапрошлым летом он сумел ввести общественность в заблуждение, использовав Шенкфилд как приманку для пронырливых журналистов, и теперь, на пороге нового кризиса, он намеревался повторить тот же маневр. Вторая причина того, что полковник предпочел обосноваться на полигоне в Шенкфилде, была гораздо серьезнее: дело было в том, что Леланд Фалькирк сомневался в надежности персонала хранилища. Он не верил никому из работавших там людей, не чувствовал себя там спокойно, потому что не исключал, что их всех могли... подменить.

Аспириновая кашица уже так долго была у него во рту, что он перестал ощущать ее горький вкус. Его больше не подташнивало и ему не нужно было бороться с рвотными позывами, поэтому теперь он мог выпить воду, что и сделал, осушив стакан в четыре глотка.

Ему вдруг пришло в голову, что он уже давно переступил грань между творческим использованием боли и наслаждением от нее. Еще задаваясь этим вопросом, он уже знал на него ответ: да, в определенной степени он стал мазохистом, и произошло это не вчера. Конечно, он был дисциплинированным мазохистом, он не позволял боли овладеть собой, но сам контролировал ее, однако при всем при том он все-таки был мазохистом. Вначале он обрекал себя на боль, чтобы закалить себя, но постепенно стал получать от этого удовольствие. Этот самоанализ так увлек его, что он очень удивился, обнаружив, что стакан пуст.

Ему вдруг представилось, как лет эдак через десять он заколачивает себе по утрам под ногти бамбуковые побеги, чтобы немного встряхнуться и дать сердцу толчок. Эта абсурдная картинка была столь же мрачной, сколь и забавной, и полковник расхохотался.

Еще год назад Леланд не стал бы подвергать себя столь критическому самоанализу, как не стал бы и смеяться. Но в последнее время он начал замечать в своем характере новые и порой весьма приятные качества, что одновременно и радовало, и настораживало его, хотя и не удивляло: после всего увиденного и пережитого позапрошлым летом, всего того, что происходило в настоящий момент на Скале Громов, он уже не мог оставаться прежним полковником Фалькирком и не пересмотреть свой взгляд на жизнь и некоторые привычки.

Наконец зазвонил телефон. Полковник схватил трубку, надеясь, что это звонят из Чикаго. Но звонил Хендерсон из Монтерея, штат Калифорния: доложить, что операция в доме семьи Салко пока проходит гладко.

Позапрошлым летом Джеральд Салко с супругой и двумя дочерьми снял в мотеле «Спокойствие» два номера, но ему не повезло: он оказался там в неудачное время. И вот теперь у всех Салко отмечалось резкое ослабление блокады памяти.

Число объектов, чье состояние претерпевало быстрые изменения, постоянно росло, что беспокоило специалистов по промыванию мозгов из ЦРУ, обещавших в позапрошлом июле, что осечки не будет: гарантией служил их богатый опыт аналогичных операций за рубежом. Но, как показало время, пережитое потрясение было слишком глубоко, чтобы люди его напрочь забыли: вытесненные воспоминания безжалостно разрушали «Блокаду Азраила». Однако специалисты по контролю памяти не сдавались, утверждая, что повторная трехдневная процедура обеспечит безусловное молчание всех объектов.

ФБР и ЦРУ незаконно подвергли семью Салко еще одной промывке мозгов, о чем и докладывал в данный момент полковнику по телефону агент ФБР Кори Хендерсон, пытаясь заверить его, что все идет хорошо. Однако Леланд не верил ему, убежденный, что этот путь изначально был обречен на провал, по той простой причине, что секрет, который они столь усердно пытаются скрыть, относится к тайнам, сохранить которые невозможно.

Кроме того, в этой акции было задействовано слишком много подразделений — ФБР, ЦРУ, ОРВЭС и ряд других, так что выходило чересчур много вождей и мало индейцев.

Но Леланд был хорошим солдатом. Неся ответственность за военную часть операции, он намеревался выполнить свою задачу до конца, даже если она и обречена на неудачу.

— Когда вы возьметесь за остальных свидетелей в мотеле? — спросил Хендерсон, называя словом «свидетели» всех тех, кто подвергся промыванию мозгов. Леланд находил это слово весьма удачным, поскольку, помимо своего очевидного значения, оно имело некий мистическо-религиозный оттенок: увиденному «свидетелями» из мотеля наверняка позавидовали бы сектанты-пятидесятники, мечтающие увидеть лик Божий, — настолько парализующим, удивительным, обескураживающим и устрашающим было это зрелище.

— У нас все готово, — заверил Леланд Хендерсона. — Мы можем блокировать мотель в течение получаса. Но я не отдам приказа, пока не выясню, что там в Чикаго с этим Кэлвином Шарклом, черт побери!

— Какая досадная оплошность! — воскликнул Хендерсон на другом конце провода. — Почему этого Шаркла выпустили из-под контроля? Нужно было схватить его за шиворот и хорошенько промыть ему еще разок мозги, как мы это сделали с Салко.

— Это не моя оплошность, — буркнул Леланд, — за нейтрализацию свидетелей отвечает ФБР, я только подтираю за вами.

— Я не перекладываю вину на ваших парней, полковник, — тяжело вздохнул Хендерсон. — Но, черт возьми, и нас вы не должны обвинять! У нас не хватает людей, чтобы следить за всеми и прослушивать их разговоры. И это при том, что только троим из наших двадцати агентов известно, ради чего затеяна эта суета. Агенты не любят, когда им что-то недоговаривают, им кажется, что им не доверяют, и они раскисают. Вот так оно и обернулось с этим Шарклом: у него стала восстанавливаться память, а никто вовремя не спохватился. Почему мы вообще решили, что сможем бесконечно поддерживать такую сложную легенду? Блеф! Я вам скажу, где мы промахнулись: мы поверили этим чистильщикам мозгов из ЦРУ. Мы поверили этим сукиным детям на слово, вот в чем была наша ошибка, полковник!

— Я всегда говорил, что вопрос можно решить проще, — напомнил Леланд.

— Убить их всех? Убить тридцать одного нашего гражданина лишь за то, что они оказались в неудачном месте в неудачное время?

— Я ведь не предлагал этого всерьез. Я подразумевал, что без варварских методов нам не стоит даже пытаться сохранить это дело в тайне.

Молчание Хендерсона красноречиво свидетельствовало, что он не верит Леланду.

— Так вы займетесь сегодня ночью мотелем? — спросил он наконец.

— Если обстановка в Чикаго прояснится и мне станет понятно, что там происходит, мы начнем действовать сегодня же. Но возникли некоторые вопросы... Я имею в виду эти непонятные физические явления. Что это такое? Признаюсь, мне становится от них жутковато. Нет, сэр, пока я не разберусь в ситуации, я не стану рисковать своими людьми.

Леланд положил трубку.

Скала Громов. Полковнику хотелось верить, что происходящее в горах приведет человечество к лучшему будущему, чем оно того заслуживает. Но в глубине души он опасался, что вместо этого наступит конец света.

Когда Джек Твист появился в жилой комнате Блоков, превращенной временно в столовую, и обратился к собравшимся, многие из них вскочили от изумления с мест, едва не перевернув при этом стол и не переколотив посуду, а кое-кто, наоборот, просто прирос к стулу, парализованный страхом, хотя Джек, предвидя такой поворот, предусмотрительно оставил автомат внизу. «Ничего, — подумал он, — им эта встряска только на пользу». И лишь одна маленькая девочка продолжала рисовать что-то ложкой на перепачканной подливкой тарелке, не обращая на него никакого внимания.

— Ладно, все нормально, успокойтесь. Сядьте, пожалуйста, — неторопливо взмахнул рукой незваный гость. — Я один из вас. В ту ночь я зарегистрировался в мотеле под именем Торнтона Уэйнрайта, но это не настоящее мое имя. Мы еще вернемся к этому позже, а теперь...

— Но откуда вы... Как вам удалось... Вы так нас напугали! — посыпалось на него со всех сторон.

— Это не то место, чтобы обсуждать подобные вещи! — повысил голос Джек. — Здесь вас могут подслушивать, поймите же вы наконец! Я сам слушал вас примерно с час, следовательно, это могут сделать и те, с кем вы намерены воевать.

Все изумленно уставились на него, пораженные тем, что их конспирация — всего лишь иллюзия. Первым опомнился крупный и крепкий мужчина с седеющими волосами, подстриженными ежиком.

— Вы утверждаете, что у нас в квартире микрофоны? Но я лично проверял и ничего не обнаружил. А у меня есть опыт в подобных делах.

— Вы, вероятно, Эрни, — произнес Джек тем же резким и бесстрастным тоном, который взял с самого начала специально, чтобы вывести всех из благодушного настроения и вынудить поверить в то, что отныне следует постоянно быть начеку и помнить: их разговоры могут подслушиваться. — Вы говорили, что служили в разведке морской пехоты. Но когда это было? Лет десять назад? С тех пор многое изменилось, Эрни. Разве вы не слышали о революции в области высоких технологий? Нет никакой надобности устанавливать здесь микрофоны, когда есть специальные звукоуловители и трансмиттеры, позволяющие прослушивать разговор через установленный в помещении телефон. Для этого достаточно набрать ваш номер, но звонка вы не услышите: осциллятор электросигнала дезактивирует звонок и одновременно включит микрофон в вашем аппарате. — Он взял со стола телефон и потряс им в воздухе. — Вот с помощью чего вас подслушивают! Вы сами установили для них «жучок». Можете быть уверены, что они прослушали всю вашу болтовню за ужином. Чем продолжать действовать в том же духе, не лучше ли самим перерезать себе глотку и избавить других от хлопот?

Слова Джека возымели действие: все замолчали, словно набрав в рот воды.

— Вот что, — продолжал он с победным видом, — здесь есть комната без окон, где можно провести военный совет? Не важно, есть ли в ней телефонный аппарат или нет, — мы его отключим.

Миловидная женщина средних лет, очевидно, жена Эрни, подумала и неуверенно произнесла:

— Неподалеку отсюда есть гриль-бар...

— И в нем нет окон? — удивился Джек.

— Окна... разбились, — сказал Эрни. — Сейчас они заколочены фанерными щитами.

— Пошли туда. Разработаем нашу стратегию, а потом вернемся доедать ваш знаменитый тыквенный пирог. Вы так восторженно о нем отзывались, обжираясь здесь до бесчувствия. А я, между прочим, едва перекусил какой-то дрянью и голоден как волк.

С этими словами Джек направился к лестнице, не сомневаясь, что остальные последуют за ним.

Первые пять минут Эрни готов был убить эту продувную бестию с косым глазом. Но постепенно ненависть сменилась невольным уважением.

Во-первых, нельзя было не оценить осторожность и предусмотрительность, с которой этот парень появился в мотеле: ведь он не только пробрался в него совершенно незаметно, но и прихватил с собой автомат.

Однако, глядя, как этот липовый Торнтон Уэйнрайт, перекинув ремень «узи» через плечо, направляется к выходу из конторы, Эрни не смог унять кипящую в груди ярость и, даже не взяв с вешалки куртку, побежал догонять нахала, чтобы по пути к гриль-бару высказать ему все, что о нем думает.

— Послушай, зачем ты хочешь казаться умнее других? Нельзя ли обойтись без бахвальства? — поравнявшись с наглецом, спросил он.

— Можно, но боюсь, что тогда до вас сразу все бы не дошло, — ответил тот.

Эрни раскрыл было рот, чтобы продолжить выяснение отношений, но внезапно сообразил, что уже вышел из дома и вокруг темная ночь, а до гриль-бара еще далеко. У него перехватило дыхание, он покачнулся и жалобно застонал.

К его удивлению, новичок сжал его локоть и самым дружелюбным тоном произнес:

— Крепись, Эрни, мы на полпути к цели. Держись за меня, и все будет в порядке.

Униженный этим жестом новоявленного доброго самаритянина, Эрни вырвал руку, проклиная свой детский страх, но новичок охладил его пыл.