Незнакомцы Кунц Дин

Оглядевшись, Паркер обнаружил, что лежит плашмя на стеклянном столике между двух шезлонгов из красного дерева на балконе второго этажа. Ухватившись за перила балкона, он перемахнул через них и полетел вниз, думая лишь о том, чтобы не упасть на острый сук или жесткий куст. Но и на этот раз художнику повезло — он приземлился на газон, больно ударившись спиной и плечом, но не переломав при этом костей. Фейн перекатился на другой бок, вскочил на ноги и побежал. Внезапно перед ним с легким шорохом разлетелась в стороны листва, и не успел он сообразить, что происходит, как от дерева отскочил кусочек коры, и он наконец понял, что по нему стреляют, причем из пистолета с глушителем, поскольку выстрелов не было слышно. Паркер резко дернулся влево, потом вправо, упал в цветочную клумбу, выбрался из нее, добежал до живой изгороди, перепрыгнул через нее и помчался дальше.

Они были полны решимости убить его, чтобы не дать ему никому рассказать о том, что он видел в доме. Теперь они скорее всего поспешно перемещают куда-нибудь, а может, и убивают членов семьи Салко. Но на чьей стороне будет полиция, если убийцы работают на правительство? Есть ли смысл обращаться к властям за помощью? Кому они скорее поверят — взбалмошному и подозрительно одетому художнику с косматой бородой и растрепанными волосами или же трем аккуратным агентам ФБР, которые наверняка найдут благовидное объяснение своему появлению в доме Салко, а Паркера Фейна объявят преступником, которого они пытались задержать. Боже, да ведь они вполне могут и арестовать его прямо в полицейском участке!

Паркер припустил еще быстрее. Но не к машине, а вниз по склону оврага и по каменистому руслу ручья, петляя между деревьями и кустами, вскарабкался по другому склону наверх, очутился на чьем-то заднем дворе, пересек, тяжело дыша, газон и побежал вдоль дома. Наконец он оказался на улице, свернул в переулок и пошел медленнее, чтобы не привлекать к себе внимание прохожих, все больше удаляясь от дома Салко.

Он знал, что ему следует делать. После всего увиденного он со всей ясностью осознал нависшую над Домиником опасность, и если раньше Паркер представлял ее себе лишь умозрительно, то теперь, познакомившись с ней воочию, прочувствовав собственным нутром и едва не поплатившись за свое любопытство жизнью, он уже не сомневался, что ему нужно срочно лететь в округ Элко. Доминик Корвейсис был его другом, быть может, лучшим другом, а дружба обязывает помогать в беде, не бросать товарища в трудную минуту. Можно было бы поступить проще: плюнуть на все и вернуться к мольберту в уютном доме в Лагуна-Бич. Но тогда Паркер перестал бы быть самим собой, а этого он не смог бы перенести, потому что нравился самому себе таким, каким он был!

Нужно было как-то добраться до аэропорта, взять билет на ближайший рейс на Сан-Франциско и оттуда улететь в Неваду. Паркера не беспокоило, что заставшие его в доме Салко агенты могут искать его в аэропорту: ведь они, судя по единственной произнесенной одним из них реплике, не знали, кто он такой, следовательно, скорее всего подумают, что он из местных. Ключи же от «Темпо» с биркой прокатной фирмы лежали у него в кармане, так что раньше чем через два часа установить владельца машины и фамилию человека, взявшего ее напрокат, этим ребятам вряд ли удастся, а к этому времени его уже не будет в городе.

Паркер ускорил шаг и вскоре увидел молодого человека лет двадцати, тщательно отмывающего ободья колес желтого «Плимута» выпуска 1958 года — огромной махины с мощной решеткой радиатора и похожими на акулий плавник хвостовыми обтекателями. Паркер подошел к хозяину автомобиля и сказал:

— Послушай, у меня сломалась машина, а мне срочно нужно попасть в аэропорт. Может, подвезешь меня туда за пятьдесят зеленых?

Парень оказался лихим водителем. Только после третьего крутого виража Паркер решился перевести дух, убедившись, что руль старой махины в надежных и умелых руках. В аэропорту он купил билет на вылетавший через десять минут в Сан-Франциско самолет компании «Вест-Эйр», благополучно поднялся на борт лайнера и уже в воздухе начал думать о том, как бы поскорее добраться из Сан-Франциско в Рино.

Джек Твист методично переходил от одного окна в квартире Блоков к другому, высматривая признаки наблюдательных постов противника. Он не сомневался, что за домом и гриль-баром наблюдают, и был уверен, что засечет наблюдающих, как бы умело они ни маскировались, потому что у него имелся для этого специальный прибор.

Этот прибор Джек Твист захватил с собой из Нью-Йорка вместе с другими полезными приспособлениями, и назывался он «тепловой анализатор HS-101». Он походил на блестящий лучевой пистолет-бластер из фантастических фильмов, только вместо ствола у него был объектив диаметром два дюйма. Держа рукоятку в руке, с его помощью можно было видеть не только увеличенное изображение деталей ландшафта, но и контуры находящихся в поле зрения источников теплового излучения, однако не всех подряд, а только крупного размера. От чуткого ока этого хитроумного прибора шпионов не спасли бы даже изолирующие лыжные костюмы.

Джек потратил немало времени на изучение северных окрестностей мотеля — той стороны, с которой он сам пришел накануне ночью, — прежде чем решил, что оттуда за «Спокойствием» не наблюдают, и перешел к окнам, выходящим на запад. Не обнаружив и там ничего подозрительного, он приступил к осмотру местности, видной из южной части квартиры.

Марси докрасила последнюю Луну в альбоме и, заинтересовавшись прибором в его руках, встала с ним рядом. Быть может, она привязалась к нему, потому что он был к ней внимателен, все время терпеливо разговаривал с девочкой, хотя сама она и скупилась на ответы, или ей просто было рядом с ним спокойнее, только она не отходила от него ни на шаг.

Жоржа тоже присоединилась к ним, и, хотя она и молчала, ее присутствие отвлекало его внимание гораздо сильнее, чем присутствие Марси, что объяснялось, во-первых, тем, что она была поразительно красивой женщиной, а во-вторых, тем, что Жоржа ему определенно нравилась. Как, впрочем, и он ей, хотя, конечно, не как мужчина, потому что в этом смысле ничего привлекательного в себе Джек не видел: явный уголовник, с лицом, похожим на истоптанный башмак, не говоря уже о косом глазе. Но ведь они могли же стать просто друзьями, и это было бы замечательно!

Наконец, перейдя в гостиную, Джек засек то, что искал: на фоне заснеженного ландшафта высветились цифры, свидетельствующие о крупном источнике тепла. Переключив прибор на телескопическое наблюдение, он вскоре увидел в пятистах ярдах к югу от дома двух мужчин в маскировочных костюмах и удовлетворенно рассмеялся.

Помня, что у стен имеются электронные уши, Жоржа не стала уточнять, что именно он разглядел.

У одного из распластавшихся на холодной земле мужчин Джек заметил на груди бинокль, но как раз в этот момент шпиону не пришло в голову им воспользоваться, так что он и не подозревал, что Джек наблюдает за ним из окна.

Джек переместился к окнам, выходящим на восток, но никого там не увидел. Следовательно, наблюдение велось исключительно с южной стороны: видимо, противник посчитал, что этого вполне достаточно, поскольку из одной точки можно было следить и за мотелем, и за единственной ведущей к нему дорогой.

Люди полковника Леланда Фалькирка недооценили Джека Твиста. Они знали его прошлое, знали его возможности, но не до конца.

В половине второго появились первые снежинки. Они медленно кружились в воздухе, плавно опускаясь на землю, и не обещали сильного снегопада.

В два часа дня, когда из поездки по окрестностям хранилища в Скале Громов вернулись Доминик и Эрни, Джек сказал:

— Знаешь, Эрни, когда повалит настоящий снег, кому-то из проезжающих по шоссе может прийти в голову переждать его в мотеле, поскольку напротив входа стоят машины. Лучше бы отогнать мой «Чероки» и грузовик Сарверов подальше за дом. Зачем нам здесь посторонние?

Эрни сразу же смекнул, что на самом деле задумал Джек, и подыграл ему: вместе с Домиником они вышли к машинам и перегнали их к черному ходу.

А план Джека, не предназначавшийся для ушей операторов полковника Фалькирка, был весьма прост: дождаться снегопада и незаметно скрыться всем вместе на автомобилях из осажденного мотеля.

Тем временем Нед и Сэнди готовили на кухне на всех бутерброды в дорогу. Оставалось лишь дождаться Фэй и Джинджер.

Снегопад усиливался. Быстро темнело. В половине третьего уже повалил густой снег и подул сильный ветер. Видимость резко ухудшилась, и наблюдатели на холме, вероятно, начали собирать аппаратуру, чтобы перебраться поближе к мотелю.

Джек все чаще поглядывал на часы. Времени было в обрез. Но сказать наверняка, когда оно истечет, он при всем своем желании не мог.

Пока лейтенант Хорнер ремонтировал у себя в офисе детектор лжи, Фалькирк читал нотацию начальнику службы безопасности хранилища майору Фугате и его заместителю лейтенанту Хелмсу, определенно давая им понять, что они в списке подозреваемых в измене. Полковник нажил себе двух врагов, но это не имело значения. Ему не нужно было, чтобы его любили, для него было важно, чтобы его боялись.

Он еще не закончил выговаривать майору и лейтенанту, как к ним присоединился генерал Альварадо, мордастый коротышка с толстыми и короткими, как сардельки, пальцами, вислым задом и выпирающим брюхом. Он влетел в комнату с багровым от ярости лицом — прямо от доктора Беннелла.

— Это правда, полковник? — закричал он, брызжа слюной. — Скажите мне, это правда, что вы взяли под свой единоличный контроль выход из хранилища и фактически превратили всех нас в заключенных?

Строгим, но достаточно почтительным тоном Леланд проинформировал генерала Альварадо о том, что в его компетенцию входит контроль за программированием и эксплуатацией специального компьютера, обеспечивающего пропускной режим, равно как и использование особой программы, в случае необходимости, по собственному усмотрению.

— Кто дал вам такие полномочия? — продолжал нажимать Альварадо.

— Генерал Максуэлл Д. Ридденхауэр, начальник штаба армии и председатель Объединенного комитета начальников штабов, — сухо ответил Фалькирк.

Генерал Альварадо на это раздраженно заметил, что ему прекрасно известно, кто такой Ридденхауэр, но не верится, что непосредственным начальником полковника в данном случае является сам начальник штаба армии.

— А почему бы вам, сэр, не позвонить ему? — предложил полковник Фалькирк. Он достал из бумажника визитную карточку и вручил Альварадо: — Вот номер телефона генерала Ридденхауэра.

— У меня имеется номер телефона штаба армии, — усмехнулся генерал Альварадо.

— Сэр, это не служебный телефон. Это домашний телефон генерала Ридденхауэра, его нет в справочнике. В конце концов, можно его и побеспокоить, это чрезвычайно важный вопрос, сэр.

Покраснев еще сильнее, Альварадо выбежал из комнаты, зажав карточку между большим и указательным пальцем и держа ее на вытянутой руке, словно это был какой-то опасный предмет. Спустя пятнадцать минут он вернулся, но уже не красный как рак, а бледный как смерть и пролепетал:

— Хорошо, полковник, все в порядке, у вас действительно имеются такие полномочия. Поэтому мне кажется, что отныне командование объектом должно перейти к вам.

— Никоим образом, — возразил Леланд. — Начальником хранилища являетесь по-прежнему вы.

— Но если я заключенный...

— Сэр, ваши приказы сохраняют силу до тех пор, пока они не будут непосредственно мешать мне обеспечивать главную задачу момента: исключить всякую возможность побега из объекта опасных лиц или других опасных существ, — перебил его полковник.

Генерал Альварадо недоуменно покачал головой:

— Майлс Беннелл сказал мне, что вы... будто бы вы, полковник, всех нас считаете монстрами или чем-то в этом роде, — генерал намеренно употребил это слово, но на лице Фалькирка не дрогнул ни один мускул.

— Сэр, — отчеканил он, — как вам должно быть известно, кто-то из сотрудников данного объекта предпринял попытку склонить свидетелей к возвращению в мотель «Спокойствие», видимо, надеясь, что они вспомнят то, что их заставили забыть, и с помощью средств массовой информации вынудят нас раскрыть наш секрет. Я допускаю, что эти предатели действуют из благих намерений, просто будучи убежденными, что эти факты нужно сделать достоянием общественности, и это, вероятнее всего, помощники доктора Беннелла. Однако не исключено, что ими движут и другие, более темные побуждения или силы.

— Монстры, — угрюмо повторил генерал Альварадо.

Когда детектор лжи был наконец отремонтирован, Леланд дал задание майору Фугате и лейтенанту Хелмсу допросить всех, кто владел секретными сведениями о событиях полуторагодичной давности и их последствиях.

— За результаты расследования вы ответите головой, — предупредил полковник. Он был полон решимости расценивать неудачу службы безопасности как еще одно доказательство стремительного распространения заразы среди персонала «Скалы Громов», и не просто падения дисциплины и нравственности, а чрезвычайной и чудовищной инфекции. Если и на этот раз майору и лейтенанту не удастся выявить изменника, пославшего свидетелям сделанные «Поляроидом» снимки, это будет стоить им жизни.

Без четверти два Леланд и лейтенант Хорен вернулись в Шенкфилд, оставив весь персонал хранилища запертым в недрах земли. В кабинете без окон полковника ожидали новые неприятные известия, которые сообщил ему Фостер Полничев, шеф чикагского отделения ФБР.

Первая новость — о гибели в Эванстоне Шаркла — могла бы быть расценена как хорошая, если бы этот парень не прихватил с собой на тот свет сестру, зятя, а также целое специальное подразделение полиции. Трагическая жестокая развязка этого происшествия стала известна всей стране. Жаждущие крови репортеры будут смаковать кошмарные подробности, пока публика не пресытится ими и не утратит к ним интерес. Мало того, дотошные и нахальные журналисты могут добраться до мотеля «Спокойствие» в Неваде, почуяв в бреде Шаркла толику правды, и даже до Скалы Громов.

Но хуже всего было другое: Фостер Полничев сообщил, что «творится нечто неестественное». Резня и стрельба в квартире семьи Мендоза произвели подлинную сенсацию, и теперь дом буквально осаждают телевизионщики и газетчики. Стремясь взять интервью у полицейского Уинтона Толка, вырвавшего мальчика из когтей смерти, того самого Толка, которого недавно самого спас Брендан Кронин, репортеры окружили и его жилище.

Как это ни удивительно, но Брендан Кронин, похоже, передал свой поразительный талант Уинтону Толку. Но что еще он ему передал? Только ли загадочные способности? А может быть, и кое-что иное, темное и опасное? Может быть, в полицейского вселилась некая потусторонняя, нечеловеческая сила?

Итак, худшие опасения полковника начинали сбываться. Леланд с трудом сдерживал тошноту, слушая Полничева.

Агент ФБР докладывал, что Толк не давал прессе никаких интервью. Он фактически не появляется на людях, но рано или поздно он согласится ответить на вопросы журналистов и упомянет Брендана Кронина, от которого ниточка потянется и к Эмми Халбург.

Эмми Халбург была еще одним наваждением для полковника. Получив утром сообщение о неожиданно проявившихся у Толка целительных способностях, Полничев отправился к Халбургам, чтобы выяснить, не обрела ли Эмми после исцеления аналогичный дар. Картина, увиденная им в доме Халбургов, настолько потрясла его, что он немедленно изолировал всю семью от прессы и общественности. Теперь все пятеро Халбургов находились на конспиративной квартире ФБР под присмотром шести сотрудников, которым было сказано, что им следует быть при исполнении своих служебных обязанностей постоянно начеку и ни в коем случае не оставаться ни с кем из подопечных наедине. В случае же угроз или неординарных действий со стороны Халбургов их нужно немедленно уничтожать.

— Но мне думается, все это уже бессмысленно, — высказал свое мнение Полничев, звонивший из Чикаго. — Я полагаю, ситуация вышла из-под нашего контроля. Мы не в силах удержать стремительное развитие событий и снова загнать джинна в бутылку. Поэтому операцию прикрытия можно смело прекращать и обнародовать все сведения.

— Вы сошли с ума! — воскликнул Леланд.

— Если дело дошло до того, что мы вынуждены убивать людей, многих людей — всех Халбургов, Толка и его жену, других свидетелей, — и все лишь ради того, чтобы сохранить тайну, цена этой тайны становится чертовски высокой.

— Вы забываете, что поставлено на карту! — пришел в ярость Фалькирк. — Поймите же наконец, ради бога, что мы уже не просто пытаемся утаить от общественности информацию, это сейчас уже не имеет почти никакого значения! Мы сейчас пытаемся защитить человеческий род от уничтожения! Если мы станем действовать открыто и потом решим прибегнуть к силе, чтобы удержать заражение, нас заклюют все доброхоты, все политиканы, и мы сами не заметим, как проиграем войну!

— Но судя по случившемуся здесь, — возразил Полничев, — опасность не так уж и велика. Я, конечно, приказал своим людям, охраняющим Халбургов, относиться к ним как к источнику повышенной опасности, но, честно говоря, мне не верится, что они опасны. Эта маленькая Эмми... она просто прелесть, а не чудовище. Я не знаю, как эта таинственная сила вселилась в Кронина и передалась от него девочке, но готов ручаться головой, что ничего темного в Эмми нет. Как и во всех остальных. Видели бы вы сами эту чудесную девочку, полковник! Все говорит о том, что свершилось нечто самое потрясающее за всю историю человечества!

— Безусловно, — холодно произнес полковник Фалькирк, — именно в этом и хочет уверить нас противник. Если мы позволим убедить себя, что приспособленчество и капитулянтство — это благодеяние, мы будем побеждены без боя.

— Но, полковник, если допустить, что Кронин, Корвейсис, Толк и Эмми Халбург заразились и перестали быть людьми или стали какими-то другими, не такими, как мы с вами, тогда зачем им популяризировать свои скрытые возможности, совершая чудесные исцеления или демонстрируя способность управлять на расстоянии различными предметами? В их интересах было бы держать свою силу в секрете и исподволь заражать все больше и больше людей.

На Леланда этот аргумент не возымел никакого действия.

— Механизм всей этой чертовщины нам пока не известен, — стоял он на своем. — Возможно, подвергшийся заражению не может сопротивляться проникшему в него паразиту и становится его рабом. А может быть, паразит и хозяин человеческой оболочки взаимодействуют, помогая один другому, при этом хозяин может и не подозревать, что в него кто-то вселился, — вот вам и ответ на ваш вопрос, почему Эмми Халбург и другие не знают, откуда взялись их удивительные способности. Но, так или иначе, подобный субъект уже не может считаться человеком в полном смысле слова. И, на мой взгляд, Полничев, ему больше нельзя доверять. И поэтому я прошу вас взять под стражу всю семью Толка. Ради бога, изолируйте ее немедленно!

— Как я уже сказал вам, полковник, дом Толка окружен журналистами. Если я приеду туда со своими ребятами арестовывать Уинтона и его жену, вся наша операция будет провалена. И хотя я больше не верю в ее успех, я не стану срывать ее сам. Я знаю свои обязанности.

— Надеюсь, ваши люди наблюдают за домом Толка?

— Да.

— А что насчет семьи Мендоза? Если инфекция передалась от Толка мальчику, как это ранее случилось с самим Уинтоном...

— Мы наблюдаем за этой семьей. Но и там нам мешают репортеры...

Не меньше хлопот было и с отцом Стефаном Вайцежиком. Священник побывал у Мендоза и Халбургов, прежде чем Фостеру Полничеву стало известно, что там происходит. Несколько позже агент ФБР видел святого отца напротив осажденного полицией и толпой зевак дома в Эванстоне, как раз тогда, когда Шаркл взорвал бомбу. Но после этого священник исчез, и вот уже шесть часов, как его никто не видел. Оставалось лишь предполагать, что он анализирует случившееся и пытается связать все странные происшествия в одну цепочку, что, по мнению Полничева, являлось лишним доводом в пользу его предложения рассекретить операцию, пока еще не поздно.

Леланд Фалькирк вдруг почувствовал, что все расползается, выходит из-под контроля, и у него перехватило дыхание от одной только этой кощунственной мысли, ибо он посвятил всю свою жизнь философии и принципам осуществления контроля — безусловного, железного, над всем без исключения. Контроль являлся для него главенствующим делом, все остальное отодвигалось на второй план. В первую голову — самоконтроль. Необходимо научиться безошибочно управлять своими желаниями и порывами, в противном случае не избежать разрушения от всяческих соблазнов: алкоголя, наркотиков, секса и тому подобного. Во многом убеждения полковника сложились под влиянием его набожных родителей, которые начали вдалбливать в голову мальчика эти заповеди, еще когда он был несмышленышем. Крайне важно также контролировать процессы мышления; надо принуждать себя всегда полагаться исключительно на логику и здравый смысл, ибо человек по своей натуре склонен впадать в предрассудки, действовать по шаблонам, основанным на неразумном миропонимании. Этот урок он извлек уже вопреки, а не благодаря своим родителям, посещая молитвенные собрания секты пятидесятников и наблюдая, с ужасом и страхом, как они падают на пол, визжат и бьются в религиозном экстазе, якобы движимые некой силой, которую они называли «Святым Духом», а на самом деле просто доводя себя до истерического припадка. Нужно также контролировать свой страх, иначе можно легко сойти с ума. Он научился не бояться родителей, которые избивали и наказывали Леланда «ради его же собственной пользы», ибо были убеждены, что в мальчика вселился дьявол и нужно его изгнать. Одним из способов победить страх Леланд решил избрать намеренное причинение себе боли, надеясь таким образом развить в себе выносливость, привычку к ней и, соответственно, перестать бояться того, что может причинить боль. Леланд Фалькирк контролировал себя, свою жизнь, своих подчиненных, поручения, которые должен был исполнить, и так было всегда. И вот теперь он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, и впервые за сорок лет был на грани срыва. — Полничев, — сказал он. — Сейчас я положу трубку, но вы оставайтесь у телефона. Мой человек наладит специальную прямую селекторную связь между мной, вами, вашим директором, Ридденхауэром и нашим куратором в Белом доме. Мы должны выработать жесткую политику и наилучший способ ее осуществления. Я не допущу никакого слюнтяйства и мягкотелости, мы не выпустим ситуацию из рук, даже если для этого потребуется уничтожить зараженных людей, будь то славные девочки или святые отцы. И мы спасемся сами, клянусь вам!

Буро-зеленая машина следовала за автомобилем Фэй и Джинджер до самого поворота с федерального шоссе к мотелю. Джинджер была почти уверена, что она заедет и на парковочную площадку, но машина остановилась в сотне метров от «Спокойствия» и осталась там мерзнуть под снегопадом.

Фэй припарковала «Додж» напротив входа в контору. Вместе с Домиником и Эрни они перенесли в дом купленные в Элко лыжные костюмы, ботинки, перчатки, два полуавтоматических ружья, патроны, электрические фонарики, два компаса, газовую горелку с двумя баллонами и еще всякую полезную мелочь.

Эрни обнял Фэй, а Доминик — Джинджер, и оба одновременно воскликнули:

— Я очень волновался за тебя!

И Джинджер невольно ответила следом за Фэй:

— И я волновалась за тебя!

Эрни и Фэй поцеловались. Доминик приблизил свое мокрое от снега лицо к лицу Джинджер, и они тоже поцеловались. Это был долгий и страстный поцелуй, и он получился таким же естественным, как и у супругов Блок, и нисколько не удивил и не смутил Джинджер.

Когда вещи были перенесены, все десять членов семьи мотеля «Спокойствие» отправились в гриль-бар. Джек, Эрни, Доминик, Нед и Фэй взяли с собой оружие.

Подтаскивая к столу стулья, Джинджер заметила, что Брендан поглядывает на оружие с опаской и неудовольствием и вообще выглядит несколько обескураженным. От вчерашнего оптимизма и приподнятого настроения не осталось и следа, эйфория после телекинетических опытов испарилась.

— Мне больше ничего не снится, — с грустью посетовал он. — Ни золотистый свет, ни зовущий куда-то голос. Знаете, Джинджер, я все время говорил, что не верю, будто меня призвал сюда Господь Бог, но на самом деле именно на это я и надеялся. Отец Вайцежик был прав, когда говорил, что во мне не угасла вера. С некоторых пор я снова ощущаю настоятельную потребность в Боге. И вот теперь — ни снов, ни золотистого света, и мне кажется, что Бог отвернулся от меня.

— Вы не правы, Брендан, — возразила Джинджер, сжимая его руки в своих ладонях. — Если вы верите в Бога, Он никогда не отвергнет вас. Только вы можете забыть Бога, но никогда — наоборот. Верно? Он всегда прощает и любит нас. Разве не то же самое вы говорите своим прихожанам?

— Можно подумать, что вы закончили семинарию, — вяло улыбнулся Брендан.

— Ваш сон был результатом попыток подавленных воспоминаний пробиться через блокаду, удерживающую их в подсознании. Но если вас сюда действительно призвал Господь, тогда... ну, в таком случае вам не снятся сны, потому что вы уже здесь. Вы выполнили Его волю, поэтому Ему не нужно больше посылать вам этот сон, вот и все. Вы меня понимаете?

Лицо священника просияло.

Все расселись по своим местам за столом.

Джинджер с сожалением отметила, что Марси выглядит даже хуже, чем вчера: она сидела с опущенной головой, положив руки на колени, и не поднимала глаз.

— Луна, Луна, Луна... — беспрерывно нашептывала она.

Процесс высвобождения в ней воспоминаний шел крайне медленно и потому особенно мучительно, но необратимо.

— Она выйдет из этого состояния, — уверенно сказала Джинджер Жорже. Ничего другого ей в этот момент в голову не приходило, но хотелось как-то ободрить мать девочки.

— Да, — обрадованно встрепенулась Жоржа. — Она непременно выйдет из него. Непременно.

Джек и Нед поставили перед дверью фанерный шит и подперли его столом, полагая, что таким образом обезопасят себя от посторонних ушей.

Фэй и Джинджер поделились со всеми результатами визита к супругам Джемисон, не забыв, конечно, упомянуть и о соглядатаях на «Плимуте». Эрни и Доминик рассказали о своих впечатлениях.

Джек заволновался.

— Если они начали открыто наблюдать за нами, можно в любую минуту ожидать налета, — озабоченно произнес он.

— Может быть, стоит взглянуть, не окружают ли нас, — предложил Нед Сарвер, и Джек согласился с ним, после чего Нед подошел к двери и припал глазом к щелке между фанерным листом и дверной рамой.

По просьбе Джека Доминик и Эрни пояснили, что им удалось обнаружить во время осмотра ограды хранилища в Скале Громов.

Джек слушал их очень внимательно, задавая множество вопросов, смысл которых Джинджер был не всегда понятен. Например, его интересовало, пропущены ли сквозь звенья изгороди какие-нибудь тонкие голые проводки, как выглядят сторожевые посты и ходят ли вдоль забора патрули и собаки.

— Ни человеческих, ни собачьих следов по ту сторону заграждения мы не заметили, — отметил Доминик. — Видимо, там задействована надежная электронная система. Так что зря мы надеялись пробраться на территорию хранилища, это, как мы убедились, невозможно.

— Мы проникнем не только на территорию, — сказал Джек, — но и внутрь хранилища. Правда, сделать это будет нелегко. Придется пошевелить мозгами, но уверен, что нам это удастся.

— Пробраться внутрь? — недоверчиво переспросил Доминик.

— Это невозможно, — отрезал Эрни.

— Вся штука в том, что они переоценивают возможности электроники, — усмехнулся Джек. — Раз они доверили ей внешнюю ограду, то наверняка полагаются на электронного сторожа и на главном входе. Это обычная практика в наши дни. Все помешались на современной технике. У них, конечно, есть часовой на воротах, но он тоже наверняка обленился, надеясь на компьютеры, видеокамеру и прочую автоматику, так что нам представится возможность преподнести ему сюрприз. А вот уже очутившись внутри, мы рискуем оказаться на крючке раньше, чем проглотим наживку.

— Но почему вы так уверены, что... — начала было Джинджер.

— Не забывайте, — перебил ее Джек, — что я восемь лет только и занимался тем, что проникал туда, где меня не ждали. Правительство основательно поднатаскало меня в этом деле, так что все их фокусы и приемы мне хорошо известны. И у меня припасены свои, — добавил он, подмигнув косым глазом.

— Но ведь это очень опасно! — встревоженно воскликнула Жоржа.

— Это верно, — не стал спорить Джек.

— Тогда зачем же туда лезть? — спросила Жоржа.

В ответ на это Джек изложил разработанный им подробный план, который сперва поверг Джинджер в полное замешательство, но потом привел в восторг.

Джек излагал подробности своего плана таким уверенным голосом, словно все остальные члены группы уже согласились выполнять его указания. Он умышленно избрал этот непререкаемый тон, потому что времени на обсуждение других возможных вариантов действий не оставалось. Его опыт, ум и инстинкт подсказывали ему, что следует дорожить каждой минутой. Поэтому он и объяснил своей новой семье следующее.

В течение ближайшего часа все, за исключением Доминика, Неда и самого Джека, погрузятся в «Чероки» и окружным путем доберутся до Элко, где разделятся на группы. После этого Эрни, Фэй и Джинджер поедут на «Чероки» на север к Туин-Фолс, а потом в Покателло, откуда улетят в Бостон, где будут жить пока у друзей Джинджер, супругов Ханнаби. В Бостон им нужно добраться не позднее пятницы и тотчас же по прибытии рассказать все, что им известно, Ханнаби. Затем Джинджер должна будет обзвонить своих коллег в Бостонской мемориальной клинике, собрать их всех вместе и рассказать, что сделали полтора года тому назад с ни в чем не повинными людьми в Неваде. Тем временем Джордж и Рита Ханнаби свяжутся со своими высокопоставленными друзьями и организуют им встречу с Джинджер и Блоками. И лишь после этого можно будет сделать заявление для прессы. В полицию же следует обращаться в последнюю очередь, для начала дав показания, проливающие свет на убийство Пабло Джексона.

— Главное, — пояснил Джек, — довести известные нам факты до сведения как можно большего числа влиятельных людей, которые смогли бы поднять шум, если с вами что-нибудь случится, и потребовать специального расследования. Сейчас для нас крайне важно привлечь к этой проблеме видных людей одного из крупнейших городов страны. Если Джинджер удастся увлечь их своей историей, у нас появятся мощные сторонники и защитники. Главное, действовать в Бостоне быстро, чтобы опередить противника и не дать ему помешать нам.

Между тем ветер за окнами усиливался, обещая настоящую пургу. Это облегчало выполнение задуманного.

— После того как Джинджер, Фэй и Эрни выедут на «Чероки» в Покателло, — продолжал излагать свой план Джек, давая понять, что обсуждению он не подлежит, — остальные четверо — Брендан, Сэнди, Жоржа и Марси — отправятся в местное агентство компании «Джип» и купят еще один автомобиль с четырьмя ведущими колесами за наличные деньги, которые я им вручу перед отъездом из мотеля. Оформив покупку, им надлежит немедленно покинуть Элко в восточном направлении и двигаться к Солт-Лейк-Сити, штат Юта, откуда постараться как можно скорее вылететь в Чикаго, чтобы быть там в четверг. — Джек обернулся к священнику: — Брендан, как только вы приземлитесь, немедленно свяжитесь с отцом Вайцежиком, о котором вы мне рассказывали. Пусть он организует срочную встречу с главой чикагской епархии.

— Я не уверен, что отец Вайцежик сможет добиться немедленной аудиенции у Его Высокопреосвященства кардинала О'Каллагана, — смутился Брендан.

— Придется постараться, — твердо сказал Джек. — Брендан, вам, как и Джинджер в Бостоне, нужно будет действовать быстро и решительно. Противник наверняка обнаружит вас, едва вы объявитесь в Чикаго. Как бы то ни было, объясните при встрече кардиналу О'Каллагану, что произошло в округе Элко, а Брендан пусть для большей убедительности продемонстрирует свои способности. Кардиналы носят под сутаной штаны?

— Что? — изумленно заморгал Брендан. — Конечно же, они носят брюки.

— Тогда снимите с кардинала О'Каллагана штаны, Брендан, пусть он поймет, что участвует в величайшем из событий, случившихся после того, как две тысячи лет назад сам собой сдвинулся камень, закрывавший вход в гробницу Христа. Я не богохульствую, Брендан, я действительно считаю это величайшим после воскресения Иисуса событием.

— Я тоже, — сказал Брендан, светлея лицом: убедительные слова и уверенный тон Джека подействовали на него благотворно.

Ветер сотрясал фанерные щиты в окнах, наполняя помещение гриль-бара тихим зловещим гулом.

Эрни Блок настороженно прислушался и сказал:

— При таком ветре следует ждать урагана.

Джеку этот прогноз не понравился, потому что столь скорая перемена погоды могла спровоцировать противника на принятие решительных мер уже в ближайшее время.

— О'кей, Брендан, — сказал Джек. — Убедите кардинала О'Каллагана и уговорите его организовать срочную встречу с мэром, членами городского совета, общественными деятелями, крупными предпринимателями, финансистами. Времени у вас в запасе максимум сутки. Чем большее число людей будет в курсе событий, тем меньше опасность для вашей жизни. Но в любом случае вам не следует терять время. Постарайтесь заручиться надежной защитой, прежде чем выступите перед прессой. Вы просто представьте: вы в окружении выдающихся людей города, журналисты гадают, что же, в конце концов, происходит, и тут вы демонстрируете всем свои телекинетические способности, поднимая в воздух кресло и заставляя его медленно парить над залом!

Брендан широко улыбнулся:

— После этого на всей своей операции они смело смогут поставить крест!

— Надеюсь, что именно так оно и будет, — кивнул Джек. — Потому что, пока вы займетесь выполнением этого задания, Доминик, Нед и я будем внутри Скалы Громов, может быть, под арестом военных, и сможем выбраться оттуда живыми лишь в случае, если вы поднимете большой шум.

— Мне эта часть плана совершенно не нравится, — вмешалась Жоржа. — Зачем вам туда соваться? Я задавала этот же вопрос пятнадцать минут назад, но до сих пор не услышала ответа. Если мы незаметно улизнем отсюда и с помощью знакомых Джинджер и Брендана оповестим общественность Чикаго и Бостона, для чего крутиться вокруг этого секретного хранилища? Как только заработает машина средств массовой информации, армия и правительство будут вынуждены раскрыть свой секрет. Им придется рассказать нам, что произошло в то лето и что они делают под Скалой Громов.

— Извини, Жоржа, но это звучит наивно. Да, если мы все начнем повсюду рассказывать одну и ту же историю, пресса навалится на армию и правительство с требованием разъяснений. Но ведь военные начнут тянуть время, выдумывать собственные контр версии, и это будет продолжаться многие месяцы, а то и годы. А за это время они все хорошенько обдумают, всему найдут объяснение, но тайна так и останется за семью печатями. Единственный способ заставить их расколоться — действовать стремительно, чтобы они не смогли опомниться. И, чтобы ускорить события, вы должны иметь возможность сообщить всему миру, что троих ваших товарищей — Доминика, Неда и меня — удерживают против их воли в пещере под горой. Заложники! Вот что вынудит армию нарушить молчание не позже, чем через день-два после того, как всем станет известно об этом драматическом спектакле, где мы выступим в роли мучеников, а наше собственное правительство — в роли захвативших нас террористов.

Слова Джека повергли всех в шок. Эрни и Фэй смотрели на него с изумлением и грустью, словно он был то ли уже мертвец, то ли безнадежный безумец.

Лицо Жоржи омрачилось страхом.

— Но ты не можешь! Нет, нет! Ты просто не можешь жертвовать собой... — воскликнула она.

— Если все вы справитесь со своим заданием, — живо возразил Джек, — ни о какой жертвенности не будет и речи. Общественность потребует нашего освобождения. Вот почему так важно, чтобы каждый делал именно то, что ему поручено.

— Но, — снова возразила Жоржа, — ведь может случиться так, что вы проникнете внутрь Скалы Громов, увидите там что-то такое, что может как-то объяснить случившееся позапрошлым летом, сфотографируете это и выберетесь оттуда целыми и невредимыми! И в этом случае вы, конечно же, попытаетесь скрыться. Ведь ты же не настаиваешь на безусловном осуществлении сценария с заложниками, верно?

— Ну конечно же, нет!

Но Джек покривил душой. Если и имелся шанс незаметно пробраться в хранилище, то выбраться из него, оставшись незамеченными, не было почти никакой надежды. Что же касается обнаружения каких-либо вещественных доказательств, проливающих свет на события позапрошлого лета, это было вообще утопией. Во-первых, они не имели ни малейшего представления о том, что именно следует искать. Они вполне могли пройти в двух шагах от того, что ищут, и даже не обратить на это никакого внимания. Более того, если в «Скале Громов» велись опасные эксперименты иодин из них вышел в тот июльский вечер из-под контроля исследователей, ответ на загадку наверняка спрятан в сейфе с секретными документами, а может, микрофильмирован и хранится среди массы других пленок или же в одной из папок с отчетами. А копаться в грудах бумаг у них не будет времени. Но ничего этого Джек ни Жорже, ни остальным не сказал. Он не мог допустить, чтобы собрание вылилось в спор о потенциальном риске и других возможных исходах этого опасного предприятия.

За окнами завывал ветер.

— И если уж ты так настаиваешь на проникновении в хранилище, — наступала Жоржа, — почему бы нам семерым не остаться где-нибудь к вам поближе, например в Элко? Мы могли бы отправиться в ту же газету «Сентинел» и проделать все, что ты предлагаешь, в редакции. Мы могли бы разоблачить заговор военных здесь, а не в Чикаго и в Бостоне.

— Нет, — решительно возразил Джек, тронутый, но и расстроенный ее заботой о нем: дорога была каждая секунда! — Средства массовой информации вряд ли быстро откликнутся на заметку в газете провинциального городка о человеке с удивительными способностями и тайных операциях правительства. Скорее всего к ним отнесутся как к очередной «утке» из разряда сообщений об оригинальных фокусниках и НЛО. А тем временем противник обнаружит и уничтожит вас, а заодно и журналистов, разговаривавших с вами, и никто даже не станет вас искать. Нет, Жоржа, единственный выход из сложившейся ситуации — четко следовать моему плану. Больше нам надеяться не на что.

Жоржа с удрученным видом откинулась на спинку кресла.

— Доминик, — обратился Джек к писателю, — ты согласен со мной?

— Согласен. — Иного ответа Джек и не ожидал. — Но скажи, пожалуйста, Джек, почему мне оказана честь сопровождать тебя в этом рискованном путешествии?

— С радостью объясню, — усмехнулся Джек. — Эрни все еще не избавился от боязни темноты, поэтому с него довольно будет и ночной поездки в Покателло. К штурму хранилища он не готов, так что остаетесь только вы с Недом. К тому же нам не помешает хороший литератор, который потом опишет все наши приключения. Пресса обожает сенсации такого рода. Подумать только — известный писатель в качестве заложника военных на секретном объекте!

Теперь настала очередь вмешаться в разговор Джинджер Вайс.

— Ты великий стратег, Джек, но почему-то не уважаешь права женщин. Мне кажется, что я тоже не помешаю вам в «Скале Громов».

— Но... — попытался возражать Джек.

— И прошу меня не перебивать! — пресекла эту попытку она, вставая со стула и привлекая к себе общее внимание. — Нед может отправиться вместе с Сэнди в Чикаго, так что у Брендана будет достаточно взрослых свидетелей, способных подтвердить его рассказ. А Жоржа и Марси вместе с Фэй и Эрни вылетят в Бостон, я дам им записку для Ханнаби. Джордж и Рита отнесутся к ней серьезно и помогут собрать людей. Кроме того, Рита моментально подружится с Фэй, потому что у них много общего, так что мое присутствие вовсе не обязательно. Я больше нужна здесь. Во-первых, проникновение в хранилище сопряжено с опасностью, и может понадобиться врач. Мы ведь не уверены в том, что Доминик обладает такими же способностями исцелять людей, как Брендан, и даже если они у него есть, то он пока не научился управлять ими. Так что доктор не помешает, верно? Во-вторых, если уж речь зашла о том, что присутствие в группе заложников писателя прибавит этому делу сенсационности, тогда, черт побери, присутствие женщины сделает его просто скандальным! Я просто необходима вам, Джек!

— Вы правы, — к ее немалому удивлению, быстро согласился Джек. Слова Джинджер были не лишены здравого смысла, а на споры не оставалось времени. — Нед, ты поедешь вместе с Сэнди и Бренданом в Чикаго.

— Но я хотел бы отправиться вместе с тобой в хранилище, если ты считаешь, что так полезнее для дела.

— Я знаю, — сказал Джек, — я действительно именно так и думал, но теперь мне кажется, что будет лучше, если мы поступим иначе. Послушайте, если мы сейчас же отсюда не смоемся, весь наш план вообще потеряет смысл, потому что нас снова сцапают эти типы, которые уже однажды накачали нас до потери памяти наркотиками.

Нед отодвинул стол от входной двери, Эрни убрал фанерный щит, и все увидели за стеклом белую стену пурги.

— Потрясающе! — воскликнул Джек. — Великолепное прикрытие!

Они вышли наружу, в снег и ветер, и первым делом Джек взглянул на автомобильную стоянку. Буро-зеленого «Плимута» там уже не было. Это не понравилось Джеку. Он предпочел бы, чтобы наблюдатели оставались на прежнем месте, там, где он сам мог бы их видеть.

Селекторное совещание не ускорило дела, как того хотелось бы полковнику Фалькирку. Он надеялся получить «добро» на одновременное задержание всех свидетелей и препровождение их в «Скалу Громов». Леланд рассчитывал, что ему и генералу Ридденхауэру удастся убедить остальных в том, что угроза распространения заразы не только вполне реальна, но и весьма серьезна. Именно поэтому следует уничтожить всех свидетелей из мотеля «Спокойствие» и персонал хранилища, как только появятся доказательства подмены их человеческого естества чужеродной субстанцией, а такие доказательства он обязательно получил бы. Но стоило лишь начаться совещанию, как все полетело кувырком. Ситуация чертовски осложнялась.

Директор ФБР Эмил Фоксуорт получил сообщение еще об одном досадном происшествии: группа специалистов, повторно промывавшая мозги семье Салко, докладывала, что у них объявился незваный гость — грузный, но весьма дерзкий бородач, ухитрившийся скрыться из-под самого носа агентов. Всех Салко в срочном порядке перевезли в санитарной карете на конспиративную квартиру, чтобы довести процедуру до конца. В то же время в результате срочных оперативных действий выяснилось, что брошенная бородачом машина взята напрокат в местной фирме не каким-то примитивным грабителем, а известным художником Паркером Фейном, другом Корвейсиса. ФБР установило, что художник вылетел в Сан-Франциско, где его следы оборвались.

Исчезновение Паркера Фейна усилило позицию Фостера Полничева, предлагавшего рассекретить операцию: его поддержали директор ФБР и Джеймс Хертор, советник президента по вопросам национальной безопасности. Мало того, изворотливый Полничев убедительно доказывал, что все случившееся за последнее время — и чудесное исцеление Кронином Уинтона Толка и Эмми Халбург, и последующее спасение полицейским зарезанного мальчика, и удивительные телекинетические способности Корвейсиса и девочки — свидетельствует скорее о благотворных последствиях событий 6 июля, чем об их пагубности для человечества. При этом он ссылался на мнение группы ученых во главе с доктором Беннеллом, тоже уверенных в отсутствии какой-либо опасности, что подтверждалось их исследованиями.

Полковник пытался объяснить им, что Беннелл и его сотрудники могли заразиться и верить им нельзя, как и вообще никому из персонала хранилища, но у Фалькирка это плохо получалось, потому что он был армейским командиром, а не краснобаем, и на фоне аргументов более опытного Фостера Полничева доводы его смахивали на бред параноика.

Даже тот, на кого Леланд больше всего рассчитывал — генерал Максуэлл Ридденхауэр, — не оправдал его надежд. Председатель Объединенного комитета начальников штабов поначалу отмалчивался, внимательно выслушивая каждую из сторон, выполняя как бы посредническую миссию, поскольку по занимаемой должности являлся не только профессиональным военачальником высокого ранга, но и ключевой политической фигурой. Однако вскоре стало ясно, что он все же склонен встать на сторону Полничева, Фоксуорта и Хертора, а не Леланда Фалькирка.

— Я понимаю ваши опасения относительно данной ситуации, полковник, и высоко ценю ваш огромный практический опыт и профессиональное чутье, — сказал генерал, — но мне думается, что проблема вышла за рамки вашей компетенции. Прежде чем принять кардинальные меры, следует привлечь к ней ученых — невропатологов, биологов, философов, других специалистов. Безусловно, если появятся бесспорные признаки серьезной угрозы, я тотчас же изменю свою точку зрения и поддержу ваши требования: изолировать всех свидетелей из мотеля, ввести на неопределенный срок карантин на объекте «Скала Громов» и сделать ряд других решительных шагов, на которых вы настаиваете. Но в настоящий момент, при отсутствии явной и значительной опасности, нам следует воздерживаться от резких маневров и пока оставить открытым вопрос о рассекречивании операции.

— При всем моем уважении к вам, — с трудом сдерживая ярость, ответил Леланд, — я остаюсь при своем мнении, что опасность существует, и чрезвычайно серьезная. Поэтому у нас просто нет времени на привлечение невропатологов и философов, не говоря уже о пустых словопрениях бесхребетных политиканов.

Эта откровенная оценка вызвала бурную ответную реакцию Фоксуорта и Хертора, этих низких интриганов от политики. Они подняли крик, полковник утратил свойственное ему самообладание и тоже повысил голос. Селекторное совещание превратилось в шумную перепалку, и Ридденхауэру пришлось вмешаться и прекратить спор. Он настоятельно рекомендовал как воздержаться от каких-либо действий против свидетелей, так и не торопиться с усилением либо ослаблением режима секретности.

— Я постараюсь получить срочную аудиенцию у президента, — пообещал он, — и в течение суток, максимум двух, мы выработаем план, устраивающий всех.

Услышав эти слова, Леланд с горечью подумал: это утопия.

Отключив связь, он с минуту продолжал стоять, пытаясь унять яростную дрожь, прежде чем решился вызвать к себе в кабинет лейтенанта Хорнера. Ему не хотелось, чтобы тот догадался, что переговоры закончились не в его, Фалькирка, пользу и генерал Ридденхауэр не одобрил задуманную им операцию. Полковник четко осознавал свою задачу. Цель его была ужасной, страшной — но ясной.

Он отдаст приказ перекрыть федеральную магистраль № 80 под предлогом утечки отравляющего вещества и таким образом изолирует мотель «Спокойствие», после чего арестует свидетелей и доставит их в хранилище «Скала Громов». Когда они вместе с доктором Майлсом Беннеллом и другими вызывающими подозрение сотрудниками будут заперты за бронированной дверью, Леланд всех уничтожит парочкой ядерных бомбочек, хранящихся среди прочих боеприпасов в катакомбах. Двух пятимегатонных бомб с лихвой хватит, чтобы превратить все и вся в подземелье в пыль и прах. Таким радикальным способом будет устранен главный очаг инфекции, гнездо врага. Безусловно, останутся другие источники заражения: семьи Толк и Халбург, не вернувшиеся в Неваду свидетели и так далее. Но Леланд не сомневался, что после его мужественного самопожертвования ради уничтожения основного очага заразы Ридденхауэру станет стыдно за свое малодушие и он найдет в себе силы довести дело до конца и раз и навсегда очистить Землю от опасной инфекции.

Леланда Фалькирка трясло, но не от страха, а от гордости за себя. Он был несказанно горд тем, что ему выпала честь сражаться и победить в величайшей битве всех времен — во спасение не только нации, но и всей планеты от беспрецедентной угрозы. Он был уверен, что не дрогнет, принося себя в жертву. Он не испытывал страха. Полковник представил себе, что он почувствует в последнюю долю секунды свой жизни, и его обдало жаром при одной лишь мысли о той ни с чем не сравнимой боли, которую ему предстоит преодолеть. О, это будет чудовищная боль, но одновременно и столь непродолжительная, что он, несомненно, перенесет ее так же стойко, как и всякую другую, которой он себя подвергал.

Теперь он был абсолютно спокоен. Умиротворен. Безмятежен.

Леланд целиком отдался предчувствию своей последней адской боли, этой изумительно чистой и поразительно короткой атомной агонии — залога райского блаженства, путь к которому, как предрекали его родители-"пятидесятники", уверенные в том, что в их сына вселился дьявол, был ему заказан.

Выйдя следом за Джинджер из мотеля «Спокойствие», Доминик Корвейсис окунулся в стонущий и завывающий снежный вихрь и вдруг увидел, услышал и ощутил нечто такое, чего в этом вихре на самом деле не было.

Позади него лопались и со звоном разбивались вдребезги оконные стекла, выбитые взрывной волной; впереди, на черном фоне жаркой летней ночи, светились на парковочной площадке огни автомобилей, а воздух и земля сотрясались от громоподобного жуткого грохота; сердце готово было вырваться из груди; к горлу подкатил ком, он задыхался, но все же выбежал из гриль-бара, оглянулся по сторонам, задрал голову...

— Что случилось? — спросила Джинджер.

Доминик сообразил, что поскользнулся и едва не упал на заснеженный асфальт, выбитый из равновесия внезапно хлынувшими сквозь блокаду воспоминаниями. Он испуганно обернулся на вышедших следом за ним товарищей и, запинаясь, пояснил:

— Мне померещилось, будто я снова там, в той июльской ночи...

Два дня назад, когда он был на пороге озарения, он невольно воссоздал гром и землетрясение 6 июля. На этот раз ничего похожего не повторилось, возможно, потому, что его память освободилась от гнета блокады, пробив в ней брешь, в которую теперь и вырвались впечатления от событий той таинственной ночи. Не находя нужных слов, Доминик повернулся ко всем спиной и вновь уставился на пургу, и вот...

От нарастающего рева у него заломило в ушах, от вибрации земли задрожали колени и застучали зубы, как в грозу порой дрожат стекла в оконных рамах; он сделал несколько неверных шагов вперед, глядя в небо, и вдруг из темноты прямо перед ним, всего в каких-нибудь сотнях футов над землей, вылетел реактивный самолет. Переливаясь красными и белыми сигнальными огнями, он с чудовищным ревом пронесся над его головой и скрылся во мраке, и тотчас же на его месте возник второй истребитель, похожий на сноп звездных осколков, мерцающих в черной вышине. Оконные стекла задрожали еще сильнее, почва, казалось, уходила у Доминика из-под ног, а он в ужасе обернулся на готовое развалиться от сотрясения здание гриль-бара, и в этот момент над ним пронесся третий самолет, да так низко, что Доминик даже разглядел серийный номер и американский флаг на одном из крыльев. Боже, самолет был так близко, что Доминик упал ничком на площадку перед автостоянкой, уверенный, что истребитель рухнет и его накроет обломками металла и брызгами пылающего топлива...

— Доминик!

Оказалось, что он лежит, уткнувшись лицом в снег и царапая ногтями мерзлый асфальт, скованный пережитым 6 июля позапрошлого года ужасом перед казавшейся ему тогда неминуемой авиакатастрофой.

— Что с тобой, Доминик? — спросила его Сэнди Сарвер, склоняясь над ним и кладя руку ему на плечо.

— С тобой все в порядке? — присев на корточках с другой стороны, допытывалась Джинджер.

Они помогли ему встать на ноги.

— Блокада памяти рассыпается, — произнес он, снова задирая голову к небу в надежде, что снежная завеса вдруг разверзнется и наступит темная летняя ночь и поток воспоминаний хлынет с новой, удвоенной силой.

Но этого не случилось. Только ветер хлестал ему снегом по лицу, и все в изумлении наблюдали за ним.

— Я вспомнил реактивные самолеты, — наконец объяснил Доминик. — Военные истребители-перехватчики — сначала два, летящих на высоте около ста футов, потом третий — этот чуть не снес крышу гриль-бара...

— Самолеты! — воскликнула неожиданно для всех Марси.

Все с удивлением обернулись на нее, даже Доминик, потому что это было первое произнесенное девочкой слово, кроме слова «Луна», которое она монотонно бормотала вот уже почти сутки. Марси тоже взглянула на небо, словно бы оттуда должен был появиться самолет.

— Я не припоминаю никаких самолетов, — наморщил лоб Эрни, тоже глядя вверх.

— Самолеты! Самолеты! — повторила Марси, указывая рукой на небо.

Доминик поймал себя на том, что повторяет ее жест, только двумя руками, как бы стремясь раздвинуть пелену настоящего, из-за которой могла вновь возникнуть ускользающая от него картина той жаркой июльской ночи. Но прошлое упорно не желало возвращаться, как он ни старался.

Другим припомнить что-либо из описанного тоже не удалось, и настроение у всех быстро упало.

Снова понурив голову, Марси засунула в рот палец и принялась сосредоточенно сосать его.

— Пошли, — приказал Джек. — Пора уносить отсюда ноги.

Все побежали к мотелю, чтобы переодеться и приготовиться к предстоящим путешествиям и сражениям. Все еще ощущая запах июльской ночи и слыша рев истребителей, пронзивший его до мозга костей, Доминик Корвейсис неохотно последовал за остальными.