Вавилонские хроники Хаецкая Елена

– А что, ваш раб действительно пьет горькую с каким-то сотником? – спросила Луринду.

– Нет, это у него в прошлой жизни было…

Цира метнула на меня пронзительный взгляд: мол, давай! Пора!..

Момент и вправду был удачный. Я принялся рассказывать Луринду о путешествиях в прошлые жизни. Раз уж Иська ее сюда притащил…

Она слушала с интересом, хотя по ее очкам не угадаешь – верит или просто так слушает, для общего развития.

– Так значит, ваш раб был в прошлой жизни десятником? – сказала, наконец, Луринду.

Мурзик к тому времени уже давно вернулся из кухни и слушал тоже.

– Да неважно, кем он в той прошлой жизни был. Важно, кем он был в другой жизни…

– В какой – другой?

– Так ведь не одна же прошлая жизнь у него была… У него их много было…

– И у меня? – спросила Луринду.

– У всех. Вон, у Ицхака тоже, хоть он и не верит.

– Не верю, – сказал Ицхак гордо.

– Ну и безмолвствуй. Не верь молча. Вы, семиты, твердолобы известные. Вами хоть гвозди забивай…

– Любопытная теория, – сказала Луринду и слегка поерзала, устраиваясь на диване поудобнее. Она явно готовилась к долгой беседе. – Я читала о множественности жизней и переселении душ. Правда, в бульварных газетках. Их приносила моя мать и бросала в спальне… Если это возможно, не могли бы вы привести несколько доказательств в пользу этой теории.

Я не собирался что-то доказывать этой неинтересной Луринду. Мне нужен был Ицхак. Нам всем нужен был Ицхак. Но может быть, если Луринду поверит, она сумеет убедить Изеньку. Кто знает, какие у них отношения.

– Я могла бы проанализировать ваши данные, – пояснила Луринду. – Наверняка они поддаются алгоритмизации и потому…

Ох, сухарь, подумал я. А Мурзик восхищенно уставился на нее. Наверное, думает, что она очень умная.

Цира молча вышла на кухню и вскоре вернулась оттуда переодетая. На ней была красная туника до пят, схваченная под грудью тонким золотым пояском. Золотая диадемка вздымала надо лбом светлые волосы. Две синих подвески качались на висках Циры. Тонкие брови Циры сошлись над переносицей. Она подвела их синей краской.

В руках она держала ящичек с индикатором.

Луринду живо повернулась в ее сторону. Цира вознесла ящичек над головой, показав тщательно выбритые подмышки, и так же молча поставила ящичек на стол, среди грязных тарелок.

Мурзик быстро и очень незаметно собрал тарелки и вынес их из комнаты.

Цира открыла крышку. Заискрился чудесный свет алмазов.

– Великолепная вещь, – от души сказал Ицхак. Он понимал толк в алмазах.

– Это древний жезл-индикатор, созданный жрицей Инанны, возлюбленной Гильгамеша, – проговорила Цира. – Он способен отследить малейшие следы пребывания Энкиду…

Она пересказала Ицхаку содержание тех табличек, что добыла в храме Эрешкигаль. Показала индикатор в работе, однако трогать не позволила.

Хотя говорила Цира в основном для Ицхака – раз уж нам необходимо было привлечь его на нашу сторону – слушала ее преимущественно костлявая Луринду.

Свою лекцию Цира планировала завершить впечатляющей демонстрацией.

– Смотри, – сказала она и взялась за рукоятку индикатора. Поднесла рамку ко мне. Рамка завертелась на рукояти. Потом отпустила. Рамка успокоилась.

Когда движение рамки прекратилось, Цира резко вытянула вперед руку и направила ее в сторону Мурзика. Рамка вздрогнула, ожила и завертелась как бешеная.

– Видишь? – спросила Цира.

Ицхак махнул рукой.

– Дешевый фокус. По телеку в «Руках Судьбы» и не такое показывают… В эти штучки даже моя мамочка не верит.

– Попробуй сам, – предложил я.

Цира протянула ему индикатор. Ицхак недоверчиво взял рамку в руки. Рукоятка изолировала держащего от влияния излучений рамки, и потому прибор был недвижим.

Ицхак поднес рамку к Мурзику. Рамка, как и следовало ожидать, тут же приветствовала близость Энкиду.

На носатой физиономии Ицхака проступило искреннее изумление. Он посмотрел на свою руку так, будто ему всучили живую змею.

– Что это, а?

– Индикатор, – проговорила Цира, скрывая торжество.

– Погоди… как это?

– А вот так, Изя, – сказал я и отобрал у него рамку. – Понял теперь? Не все определяется менеджментом и родительской любовью.

– Можно? – Луринду протянула к индикатору руку.

Я заметил, что у нее длинные, сильные пальцы. На указательном пальце левой руки поблескивало кольцо с изумрудом. Безделушка старинная и очень дорогая. Девка-то, похоже, из хорошей семьи.

Я вручил Луринду рамку-индикатор.

– Прошу.

Она сняла очки, поднесла рамку к глазам, близоруко прищурилась, рассматривая алмазы. Я едва не плюнул. Бескрылая курица. Конечно, ее алмазы интересуют.

Но я ошибся. Она исследовала рамку в поисках блока питания. Не обнаружив такового, принялась за опыты. Подносила к стенам, к окну, к двери. Рамка мертво посверкивала алмазами и не шевелилась. Оказавшись неподалеку от Мурзика, дрогнула и будто потянулась к нему.

На лице Луринду проступило удивление. Она еще раз попробовала. Да, получается.

Сняла очки, потерла глаза, размазав косметику. Снова нацепила их на нос.

– Дивная вещь, – молвила, наконец, Луринду. И поднесла рамку к Ицхаку.

Мы замерли. Рамка, помедлив, качнулась и вдруг начала вращаться.

Ицхак смотрел на рамку и изо всех сил старался не выглядеть полным дураком. Впрочем, это плохо ему удавалось.

Луринду рассмеялась. Зубы у нее крупные, лошадиные.

– Да ну вас!.. – с досадой вскричал Ицхак. – Только бы потеху устроить…

– Ты сам явился не один. Ты сам привел сюда Луринду, – сказал я. – Пришел бы один, не выглядел бы дураком в глазах любимой женщины.

Ицхак багрово покраснел. Схватил Луринду за руку и вырвал у нее рамку.

– Ваши фокусы!.. – рявкнул он. – Да она на живое тепло реагирует!.. Там, небось, какой-нибудь фотоэлемент…

– Там нет фотоэлемента, – сказала Луринду. – Я проверяла.

– Все равно… ее к кому ни поднеси, завертится, – упрямо повторил Ицхак и поднес рамку к самому носу близорукой девицы.

И тут…

С тихим гудением рамка начала набирать обороты.

Поначалу мы онемели. Потом Цира встала. Она очень побледнела. Теперь она смотрела на Луринду с неприкрытой злобой. Я видел, что ее гложет зависть.

– Поздравляю, – сухо сказала наконец Цира и отобрала у Луринду рамку. – Ты тоже Энкиду, девушка.

Луринду сняла очки.

– А нельзя это как-нибудь проверить более точно? То есть, я хочу сказать – более наглядно?

– Можно, – еще суше процедила Цира. – Собственно, для этого мы и пригласили Ицхака… одного, без спутников.

– Цира, – встрял Мурзик. – Так ведь радоваться надо, что еще одного скрытого Энкиду выявили…

– Я и радуюсь, – сказала Цира злобно.

– Да нет, подруга, ты завидуешь, – заявил Мурзик. – Последнее это дело – завидовать. Брось. Ты и без Энкиду хороша… Лучше тебя я и не знал никого, ни в этой жизни, ни в какой другой.

– Кроме сотника, – все еще сердясь, сказала Цира.

– Там другое, – отмахнулся Мурзик.

Цира помолчала немного. Я решил ей помочь.

– Дело в том, что наша Цира умеет отправлять людей в путешествие по их прошлым жизням. Цира – маг высшего посвящения… Ей многое доступно.

– Чего? – протянул Ицхак. – И сколько денег она делает на своей магии?

Глядя в сторону, Цира молвила ледяным тоном:

– Представьте себе, немало.

– Ну? – иронически произнес Ицхак и искривил бровь. – И насколько немало?

– Мне хватает, – отрезала Цира.

– Так у вас, моя дорогая, и потребности, небось, как у птички… Запудрить носик да скушать пряник…

– Помолчи пока, – сказал я Ицхаку. – У тебя, кроме бизнеса, есть что-нибудь за душой?

– Моя семитская гордость, – сказал Ицхак.

– Пусть твоя семитская гордость посоветует тебе не молоть глупостей, – сказал я. – По крайней мере, ближайшую стражу.

Ицхак замолчал. Видать, к гордости своей прислушиваться стал. Я задумался на миг, что я буду делать, если гордость присоветует Ицхаку начистить мне рыло. А она, гордость Ицхака, может. Еще как может. Потому что любимая женщина – рядом. Все видит и все слышит. И, возможно, ждет от него, Ицхака, геройских подвигов.

А Луринду встала, тряхнула волосами, поправила очки.

– Цира, – проговорила она и поглядела прямо на нашу Циру, – я прошу вас отправить меня в прошлую жизнь. В ту, где я была Энкиду… Если это, конечно, возможно.

Несколько мгновений Цира сверлила ее глазами. Потом холодно сказала:

– Это возможно.

Луринду лежала на моем диване, закутанная в мое одеяло. Все остальные сидели на полу. Мурзик расстелил для нас свое одеяло, чтобы не на голый, значит, пол вавилонским гражданам садиться.

Пришла кошка, устроилась в дверях, обмахнулась хвостом и вытаращилась. Котята – слышно было – бесчинствовали на кухне. Роняли что-то.

Цира добросоветстно отправила плоскогрудую девицу в седые дали, и теперь Луринду рычала и злобилась не хуже нас с Мурзиком. Она говорила на языке Энкиду. Только голос у нее остался женский, тоненький. Мы с Мурзиком хорошо понимали, о чем она. Программистка из хорошей семьи рвала на части диких быков. Потом воровала скот у жалких пастухов и похвалялась этим. Съела кого-то живьем, и это ее насмешило. Исполнила исступленную пляску у костра. Погрозила богам кулаками. Обломала ветки у священного дерева. Совершила еще серию подобных бессмысленно-героических деяний. И пребывала от того в упоении…

Наконец Цира вернула ее назад и в изнеможении опустилась на мои руки.

– Мурзик! – крикнул я. – Воды!..

Мурзик принес стакан воды. Набрал в рот и фыркнул на Циру – чтоб очнулась. Цира очнулась и обругала Мурзика. Мурзик сконфузился.

Цира уселась у меня на коленях. Она мелко дрожала, как маленькая птичка.

Кошка, подумав, ушла.

Я погладил мага высшего посвящения по волосам и поцеловал в висок. Когда я наклонился над лицом Циры, я увидел, что возле ее глаза еще осталось желтоватое пятно.

Луринду застонала на диване. Открыла глаза. Нащупала и нацепила на нос очки.

– Ого! – промолвила она. Я отметил, что она очень быстро пришла в себя и мгновенно обрела способность к иронии. Немногим это удается, особенно после первого потрясения. – Вот это было да! Арргх!..

Она посмотрела по сторонам и попросила горячего. Мурзик сходил на кухню и принес ей чаю.

– Как впечатления? – хмуро спросила Цира, сидя у меня на коленях.

– Потрясающе! Все это, – она неопределенно махнула рукой, имея в виду мою тесную комнатку, – кажется теперь таким серым, таким тусклым, маленьким… после того… Какой молодой мир! Какой огромный человек!.. Как близки были боги!.. Какой… Неужели это – я?

Она вытянула руки, посмотрела на свои пальцы, на кольцо. Вздохнула. Мечтательно завела глаза за толстыми стеклами.

Ицхак глядел на нее недоверчиво.

– Ну и что? – заявил он наконец. – Вы погрузили ее в гипнотический транс. Она заснула. Любой бы заснул. Во сне хрипела, давилась и издавала неприятные, нечеловеческие звуки. Потом очнулась. Рассказывает свой сон. По-вашему, это должно меня убедить в том, что мой программист – Энкиду?

– И не только она, – убежденно сказал я. – Но и ты, Изя. Ты тоже. Отчасти.

Ицхак покрутил пальцем у виска. Что-то больно часто стал он повторять этот жест. В отношении меня, я имею в виду.

На следующий день я взял Мурзика с собой в офис. Мурзик откровенно перетрусил. По дороге несколько раз пытался попасть под машину и оказаться, таким образом, в травматической больнице.

Офис устрашил его даже больше, чем я подозревал. Мне пришлось тащить Мурзика в кабинет к Ицхаку едва ли не волоком по гладкому белому полу.

Ицхак сидел на столе и смотрел в окно на голубей.

– Можно? – спросил я, входя и втаскивая за собой Мурзика.

Ицхак повернулся в нашу сторону. Покачал ногой. Молча кивнул на диван.

Я утопил Мурзика в диване, а сам сел в кресло для посетителей.

– Ну так что, – сказал я, – ты еще не передумал брать Мурзика на работу?

Ицхак вытащил из-под стопки бумаг пачку документов, перелистал, скрепил степлером.

– Держи, – сказал он мне. – Рабовладелец.

Я тихонько зашипел. Шутки Изи начинали действовать мне на нервы. Ему-то мамочка никаких рабов не дарит. Ему-то не приходится тратить целое состояние на то, чтобы от этих рабов избавиться.

Мурзик сидел на краешке дивана и имел несчастный, всклокоченный вид.

– Забери, – сказал я, бросая документы Мурзику. – Сам будешь все оформлять. Мне некогда.

Мурзик осторожно взял бумаги. Можно было подумать, что я бросил в него что-то ядовитое.

– Вы мне хоть растолкуйте, господин, – жалобно сказал он, – про что тут написано… Как бы впросак, значит, не попасть…

– А он у тебя, что, Баян, неграмотный? – осведомился Ицхак.

– А зачем ему грамота? – удивился я. – Полы мыть грамота не нужна.

– Да? А если какой-нибудь документ случайно… на пол попадет, должен, по-твоему, квалифицированный уборщик понять, важный это документ или неважный?

– Уборщику лучше не понимать. Вдруг документ секретный?

– А мы ему язык отрежем, чтобы не разгласил…

– Так если он грамотный, он написать может и разгласить письменно…

– А мы ему пальцы отрежем, чтобы не…

– А как он будет пол мыть, если мы ему пальцы отрежем?..

Мурзик шумно икнул, сидя на диване. Мы с Изей перестали препираться и поглядели на моего раба. Он был бледно-зеленого цвета. Помолчав, сполз с дивана и на подгибающихся ногах приблизился к Ицхаку. Протянул ему бумаги.

– Это… – сказал Мурзик.

– Да перестань, – сказал Ицхак. – Это мы с Баяном так, для трепа.

Мурзик мялся. Я видел, что он не вполне верит Ицхаку. Я бы тоже на его месте Ицхаку не верил.

– Мурзик, – строго сказал я. – Возьми документы. Ты обязан их оформить и получить справку о трудоустройстве. Без этого я не смогу тебя освободить.

– А может, и того… – пробормотал Мурзик.

– Молчать! – рявкнул я. – Сам все знаешь, так что лезешь с глупыми вопросами…

Ицхак смотрел на нас с любопытством.

– Слышь, Баян, а что тебе так приспичило его освобождать-то? Подумаешь – великий Энкиду… Это когда было… Быльем уж поросло.

– Изя, – сказал я с расстановкой. Чтобы до этого твердолобого семита дошло, наконец. – Обратись к Цире. Она поможет тебе увидеть Энкиду. Спроси свою Луринду, в конце концов, если мне не доверяешь… Это не опасно, но – как бы сказать… В общем, обретение Энкиду меняет тебя… В лучшую сторону.

– Не заметно, – фыркнул Ицхак.

– Позвони Цире, – повторил я. – Я тебя прошу.

Ицхак замялся.

– Позвони, – сказал я в третий раз. Забрал мурзиковы бумаги, Мурзика и вышел. Изя остался сидеть на столе, покачивая ногой.

Цире он все-таки позвонил. Я понял это, потому что спустя несколько дней – это был как раз день Мардука – Изя явился на работу какой-то растерянный и помятый. Он явно не мог отделаться от впечатления, произведенного встречей с самим собой – Истинным и Великим.

Я решил помочь ему. Раскрепостить. Сделать атмосферу более дружеской, что ли.

– Арргх, Иська, – сказал я приветливо. – Йо-ло-ахх-аннья?

– Нгхама… – растерянно ответил Ицхак. – Йо ангья эннл'гхама ахха-а…

– Йо-ло, ребята! – крикнула Луринду, бросая сумочку на стул возле своего рабочего места. – Энн хха-хама?

– Харркья! – ответил я.

А Ицхак, чтобы скрыть смущение, рассмеялся.

Теперь нас было уже четверо – обретших Энкиду. И все мы, по странному стечению обстоятельств, работали в фирме «Энкиду прорицейшн».

Именно этой теме было посвящено небольшое заседание троих Энкиду, собравшихся за одним столиком в кафе во время обеденного перерыва. Жопа у меня еще приятно гудела после общения с проводками. И, как всегда после приемки прогностирующих ветров, я ощущал жгучий голод.

Мы разговаривали на нашем родном языке. Во-первых, нам было приятно говорить на этом языке. Во-вторых, даже случайно никто не смог бы нас подслушать. А нам до поры не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, о чем мы говорим.

– Может быть, вовсе и не случайно, что все мы сошлись под одной крышей, – сказала Луринду, потягивая молочный коктейль. – Может быть, в этом есть некая закономерность…

Ицхак посмотрел на нее с откровенной и жадной тоской. Луринду вдруг осерчала:

– Да ты не слушаешь, Изя! О чем ты думаешь?

– О нас с тобой, – послушно сказал Ицхак.

– Думай лучше об Энкиду.

– Я и думаю об Энкиду. Если мы с тобой оба являемся Энкиду, то…

– Ну, ну. Договаривай, раз уж начал.

– Уместно ли нам трахаться, Луринду? Может ли великий Энкиду трахать самого себя?

Ицхак был не на шутку огорчен. Я видел, что его искренне заботит эта проблема.

– Почему же нет? – спросил я резковато.

– Потому что… Ты, Баян, отказался владеть рабом, когда узнал, что вы с ним составляете одно целое. А я теперь, всякий раз вставляя своей девушке, представляю себе бородатого мужика с ахреновенными мышцами, который валяется в буйно-первозданном лесу и дрочит…

Луринду побагровела от ярости.

– Так вот ты о чем думаешь! – зашипела она.

– Тише, тише… – вмешался я. – Изя, тебе надо сходить к психоаналитику. Это рядовая сексуальная проблема… Это лечится.

– Дебилизм не лечится, – сказала Луринду. – Я почему-то себе ничего такого не представляю…

Ицхак посмотрел на нее жалобно, вздохнул и отвернулся.

Я взял шефа за руку.

– Успокойся.

– Тебе хорошо говорить! – закричал Ицхак. – У тебя таких проблем нет! Ты трахаешь Цирку, а Мурзик у тебя просто для услужения…

– Зато моя девушка трахается с моим рабом.

– Ну и что? Твой раб и ты – один и тот же человек. Как ты можешь ревновать сам к себе?

Я призадумался. Я действительно не ревновал Циру к Мурзику, но по какой-то иной причине. Даже не понимал толком, по какой.

Наконец я сказал:

– В тебе не так уж много от Энкиду, Изя. В Мурзике куда больше. И в Луринду, кстати, тоже. Трахай ее той своей частью, которая не Энкиду. Есть же в тебе что-то от Ицхака, правда?

– Правда, – сказал Ицхак.

– Я думаю, что член-то у тебя точно твой собственный, – добавил я. – У Энкиду он был куда здоровее.

Луринду расхохоталась и вдруг порывисто обняла Ицхака за плечи.

– Ничего, у Изеньки он тоже хоть куда, – заявила она.

Они поцеловались, а я потребовал, чтобы мне принесли кофе.

– …Притягиваются… Все Энкиду так или иначе притягиваются друг к другу… полубессознательно… – бормотал я, расхаживая по своей комнате. – Да, разумно. Возможно. Стало быть, необходимо проверить в первую очередь тех, кто притягивался к… Стоп. А почему? Ах, да. Название фирмы. «Энкиду». Подсознание реагировало на название фирмы. И притягивало… Кто притягивался к фирме в последние полгода? Буллит. Хорошо. Еще?.. Кто еще?..

Нашу бухгалтершу Аннини мы проверили на энкидусодержание тайком от нее еще несколько дней назад. Ни Аннини, ни ее ребенок отношения к Энкиду не имели.

Мурзик только что вернулся домой с медицинской комиссии. Эти комиссии занимали у него прорву времени. Поэтому жрать в доме было нечего. Мурзик ворвался весь потный, жалобно извинился за опоздание. Брякнул вариться макароны. Пока на плите булькало, Мурзик изливал мне жалобы на докторов. Его общупали и обмерили всего, заполнили карту цифрами и буквами. По мнению Мурзика, зловреднее всех были, как всегда, стоматологи и психологи.

Поев, я погрузился в раздумья, а Мурзик помыл посуду и уселся на полу – разбирать бумаги.

– Во, господин, гляньте.

Он протянул мне медицинскую карту. Я взял, недовольный тем, что он влез в стройный ход моих мыслей. Глянул. В графе «психическая нормальность» было проставлено: «С отклонениями непатологического характера».

– Это еще что? – грозно зарычал я. – Почему псих написал, что у тебя отклонения?

– А? – Мурзик заморгал. При виде того, как мой раб хлопает веками, ему кто угодно напишет, что он с отклонениями.

– Что ты психу набрехал, идиот? – завопил я. – Ты хочешь, чтобы тебя медкомиссия зарезала? Для чего я столько денег в тебя вбухал, образина? Чтоб ты так и подох в рабстве?

– Я, это… – пробормотал Мурзик и начал рассказывать с середины, как всегда, пренебрегая преамбулой. – Он меня, значит, посадил и стал спрашивать про то, про это… Ну, глупости всякие спрашивал. Что я чувствую, когда стою на мосту? Я говорю ему: «Знать бы, господин, что вы про это спросите… Что же вы загодя задание не напишете – мол, сходить постоять на таком-то мосту да подумать, что такого при том чувствуется… Ведь не я один – ведь многие так-то приходят и неподготовленные оказываются.» Он разом осерчал. «Ты, небось, и читать-то не умеешь, так что для тебя еще задания какие-то писать». Я говорю: «Ваша правда, господин, читать не обучен, да растолковал бы мне кто-нибудь, что от меня требуется… А то поди сейчас упомни, что чувствую…» А он говорит: «Вспоминай теперь». И карандашом об стол постучал, сердито так. Я поднатужился. Потом говорю: «Ну, это… Иной раз думаю: вот ведь силища эта река – Евфрат… А иной раз просто в воду плюю и ни о чем не думается, так – легко на душе да весело…» Он что-то начиркал в карте, не в этой, а в той, что у него в журнале. Потом и вовсе дурной вопрос задал. «О чем ты, – говорит, – думаешь, когда видишь этот… Ну, который от дождя… Не капюшон, а иначе…»

– Зонтик? – спросил я.

– Во! – обрадовался мой раб. – А откуда вы, господин, знаете?

– Психоаналитики всегда про зонтик спрашивают. И что ты ответил?

– Что в глаза такой штуки не видывал. А что я должен ему ответить? У нас на каторге этих зонтиков отродясь не было. И на руднике не было, и на угольной, и на нефтедобыче, и на шпалоукладке тоже…

– Дурак, – сказал я. – Надо было отвечать: «О бабах думаю». Когда при виде зонтика о бабах думают, это значит – «без патологий». Когда о мужиках – то с патологиями… Или наоборот… Тьфу, запутался я с тобой, Мурзик. Ты меня с мыслей сбил.

Мурзик искренне огорчился. Попросил еще раз мысли ему изложить. Я повторил ход своих рассуждений – для Мурзика.

Мурзик призадумался. Потом сказал:

– А эти-то… писаки, что к вам в контору из разных газет приходили… Ну, еще когда в суд на вас подавали детсадовцы…

– Не в контору, Мурзик, а в офис. Привыкай говорить правильно.