Вавилонские хроники Хаецкая Елена

Ицхак смотрел на них, не вставая с дивана. Мешок покачался немного, завалился набок и затрясся.

– Что здесь происхо… – начал было я.

Другой молодец обрезал:

– А ты, кровосос, молчи!

– Вот, – произнес с дивана Ицхак, – товарищи доставили нам учителя Бэлшуну. По заданию партии.

– Ну, – с удовольствием подтвердил молодец с ремнем на брюхе. – Партия сказала: «Надо!» Лично товарищ Хафиза распорядилась. А что, ошибка какая?

– Нет, – сказал я, глядя на мешок. – Ошибки, товарищи, нет. Все правильно.

– А коли правильно, – сурово молвил мне молодец, – то извольте расписочку… Не надейтесь, мы тут поголовно грамотные. Читать-писать научены. Партия позаботилась, чтоб кровососы-рабовладельцы не пользовались нашей, значит, рабской угнетенностью…

– В чем расписочку? – поинтересовался я.

– А что доставлен, значит, означенный супостат в означенное место. И подпись с печатью. Партии для отчетности. Чтоб не говорили потом, что мы народ обманываем. Лживыми посулами, значит, заманиваем. Если коммунист сказал, что сделает, значит – сделает, и точка. И говорить не о чем.

Мешок перестал трястись.

– Так поглядеть сперва, наверное, надо, кого вы там принесли? – спокойно сказал Ицхак.

Я прямо-таки дивился его равнодушию. Эксперимент был под угрозой срыва. После такого акта варварского насилия, какое было учинено над учителем Бэлшуну, вряд ли он согласится сотрудничать с нами.

Однако Ицхак уже кивал своим носом, чтобы громилы развязали мешок. Те нехотя распутали завязки. Из мешка выкатился учитель Бэлшуну. Он был растрепан и помят. Яростно стуча головой об пол и изрыгая проклятия, он засучил ногами и задергал связанными за спиной руками.

– Этот? – повторил громила.

Ицхак повернулся ко мне. Вопросительно изогнул бровь.

Я кивнул.

– Этот…

Громила постучал по столу корявым пальцем.

– Расписочку… Входящий-исходящий…

Ицхак написал: «По просьбе товарища Хафизы и товарища Хашты кровосос Бэлшуну кровососам Ицхак-иддину и Аххе-Даяну доставлен. Вавилон, 18 нисану 57 года от Завоевания.» И расписался. Прижал печать. Вручил бумажку громиле.

Тот повертел ее перед глазами, потом удовлетворенно кивнул, свернул и сунул в карман под ватник.

– Другое дело. Хоть и кровосос, а с понятием. Будем вашего брата резать, тебя обойдем…

Он хохотнул, и они с другим товарищем покинули офис.

Ицхак наклонился над учителем Бэлшуну и развязал ему руки. Потом помог перебраться на диван и крикнул, задирая голову вверх:

– Луринду, ягодка! Кофе господину учителю!

Луринду спустилась с дымящейся чашкой на белом пластмассовом подносике.

– Прошу вас, – сказала она тихо.

Бэлшуну взял чашку трясущейся рукой, поднес к губам.

– Что все это значит? – спросил он наконец. – Вы, надеюсь, не в сговоре с этими головорезами?

– А что произошло? – в свою очередь спросил Ицхак.

– Они ворвались в мой дом на рассвете. – Учитель Бэлшуну содрогнулся. – Перебили у меня посуду. Опрокинули аквариум… Зачем-то… Сперли несколько книг – где на обложке голые женщины… Это были книги по магическим практикам…

Ицхак покусывал губу и мрачнел все больше и больше. Потом облизал кончик носа.

Учитель Бэлшуну смотрел на ицхаков нос, как завороженный. Наверное, никогда не видел таких носов.

– Рассказывайте, – подбодрил его Ицхак. И положил руку ему на плечо.

Учитель Бэлшуну отдал пустую чашку Луринду и попросил ее сварить еще. Луринду ушла. Она была недовольна – ей хотелось послушать.

– Потом стали мне угрожать. Правда, я не понял, из-за чего. Так, бессвязные выкрики приматов… Затем… – Он потер скулу.

– Что, побили? – спросил я.

– В общем… – Он перевел взгляд на меня. Узнал. – Вы были у меня на двух, кажется, сеансах?

– Да.

Он помолчал немного.

– Так это ваша месть? – спросил он наконец.

– Месть?

– Да. За эту потаскуху, за Циру. Я наказал ее, а она сбежала, безответственно бросив ученичество…

– Кстати, за что вы избили ее?

– За вольномыслие, – отрезал Бэлшуну. – Ученик не имеет права на вольномыслие. Он должен только впитывать знания. Только!

– К сожалению, – сказал Изя, – Цира действительно мыслящая девушка. А мыслие, друг мой, бывает либо вольно-, либо недо-. Третьего не дано.

Учитель Бэлшуну сердито посмотрел на него и не ответил. Луринду явилась со второй чашкой кофе. Цира бесшумно отсиживалась наверху, в лаборатории. Наверняка злобилась. Еще немного – и по лестнице потечет концентрированная уксусная кислота.

– Нет, – сказал я, отвечая на первый вопрос учителя Бэлшуну. – Это не месть, поверьте. Конечно, не помешало бы проучить вас за гнусное поведение с нашей девушкой. Но в этом сейчас нет необходимости. Мы хотели просить вас об одолжении…

На лице Бэлшуну появилось такое глупое и растерянное выражение, что я едва не рассмеялся.

– Что? – вымолвил он наконец. – Попросить? Да вы… наглец… вы понимаете хоть, что после того, что вы… когда вы… натравить этих приматов… и после этого…

– Да, – сказал Ицхак твердо.

Бэлшуну опять замолчал.

Допил кофе. Уселся поудобнее. Пригладил волосы. Напустил на себя строгость. А что еще ему оставалось?..

– Я вас слушаю, – произнес он сухо.

– Обстоятельства складываются таким образом, – начал Изя, – что вынуждают нас забыть о личных обидах и амбициях. Не без помощи Циры и ее связей в храме Эрешкигаль…

Бэлшуну застонал.

– Еще и это! Я должен был догадаться… Нет, увольте. Я не стану сотрудничать с темными силами. Нет. Мое посвящение не позволяет мне даже приближаться…

Он дернулся, чтобы встать. При его упитанности выбраться из засасывающей трясины нашего дивана оказалось не так-то просто.

Ицхак вжал его обратно в диван.

– Сидеть, – властно сказал мой шеф. – Мы еще не закончили.

Учитель Бэлшуну затих. Выслушал все об Энкиду. Не поверил. Выслушал еще раз. Опять не поверил.

– Цира! – крикнул Ицхак.

Наверху не пошевелились. Ицхак повернулся к Луринду.

– Смоковка, позови Циру.

Луринду безмолвно повиновалась.

Цира спустилась по лестнице. Более кислого лица я у нее никогда не видел. Глядя в сторону, молвила:

– Ну.

– Покажи учителю Бэлшуну магический прибор.

– Сейчас.

И неторопливо повернулась обратно к лестнице. Поднялась. Цок-цок-цок. Мы ждали. Повозилась там, наверху. Снова спустилась, на этот раз с ящичком в руках. Протянула ящичек Ицхаку.

Полстражи ушло на ознакомление учителя Бэлшуну с магическим прибором. Изя не торопил его. Усердно пичкал кофе и комплиментами. Уговаривал. Ворковал.

Луринду под шумок незаметно убрала мешок и веревки, чтобы не травмировать психику нашего будущего провожатого.

Несмотря на уксусный вид, Цира торжествовала. Учитель Бэлшуну – это просто учитель Бэлшуну. Ну, царь Хаммурапи в одном из воплощений. Подумаешь! А она, Цира, – великий Энкиду! Вот так-то. Другой раз будет думать, прежде чем руку на учеников поднимать.

Бэлшуну был растерян. Потом он попросил принести ему гамбургер. Сказал, что хочет обдумать все случившееся.

К середине четвертой стражи в офис явился Мурзик с кривоногой коммунисткой.

– А, товарищ Хашта, – приветствовал я его. – И товарищ Хафиза с вами, я не ошибся?

– Вы не ошиблись, – сказала товарищ Хафиза. И уставилась мне прямо в глаза открытым, ненавидящим взором.

– Должен вам сказать, товарищ Хафиза, что ваши головорезы проявили изрядное партийное усердие, – сказал я. – Восхищен.

Мурзик заметно обеспокоился.

– А что они натворили?

– Избили учителя Бэлшуну и разгромили его дом, больше ничего.

– Блин… – выговорил Мурзик.

Товарищ Хафиза пожала плечами.

– Кровососом больше, кровососом меньше…

– Да нет, товарищ Хафиза, – сказал Мурзик, – это чрезвычайно нужный нашему делу кровосос. Нам необходимо его сотрудничество.

– Добровольное, – добавил я.

Мурзик вдруг фыркнул.

– А не будет Цирку ни за что по морде бить, – сказал он. – Так ему и надо, падле.

– Ты, десятник, ври да не заговаривайся. Сам знаешь. Заведет нас Бэлшуну в отместку куда-нибудь… куда не надо.

Я с содроганием представил себе, что снова окажусь в той жизни, где служил банщиком. А Мурзик лишь отмахнулся.

– Вы мне лучше товарища Хафизу получше устройте. Устала товарищ. Всю ночь корректуру вычитывала, не хотела партийную газету оставлять без последнего пригляду…

У товарища Хафизы и вправду были опухшие глаза, что отнюдь ее не красило.

– Ладно, – сказал я. И угораздило же великого Энкиду!..

Подошла тихая, как кошка, Цира. Цепко поглядела на товарища Хафизу. Направила рамку ей в спину. Хафиза дернулась.

– Что это?

– Пишталет, – мерзким голосом сказала Цира. – Не двигайся, сучка.

Рамка вращалась. Медленно, но вращалась.

– Все, – сказала Цира, убирая рамку в ящичек. И прищурилась. – Что, больно было?

Товарищ Хафиза не ответила. Заложила руки за спину, стала оглядываться по сторонам.

– Следи за ней, Хашта, – сказал я.

– Ясно уж, – пробормотал мой бывший раб. – Неровен час побьет здесь что-нибудь… Норов у нее бешеный. Говорю вам, отчаянная.

Он поглядел мне в глаза, вздохнул и пошел за товарищем Хафизой – опекать.

А на черном диване Ицхак продолжал ворковать с учителем Бэлшуну. Тот внимал, одновременно с тем погружая лицо в огромный, податливо мнущийся под зубами гамбургер.

Я поднялся наверх, в лабораторию. Пора было будить Буллита.

Однако когда я вошел туда, Буллит уже бодрствовал. Вернее – негромко стонал и в ужасных количествах поглощал воду с лимонным сиропом. Цира бросала в стакан таблетки с витамином С, растворяла их в воде и передавала Луринду, а та заботливо поила Буллита.

– О-ох, – сказал Буллит, завидев меня.

– Что, Булька, худо? – спросил я.

– О-о-ох, – согласился Буллит.

Я присел рядом на диван, отобрал у него стакан и выпил сам. Буллит жадно смотрел, как я пью, и тяжело дышал. Потом перевел взгляд на Циру. Та поспешно соорудила для него еще стакан.

– Что это было? – задыхающимся шепотом спросил Буллит.

– Похмелье это было, – сказал я. – Вы с Иськой вчера нажрались, как две свиньи.

– Этот семит… коварный… Он-то не нажрался, – выдохнул Буллит. – Он меня… нажрал… – Тут он огляделся, наконец, по сторонам и забеспокоился: – А где это я? И что это тут я?..

– Да в конторе ты, в конторе, – успокоил его я. – В «Энкиду прорицейшн».

Буллит рванулся с дивана, проявив неожиданную мощь.

– Пусти!.. Я его!.. Суку!..

Я догадался, что он хочет убить Ицхака, и повис у него на плечах. Мы вдвоем рухнули на пол и забарахтались у дивана, как две рыбы, выброшенные на берег. Буллит норовил дотянуться до меня зубами. Я то и дело уворачивался от слюнявой пасти нашего юриста.

– Да ты что!.. Булька!.. Тут такое дело!.. Заворачивается такое!..

– Пусти!.. – хрипел Буллит. – Я его!.. Я убью!..

Цира неспешно приблизилась к нам и вылила на нас стакан воды с сиропом.

Мы оба заорали и подскочили, выпустив друг друга, причем Буллит больно стукнулся о диван и тут же обвис.

– Ну ты, Цира, бля… – сказал я. Я был весь липкий.

– Иди умойся, – бросила мне Цира. И присела на корточки возле Буллита.

Я пошел в туалет. По дороге я обернулся и увидел, что Цира обтирает Буллита носовым платком, а он что-то ей рассказывает, захлебываясь, – жалуется на Изю, не иначе. Цира сердито посмотрела на меня поверх головы Буллита. Я вышел.

Когда я вернулся, Буллит с влажными волосами, прибранный, пил кофе.

– Здорово же я набрался, – сказал он мне вполне миролюбиво.

Я на всякий случай сел подальше от него на стул. Пить кофе я больше не мог. Меня даже от запаха кофейного мутило.

– А что здесь, собственно, происходит? – спросил Буллит. – Почему мы все на работе? Выходной ведь, день Шамаша…

– Небольшой сейшн, – небрежно сказал я. Мы еще прежде условилсь с Ицхаком не открывать Буллиту всей правды. Булька с его здравомыслием способен все испортить.

Буллит нахмурился.

– Я не употребляю.

– Да брось ты, – сказал я как можно развязнее и покачал ногой. – Помнишь, как нас директриса в сортире застукала? Ну, в восьмом классе…

В восьмом классе мы с Ицхаком и Буллитом втроем заперлись в туалете для мальчиков и раскурили трубку мира. Потом нас рвало, но впечатления остались что надо.

Я долго и старательно будил в бывшем троечнике, а ныне преуспевающем юристе ностальгические воспоминания. Буллит внимал мне затуманенным мозгом.

По лестнице вверх легко вбежал Ицхак. Бегло оглядел девушек: в порядке. Отеческим взором устремился на нас с Буллитом.

Завидев Ицхака, Буллит тихо зарычал и накренился – устремился в атаку.

– Тихо, тихо, – сказал я, потрепав Буллита по плечу. – Это же Изя.

– Вижу, что Изя!..

Ицхак ничуть не испугался. И даже не смутился.

– Ты как, Булька, в порядке?

– Я тебе… в порядке…

Ицхак безбоязненно плюхнулся на диван рядом с Буллитом. Начал врать. И каким-то хитрым образом – я даже не понял, как это произошло – соблазнил его поучаствовать в «сейшне». Мол, такой улет… Мол, улетим так, что… И, главное, привыкания нет. И химии никакой нет.

– Трава? – спросил Буллит, морщась с отвращением, но уже без враждебности.

– И не трава!

Ицхак зазывно засмеялся. Мне стало противно. Ни дать ни взять шлюха из притонов Нового Тубы. «Никакой гонореи, никакого СПИДа, одноразовый презерватив, мистер».

Буллит с подозрением посмотрел на Ицхака, потом на девиц – строгую Циру, утомленную Луринду.

– Если не трава и не химия, то что?

– Психология! – радостно объявил Ицхак и задвигал носом. – Безболезненно, безвредно и никаких пагубных привычек.

– Сядешь ты, Иська, за свое экспериментаторство, – сказал Буллит. Дружески.

– Решено? – жадно спросил Ицхак. – Участвуешь?

Буллит кивнул и тут же схватился за лоб. У него болела голова.

– Луринду! – гаркнул Ицхак. – Таблетку господину юристу!

Луринду стремительно вынула из кармана таблетку от головной боли. Ицхак впихнул таблетку Буллиту за щеку.

– Что это? – спросил Буллит.

– Это для начала, – сказал Ицхак.

– Ты же обещал… никакой химии.

– Это от головной боли. Глотай.

Буллит послушно проглотил. Поприслушивался к себе. Сказал капризно:

– Все равно болит.

– Сейчас перестанет.

Ицхак кивнул девушкам, чтобы спускались вниз, подхватил Буллита под руку и сказал мне:

– Помогай.

Вдвоем с Ицхаком мы спустили Буллита на второй этаж. Там уже собрались Луринду, Цира, товарищ Хафиза и мой бывший раб Мурзик. Мурзик накачивал «грушей» надувные матрасы, купленные изобретательным Ицхаком нарочно для этого случая.

Учитель Бэлшуну, расхаживая взад-вперед, что-то втолковывал им. Объяснял, видать, про путешествия в прошлые жизни. Товарищ Хафиза сверлила Бэлшуну глазами: искала возможность вклиниться в гладкую речь учителя каким-нибудь ядовитым замечанием.

Завидев нас, учитель Бэлшуну прервал пояснения и махнул рукой.

– Все в сборе? Великолепно. У нас все готово. Прошу.

Он показал на матрасы. Мурзик заткнул пробкой последний, проверил – не спускает ли воздух. К каждому матрасу прилагалось одеяло.

– Если вы задумали глумление… – начала товарищ Хафиза.

Мурзик вовремя прервал ее.

– А на что здесь мы с вами, товарищ Хафиза? Если кровососы и задумали глумление, то народ пресечет их коварные замыслы.

Это, как ни странно, успокоило товарища Хафизу. Она вызывающе глянула на учителя Бэлшуну и, прошипев что-то, первая улеглась на матрас. Вытянулась, уставилась в потолок. Мурзик заботливо закутал ее одеялом.

Я хотел попрощаться с Цирой, но она даже не смотрела в мою сторону. Легла на самый крайний матрас. Отвернулась к стене.

– Лягте на спину, – велел ей учитель Бэлшуну. Как незнакомой.

Цира послушалась, но закрыла глаза.

– Арргх, – ласково сказал Ицхак и поцеловал Луринду. Они улеглись рядом. Я видел, что они держались за руки.

– Руки отпустить, – велел учитель Бэлшуну. Он тоже, конечно же, это видел.

– Ну что, Булька, пошли? – сказал я Буллиту.

Он хмыкнул. Улегся. Поинтересовался:

– А что будет-то?

– Что надо, то и будет, – сказал я, натягивая одеяло до подбородка. – Ты, Буллит, укройся. От этой штуки холодно будет.

– Не надейтесь обмануть народ! – неожиданно громко произнесла товарищ Хафиза, после чего опять затихла.

Учитель Бэлшуну прошелся перед нами. Мы лежали рядком на полу, закутанные в одеяла, и бессмысленно пялились в потолок. Только Цира не открывала глаз.

– Готовы? – еще раз спросил Бэлшуну. Он потер руки и начал: – Я хочу, чтобы все вы расслабились. Чтобы вы осознали, в каком спокойном, прекрасном месте вы находитесь…

Это было похоже на оргазм. На неистовое купание в океане света. Синева небес проламывалась в бесконечность. Ледниковая белизна облаков проносилась над головой. Мир был пронизан сиянием. Каждый лист, каждая травина трепетали. Море зелени разливалось вокруг. И каждая капля в этом море сама по себе была неповторимой жизнью.

Я шел по лесу. Я был огромен. Нет, я был просто человеком высокого роста и большой физической силы, но все мои чувства были обострены до предела. Я был чрезмерен, как и тот мир, в котором я оказался.

Я был – Энкиду. Я был истинный Энкиду, полный…

Боги Эсагилы! Если мое повседневное существование подобно оргазму, то каков же будет мой оргазм? Не разорвутся ли горы, не треснет ли земля, когда я войду своей плотью в женскую плоть и орошу ее семенами жизни?

Я засмеялся, подумав об этом. Я остановился, положил руки на бедра и расхохотался. Где-то наверху, над головой, заверещали обезьяны. Взлетели несколько птиц, розовых и золотых.

Да, я был полон.

И пришло знание. Завтра – да, завтра я войду в Город. Это будет гнилой, печальный Город. Поникли его золотые башни, и увяли некогда зеленые сады, иссякли его фонтаны, пали изразцы, сделанные по образу исступленного неба, что горит у меня над головой.

Я подниму Город, я сделаю его великим. Возлюбленной Царств. И еще я подумал о маленькой статуе пророка Даниила. О грустном чугунном пророке. Когда-то, когда я был умален и унижен, я встречался с этой фигурой. Я сохраню ее, а остальные – да, остальные я брошу в Евфрат. И поглотит их Великая Река.

И будет радостен и полон Вавилон, Столица Мира.

Я отвел ветви в сторону и шагнул на поляну.

И увидел второго человека.

Он спал.

Он не был полон, как я. Он был – не до конца, что ли, здесь… Я не мог найти слов, когда глядел на него, чтобы объяснить свои ощущения. Он, несомненно, был велик, как и я. Он был равен мне и превосходил меня, но он был здесь НЕ ВЕСЬ.

Потом он открыл глаза и улыбнулся мне.

– Энкиду, – сказал он.

Это было мое имя. Он знал его, и пленил меня. И я полюбил его. И бросился я в битву и стал сражаться с ним. И было нам обоим радостно.

– Гильгамеш, – сказал я ему. – Я помню тебя. Ты Гильгамеш.