Вавилонские хроники Хаецкая Елена

– Я прошу вас не забывать, братья, для чего мы здесь собрались, – напомнила Цира. Все посмотрели на нее. Лично я видел только ее тонкий затылок, но голос у Циры был суровый. – Мы собрались для того, чтобы обсудить, каким образом два последних Энкиду могут быть привлечены к нашему общему великому делу.

– Ну, комми я беру на себя, – сказал Хашта-Мурзик. – Скажу им, что это… что кровососы задумали акцию… Надо, мол, ввести несколько представителей народа. Большинства, то есть, эксплоатируемого.

– Это где он так насобачился? – изумился Ицхак.

– Мурзик – член коммунистической партии, – пояснил я. – Это сделано в наших общих интересах.

Ицхак присвистнул. Луринду поморщилась и потерла ухо.

Цира спросила Мурзика:

– Ты ручаешься за то, что комми придет?

– А то! – горячо сказал Мурзик. – Она меня этим… самородком называет. Говорит, кровососы нарочно таких самородков – ну, принижают и пытают всячески, чтобы им, значит, кровососам, самим процветать на нашей, самородковой, кровушке…

Луринду сказала капризно:

– Изя! Пусть он замолчит! У меня уши вянут!

– Мурзик, высказывайся по существу, – сказал Ицхак.

– А я и высказываюсь… Придет эта баба, никуда не денется. Я уже понял, чем ее взять можно. Она ведь… – Тут Мурзик подался вперед, и на его физиономии отпечаталось искреннее изумление. – Она ведь на самом деле во все это верит! Ну, в кровососов, в эксплоатируемое большинство, в бомбометание… То есть, на полном серьезе!.. А сама Институт этих… благородных дев заканчивала, правда! Я у ней дома был, она вышивает хорошо. И макраме делает. У ней всюду висят, как шелкопряды какие-нибудь… Замуж ее надо…

– Вот ты и женись, коли такой добрый, – холодно сказала Цира.

Мурзик покраснел.

– Да нет, не хочу я… на ней.

– Да? – Цира аж затряслась у меня на коленях. – Ее ты просто так трахать хочешь? Да? Порядочную вавилонянку? Институт заканчивала, надо же! Дев! А она дева, да? Ты ее уже лишил девственности, а? Ну? Что молчишь? Холуй! Сукин сын! Ублюдок!..

Мурзик ошеломленно глядел на Циру и молчал. Цира потянулась, чтобы огреть его по морде, своротила чашку, облила себе платье и закричала:

– Да ебать тебя в рот!..

– Кого? – глупо спросил Мурзик.

– Тебя!

– Это… ты, что ли, меня в рот ебать будешь? – спросил Мурзик еще глупее.

– Я! – ярилась Цира.

– Тише, Цира, замолчи, – сказал я, удерживая ее за плечи. – Не трахал он ее. Не лишал девственности. Ведь ты не трахал коммунистку, а, Мурзик?

Мурзик густо покраснел и не ответил.

– Я одного не понимаю, – спокойно вмешался Ицхак. – Какое это имеет отношение к делу?

– Никакого! – уксусным голосом сказала Цира.

Я отпустил ее. Она стрелой налетела на Мурзика. Он взял ее за руки, развел их в стороны и с доброй улыбкой стал смотреть, как она дергается и извивается. Потом, когда она утомилась, сказал тихо:

– Так ведь лучше тебя, Цирка, нет никого. Я дело говорю. Я для того других баб и перетрогал, чтоб убедиться.

– Так ты и других?!. – визгнула Цира.

– Ну… Там много баб, среди коммунисток-то. Всё бомбы мечут. Я так думаю, это с недоёбу у них…

Цира изловчилась и плюнула ему в глаз. Мурзик отпустил ее. Она убежала в комнату и с размаху метнулась на мой диван. И там заревела в голос.

– Ну вот… – протянул Мурзик.

– К делу, – оборвал Ицхак. – Ты берешься эту сучку сюда привести.

– Да.

– Она доверяет тебе?

– А то! Я ж говорю, она думает – я этот… бескомпромиссный… В общем, придет.

– В транс войти сможет?

– Введем, – уверенно сказал Мурзик. – Я ей скажу, что это для освобождения эксплоатируемого большинства нужно. Она для освобождения хоть куда войдет. Отчаянная!

– Великолепно, – сказал Ицхак и слегка сдвинул Луринду на своих коленях – чтобы меня лучше видеть. – Теперь второе. Буллит. Этого я возьму на себя.

– А как ты его уговоришь? Булька – скептик.

– Я его напою до изумления. Пьяный Булька хоть на что пойдет.

– Ладно, – сказал я. – И последнее… Хорошо, соберемся мы все. Положим, в офисе соберемся, там места хватит. А кто нас всех в транс вводить-то будет? Не Цира же! Она ведь тоже участвует…

– Я не смогу! – прокричала из комнаты Цира плачущим голосом. – Я тоже Энкиду!

Повисло молчание.

– Может быть, на магнитофон голос ейный записать? – предложил Мурзик. – Пусть бы Цирка наговорила, что там положено… Ну, вы расслаблены, вы расслаблены… Расслабьте глаз, расслабьте ухо… Что там еще? Вы, там, парите в воздухе…

– Не знаешь, молчи! – опять прокричала из комнаты Цира.

– Нет, идея дельная, – сказала Луринду и пошевелилась на коленях Ицхака. – Правда, дельная идея, Изенька?

Изенька сказал, что да, дельная.

– Цирка, ты слова наговорить можешь? – крикнул Мурзик.

– Я с тобой не разговариваю, пидор! – отрезала Цира и появилась на кухне. Глаза у нее были красные, губы распухли, но лицо хранило вызывающе-строгое выражение.

– Ну так со мной поговори, ягодка, – сказал Ицхак.

Цира метнула на него яростный взгляд и кисло сказала в пространство:

– Я могу надиктовать текст и сделать соответствующую магнитофонную запись. Но процесс, который мы хотим произвести, чрезвычайно сложен. В нем участвуют семь компонентов. И не просто компонентов. Это – семь разных человек, разного социального положения, разного образовательного уровня, разного, в конце концов, энкидусодержания. При этом двое даже не подозревают о своей принадлежности к великому герою.

– Говори короче, – оборвал я.

– Я и говорю по возможности кратко. Просто приходится разжевывать… для недоумков.

Мурзик то ли не понял, в чей огород камень, то ли внимания не обратил.

Цира продолжала:

– Следовательно, человек, руководящий процессом, должен присутствовать в комнате физически. Иначе процесс может выйти из-под контроля… и привести к непредсказуемым последствиям.

– Согласен, – сказал Ицхак.

А я спросил:

– Следовательно?

– Следовательно, нам необходимо восьмое действующее лицо. Путеводитель. «И будет у них тот, кто сумеет их отвести туда. И увидят <они> там Энкиду во всем его могуществе», – процитировала она на память таблички из храма Эрешкигаль.

– У тебя есть кто на примете? – спросил Мурзик.

Она ответила, поджимая губы и с явной неохотой:

– Только учитель Бэлшуну.

– Это который синяков тебе наставил, что ли? – переспросил Мурзик.

Цира молча кивнула.

– Ну так и что! – решился Мурзик. – Для такого дела…

– Он не пойдет, – холодно сказала Цира. – Я рассорилась с ним насмерть. И вообще я не желаю его видеть.

– Да ты перестань о себе-то думать, – возмутился Мурзик. – Скоро вообще уж никакой Циры больше не будет. Будет один великий Энкиду…

Цира судорожно вздохнула. Ей было не по себе. Да и всем нам, по правде сказать, не по себе было.

– Следовательно, нам необходимо уговорить учителя Бэлшуну принять участие в нашем эксперименте? – уточнила Луринду. – Я могу взять это на себя.

Цира покосилась на нее неодобрительно.

– Ты не в его вкусе, девушка.

– Да ладно вам, – сказал Мурзик и хлопнул себя по коленям. – Учителя я приведу.

– А ты – тем более, – мстительно сказала Цира.

– Не больно-то я его спрошу, – фыркнул Мурзик. – Приведу и все.

– Как?

– Как? – Мой раб усмехнулся. – А компартия у трудящего человека на что? Да я и взносы им заплатил за полгода вперед…

* * *

В тот день, когда Мурзик получил вавилонское гражданство, неожиданно началась весна.

Стоял мокрый, скучный месяц нисану. То и дело принимался идти дождь, иной раз в воздухе снова появлялись сырые хлопья снега, тающие на асфальте. Так тянулось уже почти две седмицы без всякого просвета.

Когда мы вдвоем направились в Литамское управление регистрации актов гражданского состояния, небо было затянуто толщей облаков. Я шел впереди. В одном кармане у меня лежала коробочка с серьгой, в другом – деньги. Мурзик шагал следом. Он тащил увесистую сумку с документами. Таблички глухо позвякивали.

Я повернулся к Мурзику.

– Ты бы их хоть в планшет положил.

У меня был специальный фирменный планшет с карманами для табличек. Ицхак позаботился обеспечить сотрудников своей фирмы.

Мурзик сказал, что он их положил. В планшет. Какие влезли. Мурзик был непривычно бледен.

– Что с тобой? – спросил я резким тоном. Потому что и сам почему-то нервничал.

– Ну… боязно как-то, – сказал мой раб, отводя глаза.

Я остановился.

– Месяц нисану еще не истлеет, как мы перестанем существовать. Сольемся, блин, в едином герое Энкиду.

Мурзик нехотя подтвердил: ну да, сольемся.

– Так что ты ерзаешь? Отклонения сказываются… непатологического характера?

Он пожал плечами.

– Я не нарочно… Да и нужно ли это – ну, освобождать меня? Может, оставить нам эту затею, господин? И так вон сколько сил да денег угрохали…

– Ты что, Мурзик, с ума сошел? Хочешь влиться в нашего общего предка, пребывая в рабском состоянии?

– Ну и что? Мало ли куда я вливался в этом состоянии – ни от кого еще не убыло…

Я наорал на него, и разговор заглох.

Процедура превращения моего раба в вавилонского гражданина заняла ровно четверть клепсидры. Два полуголых вышколенных холуя с электрическими факелами в руках пригласили нас в церемониальный зал.

Зал был довольно убого разрисован по стенам масляными красками: круглые белые цветы на синем фоне. Грубая имитация узоров с ворот Иштар. По углам стояли гипсовые быки Мардука, покрашенные золотой краской, и искусственные фикусы в кадках.

Хорошо кормленая тетя в одеянии, имитирующем одежды царя Хаммурапи, поднялась нам навстречу из-за стола и для начала сурово спросила меня, уверен ли я в своем решении отпустить этого раба Хашту на свободу.

Я кашлянул и сказал, что да, уверен.

Тогда она обратила взоры на Мурзика. Тот аж присел и оглянулся на меня, будто ища поддержки. Я погрозил ему кулаком – исподтишка, конечно.

– Освобождаемый раб Хашта, – проговорила тетя, – полон ли ты решимости, став вавилонским гражданином, жить, трудиться и умереть на славу и ради пользы Великого Города?

– Да, – сказал Мурзик. Я знал, что он говорит правду.

Мы все – мы, Энкиду, – были полны решимости.

Тетя выдержала небольшую паузу и разразилась речью о правах и обязанностях Вавилонского Гражданина. Речь была скучная. Скучно было тете, скучно было и мне. Один только Мурзик внимал, приоткрыв рот, но не думаю, чтобы он много понимал.

Наконец тетя угомонилась и торжественно провозгласила Мурзика Вавилонским Гражданином, прозвонив при том в колокольчик. Нам с гражданином Хаштой было велено зажечь две свечи. Мы повиновались. Тетя воззвала к Бэл-Мардуку, приняла от нас документы, ввела данные в компьютер и выдала Мурзику удостоверение личности.

После этого она загасила свечи пальцами и величаво указала нам на дверь.

Мы вышли.

– Что? – спросил меня Мурзик, растерянно вертя в руке глиняную табличку и две бумажных копии. – И это все?

– А тебе мало? – огрызнулся я. – Хотелось боя быков и человеческих жертвоприношений?

Мурзик помолчал немного. Пожал плечами. Поглядел на себя в зеркало, висевшее в вестибюле. Видимо, никаких перемен в себе не обнаружил и растерялся окончательно.

Я вытолкнул его из дверей управления, и тут мы увидели, что облака над Городом разошлись и проступило солнце.

И тотчас же все заиграло. Небо наполнилось лазоревым сиянием. Далеко за Рекой вспыхнула золотом башня Этеменанки. Глубокой синевой заиграли изразцы у храма Иштар.

По Евфрату медленно шел лед. Ослепительно-белые льдины проплывали по черной, будто маслянистой воде, с легким шорохом касались берегов, потрескивали и шумели, налетая на быки мостов.

– Ух ты!.. – прошептал Мурзик.

Я потащил его в косметический салон – прокалывать ухо. Мурзик не сразу догадался, куда мы идем, а сообразив – замялся.

– Что? – сурово спросил я.

– Ну… – пробубнил он. – В общем, там… это… А зачем это, а?

Я вытащил из кармана золотую серьгу в форме полумесяца и покачал у него перед носом.

– Помнишь, Хашта?

– Это… мне, что ли?

– Разве ты не такую носил?

– Ну… – не стал отпираться Мурзик.

– Идем, надо ухо проколоть.

Я почти силой приволок его в косметический салон и заплатил за нехитрую операцию. Сам зашел в бордель-бистро, открытый для клиентов, вынужденных коротать время в ожидании. Мурзик вернулся ко мне через полстражи, довольный. Серьга покачивалась у него в ухе. Я заметил, что даже выражение лица моего бывшего раба изменилось.

– Хочешь? – спросил я, кивая на бистро.

Мурзик честно сказал, что проголодался, а в бистро ему сегодня не хочется.

Я натянул штаны, заплатил девчонке пять сиклей сверх положенного по прейскуранту и вышел вместе с Мурзиком из салона.

Мы поели гамбургеров на площади Наву. Уютный ресторан был построен пять лет назад, на месте рабских бараков. Во время мятежа мар-бани здесь погибли десятки вавилонских граждан, отброшенных толпой на колючую проволоку под током.

Потом поели еще мяса из открытой жаровни в квартале Литаму. Взяли пива.

И еще пива.

И еще…

К вечеру мы набрались. Бездумно бродили по весеннему Вавилону, обнявшись и передавая из рук в руки бутылку, немузыкально горланили песни времен мурзикова сотника, пытались снимать девочек, озорничали и в конце концов чуть не утонули в Евфрате.

Потом Мурзик сказал, что знает одно чудесное место, где можно отдохнуть, и мы пошли в скверик с памятником пророку Даниилу. Я улегся на скамью, а Мурзик направил взор на задумчивого чугунного пророка и с вызовом продекламировал:

– Когда рабочий класс освободится, то сдохнет вавилонская блудница!

– Хашта… – сказал я, простертый на лавке. – А я не хочу… чтоб блудница… сдохла.

– Сдохнет! – упрямо сказал Мурзик. И ногой топнул. – Непременно сдохнет!

– А я не хочу! – выкрикнул я со слезой. – Кого я ебать буду, если она… сдохнет?.. Я дохлую… не буду…

– Другая народится, – утешил меня Мурзик. И плюхнулся рядом со мной на скамейку.

Я сел, хватаясь за него. Повис у него на плечах тяжелой тряпкой. И мы снова запели, раскачиваясь в такт:

– Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, кому вы, блядь, теперь сдалися…

* * *

Я проснулся в своей постели. Голова у меня болела. Рядом со мной на столике стоял стакан с апельсиновым соком. Плохо соображая, я схватил стакан и жадно приник к нему.

На кухне заворочались. Донесся тихий смех.

– Анна-Лиза? – крикнул я.

– И эти две потаскушки тоже, – отозвался голос Мурзика.

Женский голос захихикал.

– Одна! – крикнула женщина из кухни. – И не Анна. И не Лиза.

– Цира!

Ну конечно, она. Тискалась с Мурзиком на его неудобной складной кровати.

Я сел на диване, подтянул трусы и взялся за свои джинсы.

– Мурзик, – сказал я укоризненно, – у тебя когда-нибудь бывает похмелье?

– Не, – сказал Мурзик, появляясь в комнате. Цира, приплясывая сзади, висла у него на плечах. – Ну как, полегчало?

Я застегнул последнюю пуговицу на ширинке.

– Принеси еще сока, а?

Мурзик повернулся к Цире. Та отлепилась от его спины и упорхнула на кухню.

– Открой ставни, – сказал я.

Мурзик подошел к окну и снял ставни. Хлынул веселый весенний свет. Золотая серьга блеснула в ухе моего бывшего раба.

– Это ты меня домой донес? – спросил я хмуро. И поднял с пола рубашку.

– А кто еще?

Цира уселась рядом со мной на диване и подала мне стакан с холодным соком. Стакан запотел. Я начал пить, из-за холода почти не разбирая вкуса. У меня сразу заломило зубы.

Цира погладила меня по спине и удобно устроила голову у меня на плече.

– Что надо? – спросил я.

– А просто так… – сказала Цира и вздохнула.

Так началось утро нашего последнего дня.

* * *

К полудню я окончательно пришел в себя. Мурзик скормил мне две противопохмельные таблетки, на всякий случай принял одну сам (я настоял). Пока мы собирались, Цира сидела, поджав ноги, на диване – в пушистом свитерке, в голубеньких джинсиках – и играла с котятами.

Наконец все было готово. Я остановил клепсидру, чтоб зря не капала, выпустил кошку с потомством на лестницу, написал маме записку, и мы трое вышли на улицу.

Цира шла посередине, цепко держа под руки Мурзика и меня. Мы добрались до офиса фирмы «Энкиду прорицейшн», поднялись на второй этаж. Сегодня у нас был выходной – день Шамаша. Поэтому никого из посторонних в здании не было.

Нас встретил Ицхак. Он был немного бледен и дергался больше обычного – нервничал.

– Проходите наверх, ребята, – сказал он. – В лабораторию. Луринду готовит там кофе.

– Что с шестым Энкиду?

– Мы с Булькой вчера нажрались, – сообщил Ицхак. – Я притащил его в офис.

– Как он?

– Пока спит.

– Пора будить.

– Рано, – сказал Ицхак. – Перед трансом разбудим. Не то сбежит или гадости говорить начнет. И без него на душе херово.

– Ну-ну, Иська. Ты нашу душу не трогай. Это не только твоя душа. Это душа великого героя…

Изя посмотрел на меня с отвращением и отвернулся.

Мурзик отцепил от своего локтя Циру и тихонько сказал:

– Это… господин, я за своей кривоногой пошел. Ждет ведь. Да и время не терпит.

– Иди, Хашта, – сказал я.

А Цира только поглядела тоскливо.

И мы с Цирой поднялись в лабораторию. В лаборатории стоял крепкий кофейный дух. На диванчике, среди сорванных со стены схем и графиков, вычерченных самописцем, дрых Буллит.

Луринду, до глаз налитая кофе, повернулась в нашу сторону и улыбнулась.

– Как настроение, братья Энкиду? – спросила она.

Цира ответила ей кислым взглядом. Плюхнула на диван, рядом с Буллитом, свою сумочку. Не спросясь, налила себе кофе. Сморщилась: горький.

– И мне, – попросил я.

Цира налила и мне.

Буллит вдруг громко всхрапнул и взметнул руками. Цирина сумочка повалилась на пол. Цира метнулась к сумочке, прижала ее к груди.

– Что там у тебя? – спросил я. – Яйца?

– Индикатор.

– Зачем ты его взяла, Цира?

– На всякий случай.

Мы помолчали. Цира допила кофе, вытащила рамку и поднесла ее к спящему Буллиту. Рамка уверенно завертелась.

– Да, все сходится… – сказала Луринду. И вздохнула.

Внизу раздался грохот. Мы переглянулись. Несколько мужских голосов загомонили, перебивая друг друга. Голоса были незнакомые. И недружественные.

Я оставил девушек наедине с Буллитом и сбежал по лестнице в офис.

Два дюжих молодца в заломленных на затылок кожаных кепках втащили в офис большой мешок. В мешке что-то яростно дергалось и рычало.

Молодцы, кроме кепок, имели на себе стеганые ватные штаны синего цвета и такого же цвета ватники. У одного ватник был перепоясан солдатским ремнем. Он пнул мешок ногой в кирзовом сапоге с обрезанным голенищем.

– Цыть, сука!.. – прикрикнул молодец.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Я крутанул ручку старенькой магнитолы, убрав ненавистную рекламу, и попытался поймать музыку или хо...
Неожиданное счастье, свалившееся на простого паренька, курьера туристической фирмы, оборачивается дл...
Крупный строительный супермаркет «Планета-Хауз» оказывается в эпицентре криминальных событий. На это...
Трудно ли быть богом? Не трудно – противно и мерзко. Диомед, сын Тидея, великий воитель, рад бы оста...
«Сколько раз, – думал Ник, выходя из бара, – я уже и сам об этом размышлял. Правь хоть Аномалы, хоть...