Палач из Гайд-парка Перри Энн
Лисмор встревожился и поджал губы.
– Ну, пожалуйста! – Питт едва сдерживал нетерпение.
Тот глубоко вздохнул и пожевал губами.
– Я слышал обрывки разговора, суперинтендант. Я питаю отвращение к тому, чтобы рассказывать о, вероятно, очень личной беседе, но понимаю, что для вас это очень важно.
Томас затаил дыхание, так ему поскорее хотелось все узнать.
– Я слышал, как человек – предположительно ее брат – произнес вне себя от гнева: «Это не твоя вина!» Его отрицание носило очень яростный характер. А дальше он сказал: «Я бы не стал так говорить. Это совершенно нелепо и не соответствует действительности. Если же Тора так глупа и настолько введена в заблуждение, что думает подобным образом, это ее несчастье, но я не хочу, чтобы оно было твоим. Ты ничего не сделала. Слышишь, ты ничем этому не способствовала. Выкинь все это из головы совершенно и начни все сначала». Может быть, я не совсем точно передаю его слова, но все же достаточно близко, и уж во всяком случае, смысл сказанного был именно таким. – И Лисмор выжидающе взглянул на Питта.
Тот не знал, что и подумать. Возможно ли, что Барт Митчелл имел в виду смерть Уинтропа? И что может обо всем этом знать Тора Гаррик?
– Итак? – осведомился Лисмор.
Томас встрепенулся.
– А вы слышали, что она ответила?
– Только отчасти. Она была расстроена и не совсем последовательна.
– Что же вы слышали?
– О! Она настаивала, что это ее вина, что случившееся произошло из-за ее глупости, что пусть он так не сердится, что это не обычное явление и так далее в этом роде. Извините, но я чувствовал себя очень неловко из-за того, что невольно подслушал.
– А мистер Митчелл был какое-то время в обществе мистера Арледжа? – настойчиво нажимал Питт. – Как он вел себя тогда?
– Нет, вместе я их никогда не встречал, – покачал головой Лисмор. – Насколько я могу припомнить, тогда Эйдан ушел, чтобы дирижировать во втором отделении концерта, а мистер Митчелл повел миссис Уинтроп к выходу, и они уехали. К тому времени они, по-видимому, уладили свои разногласия. Возможно, он уверил ее, что был прав, и вид у нее был вполне успокоенный.
– Спасибо. Вы оказали мне чрезвычайную помощь. – Питт встал, в голове его бешено крутились мысли. – Благодарю, что уделили мне ваше время и были откровенны. – Он развернулся, чтобы уйти. – Всего хорошего, сэр Джеймс.
– Всего хорошего, суперинтендант, – сказал Лисмор, испытывая некоторую неловкость и в то же время любопытство.
Эмили была довольна приемом, несмотря на то что это было сугубо политическое событие. Существовали некоторые аспекты избирательной кампании, которые не волновали ее ни в малейшей степени. Было забавно иногда выступать перед уличной толпой, но, как правило, такие выступления для Джека были утомительны, обескураживающи и даже опасны. Помогать Джеку писать статьи и речи для различных специфических аудиторий также было большой докукой, но она шла на это исключительно потому, что всячески хотела ему помочь, использовать в его интересах все имеющиеся преимущества и возможности и сделать все, на что способна, даже если это было сражение, выиграть которое у них не было никаких шансов.
Но за последние несколько дней положение довольно заметно изменилось. Признаки перемены были едва уловимы, однако они все-таки проявились – и в изменившемся тоне одного из главных и постоянных авторов «Таймс», и в интересе к мотивам критического отношения Эттли к деятельности полиции; возникло даже предположение, что, возможно, верность Джека Рэдли определенному политическому направлению значительнее, чем то желательно на данный момент. Была также затронута проблема патриотизма.
Но это суаре было удачным и интересным. Эмили танцевала и болтала; последнее она делала с видимым простодушием, однако на самом деле с величайшим, насколько можно вообразить, искусством. Она льстила и смеялась, а один-два раза, уловив подходящий момент, проявила большую проницательность и даже политическую мудрость, к удивлению и восхищению нескольких солидных пожилых людей с влиянием. Нет, положительно, прием был чрезвычайно удачен.
Когда они с Джеком собрались уходить, Эмили, будучи уже на вершине популярности, торжественно выплыла под руку с ним на улицу. Они решили пройти короткий путь до Эшворд-хауз пешком, чтобы насладиться душистым весенним воздухом. Высоко над деревьями, как серебряный фонарь, горела луна, и воздух был напоен ароматом ночных цветов. Мимо мелькали, стуча колесами, кареты с зажженными фонарями, свет которых прорезал темноту, окутывающую их в промежутках между ламповыми столбами, и казалось тогда, что с ними вся нежность ночи.
Джек тихонько напевал и шел немного с развальцей. То не было признаком небрежности манер, просто он был очень доволен и ощущал огромное, захватывающее чувство благополучия и подъема при мысли, как хорошо складываются его дела.
Эмили улыбалась и тоже подпевала.
Они свернули за угол с широкой, хорошо освещенной улицы на более узкую тихую дорожку между стенами садов, через которые свешивались ветви деревьев, затеняющие фонари на тонких столбах.
Внезапно Джек вскрикнул, бросился к жене, грубо схватил ее за талию и швырнул, сбив с ног, в канаву, прежде чем сам упал на руки, едва не разбив лицо о булыжник.
Встревоженная Эмили громко вскрикнула. А затем пришел настоящий страх. Над Джеком нависла темная фигура. Лицо человека было закрыто. А в руках он поднимал нечто с огромным лезвием, похожее на топор.
И она закричала во всю силу легких.
Джек был распростерт на мостовой, фигура возвышалась над ним. У Эмили не было никакого оружия, совсем ничего, чем можно было бы защитить Джека или себя. Но о себе она даже не подумала.
Фигура подняла высоко руки.
Джек перекатился на спину и изо всей силы ударил ее ногами. Одной – прямо по щиколотке, и фигура, потеряв равновесие, откачнулась назад.
Эмили кричала и кричала. Боже, неужели никто ее не услышит и не поможет?!
Нападавший снова выпрямился и опять занес большой топор. А Джек все еще не поднялся на ноги. Но тут он, все еще опираясь руками о землю, изо всей силы боднул нападавшего головой в солнечное сплетение. Человек охнул и сильно ударился о стену плечами. Послышался звон железа, упавшего на землю.
Джек, шатаясь, поднялся.
На дорожке показался бегущий человек; он громко окликнул их, его шаги гулко отдавались в ночной тишине.
Нападавший повернулся, подхватил с земли топор и пустился бежать. Прихрамывая, но с удивительной быстротой он завернул за угол, и его поглотила тьма.
По мостовой бежал пожилой джентльмен в халате. Между развевающимися полами была видна белая ночная рубашка.
– О господи! О боже мой! – кричал он. – Что случилось?.. Мэм? Сэр, вы ранены? Вот сюда? – Он опустился на колени возле Джека, который после выпада головой потерял равновесие и опять упал. – Сэр, вы ранены? Кто это был? Воры? Вас обокрали?
– Нет, нет, не думаю, – ответил Джек на оба вопроса отрицательно. С помощью джентльмена он, шатаясь, поднялся на ноги и сразу же повернулся к Эмили.
– Мэм? – спросил взволнованно человек. – Вы не пострадали? Он не…
– Нет, нет, все в порядке, – поспешно ответила та. – Благодарю вас за то, что вы так скоро пришли на помощь, сэр, в не очень подходящий для вас момент. Боюсь, если бы не вы…
– Нас бы обязательно обокрали, – поспешно закончил Джек.
Показался еще один человек; добежав до них, он резко остановился.
– Что происходит? Кто пострадал? С вами все в порядке, мэм? Эти люди были… – Он взглянул на Джека, потом на джентльмена. – Вы уверены?
– Да, благодарю вас, сэр, – заверила его еле слышно Эмили. – На моего мужа напали, но он отразил нападение, а когда подоспел на помощь этот джентльмен, нападавший бежал.
– Благодарение Богу! Не знаю, к чему идет эта страна, – голос первого джентльмена прерывался от волнения. – Повсюду такое происходит! Не хотите ли зайти ко мне домой? Он всего в сотне шагов отсюда. Мои слуги с радостью подадут вам что-нибудь для подкрепления сил…
– Нет, спасибо, – сказал немного нетвердым голосом Джек. – Наш собственный дом ненамного дальше. Но это очень любезно с вашей стороны.
– Вы уверены, что дойдете? А вы, мэм?
– О да. Спасибо. – И Джек взял Эмили за руку. Она почувствовала, что он с трудом держится на ногах и весь дрожит.
– Да, спасибо, – подтвердила она. – С вашей стороны очень любезно было выйти к нам. Вы, по всей вероятности, спасли нас от ужасного испытания.
– Но вы совершенно уверены?.. Ну, как хотите, конечно. Спокойной ночи, сэр. Спокойной ночи, мэм.
Джек и Эмили снова поблагодарили и поспешили прочь; шаги их громко раздавались по мостовой, так быстро они шли.
– Это был не грабитель, – хрипло сказала Эмили.
– Знаю, – ответил Рэдли, все еще задыхаясь. – Он пытался меня убить.
– И у него был топор, Джек… Это был Палач. Это был Палач из Гайд-парка!
Глава восьмая
На следующее утро страх Эмили обратился в яростный гнев. Она все еще вздрагивала, сидя за завтраком напротив Джека, который держался скованно, и она заметила, что он очень бледен.
– Что ты собираешься предпринять? – наступательно вопросила Эмили. – Это чудовищно! На члена парламента на улице совершает нападение убийца-сумасшедший!
Джек осторожно опустился на стул, словно любое движение могло причинить ему боль.
– Я не являюсь членом парламента, – тихо ответил он, нахмурившись и медленно подыскивая подходящие слова. – И нет причины, почему я должен быть исключением из общего правила…
– Нет, конечно, есть, – ответила Эмили. – Ты ничего общего не имел ни с капитаном Уинтропом, ни с мистером Арледжем или кондуктором омнибуса, и мы даже были не в Гайд-парке.
– Вот об этом я как раз и думаю, – и Джек уставился в тарелку.
За дверью раздались шаги, кто-то из слуг шел по коридору.
– Что ты имеешь в виду? Пока ты ничего необходимого не предпринял. Ты вызвал полицию? Я по-прежнему считаю, что тебе надо было сделать это еще прошлой ночью. Конечно, они уже никого не смогли бы поймать, но все же им надо было сообщить как можно скорее.
– Я хочу все обдумать…
Но прежде чем Джек успел закончить фразу, вошла горничная с дымящимся чаем и свежеподжаренными тостами для Эмили и спросила, чего бы хотел Джек: копченую лососину, яйца, сосиски, бекон с картофелем или котлеты. Он поблагодарил ее и выбрал рыбу.
– Подумать? О чем? – сразу же, как только девушка вышла, осведомилась Эмили. – На тебя напал Палач. О чем тут еще думать? – Она подалась вперед и пристально взглянула на него. – Джек? Ты болен? Он что-нибудь тебе повредил?
Он сделал забавную гримасу, но ему было не смешно.
– Да конечно, нет. Я немного ушибся, вот и все.
– Ты уверен?
– Совершенно уверен. – Он улыбнулся, но по-прежнему был бледен. – Я хочу все хорошенько продумать, прежде чем решить, что делать…
– Не понимаю, что ты этим хочешь сказать. Что делать? Ты должен немедленно сообщить об этом в полицию – и желательно Томасу. Он должен об этом узнать. – И, неотрывно глядя на него, Эмили облокотилась о стол.
– Конечно, Томасу надо сказать, – согласился он. – Но думаю, что больше никому.
– Не понимаю. Почему больше никому? Это вряд ли можно назвать личным делом, когда на тебя совершают на улице нападение! – Она рассеянно налила обе чашки и подала ему чай.
– Мне кажется, что лучше об этом не упоминать, – ответил он, принимая чашку и беря тост.
– Что? Да что все это значит? – Она возвысила голос, не веря своим ушам. – Никто же не собирается обвинить тебя в этом? Все обстоит прямо наоборот: в полиции все отнесутся к тебе с симпатией и пониманием.
– Ко мне – возможно, – сказал он задумчиво. – Хотя там могут быть и такие, у кого появится подозрение, не связан ли я каким-нибудь образом с убитыми, и эти размышления, несомненно, распространятся довольно широко. И мои враги начнут…
– Но нельзя же сидеть молчком из боязни, что кто-то плохо о тебе подумает, – быстро сказала она. – Те, кто склонны так судить, все равно отзовутся о тебе именно так. От этого не убежишь.
– Я не об этом думаю, – возразил он. – Я подумал о Томасе.
– Но это как раз может ему помочь, – резонно заметила она. – Чем больше у него будет информации, тем больше шансов, что он найдет убийцу.
Вернулась служанка с лососиной, спросила, не надо ли еще чего-нибудь, и, когда ей ответили отрицательно, удалилась.
– Я не уверен, что это был Палач, – сказал Джек, как только дверь за ней закрылась.
Эмили обомлела.
– Что ты хочешь сказать? Я видела его. У него был топор! Джек, я же его видела!
– Я знаю, – ответил он мягко. – Ты видела человека с топором, но это не значит, что ты видела того самого Палача. Как ты только что сказала, я никак не был связан ни с Уинтропом, ни с Арледжем, ни с кондуктором омнибуса. Да и не был поблизости от парка. – Он набил рот рыбой. – И он напал на меня, когда я был в компании другого человека. Это отличается от привычного способа действий Палача.
– Да у него нет никакого привычного способа! – негодующе воскликнула Эмили, не обращая внимания на поставленную перед ней еду.
Джек взглянул на нее, и очень серьезно.
– Конечно, я обо всем расскажу Томасу, но сообщать в местное отделение полиции не стану. Неужели ты не понимаешь, как отреагируют газеты на новое нападение? И все это будет на руку только Эттли.
– О! – Эмили откинулась на спинку стула, гнев ее моментально улетучился. – Да, конечно. Об этом я не подумала. Мы не должны давать ему ни малейшего повода. Он ведь тоже использует этот случай как орудие нападения, да?
– Я пошлю Томасу записку. – Джек больше не думал о завтраке и встал, оттолкнув стул.
За спиной появился дворецкий со свертком газет в руке. Лицо его было торжественно и мрачно.
– Я их позже просмотрю, – сказал Джек и хотел было пройти мимо. – Мне нужно написать записку суперинтенданту Питту.
– Но я думаю, он уже знает о вашем злоключении, сэр, – ответил дворецкий серьезно.
– Но он никоим образом не мог об этом узнать, – ответил Джек на ходу. – Тому человеку, который прибежал к нам на помощь, я словом не обмолвился ни о чем; только сказал, что живу поблизости. И было слишком темно, чтобы он мог меня узнать. Даже если он собирался обо всем этом рассказать, то никак не мог этого сделать.
Дворецкий откашлялся и положил газеты на краешек стола.
– Извините, сэр, за то, что я скажу, но вы ошибаетесь. О вчерашнем происшествии сообщается в заголовках многих газет. В частности – и особенно – в «Таймс». Боюсь, что мистер Эттли написал очень резкую статью о полиции.
– Что? – Джек повернулся, рывком схватил верхнюю газету и поднес в ужасе к глазам. – Но это же абсурд! Каким образом Эттли мог обо всем узнать, чтобы успеть сообщить об этом? Каким образом? Откуда?
– Я уверен только в одном, сэр, что не знаю этого. Вы все еще хотите послать записку суперинтенданту Питту, сэр?
– Да… нет. – Джек с размаху опустился на стул, царапая ножками натертый деревянный пол. – Это что же, черт возьми, такое?
Но прежде чем Эмили успела ответить, раздался стук в дверь, и горничная пошла открывать.
– Здесь суперинтендант Питт, сэр, и он хочет вас видеть. Сказать ему, что вы принимаете, сэр?
– Да. Да, конечно, принимаю, – с сердцем ответил Джек. – Принесите еще чашку и свежего чаю. И рыбы, если он захочет.
– Да, сэр.
Питт вошел почти сразу же, как она удалилась. Вид у него был усталый и крайне обеспокоенный.
– Вы в порядке? – быстро спросил он, глядя то на Джека, то на Эмили. – Что случилось? Почему же, черт возьми, вы мне не сообщили обо всем вчера ночью?
Эмили сглотнула и отвернулась.
– Садись, – указал Джек на стул недалеко от стола. – Сейчас принесут еще чаю. Хочешь что-нибудь съесть? Копченую лососину? Яйца?
– Нет, спасибо. – Томас решительно отклонил предложение позавтракать, но сел.
Джек продолжал:
– Я не рассказал тебе потому, что вообще ничего никому прошлой ночью не сообщал. Кроме слуг, о происшествии не знал никто. – И насмешливо улыбнулся. – Нельзя же все утаить от них, особенно когда возвращаешься домой, покрытый ссадинами и хромая, словно сатана. Но я как раз собирался послать тебе сейчас записку, когда Дженкинс принес газеты и сказал, что все расписано на первых страницах. И черт меня побери, если я знаю, как оно туда попало.
– Как это случилось? – спросил устало Питт.
Очень тщательно, точно, не прерываемый Эмили, Джек пересказал события вчерашней ночи с того самого момента, как они ушли с приема, и до прихода домой, когда они плотно заперли за собой двери, отгородившись от улицы с ее насилием и страхами.
Горничная принесла еще одну чашку. Эмили налила чай, и Питт стал понемногу отхлебывать, внимательно слушая рассказ. Наконец он поставил чашку на стол и, нахмурившись, взглянул на Джека.
– Ты уверен, что не упустил ни одной подробности?
Джек посмотрел на Эмили.
– Ничего, – ответила она, – он точно обо всем рассказал.
– А кто был человек, пришедший тебе на помощь? – Томас перевел взгляд с Эмили на Джека и обратно.
– Не знаю, – поспешно ответила Эмили, – я ведь не спросила, как его зовут, и сама тоже не представилась.
– А вы узнали бы его, если бы опять с ним встретились?
– Возможно, – на этот раз ответил Джек. – Хотя не уверен. Улица была очень плохо освещена, а я – довольно сильно потрясен всем случившимся. Надо еще учесть, что и одет он был не так, как полагается, когда с кем-нибудь знакомишься.
– А как вы были одеты?
– Во фраке и белой рубашке, как полагается для приема, – пожал плечами Джек. – Пальто на мне не было, потому что вечер был теплый. – Он взглянул на жену. – А Эмили была в темно-зеленом вечернем туалете, но на ней был плащ с капюшоном, накинутым на голову.
– Он мог бы узнать тебя? – задумчиво спросил Питт.
Эмили покачала головой.
– Прежде я его, насколько мне помнится, никогда не встречала. Так почему же он должен узнать меня? Я не баллотируюсь в члены парламента. – Она усиленно затрясла головой. – Нет, нет, я какое-то время лежала на земле, но, когда он помогал Джеку, я встала, но смотрела только на Джека. Не думаю, чтобы я хоть раз внимательно взглянула на этого человека.
Питт задумался.
– Но тогда каким образом он мог узнать, кто вы такие? Вы уверены, что рядом больше никого не было?
– Потом, когда мы уже уходили, подошел еще один, – ответил Джек. – Но мы сказали ему только, что физически не пострадали.
– Подходили и другие, – прибавила Эмили. – Я ведь кричала во всю мочь. Думаю, что несколько человек обратили на это внимание, от всей души на это надеюсь. Я так старалась…
– Но все произошло примерно в миле от Гайд-парка, – уточнил Джек. – И мне ничего не известно об Уинтропе и мистере Арледже, к ним я никакого отношения не имел. Почему же выбор пал на меня?
– Не знаю, – совершенно обескураженно ответил Питт, и Эмили так за него расстроилась, что совсем забыла о собственном волнении.
– Джек думает, что это не обязательно Палач, – сказала она очень серьезно, – хотя у него был топор, я видела его очень ясно. Ты не думаешь, что это связано с политикой?
Томас уставился на нее долгим взглядом. Эмили смутилась. Наверное, она задала глупый вопрос.
Питт встал и поблагодарил за чай.
– Хочу разузнать, как обо всем этом стало известно Эттли, – нахмурившись, сказал он. – Пока я ничего не понимаю.
Он ожидал, что ему будет довольно трудно найти Найджела Эттли, учитывая, что избирательная кампания была в полном разгаре, но на самом деле все оказалось очень просто. Эттли был дома, рядом с Манчестер-сквер, и сразу же без долгих предварительных ожиданий принял Питта. Политик предпочел выйти к нему в коридор, а не пригласить в библиотеку или в кабинет.
– Доброе утро, суперинтендант, – сказал он отрывисто, улыбаясь и засунув руки в карманы. – Чем могу служить? Боюсь, что знаю о событиях прошлой ночи из вторых рук и ничего не могу сообщить вам, кроме того, что вы и сами можете разведать.
– Доброе утро, мистер Эттли, – ответил мрачно Питт. – Это вполне может быть и так. Однако я хотел бы услышать именно от вас о фактах, которые вы изложили в «Таймс» и с которыми, по-видимому, очень хорошо знакомы.
Эттли вздернул брови.
– В вашем голосе мне послышалась саркастическая интонация, суперинтендант. – Говоря это, он улыбнулся и стал покачиваться с носка на пятку.
Холл был прекрасно убран, в сугубо классическом стиле. Стены под самым потолком украшал древнеримский фриз. Входная дверь была все еще распахнута, и внутрь врывался яркий солнечный свет. На ступеньках подъезда стоял какой-то молодой человек, очевидно ожидая, когда Эттли обратит на него внимание.
Питт с гораздо большим желанием обсуждал бы дело за закрытыми дверями, но Эттли явно стремился к обратному. Он собирался извлечь из этой встречи все возможные политические преимущества.
Питт игнорировал шпильку.
– Как вы обо всем этом узнали, мистер Эттли?
– Как? – Тот явно забавлялся. – Об этом рассказал местный констебль. А почему вы об этом спрашиваете? Ведь это же, конечно, не важно, суперинтендант?
Питт разозлился. Какой же безответственный полицейский мог рассказать гражданскому лицу о подобном происшествии? Вообще обсуждать данную тему в высшей степени непозволительно, но выбрать для этой цели политика, который строил свою платформу на обвинении полиции в некомпетентности, было непростительным нарушением лояльности и служебного долга.
– Как его зовут, мистер Эттли?
– Кого? Констебля? – И Эттли широко раскрыл глаза. – Понятия не имею. Я его не спросил. Вот уж действительно, суперинтендант, мне кажется, вы напрасно тратите время на совершенно неважные подробности. Возможно, он не должен был доверительно со мной говорить, но, очевидно, насилие, царящее в обществе, задевает его не менее, чем любого другого гражданина. – Он ссутулился, засунул руки еще глубже в карманы и продолжил очень громко и очень отчетливо: – Вы, наверное, не понимаете, суперинтендант, как глубоко встревожены люди. Женщины в ужасе, они не смеют выйти на улицу, они больны от страха за своих мужей и отцов, умоляя их не выходить из дому после наступления темноты. Парки опустели. Даже театры жалуются, что сборы падают, потому что никто не хочет возвращаться домой затемно.
Питт многое что мог ответить на это, но он никак не мог опровергнуть тот факт, что в обществе действительно существует страх, даже если Эттли и преувеличивает его масштабы. На улицах пахло паникой, и он сам ощущал этот запах.
– Мне это известно, мистер Эттли, – ответил Томас со всей возможной вежливостью. Его гнев возбуждало не то, что политик еще раз подчеркивал существование страха, но удовольствие, которое мерцало в глазах говорившего. – Мы делаем все, чтобы поймать этого человека.
– Но очевидно, этого недостаточно, – проницательно заметил Эттли.
К молодому человеку на ступеньках присоединился второй.
– Что рассказал вам констебль, мистер Эттли? – Питт изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно, но не совсем в этом преуспел.
– Что на Рэдли напал человек с топором, который пытался его убить, – ответил Эттли, взглянув на человека на ступеньках. – Через минуту я к вашим услугам, джентльмены! – И снова взглянул на Питта, улыбаясь еще шире. – Вот уж действительно, суперинтендант, неужели это самое лучшее, что вы сейчас можете сделать? Уж конечно, человек вашего положения мог бы подумать о чем-то более необходимом, а не выспрашивать меня о второстепенных, добытых из вторых рук сведениях; и я не могу при этом не подумать, не поступаете ли вы так с целью принести в жертву какого-нибудь несчастного подчиненного за то, что он поделился со мной сведениями, которые вы, очевидно, хотели бы скрыть.
Молодой человек приблизился.
– Разумеется, мистер Эттли, если я узнаю, кто это, – процедил Питт, – я вынесу ему порицание за то, что он поставил в известность о случившемся не меня, а вас. Это нарушение служебного долга, и подобное нарушение потребует тщательного объяснения с его стороны.
– Не рассказал вам? – удивился Эттли. – Святое небо! – Лицо его преисполнилось изумления, а затем такого большого удовлетворения и восхищения от услышанного, что он даже не пытался этого скрыть. Он едва не смеялся. – Вы хотите сказать, что явились сюда узнавать факты, потому что ваши собственные полицейские не доложили вам о случившемся? Господи боже! Ваша некомпетентность превосходит всякое воображение. И если вы думаете, что я сильно критиковал вас в прошлом, то уверяю вас, мой дорогой: я только начал.
– Нет, мистер Эттли, я здесь не для того, чтобы узнавать факты, – отрезал Питт. – Я узнал их от самого мистера Рэдли, включая и то, что он не назвал своего имени тем, кто ему помог, и не вызывал полицию.
– Не вызывал полицию? – Лицо у Эттли вытянулось, у него был вид человека, совершенно сбитого с толку. – Что вы хотите сказать? На него напали и почти что убили! Ну конечно, он сообщил об этом в полицию.
– Да, на него напали, – Питт тоже повысил голос, – но сегодня утром он был совершенно здоров, и я так понял из слов миссис Рэдли, что он сразу дал отпор нападавшему и это стоило ему всего несколько ушибов.
– Это он сам так сказал? – Выражение лица Эттли стало менее насмешливым. – Какой он храбрый и как верен своей довольно странной задаче – во что бы то ни стало защитить полицию.
– Но разве он не прав? – коротко осведомился Питт.
– По слухам, на него напал Палач из Гайд-парка, – уже не так нагло продолжал Эттли. – И, разумеется, любой человек, обладающий хоть каплей ответственности перед обществом, сразу должен был сообщить обо всем в полицию, независимо от того, пострадал он или нет.
– Рэдли сообщил об этом мне, – отвечал Питт, весьма вольно распорядившись истиной, – но суть, если не идею, он передал точно.
Эттли пожал плечами, состроил гримасу и отвернулся.
– Но тогда, полагаю, вам известно все, что требуется. А это не оставляет сомнений на тот счет, что вы меня выспрашиваете с явной целью ущемить того несчастного констебля, не так ли?
– Если он занимается этим делом, то необходимо все у него выяснить, – ответил Томас, с каждой секундой обретая в себе уверенность. – А так как мистер Рэдли, едва спасшись от нападавшего, сразу покинул место преступления, то, может быть, именно констебль мог обнаружить что-нибудь вещественное на месте преступления, например топор.
Эттли вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
– Тогда, значит, вам лучше отыскать его. Не такой уж это непосильный труд для полицейского с вашим опытом, чтобы узнать, кто из констеблей это был. – Он громко засмеялся. – Но что же это за фарс получается! Гилберт и Салливан могли бы сочинить занятные куплеты, суперинтендант, даже более занятные, чем в водевиле «Пензанские пираты». Подождите еще, когда газеты узнают, что суперинтендант, занимающийся розысками Палача, прочесывает весь Лондон в поисках одного из своих подчиненных. Уверен, что карикатуристы тоже получат для своих усилий благодатную тему. Это будет для них просто замечательный подарок!
– Вы, по-видимому, считаете, мистер Эттли, что я нахожусь в затруднительном положении, – удачно найдясь, ответил Томас, – но ведь для того, чтобы узнать, кто дежурил в тот вечер, мне достаточно навести справки в соответствующем участке.
– Ну, мне об этом ничего не известно, – ответил Эттли, но щеки его чуть-чуть порозовели, и он уже избегал смотреть Питту в глаза, не то что раньше, еще глубже засунул руки в карманы и отвернулся. – А теперь, если я больше ничем не могу быть вам полезен, я бы хотел заняться другими, весьма многочисленными делами. К сожалению, я не в состоянии оказать для вас большую помощь, в которой вы так явно нуждаетесь.
– Но вы уже и так очень и очень мне помогли, – ответил Питт и прибавил с напускной живостью: – Вы, по сути дела, совершенно решили для меня эту задачу. Всего хорошего, сэр. – Он вышел через парадную дверь и, проходя мимо двух молодых людей на ступеньках, легонько дотронулся до шляпы. – Добрый день, джентльмены.
Молодые люди ошеломленно поглядели, как он спускается вниз, и затем уставились друг на друга.
Питт собирался направиться прямо в участок в центре Мэйфер, откуда выходили патрулировать полицейские в тот вечер. По дороге ему надо было миновать широкий переулок, по обе стороны которого громоздились ящики с рыбой и повозки, груженные овощами. И тут перед ним вырос, как из-под земли, очень толстый мужчина с длинными седеющими локонами, падающими на воротник. Зеленые глаза его были выпучены, лицо опухло, но одет он был безукоризненно, и на животе сверкала длинная золотая цепочка от часов. Рядом с ним был другой человек, едва достававший ему до локтя, его квадратная фигура была странно деформирована, личико дышало злобой, мелкие, потемневшие зубы оскалены в кривой усмешке.
– Доброе утро, Джордж, – сказал Питт великану и, взглянув на его спутника, добавил: – Доброе утро, Джорджи.
– А, мистер Питт, – сказал великан тонким голосом, странно жалобным и почти неслышным. – Вы подвели нас, сэр. Вот что вы наделали. Теперь джентльмены не прогуливаются по вечерам в парке. Стало опасно, и это ужасно накладно для дела, сэр. Очень накладно.
– Вы нехорошо поступаете с нами, сэр, – вставил Малыш Джорджи, как бы передразнивая в гротескной манере своего партнера, потому что в его голосе, тоже очень тихом, звучало еще какое-то шипенье, отчего он делался как-то особенно противен. – Нам все это очень не нравится. Это стоит нам кругленькой суммы, мистер Питт.
– Уверяю вас, если бы я знал, кто этот Палач, я бы моментально его арестовал, – ответил Питт ровно и спокойно, насколько был сейчас на это способен. – И мы делаем все, чтобы разыскать его.
– Недостаточно делаете, мистер Питт, – отвечал, гримасничая, Малыш Джорджи, – совсем недостаточно.
– Очень многие джентльмеы боятся теперь доставить себе удовольствие, мистер Питт, – пояснил Жирный Джордж, ковыряя землю палкой с серебряным набалдашником, – и расстраиваются от этого, очень, очень расстраиваются.
– Тогда, значит, вам тоже надо поразмыслить, чем можете вы поспособствовать поискам и помочь узнать, кто он есть, этот Палач. У вас больше глаз и ушей в парке, чем у меня.
– Но мы ничегошеньки не знаем, – пожаловался Жирный Джордж. – Помнится, мы вам об этом уже докладывали. А иначе мы бы, мистер Питт, не стояли здесь между возами с картошкой и не ругали бы вас. Мы бы сами с ним управились. Он ведь не из наших людей. Если вы воображаете, что он хоть как-то вхож в наше дело, вы, мистер Питт, ошибаетесь.
– Дураком надо быть, – со злостью заметил Малыш Джорджи. – И кретином. Не так ли, мистер Питт? Неужели вы думаете, нам нравится, что здесь происходит? Если бы кто из наших начал отрезать господам головы, мы бы сами кое-что воткнули ему в спину и бросили бы в реку. Мы бы проучили этого рубаку, как надо жить и уважать джентльменов. А то наше дело страдает…
Он коснулся пальцами чего-то спрятанного под полой пальто. Томас уверен был, что это нож. Человечек облизнул губы острым языком и уставился на суперинтенданта немигающим взглядом.
– Джорджи правду сказал, мистер Питт, – прошептал, дыша с присвистом, Жирный Джордж. – Этот человек не из наших. Это кто-то из самих джентльменов, попомните мои слова.
– Какой-нибудь сумасшедший из… – начал Томас.
Толстяк покачал головой.
– Вам бы надо в этом получше разбираться, мистер Питт. Я вам просто удивляюсь и даром трачу с вами время. В парке сумасшедшие не живут, и мы с вами это знаем.
Малыш Джорджи переступил с ноги на ногу. Мимо проезжали вереницей возы. Питт не стал спорить. Он и сам не думал, что это бродяга-сумасшедший.
– И вы хорошо сделаете, если сыщете его, мистер Питт, – повторил Жирный Джордж, тряхнув головой так сильно, что его кудри разметались по каракулевому воротнику. – Или же мы очень огорчимся, Малыш Джорджи и я.
– Я и сам буду очень огорчен, – угрюмо ответил Томас. – Но если вы действительно беспокоитесь, вы и сами должны что-нибудь предпринять.
Малыш Джорджи язвительно посмотрел на него. Жирный Джордж улыбнулся, но в его улыбке не было ни веселья, ни добродушия.
– Это ваше дело, мистер Питт, – ответил он тихо. – И мы будем очень счастливы, если вы им как следует займетесь.
И не сказав больше ни слова, он повернулся на каблуках и через мгновение исчез между повозками. Малыш Джорджи опять смерил Питта весьма злобным взглядом и побежал за приятелем. Он должен был бегать, чтобы не отставать, и это всегда приводило его в бешенство.
Томас снова отправился своей дорогой, не придавая слишком большого значения состоявшемуся разговору, но все же это был показатель общественного настроения, ведь даже Жирный Джордж испытывал страх за свое дело.
В полицейском участке Питт встретился с полнейшим непониманием. С ним говорил высокий, тощий инспектор с мрачным аскетическим лицом и выражением уязвленного чувства собственного достоинства.
– Нам ничего не известно об этом событии, – сказал он хмуро. – Как ни невероятно это может вам показаться, но нам никто ничего о происшествии не сообщал. И я знаю об этом почти то же, что напечатано в газетах.
– Не сообщал? – сильно удивился Питт. – Я обратился в тот самый участок?
– Да, в тот самый, – ответил, вздыхая, инспектор. – Я опросил своих подчиненных, потому что хотел знать, какой же это безответственный болван все рассказал Эттли, но в том районе никто вчера ночью не патрулировал. Я все проверил, так что вам незачем беспокоиться, правду говорят мои люди или врут, чтобы замести следы. Каждый может дать отчет, где был в тот вечер. Эттли получил свои сведения не от моих людей.
– Как интересно, – задумчиво сказал Питт. Он не сомневался в правдивости слов инспектора и был уверен, что и констебли его не лгут – ведь это было бы очень глупо, их легко можно было проверить, а человек, провинившийся таким глупым враньем, сразу лишился бы должности.
– И если взглянуть на это дело внимательно, то есть еще, черт возьми, одно соображение, – мрачно сказал инспектор. – Я могу предположить, что Эттли все рассказал один из тех, кто пришел на помощь. Вряд ли сам Рэдли сообщал об этом в газеты. Он, кажется, один из тех, кто на нашей стороне. Причем, пожалуй, только он один. Вы видели газеты, сэр?