Заледеневший Тейбор Джеймс

24

Ночь в джунглях… Барнард видит золотистый блеск штыка в свете вспышек у дульного среза автомата «АК-47». Стробоскопические разрывы выше и ниже линии горизонта. Запах кордита и дерьма; соленый пот ест глаза. Пули шлепаются в грязь, щелкают по стволам деревьев; крики, проклятия. Пуля чиркает по носку его башмака; у Барнарда такое чувство, словно на его ноге захлопнулся капкан.

Он дергает туда-сюда рычаг затвора своей «М-16», чтобы устранить задержку в стрельбе. Но винтовку заклинило насмерть, затвор словно прилип к чему-то и не двигается ни на миллиметр ни взад, ни вперед, а солдат Армии Северного Вьетнама все ближе к дистанции смертельного удара, и Барнард не может оторвать взгляд от этого направленного на него сверкающего штыка. Солдат уже в десяти шагах… в пяти, и вот штык уже у его лица, и Барнард заходится в крике.

Что-то пробудило его от этого повторяющегося сна с заклинившей винтовкой. Сейчас этот сон снился ему редко — тогда, когда в реальном мире возникала реальная опасность. По крайней мере, Барнард сейчас не задыхался и не обливался потом, как это бывало порой раньше при пробуждении от этого сна. Лусьена, лежавшая рядом с ним, еще спала. Негромкое плавное гудение мобильного телефона, лежащего на прикроватном столике, разбудило Барнарда до того, как острие штыка воткнулось ему в глазную впадину.

Светящийся циферблат часов показывал: среда, 3 часа 54 минуты утра. Стараясь не потревожить Лусьену, Дон осторожно выбрался из кровати и перешел в зал, плотно закрыв за собой дверь.

Обычно дисплей мобильника извещал его о том, кто звонит, показывая имя и номер телефона. Бывали случаи, когда на дисплее появлялось сообщение: «Частное лицо». Но сейчас на нем вообще ничего не было. Дисплей светился, показывая этим, что телефон на связи.

— Надо встретиться, — сказал Бауман. — Хочу показать вам кое-что.

Барнард знал, что Уил не позвонил бы, не будь у него на то веской причины.

— Мне потребуется несколько минут, чтобы одеться. Вы где?

— Оставайтесь в пижаме. Лучше сварите кофе. Я у вашего порога.

Барнард внимательно рассмотрел наклейку на обложке папки: «Отчет судмедэксперта города Крайстчёрч». Они сидели за столом в гостиной на первом этаже в доме Барнарда. Перед каждым стояла чашка свежего черного кофе.

— Это именно то, что написано.

— Но как… — начал Барнард и сразу остановился. — Я знаю, что лучше не спрашивать.

— Ты лучше потрудись прочесть это, — сказал Бауман.

Спустя пять минут Барнард положил бумаги на стол перед ним.

— Передозировка кетамина.

— Случайная, при самостоятельном приеме препарата. Это то, что они выявили. Ты видишь какие-либо несоответствия в этом отчете?

— Нет. Выполненная ими работа выглядит «на три П».

— Что это значит?

— Прости. Это значит «По принятому протоколу». Они выполнили процедуры твердофазной экстракции, используя в качестве сорбента «Bond Elute C18» для выявления кетамина и норкет-амина в биологических жидкостях и тканях. Они проанализировали и подтвердили факт использования наркотика при помощи газовой хроматографии и масс-спектрометрии. По результатам этих исследований было установлено, что содержание кетамина было 8,1 и 2,9 миллиграмма на литр соответственно в крови, прошедшей через сердце, и в крови, взятой из бедренной артерии. Содержание кетамина выше шести в сердечной крови наверняка привело бы к смерти любого здорового взрослого человека.

— Они также обнаружили и алкоголь в ее крови.

— Всего 0,038. Такое содержание алкоголя даже не препятствует управлению автомобилем. — Барнард отодвинул от себя папку с бумагами. — Эмили Дьюрант принимала наркотики? Да это совершенно невообразимо.

— Но в ее кровеносной системе обнаружили кетамин.

— Ты много знаешь об этом препарате? — спросил Барнард.

— Ну это анестетик. Больше, наверное, ничего.

— Был анестетиком. Теперь стал одним из рекреационных наркотиков. «Витамином К». Несколько лет назад он применялся как релаксант для предварительной анестезии при небольших хирургических операциях. Например, при колоноскопии, а также при некоторых пластических и стоматологических операциях и несложных офтальмологических процедурах. Его использовали до тех пор, пока пациенты вдруг не начали вставать.

— Во время операции, ты хочешь сказать?

— Да.

— Нехорошо.

— Хуже не придумать. Одно дело — проснуться при выполнении колоноскопии. А если посреди операции по подтяжке лица…

— И что, такое случалось? — полюбопытствовал Бауман.

— Случалось. А бывало и еще кое-что похуже.

— Что может быть хуже пробуждения в тот момент, когда вам вырезают новое лицо?

— То, что ты не можешь ни пошевелиться, ни сказать, что ты чувствуешь. Кетамин — это парализующее средство кратковременного действия. Так что представь себе, ты полностью проснулся, но пребываешь в параличе и агонии.

— Но ведь ты же говорил, что он применялся и как рекреационный наркотик.

— В малых дозах он вызывает эйфорию и растормаживание.

— Но ведь они не обнаружили никаких улик, указывающих на насилие или совершение преступления иного рода, — напомнил Бауман.

— Отсутствие улик — это не отсутствие события преступления. Я не верю, что Эмили Дьюрант умерла от случайной передозировки.

Бауман поставил свою чашку на стол.

— Я тоже не верю.

— Не веришь? — тряхнув головой, переспросил Барнард.

— До этого я подозревал, что такого не может быть. Теперь я в этом уверен.

— Ну и что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что ее кто-то убил.

25

— И что заставляет тебя так думать? — оживился Барнард.

— Патолого-анатомическое исследование выявило на теле следы многочисленных инъекций. В комнате были найдены наркотики и вся необходимая атрибутика для их введения.

— Да.

— Следы от инъекций были обнаружены в области бедерных вен и артерий; в области промежуточной вены локтя и головной вены на обеих руках. Типичные места для инъекций, куда колются наркоманы. Но кроме этого были также обнаружены микроразрезы под каждой грудью. А это совершенно нетипично.

Барнард, утвердительно кивнув, ждал, что еще скажет Бауман.

— Смерть от передозировки кетамина, кажется, не вызывает сомнений.

— И?

— А вот эти микроразрезы не являются следами инъекций.

— А что же это?

— Это была пытка, замаскированная подо что-то другое. Это убийство. Вдобавок совершенное с особой жестокостью.

Барнард не сразу осознал суть только что услышанного. Мысль о том, что это может быть убийством, даже не приходила ему в голову. И… пытка? Он почувствовал, как внутри него закипает гнев; его лицо запылало, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Немного успокоившись, он решил выяснить у Баумана, каким образом ему это стало известно, но Уил, опередив его, заговорил сам:

— Все области инъекций расположены вблизи основных нервов или нервных узлов. Бедерная область — в верхней части бедра. Область солнечного сплетения. Локтевые области — внутри каждого локтя.

— Ты действительно веришь в то, что сказал? — спросил Барнард, все еще не в силах принять предположение Баумана о пытках.

— Конечно. Человек, это сотворивший, наверняка обладает хорошими навыками в том, как избежать сопутствующих травм, которые могут насторожить судмедэксперта. — Уил сделал паузу и внимательно посмотрел на собеседника. — Как это ни прискорбно, но я готов держать пари, что более подробная патолого-анатомическая экспертиза наверняка выявила бы повреждение зрительных нервов, а возможно, и других.

— Жуть, — проговорил Барнард. — Тот, кто это сделал, просто безумен.

Будучи ученым, Барнард обычно воспринимал новую информацию в системной и линейной манере: «Если это так, тогда за ним должно последовать вот это; а если вот так, значит, у нас есть все основания поверить…» Но только что услышанное начисто отметает этот упорядоченный подход. Вопросы в голове возникают быстрее, чем языку удается их сформулировать. Почему это произошло? Кто это сделал? Как они смогли осуществить это и остаться незамеченными в таком многолюдном и ограниченном по территории месте? После мучительных раздумий Дон произнес:

— Я не специалист по уголовным расследованиям. Пожалуй, обращусь в ФБР.

— Может быть, не так сразу, — возразил Бауман.

— А почему нет?

— Давай сначала поразмыслим как следует сами. Кто и зачем?

— Завистливый коллега-ученый? — задумчиво произнес Барнард.

— Возможно и такое. Может быть, она сделала открытие, которое кто-то пожелал приписать себе.

— А может, брошенный любовник, — высказал новое предположение Барнард.

— Вполне вероятно. Чувства вообще толкают на крайности. А такое место, как это, способно распалить злость до невероятных размеров. Если в мозгу у человека есть небольшие трещинки, то в таком аду, как полюс, они могут многократно увеличиться.

— И окончательно превратить его в неистового одержимого психопата, — добавил Бауман.

— Это точно. Кто-то, у кого либо прежде была неуравновешенная психика, либо стала таковой вскоре после приезда на полюс. Давай подумаем, зачем он это сделал.

— Коллега-ученый, возможно, хотел хапнуть чужие лавры, — предположил Барнард.

— Покинутый любовник решил отомстить.

— А может, ее убил просто психопат.

— Убийство — это одно, а вот пытка — совсем другое, — покачал головой Бауман.

— Кто еще, кроме психопата, будет пытать?

— На каждого психопата приходятся сотни санкционированных палачей. Им нужно одно — информация.

— Похоже, они могли подозревать Эмили в том, что она знает то, что ей знать не положено. — Барнард потер лицо обеими руками. — Господи, как это тяжело, Уил.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— Халли сейчас там, а послал ее туда я, — покачал головой Барнард.

— Но ты же ни о чем не подозревал. Ты так и не связался с ней?

— Посылал электронные письма и пытался дозвониться по спутниковому телефону. Все безуспешно, поэтому я послал несколько запросов. Недавний космический запуск НАСА отобрал большую часть спутникового времени, положенного станции. Да еще эта вспышка на солнце.

— Я тоже не мог с ней связаться, — сказал Бауман.

— Ну уж если и ты не мог, то это вообще полный тупик. Думаю, сейчас самое время звонить в ФБР.

— Мы можем попытаться. Но в Бюро все очень формализовано, да и дел у них выше крыши. Официальный отчет констатирует смерть от передозировки. Чтобы они отправили туда своего агента, им потребуется куда больше, чем наши подозрения.

— Даже если к ним обратишься ты?

Бауман негромко рассмеялся:

— Я играю за другую команду. Команду конкурентов. Мое обращение может принести вреда больше, чем пользы. Глупо, но сколько подобных глупостей в правительстве, не так ли?

— Так что же нам, черт возьми, делать? Если все обстоит так, как ты предполагаешь, убийца свободно разгуливает по станции. Если он уже не улетел оттуда, — сказал Барнард.

Сейчас он ощущал что-то близкое к панике, такое чувство не посещало его уже довольно давно.

— Мы должны исходить из того, что он все еще там. А может быть, и она.

— Выходит, Халли грозит опасность, — мрачно заключил Барнард. — Любому может грозить опасность. Мы должны хотя бы связаться с руководителем станции.

— А он может оказаться именно тем, кто убил Эмили.

Барнард вздрогнул:

— Как такое возможно?

— А вот этого мы и не знаем.

После этих слов Бауман на некоторое время замолчал.

— Ну так что, Уил? — спросил его Барнард.

— Я прикидывал, сколько времени может занять полет туда на заднем сиденье самолета «F-35».

— Я и не знал, что они двухместные.

— Опытные образцы для израильтян.

— И ты можешь это устроить?

— Могу. Но это займет большую часть сегодняшнего дня. Надо заручиться одобрением начальства. Полночи им потребуется на то, чтобы найти самолет и пилота; восемь часов — на полет, включая время на то, чтобы добраться до авиабазы. В Новой Зеландии приземлиться они не смогут. Значит, Австралия, оттуда гражданским бортом — до «Мак-Мёрдо»… — Бауман покачал головой, — недостаточно быстро.

— А что, если попробовать связаться с «Мак-Мёрдо»? — спросил Барнард.

— Я говорил с ними перед тем, как прийти сюда. Они тоже не могут связаться с полюсом. И не могут послать туда самолет из-за холода.

— Выходит, полюс полностью отрезан от всего.

— Да.

Бауман, сжав челюсти, сидел неподвижно, положив ладони на стол и глядя прямо перед собой. Барнард узнал этот взгляд — в свое время его глаза смотрели на мир точно так же.

Наконец Уил заговорил:

— А сколько там ученых?

— В такое время много их быть не может. А что?

— Будем продолжать пытаться связаться с Халли. А пока давай вплотную займемся учеными.

— Почему учеными?

— Ученый скорее будет знать анатомию, чем тот, кто управляет вилочным погрузчиком.

— Но у нас мало времени, — напомнил Барнард.

— На это много времени не потребуется.

Барнард проводил его до двери.

— Уил… если что-нибудь случится с Халли по моей вине… — Он замолчал и отвел взгляд в сторону.

— Понимаю, — прервал его Бауман. — Поверь, я все понимаю.

26

Халли чувствовала, что опускается вниз, в бездонную многомильную глубину, заполненную ледяной водой — давление на барабанные перепонки усиливалось. Если она опустится слишком глубоко или скорость ее погружения станет такой, что возможностей снаряжения не хватит, чтобы противодействовать погружению, Халли продолжит опускаться вниз, и скорость ее погружения в эту бездну будет возрастать.

Действуя клапаном, она подала новую порцию газа в сухой костюм и снова начала всплывать. Вода через новый прокол поступала более интенсивно, чем через первый. Сейчас одна нога была в воде почти по колено; во втором ботинке вода полностью покрывала ступню.

Двенадцать футов. Две минуты.

Плавучесть снова уменьшилась, и Халли пришлось подать еще аргона в костюм и начать сильнее работать ластами, чтобы не прерывать процесс всплытия. Она чувствовала, что гипотермия нарастает: тело колотила дрожь, зубы стучали.

Десять футов. Она уже видела сверху над головой яркий круг шахтного ствола. В одной штанине костюма вода поднялась выше колена, в другой была на уровне лодыжки. Халли опасалась, что невыносимая боль спутает мысли и лишит ее возможности действовать обдуманно. Единственное, что хоть как-то подбадривало, — по мере подъема плавучесть увеличивалась.

Вырвавшись наконец на поверхность, она увидела Мерритт и Жиётта, стоящих на краю шахтного створа. Как только она вошла в шахтный ствол, они неотрывно следили за ее подъемом, наблюдая за поднимающимися на поверхность пузырьками газа.

— У м-м-ме-ня течь в су-х-хом костюме, — стуча зубами, с трудом произнесла Халли. — Нижняя половина залита водой. Помогите с-с-снять его.

Жиётт громким криком подозвал еще нескольких мужчин. Двое из них развели руки Халли в стороны, сам он стал освобождать ее от баллонов, и они втроем извлекли ее из скафандра. Халли упала плашмя на живот. Ледяная вода, скопившаяся в штанинах, залила ее торс.

— П-п-помо-ги-те мне раз-з-здеться. Сама не могу. Очень холодно, — слабым голосом произнесла она, преодолевая озноб и дрожание челюстей.

Когда им, в конце концов, удалось стащить с нее сухой костюм, Халли сняла с себя промокшее нижнее белье. На стене, возле которой она раздевалась, висели костюмы, одежда и оснастка для погружений. Подойдя к стене и повернувшись спиной к мужчинам, Халли разделась догола и натянула сухое белье. Затем она надела всю остальную полярную одежду и выпила целый термос горячего шоколада, который протянул ей кто-то из амбалов.

Мерритт, дождавшись, когда дрожь Халли уймется, спросила:

— Что произошло там внизу?

— Нечто очень странное, — ответила Халли. — В костюме на обеих коленях образовались протечки. Я даже и не помню…

Мерритт мгновенно повернулась к Жиётту.

— Это вы отправили ее в воду в костюме с дефектами? Она же могла умереть. И кем бы, по-вашему, мы ее заменили?

Щеки Жиётта побагровели.

— Я досконально проверил все снаряжение. В том числе и костюм. Я не обнаружил никаких дефектов.

— Но дефекты были! — резко оборвала его Мерритт.

— Агги, постойте, — вмешалась в разговор Халли. — Я не думаю, что Реми что-то проглядел. Я сама тоже осматривала костюм. А течь появилась тогда, когда я уже наполовину опустилась.

Мерритт глубоко вдохнула и отступила назад.

— Ну ладно. Извините мою несдержанность. Ведь после того, что произошло с Эмили, мы не можем потерять еще и вас, Халли. Разве не так, Реми?

— Разумеется, не можем.

— Я должна возвратиться на станцию. Реми, доставьте туда Халли после того, как приведете в порядок ее снаряжение. — Мерритт повернулась и направилась к двери.

— Постойте, — сказала Халли.

— Да?

— Я достала экстремофилов. Биологический образец в энвиротайнерском контейнере.

— О! — воскликнула Мерритт. — Отлично. Прекрасная работа.

С этими словами она вышла за дверь.

27

Вернувшись вместе с Жиёттом на станцию, Халли сразу прошла в свою комнату, легла на койку и заснула. Через час ее разбудил телефонный звонок.

— Это Агги. Вы уже были у врача?

— Еще нет. Погружение…

— Пожалуйста, побывайте у него как можно скорее. Он ждет вашего звонка, чтобы договориться о времени приема.

Положив трубку, девушка снова легла и постаралась заснуть, но из этого ничего не вышло. Испуг от проколов сухого костюма все еще не забылся, хотя при погружениях у нее бывали ситуации и пострашнее. Хорошее погружение — это такое, из которого ты возвращаешься на своих ногах, а на этот раз именно так все и было.

Ей очень хотелось услышать сейчас голос Уила, и это желание было настолько сильным, что буквально причиняло физическую боль. Он, должно быть, здорово разозлился на нее, раз столько времени не дает о себе знать. Но в момент расставания в аэропорту он не выглядел сердитым. Скорее опечаленным. Неужели его опечалила ее новость? И как понимать его слова: «Ты не все обо мне знаешь». Да неужели? Это после целого года, прожитого вместе?

Эти размышления навели Халли на мысль: а существует ли что-нибудь такое, чего он не знает о ней? Не какие-нибудь пустяки типа кто ухаживал за ней в школе или почему ей не нравится французская еда, а более серьезные вещи и дела. Она ничего не смогла придумать. Ничего из ее жизни не было для него секретом. А это придавало его словам еще большую таинственность и заставляло волноваться.

На следующее утро, в среду, должен был начаться третий день ее пребывания на полюсе. Халли установила будильник в своем сотовом телефоне на семь часов. Система громкой связи, работающая на станции, разбудила ее в шесть тридцать.

— Внимание всех работников станции! Внимание всех работников станции! Всем работникам собраться в обеденном зале ровно в семь ноль-ноль. Повторяю, всем работникам собраться в обеденном зале ровно в семь ноль-ноль.

— Я пригласил вас на это собрание, чтобы поговорить о недавних печальных событиях со смертельным исходом, — обратился к присутствующим Грейтер, стоя возле стойки обслуживания.

Халли пришла в обеденный зал пораньше, рассчитывая снова встретиться с Фидой, но он еще не появился. Агнес Мерритт села рядом с ней, а после того, как Грейтер начал свою речь, к ним подсел Реми Жиётт.

— Я уверен, что все вы знаете, что доктор Харриет Ланеэн скончалась в понедельник. Доктор Дайана Монталбан скончалась во вторник. Если у кого-то возникли вопросы, связанные с этими печальными событиями, он может их задать.

— Как насчет того, почему это, черт возьми, произошло? — прозвучал откуда-то из слабо освещенной глубины зала хриплый мужской голос.

— Доктор, — обратился Грейтер к стоявшему рядом врачу.

Морбелл в белом халате и темных очках вышел вперед. Сейчас, когда на него были направлены все взгляды, он, казалось, сжался, став меньше ростом.

— Ну… Ах да. Я могу предложить вам следующее объяснение произошедшего. Расхождение ранее наложенных швов. Харриет Ланеэн перенесла в прошлом году эзофагэктомию, то есть частичную резекцию или удаление участка пищевода. Дайана Монталбан при родах два года назад подверглась кесареву сечению. Я уверен, что произошло прободение этих двух хирургических швов…

— Одну минуту, — перебила его одна из присутствующих женщин. Невысокая, рыжеволосая, решительно настроенная. — Вы говорите о хирургических разрезах, так? Но это кожа и подкожные ткани. И это не может вызвать кровотечения, подобного тому, что было у этих женщин.

— Как раз об этом я и собирался сказать, — продолжал врач. — В перенесенных ими операциях было затронуто множество крупных вен и артерий, некоторые из них, должно быть, и разошлись.

— Но почему сейчас и почему почти одновременно у обеих женщин?

— Многочисленные стрессы могут явиться причиной расхождения швов. Иногда причиной этого могут быть состояния, называемые синдромом Элерса-Данлоса. Условия на полюсе очень жестокие. Не мне рассказывать вам об этом. — Он пожал плечами и развел руками.

— Я некоторое время работала хирургической сестрой, — сказала рыжеволосая женщина. — Поэтому я имею представление о том, что такое расхождение швов. Если это происходит, то почти всегда вскоре после операции. Но через длительное время это случается крайне редко.

Халли заметила, как сжались челюсти врача. Грейтер, выступив вперед, объявил:

— При всем уважении к медсестрам, доктор на станции один, и он перед вами. У кого еще есть вопросы?

Некоторое время все молчали. Затем поднялась другая женщина. У нее были блестящие черные волосы, а кожа выглядела очень белой, даже для полюса. Под глазами залегли темно-фиолетовые тени.

— А вот… — она указала на Халли, — как насчет нее?

Все головы в зале повернулись туда, куда показывал ее палец.

— Что насчет нее? — спросил озадаченный врач.

— Она приезжает, и люди начинают умирать. — Женщина пристально посмотрела на врача. — Что вы скажете об этом?

— Я сказал вам, что, по моему мнению, является причиной этих смертей. Я не верю, что доктор Лиленд как-то с этим связана.

— А будь она амбалом, вы бы утверждали подобное? — спросила женщина, и гул одобрения прошел по толпе.

— Разумеется, — ответил врач.

— Что-то мне в это не верится, — язвительным тоном возразила женщина. — Мы не…

Вперед вышел Грейтер:

— Врач ответил на ваши вопросы. Вы хотите спросить еще о чем-либо по существу?

Женщина покраснела и села на место, так и не спросив больше ни о чем.

— Благодарю вас за то, что пришли, — обратился к собравшимся Грейтер. — Возвращаемся к работе.

Люди встали с мест и направились колоннами к нескольким выходам. Халли видела, что некоторые бросают подозрительные взгляды в ее сторону. Несколько человек, перешептываясь о чем-то, показывали на нее пальцами.

Выйдя из кафетерия, Халли направилась в кабинет врача. В отсеках коридора при ее приближении поочередно зажигался свет. Она часто оглядывалась через плечо, не в силах отделаться от чувства, что кто-то идет следом за ней, но, оборачиваясь, всякий раз видела позади себя только темноту.

28

Врач ожидал ее в своем кабинете. С его шеи свешивался стетоскоп. В кабинете едва хватало света для того, чтобы Халли обратила внимание на странные розовые глаза Морбелла.

— Вы без очков? — спросила она.

— В кабинете я могу регулировать освещение, — ответил он. — У меня синдром Харада. Слишком яркая освещенность не только причиняет боль — я вижу все размытым и нечетким. Словно на фотографии, снятой со слишком большой выдержкой.

Когда глаза Халли привыкли к сумраку, доктор включил какое-то белое призрачное освещение.

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказал он. — Тот, кто не видит, наверняка никудышный врач.

— Я и вправду думала о том, как вам, должно быть, пришлось потрудиться, чтобы в вашем положении стать врачом. И что это достойно восхищения.

Морбелл растерянно заморгал.

— О! — По нему было видно, что к такому ответу на этот обычно задаваемый им вопрос он не привык. — Так как вы себя чувствуете?