Заледеневший Тейбор Джеймс

44

— Дэвид, сейчас ведь в Вашингтоне, должно быть, рань несусветная, — сказал Йэн Кендалл.

— Немного за полночь, — ответил Геррин, сидевший за письменным столом в своем скромном доме, расположенном в Вене, одном из пригородов Вирджинии.

Он никогда не был женат и жил один — не потому, что избегал женщин, просто не хотел усложнять свою жизнь супружескими отношениями.

— Чуть больше половины десятого в Нью-Дели, — заметил Жан-Клод Бельво. — Значит, что-то важное.

— Есть кое-какие осложнения, — подтвердил Геррин.

Он рассказал о смерти Ланеэн, Монталбан и Бейкон. Мерритт сообщила ему и о сложностях, возникших в связи с прибытием Лиленд, но о них сейчас он предпочел не упоминать.

— Есть какая-либо причина предположить, что они были как-то связаны с «Триажем»? — спросил Кендалл.

— Исключить эту вероятность нельзя, — ответил Геррин.

— Это уже хуже, — мрачным голосом произнес Кендалл. — Когда последний полет перед перерывом на зимний период?

— Завтра, — сказал Геррин. — Если позволит температура.

— Безобразие, — покачал головой Бельво. — А что об этих смертях думает Орсон?

Геррин вздохнул и после недолгой паузы ответил:

— Он боится. А это заставляет и меня бояться. Морбелл с самого начала внушал мне беспокойство.

— Это было нелегко — найти врача, симпатизирующего нашему делу и готового провести год на Южном полюсе, — напомнил Бельво.

— У него есть веские причины, чтобы бояться, — сказал Кендалл. — Вся работа сделана его тампонами и иглами, не так ли?

Бельво что-то невнятно произнес по-французски. Потом снова перешел на английский.

— Как это все могло случиться?

— Скрещивать пикорнавирус и стрептококк — не детская игра, Жан-Клод, — назидательно заметил Геррин.

Кендалл пренебрежительно махнул рукой. Как и большинство англичан, его трудно было разозлить, но если это все-таки удавалось, то он просто свирепел от злости. Похоже, это начиналось.

— Дэвид, давайте не будем. В соединении бактерии с вирусом нет ничего принципиально нового. Фичетти и Шух открыли существование симбиотических связей между бактерией сибирской язвы и вирусом еще в две тысячи девятом году. А еще до этого Чисхольм и Зенг в Массачусетском технологическом институте обнаружили, что вирусы манипулировали генами в Synechococcus и Prochlorococcus в силу каких-то своих необходимостей. Соединение бактерии с вирусом не является здесь камнем преткновения. Целью было изменение стрептококковой генетической последовательности с целью обеспечить родовое сходство с яичниковой клеткой. Если Блейн напортачил и эти бактерии атакуют клетки других типов… — Он покачал головой, не в силах подобрать термин, адекватно описывающий сложившуюся ситуацию.

— Блейн знает свою работу, — попытался успокоить его Геррин.

— Виктор Франкенштейн думал о себе так же, — вставил реплику Бельво. — Банальная фраза, но сейчас она тем не менее кстати.

— Дэвид, речь идет о трех умерших женщинах, — напомнил Кендалл голосом, становившимся от фразы к фразе все более взволнованным.

— Если быть точными, то о четырех, — поправил его Бельво.

— Разумеется, вы правы, — согласился Кендалл. — Но первая умерла не от «Триажа». Что еще нам известно?

— Морбелл говорит, что две женщины умерли от обильного кровотечения. Третья стала жертвой какой-то аллергической реакции, перекрывшей дыхательные пути.

— Ну а что люди, живущие на станции? Что они говорят об этом?

— Морбелл рассказал им, что смерть одной из женщин явилась следствием перенесенной прежде операции на горле. У второй женщины были трудные роды, потребовавшие применения кесарева сечения. Третья, как он предполагает, должна была сдать анализ крови для выявления возможных аллергенов.

— Убийство никогда не входило в наши планы. Никогда.

Лицо Кендалла побагровело.

— Хочу напомнить вам, что ведь ни одна мышь не умерла, — сказал Геррин. — Ни одна собака, ни одна кошка или шимпанзе. — Сделав паузу, он развел руками и продолжил: — Друзья мои, мы заглянули в будущее. Ведь только в моей стране каждый год полмиллиона детей в возрасте до пяти лет умирают от голода. Остановитесь и вдумайтесь в это. Умирают… От… Голода. Мы своими глазами видели, как собаки поедают трупы в Лагосе, и нам известно, что и люди их там едят, и не только там. Через пятьдесят лет, а может, и раньше население Земли превысит пятнадцать миллиардов. Нам в соответствии с договоренностью, достигнутой правительствами, преподносят оценки, заверяющие, что численность населения достигнет лишь девяти миллиардов, но это делается лишь для того, чтобы предотвратить панику. Планете грозят голод, войны за обладание ресурсами, временные климатические изменения. Люди будут пожирать друг друга живьем. Человеческая раса превратилась в патогенный организм, который разрушит себя и в процессе этого разрушит саму планету. И вы знаете все это.

— Скольким женщинам на сегодняшний день Морбелл сделал прививку? — спросил Бельво.

Геррин на секунду задумался, прикрыв глаза.

— Тридцати шести. Нет, тридцати семи, считая Лиленд. Что вы надумали, Жан-Клод?

— Если из тридцати семи умерли три, то это примерно восемь процентов, правильно?

— Да, — подтвердил Геррин, понимая, к чему клонит Бельво. Не лучшая тема, на его взгляд, но разговор все же нужно было хоть как-нибудь увести в сторону.

— Послушайте, что мне пришло в голову, — обратился Бельво к собеседникам. — Примерно половина женщин на земле являются носителями гена Краусса — это примерно полтора миллиарда. Ведь по плану «Триажа» предстояло инфицировать только их.

— Да, — подтвердил Геррин, не в силах сдерживать раздражение.

— Восемь процентов от полутора миллиардов — это сто двадцать миллионов, — объявил Бельво таким тоном, как будто говорил о чем-то завершенном.

— Дэвид, — вступил в разговор Кендалл, — я не хочу даже попытаться представить, о чем идет речь.

В голосе этого стареющего человека явно слышалась нервическая дрожь. Но речь Геррина звучала по-прежнему уверенно и твердо.

— Должен напомнить, что мы не знаем, «Триаж» ли стал причиной их смерти.

— Но, черт возьми, теперь-то мы просто обязаны это предположить! — не помня себя закричал Кендалл. — Ведь это никогда не было частью того, что мы собирались делать. Бог свидетель.

— Я не думаю, он нас больше не слышит, — сказал Бельво и после недолгой паузы обратился к Геррину: — Нам надо обсудить альтернативные варианты. Что произойдет, если мы решим на этом остановиться?

— Тогда нам надо будет убрать этих женщин, — ответил Геррин.

— Убрать? Куда? — не понял Бельво.

— Я уверен, что он хотел сказать «ликвидировать», — сказал Кендалл. — Ведь именно это слово вы употребили, когда речь шла о первой женщине, или я не прав, Дэвид?

— Ну уж нет, это невозможно, — сказал Бельво, не дожидаясь ответа Геррина.

Если в голосе Кендалла слышался ужас, то в голосе Бельво сквозило отвращение.

— В действительности это возможно, — возразил Геррин. — План действий на случай непредвиденных обстоятельств был разработан с самого начала. Несчастный случай. Не связанный с нами.

— Вы никогда не говорили нам ничего подобного, — взглянул на него Кендалл.

— Не говорил. Но это условие было неотъемлемой частью плана.

— И как это должно произойти? — спросил Бельво.

— Есть несколько вариантов, зависящих от конкретных условий. Наиболее приемлемый из них — это случайный взрыв. Ранее в этом году он не сработал бы, потому что люди жили вне станции. Теперь все собрались в одном месте, поэтому…

Молчание затянулось. Нарушил его Кендалл:

— Но ведь кто-то же должен выжить, или нет? Я хочу сказать, что тот, кто сотворит это, вряд ли будет готов пожертвовать своей жизнью вместе с остальными.

— Это предусмотрено, — ответил Геррин. — Наш агент безопасности подготовит взрыв. Он будет ждать на взлетно-посадочной полосе, надеясь, что самолет возьмет его на борт.

— Надеясь?

— Да.

— А самолета, стало быть, не будет?

— Не будет.

— Но ведь ликвидация женщин означает также и ликвидацию мужчин, разве нет? — спросил Бельво. — Простите, но с этим я не могу согласиться. И участвовать в этом не намерен. — Он сел, скрестив на груди руки, лицо его помрачнело.

— Существуют всего два варианта, Жан-Клод, — пояснил Геррин. — Этот вариант или вариант, чреватый куда большим риском.

— Да нет, на самом деле все не так. — Сидевший на стуле Кендалл подался вперед; в его голосе появилась новая энергия. — Есть еще один вариант.

— Нет, — решительно произнес Геррин. — Других вариантов нет.

— Есть.

— Скажи же, Йэн, что видишь ты и чего не видим мы? — спросил Бельво.

— Мы говорим людям о том, что они инфицированы. И не только женщинам. Всем. Помещаем их в карантин на период, достаточно длительный для того, чтобы найти контрмеры.

На некоторое время в кабинете наступила тишина, затем заговорил Геррин:

— Мы можем с таким же успехом прийти в Международный уголовный суд и во всем признаться.

— Нет. Послушайте меня, — сказал Кендалл. — Морбелл может сделать заявление о том, что он идентифицировал патогенный организм, вызывающий заболевания людей. Он обнаружил его, ну, скажем, в образцах крови, которые только что взял. Ни слова о том, что этот патогенный организм был создан. Никто не должен знать, откуда он появился. Люди поверят этому, разве не так? На станции введут строгий карантин. Никто не войдет в нее и не выйдет из нее до тех пор, пока не будут разработаны эффективные контрмеры.

— Им всем предстоит зимовка. А у них достаточно возможностей и средств для проведения таких исследований? — спросил Бельво, адресуя вопрос Геррину.

— Да, — ответил тот. — Некоторые вещи поступают на полюс по урезанным лимитам, но на науку это не распространяется.

— Ну что ж, решено. Зимовка — лучший карантин, согласны? Они смогут привлечь к работе правительственные лаборатории. Даже частную индустрию, если посчитают нужным, разве не так? — обратился к присутствующим Кендалл.

— Возможно — хотя и маловероятно, — что эффективным лекарством окажется какой-то из существующих антибиотиков, — задумчиво произнес Бельво. — Правда, ему не справиться с вирусной составляющей.

— Вирусная составляющая в данном случае не важна, — сказал Кендалл. — Она является просто переносчиком. Разрушение овариальных клеток — это задача стрептококка, созданного Блейном. И мы не знаем, какой антибиотик может сработать против него.

— А нам известно, какие антибиотики в их распоряжении сейчас? — спросил Бельво.

— Солидные запасы амоксициллина, ампициллина и ципрофлоксацина. Их хватает на весь период зимовки для борьбы с инфекциями, — ответил Геррин. — Протокол по лечению любых серьезных заболеваний до наступления зимы предписывает эвакуацию в «Мак-Мёрдо» или Крайстчёрч.

— Как плохо, что у них нет клиндамицина или линкомицина, эффективных против стрептококковых штаммов.

— Против этого штамма? Мы не знаем, разве не так? Правда, нам может и повезти, — размышлял Кендалл. — Возможно, удастся сбрасывать кое-что с самолетов, если они не смогут приземлиться. Насколько я помню, так поступали и раньше при возникновении чрезвычайных ситуаций.

— Думаю, мы пришли-таки к единому мнению, — сказал Бельво. — Что скажете, Дэвид?

Оба посмотрели на Геррина. Несколько мгновений он молчал, затем глубоко вдохнул и утвердительно кивнул головой.

— Да, конечно, вы правы. Как вы сказали, Жан-Клод, мы никогда не помышляли о массовом истреблении. Только о стерилизации.

— Слава богу, — вздохнул Кендалл. — А ведь совсем недавно я думал… — Он оставил фразу незаконченной.

— Так какой наш следующий шаг? — спросил Бельво.

— Я передам наше решение Мерритт, — ответил Геррин. — Она проинформирует остальных. — Он сделал паузу. — Вы видите, Жан-Клод, Бог, в конце концов, прислушивается к нам.

45

Лаборатория, которой воспользовалась Халли, была заперта, но у Мейнарда Блейна имелся ключ. Ключ был и у Мерритт, один из двух мастер-ключей, который открывал все двери на станции. Грейтер сказал Мерритт, что возглавит поисково-спасательную группу по розыску Фиды и возьмет с собой Лиленд. Поиски продлятся как минимум два часа. Этого времени более чем достаточно.

Большинство лабораторий на станции были одного размера и формы — прямоугольное помещение шириной двадцать и длиной двадцать пять футов. Оборудование, которым была оснащена та или иная лаборатория, зависело от ее профиля. Блейн, пройдя через небольшой тамбур, вошел в лабораторию и без труда нашел то, что искал. Эмили рассказывала ему, что они держат контейнер с экстремофилом в холодильнике с целью поддержания температуры воды в нем на уровне температуры воды в криопэге. Холодильник со стоявшим в нем контейнером находился у дальней стены лаборатории.

Подняв крышку холодильника, Мейнард увидел тридцатигаллоновый стеклянный контейнер, где содержались добытые Лиленд образцы экстремофила. Он внимательно всмотрелся в воду, которая в отличие от обычной аквариумной воды не была прозрачной. Вода являлась сверхсоленой, и такая сильная концентрация соли делала воду мутной, создавая практически коллоидальный эффект.

На дне контейнера Мейнард рассмотрел культуру, собранную в криопэге. Нагнувшись над поверхностью воды, он принюхался и удивился запаху. Она пахла не так, как пахнет холодная соленая вода в океане на побережье штата Мэн; у нее был не такой мягкий нежный запах, как у воды, омывающей Карибские острова. Эта вода пахла совсем по-иному. Порывшись в памяти, Блейн с трудом подобрал отдаленный аналог — похожим образом пахла клеевая краска, которой красят салоны самолетов.

Вдруг запах стал другим. Как раз в то время, когда Блейн всматривался в глубь контейнера, в какую-то долю секунды запах разом изменился, став сильнее и острее: теперь это был уксусно-аммиачный, вызывавший жжение в глазах и в носу. Блейн невольно отпрянул назад.

Что за черт? Но тут он понял, в чем дело. Просто он впустил в контейнер теплый воздух. И это сильно изменило состав атмосферы в нем. Его ведь только вчера заполнили водой из криопэга. Культура, содержащаяся в емкости, не видела света и свежего воздуха не меньше пятидесяти миллионов лет. Так что нет ничего странного, что она таким образом реагирует и на свет, и на воздух. Возможно, это взаимодействие раствора с чуждой атмосферой было равносильно его порче, как бывает, когда разрезанные яблоки становятся коричневыми при контакте с кислородом.

В одном из карманов своего лабораторного халата Блейн принес десятимиллилитровый шприц с двухдюймовой иглой пятнадцатого типоразмера. Шприц был наполнен 10-процентным раствором гипохлорита натрия — самого заклятого врага микроорганизмов. При возникновении необходимости убить какой-то микроорганизм — бактерию, вирус, грибок — старый добрый NaOCl, также известный как хлорный отбеливатель, тут же выполнит эту работу. Он уничтожает худших из наихудших — возбудителей геморрагической лихорадки Эбола, оспы, чумы, — не делая никаких различий между своими жертвами. Блейн не сомневался, что этот раствор сработает и в отношении культуры, которую выловили в криопэге. Ведь за все время своего существования на Земле у него никогда не было контакта с таким современным химическим средством, как гипохлорит натрия, которому справиться с ним так же легко и просто, как убить новорожденного.

Блейн направил на контейнер луч налобного фонаря, чтобы яснее рассмотреть культуру. Ярко-оранжевая с желтыми пятнами структура, напоминающая цветную капусту, размером и формой похожая на жаренные во фритюре ломтики цуккини. Как Лиленд удалось вытащить из криопэга такое количество экстремофила? И для чего? Тот контейнер, что показывала ему Эмили, был не намного больше сигарного футляра. Совершая погружение в криопэг, Лиленд, должно быть, хотела доставить на станцию такое количество биоматериала, которого хватит на различные и многократно повторяемые эксперименты.

Он вынул шприц из кармана и снял с иглы защитный пластиковый колпачок, а потом снова нагнулся над контейнером. Резкий запах аммония чувствовался сильнее. Мейнард задержал дыхание, но глаза приходилось держать открытыми, чтобы видеть экстремофил; глаза жгло, и они слезились, как будто он крошил луковицу. Мейнард сунул правую руку в воду — и у него моментально перехватило дыхание. То, что он почувствовал, не было привычной, тупой болью, которая обычно возникает при контакте с холодной водой. Это был ожог. Он чуть не выронил шприц. Придется делать все очень быстро, иначе рука онемеет и станет неподвижной.

Блейн снова и снова выпускал из шприца хлорный раствор в контейнер с биоматериалом. Когда он закончил и вытащил руку из воды, то едва удерживал шприц в пальцах. Они едва двигались. Он тер ладони друг о друга до тех пор, пока в правую руку не начала возвращаться чувствительность. Закрыв холодильник, Блейн в течение нескольких секунд постоял возле двери, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи: ему необходимо было уйти из лаборатории так, чтобы не оставить ни одного свидетеля своего визита сюда.

Убедившись, что в коридоре пусто, Блейн выключил свет и вышел, заперев за собой дверь.

46

На полпути к станции Халли остановила снегоход и осмотрелась вокруг. Она смогла разглядеть фигуру Грейтера, чернеющую на темно-пурпурном фоне. Если он решил «поймать пингвина», она пойдет за ним, ну а что дальше? Заарканить его, связать по рукам и ногам бечевкой из ящика со спасательными средствами и тащить обратно? Ну уж нет. Если такое случится, ей лучше полагаться на собственную силу убеждения. Халли подозревала, что на Грейтера ее уговоры подействуют не сильно, но полагала, что дело до крайности не дойдет.

Через десять минут она увидела его идущим к станции. Халли подождала еще и, убедившись, что он возвращается, снова завела снегоход и поехала дальше.

Расстегнув парку и сбросив с головы капюшон, девушка пошла по коридору по направлению к лестнице, когда вдруг услышала шаги за спиной. Обернувшись, Халли увидела ту самую женщину с бледным как снег лицом и синими кругами под глазами, которая злилась на нее за громкий стук в дверь комнаты Фиды. С ней вместе шли еще две женщины. В любом другом месте Халли посчитала бы необычным, что три женщины разгуливают по коридору, когда время уже за полночь. Но на станции, где работа шла круглые сутки, она не придала этому значения.

— Привет, — поздоровалась черноволосая. — Остановитесь на минутку, я хочу с вами поговорить.

Более дружеский, по сравнению с прежним, голос; на лице что-то похожее на улыбку. «Может, она хочет помириться», — подумала Халли.

— Джан Толливер, — представилась женщина, протягивая руку.

— Рада познакомиться. Послушайте, я…

Женщина схватила руку Халли. Крепко сжала ее.

— Почему бы нам не поговорить там? — сказала она.

Три женщины, обступив Халли, оттеснили ее к двери прежде, чем она успела сообразить, что происходит. Толливер была маленькой и худой. Ее спутницы выглядели более внушительно. Одна — белая, другая — темнокожая. Белая женщина была в кудряшках, свисавших по обе стороны широкого выпуклого лба. Халли мысленно сравнила ее с племенным быком. Другая, чернокожая, также отличалась широкой костью, но ее волосы были тщательно прилизаны. Бык и буйвол.

Одна из женщин открыла дверь, и они втолкнули Халли в комнату. Толливер вошла последней, закрыв за собой дверь. Халли рванулась и высвободила руки.

— Тебе следовало поговорить со мной раньше, — сказала Толливер.

— Что вы, черт возьми, делаете? — сердито спросила Халли.

— Не кипятись, — ответила Толливер. — Мы просто хотим кое-что выяснить.

— Но только не таким образом. — Халли попыталась пройти к двери, но женщина-бык, рванувшись вперед с быстротой, удивительной для ее габаритов, встала между Халли и выходом. Девушка повернулась к Толливер: — Что тебе нужно?

— Когда ты прибыла сюда? — спросила Толливер.

— Не ваше собачье дело. Уйдите прочь с дороги.

— Отвечай на ее вопрос, — бесстрастно-строгим тоном обратилась ней женщина-буйвол.

— Да кто вы такие, черт возьми? — разозлившись, выкрикнула Халли.

Ее ноги подогнулись в коленях, а из глаз посыпались серебристые искры. Женщина-буйвол ударила ее ребром ладони по голове чуть ниже височной кости. Халли почувствовала сначала последствия этого удара, и только потом поняла, чем это вызвано. Как солдат сначала чувствует удар пули, и только потом слышит звук выстрела. Толливер и женщина-бык схватили Халли, помогли удержаться на ногах, подождали, пока в голове у нее прояснится.

«Ни пореза, ни видимого кровоподтека», — подумала девушка. Умело действует. Сразу видно, что бить людей им не в диковинку.

— Женщины умирают, — вступила в разговор чернокожая. — Отвечай, когда тебя спрашивают.

— Вы нашли приключения на свои задницы, — сказала Халли.

Голос собеседницы звучал странно: с одной стороны громче, с другой тише, то удаляясь, то приближаясь.

— Трое свидетелей против одной? Навряд ли, — сказала Толливер.

Халли всегда думала в терминах возможностей и вероятностей. Против одной женщины у нее наверняка были бы хорошие шансы, а вот три… без шансов.

— Я прибыла в понедельник.

— Это был последний рейс сюда и отсюда, — сказала Толливер.

— Да.

— Ну и как ты себя чувствовала, добираясь сюда?

— Как в аду. Дорога длилась четыре дня.

— Она имеет в виду, больна ты или нет? — пояснила вопрос Толливер чернокожая.

— Нет, я здорова.

— И через сколько аэропортов тебе пришлось добираться?

Халли на секунду задумалась.

— Через пять, включая «Мак-Мёрдо».

Женщина-бык повернулась к Толливер:

— Видишь? Она могла пронести сюда все, что угодно.

— Вы серьезно думаете, что я принесла сюда что-то, что убило этих женщин?

— Никто не умирал, пока ты здесь не объявилась, — сказала женщина-буйвол.

«Любая причина лучше, чем отсутствие хоть какой-то причины, — подумала Халли. — Я для них самый доступный и приемлемый Х-фактор».

— Докажи, что ты тут ни при чем, — потребовала Толливер.

— Все проще простого. Харриет Ланеэн умерла через несколько минут после моего прихода в кафетерий. Что-то произошло с ней еще до того, как я вообще появилась на станции. Так что я никак не могла быть причиной.

— Меня там не было, — обратилась к Толливер женщина-буйвол. — Это правда?

— Да.

— И все же… — Женщина-бык говорила со среднезападным акцентом. Здоровая фермерская девка — Халли вот повезло-то.

— Но это не все, — сказала Халли. — Ни один микроб на земле не убивает с такой быстротой. Чтобы заболеть оспой, нужна неделя. Вирус Эбола поражает организм через два дня, но на то, чтобы убить жертву, требуется неделя, а то и больше. Единственная умершая женщина, с которой у меня был контакт, — это Рокки, у нее случилась какая-то аллергическая реакция.

— Ну, что вы думаете? — обратилась женщина-буйвол к своим товаркам.

Женщина-бык пожала плечами, наблюдая за Толливер.

— Я думаю, эта пробирка забивает нам голову своей научной белибердой, — объявила Толливер.

— Ну что ж, все ясно. — Женщина-бык заломила руки Халли за спину.

— А я не знаю, — сказала женщина-буйвол и посмотрела на Халли так, словно собиралась задать ей вопрос.

Но тут раздался скрежет металла о металл, и дверь распахнулась. Женщина-бык отпустила руки Халли и отступила назад. В комнату вошел мужчина, в котором Халли сразу узнала Грейтера.

— Ну как ты, Джейк? — спросила она, обращаясь неизвестно к кому.

Возможно, что-то уловив в ее голосе или определив по языку тела, Грейтер по очереди внимательно оглядел каждую из присутствующих в комнате женщин.

— Здесь все в порядке?

Секунду все молчали. Потом заговорила Халли:

— Нам просто хотелось уединиться. Поговорить о своих женских делах. — Она заговорщицки подмигнула ему.

— А почему вы пришли сюда? — спросила Грейтера Толливер.

— Кто-то сказал, что видел следы снегохода, ведущие сюда.

Он осмотрелся, не до конца удовлетворенный.

— Приятно видеть вас снова, — сказала Халли, сделав прощальный жест рукой.

— Взаимно, док. — Грейтер снова внимательно оглядел комнату, затем, кивнув головой, сказал: — Я думаю, они ошиблись насчет следов.

Когда он ушел, Халли обратилась к женщинам:

— Я понимаю, что вы чувствуете. Мне следовало тогда задержаться и поговорить с тобой, Джан, но я думала, что у моего коллеги по работе серьезные проблемы. — Она ненадолго замолчала. — Это не я. Здесь что-то происходит. Я не знаю, что, но пытаюсь это выяснить.

Атмосфера в комнате разрядилась, чувство страха рассеялось.

Женщина-буйвол посмотрела на двух своих подруг:

— Я думаю, мы все выяснили.

— Да, — подтвердила женщина-бык, глядя на Халли овечьими глазами.

Халли, потирая ладонью голову, улыбнулась.

— Ловкие у тебя руки, — сказала она, обращаясь к женщине-буйволу.

— Я из Филли. Немного боксировала.

— Ну и как?

— Восемь побед и три поражения на момент ухода, — объявила она, и глаза ее гордо блеснули. — Хотя денег это не приносит. — Кинув взгляд на Толливер, она сказала: — Думаю, мы закончили, — и направилась к двери. Потом повернулась к Халли и добавила: — Мне и вправду жаль, что все так вышло.

Женщина-бык последовала за женщиной-буйволом.

— Ну, все в порядке, — сказала Халли, также двинувшись к выходу.

В дверях она оглянулась. Толливер все еще стояла, скрестив руки на груди. Халли кивнула ей. На этот прощальный жест Толливер не ответила.

47

— Вы в порядке? — спросил Грейтер.

— В порядке. А почему вы об этом спрашиваете?

— У вас такие глаза, будто вы немного не в себе.

— Стукнулась головой, — призналась Халли.

— Хорошо, что этим обошлось.

Начальник станции сидел за письменным столом, шесть дротиков лежали перед ним ровным строем. Халли пришла сюда после разговора с женщинами. Грейтер выглядел сейчас еще более исхудавшим, чем при их первой встрече, глаза ввалились глубже, круги под ними стали темнее. Когда он, склонившись вперед, облокотился на стол, Халли заметила, как дрожат его руки. Зак сцепил пальцы.

— Я думаю, его уже нет, — сказал он.

— Уму непостижимо, — покачала головой Халли. — Я ведь только вчера говорила с Фидой. А может, позавчера. Точно не уверена. Он был усталым, явно изможденным, выглядел ужасно, но не намного хуже, чем остальные люди, которых я успела повидать здесь.

— И о чем вы с ним говорили?

— Об Эмили. Ее смерть потрясла его.

— А о чем-либо еще?

— Конечно. Мы говорили об их совместной работе. Об этом экстремофиле, который они обнаружили в криопэге.

— А о чем еще? — Видя, что Халли заколебалась, Зак еще сильнее подался вперед. — Послушайте, я знаю, что вы считаете меня придурком. Здесь вы правы. Я почти постоянно именно таким и являюсь. Но вы можете мне доверять.