Всего одно злое дело Джордж Элизабет
– Andiamo[222], – сказал Сальваторе англичанину. «Дай Господи, – подумал он про себя, – чтобы где-то рядом не нашли тело маленькой девочки».
Понадобилось больше часа, чтобы добраться до места катастрофы. Сначала их путь лежал вдоль реки, затем по склонам холмов и, наконец, в Альпы. Река в это время года была очень быстрой, так как наверху, на склонах гор, таяли снега. В результате этого образовывались водопады, каскады падающей сверкающей воды и запруды, которые можно было видеть, когда полицейская машина мчалась мимо них. Новая весенняя растительность была богатой и щедрой, когда они забирались все дальше в горы. Дикие цветы выглядели сполохами желтого, фиолетового и красного на фоне нежной, свежей зелени. Деревья – дубы, падубы и сосны – росли на границах деревень, до которых невозможно было добраться на машинах, создавая, казалось, зеленый заслон, не позволяющий горам сползти вниз и поглотить все эти домики с крышами терракотового цвета, прилепившиеся к стенам многометровых обрывов.
С каждым поворотом дорога становилась все уже и уже, пока, наконец, не превратилась в узкую одноколейку шириной с машину. Один поворот-шпилька сменялся другим. Это была сумасшедшая поездка, заставлявшая сжимать руки до белизны в суставах, гонка по милости Божьей, где Божья милость заключалась в том, что за поворотом вам не попадался встречный транспорт. Наконец они доехали до полицейского блока, вылезли из машины, и Сальваторе кивнул подошедшему офицеру полиции.
– Dov’ la macchina?[223] – спросил он у него, хотя это была пустая формальность. Место упавшей машины было отмечено на пятьдесят метров выше, разбитым барьером, через который она пролетела до места своей последней стоянки.
Когда Сальваторе и Линли подошли к этому барьеру, появились двое санитаров с носилками. На них, в полностью застегнутом пластиковом мешке, лежало тело.
– Fermatevi[224], – сказал им Сальваторе и добавил, – per favore. – После этого он представился и представил инспектора Линли.
Они выполнили его просьбу и опустили носилки. Сальваторе подошел, собираясь с духом. Только на телевидении детективы спокойно открывают мешки с трупами, неизвестно сколько пролежавшими на жарком итальянском солнце, и смотрят на них без содрогания. Сальваторе расстегнул «молнию».
Был ли он интересным мужчиной при жизни, был ли он человеком, который стоял за Хадией на фото, сделанном туристами в тот день на mercato, теперь уже было не определить. Криминалисты живой природы – насекомые – уже нашли тело, как они делали это всегда, и основательно над ним потрудились. Личинки шевелились в его глазах, в носу и ротовой полости, жучки пожирали его кожу, клещи и многоножки заползали в расстегнутый ворот рубашки.
Кроме того, мужчина умер лежа лицом вниз, и прилившая к лицу кровь придала коже пурпурный оттенок, тогда как газы, образовавшиеся под кожей, создали вздутия там, где на нее падало солнце. Скоро из них потечет гнойная жижа. У такой смерти был ужасный вид. И от этого некуда было деться.
Сальваторе посмотрел на Линли и увидел, как тот тихо присвистнул, выдохнул и уставился на останки. Старший инспектор обратился к санитарам:
– Carta d’itentit?[225]
Они одновременно кивнули на полицейского, находившегося внизу у машины, у которого были все документы погибшего. Сальваторе выпрямился, благодаря Бога, что ему не пришлось рыться в карманах погибшего. Затем, вместе с Линли, подошел к краю обрыва. Далеко под ними лежала красная открытая машина. Двое офицеров в форме находились рядом с ней, а двое других курили чуть выше, там, где лежал валун, около которого нашли труп водителя. По-видимому, его выбросило из машины в тот момент, когда она ударилась об этот валун. Был ли он пристегнут или нет, было все равно: в любом случае он не смог бы выжить в машине, кувыркающейся sotto sopra[226] по склону к месту своей последней остановки. Чудом было то, что автомобиль не загорелся. Это оставляло надежду найти улики. Сальваторе надеялся, что это будут улики, говорящие о жизни, а не о смерти второго пассажира машины, который мог находиться в ней в момент последнего, фатального падения, потому что нигде рядом второе тело обнаружено не было.
Они с Линли осторожно спустились к тому месту, где нашли тело. Здесь Сальваторе жестко приказал полицейским:
– Cercate se ce n’ un altro[227].
Если где-то рядом было второе тело, они обязаны были найти его. Такое развитие событий офицерам явно не понравилось, но, когда он добавил: «Una Bambina. Cercate subito»[228], выражение их лиц изменилось, и они начали поиски. Если где-то и было тело маленькой девочки, то оно не должно быть далеко. У машины Сальваторе повторил свой вопрос о документах. Один из офицеров протянул ему пакет с вещами, найденными на месте катастрофы. В этом пакете был черный бумажник, он лежал в перчаточном ящике машины. Сама она была искорежена, одно колесо оторвано, три других спущены, а дверь вырвана с корнем. Пока Сальваторе открывал пакет и вынимал из него бумажник, Линли внимательно рассмотрел автомобиль.
По документам мужчину звали Роберто Скуали. Сальваторе почувствовал волнение, когда прочитал, что мужчина был из Лукки. Он верил, что это еще на один шаг приблизило их к пропавшему ребенку. «Благодарю тебя, Господи, что она не оказалась здесь», – подумал он, оглядывая окрестности. Его вера основывалась на том, что между моментом исчезновения девочки с mercato и этой аварией прошло, по крайней мере, десять дней. Какова была вероятность, что она окажется в одной машине с этим человеком через столько времени после похищения?
В бумажнике Скуали Сальваторе нашел его права, две кредитные карты и пять визитных карточек. Три были из бутиков в Лукке, одна – из ресторана в городе, а пятая являлась именно тем звеном, которое он надеялся найти: что-то, что связывало этого человека с Микеланджело Ди Массимо. Это была визитная карточка частного сыщика, и на ней были его имя, номер мобильного телефона и адрес его подозрительного офиса в Пизе.
– Guardi qui[229], – сказал Сальваторе и протянул карточку Линли. Подождал, пока англичанин наденет свои очки для чтения, и встретил его взгляд, когда тот быстро поднял глаза от карточки.
– Si, – сказал Сальваторе с улыбкой. – Addesso abbiamo la prova che sono connessi[230].
– Penso proprio di si. – согласился Линли. Связь между двумя мужчинами была очевидна. – E la bambina? – продолжил он. – Che pensa?[231]
Сальваторе оглянулся вокруг, а затем посмотрел на горы, окружавшие их со всех сторон. «Малышка была с этим мужчиной», – подумал он. В этом старший инспектор был уверен. Но не в тот момент, когда мужчина летел со скалы. Сальваторе сказал об этом Линли, и тот согласился. После этого он вернулся к обследованию машины и очень скоро нашел то, что искал. Это был волос, зажатый в замке ремня безопасности. Он был длинный. Он был темный. Проверка покажет, был ли это волос Хадии. Проверка на отпечатки пальцев тоже сообщит, была ли девочка в машине. Единственное, что автомобиль не мог сообщить им, так это что произошло с девочкой и где она сейчас.
Оба детектива понимали всю слжность ситуации, с которой столкнулись: если Роберто Скуали действительно был тем человеком, который увел девочку с mercato; если он действительно был тем человеком, который шел с нею в лес где-то по дороге, с которой, в конце концов, слетела его машина, то где девочка была сейчас? Что с ней случилось? Дело было в том, что дорога, на которой они сейчас находились, проходила по громадной территории, и если Скуали передал девочку кому-то третьему или убил, чтобы удовлетворить какую-то свою извращенную фантазию, а потом где-то спрятал труп, то определить, где все это произошло, было практически невозможно.
Сальваторе подумал о собаках, натасканных на поиск трупов. Дай бог, чтобы не пришлось прибегнуть к их помощи.
Вилла Ривелли, Тоскана
Голова сестры Доменики Джустины кружилась от голода. Ее ноги и спина болели от поклонов, которые она отбивала на каменном полу. Голова плохо соображала от недостатка сна, и она все еще ждала сигнала от Господа, который показал бы ей, что еще Всемогущий от нее хочет.
Она потерпела неудачу с Кариной. Девочка просто не смогла понять всю важность того, что им предстояло. Что-то в ней изменилось, она стала боязливой и встревоженной. И теперь, вместо радостного приятия, любознательного внимания и охотного участия во всем, что происходило на вилле Ривелли, девочка отдалилась от сестры Доменики. Она наблюдала и ждала. Иногда она пряталась. Это было плохо.
Сестра Доменика стала думать, что, может быть, она неправильно истолковала то, что увидела, когда машина ее кузена неслась вверх по узкой горной дороге. Женщина знала: это Бог стоял за тем, что машина пробила барьер, взлетела в воздух и исчезла из виду. Чего она не знала и в чем должна была разобраться, так это для чего Бог поместил ее в тот самый момент туда, откуда она могла наблюдать конец земной жизни ее кузена Роберто.
Вид машины, улетающей в никуда, мог означать важность покаяния – или что-то совсем другое. Именно по этой причине Доменика постилась и молилась. Самоистязаясь, она еще больше затянула вериги, от которых страдало все ее тело. Через сорок восемь часов после этого женщина вставала уже с некоторым трудом, но без того умиротворения, которое дает осознание того, что делаешь нужное дело. Ее страдания и самоистязания не дали ей услышать ответ Господа. «Может быть, – подумала она, – его можно будет услышать, если внимательно вслушаться в легкий ветерок, который звучал в лесных деревьях, расположенных на границе территории виллы. Может быть, этот бриз и есть глас Господень…»
Доменика Джустина вышла на улицу. Она почувствовала на щеках легкий, освежающий ветер. Задержалась наверху каменных ступеней, которые вели от стойла в ее комнаты, посмотрела на закрытые окна виллы и подумала, что, может быть, ответы сокрыты в стенах этой виллы. Потому что эти ответы ей скоро понадобятся. Ужасный переход Роберто с горной дороги в пустоту вселенной напомнил ей об этом.
Доменика спустилась по каменным ступеням и стала обдумывать, в чем же она могла ошибиться. Женщина рассуждала об уходе Роберто, хотя, возможно, он совсем и не умер. Если это было верно, то попытка увидеть послание Всевышнего в смерти ее кузена была абсолютно бессмысленной. То есть, другими словами, послание Бога не надо было искать в катастрофе.
Со временем она увидит знак. Ей всегда бывали знаки. И если она права в этом своем новом предположении, то скоро ей будет знамение. Доменике казалось, что единственным местом, откуда она сможет рассмотреть это знамение, является то же самое место, откуда она видела предыдущее. Поэтому женщина пошла к тому месту, где низкая стена позволяла ей видеть дорогу, взбирающуюся по холмам с самого дна долины, и там, очень скоро, она увидела то, что ждала и о чем молилась. Даже на таком расстоянии от места, где произошла катастрофа, Доменика увидела полицейские машины. И, что важнее, она увидела среди них un’ambulanza[232]. Наблюдая, женщина смогла увидеть санитаров, которые несли носилки откуда-то из-за поворота дороги. Подняв их на асфальт, санитары остановились, и мужчина, ожидавший их, наклонился над носилками, как будто для того, чтобы обменяться словами с тем, кто лежал на них. Это заняло всего несколько секунд, после чего носилки погрузили в машину и увезли.
Когда сестра Доменика Джустина наблюдала все это, ей казалось, что ее сердце сейчас вырвется из груди. Было трудно поверить в то, что она видела, но объяснение этому могло быть только одно. В то время как она молилась и голодала в своей келье, пытаясь понять, чего Господь хочет от нее, ее кузен Роберто лежал раненный среди обломков машины. Сестре Доменике пришло в голову, что и ей, и ее кузену Роберто Всевышний послал испытание. Обретите веру через страдания, говорил им Господь, и я приду в ваши жизни.
Это и было испытанием, поняла она. Все это было испытанием – не отступай ни на миллиметр, несмотря на то, какая темнота лежит перед тобой. Иову пришлось с этим столкнуться. И Аврааму тоже. В случае с великим иудейским патриархом испытание, ниспосланное ему, превосходило все, что когда-либо выпадало на долю смертного. Принеси мне в жертву твоего сына Исаака, потребовал Всевышний от своего слуги. Отведи его в горы, построй каменный алтарь и поднеси нож свой к его горлу. Пусть прольется его кровь. Сожги его тело. И так докажи мне свою любовь. Это будет непросто, но это то, о чем я прошу. Повинуйся своему Богу.
Да, наконец-то ей раскрылась истина. Ее испытание, как и посланное Аврааму, не может быть легким.
Боу, Лондон
«Она все успеет», – сказала себе Барбара. Сначала переговорит с Доути, а затем займется служебными делами на юге города, а к вечеру переберется на север. Такие дела всегда занимали много времени. Ни одно интервью не проходило, как по часам. Она сможет так подчистить свою дневную деятельность, что та удовлетворит любого, кто захочет ее изучить.
В участке на Боу-роуд Барбара назвала себя, и ее сразу провели в комнату для допросов, где уже изнемогал от ожидания Дуэйн Доути. Как ей сказали, он находился здесь уже более часа. За все это время он спросил только: «Что все это значит, придурки?»
Когда она вошла в комнату, Дуэйн вздохнул:
– Это опять вы?
На узком столе перед ним стояла пластиковая чашка с чаем, на поверхности которого плавала пленка остывшего молока. Он отодвинул ее в сторону, и часть содержимого пролилась на стол.
– Черт возьми, – продолжил Доути, – я уже все вам рассказал. Чего еще вам от меня надо?
Прежде чем начать говорить, Барбара внимательно изучила детектива. Он уже не выглядел таким уверенным в себе, как в предыдущие встречи. Именно поэтому она решила, что трюк с полицейским участком был удачной затеей. От Дуэйна исходил резкий запах – мужчина, должно быть, потел, как стакан мартини на солнце, с того момента, как в его офис пришли люди в форме, – он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу воротника, на внутренней кромке которого можно было увидеть грязную влажную полоску.
– Какого черта? – потребовал Доути.
Барбара села, поставила сумку на пол и не спеша вытащила из нее свой блокнот и ручку. Раскрыла блокнот и уставилась на детектива.
– С алиби Ажара все в порядке, – были ее первые слова.
Дуэйн взорвался, как проколотый воздушный шар.
– Да я ведь уже говорил вам, – прорычал он. – Я сам его проверял. Вы заплатили мне за это, и я выполнил свою работу, прислал вам отчет; и если это еще не убедило вас, что я, черт меня возьми, не нарушаю эти ваши гребаные законы…
– Меня может убедить только абсолютная правда, Дуэйн. Вся, с самого начала и до конца. От А до Я, если вам понятно.
– Я уже сказал вам всю правду. Больше мне сказать нечего. Поэтому это ваше «интервью», или как вы это называете, закончилось. Я знаю свои права и обязанности, и я не обязан сидеть здесь и еще раз выслушивать, как вы вновь копаетесь в тех вещах, которые мы уже давно обсудили. Копы попросили меня прийти и ответить на несколько вопросов. Я пришел добровольно. Теперь я ухожу. – Он отодвинулся от стола.
– В Италии произведен арест, – спокойно сказала Барбара.
Доути замер, как будто получил удар по физиономии. Он ничего не сказал, но и не пошевелился.
– Они задержали парня по имени Карло Каспариа, – продолжила Хейверс. – Меньше чем через двадцать четыре часа мы установим его связь с вами. Поэтому я предлагаю вам облегчить душу, прежде чем мы вас арестуем, посадим на самолет и отправим прямиком к полицейским в Лукке.
– Вы этого не сделаете. – Однако голос его, когда он произнес эти слова, звучал напряженно.
– Дуэйн, вы будете потрясены, удивлены, восхищены, поражены и полностью раздавлены, когда узнаете, на что мы способны, если нас хорошенько разозлить. Как я понимаю, сейчас вам надо принять решение. Вам придется или все мне рассказать, или продолжать играть роль протекающей трубы, как вы это делали с самого начала, и продолжать выдавать мне информацию по каплям.
– Я же сказал, что открыл вам всю правду, – сказал Доути, но тон его значительно изменился. Барбара больше не чувствовала в нем ярости, а только напряжение, что само по себе было хорошим признаком. Это означало, что его мозг работает на полную мощность, а Барбаре надо только смазывать его, с тем чтобы эта работа была ей на пользу. – Я передал всю информацию, которая у меня была, профессору Ажару. Клянусь. А что уж с ней сделал профессор, меня не касается. Вы знаете, что он хотел вернуть девочку. Может быть, он нашел кого-то там, в Италии, кто украл ее для него. Я уже говорил, что нанял в Италии парня, как только узнал об этом банковском счете в Лукке. Я передал ему, профессору, всю информацию. Я также сообщил ему имя этого человека, которого я нанял. Микеланджело Ди Массимо. Если профессор Ажар решил потом нанять его для чего-то еще… Я к этому не имею никакого отношения.
Барбара кивнула, совершенно не впечатленная. Монолог был хорошо подготовлен, но она следила за глазами частного детектива. Они все время бегали, избегая встречаться с ее взглядом. И пальцы его ни на минуту не оставались в покое, выбивая какой-то ритм на крышке стола.
– Это вы так говорите, – сказала она. – А я думаю, что Карло Каспариа, которого они там арестовали, скажет кое-что другое. Понимаете, ему совсем не понравится тянуть лямку за всех – это никому бы не понравилось. И мне кажется, что ни он, ни Микеланджело Ди Массимо не имеют ваших знаний и способностей в том, что касается очистки жестких дисков, электронной почты, журналов телефонных звонков и бог знает чего еще. Поэтому мне кажется, что в течение ближайших двух дней будет найден след, ведущий от Каспариа к Ди Массимо и дальше к вам, включая даты и время. Поэтому вам будет очень нелегко объяснить все это там, в Италии. Понимаете, Дуэйн, проблема разработки и претворения в жизнь планов, похожих на этот, с похищением Хадии, состоит в старой, как мир, максиме «никому нельзя верить». И, уж конечно, похитителям младенцев – в первую очередь. Если в деле замешан больше чем один человек, то кто-то обязательно расколется, причем сдаст всех остальных – своя рубашка ближе к телу.
Доути молчал. Он, конечно, оценивал все сказанное с точки зрения правдивости. Барбара сама не знала, какое отношение ко всему имеет этот Карло Каспариа, но если упоминание его имени и факта ареста хоть на миллиметр приблизят ее к Хадии, то, значит, она все сделала правильно.
Наконец Доути произнес:
– Ну, хорошо.
– Что именно?
Детектив отвернулся от нее. Неожиданно он замер, и только тяжелое дыхание указывало на то, что он еще жив.
– С самого начала это была идея профессора Ажара.
Глаза Барбары сузились.
– Какая идея?
– Найти ее, все спланировать, подождать правильного момента и украсть девочку. Правильный момент наступил тогда, когда он поехал на конференцию в Берлин. Это обеспечивало ему алиби. Девочку должны были похитить и спрятать где-то там, на месте, пока Ажар не сможет приехать и увезти ее в Лондон.
– Дерьмо, – не выдержала Барбара.
Доути опять посмотрел на нее:
– Я говорю правду.
– Да неужели? Помимо всяких небольших сложностей, связанных с путешествием без всяких документов, – что было бы, если бы Ажару удалось привезти ее в Лондон? А? Не знаете? Так я вам скажу: то, что должно было случиться, в конечном счете и случилось. Поэтому ваш рассказ – полное дерьмо. Появилась мамаша Хадии, требуя вернуть ее, потому что первым, кто попадал под подозрение, был ее отец, у которого она же и украла ее, но чуть раньше.
– Правильно, все правильно, – сказал Доути. – Именно так все и должно было произойти. Она примчится в Лондон, он докажет ей, что невиновен и девочки у него нет; затем вернется в Италию вместе с матерью и там – пока он в Италии – девочку передадут ему. А сейчас он именно там, не правда ли? Разве это не доказывает, что все, что я рассказываю…
– Та же проблема, приятель. Вернее, две. Даже если он сейчас там и даже если он знает, где девочка, а сам разыгрывает искуснейшее представление для итальянской полиции, моего коллеги и черт знает кого еще, что произойдет, когда девочку наконец передадут ему? Он, что, привезет ее в Лондон так, что ее мать об этом даже не догадается?
– Не знаю. Я не спрашивал. Мне все это по барабану. От меня ему нужна была только информация. Я ее ему и давал. И точка.
– Не совсем, приятель. Вы очень стараетесь вывалять всех, включая меня, в коровьем навозе. Но если вы надеетесь, что это поможет убедить меня в вашей невиновности, то очень ошибаетесь. Поэтому начнем сначала. И поверьте мне, у меня достаточно времени, чтобы дождаться, когда же вы наконец начнете говорить правду.
– Я уже сказал…
– Очень, очень много времени, – сказала Барбара приятным голосом.
Дуэйн лихорадочно думал, что делать дальше со своими обвинениями, и наконец произнес, щелкнув пальцами:
– Тогда Khushi.
Барбара втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
Он опять повторил:
– Khushi, сержант Хейверс. Смог бы я это сказать, если бы лгал вам? Профессор Ажар сказал мне следующее: «Она послушает того, кто назовет ее Khushi, потому что поймет, что этот человек от меня».
У Барбары пересохло во рту. Она почувствовала, как ее губы прилипли к зубам. Khushi означало «счастье», но перевод был не важен, важно было само слово. Потому что Ажар ласкательно называл Хадию Khushi, и Барбара слышала тысячи раз, как он произносил это слово за те два года, что они были знакомы.
Ей показалось, что стул, на котором она сидела, медленно уходит под пол. Лицо Доути колебалось перед ее глазами. Барбара моргнула и попыталась побороть слабость.
Она поняла, что негодяй наконец сказал правду.
Боу, Лондон
Дуэйн Доути понимал, что у него осталось очень мало времени. Он понимал, что влип в эту историю по самое не могу – она была ярким свидетельством бессмысленности тщательного планирования и всей той мышиной возни, в которой он кувыркался. Как только детектив вышел на улицу – часы пребывания в участке оставили неприятное послевкусие сродни чесноку, – он немедленно направился в офис. Надо было много чего сделать, и он намеревался использовать все свои знания и умения, чтобы получить желаемый результат. Если это не удастся, то эта туповатая и ужасно одетая полицейская из Метрополии окажется абсолютно права: тщательное изучение содержимого компьютера Ди Массимо и его телефонных разговоров выявит следы, ведущие во многих направлениях. Так как Дуэйн не мог перебросить Брайана Смайта в Италию, чтобы тот на месте поработал с итальянской телефонной сетью и другими средствами коммуникации, которыми пользовался Микеланджело Ди Массимо, ему, Дуэйну, придется провести серию защитных маневров.
На Роман-роуд Доути, задыхаясь, взобрался по ступеням, крича: «Эмили!» Ее технические способности сейчас были необходимы. Так же как изумительные хакерские способности Брайана и прочие достоинства всех его многочисленных знакомых.
Дверь в комнату Эмили была распахнута. Перед ней, на площадке, стояли две картонные коробки. Они были заклеены лентой и готовы… но вот к чему они были готовы, Дуэйн не мог понять, пока не вошел в комнату, где находилось рабочее место Эм, и не увидел, чем она занималась.
Эмили сняла свой сшитый на заказ пиджак в тонкую белую полоску, жилетку и галстук. Все это она повесила на спинку стула. Стул она отодвинула к окну, чтобы было легче подойти к столу, к файлам и ящикам, где хранилось ее барахло и все, что было связано с ее работой у Доути.
Эмили бросила на него быстрый взгляд, высыпая содержимое одного из ящиков в коробку.
– Не надо, – сказала она.
– Не надо чего? Что ты делаешь?
– Не надо спрашивать меня, что я делаю, когда это и так видно. Не надо притворяться тупым. Или идиотом. А как насчет «не надо подвергать нас риску»? Нужное подчеркнуть.
Эм взяла клейкую ленту и заклеила коробку, потом подняла ее, распрямилась и прошла мимо Дуэйна на площадку. Там она поставила коробку на уже стоящие и вернулась в комнату, где начала снимать со стены карту Лондона, вместе с расписаниями автобусов, поездов, картой подземки, и – непонятно, откуда взявшиеся – плакат с Монтакьют Хаус[233] и три открытки с изображениями утесов Мохер[234], Бичи Хед[235] и Нидлз острова Уайт[236].
– Ты не можешь делать то, о чем я сейчас подумал.
– Мне не так много платят, чтобы я бултыхалась в этом дерьме. Тебе – да. А мне – нет.
– И поэтому ты уходишь? Просто берешь и уходишь?
– Вот это наблюдательность… Просто фантастика. Неудивительно, что ты достиг таких высот в своей работе.
Эмили складывала карты, и ей приходилось мять их. Бумажные карты всегда с трудом удавалось сложить в их первозданном виде. Эм не следовала уже существующим сгибам. Казалось, это ее ничуть не беспокоит, что подсказало Доути, насколько она была настроена уйти как можно скорее. А это в свою очередь рассказало ему, как она была возбуждена: полицейские, неожиданно появившиеся на их пороге, с наручниками, которые они были готовы защелкнуть на запястьях двух преступников по имени Доути и Касс…
– Я думал, что нервы у тебя покрепче, – сказал он. – Для человека, который снимает незнакомцев в барах…
– Только не надо мне это говорить, – парировала Эмили. – Насколько я понимаю, если, конечно, в этой стране ничего не изменилось, – съем незнакомых мужиков в клубах для анонимного секса не приведет меня на скамью подсудимых.
– А нас никто и не собирается судить. Ни меня, ни тебя, ни Брайана. Точка.
– В участок мне тоже не очень хочется попасть. Я не собираюсь вызванивать адвоката, чтобы тот держал меня за руку, пока полицейские перерывают мою личную жизнь, как будто ищут клопов в постельном белье. Мне все это надоело, Дуэйн. Я с самого начала говорила тебе, но ты не захотел меня слушать, потому что для тебя самое важное – это бабки. Кто больше заплатит, на того и пашем. Нарушить закон? Не проблема, мадам. Мы как раз те, кто готов взять на себя ответственность, когда все провалится в тартарары. Как теперь. Поэтому я сматываюсь.
– Ради всего святого, Эм…
Доути приложил все усилия, чтобы скрыть свое разочарование. Без нее за клавиатурой компьютера, и тем более без ее способностей общаться по телефону с разными официальными лицами, елейным голосом выясняя у них ту информацию, которую они не сообщили бы никому другому, ему был конец.
– Я пустил в ход тяжелую артиллерию, – сообщил он. – Я сказал ей всю правду.
Это не произвело на Эм никакого впечатления.
– Какая, к черту, тяжелая артиллерия… Я с самого начала пыталась объяснить тебе, правда? А ты не хотел слушать. О нет, мы же для этого слишком умны…
– Прекрати драматизировать. Я выдал им профессора. Понятно? Ты слышишь, что я говорю? Я сдал профессора. Точка. Ты ведь именно этого хотела? Что ж, я это сделал, и теперь мы, ты и я, на пути к новой, чистой жизни.
– И они тебе поверили, – фыркнула Эмили. – Ты просто назвал имя, и они сразу во все поверили? – Она подняла глаза вверх и заговорила с кем-то на потолке: – Ну почему же я раньше не поняла, какой он идиот? Почему я не свалила, когда все это только начиналось?
– Потому, что ты знала, что я никогда не ввяжусь во что-то, не имея плана отступления. И сейчас он у меня есть. Так ты, что, хочешь сбежать, – или все же распечатаешь свои коробки и поможешь мне запустить этот план?
Лукка, Тоскана
Линли нашел Таймуллу Ажара в соборе Святого Мартина, который располагался на громадной площади, вместе с палаццо и отдельным battistero[237]. Это было изысканное здание в романском стиле, чем-то напоминающее свадебный торт, на фасаде которого находились четыре ряда арок, а сверху – мраморное изображение святого Мартина, совершающего акт посвящения, накрыв нищенствующего монаха рядом со своей лошадью плащом и возложив ему на голову свой меч. Томас не ожидал увидеть Ажара внутри здания. Будучи мусульманином, он не производил впечатления человека, который может пойти молиться в католический храм. Но когда Линли ему позвонил, Ажар ответил приглушенным голосом, что находится перед Святым Ликом в Дуомо. Томас не очень понял, что это могло означать, но попросил пакистанца дождаться его там.
Внутри собора проходила экскурсия. Молодая женщина, с официальным значком на груди, собирала группу из двенадцати, или около того, человек у картины «Тайная вечеря» кисти Тинторетто, написанной яркими красками, чтобы лучше было видно ангелов наверху, апостолов внизу и Христа, кормящего хлебом святого Петра и его компаньонов, впечатленных происходящим, в середине. В правом проходе загородка отделяла безбилетных посетителей от красот веры, а с левой стороны десяток пожилых женщин, выглядящих как паломницы, собрались вокруг восьмиугольной часовни.
Именно здесь Линли и нашел Ажара, который стоял за спинами паломниц и серьезно смотрел на большое и сильно стилизованное лицо Христа, вырезанное из дерева. Выражение лица Христа было скорее удивленным, чем страдающим, как будто он все никак не мог понять, почему здесь оказался.
– Это называется Святой Лик, – тихо сказал Ажар Линли, когда тот стал рядом с ним у одной из колонн Дуомо. – Говорят, что… – Он прочистил горло. – Синьора Валлера рассказала мне об этом.
Линли посмотрел на мужчину. Вот оно, мучение, подумал он, духовное и физическое распятие. Ему хотелось прекратить страдания Ажара. Но он мог сказать ему очень немногое, в то время как множество фактов еще ждали своего открытия и изучения.
– Она сказала, – прошептал Ажар, – что Святой Лик может совершать чудеса, но я никак не могу в это поверить. Как может кусок дерева – неважно, с какой любовью вырезанный, – что-то совершить? И все же, вот он я, стою перед ним, готовый просить о чуде ради моей дочери. И в то же время не могу – потому что просить о чем-либо кусок дерева… Это значит для меня, что надежда окончательно пропала.
– Я не думаю, что это так, – сказал Томас.
Ажар посмотрел на него. Линли обратил внимание на то, как потемнела кожа у него вокруг глаз и какой контраст она составляла с яркими белками самих глаз, в которых виднелись красные прожилки. С каждым днем, который они проводили в Италии, физическое состояние пакистанца ухудшалось.
– Что именно? – спросил Таймулла. – Что дерево совершает чудеса, или что надежды больше нет?
– И то и другое, – ответил англичанин.
– Вы что-то узнали, – предположил Ажар. – Иначе бы не пришли.
– Я хотел бы поговорить с вами и с Анжелиной вместе. – Увидев на лице Ажара ужас, который испытывает любой родитель, чей ребенок пропал без всяких следов, Томас поспешно продолжил: – Ничего нового. Ни хорошего, ни плохого. Просто развитие событий. Вы пойдете со мной?
Они направились в больницу. Она находилась за великой стеной Лукки, но они пошли пешком, так как идти было недалеко, а прогулка по самой стене, под кронами свежей весенней зелени, делала ее приятней и короче. Они спустились с одного из baluardi, имеющего форму восьмиугольника, и оттуда пошли по виа делл’Оспидале.
Они успели как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лоренцо Мура и Анжелина Упман покидают больницу. Санитар вез Анжелину в кресле на колесиках, а Лоренцо с угрюмым лицом шел рядом с ней. Он увидел приближающихся Линли и Ажара и сказал что-то санитару, который остановился.
«Наконец-то, – подумал Томас, – хоть какие-то хорошие новости». Анжелина чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выписаться из больницы. Она была очень бледна, но это и понятно.
Когда женщина увидела Линли и Ажара, вместе подходящих к ней, она откинулась в кресле, как будто хотела защититься от новостей, которые сейчас услышит. Томас сразу же это понял. Он и Ажар вместе… Она подумала о самом страшном.
– Это только информация, мисс Упман, – поспешно сказал инспектор, увидев, как Анжелина конвульсивно сглотнула.
Лоренцо был первым, кто заговорил:
– Она хочет этого. А сам я не знаю.
На какую-то секунду Линли подумал, что итальянец говорит о смерти Хадии. Однако, когда он продолжил, все стало понятно.
– Она говорит, что лучше себя чувствует. Я этому не верю.
Очевидно, Анжелина заставила забрать себя из больницы. Она объяснила это тем, что в больнице была высокая вероятность чем-нибудь заразиться, и эта опасность превосходила все преимущества нахождения под постоянным сестринским уходом по поводу токсикоза. По крайней мере, Анжелина в это верила и обратилась за поддержкой к своему бывшему любовнику.
– Хари, пожалуйста, объясни ему, как для меня опасно находиться здесь дольше.
Перспектива стать посредником между матерью своего ребенка и отцом ее следующего явно не вдохновляла Ажара, но, в конце концов, он был микробиологом и кое-что понимал в заражениях и токсикозах. Он сказал:
– Риск заразиться существует повсюду, Анжелина. Хотя ты и права…
– Capisci? – перебила его та, обращаясь к Лоренцо.
– Но не стоит забывать и об опасностях токсикозов, связанных с беременностью, если их правильно не лечить.
– А я их лечу, – ответила она. – Я теперь могу есть.
– Solo minestra[238], – пробормотал Лоренцо.
– Суп – это тоже кое-что, – возразила Анжелина. – И других симптомов у меня уже нет.
– Она меня не слушает, – обратился к ним Лоренцо.
– Это ты меня не слушаешь. У меня уже нет никаких симптомов. Это был или грипп, или отравление, или еще какая-то временная ерунда. Сейчас я себя нормально чувствую. И еду домой. Ты как-то странно ко всему этому относишься.
Лицо Лоренцо потемнело, но больше он никак не проявил своего недовольства.
– Le donne incinte[239], – прошептал ему Линли.
Беременных женщин надо воспринимать с юмором. Все вернется на круги своя – по крайней мере в том, что касается здоровья, – когда Анжелина счастливо разрешится от бремени. А что касается их дальнейшей совместной жизни… Томас понимал, что она зависела от того, найдут Хадию или нет.
– Мы можем переговорить? Это не займет много времени, – обратился инспектор к ним обоим. – Может быть, зайдем внутрь?
Он показал на двери больницы. За ними виднелось просторное лобби.
Они согласились и расположились в помещении таким образом, что свет освещал их лица, что позволило Линли легко наблюдать за ними. Он рассказал, что в Апуанских Альпах была найдена разбитая машина. Катастрофа произошла, по-видимому, несколько дней назад, хотя точное время будет известно после вскрытия тела, найденного рядом с машиной. Томас поспешил добавить, что никакого детского тела рядом с местом аварии обнаружено не было. Однако по тому, что описание разбившейся машины совпадало с описанием машины на стоянке для отдыха, рядом с которой видели мужчину и ребенка, ее решили всесторонне обследовать. Они будут искать детские отпечатки пальцев, или любые другие следы нахождения в ней маленькой девочки.
Анжелина тупо кивала.
– Capisco, capisco, – сказала она. – Я понимаю. Вам, по-видимому, понадобятся… – Женщина не смогла продолжать.
– Боюсь, что да, – подтвердил Линли. – Понадобится ее расческа, зубная щетка – все, на чем могло сохраниться ее ДНК. Полиция также захочет обследовать ее спальню в поисках отпечатков пальцев, с тем чтобы можно было сделать сравнение.
– Конечно, – Анжелина посмотрела на Ажара, затем – в окно, за которым итальянские кипарисы бросали тень на парковку, а посреди площадки, покрытой гравием, журчал фонтан, окруженный с четырех сторон лавочками. – Как вы думаете? – обратилась она к Линли. – Как вы думаете? Полиция…
– Они тщательно проверяют все, что связано с человеком, чье тело найдено на месте аварии.
– А они знают?.. Они уже могут сказать?..
– У него были с собой документы, – ответил англичанин. – И там было указано, – он внимательно следил за их реакцией, когда назвал имя, – что его звали Роберто Скуали… Вам это имя о чем-нибудь говорит?
Томас ничего не увидел. Просто три равнодушных лица и обмен взглядами между Анжелиной и Лоренцо, которые, казалось, спросили друг друга, могли ли они знать такого человека. Ажар, в свою очередь, повторил имя. Но это выглядело скорее как попытка запомнить его, чем как попытка вспомнить, кто был этот человек.
«Ну что ж, – подумал Линли, – теперь все будет зависеть от поворотливости итальянской полиции. Или от того, что еще Барбара сможет отыскать в Лондоне».
Всем им придется ждать.
Апрель, 29-е
Лукка, Тоскана
– Forse quarantotto ore[240].
Доктор Цинция Руокко выдала Сальваторе Ло Бьянко информацию по телефону тем тоном, которым всегда разговаривала с мужчинами, – нечто среднее между злым и грубым. Она не любила мужчин, и никто не мог упрекнуть ее за это. Цинция была похожа на молодую Софи Лорен и страдала от того, что разные мужчины жаждали ее тела вот уже двадцать пять лет из прожитых ею тридцати восьми. Всякий раз, когда Сальваторе видел Цинцию, он тоже ее хотел. Он хотел верить, что хорошо скрывает свои чувства, но у эксперта в голове была антенна, настроенная на малейшее проявление заинтересованности со стороны мужских особей в ее выдающихся формах. Именно поэтому она предпочитала общаться по телефону. Опять-таки, кто мог упрекнуть ее за это?
«Сорок восемь часов», – подумал Сальваторе. Куда мог направляться этот Роберто Скуали сорок восемь часов назад, когда его машина вылетела с дороги и его земной жизни пришел конец? «Он был пьян?» – спросил старший инспектор у Цинции. – «Нет», – ответила она. И, предваряя результаты токсикологических исследований, которые займут много недель, сообщила также, что он не находился под влиянием каких-либо химических веществ. Кроме того обстоятельства, что многие мужчины находились под влиянием самого факта обладания мощными спортивными машинами, из-за чего считали себя венцом творения на земле. Ее не удивит, если она узнает, что у этого идиота был еще и мотоцикл. Какой-нибудь громадный, чтобы возместить отсутствие между ног чего бы то ни было, стоящего внимания. Об этом она сообщила с особым злорадством.
– Si, si, – сказал Сальваторе. Он знал, что Цинция живет с каким-то мужиком, и удивлялся, как тот может справляться с ее общим отвращением к любым существам мужского пола.
Старший инспектор закончил разговор и посмотрел на карту, которую повесил на стену у себя в кабинете. Район Апуанских Альп был поистине огромен. Выяснение, куда направлялся погибший, если только это вообще имело какое-то отношение к похищению, может занять годы и годы.
Сальваторе заполучил фото Скуали в его лучшие дни, которыми могли быть любые дни до того момента, когда они нашли его тело. Он был интересным мужчиной, и для инспектора было несложно, еще раз просмотрев все фотографии на mercato, снятые американками, выяснить, что именно он стоял в тот день за Хадией, держа в руках открытку с желтым смайликом. Убедившись в этом, Сальваторе задумался о том, что делать дальше.
Все упиралось в Пьеро Фануччи. Il Pubblico Ministero не понравится, когда Сальваторе объяснит ему, что он может ошибаться в отношении своего главного подозреваемого. В последние два дня Фануччи вложил очень много старания в предполагаемую вину Карло Каспариа, позволяя все большему и большему количеству деталей «признания» оказываться в распоряжении прессы. Он даже дал интервью «Прима воче» относительно хода расследования. Это интервью появилось на первой странице таблоида, так же как и на сайте в Интернете, что означало, что его легко смогут перевести и использовать представители английских средств массовой информации, которые начали прибывать в Лукку. Они быстро поняли, что слухи лучше всего собирать в кафе недалеко от questura, и, как и их итальянские коллеги, были готовы неотступно следовать за официальными лицами, когда речь шла о возможности получения свежей информации.
Сальваторе понимал, что нет ни одного способа утаить важную информацию об обнаружении Роберто Скуали от il Pubblico Minstero. Если он сам не скажет ему, то об этом сообщит какой-нибудь репортер, или, что еще хуже, Пьеро сам прочитает об этом в «Прима воче». И уж если это произойдет, то Сальваторе придется расплатиться по полной. Ничего не оставалось делать, как нанести визит Фануччи.
Сальваторе сообщил magistratо все, что до этого тщательно скрывал: красная машина с открытым верхом, мужчина с девочкой, направляющиеся в лес, фотографии американской туристки, на которых был изображен мужчина, сжимающий в руках открытку, которую он, – или так только казалось, – на следующем фото передал пропавшей девочке, и место аварии с мертвым телом этого же мужчины, случившейся сорок восемь часов назад.
Фануччи выслушал рассказ старшего инспектора, сидя напротив него за большим ореховым столом. Он вертел в руках ручку, а глаза его не отрываясь смотрели на губы Сальваторе. После завершения рассказа il Pubblico Ministero резко отодвинулся от стола, встал и подошел к книжному шкафу. Сальваторе приготовился мужественно встретить гнев Фануччи, который вполне мог включать и метание судебных фолиантов ему в голову.
Однако то, что он услышал, потрясло его.
– Cosi[241], – пробормотал Фануччи. – Cosi, Topo…
Сальваторе ждал, что за этим последует. Ждать пришлось недолго.
– Ora capisco com’ successo[242], – задумчиво сказал Фануччи. Казалось, что его совсем не обескуражила информация, которую он только что получил.
– Doverro? [243] – спросил старший инспектор. Ему хотелось ясности. – Allora, Piero?..
Если Фануччи действительно знал, как произошло похищение и все с ним связанное, то он – Сальваторе – будет благодарен, если прокурор поделится с ним своими мыслями.
Фануччи обернулся к нему с одной из своих неестественных, покровительственных улыбок, что всегда означало, что худшее еще впереди.
– Questo… – сказал он. – У тебя теперь есть связь, которую ты искал. И это достойно празднования.
– Связь, – повторил Сальваторе.
– Между нашим Карло и тем, что он сделал с девочкой. Теперь все наконец совпало, Topo. Bravo. Hai fatto bene[244]. – Фануччи вернулся за стол и продолжил с важным видом: – Я хорошо знаю, что ты скажешь мне дальше. Ты скажешь: «Пока нет никакой связи, которая бы соединила этих двоих – Карло Каспариа и Скуали, Magistrato». Но это потому, что ты ее еще не увидел. Однако ты это сделаешь и поймешь, что намерения Карло были точно такими, какими я их предсказал. Ему самому ребенок был не нужен. Разве я этого не говорил? Как ты теперь видишь и как я понял в тот самый момент, когда ты мне в первый раз сказал, что есть какой-то Карло, он хотел продать ребенка, чтобы заработать на наркотики. И именно это он и сделал.
– Так, чтобы я правильно понял, Magistrato, – сказал Ло Бьянко, тщательно подбирая слова. – Вы хотите сказать, что верите в то, что Карло продал маленькую девочку Роберто Скуали?
– Certo. И Скуали – именно тот, кого тебе надо тщательно изучить, чтобы найти ниточку, которая приведет тебя от него к Карло.
– Но, Пьеро, то, что вы предлагаете… Простое сравнение фотографий показывает, что Карло, скорее всего, вообще ни при чем.
Глаза Фануччи сузились, но улыбка не исчезла:
– И ты так думаешь, потому что…
– Потому что на одной из фотографий этот человек, Скуали, стоит с открыткой, которая на следующем фото уже оказывается в руках девочки. Разве это не говорит о том, что именно он, а не Карло, вышел с девочкой с mercato в тот день, когда она исчезла?
– Ерунда, – ответил Фануччи. – Этот человек, Скуали… Как часто он появлялся на рынке, Торо? Только один-единственный раз, именно в тот день? А Карло и девочка бывали там многие недели подряд, si? Поэтому я говорю тебе – Карло знал этого мужчину. Карло знал, что ему надо, Карло видел девочку и придумал план, основываясь на поведении девочки, которое он, а не Роберто Скуали, тщательно изучил. Поэтому, друг мой, мы еще раз побеседуем с Карло. И узнаем от него о намерениях Скуали. До сего момента он никогда не упоминал имя Скуали при мне, но вот если я сам назову ему его… Aspetta, aspetta.
Сальваторе легко мог представить, что произойдет теперь, когда у Фануччи было имя, которое он хотел назвать Каспариа при следующем допросе. Прокурор вытащит его из тюрьмы, посадит в комнату для допросов и продержит Каспариа там без воды и пищи часов восемнадцать, или двадцать, или двадцать пять – ровно столько, сколько нужно, чтобы Карло «представил», как он и Роберто Скуали стали лучшими друзьями на почве похищения маленькой девочки. Причины этого похищения додумают уже на месте.
– Пьеро, ради Бога, – взмолился Сальваторе, – ведь в глубине души вы не верите, что Карло в этом замешан. А сейчас я пытаюсь объяснить вам это, со всеми этими подробностями о Роберто Скуали…
– Сальваторе, – сказал il Pubblico Ministero приятным голосом, – в душе я ничему такому не верю. Карло Каспариа признался. Он подписал признание без всякого принуждения. Уверяю тебя, что невиновные так не поступают. И Карло совсем не такой уж белый и пушистый.
Виктория, Лондон
Барбара сидела на утренней пятиминутке с головой, лопающейся от мыслей, однако умудрялась сохранять внимательное выражение лица, выслушивая бесконечное словоизвержение инспектора Стюарта. Она также смогла собраться с мыслями, когда он потребовал от нее рассказать, что было получено в результате вчерашних допросов. И неважно, что ей пришлось появиться в офисе после десяти вечера накануне, чтобы составить отчеты по всей форме и удовлетворить любопытство этого человека. По всей видимости, Стюарт все еще чувствовал себя охотником, идущим по ее следу.
«Извини, что пришлось огорчить тебя, приятель», – подумала Барбара, делая свой устный отчет. Но все-таки то, что она утерла нос Стюарту, мало ее порадовало. Поскольку сержант была полностью раздавлена тем, что услышала вчера от Дуэйна Доути в полицейском участке на Боу-роуд.
Khushi не давало ей спать все ночь. Khushi настаивало на том, чтобы она позвонила Таймулле Ажару в Италию и потребовала ответов на некоторые вопросы. Однако ее останавливало главное правило работы полицейского: не раскрывай карты в середине игры и никогда не показывай подозреваемому, что он действительно подозреваемый, когда он не думает о том, что является подозреваемым.
Однако самая мысль о том, что Ажар был подозреваемым, была для нее как кость в горле даже сейчас, во время утренней пятиминутки. Ведь Таймулла был прежде всего ее другом. Он был мужчиной, которого она довольно хорошо знала. Сама идея о том, что Ажар мог хладнокровно спланировать похищение своей собственной дочери, убивала ее. Что бы Барбара ни думала обо всем этом, те же аргументы, которые серант приводила Дуэйну Доути, она приводила и самой себе: Ажар жил и работал в Лондоне, поэтому даже если бы ему удалось как-то организовать похищение дочери, как бы, черт возьми, он смог заполучить ее паспорт, а? Но даже если бы ему удалось каким-нибудь мистическим способом сделать ей второй паспорт и он бы вернулся с ней в Лондон, Анжелина Упман сделала бы то же самое, что уже делала, – явилась бы на его порог в компании с Лоренцо Мурой и потребовала бы назад своего ребенка.
И все-таки… Khushi. Барбара пыталась найти логическое объяснение тому, откуда Доути мог узнать детское прозвище Хадии. Она подумала, что Ажар мог мельком упомянуть его в разговоре или случайно назвать так Хадию. Но за все время, что Барбара знала его, она никогда не слышала, чтобы Таймулла употреблял это слово в разговоре с кем-нибудь, кроме самой девочки. Он никогда не называл ее так при других людях. Почему же он должен был назвать ее Khushi, когда говорил с Доути? Было очевидно, что Ажар никогда не сделал бы этого. Но тогда возникал вопрос: что же ей делать теперь, после всех обвинений Доути?
Ответ был очевиден – позвонить. Позвонить Линли, чтобы рассказать ему все, что она узнала, и спросить его совета, – или позвонить Ажару и тонко выудить из него нечто, что могло бы подтвердить или опровергнуть слова частного сыщика. Если бы Ажар был в Лондоне, Барбара могла бы наблюдать за его лицом во время этого разговора. Но его не было здесь, и Хадию все еще не нашли, и выбора у нее, как такового, не было.
Ей пришлось долго ждать подходящего момента, когда инспектор Стюарт займется чем-то другим. Барбара дозвонилась до Ажара по мобильному, но связь была очень плохая. Как объяснил ей Таймулла, он был в Альпах, и на секунду она подумала, что из-за какой-то сумасшедшей идеи он переехал в Швейцарию. Когда она воскликнула: «В Альпах?», Ажар объяснил, что здесь тоже есть Альпы. Апуанские Альпы, которые начинаются к северу от Лукки. И связь вдруг улучшилась, так как он объяснил, что вышел на небольшую площадь в одной из деревень, затерянных в горах. Таймулла рассказал ей, что прочесывает ее. Он собирался прочесывать каждую деревню на своем пути, забираясь все выше и выше в горы. Он двигался по той дороге, с которой слетела красная спортивная машина, чей водитель умер, выброшенный из машины силой удара. А внутри этой открытой машины…
Читать бесплатно другие книги:
