Всего одно злое дело Джордж Элизабет

Боу, Лондон

Барбара решила, что начинать надо не с Доути. Когда она предъявит ему факты – так же, как их преподнес Микеланджело Ди Массимо в полицейском участке в Лукке, – он, несомненно, сможет выстроить пуленепробиваемую защиту, взывая к ее рационализму. Барбара даже могла представить, как это будет выглядеть: я нанял парня, чтобы найти ее, и он поклялся, что использовал все свои возможности, но безрезультатно; вы, что же, полагаете, будто я виноват в том, что он нашел ее и ничего не сообщил мне? Он спланировал ее похищение и передал ее бог знает кому, по причине, известной только Господу Богу, и это вы тоже хотите повесить на меня? Послушайте, сержант, Ди Массимо было гораздо легче, чем мне, похитить девочку и спрятать ее в холмах Тосканы, или куда он там ее утащил. Вы, что, думаете, что я так хорошо знаю Италию – где я, по правде говоря, никогда не был, – что смог спрятать там девочку? А ради чего все это? Ради денег? Чьих денег? Я этих людей не знаю, и вообще, у кого-нибудь из них есть деньги?

И он будет продолжать так до бесконечности, изматывая ее своей логикой, ее отсутствием и всем остальным, вместе взятым. Поэтому с Доути она не начнет. Эм Касс, казалось, была более легким источником информации.

Барбара потратила некоторое время, пытаясь найти факты из жизни Эм, которые пригодились бы ей в беседе. Оказалось, что она совсем не глупа. Эмили окончила экономический факультет Чикагского университета, но после получения степени не стала работать по специальности; простое перечисление ее занятий показывало, что она никак не связана с миром экономики или бизнеса. Касс была консультантом по безопасности в Афганистане; охранником детей одной из младших ветвей саудовской королевской семьи; личным тренером одной голливудской актрисы, которая очень хотела, чтобы ее красивое тело так и оставалось красивым телом; помощником капитана яхты, которая принадлежала одному из крупнейших игроков на британском рынке углеводородов. Можно было сказать, что ее работа побросала ее по всему земному шару. Как Эмили дошла до должности помощницы у частного детектива в Лондоне, можно было только догадываться.

У нее никогда не было проблем с законом. Эмили происходила из добропорядочной английской семьи, принадлежащей к верхнему среднему классу: ее отец был известным офтальмологом, а мать – педиатром. У нее было три брата-медика и еще один, очень успешный гонщик в Формуле-1. Поэтому, скорее всего, она была совсем не заинтересована в любой деятельности, которая могла бы поставить ее по другую сторону закона.

Барбара убедила себя, что Касс была хорошим выбором для беседы тет-а-тет. Но Хейверс совершенно не хотела беседовать с Эмили на территории Дуэйна Доути. Она не хотела ей звонить. Лучше не давать ей возможности предупредить частного детектива, что ее будут допрашивать. Поэтому Барбара расположилась у окна кебабной на Роман-роуд, недалеко от «Тех, кто понимает», находившихся в том же здании, где на втором этаже располагался офис Доути. Здесь она приготовилась дожидаться появления Эм Касс. Хейверс дождалась ее только после того, как успела съесть четыре кебаба и одну картошку в мундире с сыром и соусом чили. За это время Барбара стала практически членом семьи владельцев заведения. Они смотрели на нее немного криво, видимо, беспокоясь о природе нарушения пищевого поведения, которое явно наблюдалось у женщины в мешковатой одежде, сидящей около окна, но, тем не менее, с удовольствием получали с нее деньги в обмен на невероятное количество пищи, которое она заказывала. Они поощрительно улыбались и интересовались ее матримониальным статусом, рассматривая ее как возможную пару для сына, который ходил по заведению с подозрительной слюной на подбородке, вытекавшей из его рта. Барбара поистине была благодарна Эм Касс за ее появление после столь долгого времени, проведенного ею в кафе. Она также была благодарна Эмили, на которой был одет костюм для бега, за то, что та направилась в ее сторону, а не в противоположную, потому что в этом случае, принимая во внимание количество поглощенной пищи, Барбаре было бы невозможно догнать ее.

Хейверс мгновенно выскочила из кафе и оказалась на тротуаре, прямо на пути Эм, прежде чем та смогла сообразить, бежать ли ей или скрываться в офисе. Сказав «надо поговорить», детектив схватила ее за руку и насильно впихнула в заведение под названием «Альберт паб», одновременно удивляясь, откуда в Лондоне такое количество пабов, названных в честь Альберта, – и усадила женщину рядом с автоматом по продаже фруктов, на котором красовалась надпись «Не работает».

– Вам надо знать следующее, – сказала она Эмили. – Микеланджело Ди Массимо сдал вас итальянской полиции. Для вас это может быть не очень серьезной проблемой, потому что процедура экстрадиции такова, что вы превратитесь в бабушку, прежде чем предстанете перед итальянским судом. Но – и я хочу, чтобы вы рассматривали это как большую удачу, Эмили, – старший офицер полиции Метрополии в настоящее время находится в Италии в качестве офицера связи для семьи похищенной. Всего одно его слово – помимо тех его слов, которые привели меня сюда к вам, – и вы влипнете в ситуацию из разряда «мне-срочно-нужен-адвокат». Вы меня понимаете, или надо объяснить все подробнее?

Казалось, что Эмили Касс трудно глотать. Барбара услышала ее глотательные движения через стол. Она лениво подумала, а не заказать ли бедняге пиво, но решила, что тратиться не придется, если дать ей время хорошенько обдумать все происходящее и то, что может случиться в ближайшем будущем.

– Я думаю, что вы в этой игре выступали как ассистент. Конечно, вы мошенничали по телефону, чтобы получить нужную информацию – в этом вам нет равных, да и кто может обвинить вас в том, что вы использовали свой талант, – но вы делали это потому, что кто-то приказывал вам это делать, и мы обе знаем, кто это был.

Эмили неподвижно смотрела на нее, затем перевела глаза на улицу, опять на Барбару и облизала губы.

– Я думаю, что если Дуэйн Доути заставлял вас использовать ваш талант и прикидываться по телефону кем угодно, начиная от старушки-пенсионерки и кончая герцогиней Кембриджской, вы были не единственной, кого он эксплуатировал. Он далеко не дурак. Этот парень бросил мне вызов «проверьте-все-мои-записи-здесь-если-вы-не-верите-мне-на-слово», и это, на мой взгляд, говорит о том, что кто-то еще замешан во всем этом. Этот «кто-то» умеет стирать телефонные журналы, чистить компьютеры, и для него все это детские игры. Мне нужно имя, Эмили. Я думаю, что это тот самый Брайан, которого однажды упомянул Доути. Мне нужен его телефон, электронный адрес, почтовый адрес и все остальное. Вы даете мне эту инфу, и мы расстаемся друзьями. Нет – тогда пеняйте на себя. Но мне кажется, что это именно тот случай, когда здравый смысл говорит о том, что пора вынуть голову из петли. Мы уже дошли до этой точки. И что же вы решите?

Ну, вот и всё. Карты на столе. Барбара ждала, что произойдет дальше. Проходили секунды. Порыв ветра тащил пустой бумажный мешок по тротуару. Мусульманский священник вышел из узкого подъезда, сопровождаемый целым выводком маленьких мальчиков. Барбара смотрела на них и думала, как изменилась жизнь в Лондоне. Простая прогулка теперь имела множество объяснений. Мир становился таким жалким местом для житья…

– Брайан Смайт, – тихо произнесла Эмили.

Барбара перевела глаза на нее.

– И он?..

– Занимается телефонными переговорами, компьютерами и всем таким. Всем, что связано с компьютерными технологиями.

Хейверс достала и открыла блокнот.

– Где я могу найти эту звезду?

Эмили надо было выудить информацию из своего мобильного. Она зачитала ее – адрес и телефонные номера – и засунула мобильный в карман, добавив:

– Он не знал, для чего все это. Просто делал то, что велел ему Доути.

– Не волнуйтесь, – сказала Барбара, – я знаю, что главный тут Доути, Эмили.

Она оттолкнулась от стола и убрала блокнот в сумку. Барбара встала на ноги.

– Между нами, девочками, я бы посоветовала вам заняться поисками новой работы. Частный бизнес Доути, по всей видимости, накроется, и я думаю, скорее раньше, чем позже.

Сержант оставила молодую женщину сидящей в пабе. Подумав, что Доути сейчас должен быть в офисе, она туда и направилась. Имея имя Брайана Смайта, Барбара обладала хорошими картами.

Над «Теми, кто понимает» она дважды постучала в дверь офиса Доути и вошла, не дождавшись приглашения. Хейверс застала детектива в беседе с человеком средних лет, похожим на агента по продаже недвижимости. Они наклонились над столом и рассматривали лежащие на нем фотографии; в руках агента по недвижимости был платок, который он медленно рвал на полоски.

Доути поднял глаза.

– В чем дело? Вы что, не видите, что мы заняты?

– Я тоже, – ответила Барбара, достала свое удостоверение и показала его бедному мужику, которому в настоящий момент предоставляли холодные, расчетливые и, вне всякого сомнения, грязные доказательства того, что он был безжалостно предан. – Мне надо переговорить с мистером Доути. – И, взглянув на фотографии – два обнаженных молодых человека, застывшие в страстных и отнюдь не дружеских объятиях около пруда, обсаженного деревьями, – она добавила: – Как там говорится? Каждый, кто на свете жил, любимого терял[273], так? Мне очень жаль.

Доути собрал фото и обратился к Барбаре:

– Вы можете вывести из себя кого угодно.

– Да, грешным делом, могу, – согласилась она.

Агент по недвижимости, по-видимому, стал приходить в себя после просмотра фотографий. Он полез в карман пиджака за чековой книжкой, но Барбара взяла его за руку и подтолкнула к двери.

– Я думаю, мистер Доути, будучи совестливым человеком, на этот раз денег с вас не возьмет.

Сержант попрощалась и проследила, как мужчина спускается по ступеням с понуро опущенной головой. Мысленно она пожелала ему, чтобы его оставшийся день прошел более удачно, чем только что закончившаяся встреча. Затем закрыла дверь и повернулась к Доути. Его лицо было ярко-красным, и явно не от смущения.

– Как вы смеете!.. – прорычал он.

– Брайан Смайт, мистер Доути. По крайней мере, здесь это Брайан Смайт. А там – Микеланджело Ди Массимо. У него, к сожалению, своего Брайана Смайта нет. Его компьютеры не так девственно чисты, как ваши. И телефоны тоже, я полагаю. Ну, а потом, еще есть небольшое дельце, касающееся его банковского счета. Неизвестно, к чему оно приведет, после того как мы им займемся.

– Я же уже говорил, что нанял Ди Массимо для того, чтобы он кое-что проверил в Италии, – резко сказал Доути. – С какого перепугу вы опять о нем спрашиваете?

– Потому что вы не сказали мне, что он был также нанят для того, чтобы украсть Хадию, Дуэйн.

– Я его для этого не нанимал, сержант. Я это уже говорил, и буду повторять то же самое. Если вы думаете по-другому, то послушайте, что я вам посоветую.

– И что же это?

– Таймулла Ажар. Профессор. С самого начала за всем этим стоял он, но вам не хотелось в это верить, не так ли? Вот мне и пришлось выполнить за вас вашу чертову работу, и поверьте, никакой радости это мне не доставило.

– Но его берлинское алиби…

– К черту Берлин, он здесь совсем ни при чем. Берлин был с самого начала способом запутать следы. Конечно, Ажар был там. Он посещал там лекции, выступал с докладами и выпрыгивал во всех коридорах отеля, как пакистанский черт из табакерки. Он бы и ногу себе сломал в лобби, если бы это было нужно для того, чтобы его получше запомнили. Но оказалось, что это даже не потребовалось, потому что есть люди, которые принимают на веру каждое его слово. Верят каждому слову, которое произносит этот мошенник. Я, кстати, тоже к ним относился. Так давайте будем честны до конца.

Говоря это, Доути подошел к одному из шкафов с файлами, рывком открыл верхний ящик и вытащил из него плотный конверт. Его он бросил на свой стол, вернулся на место и предложил:

– Черт побери, да сядьте вы, наконец, и давайте поговорим как рациональные люди.

Барбара верила этому человеку так же, как верила бы королевской кобре, подползающей к большому пальцу на ее ноге. Она прищурила глаза и попыталась найти в его лице признаки того, что должно было произойти в следующий момент. Но Дуэйн выглядел, черт возьми, так же, как он выглядел всегда, – обыкновенно. Все в нем было заурядно, кроме его носа, который несколько раз извивался в разные стороны по дороге к верхней губе, где заканчивался круглыми ноздрями.

Барбара села. Но она не собиралась упускать инициативу, поэтому сказала:

– Брайан Смайт подтвердит, что чистил ваш телефон и компьютер. Если добавить сюда мошенничество со стороны мисс Касс и…

– Может быть, взглянете сначала на это, прежде чем продолжите вашу трескотню?

Доути открыл конверт и протянул ей два документа. Барбара увидела, что это копии авиационных билетов, похожих на миллионы других таких же, которые люди ежедневно покупают через Интернет по всему свету. Рейс, указанный в билетах, вылетал из Хитроу. Это были билеты в одну сторону, с местом назначения Лахор.

Барбара почувствовала, как заколотилось ее сердце и пересохло во рту. Первого пассажира звали Таймулла Ажар. Второго – Хадия Ажар.

Какое-то время Хейверс не могла думать. Она не могла думать, что это все могло значить и откуда взялись эти билеты. Она не могла думать – потому что не хотела, – что все, чему она верила и что она знала об Ажаре, рассыпается в пыль.

По-видимому, все это было написано на ее лице, потому что Доути сказал:

– Да. Это всё для вас. Упаковано и перевязано ленточкой. Я должен был бы выставить вам счет за то, что выполнил вашу чертову работу за вас.

– Передо мной лежит лист бумаги, мистер Доути, – ответила Барбара, стараясь казаться бодрой. – Мы оба прекрасно знаем, что такая бумажка может быть сделана кем угодно, так же как кто угодно может купить билет в любую точку планеты на любую фамилию.

– Да ради бога, посмотрите же на даты, – посоветовал ей частный детектив. – Дата вылета сама по себе довольно интересна, но больше всего вас должна заинтересовать дата покупки.

Барбара посмотрела и постаралась решить, что эти две даты говорили ей о ее друге. Билеты были на 5 июля; это можно было объяснить тем, что Ажар надеялся, что девочку к тому времени уже найдут живой и здоровой. Или это говорило о том, что билет был приобретен много месяцев назад, еще до того, как Хадия исчезла из Лондона в ноябре прошлого года. Но время покупки все меняло. Билеты были приобретены двадцать второго марта, задолго до того, как Хадию похитили в Италии, но уже в то время, когда Ажар, как он говорил, не имел понятия, где скрывается его дочь. Это могло значить только одно, – и Барбара не могла даже представить себе, какой дурой выглядела все это время.

Она попыталась найти хоть какое-то объяснение этой информации.

– Любой мог…

– Может, да, а может, нет, – ответил Доути. – Вопрос в том, почему кто-то, кроме нашего друга – тихого, непритязательного, глубоко страдающего профессора чего-то, черт знает чего он там профессор, с разбитым сердцем, – решил купить два билета в Пакистан?

– Это мог быть кто-то, кто хотел выставить его виновным – вот как вы сами, например.

– Вы так думаете? Тогда попросите ваших коллег из Специального отдела отследить эту покупку. Потому что мы с вами знаем, что в нынешнее время, когда все играют в игру «Найди и обезвредь террориста», любой человек, который едет в страну, где люди на улицах ходят в шарфах, полотенцах, простынях и мужских платьях, отслеживается очень легко, если только поступает такое распоряжение.

– Может быть, он…

– Знал, что его ребенка похитят в Италии?

– Я не это хотела сказать.

– Но это то, что вы знаете, сержант Хейверс. Думаю, что теперь мы с вами можем сказать: игра закончена. Вы что, собираетесь продолжать доставать меня, или все-таки собираетесь сделать что-то, чтобы это жалкое подобие отца – да и отец ли он вообще этому ребенку? – рассказал полицейским в Италии, где же он прячет несчастную?

Боу, Лондон

Барбара села в свой замызганный «мини», закурила и затянулась так глубоко, что, казалось, канцерогены добрались прямо до ее коленок. Она полностью выкурила сигарету, прежде чем позволила себе начать думать. В этом ей помог Бадди Холли. Магнитофон в машине работал по какому-то своему, таинственном алгоритму, но как раз сегодня у него, видимо, был период воспроизведения, хотя сама идея Бадди о том, что всё становится ближе и ближе[274], не очень радовала Барбару.

Доути прав: один звонок в Специальный отдел, и она будет знать все об этих билетах в Лахор. Не имело значения, что Ажар был уважаемым профессором микробиологии. Одно это не могло освободить его от тщательного наблюдения. Когда дело шло о поездке в мусульманскую страну, человек с именем Таймулла Ажар будет внимательно изучен, особенно если он купил билет в одну сторону. В принципе, есть вероятность того, что его уже взяли на карандаш ребята из SO-12[275], потому как то, что он купил этот билет – если это был, конечно, он, – должно было зажечь сигнал тревоги. Ей оставалось только достать мобильный, позвонить в Управление и услышать самое плохое. Или самое хорошее. Боже, сделай так, чтобы это было хорошее!..

Барбара раздумывала над тем, что же она знает на данный момент, пока бычок не стал обжигать ей губы. Сержант выбросила его в окно – простите, уборщики улиц, – потому что ее пепельница была под завязку набита бычками разных размеров, скопившимися в ней за последние шесть месяцев. Она попыталась разложить все по полочкам. От Линли Барбара знала, что Ди Массимо всеми своими двадцатью пальцами указывает на Дуэйна Доути в Лондоне. Вроде бы, Эмили Касс делает то же самое. Доути теряет все, если его связь с преступлением будет доказана. Он знает это лучше, чем кто-либо другой. Именно поэтому детектив приказал уничтожить все возможные свидетельства того, что он был связан с кем-то в Италии.

Брайан Смайт это подтвердит. Прижми его в углу, дай гарантию, что Закон к нему не придет, если он все расскажет, и этот компьютерщик выложит все на фарфоровой тарелочке с голубой каемочкой, попутно признав, что он сын Элвиса Пресли. Барбара знала, что ей, скорее всего, даже не придется с ним встречаться. По ее опыту, эти компьютерные гении обладали неимоверным гонором, но их смелость простиралась только до пределов закрытых дверей, за которыми, в полутемных комнатах, освещенных светом мигающих компьютерных экранов, они и творили свой беспредел. Услышав, что им заинтересовались копы, Брайан мгновенно расколется. Он расскажет все, что знает, со скоростью, с которой смогут вибрировать его голосовые связки. Барбара просто не была уверена, хочет ли она услышать это «все».

Правда состоит в том, что он все подтвердит, и Хейверс это очень хорошо знала. Эмили Касс никогда бы не дала его номер телефона, если бы в этом были малейшие сомнения. Барбара подумала, что, наверное, помощница Доути предупредила его, как только Барбара оставила ее в баре одну. А потом ему мог позвонить сам Дуэйн и поговорить с ним. Частный детектив сразу должен был понять, что компьютерщика сдала Эм Касс, так как кроме нее никто не мог этого сделать. С ней Доути мог разобраться позже, но, сразу после ухода Барбары, первым в его списке должен был быть Брайан Смайт… Он мог позвонить ему и сказать: «К тебе придет коп. Она ничего не знает наверняка, поэтому держи язык за зубами, и тебя ждет хороший бонус». И тот будет держать язык за зубами. Или сломается и заговорит. Или вовсе сбежит. В Шотландию, Дубай или на Сейшелы. Кто, черт возьми, знает, как поступит Брайан Смайт? Голова Барбары шла кругом, и она закурила следующую сигарету.

Выложит на фарфоровой тарелочке? Она знала, что должна сделать. Она должна позвонить Линли и все-все ему рассказать. Но боже, боже, боже, как ей заставить себя сделать это? Ведь есть же где-то объяснение всему этому, и ей просто надо его найти.

Она может сообщить Линли имя Брайана Смайта. Это как бы демонстрировало ее бурную деятельность. Томас велит ей доставить Смайта в участок и хорошенько побеседовать с ним, или он спросит, почему она до сих пор этого не сделала. В любом случае это даст ей дополнительное время. Только один вопрос: что она собирается с этим временем делать? И тогда Барбара, наконец, призналась самой себе, что начала действовать.

Лукка, Тоскана

У Сальваторе не осталось выбора после того, как Ди Массимо назвал имя человека в Лондоне. Его беседа с Пьеро Фануччи будет не слишком приятной, но ее не избежать. После нее старший инспектор собирался отправиться в Апуанские Альпы, в монастырь, в котором работала Доменика Медичи. Это было единственной уликой, указывающей на то, где могла находиться английская девочка, и, с разрешения Фануччи или без него, Сальваторе собирался туда добраться.

Он переговорил с il Pubblico Ministero по телефону, подготовив перед этим разговором все те немногие аргументы, которые могли убедить Фануччи в том, что не было никакой связи между Карло Каспариа и другими подозреваемыми по делу о похищении ребенка. Пьеро резко заметил: это значит, что Сальваторе недостаточно внимательно искал. Немедленно займись этим еще раз, приказал Фануччи. И в этот момент Сальваторе сплоховал. В этот момент он совершил критическую ошибку. Он сказал спокойным тоном: «Пьеро, capisco, я понимаю, что вы многое поставили на карту, обвинив Каспариа…»

Фануччи сразу же превратился в il drago, и Сальваторе смог испытать на себе его гнев. Он слушал рев и визжание Пьеро. Il Pubblico Ministero подверг сомнению все, начиная от способности Сальваторе работать в полиции и кончая мужскими способностями самого старшего инспектора, которые привели к развалу его семейной жизни.

Результатом гнева il drago было ожидаемое сообщение о том, что Сальваторе Ло Бьянко освобождается от должности руководителя этого расследования. Он будет заменен на человека, который способен выполнять распоряжения прокурора, отвечающего за расследование, и Сальваторе обязан передать этому человеку всю имеющуюся в его распоряжении информацию.

– Не делайте этого, Пьеро, – сказал старший инспектор, чья кровь уже давно кипела, особенно после того, как il Pubblico Ministero стал комментировать его семейную жизнь. Сальваторе чувствовал себя так, как будто у него в венах уже не было крови, один лишь пепел. – Вы решили, что этот человек виновен, основываясь только на ваших фантазиях. Вы решили, что Карло задумал по-легкому срубить денег, пойдя за девочкой, украв ее с рынка и продав… кому, Пьеро? Позвольте мне спросить вас: вы действительно считаете, что любой согласится иметь дело с таким человеком, как Карло, и уж тем более купить у него ребенка? У наркомана, который легко расскажет о подобной сделке любому, кто согласится оплатить ему очередную дозу? Пьеро, пожалуйста, выслушайте меня. Я знаю, что вам в этом расследовании приходится все время лавировать. Я знаю, что вы используете «Прима воче» для того…

Упоминание таблоида было последней каплей.

– Basta! – заорал Пьеро Фануччи. – И finito, Salvatore! Capisci? И finito tutto![276]

И il Pubblico Ministero грохнул трубку на телефон.

По крайней мере, подумал Сальваторе с иронией, ему не придется теперь докладывать magistratо о монастыре в Апуанских Альпах, потому что телефон теперь долго не починят. Ему не придется докладывать, что получено множество сведений о самом Лоренцо Муре, его коллегах по squadron di calcio и о его частных тренировках с молодыми giocatori[277] в Парко Флувиале.

Его сотрудники хорошо поработали. Теперь у старшего инспектора были фотографии всех членов команды; впрочем, их было не очень трудно получить. Труднее было собрать фотографии родителей всех мальчиков, которых тренировал Лоренцо Мура. Даже заиметь их имена было достаточно сложно.

Когда они спросили об этом Лоренцо, у него сразу появились какие-то подозрения, и он потребовал объяснить ему, зачем нужны эти имена и какое отношение родители его учеников имеют к исчезновению Хадии. Сальваторе сказал ему всю правду: каждый, чья жизнь хоть как-то пересекалась с жизнью Хадии, должен быть внимательно изучен. Может быть, кто-то из родителей ребят, которых он тренировал, был им недоволен и решил преподать ему урок, поставить на место?.. Никогда нельзя знать наверняка, синьор Мура, поэтому нельзя ничем пренебрегать.

Имея на руках фото всех игроков и родителей, его сотрудники ехали сейчас в тюрьму, чтобы предъявить их Карло Каспариа, в надежде на то, что им удастся разбудить то, что осталось от его памяти после стольких лет употребления наркотиков. В конце концов, он ведь вспомнил, что какой-то мужчина встречался с Лоренцо Мурой в Парко Флувиале, где последний проводил свои тренировки. Существовала слабая надежда, что он сможет узнать этого человека на предъявленных фотографиях. А если так, то у них появится еще одна версия, которую надо будет проверить.

Правда, у Сальваторе оставалось не слишком много времени на этот маневр. Он знал, что Пьеро Фануччи очень быстро назначит на расследование кого-то другого. Purtroppo[278], старшего инспектора Сальваторе Ло Бьянко не окажется в кабинете, когда появится этот индивидуум – с тем чтобы обсудить тонкости расследования дела. Он будет высоко в Апуанских Альпах.

Его решение взять с собой англичанина было связано с языком. Если, по невероятному стечению обстоятельств, Роберто Скуали действительно отвез украденную девочку в этот монастырь, тогда офицер для связи, говорящий на ее языке, может помочь. Если же случилось самое ужасное и девочка уже мертва, то присутствие на месте англичанина поможет Линли собрать необходимую информацию и заранее обсудить с Сальваторе, какие детали о смерти ребенка надо сообщить ее родителям.

Он подхватил Томаса на их обычном luogo di incontro[279] у Порто Борго. На вопрос англичанина «Che cosa succede?» он кратко рассказал, на чем они стояли с фотографиями, с Лоренцо Мурой и необходимостью действовать очень быстро. О последнем он говорил, используя иносказания вроде «то, что беспокоит il Pubblico Ministero». Чего он не сказал Линли, так это того, что его официально отстранили от ведения расследования. Но, как выяснилось, этого и не требовалось. Англичанин внимательно смотрел на итальянского коллегу своими карими глазами, пока тот рассказывал ему детали. Он даже вежливо предложил включить сирену для скорости. Это поможет вам, Ispettore, получить быстрый результат.

Поэтому из города полицейские выехали под звук сирены и мигание проблесковых маячков. Они почти не говорили, пока мчались в сторону Апуанских Альп и монастыря, спрятанного высоко в горах.

Монастырь назывался вилла Ривелли, как выяснил Сальваторе. В нем в полном затворничестве жили монахини-доминиканки. Сам монастырь располагался к северо-западу от того поворота, в котором Роберто Скуали встретил свой конец, а дорога, по которой он ехал, была единственной, ведущей к монастырю.

Когда они добрались до места, то увидели, что рядом с монастырем практически ничего не было, кроме нескольких домиков, располагавшихся километра за два до поворота. Давным-давно в этих домах жили люди, которые обслуживали жителей виллы. Сейчас это были летние дома, принадлежавшие иностранцам или богатым итальянцам, приезжавшим из Милана или Болоньи на лето, чтобы отдохнуть от жары и городского шума. Сейчас сезон еще не начался, поэтому вероятность, что кто-то из жителей этих домов мог видеть, как Роберто Скуали проезжал здесь с ребенком несколько недель назад, была минимальна. Простая логика подсказывала, что это было, скорее всего, после полудня. В это время дня жители в таких местах не очень-то смотрели в окна, – время, когда они просто переходили от pranzo[280] прямо к letto[281] для послеобеденного сна. Они бы ничего не заметили, даже если бы жили в своих домах круглый год.

Сальваторе чуть не проскочил поворот к вилле Ривелли, таким заросшим и заброшенным он казался. Только крошечная деревянная табличка с крестом наверху не позволила ему проехать мимо. На ней было вырезано V. Rivelli, но буквы почти стерлись, а сама табличка была изрядно попорчена жуками-древоточцами.

Аллея была узкая и засыпанная деревянным мусором, скопившимся за несколько сотен зим. Ее никогда не мостили, и полицейским пришлось аккуратно пробираться между колдобинами. Они подъехали к громадным железным воротам, которые были полуоткрыты как раз на ширину машины. Когда Сальваторе аккуратно втиснул машину в кованые ворота, он поехал по дорожке влево, вдоль высокой живой изгороди, с которой вспорхнула стая птиц. Они проехали мимо нескольких полуразрушенных зданий, громадной поленницы дров и целого ряда металлических скребков и лопат, почти полностью съеденных ржавчиной.

Тишина стояла абсолютная. Ничто не нарушало абсолютного покоя этого места – лишь их машина, взбирающаяся вверх по дороге. С большим удивлением Линли и Ло Бьянко увидели громадную равнину, в конце которой возвышалась сама вилла Ривелли, распахнувшуюся перед ними сразу после того, как Сальваторе повернул направо и с трудом проехал в узкое отверстие в живой изгороди, находившееся в километре вниз по дороге. Кроме того, что вилла казалась совершенно покинутой, она совсем не походила на жилище монахинь, удалившихся от мирской суеты.

На фронтоне виллы располагались ниши, в которых находились античные мраморные скульптуры, и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что они имели больше отношения к римским богам и богиням, чем к святым Римской католической церкви. Но не это удивило Сальваторе. Его удивили три машины carabinieri, стоящие перед зданием; а Линли их вид испугал и заставил подумать, что они все-таки опоздали.

Полицейские машины не могли появиться в отшельническом монастыре просто потому, что их водители постучали в дверь и подождали, пока их впустят. Женщины, живущие в монастыре, не принимали посетителей. Все говорило о том, что если здесь появились carabinieri, то лишь потому, что их вызвали. Именно с этими мыслями Ло Бьянко и Линли подошли к двум вооруженным офицерам, которые равнодушно рассматривали их сквозь очень темные очки.

Все произошло именно так, как предполагал Сальваторе. На эту удаленную виллу их привел телефонный звонок. Капитана Миренда впустили, и сейчас она, по-видимому, общается с тем, кто позвонил. А остальные… Они наслаждались видом окружающей их природы. Прекрасный вид в прекрасный день, не так ли? Так жалко, что люди, живущие здесь, не имеют возможности всем этим насладиться. Giardini, fontane, stagni, un bosco…[282] Офицер покачал головой, явно сожалея о такой расточительности.

– Dov’ l’ingresso?[283] – спросил его Сальваторе.

Ему казалось невероятным, что в монастырь можно было войти, просто постучав в громадные парадные двери. И он был прав. Старший офицер carabinieri обошла вокруг здания. Сальваторе и Линли поступили так же. Они увидели еще одного офицера, расположившегося у простой двери, к которой надо было спуститься на несколько ступенек. Ему они предъявили свои удостоверения.

Раньше в этой провинции полиция очень внимательно относилась к вопросу, на чьей территории произошло преступление. Поскольку существовало очень много различных отрядов полиции, территориальные войны между ними не были редкостью, когда дело касалось расследования преступлений. Очень часто тот отряд полиции, который первым прибывал на место преступления, и проводил потом все расследование. Особенно это соблюдалось в случае carabinieri и polizia di stato. Но сейчас, как выяснил Сальваторе, все сильно изменилось. После внимательного изучения их удостоверений и еще более внимательного рассматривания лиц, как будто на них была написана какая-то секретная информация, полицейский отошел в сторону и дал им пройти. Если они хотят войти в монастырь, то это их решение.

Линли и Ло Бьянко прошли через громадную кухню, в которой не было ни одного человека, и взобрались по каменной лестнице, сопровождаемые эхом своих шагов. Лестница привела их в коридор, который тоже был пуст. Они прошли по нему и, наконец, оказались в молельне, где свеча, горящая пред Святыми Дарами, была единственным доказательством того, что в здании кто-то был, потому что кто-то должен был ее зажечь – если, конечно, это не сделала капитан Миренда. Из комнаты вели четыре коридора, располагавшихся по углам – по одному из них они только что вошли. Сальваторе пытался решить, какой из оставшихся трех сможет вывести их к людям, когда услышал звуки женских голосов – тихий шепот среди того, что без этого было бы местом тишины и молитвы. Голоса сопровождались шагами. Кто-то сказал:

– Certo, certo. Non si preoccupi. Ha fatto bene[284].

Две женщины вышли из-за деревянных кружев, закрывавших вход в коридор, ближайший к алтарю. Одна из них куталась в накидку доминиканской монахини. Другая была одета в форму капитана carabinieri. Монашка внезапно остановилась, первой увидев двух мужчин, одетых в гражданское, стоявших в молельне монастыря. Она посмотрела назад, как будто хотела спрятаться в безопасности коридора, но в этот момент капитан резко заговорила:

– Chi sono? [285]

Она объяснила, что это отшельнический монастырь. Каким образом они смогли войти?

Сальваторе назвался и объяснил, кто такой Линли Они приехали сюда, расследуя дело английской девочки, которая пропала с рынка в Лукке, и он уверен, что капитан Миренда слышала об этом преступлении.

Конечно, она слышала. И как могло быть иначе – ведь она, в отличие от монашки, отступившей в тень, не вела отшельнический образ жизни. Но она или была вызвана в монастырь совершенно по другому поводу, или не смогла соединить повод, по которому ее вызвали, с тем, что произошло значительно раньше на mercato в Лукке.

Монашка что-то прошептала. Ее лицо было полностью скрыто в тени.

Сальваторе объяснил, что ему с напарником придется переговорить с матерью-настоятельницей. Он хорошо понимает, что монахиням запрещено встречаться с посетителями из внешнего мира, особенно если эти посетители – мужчины, но сейчас был особый случай, потому что существовала прямая связь между молодой женщиной по имени Доменика Медичи и мужчиной, который увез маленькую девочку из Лукки.

Капитан Миренда посмотрела на монахиню и спросила:

– Che cosa vorrebbe fare?[286]

Сальваторе объяснил ей, что дело не в том, что монахиня хотела или не хотела сделать в данный момент. Вопрос касался совершенного преступления, и правила самого монастыря, в этом случае, не играли никакой роли. Где, спросил он, находится Доменика Медичи? Ее родители показали, что она живет здесь. Роберто Скуали погиб по пути сюда. Улики в машине доказывают, что в ней перевозили похищенного ребенка.

Капитан Миренда попросила их подождать в молельне. Это Сальваторе не понравилось, но он решил, что компромисс не помешает. Carabinieri направили по этому вызову женщину по вполне очевидным причинам, и если она могла открыть здесь необходимые двери, то он не возражал.

Капитан взяла монашку за руку, и вместе они скрылись за резной загородкой, из-за которой появились чуть раньше. Через несколько минут капитан вернулась, но сейчас с ней была совсем другая монахиня, и она не испугалась их присутствия, как первая. Капитан Миренда представила ее как мать-настоятельницу. Именно она вызвала carabinieri на виллу Ривелли.

– Вы хотите видеть Доменику Медичи? – спросила мать-настоятельница.

Она была высокой статной женщиной, без определенного возраста, в бело-черной накидке. Она носила очки без оправы, которые Сальваторе видел на монахинях в юности по телевизору. Тогда такие очки казались смешными – старина, давно вышедшая из моды. Сейчас же они были в тренде и выглядели модерновыми на фоне остальной одежды матери-настоятельницы. Сквозь стекла очков монахиня посмотрела на Сальваторе взглядом, который тот очень хорошо помнил еще со школьной скамьи. Этот взгляд требовал только правды и обещал, что любая ложь будет быстро раскрыта.

Ло Бьянко вспомнил, что узнал о Доменике Медичи от ее родителей: она жила на территории виллы Ривелли и работала кем-то вроде служительницы. Он добавил к этому то, что уже рассказал капитану Миренде. Это очень важное дело, заключил он. Речь шла об исчезновении ребенка.

Тогда заговорила женщина-полицейский:

– Доменика Медичи находится на территории монастыря. Но в его стенах нет никакого ребенка.

– Вы провели обыск? – спросил Сальваторе.

– В этом нет необходимости, – ответила капитан.

На секунду Ло Бьянко подумал, что она считает слова матери-настоятельницы достаточным доводом, и увидел, что Линли подумал то же самое, потому что тот пошевелился рядом с ним и произнес тихим голосом: «Strano»[287].

«Действительно странно», – подумал Сальваторе. Но мать-настоятельница все объяснила. «Здесь был ребенок», – сказала она. Из окон монастыря она сама лично видела и слышала девочку. Монахиня решила, что девочка была родственницей, которая приехала на время пожить у Доменики. Тем более что привез ее кузен Доменики. Она играла на территории виллы и помогала женщине в ее работе. То, что она может не быть членом семьи Доменики, никому в монастыре не пришло в голову.

– У них нет никаких контактов с внешним миром, – пояснила капитан Миренда. – Они не знали, что в Лукке пропала маленькая девочка.

Сальваторе чуть не спросил, зачем же тогда вызвали carabinieri. Но это оказалось не важно, так как тот же вопрос задал инспектор Линли. Из-за криков, спокойно объяснила им мать-настоятельница. И из-за той сказки, которую рассказала ей Доменика, когда за ней послали монахиню и хорошенько расспросили.

– Lei crede che la bambina sia sua[288], – опять вмешалась капитан Миренда.

«Ее собственный ребенок?» – подумал Сальваторе.

– Perchй? – спросил он.

– И pazza[289], – был ответ капитана.

Сальваторе знал из беседы с родителями Доменики, что девушка была не совсем в себе. Но вот то, что она поверила, что ребенок, привезенный ее кузеном, был ее собственным, разворачивало ситуацию под совсем другим углом. Доменика действительно была сумасшедшей, а не просто недоумком.

Тихий голос матери-настоятельницы дополнил остальные детали, которые и составляли информацию, что ей удалось получить, прежде чем она позвонила в полицию. Мужчина, который привез девочку на виллу, однажды обрюхатил Доменику. Ей тогда было семнадцать лет. Сейчас ей двадцать шесть. Для бедняжки возраст девочки показался подходящим. Но, конечно, малышка не была ее ребенком.

– Perchй? – снова спросил Сальваторе.

И опять ему ответила капитан:

– Она молилась, чтобы Господь забрал ребенка из ее тела так, чтобы это не заметили ее родители.

– И successo cosi? [290] – На этот раз вопрос задал Линли.

– Si, – подтвердила капитан.

Именно это и произошло. Или, по крайней мере, это то, что рассказала Доменика матери-настоятельнице, когда полицию пригласили в монастырь по поводу ужасных криков маленькой девочки. Сама капитан Миренда собиралась допросить Доменику Медичи. Она не будет возражать, если синьоры составят ей компанию.

Мать-настоятельница заговорила в последний раз, прежде чем удалиться.

– Я не знаю, что произошло, – прошептала она. – Она сказала, что должна была приготовить девочку к встрече с Господом.

Вилла Ривелли, Тоскана

Линли не испытывал трудностей в понимании того, что говорилось, но сейчас он хотел бы не знать итальянский. Проследить Хадию до этого Богом забытого места – ведь никого, кроме Хадии, не могли привезти в этот монастырь – и опоздать всего на несколько часов… Томас не мог представить себе, как будет рассказывать об этом родителям девочки. Он и подумать не мог, как сообщит эту информацию Барбаре.

Инспектор медленно шел за офицером carabinieri и Ло Бьянко. Капитану Миренде объяснили, где можно найти Доменику Медичи. Недалеко от виллы, скрытые живой изгородью из цветущих камелий, находились каменные стойла. Там сидела женщина, одетая в тряпки, напоминающие одежды матери-настоятельницы. Она сидела на низкой скамеечке и доила козу, прижавшись щекой к ее боку и закрыв глаза.

Линли принял бы ее за монахиню, если бы не небольшое отличие в накидке. Основные черты ее одеяния были теми же, что и у сестер: белые одежды и черная вуаль. Большинство людей, увидев Доменику, решили бы, что она член этой отшельнической общины.

Женщина была настолько погружена в свое занятие, что не заметила, что кто-то вошел. Только когда капитан Миренда окликнула ее, Доменика открыла глаза. Она не удивилась приходу незнакомцев. Еще меньше удивил ее тот факт, что одна из пришедших была одета в форму carabinieri.

– Chiao, Domenica, – сказала капитан Миренда.

Доменика улыбнулась. Она встала со своей скамеечки, нежно шлепнула козу по спине и отправила ее к трем другим, в дальний угол стойла, к двери, состоящей из двух половинок, через верхнюю из которых просматривался загороженный загон. Затем вытерла руки о подол платья под ее фальшивой монашеской накидкой и жестом, напоминавшим жест монахинь, который Линли видел в сериалах и кино, спрятала руки в рукава и замерла в позе, означающей одновременно смирение и ожидание.

Ло Бьянко заговорил первым, хотя капитан Миренда бросила на него недовольный взгляд, говоривший о том, что ему не следовало это делать. В конце концов, carabinieri первыми прибыли на место преступления. Профессиональная этика требовала, чтобы Ло Бьянко уступил право первого допроса их офицеру, а сам вместе с Линли наблюдал за ним.

– Мы приехали за девочкой, которую оставил тебе твой кузен Роберто Скуали. Что ты с ней сделала, Доменика?

На лице женщины появилось такое выражение безмятежности, что Линли засомневался, была ли она тем человеком, которого они искали.

– Я выполнила волю Господа, – пробормотала Доменика.

Линли почувствовал, как его сердце сжалось от отчаяния. Он осмотрел стойло. Его мысли заметались в поисках того места, где молодая женщина могла спрятать тело девятилетней девочки: где-то в лесу, на территории или в каком-нибудь темном углу самой виллы. Придется привезти целую поисковую команду, если только не удастся разговорить Доменику.

– Какую волю Господа ты выполнила? – кратко спросила капитан Миренда.

– Господь простил меня, – ответила женщина. – Моим грехом было то, что я молилась и молитва моя исполнилась. С тех пор я шла по пути смирения, чтобы получить Его прощение. Я выполнила Его волю. Теперь моя душа рядом с Господом. Мои чувства соединились со Спасителем. – Она опять наклонила голову, как будто высказала все, что хотела.

– Твой кузен Роберто велел тебе сохранить ребенка, – сказал Ло Бьянко. – Он не позволил тебе нанести ему какой-нибудь вред. Ты должна была заботиться о девочке, пока он за ней не приедет. Ты знаешь, что твой кузен Роберто мертв?

Доменика улыбнулась. Какое-то время она молчала, и Линли подумал, что эти новости могут заставить ее сказать, где находится девочка. Но она неожиданно сказала, что по воле Господа видела, что случилось с Роберто. Она тоже думала, что ее кузен Роберто мертв, потому что ясно выдела, как Господь сбросил его с дороги. Но потом за ним приехала ambulanza, и она поняла, что главное – это терпение, если ты пытаешься понять промысел Божий в своей жизни.

– Pazza, – коротко сказала капитан Миренда.

Она говорила тихо, но если Доменика и слышала, что сказала офицер полиции, то никак на это не прореагировала. По-видимому, эта женщина перешла на новый, неземной уровень, в котором Всемогущий благословил ее.

– Ты видела, что произошло с твоим кузеном? – переспросил Ло Бьянко.

– Да, и на это тоже была воля Божья, – объяснила ему Доменика.

– А потом ты стала думать, что же делать с ребенком, которого оставили под твоим покровительством, vero? – уточнил старший инспектор.

– Все, что было нужно, – это исполнить волю Господа.

По выражению лица капитана Миренды было видно, что она жаждет, чтобы воля Господа позволила ей своими руками удавить эту женщину. Ло Бьянко выглядел приблизительно так же. Линли поинтересовался у Доменики, какова же была воля Господа.

– Авраам, – сказала она ему. – Принеси своего любимого сына Богу.

– Но Исаак не умер, – заметил Ло Бьянко.

– Бог послал ангела, и тот остановил меч, – сказала Доменика. – Человеку надо только подождать. Господь всегда заговорит с тобой, если душа твоя чиста. И я молилась, чтобы узнать: как очистить душу, чтобы милость Господня, которую все мы ждем в момент смерти, наконец пришла.

«Момент смерти» заставил Ло Бьянко действовать без промедления. Он бросился к молодой женщине и схватил ее за руку.

– Воля Господа такова, – его голос эхом отражался от стен стойла. – Ты немедленно проведешь нас к девочке, где бы она ни была. Господь не прислал бы нас в Альпы найти ее, если бы не хотел, чтобы она была найдена. Тебе это понятно, si? Ты понимаешь, что Господь направляет нас? Нам нужен этот ребенок. Господь послал нас за ней.

Линли думал, что молодая женщина начнет возражать, но этого не произошло. Казалось, что ее не испугало ни само требование, ни ярость, с которой оно было произнесено. Доменика просто сказала «Certo» и подчинилась с видимой радостью.

Она направилась к дверям стойла. На улице подошла к каменной лестнице и поднялась к двери на южной стороне стойла. Остальные прошли за ней по ступенькам и вошли в плохо освещенную кухню, где вид свежих, ярких овощей в древней каменной раковине и аромат только что испеченного хлеба составляли издевательский контраст с тем, что, по их мнению, они должны были сейчас увидеть.

Доменика подошла к двери в дальнем углу кухни и достала из кармана ключ. Линли мысленно подготовил себя к тому, что может оказаться за дверью, и когда Доменика сказала: «Воля Господа смыла все ее грехи, и ее чистота приготовила ее к встрече со Всемогущим», – он увидел, что капитан Миренда перекрестилась, а Ло Бьянко тихо выругался.

Доменика не переступила порога комнаты за дверью. Вместо этого она пригласила войти их. Они заколебались, и Доменика улыбнулась.

– Andate[291], – пригласила она их еще раз, как будто хотела, чтобы они увидели, что сделала служительница Господа от имени Авраама.

– Dio mio, – прошептал Ло Бьянко, проходя мимо женщины в комнату.

Линли прошел за ним, а капитан Миренда осталась. Она, понял англичанин, будет следить, чтобы Доменика Медичи не сбежала. Но та и не пыталась бежать. Вместо этого, после того как двое мужчин вошли в маленькую комнатку, скудно обставленную узкой кроватью, маленьким шкафчиком и скамеечкой для молитв, она сказала:

– Vuole suo padre[292].

И маленькая девочка, сжавшаяся в углу комнаты, повторила эти слова по-английски.

– Я хочу к папочке, – сказала им Хадия и разрыдалась, тяжело всхлипывая. – Пожалуйста, вы можете отвести меня к моему папочке?

Вилла Ривелли, Тоскана

Сальваторе позволил Линли вынести девочку наружу. Хадия была одета в белое с ног до головы, как ребенок, одетый для рождественской живой картины. Она вцепилась в Томаса, уткнувшись лицом в его шею.

Подняв девочку, инспектор сказал по-английски:

– Хадия, я Томас Линли. Барбара прислала меня, чтобы я нашел тебя.