Всего одно злое дело Джордж Элизабет

Виктория, Лондон

Оказалось, что теперь переговорить с представителем Специального отдела было не так сложно, как раньше.

Было время, когда ребята из SO-12 постоянно шифровались. Они были нервными, и обычно из них нельзя было вытянуть ни слова. Они никому не доверяли, и кто мог их за это осуждать? Во времена ИРА[294] и бомб в автобусах, машинах и уличных урнах практически каждый казался им ирландцем, поэтому то, что спрашивающий был из соседнего Департамента полиции Метрополии, не имело никакого значения. Обычно информацию от них можно было получить только по решению суда.

Они все еще были очень напряженными, но обмен информацией был необходим в нынешние времена пассионарных священников в мечетях, призывающих свою паству к джихаду; рожденных в Британии молодых людей, воспитанных в духе мученичества; и профессионалов из неожиданных областей, таких, например, как медицина, которые решали изменить ход своей жизни и набивали свои машины взрывчаткой, оставляя их в местах, где количество жертв могло быть наибольшим. В такой ситуации никто не мог себе позволить упустить что-то важное, поэтому если одно управление полиции хотело получить информацию от другого управления той же самой полиции, всегда можно было найти кого-то, кто готов был ею поделиться, особенно если называлось конкретное имя. Барбара добилась встречи со старшим инспектором Гарри Стринером, произнеся волшебные слова «гражданин Пакистана, живущий в Лондоне» и «ситуация, развивающаяся в Италии». У парня был акцент человека, который совсем недавно командовал собаками на пастбищах Йоркшира, и пастозный вид толстяка, который уже лет десять не видел солнца. Его пальцы были желтыми от никотина, зубы выглядели не намного лучше. Барбара сделала себе мысленную зарубку, что отказ от курения может быть, в конце концов, не такой уж плохой идеей. Но она оставила эту мысль на потом, и выдала ему имя, которое вертелось у нее на языке.

– Таймулла Ажар? – повторил Стринер. Они находились в его офисе, где из айпода неслись звуки, похожие на завывание урагана в бамбуковых зарослях. Стринер увидел, что она смотрит в направлении источника музыки.

– Белый шум, – объяснил он. – Помогает думать.

– Ну конечно, – кивнула Хейверс с умным видом. Этот шум заставил бы ее искать укрытие в ближайшей станции метро, но каждый сходит с ума по-своему.

Стринер постучал по клавиатуре компьютера. Через мгновение он стал читать информацию, появившуюся на экране. Барбаре хотелось встать с места, перелезть через стол и прочитать ее самой, но она заставила себя спокойно сидеть в кресле и ждать, что он соизволит рассказать ей. Сержант уже кратко познакомила его с фактами: работа Ажара в Колледже Лондонского университета, его связь с Анжелиной Упман, их общий ребенок, исчезновение Анжелины вместе с Хадией в неизвестном направлении и, наконец, похищение Хадии. Стринер выслушал все это с таким индифферентным выражением лица, что Барбара задумалась, слышит ли он ее вообще. В конце повествования она сказала:

– Суперинтендант Ардери поручила мне вести расследование в Лондоне, в то время как инспектор Линли занимается этим делом в Италии. Я решила, что лучше всего будет встретиться с кем-то из ваших ребят и выяснить, есть ли у вас что-то на этого мужика.

– А почему вы решили, что SO-12 может интересоваться этим… Как его там зовут? – спросил Стринер.

Барбара назвала имя по буквам.

– И не забудьте черточку над «и кратким», – сказала она. И подумав немного, добавила: – Пакистан. Вы знаете, что я имею в виду. Мне это не надо вам объяснять?

Стринер громко заржал. Политкорректность была совсем не обязательна между коллегами. Он еще немного попечатал, потом почитал. Его губы сложились в трубочку, но свиста не последовало. Он кивнул и сказал:

– Ну да. Он у нас здесь. Билет до Лахора вызвал обычную реакцию. Билет в один конец поднял тревогу.

Барбара почувствовала комок в животе.

– Вы можете сказать… Вы когда-нибудь отсматривали его до покупки билета?

Стринер внимательно посмотрел на нее. Хейверс старалась, чтобы в ее голосе звучал интерес к беседе, но чтобы он не выдал ее личной заинтересованности. Казалось, Стринер оценивает ее вопрос и то, что за ним может стоять. Наконец он вернулся к экрану, немного прокрутил его и тихо произнес:

– Да, видно, что да.

– А можете сказать, почему?

– Работа, – коротко ответил он.

– Да я понимаю, что это ваша работа, но…

– Не наша, а его. Профессор микробиологии? У него есть своя лаборатория? Остальные пропуски заполните сами.

«Действительно, – подумала Барбара, – профессор микробиологии с собственной профессиональной лабораторией». Только одному Богу известно, какое страшное оружие массового поражения он может готовить. Она же сама назвала волшебные слова «гражданин Пакистана, живущий в Лондоне». Пакистанец значило мусульманин. Мусульманин значило подозрительный. Когда парни из SO-12 складывали один и один, у них всегда получалось три. Это было нечестно, но это было именно так. Барбара не могла их винить. Для них террористы прятались за каждым кустом. Их работа заключалось в том, чтобы не допускать, чтобы эти террористы выскакивали из-за куста с бомбой в трусах или, как в случае с Ажаром, с термосом, полным какой-нибудь дряни, способной заразить всю питьевую воду в Лондоне.

– А ситуацию с похищением вы отсматриваете?

Стринер еще почитал в своем компьютере, а потом, вздохнув, сказал:

– Италия. Он приземлился в Пизе.

– А есть что-то о том, что там он контактировал с итальянцем? По имени Микеланджело Ди Массимо?

Стринер покачал головой, не отрывая взгляд от экрана компьютера.

– Вроде бы ничего не видно, но все это может длиться бесконечно… Давайте вот что попробуем…

Он начал печатать. Набирал Стринер двумя пальцами, но очень быстро. По Микеланджело Ди Массимо ничего нет, подтвердил он. По Италии в принципе ничего не было, кроме места приземления и адреса пансионата.

«И на том спасибо», – подумала Барбара, услышав это. Независимо от того, что означали билеты в Пакистан, хоть с этой стороны Ажар был чист.

В течение всей беседы Хейверс делала пометки в своем блокноте. Сейчас она захлопнула его, поблагодарила Стринера, выбралась из его кабинета и направилась на ближайшую пожарную лестницу, где зажгла сигарету и сделала пять глубоких затяжек. Несколькими этажами ниже открылась дверь, и раздались голоса людей, поднимающихся по лестнице. Барбара поспешно затушила сигарету, спрятала бычок в сумку и выскользнула в коридор. Она уже подходила к лифтам, когда зазвонил ее мобильник.

– Пятая страница, Барб, – сказал Митчелл Корсико.

– Пятая страница чего?

– Именно там ты найдешь историю про себя и сексуально озабоченного папашку. Я боролся за первую, но, хотя Роду Аронсону – а это мой главный редактор, на всякий случай, – и понравился новый поворот в истории сексуально озабоченного папашки, который вступил в отношения с офицером полиции, он не был слишком восхищен, потому что ничего нового о деле о пропаже ребенка я ему отсюда сообщить не могу. Поэтому он спрятал статью внутри. На пятой странице. На этот раз тебе повезло.

– Митчелл, ну зачем, черт тебя побери, ты это делаешь?

– У нас была договоренность. Пятнадцать минут. И договорились мы… Сколько часов назад?

– Митчелл, тебе, наверное, будет интересно узнать, что вообще-то я еще и работаю. А самое интересное, что я сейчас накануне раскрытия этого преступления. Думаю, что тебе лучше дружить со мной, потому что, когда история будет готова к…

– Тебе надо было об этом сказать, Барб.

– Если ты заметил, перед тобой я не отчитываюсь. Я отчитываюсь перед своим начальством.

– Тебе надо было хоть что-то мне сообщить. Это так работает. И ты это прекрасно знаешь. Если не хочешь играть по моим правилам, то не лезь в мою песочницу. Тебе понятно?

– Я тебе расскажу… – Подошел лифт, забитый под завязку, и говорить дальше было неудобно. – Ладно, с этим мы разберемся. Просто подтверди, что никакие даты не упоминаются, и останемся друзьями.

– Ты имеешь в виду на фото? То есть убрали ли все данные с фото?

– Именно это я имею в виду.

– И позволено мне будет спросить, почему это так важно для тебя?

– Думаю, что сам сможешь догадаться. Так ответишь ты мне или нет?

Митчелл замолчал. Барбара стояла в лифте, и двери уже закрывались. Ее охватил страх, что он или не ответит, или они разъединятся.

Наконец Корсико сказал:

– Никаких дат, Барб. Это я для тебя сделал. Назовем это жестом доброй воли.

– Конечно, – сказал Хейверс и отключилась. Название они придумают позже.

Лукка, Тоскана

Хадия хотела, чтобы Линли сел вместе с ней на заднее сиденье, и он был рад это сделать. Ло Бьянко позвонил в больницу Лукки, а затем сообщил Анжелине Упман и Таймулле Ажару, что Хадию нашли в доминиканском монастыре в Альпах, что она жива и здорова и что через девяносто минут ее доставят в больницу для общего обследования. Не смогут ли они встретить его и инспектора Линли там, в больнице?

– Niente, niente, – несколько раз повторил он в трубку, как бы отмахиваясь от избыточных проявлений благодарности. – И il mio lavoro, Signora[295].

На заднем сиденье Линли прижимал Хадию к себе, и это, казалось, ей нравилось. Принимая во внимание период времени, который она провела на вилле Ривелли, это совсем не отразилось на ней – по крайней мере, на первый взгляд. Сестра Доменика Джустина, как Хадия называла Доменику Медичи, хорошо за ней ухаживала. За исключением последних нескольких дней, девочка свободно гуляла по территории виллы. Испугалась она только в самом конце, сказала Хадия. Только когда сестра Доменика Джустина потащила ее в подвал, в эту грязную, липкую, вонючую комнату со скользким и липким мраморным бассейном в полу; только тогда она впервые испытала нечто похожее на ужас.

– Ты очень смелая девочка, – сказал ей Линли. – Большинство девочек в твоем возрасте, да и мальчиков тоже, испугались бы с самого начала. А почему ты не испугалась, Хадия? Ты можешь мне рассказать? Ты помнишь, как все это началось? Можешь рассказать?

Она подняла на него глаза, и Томас увидел, какая же все-таки она хорошенькая. Лучшие черты матери и отца перемешались в ней и сформировали ее невинную красоту. Хадия нахмурила свои изящные брови, когда услышала вопрос. Глаза ее наполнились слезами – может быть, от того, что она поняла, что сделала что-то не так. Ведь каждый ребенок знал: никогда никуда не ходи с незнакомцами, неважно, что бы они ни говорили. Но и Томас, и Хадия знали, что именно это она и сделала.

– В этом нет ни хорошего, ни плохого, – тихо сказал Линли. – Это просто произошло. Ты же знаешь, что я полицейский, и ты, наверное, догадываешься, что мы с Барбарой очень хорошие друзья.

Девочка серьезно кивнула.

– Великолепно. Я должен выяснить, что произошло. И всё. И ничего больше. Хадия, ты сможешь мне помочь?

Она уставилась на свои колени.

– Он сказал, что мой папа ждет меня. Я была на рынке с Лоренцо, и я слушала аккордеониста рядом с воротами, и он сказал: «Хадия, это от твоего папы. Он ждет тебя за городской стеной».

– «Это от твоего папы?» – повторил Линли. – Он говорил с тобой по-английски или по-итальянски?

– По-английски.

– А что было от твоего папы?

– Открытка.

– Как поздравительная? – Линли подумал о фотографиях туристов, которые те сделали на mercato. Сначала с открыткой в руке стоял Роберто Скуали, а затем нечто похожее было видно в руке Хадии. – А что было в открытке?

– Там было написано идти с этим дядей. И не бояться. Было написано, что дядя приведет меня к моему папе.

– А она была подписана?

– Там было написано: «Папа».

– А это был папин почерк, Хадия? Как думаешь, ты смогла бы узнать его?

Девочка пожевала нижнюю губу, посмотрела на него, и из ее больших карих глаз потекли слезы. Это был ответ, понял Линли. Ей было всего девять лет. Сколько раз в своей жизни она видела почерк своего отца и почему она должна была запомнить, как он выглядит? Томас обнял ее и прижал к себе сильнее.

– Ты не сделала ничего плохого, – опять повторил он, на этот раз прижавшись губами к ее волосам. – Думаю, что ты очень скучала по своему папе. Думаю, что тебе очень хочется его увидеть.

Хадия кивнула; слезы все еще капали из ее глаз.

– Вот и хорошо. Отлично. Он в Италии. Он ждет тебя. Он искал тебя с того самого дня, как ты пропала.

– Khushi, – сказала она ему в плечо.

Линли улыбнулся, повторил это слово и спросил ее, что оно значит, и девочка объяснила, что «счастье». Так папа всегда называл ее.

– Он сказал Khushi, – сказала она дрожащими губами. – Этот дядя назвал меня Khushi.

– Мужчина с открыткой?

– Понимаете, папа сказал, что приедет на рождественские каникулы, но не приехал… – Она заплакала сильнее. – Все повторял: «Скоро, Khushi, скоро», – в своих письмах. Я думала, что он приехал, чтобы сделать мне сюрприз, и что он ждет меня. А этот дядя сказал, что мы поедем к нему на машине. Мы все ехали, и ехали, и ехали, и наконец он привез меня к сестре Доменике Джустине, а папы там не было. – Хадия всхлипнула, и Линли постарался успокоить ее, хотя и не был экспертом в этом деле.

– Плохо, плохо, плохо, – рыдала она. – Я поступила очень плохо. Я всем доставила неприятности. Я плохая.

– Совсем нет, – возразил Томас. – Посмотри, какой храброй ты была с самого начала. Ты не испугалась, а это очень хорошо.

– Он сказал, что папа уже едет, – объяснила Хадия. – Он сказал, надо подождать, и папа приедет.

– Я понимаю, как это все произошло, – сказал инспектор, поглаживая ее по голове. – С самого начала и до конца ты вела себя на отлично, Хадия, и никто не будет тебя ругать. Запомни это хорошенько. Тебя не за что ругать…

Потому что – что еще мог сделать этот ребенок, кроме как дожидаться отца? Хадия не представляла, куда Скуали привез ее. Рядом не было домов, куда бы она могла убежать. Монахини в монастыре видели ее, но предполагали, что она родственница их служанки. Они не заметили ничего необычного, так как девочка спокойно играла на территории виллы. Если она и походила на кого-нибудь, то точно не на жертву похищения.

Линли выудил носовой платок из кармана и вложил его в ручки Хадии. Ло Бьянко посмотрел на него в зеркало. Томас понимал, о чем думал сейчас старший инспектор: им надо найти эту открытку, которую Скуали вложил в руки ребенка, и надо установить связь между Скуали и кем-то, кто знал детское прозвище Хадии «Khushi».

Когда они подъехали к больнице в Лукке, Анжелина Упман бросилась к машине, распахнула заднюю дверь и схватила свою дочь, без устали повторяя ее имя. Выглядела она ужасно – всё, начиная с тяжелой беременности и кончая невероятным беспокойством за жизнь своего ребенка, оставило на ней свой след. Но сейчас самым главным была Хадия.

– О боже, благодарю тебя, благодарю тебя! – выкрикивала Анжелина и лихорадочно водила руками по дочери в поисках возможных повреждений.

– Мамочка, я хочу домой, – сказала Хадия.

А затем она увидела отца, который выходил из дверей больницы, сопровождаемый Лоренцо Мурой.

– Папа, папочка! – закричала Хадия.

Пакистанец рванулся к ней. Когда он добежал до нее и Анжелины, то обнял их обеих. Они образовали плотную группу, и Ажар наклонился, чтобы поцеловать Хадию в голову. Потом поцеловал и Анжелину.

– Это лучший вариант из всех возможных, – сказал он. А когда Линли и Ло Бьянко вылезли из машины, он стал благодарить их.

Сальваторе опять что-то пробормотал о своей работе: добиваться лучшего в худших ситуациях. Линли ничего не ответил. Вместо этого он наблюдал за Лоренцо Мурой, пытаясь понять, почему его лицо было таким темным, а в глазах сверкала ярость.

Лукка, Тоскана

Скоро Томас все понял. Пока Анжелина водила дочь на осмотр к одному из врачей, Линли и Ло Бьянко остались с Мурой и Ажаром. Они нашли уголок в приемной, где можно было поговорить без свидетелей, и там полицейские рассказали двум мужчинам не только то, что произошло на mercato, но и кто, куда и зачем увез Хадию.

– Это сделал он! – Реакция Лоренцо была мгновенной, как только рассказ был закончен. На тот случай, если они еще не поняли, кого он имел в виду, Мура указал на Ажара, кивнув в направлении пакистанца. – Разве вы не понимаете, что это сделал он?

Ажар сдвинул свои темные брови:

– Что вы имеете в виду?

– Это ты сделал! Анжелине. Хадии. Мне. Ты нашел ее и хотел, чтобы она страдала…

– Signore, signore, – проговорил Ло Бьянко спокойным, примиряющим голосом. – Non c’ la prova di tutto ci. Non deve…[296]

– Non sa niente! [297] – прошипел Лоренцо.

Затем последовал обмен на итальянском с такой скоростью, что Линли не смог понять ни одного слова. Что он понял, так это было заявление Ло Бьянко, касающееся доказательств: ничто не указывало на то, что Ажар был замешан в похищении. Он, Ло Бьянко, понимал, что связь между Микеланджело Ди Массимо и лондонским частным детективом Дуэйном Доути выглядела не совсем безупречно, но дело в том, что Лоренцо Мура ничего об этой связи не знал. Сейчас он говорил на нервах, а они у него были натянуты до предела вот уже много недель.

Ажар молчал, его лицо было неподвижно. Он наблюдал за горячим общением между Лоренцо и старшим инспектором, но не просил перевод. Впрочем, подумал Линли, перевод не так уж и нужен. Убийственные взгляды, которые Лоренцо бросал на пакистанца, говорили о том, что он в чем-то его обвиняет.

В этот момент появилась Анжелина, державшая Хадию за руку.

Томас понял, что женщина сразу же разобралась в ситуации, потому что она остановилась, наклонилась к дочери, поправила ей волосы, подвела к стулу, стоящему неподалеку, усадила ее, поцеловала в голову и подошла к мужчинам.

– Ну, как Хадия? – сразу же спросил Ажар.

– Вы только посмотрите! Теперь он интересуется! – сказал Лоренцо с издевкой. – Vaffanculo! [298] Mostro! [299] Vaffanculo!

Анжелина побледнела, и это было ужасно, потому что лицо у нее и так было совершенно без красок.

– Что происходит? – спросила она.

– Как Хадия? – повторил свой вопрос Ажар. – Анжелина…

Она повернулась к нему. Ее лицо смягчилось.

– С ней все в порядке. Нет никаких… Она не пострадала, Хари.

– Можно я… – Таймулла кивнул на дочь, которая наблюдала за ними своими темными глазами, такими серьезными и неуверенными.

– Ну конечно, можно, – сказала Анжелина, – она ведь и твоя дочь.

Ажар сделал движение, напоминавшее официальный поклон, и направился к дочери, которая спрыгнула со стула. Он подбросил Хадию, обнял, и она уткнула лицо в его шею. Анжелина наблюдала за ними, как и все остальные.

– Serpente, – сказал Лоренцо, презрительно кивнув в сторону Ажара. – L’uomo un serpente, cara[300].

Она обернулась к нему, оглядев его так, как будто видела впервые.

– Ренцо, боже мой, о чем ты говоришь?

– L’ha fatto[301], – сказал он. – L’ha fatto. L’ha fatto.

– Что он сделал? – спросила Анжелина.

– Tutto, tutto!

– Он не сделал ничего. Совсем ничего. Он был здесь, чтобы помочь найти ее; он предоставил себя в распоряжение полиции, в наше распоряжение; он страдал ничуть не меньше, чем страдала я, и ты не смеешь, Лоренцо – не важно, что ты думаешь или что ты чувствуешь, – обвинять его в чем-то, кроме любви к Хадии. Chiaro, Лоренцо? Ты все понял?

Лицо итальянца побагровело. Одна рука сжалась в кулак.

– Non finitо[302], – было все, что он сказал.

Виктория, Лондон

Барбара планировала свою очередную встречу с Доути, когда раздался звонок Линли. Она сидела за столом, просматривая свои записи и не обращая внимания на злобные взгляды Джона Стюарта, которые инспектор бросал на нее через комнату. Он так и не прекратил свои преследования, несмотря на прямое указание начальства. Казалось, его маниакальное желание уничтожить ее превращалось в какую-то религию.

– Она у нас, Барбара, – именно так начал Линли. – Мы нашли ее. С ней все в порядке. Можете расслабиться.

Барбара не была готова к взрыву эмоций, который накрыл ее с головой. У нее перехватило горло.

– Хадия у вас?

Это действительно так, подтвердил Томас. Он рассказал о месте, которое называлось вилла Ривелли. О молодой женщине, считавшей себя монахиней-доминиканкой. О заблуждениях этой же женщины по поводу ухода за Хадией, которая оказалась в ее руках. О неудавшемся крещении, которое так напугало девочку, что она подняла шум, который привлек внимание матери-настоятельницы этого отшельнического монастыря. После того как он закончил, Барбара ничего не смогла сказать, кроме:

– Черт возьми, черт возьми. Спасибо, сэр, спасибо, сэр.

– Благодарить надо старшего инспектора Ло Бьянко.

– А как… – Барбара задумалась, как продолжить фразу.

Линли предугадал ее вопрос.

– С Ажаром все в порядке. С Анжелиной немного хуже. Но они с Ажаром, по-видимому, достигли мирного соглашения, поэтому, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается.

– Мирного соглашения? – спросила Барбара.

Линли рассказал о сцене, которая случилась в больнице Лукки, куда Хадию привезли для обследования. После целого ряда обвинений со стороны Лоренцо Муры в том, что Ажар принимал активное участие в похищении своей дочери, Анжелина и ее бывший любовник смогли, наконец, установить добре отношения. Со своей стороны, Анжелина признала, что незаслуженно оскорбила Ажара, заставив его поверить, что навсегда вернулась к нему, хотя все время планировала свой побег вместе с его дочерью. Ажар, со своей стороны, попросил прощения за то, что не захотел дать ей то, чего она хотела больше всего на свете: сначала он на ней не женился, а потом не согласился на сестренку или братишку для Хадии. Он сказал, что в этом была его ошибка. Что теперь, наверное, слишком поздно – для него и Анжелины, – но он надеется, что она сможет простить его, так же как он полностью и от всего сердца прощает ее.

– А Мура все это слышал? – поинтересовалась Барбара.

– Он к тому времени уже уехал… в несколько возбужденном состоянии. Но у меня такое впечатление, что здесь не все еще закончилось. Слишком уж много он наговорил, прежде чем покинуть сцену. Лоренцо абсолютно уверен, что Ажар стоит за всем, что здесь произошло. Думаю, что вы еще услышите об этом от старшего инспектора Ло Бьянко или от того, кто его заменит.

– Его отстранили от расследования?

– Да. По крайней мере, так он мне сказал. А Хадия рассказала… – Линли на секунду остановился и заговорил с кем-то на итальянском языке. Барбара услышала: «Pagher in contanti»[303], а затем женский голос на заднем плане произнес: «Grazie, Dottore». Затем Томас продолжил: – Хадия рассказала мне, что ушла с мужчиной, который сказал, что отведет ее к отцу. Она сказала, что у него была открытка – поздравительная открытка, я полагаю, – с посланием, написанным якобы от лица ее отца.

Барбара почувствовала дрожь.

– А вы эту открытку видели?

– Пока нет. Но Доменика Медичи сейчас находится в руках carabinieri, как и весь монастырь, наверное, тоже. Если Хадия сохранила открытку и та где-то на вилле Ривелли, мы очень скоро об этом узнаем.

– Она может быть где угодно, – сказала Барбара. – И кто угодно мог написать этот текст.

– Именно так я сначала и подумал, так как очевидно, что девочка еще не может различать почерки. Но потом, Барбара, она сказала мне любопытную вещь. Человек, который увел ее с рынка, назвал ее Khushi. Вы когда-нибудь слышали, чтобы Ажар употреблял это слово? Девочка говорит, что это ее прозвище, которое он для нее придумал.

Барбара почувствовала, как ее желудок сжался в комок. Она небрежно повторила: «Khushi, сэр?» – чтобы выиграть хоть немного времени, во время которого ее мысли прыгали с одной вероятности на другую, как блохи по столу.

– Она сказала, что именно поэтому пошла с ним. Не только потому, что на открытке было сообщение от отца, но и потому, что он назвал ее Khushi, что для нее значило, что Скуали говорит правду, потому что от кого еще он мог узнать это прозвище, как не от ее отца?

«От Доути, конечно, – подумала Барбара. – От этого короля крыс. Он передал прозвище». Но было несколько объяснений, почему он мог так поступить, и изложение любого из них Линли совсем не входило в планы Барбары. Поэтому она сказала:

– Может быть, Ажар и называл ее так в моем присутствии, но, хоть убейте, я не помню, сэр. Однако, с другой стороны, если это прозвище, то его должна знать и Анжелина.

– Если я правильно понимаю, вы предполагаете связь между Анжелиной и Мурой?

– Ну, в этом что-то есть, не так ли? Из того, что вы рассказали, я поняла, что Муру совсем замучила равность. Кроме того, создается впечатление, что он ненавидит Ажара. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить: он мечтает, чтобы Анжелина с Ажаром разошлись, причем навсегда. Кроме того… – Тут Барбара произнесла то, о чем боялась даже думать: – Что, если он также ревнует Анжелину к Хадии? Что, если он хочет Анжелину только для себя? Может быть, весь план состоял в том, чтобы обвинить Ажара в похищении ребенка, а потом… – Она даже не смогла договорить.

Линли сделал это за нее:

– Вы предполагаете, что его намерением было избавиться от Хадии?

– Мы еще и не такое видели в нашей работе.

Томас молчал. Это была правда.

– А что там с Доути? – наконец спросил он. – Что вы там на него накопали?

Барбара не хотела даже упоминать о том, что узнала о Доути, – ведь это неминуемо привело бы к обвинениям, которые он выдвинул против Ажара. Она хотела получить шанс самой побеседовать с Ажаром, задать ему все необходимые вопросы и понаблюдать за его лицом, когда он будет на них отвечать. Но ей было велено выяснить, какова роль Доути в похищении Хадии, поэтому Барбара должна была сообщить Линли хоть что-то. И она быстро решила, что.

– Я узнала о парне по имени Брайан Смайт, – сказала она. – Он работал на Доути по компьютерным вопросам. Тем, которые требовали способностей к хакерству.

– И?

– Еще не допрашивала его с пристрастием. Планирую на завтра. Но я надеюсь получить подтверждение того, что Доути нанял его для того, чтобы он почистил ему все компьютеры и телефоны от любых следов его общения с Микеланджело Ди Массимо. Это, в общем-то, подтвердит, что Доути в деле.

Линли ничего не сказал. Барбара с нетерпением ждала, что он даст ей новое задание, которым, по логике вещей, должно было быть задание проверить возможность связи между Ажаром и Доути.

Наконец он сказал:

– Что касается этого…

Хейверс быстро прервала его, надеясь, что ее слова прозвучат как заключение:

– Кто-то его, конечно, нанял. Мне кажется, что тут возможны два сценария: или кто-то нанял его, чтобы осуществить план похищения Хадии…

– И тогда это?..

– Да кто угодно, кто ненавидел Ажара, я полагаю. Родственники Анжелины на первом месте. Они знали, что Хадия исчезла из Лондона, потому что я посещала их после ее исчезновения в ноябре. Кстати, посещала вместе с Ажаром. Сэр, они его конкретно ненавидят. Сделать что-то, чтобы помучить его… За это удовольствие они заплатят любые деньги, поверьте мне.

– Ну, а второй сценарий?

– Это уже к вам. Кто-то в Италии все организовал, включая связь с английским частным детективом, чтобы бросить тень на кого-то в Лондоне. Кто, по-вашему, может это сделать?

– Мы знаем, что Лоренцо Мура, возможно, знаком с Микеланджело Ди Массимо. Они оба играют в футбол за городские команды… – Он помолчал, потом она услышала его вздох. – Я передам все это Ло Бьянко. Пусть расскажет это тому, кто займет его место.

– Вы все еще хотите, чтобы я…

– Закончите то, что вы начали с Доути, Барбара. Если найдете что-то интересное, мы перешлем это в Италию, когда я вернусь. Теперь все в руках итальянцев. Моя работа как офицера связи завершена.

Барбара наконец позволила себе выдохнуть. Она все ждала, как он среагирует на сочиненную ею сказку.

– Когда вы возвращаетесь, сэр?

– Я вылетаю утром. Увидимся завтра.

Они попрощались, и Барбара осталась сидеть за своим столом, чувствуя на себе зловещий взгляд инспектора Стюарта. Со своего места он не мог слышать всего разговора с Линли, но на лице его было выражение человека, который ни за что не отступится от своих намерений и доведет дело до конца, чего бы это ему ни стоило.

Барбара не отводила своего взгляда до тех пор, пока он не развернулся на своем стуле и не вернулся к изучению отчетов, горой лежавших у него на столе. Она пыталась разобраться в своих ощущениях по поводу того, что сделала – и чего не сделала – во время телефонного разговора с Линли.

Хейверс быстро приближалась к критической черте. Если она перейдет ее, это навсегда приклеит к ней ярлык. Она спрашивала себя, что должна тем людям, которых любит, и единственный ответ, который приходил ей в голову, был таков: абсолютную лояльность, чего бы это ей ни стоило. Трудность состояла в том, чтобы определить, кто эти люди. Но еще труднее было понять, за что она любит этих людей.