Доктор Сон Кинг Стивен

Глава шестая

СТРАННОЕ РАДИО

Такого не случалось уже года три, но некоторые вещи не забываются. Например, когда твой ребенок начинает кричать посреди ночи. Люси была одна, потому что Дэвид уехал на двухдневную конференцию в Бостон, но она знала: будь муж дома, кинулся бы в комнату Абры вместе с ней. Он тоже ничего не забыл.

Их дочь сидела в своей кровати: лицо бледное, всклокоченные со сна волосы, широко раскрытые глаза смотрят в никуда. Простыня — все, что по такой теплой погоде нужно, чтобы укрыться, — сбилась и обмоталась вокруг девочки безумным коконом.

Люси присела рядом с Аброй и обхватила ее за плечи. Это было все равно что обнимать камень. Ждать, пока Абра придет в себя, было хуже всего. Когда тебя вырывает из сна вопль собственной дочери, это ужасно, но отсутствие реакции на прикосновение — еще ужаснее. В возрасте пяти-семи лет эти кошмары случались довольно часто, и Люси всегда боялась, что рано или поздно разум ребенка не выдержит такого напряжения. Абра будет дышать, но взгляд ее навсегда останется прикованным к тому миру, который видим только ей, но не ее родителям.

«Этого не произойдет», уверял ее Дэвид, и Джон Далтон решительно его поддерживал: «Дети — существа гибкие. Если она не демонстрирует никаких продолжительных реакций: отстраненности, замкнутости, навязчивых состояний, ночного недержания, то, вероятно, с ней все в норме».

Но для детей ненормально видеть кошмары и просыпаться от собственного вопля. Ненормально, что иногда после такого пробуждения снизу доносятся нестройные фортепианные аккорды, или краны в ванной в конце коридора откручиваются сами собой, или лампа над кроватью Абры взрывается, когда Люси или Дэвид нажимают на выключатель.

Потом у Абры появился невидимый друг, и кошмары стали реже. В конце концов они и вовсе прекратились. До сегодняшней ночи. Хотя какая уж там ночь; Люси видела первые проблески зари на востоке, слава тебе господи.

— Абс? Это мама. Ответь мне.

Секунд пять или десять ничего не происходило. Но наконец статуя в объятиях Люси ожила и превратилась обратно в маленькую девочку. Абра глубоко, прерывисто вздохнула.

— Мне приснился кошмар. Как раньше.

— Я и сама догадалась, солнышко.

Выходило так, что сама Абра мало что помнила после пробуждения. Иногда ей снились люди, оравшие друг на друга и пускавшие в ход кулаки. «Он гнался за ней и опрокинул стол», — бывало, говорила Абра. В другой раз ей приснился кошмар про тряпичную куклу на шоссе. Однажды, когда Абре было всего четыре, она рассказала родителям, что видела «людей-призраков», катающихся на поезде «Хелен Ривингтон» — знаменитом аттракционе Фрейзера. Он бегал туда-сюда между Минитауном и Облачной падью. «Я их видела, потому что светила луна», — сообщила им Абра. Люси и Дэвид сидели по обе стороны от дочки, обнимая ее. Люси до сих пор помнила ощущение влажной от пота пижамы Абры. «Я знала, что они — призраки, потому что у них лица были как старые яблоки, и сквозь них светила луна».

На следующий день Абра снова бегала, играла и смеялась с подружками, но Люси так и не смогла забыть эту картину: мертвецы едут на игрушечном поезде через лес, и лица их в лунном свете похожи на прозрачные яблоки. Она спросила Кончетту, не брала ли та Абру покататься на «Ривингтоне» в один из их «девичников». Нет. Они с правнучкой побывали в Минитауне, но поезд в тот день был на ремонте, поэтому вместо этого они покатались на карусели.

Теперь же Абра подняла глаза на мать и спросила:

— Когда вернется папа?

— Послезавтра. Он обещал быть дома к обеду.

— Слишком поздно, — сказала Абра. Слеза набухла, скатилась у нее по щеке и капнула на пижаму.

— Для чего поздно? Что ты помнишь, Абба-Ду?

— Они мучили мальчика.

Люси не хотелось развивать эту тему, но поступить иначе она не могла. Слишком часто сны Абры совпадали с тем, что случалось на самом деле. Дэвиду попалась на глаза фотография одноглазой тряпичной куклы в «Норт Конуэй Сан» под заголовком «Трое погибли в Оссипи в результате аварии». А после двух кошмаров Абры про орущих и дерущихся людей Люси находила в криминальной хронике сообщения об арестах за насилие в семье. Даже Джон Далтон говорит, что, наверное, у Абры в голове есть некое странное радио, принимающее сообщения.

Поэтому сейчас Люси спросила:

— Какого мальчика? Он живет где-то поблизости? Ты не знаешь?

Абра помотала головой.

— Это очень далеко. Я не помню. — Потом она просияла. Скорость, с которой Абра выходила из своего сумеречного состояния, пугала Люси ничуть не меньше, чем сами эти состояния. — Но, кажется, я рассказала об этом Тони. А он может передать своему папе.

Тони — ее невидимый друг. Вот уже пару лет Абра о нем не заговаривала, и Люси понадеялась, что это не откат назад в развитии. В десять лет иметь невидимых друзей поздновато.

— Вдруг папа Тони сможет их остановить. — Потом лицо Абры помрачнело. — Хотя, мне кажется, уже слишком поздно.

— Давненько Тони к нам не заглядывал, а?

Люси встала и встряхнула сбившуюся простыню. Абра хихикнула, когда та накрыла ее с головой. Для Люси это был самый приятный звук на свете. В комнате становилось все светлее. Скоро запоют первые птицы.

— Мам, щекотно!

— Мамы любят щекотать. Вот почему они такие милые. Так что насчет Тони?

— Тони обещал прийти, как только мне понадобится его помощь, — сказала Абра, снова забираясь под простыню. Она похлопала рядом с собой, и Люси прилегла к ней на подушку. — Это был плохой сон, и мне нужна была его помощь. Кажется, он пришел, но я не помню. Его папа работает в хвостисе.

Это было что-то новенькое.

— Это что еще такое? Зоомагазин?

— Нет, глупая, это место, куда ложатся умирать, — снисходительно, чуть ли не учительским тоном объяснила Абра, но по спине Люси пробежал холодок.

— Тони говорит, что когда люди так сильно болеют, что уже никогда не поправятся, они ложатся в этот хвостис, а его папа старается, чтобы им стало лучше. У папы Тони есть кот, которого зовут похоже на меня. Я Абра, а кот — Аззи. Правда, странно и смешно?

— Да. Странно и смешно.

Джон и Дэвид наверняка сказали бы, что, учитывая сходство имен, кот — всего лишь игра воображения очень умненькой десятилетней девочки. Но сами они верили бы в это только наполовину, а Люси не верила совсем. Многие ли десятилетки знают, что такое хоспис, даже если произносят это слово неправильно?

— Расскажи мне о мальчике из твоего сна.

Теперь, когда Абра успокоилась, разговор на эту тему казался уже не таким опасным.

— Расскажи, кто мучил его, Абба-Ду.

— Я ничего не помню, только что он думал, что Барни — его друг. А может, Барри. Мама, можно мне Прыг-Скока?

Плюшевый кролик, изгнанный на самую высокую полку в ее комнате, где и сидел, свесив уши. Абра уже два года не брала его к себе в кровать. Люси достала Прыг-Скока и вложила его дочке в руки. Абра прижала кролика к розовой пижаме и почти мгновенно уснула. Если повезет, она проспит еще час, а то и два. Люси села рядом с ней, опустив глаза.

«Пусть через несколько лет это закончится, как и обещал Джон. Нет, пусть лучше это закончится сегодня, прямо сегодня утром. Не надо больше, пожалуйста. Чтобы не пришлось просматривать местные газеты в поисках сообщений о мальчике, убитом собственным отчимом или забитым до смерти местными гопниками, нанюхавшимися клея или другой дряни. Пусть это закончится».

— Господи, — очень тихо попросила Люси, — если ты есть, не мог бы ты мне помочь? Не мог бы ты сломать это радио в голове у моей дочки?

Верные ехали на запад по шоссе I-80, направляясь к городку в горах Колорадо, где собирались провести лето (если, конечно, не подвернется случай собрать хороший урожай пара где-нибудь поблизости). Папаша Ворон путешествовал на переднем сиденье рядом с Розой в ее «Эрскрузере». Его собственный «Аффинити Кантри Коуч» пока что вел Джимми Арифмометр, гениальный бухгалтер Верных. Розино спутниковое радио было настроено на станцию «Аутло Кантри» и сейчас играло песню Хэнка-младшего «Нагружусь и отправлюсь к чертям». Песня была хорошая, и Ворон дождался ее конца, прежде чем нажать клавишу «ВЫКЛ».

— Ты сказала, что мы поговорим потом. «Потом» уже наступило. Что там произошло?

— На нас смотрели, — ответила Роза.

— Серьезно?

Ворон поднял брови. Он получил от Тревора столько же пара, сколько все остальные, но не выглядел моложе. Он редко молодел после еды. С другой стороны, он и редко выглядел старше между трапезами, если только перерыв не был слишком большим. Роза считала, что это выгодная сделка. Наверно, что-то генетическое. Если, конечно, у них все еще оставались гены. Орех был почти уверен, что да.

— Пароход, ты имеешь в виду?

Она кивнула. Шоссе лентой разворачивалось перед ними под небом, светло-голубым, как линялые джинсы, и усеянным кучевыми облаками.

— Много пара?

— О да. Полно.

— Далеко отсюда?

— На Восточном побережье. Наверное.

— Ты хочешь сказать, что кто-то смотрел на нас с расстояния… сколько там будет, тысячи полторы миль?

— А может, даже больше. Может, из каких-нибудь канадских ебеней.

— Мальчик или девочка?

— Наверно, девочка, но она слишком быстро мелькнула. Максимум три секунды. А это имеет значение?

Никакого.

— Сколько канистр может заполнить ребенок, у которого в котле столько пара?

— Трудно сказать. Не меньше трех.

На этот раз цифру занизила Роза. Она предполагала, что в неизвестной зрительнице (если это девочка) хватит пара на десяток канистр, а то и дюжину. Ее присутствие было кратким, но за ним угадывалась мощь. Зрительница увидела, что они делают, и ее ужас был достаточно силен, чтобы руки Розы замерли, и она на секунду почувствовала негодование. Это чувство, конечно, принадлежало не ей — потрошение лоха вызывало у нее не больше негодования, чем потрошение оленя. Это был некий экстрасенсорный рикошет.

— Может, развернемся? — предложил Ворон. — Возьмем ее, пока есть что брать.

— Нет. Я думаю, она все еще набирает силу. Дадим ей еще дозреть.

— Ты это знаешь или просто чувствуешь?

Роза повертела кистью в воздухе — «и то и другое».

— И ты считаешь, что на основании интуиции стоит рискнуть тем, что ее собьет машина или утащит какой-нибудь маньяк-педофил? — сказал Ворон без тени иронии. — А лейкемия или еще какой-нибудь рак? Они все этому подвержены, ты же знаешь.

— Если спросишь Джимми Арифмометра, он тебе скажет, что страховые таблицы смертности говорят в пользу риска.

Роза улыбнулась и погладила его по колену.

— Ты слишком много переживаешь, Папаша. Мы поедем в Сайдвиндер, как и планировали, а потом во Флориду на пару месяцев. Барри и Дедуля Флик думают, что в этом году может быть много ураганов.

Ворон скривился.

— Это все равно что в помойке рыться.

— Возможно, но иногда в этих помойках встречаются вкусные объедки. И питательные. Простить себе не могу, что мы пропустили тот торнадо в Джоплине. Но, конечно, внезапную бурю предсказать труднее.

— Эта девочка… Она нас видела.

— Да.

— И видела, что мы делаем.

— Дальше что, Ворон?

— Она может нас сдать?

— Дорогой мой, если ей больше одиннадцати лет, я съем свою шляпу. — Роза похлопала по ней для выразительности. — Ее родители скорей всего не знают, что она собой представляет и что может делать. А если и знают, то скорей всего преуменьшают, чтобы не пришлось слишком много об этом думать.

— Они могут отправить ее к психиатру, и тот выпишет таблетки, — сказал Ворон. — Это заглушит ее силу, и девчонку будет труднее найти.

Роза улыбнулась.

— Если я все правильно оценила — а я в этом почти уверена, то глушить ее паксилом будет все равно что закрывать прожектор целлофаном. Мы ее найдем, когда придет время. Не волнуйся.

— Как скажешь. Ты — босс.

— Верно, лапушка.

На этот раз она не стала хлопать Ворона по колену, а сжала его хозяйство.

— Сегодня ночуем в Омахе?

Гостиница «Ла Квинта». Я забронировал весь дальний конец второго этажа.

— Хорошо. Я собираюсь покататься на тебе как на американских горках.

— Посмотрим, кто на ком покатается, — сказал Ворон. После этого парнишки, Тревора, он был в игривом настроении. Как и Роза. Как и все они. Он снова включил радио. «Кросс Канэдиан Рагвид» пели про оклахомских парней, которые не умеют сворачивать косяки.

Верные катили на запад.

В АА были и добрые кураторы, и злые, а были и такие, как Кейси Кингсли, которые не давали своим подопечным ни малейшего спуску. В самом начале сотрудничества Кейси приказал Дэну посетить девяносто собраний подряд и звонить ему каждое утро в семь часов. Когда Дэн отходил на все девяносто собраний, ему разрешили больше по утрам не звонить. Теперь он встречался с Кингсли за кофе в кафе «Санспот» трижды в неделю.

Когда июльским днем 2011 года Дэн вошел в кафе, Кейси сидел за отдельным столиком, и хотя Кингсли пока что не собирался уходить на пенсию, Дэну его давнишний куратор АА (и первый работодатель в Нью-Гэмпшире) показался очень старым. Он почти облысел, а при ходьбе сильно хромал. Нужно было заменять тазобедренный сустав, но Кингсли то и дело откладывал операцию.

Дэн поздоровался, сел, сложил руки и приготовился к чтению Катехизиса, как это называл Кейси.

— Сегодня ты трезв, Дэнно?

— Да.

— Чему ты обязан чудом воздержания?

Дэн продекламировал:

— Программе Анонимных Алкоголиков и Богу, как я его понимаю. Ну, и мой куратор немного помог.

— Комплимент прекрасный, но не вешай мне лапшу на уши, если не хочешь, чтобы я тебе навешал.

Подошла Пэтти Нойес с кофейником и сама налила Дэну чашку.

— Как поживаешь, красавчик?

Дэн одарил ее широкой улыбкой:

— Хорошо.

Она взъерошила ему волосы и пошла обратно за стойку, покачивая бедрами чуть больше обычного. Мужчины, как положено, проводили взглядами соблазнительный маятник, потом Кейси вновь посмотрел на Дэна.

— Ну и как у тебя с этим пониманием Бога?

— Ни шатко, ни валко, — ответил Дэн. — Начинаю подозревать, что на это уйдет вся жизнь.

— Но по утрам ты просишь его помочь тебе удержаться от выпивки?

— Да.

— На коленях?

— Да.

— И благодаришь по вечерам?

— Да, и тоже на коленях.

— Почему?

— Потому что я не должен забывать, что на колени меня поставила выпивка, — ответил Дэн.

И это была чистая правда.

Кейси кивнул:

— Это первые три шага. Давай краткую формулу.

— Я не могу, Бог может, я препоручу это ему. — И он добавил:

— Богу, как я его понимаю.

— Как ты его не понимаешь.

— Точно.

— Теперь скажи, почему ты пил.

— Потому что я алкоголик.

— Не потому, что тебя не любила мамочка?

— Нет. — У Венди были свои недостатки, но ее любовь к нему — и его к ней — никогда не угасала.

— Потому что тебя не любил папочка?

— Нет. — «Хотя однажды он сломал мне руку, а в конце чуть вообще не убил».

— Потому что это наследственное?

— Нет. — Дэн отхлебнул кофе. — Хотя вообще-то да. Ведь ты и сам это знаешь, правда?

— Конечно. А еще я знаю, что это неважно. Мы пьем, потому что мы алкоголики. И никогда не исправимся. Мы живем день за днем, удерживаясь только силой духа, только и всего.

— Так точно, босс. На сегодня все?

— Почти. Думал ли ты сегодня о выпивке?

— Нет. А ты?

— Нет, — Кейси широко улыбнулся. Все лицо его осветилось изнутри и вновь помолодело. — Это чудо. Чудо или нет, как по-твоему, Дэнни?

— По-моему — да.

Вернулась Пэтти с большой порцией ванильного пудинга — аж с двумя вишенками сверху — и сунула Дэну под нос:

— Ешь. За счет заведения. Уж больно ты тощий.

— А мне, дорогуша? — спросил Кейси.

Пэтти фыркнула:

— А ты конь здоровый. Хочешь, принесу коктейль «Еловый». Стакан воды, и в нем зубочистка плавает.

И, оставив за собой последнее слово, величаво удалилась.

— Ты ее еще натягиваешь? — поинтересовался Кейси у Дэна, едва тот приступил к пудингу.

— Как мило, — заметил Дэн, — очень воспитанно, и в духе нового века.

— Спасибо. Так натягиваешь?

— Мы встречались-то всего месяца четыре, да и то три года назад, Кейс. Пэтти помолвлена с одним хорошим парнем из Графтона.

— Графтон, — презрительно бросил Кейси. — Виды хороши, а городишко дерьмовый. С тобой она себя ведет не как помолвленная.

— Кейси…

— Нет, ты не думай. Я бы в жизни не советовал своему питомцу совать нос — или член — в чужие отношения. В такой ситуации так и тянет выпить. Но… у тебя кто-нибудь есть?

— А твое ли это дело?

— Выходит, что да.

— Пока нет. Была одна сестричка из «Дома Ривингтон», я тебе о ней рассказывал.

— Сара как-ее-там.

— Олсон. Был разговор о том, чтобы нам жить вместе, а потом она нашла шикарную работу в «Масс Дженерал». Мы иногда общаемся по е-мейлу.

— Никаких отношений на первом году трезвости, это и ежу понятно, — сказал Кейси. — Мало кто из исправляющихся алконавтов воспринимает это правило всерьез. Ты — наоборот. Но, Дэнно… пора уже завести постоянную подружку.

— Батюшки, мой куратор только что обернулся доктором Филом![10] — воскликнул Дэн.

— Жизнь у тебя наладилась? По сравнению с тем днем, когда ты заявился сюда прямиком с автобуса, с поджатым хвостом и налитыми кровью глазами?

— Сам знаешь, что да. О лучшем я и мечтать не смел.

— Тогда задумайся над тем, чтобы разделить ее с кем-нибудь. Вот и все, что я хочу сказать.

— Возьму на заметку. А теперь можно поговорить на другие темы? Может, о «Ред Сокс»?

— Но сначала, как твой куратор, я должен спросить еще кое о чем. А потом мы снова станем просто друзьями, которые вместе пьют кофе.

— Давай… — Дэн устало посмотрел на Кейси.

— Мы никогда толком не говорили о том, чем ты занимаешься в хосписе. Как помогаешь людям.

— Не говорили, — ответил Дэн, — и пускай так и будет. Знаешь, как говорят в конце каждого собрания? «Уходя, оставляйте все увиденное и услышанное в этих стенах». К той стороне моей жизни это тоже относится.

— Сколько сторон твоей жизни пострадало от выпивки?

Дэн вздохнул:

— Ты сам знаешь ответ. Все.

— И?