Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью Уиттер Брет

Львиная лапа

Мой сын Обри выбрал для своей поездки остров Санибел, у берегов Флориды. Он уже был там пару лет назад с нашей соседкой Саброй и ее детьми, и с тех пор это его любимое место.

Санибел и его сосед Каптива — это два длинных и плоских острова, как барьером отделяющие западное побережье Флориды от океана; они славятся раковинами и закатами.

Имейте в виду, что не на каждом пляже есть раковины. На том пляже, близ которого живу я, — на восточном берегу Флориды — намыта лишь узкая полоса ракушек длиной в дюйм, между которыми время от времени встречаются осколки более крупных раковин, принесенные приливом. Санибел и Каптива расположены под таким углом к Мексиканскому заливу, что раковины миллионами прибивает к их берегам.

Мечта искателей раковин.

И ехать до этих островов всего три часа к западу от Вест-Палм-Бич — небольшое путешествие через топи внутренней части полуострова. Такой близкий, знакомый мир и все же совсем особенный.

«Прекрасно, — подумала я. — Просто замечательно».

И я взялась за дело.

Обри и я сидели в хижине и просматривали сайты. Он выбрал на острове Каптива дом на десять человек, прямо рядом с пляжем. В доме было три этажа, «с лифтом, мам, так что ты сможешь ездить вверх и вниз».

Мы сняли дом на неделю в конце августа, к нам в разное время должны были присоединяться Джон с другими детьми, Нэнси и ее дети, Стеф и ее семья. Но первые три дня были для нас с Обри.

Ну и конечно же для Стеф, моей сиделки и компаньонки.

Я точно знала, какое воспоминание хочу создать.

В детстве мы со Стеф зачитывались книгой «Львиная лапа». Стоило нам ее прочитать — мы обе познакомились с ней в четвертом классе, — и она сразу стала нашей любимой.

Нам нравились Ник и Пенни, брат и сестра, которые сбежали от жестокого обращения в приюте и отправились на поиски лучшей жизни. По дороге они повстречали Бена, подростка, чей отец пропал без вести на войне. Бен уверен, что если ему удастся найти львиную лапу, редкий вид раковины, встречающийся на Санибеле и Каптиве, то его отец вернется домой.

Дети угоняют лодку отца Бена и отправляются на ней на поиски этой небольшой ракушки. Они объезжают всю Южную Флориду, сражаясь с аллигаторами, прячась в мангровых зарослях, обманывая своих преследователей, в это время между ними завязывается крепкая дружба, они многому учатся и попутно переживают самые лучшие приключения в своей жизни.

Много лет подряд мне хотелось быть такой, как Ник, Пенни или даже Бен. Мне хотелось сбежать из дома и посмотреть, что есть в жизни, чего я не знаю.

У меня есть раковина под названием «львиная лапа», целая, со всеми пятью «косточками». Косточками называют небольшие выпуклости на раковине, которые и впрямь делают ее похожей на лапу какого-то животного. Эта ракушка оказалась у меня, когда я была уже довольно взрослой, и всю мою жизнь — пока я выходила замуж, рожала детей, работала — я хранила ее как одну из самых больших драгоценностей.

Я люблю ее потому, что на первый взгляд в ней нет ничего уникального. Обычная ракушка в форме веера, с преобладанием коричневого в окраске — в океане таких видимо-невидимо.

Только настоящая львиная лапа получается из одного специфического вида моллюсков.

Размером она с кулак. Выпуклости на ней такие большие, а бороздки между ними такие глубокие, что они и впрямь походят на пальцы. Да и цвет, если приглядеться, оказывается совсем не коричневым, а состоящим из дюжины оттенков оранжевого, с пурпурными каемками, которые то закручиваются спиралями и исчезают, а то идут полосами через всю раковину или даже смешиваются с оранжевым и переходят в охру. Красота этой раковины столь трудноуловима, что не заметить ее легко, но, однажды разглядев, вы всегда будете ее видеть и восхищаться с каждым разом все больше. Каждая раковина сама по себе история.

Я решила взять свою львиную лапу с собой на Каптиву.

Сначала мы с моим не по годам взрослым сыном прочитаем книгу, а потом пойдем на пляж. В одно из самых широких его мест. Мы будем сидеть и обсуждать историю львиной лапы, а закат будет раскрашивать небо в мои любимые тона: сапфир, манго, маджента.

И вдруг: «О, погляди-ка, львиная лапа». Моя львиная лапа, краешек выглядывает из-под песка там, где ее зароет Стефани.

Обри, наверное, улыбнется. И, весьма вероятно, скажет: «Вот, мам. Возьми. Пусть будет у тебя». Но я скажу: «Нет-нет, мой мальчик, она твоя. Ты нашел ее, как Ник и Пенни. Храни ее всю жизнь».

Я тебя люблю, сынок.

Я тоже тебя люблю, мама.

Если вы дочитали эту книгу до сих пор, то знаете, что события редко складываются так, как мы ожидаем. Северное сияние, которое так и не появилось, Стефани, проблевавшая весь круиз, Библия Паноса, даже визит в «Кляйнфелдс» — все сложилось совсем не так, как планировалось.

И тем не менее все это стало великолепным материалом для воспоминаний.

Потому что я ничего не ждала. Наверное, в этом и есть урок подобных событий, если он вообще должен быть. Принимайте жизнь такой, какая она есть. Надо работать, надо к чему-то стремиться, но надо и принимать. Не пытайтесь превратить мир вокруг вас в свою мечту.

Реальность лучше.

Так что я не стала дергаться, когда план Обри пошел наперекосяк.

— Твоя мама говорит, что у нее есть львиная лапа! — сказала Обри Эллен.

Гхм. Хочешь испортить мой сюрприз? Давай-давай.

Мои родители рассказали о львиной лапе своим друзьям, а те взяли да и купили раковину на интернет-аукционе. Моя мама радостно подарила ее Обри. Но это была не настоящая львиная лапа, хотя Обри считал, что настоящая. Фи-игушки!

Но главное, Обри ни в какую не хотел читать книгу.

Стеф пол-лета гонялась за ним по дому:

— Сладенький, хочешь почитаем? Это моя любимая книга! И она про Санибел!

— Нет, — отвечал он.

Тогда я сама решила почитать с Обри. Но у меня ужасно заплетался язык, а Обри не было никакого интереса сидеть рядом с матерью и читать ей вслух.

Ну и ладно.

Настоящие проблемы начались, едва мы прибыли в наш дом на Санибеле. Сначала пляж. Мой план сложился месяца за четыре до поездки. Тогда я еще могла ходить, опираясь на Обри. Недалеко, но все же.

Но теперь, после напряжения на Кипре и в Нью-Йорке и еще четырех месяцев болезни, я вообще не могла ходить без помощи. Тем более по песку.

Не надо расстраиваться из-за того, что не можешь получить. Это прямой путь в сумасшедший дом.

Я повернулась к пляжу спиной. И вошла в дом: меблированный как надо, с бассейном с экраном от ветра и с джакузи, с отдельными балкончиками, с пятью спальнями, с винтовой лестницей — в общем, не дом, а сплошная роскошь и удовольствие, так что Обри даже не хотел из него выходить.

— Здесь в каждой комнате по плоскому телику! — восторгался он.

Мы сидели и ели мармеладки «Джелли-Белли» — у Обри их была целая двухфунтовая банка. «Джелли-Белли» продаются самых разных вкусов: жареный попкорн, карамель, капучино, слива. Обри находил две одинаковые для Стеф и меня, и мы должны были сказать, что у них за вкус. Путеводитель вкусов был в руках у Обри.

— Нет! Нет! Это был гранат! — говорил, например, он.

В этом весь Обри: вот вчера вечером он очень разволновался, когда узнал, что Джон хочет вернуться к учебе.

— Пап, над тобой будут смеяться. Ты будешь старше всех в группе, и другие ученики будут стягивать с тебя штаны.

Когда в этом году Обри приняли в престижную художественную школу, он решил не говорить об этом своей подружке, которая тоже хотела туда поступить, но не смогла. Не хотел расстраивать девочку.

Обри с удовольствием может провести со мной несколько минут. Но три дня? Я знала, что ему больше пришлась бы по вкусу компания. Поэтому я пригласила Нэнси и ее мальчишек, Лиэма и Девина, которые встретили нас там.

— Здесь есть лифт! — просиял Девин. — Прямо в доме!

— Да, милый, это для Сьюзен, — сказала Нэнси.

Кстати, этому лифту суждено было стать не только благословением, но и проклятием. Потому что на каждом этаже у него были двойные двери, и, чтобы он ехал, двери надо было закрывать очень плотно, а их заедало.

Кабина лифта была величиной со шкаф, туда помещалось только кресло-каталка и еще двое людей. И там было так душно, что домоправительница просила нас держать двери открытыми для вентиляции. Если с лифтом что-то случалось, то изнутри позвонить никуда было нельзя. Когда двери в очередной раз заедало, нужно было взять металлический прут и просунуть в дырку над дверью, тогда она должна была открыться. Должна была.

Разумеется, двери заело прямо сразу. Они не открывались, и внутрь было не войти. Нэнси и Стеф пробежались по этажам, проверили, все ли двери закрыты, чтобы поехал лифт.

Дело кончилось тем, что им пришлось нести меня наверх на руках.

Стеф взяла меня под мышки, Нэнси ухватилась за ноги. Представляете себе мешок картошки весом в девяносто пять фунтов? Вот, а теперь несите его три этажа наверх.

Нэнси, которой достался мой легкий конец, хотела идти быстрее. Стеф, с более тяжелым концом, не хотела. Всю дорогу они то и дело ставили меня на задницу, как можно нежнее конечно, но, на мой взгляд, все равно недостаточно нежно.

Вследствие этого я предпочла сидеть на балкончике своей комнаты на третьем этаже, где я писала, наслаждаясь шелестом пальмовых деревьев по соседству. Этот балкон стал моим командным центром. Там я могла быть одна — состояние, в котором я начинала чувствовать себя все удобнее.

Я сидела на балконе, пока дети обследовали дом. Включали все телевизоры. Ходили на пляж со Стефани и Нэнси. Уговорили целый двухфунтовый контейнер «Джелли-Белли».

Я не навязывала свое общество Обри. Не заставляла его быть рядом со мной. Но он был близко. Ему было весело, и ладно.

Вечером я спустилась в гостиную. Там мы мариновали и жарили стейки, потому что Обри их любит. Нэнси чуть не подожгла себя у газовой горелки.

За обедом мы играли в «Застольные разговоры» — игру, которую нашли в доме. Карточки с вопросами, которые можно было обсуждать: «Если бы ты мог встретиться с одним знаменитым человеком, кто бы это был?» Барак Обама. «Что тебе нравится больше — пляж или горы?» Пляж, конечно. (Стеф и я решили купить такую игру и поиграть в нее с нашими родителями, чтобы лучше узнать их.) Один вопрос, на который должны были ответить все: «Когда ты умрешь, где ты хочешь быть похороненным?»

И мой сын со взрослой душой сказал:

— Рядом с моими родителями.

Игра продолжалась. Дети побежали за мороженым.

Лежа одна в кровати, я плакала, пока не заснула.

— Идите сюда, сладенькие! Почитаем! — услышала я зов Стефани на следующее утро. Она читала «Львиную лапу» ребятишкам при каждой возможности. Дети Нэнси, Лиэм и Девин, заинтересовались. Обри тоже — почти.

Я написала Джону эсэмэс: «Приезжай». Если уж намечалось веселье, то я хотела, чтобы все были в сборе.

Утром сестра Нэнси Салли и ее муж Пол повезли нас кататься на лодке. Я очень огорчалась, когда мои друзья, которые раньше часто брали меня кататься на лодке, перестали меня приглашать. Мы сидели на корме, болтали, загорали, наслаждаясь соленым воздухом. Мы почти летели над водой, но чувство было такое, будто мы стоим на месте. Салли и Пол стали главными для меня в тот день, и для Обри тоже.

Джон приехал с Уэсли, Мариной и Марининой подругой Лиззи. Звуки дома стали меняться. Обри и Марина ссорились. При всякой возможности Марина исчезала куда-нибудь с Лиззи. Уэсли на тележке для гольфа (прилагалась к дому) врезался в стену гаража.

Я сидела на своем балконе надо всем этим хаосом. До меня долетали только звуки. Иногда прибегал кто-нибудь из детей с вопросом. Или Обри, спасаясь от Уэса. Или кто-нибудь из взрослых заходил посидеть со мной и спросить, все ли у меня в порядке.

Я занималась дзеном. Писала эту книжку, выстукивая главу про космический челнок. Смотрела, как летят по небу облака.

— Что бы я делала, не будь у меня книги? — спросила я однажды у Стеф.

Ведь без нее мне хотелось бы быть там, внизу, с моими детьми и друзьями, а хотеть — это самое трудное.

Как-то днем я прилегла отдохнуть. Джон уложил меня в двуспальную кровать, повернул на бок, устроил так, как я люблю. Я люблю, когда у меня подушка между ногами, чтобы кости не стукались друг о друга, а еще я терпеть не могу, когда на подушке у меня под головой волосы, которые щекочут ухо. Джон знает все эти мелочи и никогда не забывает о них, ведь для меня удобно угнездиться — сущее блаженство.

Так я лежала, уютно устроенная между пуховыми одеялами, как вдруг раздался приглушенный голос Уэсли:

— Помогите! На помощь!

Тишина. Потом снова:

— Помогите!

Я прислушалась к звукам внизу. Услышала чей-то голос:

— Проклятье! Уэс застрял в лифте!

Я попыталась перекатиться на бок. Чтобы пойти к нему.

«О господи, — думала я. — Надеюсь, они догадаются взять железный прут. Надеюсь, дверь откроется».

Уэсли продолжал кричать:

— Я застрял! Я застрял! — Его голос взвивался все выше.

Я услышала взрослые голоса:

— Все в порядке, детка. Сейчас мы тебя вытащим.

Я ждала, не в силах пошевелиться и в полном одиночестве. Я вслушивалась так напряженно, что еще чуть-чуть, и я услышала бы движение атомов.

А потом Уэсли завыл так, как никогда в жизни не выл. Как раненое животное. Он был в истерике.

Я подумала о том, что он сейчас совсем один в маленьком душном лифте, заглатывает кислород, которого там и так мало.

Я еще раз попыталась пододвинуться к краю кровати, чтобы сползти с нее на пол и потом выползти из спальни.

Уэс выл и выл, все громче и громче. Казалось, этому конца не будет.

Я представляла, как он краснеет, обливается потом, как выпучиваются от ужаса его голубые глаза. Я воображала, как стенки лифта надвигаются на него все ближе и ближе.

«Почему они не позвонят пожарным?» — подумала я.

Телефона у меня не было. Двигаться я не могла. Помочь сыну было не в моих силах.

И меня тоже охватила паника. И я тоже завыла.

— На помощь! Помогите! — орала я как только могла, то есть не очень громко.

Наконец в спальню ворвался Джон и обнаружил меня скрючившейся на полу возле кровати. Мне все же удалось сползти с матраса на пол, но встать на ноги я не могла.

— Что случилось? — спросил Джон. — Сьюзен, в чем дело?

— Звоните же, черт вас побери, в службу спасения!

— Это еще зачем?

— Затем, что твой сын застрял в дурацком лифте!

— Да его вытащили! Вытащили! — ответил Джон. — Он плачет оттого, что напугался.

— Правда? Ты мне не врешь?

— Нет. С ним все в порядке. Он в истерике, но с ним все нормально.

Стефани потом рассказывала мне, как Уэсли бросался на стулья: «бился, как форель», по ее образному выражению, после того как его выпустили из лифта.

— Он был спокойнее внутри, — сказала Стеф.

И снова в ту ночь я засыпала в слезах.

В последние несколько дней на Каптиву приехало семейство Стеф. Муж Дон, сыновья Уильям и Стивен и их подружки, Кристи и Ками. Дни стали долгими и ленивыми. Мы лежали на солнце, плавали, ели, смеялись, просто были вместе.

Мальчики Стеф, всегда такие ласковые с мамой, не скрывали своих чувств к девушкам в ее присутствии. И это было так приятно видеть. Мы с Джоном женаты уже двадцать лет, а мне все еще неловко целоваться с ним в присутствии родителей.

Обри наслаждался тем, что мы все собрались вместе ради него. Я слышала, как он говорил кому-то из детей:

— Знаешь, это ведь мои каникулы.

Он сказал это не надменно, а радостно.

— Знаешь, почему это моя поездка? — спросил он у меня ближе к концу. — Потому что я очень хочу сделать здесь кое-что.

«Уж наверняка не найти львиную лапу», — подумала я.

— Я хочу полетать на парасейле, — сказал он.

Он видел такие буксировочные парашюты на пляже. Забава состоит в том, что вы пристегиваетесь к парусу, который тросом прикреплен к лодке, лодка набирает скорость, и вы взлетаете на парусе футов на тридцать-сорок вверх.

Обратите внимание, Обри всего одиннадцать.

— А возрастные ограничения есть? — спросила я, думая, что уж детям-то наверняка не разрешают заниматься таким опасным спортом.

— Детям до шести запрещается! — сияя, выпалил Обри. — А с шести уже берут!

— Ну-ну. Только брату ни слова!

Обри малорослый, как я. И его часто не пускают на разные аттракционы. Он все еще расстраивается, вспоминая нашу последнюю поездку в аквапарк, где его завернули с американских горок потому, что он на полдюйма ниже, чем требуется.

— А по росту ограничения есть? — спросила я, наполовину надеясь, что есть.

— Нет! — выпалил Обри снова.

Нет, наш Обри вовсе не сорвиголова. И если ему так втемяшилось полетать с парашютом, то какое право имею я его останавливать? «Пусть пробует новое, — подумала я. — Пусть живет на полную. Летает. Ест жгучий красный перец. Прыгает с мостиков. И не пугается аллигаторов в канале, если их там не видать. Ведь если бояться всего, что может случиться, — что это за жизнь?»

Обри полетел в паре со своим кузеном Уильямом, тому восемнадцать. Смотреть я не пошла, мне не хотелось, чтобы катавасия со спуском меня вниз испортила ему удовольствие. Со своего балкона я его не видела, но представляла, как он летает, свободный и счастливый.

Меня радовала мысль, что Обри парит там один, без меня.

Ему ужасно понравилось. Целых двенадцать минут он парил над берегом.

— Высотища! Люди на пляже были вот такие маленькие, — сказал он, расставляя большой и указательный палец примерно на дюйм.

— Ого! Тебе было страшно?

— Нет. Ну… сначала, немножко. Я прямо окаменел.

Кузен Уилл подтянул на нем ремни, и, поняв, что они его держат, Обри расслабился.

И в изумлении огляделся.

Увидел зеленую воду у самого берега, которая становилась все синее, чем дальше в открытое море. Увидел гладкие дюны вдали. И крошечные фигурки людей на песке.

А еще он слушал тишину.

— Там было так тихо! — сказал Обри.

Только один уголок паруса оторвался и то и дело хлопал на ветру.

— Кроме него, все было тихо, — сказал Обри. — Так классно!

В общем, никакого шанса посидеть с Обри спокойно у меня так и не было. И ни одного шанса подарить ему мою ракушку тоже. Последние главы книги остались непрочитанными.

Оно и к лучшему. Ракушка, как я поняла, была бы ужасным подарком для Обри. Меня так заклинило на задуманном мной голливудском моменте, что совсем упустила из виду значение раковины в книге: к тому везунчику, кто найдет такую, вернутся родители.

А я ведь не вернусь к Обри, по крайней мере во плоти.

Но я надеюсь, что вернусь к нему духовно. Во всем, что он увидит и почувствует. В воспоминаниях, которые мы создали вместе.

Ищите меня в ваших сердцах, дети мои. Ощутите, что я там, внутри вас, и улыбнитесь, точно как я, когда ощутила внутри себя Паноса в том заброшенном монастыре.

Ищи меня в лучах заката.

Сколько они себя помнят, я всегда во всеуслышание восхищалась закатами. «Ну разве не красота?» — с придыханием спрашивала я.

Так что теперь они обречены делать то же самое.

— Погляди! — совсем недавно сказала я Обри, показывая ему, как золотятся, розовеют и оранжевеют облака.

Марина говорит, что хочет когда-нибудь поселиться в Нью-Йорке. Уэсли мечтает стать тренером дельфинов или смотрителем морских черепах. Их воспоминания уже цветут пышным цветом.

Я еще не ушла. У меня еще есть сегодня. Я еще могу отдавать.

Я знаю, что конец уже близок, но я не отчаиваюсь.

Я совершенно спокойна за детей, о них будет кому позаботиться. Джон, Стефани и Нэнси будут возделывать сады воспоминаний в их душах, как в своих.

Они пообещали свозить Обри на Кипр, чтобы он увидел своих родственников, на которых он так похож. Обещали помочь Марине с выбором свадебного платья. Обещали, что будут развивать талант Обри к рисованию.

Я оставляю вам, дети, воспоминания обо всем том, что мы открыли и чему радовались вместе. Я оставляю вам эту книгу. Ту, над которой работала почти каждый день нашего волшебного года. Вот и сейчас я выстукиваю своим последним пальцем, вот так.

М-А-Р-И-Н-А

О-Б-Р-И

У-Э-С-Л-И

П-Р-О-Щ-А-Й-Т-Е, мои дорогие.

Благодарности

Не плачь из-за того, что прошло.

Улыбнись тому, что это было.

Доктор Сьюз

В добавление к именам, упомянутым в этой книге, мне бы хотелось поблагодарить и тех людей, которые остались «за кадром».

Тех, кто открыл для меня мир.

К примеру, моих учителей, которые привили мне любовь к учебе. Мне повезло, у меня были замечательные учителя: миссис Херпел, мистер Зигнер, мистер Троцки, профессор Университета Северной Каролины доктор Эндрю Скотт, который помог мне с интернатурой в ООН, тем самым навсегда изменив мое мировоззрение.

А еще большое спасибо моим коллегам из «Палм-Бич пост», которые поддерживали меня в моем стремлении писать, находить факты, обретать новый опыт.

Моя искренняя благодарность моему соавтору Брету Уиттеру, который неустанно переставлял фрагменты в этой книге до тех пор, пока они не встали куда надо.

А еще моему агенту Питеру Макгигану из «Фаундри литерари», который не побоялся связаться с автором, разучившимся печатать.

И других людей из «Фаундри»: Стефани Абу, Рейчел Хект, Мэтта Уайза.

Жесткая редакторская правка Клэр Уоктел из издательства «Харпер-Коллинз» пошла этой книге на пользу.

Спасибо и другим работникам «Харпер-Коллинз» — Рейчел Элински, Тине Андреадис, Ли Василевски и Джонатану Бернему.

Опережая мои самые смелые фантазии, киностудия «Юниверсал пикчерз» купила права на экранизацию моей книги. Большое спасибо агенту Брэнди Риверсу и продюсерам Скотту Стуберу и Алексе Феджин.

Я надеюсь, что все, кто получит какую-то выгоду от этой книги, сделают пожертвования в фонд борьбы с БАС.

В том числе и ты, мой добрый читатель.

Когда я была маленькой, моя мать Тея, бывало, стояла рядом со мной, когда я писала, и следила, чтобы я выводила буквы правильно. Она и критиковала меня, и подбадривала.

Как я теперь знаю, ни одна мать не думает, что ее ребенок вырастет и напишет книгу.

Спасибо тебе, мама.