Люди Быка Щепетов Сергей

Эпилог

Предстоящее расставание с почти двумя десятками далеко не худших молодых воинов и теми, кто захотел к ним присоединиться, не обрадовало ни вождя, ни старейшин. Однако сопротивлялись они не сильно — аргументы у Семена оказались вескими, да и ясно всем было, что поселок становится перенаселенным. Спор вызвало, главным образом, требование приобрести для уходящих на весенней ярмарке-«саммите» такое количество (и таких!) девушек, какое они пожелают. Экономный Кижуч доказывал, что нечего молодых баловать, а жадный Медведь утверждал, что настоящие воины наловят себе женщин где угодно, и нечего тратить на них сено, которое играет роль валюты.

Под самый конец сборов чуть не возник скандал — выяснилось, что с переселенцами собираются отправиться несколько молодых мастеров и мастериц — гончары, прядильщицы, ткачихи и Бесхвостый Хорь — великий специалист по работе с металлом. Последнего отпускать не желал Головастик, поскольку видел в нем своего преемника, а всех остальных — старейшины. Смех смехом, но такое «разбазаривание» обученных кадров однозначно грозило утратой монополии на производство ценнейших товаров для меновой торговли. Бурные дебаты продолжались несколько дней. Победа в них досталась Семену — он доказал, что лоуринами являются те и эти, что речь не идет об образовании нового племени — мы просто расширяем свою территорию. Старейшины сопротивлялись упорно и сдались лишь после того, как будущие переселенцы дали клятву, что производством «волшебного напитка» заниматься не будут.

Старый мамонт перестал рвать траву — новый запах был сильным и четким. Чуть позже ветер принес и звуки: тяжелая поступь «своих», гомон и смех людей, лай собак. Такое сочетание было ему знакомо, но оно не вязалось с окружающей местностью, ведь страна, где люди и мамонты пасутся вместе, лежит далеко отсюда. Но обоняние и слух не могли обмануть бывшего вожака, и он пошел навстречу ветру. Потом он стоял и смотрел, как к нему приближается длинная вереница молодых мамонтов — пустых или запряженных в волокуши. На многих из них сидели двуногие.

Старый мамонт узнал всех четвероногих путников — он помнил их совсем маленькими детенышами. Знал он и многих двуногих, а вот с этим — длинноволосым и белобрысым на передовом мамонте — даже говорил когда-то. Вожак человеческого стада назвал его своим сыном. Мальчишка влез тогда на холку, и мамонт не решился его сбросить — просто ушел с ним в степь. Потом кормящая мамонтиха почему-то приняла человеческого детеныша в свою семью, и он не умер.

Молодой самец приблизился, остановился и протянул хобот, признавая старшинство, предлагая взять себя под опеку. Всадник рассмеялся, потом заговорил, и старый мамонт понял его:

— Здорово, Рыжий! Как пьется, как жуется? А мы вот к тебе — в твою новую страну! Веди нас! Ты же знаешь уже здесь пути?

— «Знаю, — молча ответил вожак и взял в рот кончик хобота молодого сородича. — Тут много еды и воды. Пошли!»

Первая весточка от переселенцев пришла три года спустя поздней осенью. Весточка была немалой — пять кожаных лодок! Прибыли четверо мальчишек и юный питекантроп, которые желали пройти подготовку к посвящению непременно под руководством Медведя. Старейшина милостиво согласился принять ребят — он был явно польщен. Кроме того, в караване оказались две девушки, которым зачем-то понадобилось сделаться воительницами. Девушки были довольно стройные и симпатичные. Старая толстая Рюнга долго орала на них: вам, дескать, не с мужиками воевать надо, а под ними геройствовать! До чего женщины договорились, Семен так и не узнал, но год спустя обе новоприбывшие благополучно родили детишек.

Довольно быстро выяснилось, что доставка амбициозной молодежи не была главной целью экспедиции. Главная же цель — обмен, торговля! Что могли переселенцы предложить жителям метрополии, у которых, как известно, все есть? Когда тяжеленный мешок был развязан, когда его содержимое было высыпано на разостланную шкуру, Семен отказался верить своим глазам, а старейшины издали дружный стон.

Металлические ножи, наконечники дротиков, швейные иглы, проколки и, самое главное, украшения! Целая груда крохотных литых фигурок зверей и птиц с ушками для продевания ремешков!

— Магия! — поставил диагноз Кижуч.

— И покруче нашей, — сокрушенно поддакнул Медведь.

Головастик довольно долго вертел перед глазами лезвие ножа, длиной в палец, а потом достал собственный нож, поковырял, поцарапал и… снял с привозного лезвия стружку, безнадежно испортив изделие.

— Наши лучше, — заявил мастер. — Эти только блестят сильнее и цвет красивый. Но потом, наверное, потемнеют, если не тереть все время.

— Не потемнеют, — разочаровал его Семен. — Потому что это — золото.

— Что?!

— Ну, другой металл. Он не темнеет со временем, мягче, чем наше железо, легче плавится и куется. Интересно, где они его взяли?

Воины, сопровождавшие караван, объяснили, что в первое же лето вождь Юрайдех сделал тонкостенное деревянное корыто и всюду таскал его с собой. На берегах ручьев и речек он нагребал в корыто песок и мелкие камни, а потом полоскал все это в воде — вот так. Осенью он принес Бесхвостому Хорю целую горсть мелких желтых комочков и предложил их расплавить в печи для обжига посуды. Получилось очень красиво. Потом, когда вступили в контакт с людьми нготмо, Юрайдех научил их добывать такие комочки в обмен на посуду и ткани.

— Полный атас! — оценил услышанное Семен. — Золото, туземцы… В общем, даешь пятилетку в три дня!

— Юрайдех — великий вождь, — согласно кивнул воин. — Это все знают. Он вам письмо прислал.

— Давай! — сказал отец вождя дрогнувшим голосом. — Неужели он пишет с ошибками, как ты?

— Юр не ошибается, — потупился бывший школьник, и Семен развернул кожаный рулон.

«Семен Николаевич, здравствуйте. Карта района на обороте. Жирный крестик — это наше основное стойбище. Место удобное, и менять его, наверное, не будем. Нготмо живут далеко на северо-западе, охотятся, в основном, на оленей. Воевать не пришлось — договорились мирно. Нашел три золотые россыпи. Одна из них совсем маленькая, но богатая — можно брать прямо лотком. Если изделия понравятся, дайте за них нам учебники — сколько сможете. Они нужны нам для своих и для нготмо. Зимой хочу уйти на правый берег. Вождем без меня будет Серый Лось, если главные лоурины его признают. До свидания!»

— Куда ж мы денемся?! — вздохнул Семен. — Конечно, признаем… Экий проказник… Но субординацию блюдет, уважение старшим оказывает и, самое смешное, действительно пишет без ошибок!

— Знаю! — вдруг закричал Головастик. — Придумал!

— Что еще ты придумал? — с большим сомнением в голосе вопросил Семен.

— Помнишь, Семхон, мы говорили про стрелы без древка? — азартно начал изобретатель. — Чтобы, значит, один наконечник метать? Только такой сделать не из чего было — железа мало, камень и глина слишком легкие. А из этого зо-ло-та — можно! Оно ж тяжелое! И куется! Вот смотри: делаем на самостреле мелкий желоб, а сверху крепим другой. Между ними щель для тетивы. Все остальное — как обычно. А наконечник сделаем вот такой формы, чтоб, значит, в полете не кувыркался. А еще лучше…

— А еще лучше, — перебил Семен, — метать маленький тяжелый шарик.

— Точно! — обрадовался Головастик и спросил с надеждой: — В будущем такие штуки делают?

— Делали, — не стал разочаровывать его Семен. — «Аркебуз» называется.

Когда река покрылась надежным льдом, воины, сопровождавшие караван, отправились в обратный путь. Их лодки оказались весьма добротными, так что обмен судов на нарты и ездовых собак был вполне взаимовыгодным.

Если раньше сомнения у Семена были — и немалые! — то после первого контакта с представителями переселенцев он начал работать на всю катушку, на полную мощность — иссушая мозг, изнуряя нервы. Старая затея со школой казалась ему теперь детской забавой.

Семен отбирал людей, способных общаться с животными и незнакомыми людьми, способных легко осваивать чужие языки, командовать и подчиняться, нестандартно мыслить и вызывать к себе доверие. Их качества нужно было развивать, усиливать, и Семен использовал весь свой арсенал средств — от чтения лекций до сеансов гипнотического внушения с использованием наркотиков. Он без конца повторял парням, что смысл жизни в Служении Людей — сберечь, сохранить, не дать разрушить сотворенное Богом. Человек не лучший и не главный в мире. Лес, горы и степь не принадлежат ему — он лишь равноправный гость на празднике жизни. От остальных гостей он отличается тем, что имеет возможность все испортить.

Собственную способность к суггестии, к внушению Семен использовал полностью — устраивал индивидуальные и коллективные сеансы. Он составил длинную вереницу «мыслеобразов». В ней чередовались картины привольной жизни в мамонтовой тундростепи и индустриальные пейзажи, парады военной техники, сельский и заводской труд. В ход пошло все, включая армейский быт и впечатления от «обкатки танком», которую Семен когда-то проходил. Он, конечно, кривил душой, оставляя «за кадром» положительные стороны цивилизованной жизни, но совесть его почти не мучила. Зато мучили дикие головные боли, и он полагал, что однажды просто помрет после очередного «фильма». Конечно, все это походило на зомбирование, на подготовку сектантов-фанатиков, но ничего лучше придумать Семен не смог: «Этим парням предстоит навсегда покинуть родные стойбища и провести жизнь среди чужих племен и народов. В своей деятельности они будут отчитываться лишь перед собственной совестью, а она формируется на уровне подсознания».

Каждый год в конце весны, когда леса просыхают, Семен в компании пожилого солидного питекантропа Эрека переправлялся на правый берег и забирался на знакомую сопку. Это сделалось как бы традицией. Они проводили на вершине два-три дня. Семен просто отдыхал, а Эрек рассматривал горизонт и принюхивался. Последние два года подряд ветер не приносил с юго-запада запах дыма. Семен не верил, что за несколько лет земледельцы могли исчезнуть с лица земли. Скорее уж у Эрека начали слабеть обоняние и зрение. В этот раз опять не удалось ничего обнаружить, и Семен уже собрался сворачивать лагерь, когда питекантроп завопил и начал тыкать рукой куда-то вдаль. Примерно через час Семен и сам разглядел — между лесными массивами по направлению к реке целенаправленно двигались два некрупных мамонта. Первый нес на холке всадника, а у второго на загривке и вокруг жирового горба красовалось какое-то странное сооружение.

— Пошли встречать, — сказал Семен, сглотнув комок в горле. — Чувствую, это наши.

— Дха, Се-ха! — оскалил зубы в улыбке Эрек. — Тха Юр!

Он оказался прав — на передовом мамонте действительно восседал сын. А вот второй тащил некое подобие переметной сумы или двух люлек, сплетенных из ремней и прутьев. Оттуда с испугом и любопытством поглядывали две коротковолосые девушки — блондинка и брюнетка.

— Насекомых проверял? — строго спросил Семен сразу после приветствия.

— Конечно! — рассмеялся Юрайдех. — Одну у тигдебов взял, а другую — у бакутов. Сразу побрил, вымыл, а одежду в котле выварил — как вы учили. Просто мы с ними давно путешествуем, и волосы отросли.

— А Тобик твой где? — Семен погладил протянутый к нему хобот. — Этого я не знаю.

— Его Бобик зовут, — пояснил Юрайдех. — Тобик на том берегу остался. Но давайте я по порядку все расскажу.

— Давай, — согласился Семен. — Только сначала девиц на землю спусти — может, им пописать надо или еще чего.

Вокруг расстеленного большого куска кожи, на котором Юрайдех изобразил карту, они просидели до вечера.

Среди прочего, Семен узнал много подробностей о первых годах жизни на новой территории. Пока люди охотились и обустраивали стойбище, волосатые слоны занялись своим обычным делом — нагуливанием жира. В незнакомых местах они предпочитали держаться стадом, которое водил Рыжий. В начале зимы к ним присоединились три немногочисленные семейные группы местных мамонтов. Рыжий водил их и зимой, одновременно разведывая новые места. Старый мамонт довел себя до полного истощения, но так до конца и остался вожаком. Он погиб уже весной — нужно было перебраться через небольшую речку, и он отправился проверять лед.

— Провалился и завяз почти по брюхо — грустно сказал Юрайдех. — Я был недалеко, мне сообщили. У него не было сил бороться, ему ничем нельзя было помочь, только…

— И ты…

— Да. Он попросил меня.

— Что ж, наверное, для него это была далеко не худшая смерть, — вздохнул Семен. — Остался бы одиночкой… Интересно, сколько ему было лет?

— Этого никто никогда не узнает, — пожал плечами Юрайдех. — Но Рыжий — самый старый мамонт, которого я встречал. Вместо него вожаком стал мой Тобик — у него хорошо получается.

В конце очередной зимы трое бывших школьников вместе со своими волосатыми приятелями перебрались на правый берег Большой реки. Для проверки толщины льда им пришлось долбить лунки. Насколько риск был оправдан, показало будущее.

Контакт со скотоводами прошел благополучно — память о людях-мамонтах среди тигдебов сохранилась. Троица примкнула к стаду людей-быков, называющих себя Идущими, что сильно повысило статус последних в глазах соседей. А весной началось великое кочевье. Кланы один за другим втягивались в движение к юго-востоку вдоль границы лесной зоны. Это движение, как понял Семен, не закончилось и поныне. Оно не всегда происходило мирно — кланы ссорились из-за пастбищ и за контроль над соляными месторождениями.

— Месторождениями?!

— Ага, — кивнул сын. — Там выходят на поверхность горные породы, среди которых встречаются слои из сплошной соли. Сколько-то миллионов лет назад в тех краях, наверное, было море, а потом оно высохло. Залегают они ровно, почти без складок, и погружаются примерно на юго-запад. А выходы тянутся с северо-запада на юго-восток — как раз нам по пути. По этой линии как бы проходит граница леса и южной лесостепи.

— Обводненность почв разная, — кивнул Семен, разглядывая карту. — А люди?

— В лесах почти всюду живут бакуты. Вырубают участки, ждут, когда деревья высохнут, и сжигают. На юге их значительно больше, и они подолгу живут на одном месте — ждут, когда на пожогах новый лес вырастет, и снова его рубят. Только он не успевает расти, потому что лесовики слишком быстро плодятся. Если зерна начинает не хватать, часть людей уходит искать новые места для жилья и пожогов, только вокруг уже все занято.

— И как же они с солью обходятся?

— Ходят за ней. Кое-где даже что-то вроде солеварен действовало — на каменных плитах, как у вас. Только когда приходили тигдебы, они этих солеваров убивали или прогоняли.

— Что, и нигде не смогли договориться?

— Как же они договорятся?! — рассмеялся Юрайдех. — Одни пьют, а другие курят!

— Да, — почесал затылок Семен, — у наших людей из будущего водка — главный фермент общения. А гашишисты на определенной стадии к спиртному становятся равнодушными. Но ведь кто-то должен соль добывать, чтоб было за что опиум требовать? Не самим же людям-быкам возиться!

— А я тигдебам простую вещь подсказал, — ухмыльнулся Юрайдех. — И всем понравилось.

Как оказалось, парень предложил руководству тигдебов не переправлять молодежь, не сумевшую пройти посвящение, в «небесное стадо», а заставить выпаривать соль. Новшество прижилось, и в удобных местах стали возникать маленькие поселочки. Вряд ли их жителям можно было позавидовать — за свой нелегкий труд они получали лишь право на жизнь и минимум пищи. Вся продукция принадлежала предводителям «стад», ведь белесый порошок так нравится быкам, и, главное, за него бакуты приносили комочки «счастливого дыма», мода на который стремительно ширилась.

Стала меняться и структура питания тигдебов. Охота на диких животных почти сошла на нет, поскольку в тех краях их оказалось очень мало. В рационе увеличилось количество молочных продуктов, в некоторых стадах активизировался забой животных на мясо. Для выполнения такой «грязной» работы старались привлекать пленных бакутов, недостатка в которых обычно не было. Более того, появились даже добровольцы из «деклассированных» земледельцев.

«Чудес не бывает, — размышлял Семен. — Мы с сыном, конечно, великие преобразователи, но заставить целый этнос куда-то двигаться?! Причем этнос благополучный, бурно развивающийся! Наверное, помимо нас, сработали еще какие-то факторы. И скорее всего, все та же конопля. Н. И. Вавилов отмечал, что количество наркотических веществ в ней увеличивается к югу, а на севере она почти „пустая“. Кроме того, это растение любит селиться вокруг стоянок кочевников-скотоводов, на унавоженной почве. Так что при своем движении человеко-бычьи стада встречали обедненные предшественниками пастбища, зато обилие конопли на старых стоянках. Причем чем дальше, тем она становилась „волшебней“. Ну, и опиум, конечно…»

По местам, в которых побывал когда-то Семен, Юрайдех с приятелями совершили рейд — для знакомства с жизнью бакутов. Им не пришлось даже пересаживаться на быков. Оказалось, что мамонты неплохо чувствуют себя в лесной зоне. Правда, многие человеческие тропы для них непригодны, и, самое главное, они просто обожают молодой ячмень. Выгнать мамонта с лесной деляны, если уж он до нее добрался, практически невозможно. Животное отказывается понимать, почему нельзя есть такую вкуснятину.

Узнал Семен и о жизни старых знакомых. Филя, Миля и Киля богатеями, конечно, не стали. Все заработанное честным трудом они спустили еще до конца осенних праздников. Есть и, главное, пить им было нужно, а начинать работать не хотелось. Местные субпассионарии выход, конечно, нашли. Филя сделался кем-то вроде сутенера и сдавал в аренду Нилок. Она против этого не возражала, но устраивала постоянные скандалы из-за оплаты. Такая вольная жизнь показалась кое-кому привлекательной, и к компании вскоре примкнули еще две девицы — образовалось нечто вроде бродячего борделя.

Миля и Киля пошли другим путем. Из обиженных старейшинами или пропившихся мужичков они организовали банду и занялись рэкетом общин, не брезгуя по временам и прямым грабежом. Однажды главари, тяжко страдая с перепою, поссорились, и шайка распалась. «Наезжать» на крупные общины им стало трудно, и они перешли на полуоседлый образ жизни. Выбрав деревню поприличней, бандиты предлагали себя руководству в качестве охраны — Миля от Кили, а Киля, соответственно, от Мили. Такие поселения приходилось время от времени менять, поскольку с появлением «защитников» выпивка и продовольствие в них начинали быстро подходить к концу.

Организоваться для отпора рассеянное на огромной территории население не смогло или не захотело. Наверное, каждый втихаря радовался соседской беде и просил лесных духов, чтоб его самого эта беда миновала.

С наступлением тепла былые друзья встретились, помирились и принялись осыпать Нилок подарками, умоляя помочь им разжиться «этим тарахом для тибидахов». Почувствовав себя королевой в крутой мужской компании, первая в мире профессиональная проститутка милостиво ответила согласием.

По слухам, в тот год удача улыбнулась соленосам до ушей — по дороге к месторождению они встретили тигдебов, которые их видели «на арене» и были в курсе существующих договоренностей. Может быть, скотоводы и не собирались выпускать их с грузом обратно, но пока мужики набивали солью свои мешки, между соседними «стадами» вспыхнула усобица из-за жалкой горстки «счастливого дыма». Людям-быкам стало не до жалких бакутов.

Массовые осенние пьянки не оставили никаких секретов и тайн о том, что у кого откуда берется и как добывается. Впрочем, обработку мака многие и сами наблюдали воочию, немало веселясь при этом.

— В общем, процесс пошел, — грустно усмехнулся Семен. — А сейчас что там творится? Ты же через те места возвращался?

— Через те, — кивнул Юрайдех и продолжил рассказ: — После этого мы еще три зимы кочевали с тигдебами и оказались очень далеко на юго-востоке. Наверное, до моря осталось совсем немного, потому что летом стало очень жарко, а зимой вместо снега обычно шел дождь. Там много людей и почти нет диких животных. Туземцы выращивают не только ячмень, но и другие растения. Они уничтожили почти все леса в округе, и теперь им приходится жечь траву и кусты. Когда жечь становится нечего, перед посевом землю перекапывают деревянными и костяными мотыгами, отводят из речек воду для полива.

А еще Юрайдех рассказал о грандиозных ловушках, построенных на путях миграции антилоп, — стенки из каменных глыб протягиваются на многие километры. Туземцы поведали, что когда-то в загоны попадали многие тысячи животных, а теперь лишь десятки голов. Несколько таких ловушек тигдебы заставили местных жителей разобрать, чтоб не мешали двигаться их быкам.

Климат тех краев оказался хорош для быков, а для мамонтов непригоден. Один из них заболел, и его пришлось убить. Животных нужно было уводить в привычные места, и Юрайдех тронулся в обратный путь. Два его приятеля остались — осели у перекрестков троп на крупных соляных месторождениях, обзавелись гаремами, дружинами, рабами и стали заниматься посредничеством между скотоводами и земледельцами.

На обратном пути через знакомые леса Юрайдех наблюдал печальную картину. Земледельцы почти перестали осваивать новые площади и погрязли в пьянстве и междоусобицах. Крупные общины пытались подмять под себя более мелкие, по лесам шарахались ватаги мужичков, которые отнимали друг у друга награбленное и лишали смысла честный труд. Филя, Миля и Киля, подавшие дурной пример, конкуренции не выдержали и ушли куда-то на юг, где и занялись, по слухам, крупномасштабным производством опиума.

— Все на благо человека, — мрачно усмехнулся Семен, дослушав рассказ. — Все для него, родимого! А людей Богини-дарительницы вы там не встречали?

— Было такое! — рассмеялся Юрайдех. — Они ведь тоже быков держат — для жертвоприношений. Тигдебам это очень не понравилось… А мы с ребятами вмешиваться не стали!

— Подробностей не надо, — попросил Семен. — Спокойнее буду спать. А что в этом смешного?

— Понимаете, Семен Николаевич, те ребята, похоже, колесо изобрели!

— Черта с два! С ними инопланетяне контактировали — вот и подсказали, сволочи! А колесо, как известно, великий движитель прогресса — того, после которого на планете начинают «петь пустыни»!

— Оно теперь не скоро станет опасным, — заверил сын. — Тут уж мы с ребятами постарались: и тигдебам, и бакутам доходчиво объяснили, что любая повозка на колесах — это гнусное осквернение древнейшего священного символа — солнечного диска. Да за такое убить мало!

— Вам поверили?

— Еще как! Особенно тигдебы…

— Просто звери, а не люди! — одобрительно хмыкнул Семен. — Может, нам наладить доставку сюда соли? А то вот, понимаешь, научились делать замечательную колбасу твердого копчения, а употреблять приходится несоленой.

Юрайдех осмотрел предложенную ему кривую палку, понюхал, а потом отгрыз приличный кусок с одного конца и принялся смачно жевать вместе с кожурой.

— Нет, — сказал он с набитым ртом. — Так вкуснее. Мы ж не какие-нибудь там бакуты!

— Да это я так, — усмехнулся Семен. — Вроде как тестирую тебя — вдруг ты уже втянулся?

— Тестируйте, Семен Николаевич, — разрешил сын. — Соленое мне не нравится, а самогон и пиво, оказывается, вообще пить не могу — удовольствия никакого, а послевкусие ужасное. «Волшебная трава» и «счастливый дым» меня не забирают — тошнит только и голова кружится. Даже обидно… А вот молоко люблю!

«Что ж, — грустно подумал Семен, — Пум-Вамин не обманул. У парня все мое, но выражено ярче. К тому же появилось отвращение к алкоголю, которого у меня нет. Впрочем, то, что производят бакуты, и мне употреблять трудно — они ж все с полынью делают!»

— И что теперь? — спросил он вслух. — Планы, идеи имеются?

— Целая куча! — оживился Юрайдех. — Туда — на юг — надо еще наших людей послать, а потом…

Сын начал говорить — чувствовалось, что все это он обдумывал долго и тщательно. Семен слушал изложение собственных, по сути дела, замыслов, но уже не смутных, а вполне конкретных — берись и делай. «И буду делать, — подумал он. — Возможно, потом меня сочтут величайшим преступником, но эту войну я продолжу!»

Две недели спустя состоялась церемония проводов первой группы «пилигримов». Обряды не пришлось придумывать — они сложились как бы сами собой. Отец и сын стояли в проходе Пещеры и смотрели в полутемный зал. Колеблющиеся язычки пламени жировых светильников освещали свод и стены, разрисованные фигурами животных. Своеобразное панно изображало стадо мамонтов в движении. Напротив него на полу сидели двенадцать парней и в полузабытьи повторяли хором переделанные Семеном строчки Бродского:

Теплый солнечный день в весенней степи. Ветер колышет волнами молодую траву. На широкой вершине низкого холма неподвижно стоит огромный мамонт-самец. У него на загривке расположился седой длинноволосый старик. Вокруг пестрая шумная толпа — кроманьонцы, неандертальцы, питекантропы. Поблизости от холма щиплют траву еще десятка три некрупных мамонтов. Судя по размерам и форме бивней, это молодежь — самцы и самки.

Старик что-то говорит, и мамонт поднимает хобот. Находящиеся в толпе неандертальцы и питекантропы зажимают уши. Мамонт оглушительно трубит. Услышав этот призыв, пасущиеся животные оставляют свое занятие и направляются к подножию холма — туда, где стоят пустые и груженые волокуши. Люди спускаются им навстречу.

Примерно через час сборы окончены, и караван выстраивается в походную колонну: впереди длинноногий самец темной масти с полуголым парнем на загривке. За ним мамонты, запряженные в волокуши с вещами и женщинами. Замыкают колонну молодые самки, не несущие всадников.

Снова с холма звучит рев старого мамонта, и движение начинается. Провожающие поднимают руки в прощальном жесте.

Соседний экран засветился, и человек, курировавший когда-то работу миссии на мире № 142, остановил запись.

— Спасибо, что откликнулись, — сказал бывший куратор. — Могли бы и не обратить внимания на мою просьбу.

— Ну, как же, — улыбнулся Пум-Вамин, — я обязан давать пояснения всем, кто интересуется моим миром.

— Вашим?! Впрочем, это вы обосновали перед Комиссией необходимость свертывания деятельности миссии. Представляете, что вас ждет в случае неудачи?

— Представляю, — вздохнул бывший советник. — И утешаю себя мыслями о том, что получу в случае удачи. Вы уже прошли информационное погружение?

— Прошел, хотя в моем возрасте это и нелегко. Почему Семен Васильев все еще жив? Это же явное нарушение чистоты эксперимента!

— Вы имеете в виду старика на мамонте? Это его первый сын, рожденный в данном мире.

— А что у них тут творится?

— Мероприятие, ставшее уже традиционным: племя лоуринов отправляет на восток очередную партию переселенцев — людей и мамонтов. На сей раз караван ведет один из внуков Семена Васильева. От отца и деда он унаследовал повышенный интерес к путешествиям, к новым местам. Наш Аналитик, среди прочего, допускает, что в зрелом возрасте этот Васильев доберется до перешейка и, возможно, проникнет на соседний материк. Впрочем, более вероятно, что это сделают его дети.

— А почему они двигаются именно на восток?

— На западе происходят аналогичные процессы, но там сформировались два самостоятельных центра расселения. И это с учетом, что подходящих территорий в том регионе не так уж и много. По прогнозам, скоро начнется движение в южном направлении — вслед за отступающими скотоводами и земледельцами.

— М-да-а… — почесал безволосый подбородок бывший куратор. — Ускоренные нами процессы пошли вспять. Это что, влияние Семена Васильева?

— В значительной мере, — кивнул бывший советник. — Образно выражаясь, за свою жизнь этот парень успел посеять много зерен, из которых вырос обильный и весьма ядовитый урожай.

— С моей стороны это лишь праздное любопытство, — немного заискивающе сказал отставной начальник, — но…

— Охотно расскажу, — понял намек Пум-Вамин. — Вскоре после экспедиции к морю Семен Васильев столкнулся с продвинувшимся на север очагом подсечно-огневого земледелия. И с ходу нанес ему три тяжких удара. Во-первых, ввел в обиход огневиков алкоголь высокой концентрации, мода на который начала стремительно распространяться, захватывая и соседние очаги.

— Ну и что? — пожал плечами бывший куратор. — Работу со злаками люди обычно и начинают ради получения спиртных напитков. Земледельцы пили всегда!

— Да, пили, — согласился Пум-Вамин. — Однако употребление вина или пива никогда не ведет к массовой алкоголизации населения. Иное дело почти чистый спирт! Который к тому же легко получать в кустарных условиях. Не зря же сотрудникам миссий на примитивных мирах приходится следить, чтобы способ перегонки не был изобретен раньше времени — до появления сильных государственных структур!