Люди Быка Щепетов Сергей
Сами же ватажники обосновывали свою задержку иначе. Как именно, понять Семену было трудно, поскольку изъяснялись они не просто «матом», а на каком-то своем сленге, на его основе составленном. Звучало это примерно так:
— А почему за солью-то не идете? Почему здесь торчите?
— Ты тапнулся, гургул?! Или мапнулся?! Там же полный тарах-тибидах в этом годе! А тибидахать два дня туда, а обратно — и того тапистее!
— Да уж скажи честно: дух боевой растеряли, порыв свой геройский пропили!
— Ну, ты, гургул! Ща тибидахну!
Словесное общение прерывается на пару минут, необходимых Семену, чтобы доказать собеседнику абсолютную невыполнимость его угрозы. Продолжение пояснений таково:
— Мапишь, гургул: там — за тапней этой — нынче сплошные тибидахи тарах-тибидахаются. И столько этих тибидахов там раскапилось, что ни один замапленный тап туда в трезвом виде не мапнется. Ждать надо, пока эти тарахи натибидахаются и умапят к тибидахнутой тапе. Вот тогда и мы потарах — тибидахаем!
— Ну, ты, мапа тапнутая, сказал… — озадаченно чесал затылок Семен: «С таким же успехом можно беседовать с питекантропами о смысле жизни. В общем, полный атас».
Собственно говоря, Семен не имел ничего против того, чтобы заняться изучением данной конвиксии. В первый же вечер он заработал кулаками достаточно авторитета, чтобы его не называли «мапнутым гургулом», не посылали «к тапу» и не заставляли пить наравне со всеми. Время от времени, конечно, свой статус приходилось подтверждать. Чтобы это случалось пореже, Семен старательно притворялся пьяным, если же проба сил становилась неизбежной, старался не наносить увечий. Он чувствовал какую-то внутреннюю, глубинную симпатию к этим мужикам. Вместо унылого бесконечного труда огневых земледельцев они выбрали стезю золотоискателей, даже круче — этаких викингов (или кого?) далекого будущего. Несколько дней смертельного риска сделают парня владельцем какого-то количества белесого грубозернистого порошка, за щепотку которого всюду будет кров, еда, выпивка и отдастся любая женщина, какие бы побои ей ни грозили потом. Да и старейшины в любой деревне с радостью отдадут во временное пользование и молодых жен, и дочерей, и внучек, отсыпь им горсточку. А всего и надо-то — дойти и вернуться!
Только ничего у Семена с исследованием не вышло. И подвели его, как это ни странно, свои. Первая ночь в березняке, расположенном примерно в километре от деревни, прошла благополучно. А потом началось…
Просыпались ватажники обычно ближе к вечеру и, разумеется, начинали собираться в поход. Моральные и физические силы их были подорваны вчерашними излишествами, и они, естественно, искали способ их укрепить. После того как они этот способ находили, часа полтора-два с ними еще можно было как-то общаться, а потом начинался маразм, от которого Семен просто сбегал к себе на стоянку. Но вскоре маразм окреп — ватажникам хотелось развлечений. «Ручной» леший Пит развлекать их не хотел, поскольку самогон пить не мог — не позволяли слишком чувствительные вкусовые рецепторы. Ватажники нашли выход — стали вымачивать в самогоне ячменные лепешки. Против этого питекантроп устоять не мог…
Только это было еще полбеды. На третье утро Семен проснулся от всхлипываний. Поминая всех чертей, он выполз из импровизированного шалаша и имел счастье наблюдать следующую картину: посреди лесной поляны, наполовину скрытой утренним туманом, сидит красивая юная девушка. Она горько плачет. Меховой балахон на ней надет задом наперед, а под глазом наливается синяк. При ближайшем рассмотрении выясняется, что губа у нее с одной стороны распухла, а второй глаз превратился в щелку. По представлениям Семена, данный эффект может быть достигнут при сильном ударе по щеке открытой ладонью.
— Кто?! — задал гневный вопрос вождь и учитель народов.
— Они!
Ответ был украшен длинной вереницей эпитетов, самый мягкий из которых можно было перевести словом «педерасты». Семен, естественно, подтянул штаны, схватил пальму и собрался идти в деревню разбираться. Однако в последний момент остановил себя резонным вопросом: «С какого перепугу?! И почему?»
Он начал допрос-расследование, и все его представления о добре и зле, правых и виноватых немедленно перепутались.
— Каким образом ты оказалась ночью в деревне?
— Там весело!
— Значит, сама пошла, пока я спал?
— А чо они?!
В общем, Нилок отправилась на поиски приключений. И получила их в полной мере. Выпить-то ей, конечно, дали, но… Договаривались только так, а они ее и так, и эдак, причем много раз — обманули, в общем. А перед этим ее заставили исполнить стриптиз. Или она сама вызвалась? Ответы позволили предполагать и то, и другое, причем второе вероятней. Семен вздохнул, срезал подходящий прут и велел своей подопечной принять соответствующую позу.
Легкая порка на Нилок произвела странное воздействие — Семен чуть не подвергся сексуальному насилию. Про нечто подобное он когда-то читал, но до сих пор не верил, что так бывает — не в смысле насилия, конечно, а в смысле воспитательного влияния болевых ощущений на женский организм. Все это было увлекательно и познавательно, но на следующую ночь Нилок опять исчезла! И обнаружил ее Семен только в деревне — под тем самым навесом. Она спала в обнимку с Милей!
— Чаша моего терпения, конечно, бездонна, — сказал Семен, — но она уже наполнилась. Мы с Питом уходим!
Ответом был рев, ползанье на коленях и хватание Семена за рубаху. Все это вперемешку с уверениями, что «они меня напоили». Кончилось дело тем, чем и должно было кончиться, — Пендюрино команда покинула в прежнем составе. И двинулась в степь — по пути соленосов.
Семен успел собрать добрый десяток описаний маршрута от деревни до соляного месторождения. Из них половина различалась лишь в деталях, и он решил, что они заслуживают доверия.
Собственно говоря, никакой ландшафтной границы не существовало. Просто, двигаясь в южном и юго-западном направлении, можно было заметить, что открытых пространств становится больше — травянистые поляны и долины как бы теснят лес. Впрочем, Семен отметил, что, скорее всего, идет обратный процесс — наступление леса на степь. Судя по возрасту деревьев, это наступление началось недавно — лет 10—15 назад. Как это ни было смешно, но за все время пути никаких «тарахов» или «тибидахов» экспедиция не встретила.
— Р-рудники мои сер-ребряные, — злобно пел Семен, шагая по камням, — зал-латые мои р-россыпи!
Богатства вокруг действительно лежали немереные и несчитанные — в виде белесого налета на камнях у воды. Соль. Натрий-хлор. Галит. Кровь, становая жила, хребет любой земледельческой цивилизации…
Оказавшись в этой долине, Семен допустил ошибку — позволил Питу и Нилок лизать соль вволю. Они, конечно, нализались. И через некоторое время захотели пить. Ну, и попили — воды-то кругом полно! То, что она малость солоноватая (или не малость?), впечатления на них не произвело. Результат оказался вполне ожидаемым — пить захотелось еще больше! Теперь они уныло брели вслед за Семеном — один поскуливал и в каждом удобном месте пробовал воду на вкус, другая уже ничего не пробовала, а пыталась плакать, но получалось плохо, потому что, наверное, в ее организме на слезы не хватало влаги. В итоге Семен вынужден был искать не соленый источник, а пресный. Последний упорно не находился.
Долина имела асимметричный профиль. Дно ее, шириной несколько десятков метров, было плоским и лишенным растительности. На речку данный водоток не тянул — скорее ручей, текущий многими мелкими струями между камней. Склоны плотно заросли колючими кустами, а кое-где и деревьями. Обнажений коренных пород по руслу не наблюдалось, а лезть через кусты к заросшим лишайником редким скальным выходам выше по склону Семену не хотелось. Он предположил, что все вокруг сложено осадочными породами, долина же приурочена к тектоническому разлому. Скорее всего, один борт поднят относительно другого. В бытность свою геологом такие места Семен крайне не любил: строение здесь сложное, а ни образца взять, ни залегание слоев померить, да и ориентироваться трудно, поскольку видимость ограничена.
Все, что стекало по распадкам правого борта, имело соленый вкус той или иной интенсивности. По левому борту долгое время вообще никаких распадков не было. Наконец попалась заросшая кустами промоина, в устье которой что-то сочилось. Вода оказалась пресной, и спутники Семена смогли наконец вволю напиться. Сам же он сделал глубокомысленный вывод, что соляной пласт залегает на правом борту, а на левом его нет. Дальнейшие наблюдения догадку подтвердили — ближе к верховьям встретилось несколько ключей, вода в которых была горько-соленой, а камни вокруг покрыты соляными наростами. Там же стали встречаться старые кострища и некие подобия шалашей, крытых ветками.
Обследование окрестностей подтвердило, что за солью лесовики ходят именно сюда. Причем давно. Никаких следов приспособлений для варки или выпаривания Семен не обнаружил. По-видимому, соль просто соскребали с камней. «Интересное дело, — удивился Семен, — на первый взгляд кажется, что ее тут много, а попробуй-ка набрать килограммов 20—30! Она же не накапливается — дождями и паводками все смывает в реку. И как люди живут?!»
— Значит, так, — заявил он своим спутникам, — жить мы будем здесь. Нам нужна соль — много соли. Как мы ее используем, я еще не решил, но идей уже целый ворох. Так что располагайтесь!
К вечеру у основания склона образовались три шалаша: два для нормальных людей, а третий — больше похожий на звериное логово — для питекантропа. Зачем так много? А затем, что сожительствовать с Нилок Семен категорически отказался. По его представлениям, после приключений в Пендюрино весь ее карантин и стрижка потеряли философский смысл. Относительно собственной персоны надежда вроде бы еще оставалась. На следующий день Семен заставил Нилок и Пита соскребать с камней соль, а сам стал изобретать более эффективный способ ее добычи: «Проблему можно решить радикально, если добраться до коренных выходов пласта. Попробовать?»
Он, конечно, попробовал. Нашел крепкий сук и изготовил из него некое подобие кайлы или мотыги. Вспомнив далекую молодость, принялся за работу. Прошло добрых полдня, прежде чем Семен окончательно убедился в том, что занимается ерундой: «В верхней части склона копать мешают кусты, а в нижней, под дерном, старая осыпь или оползень — камни, перемешанные с песком и глиной. При всем при том, чтобы наверняка „подцепить“ нужный слой, требуется вырыть канаву поперек склона длиной метров пятнадцать. Без железных инструментов заниматься этим можно очень долго. Значит, нужно думать о том, как выпаривать рассол».
Выяснилось, что в глиняном котле кипятить рассол очень долго, результат получается ничтожным, а посуда оказывается все время занятой, так что варить еду не в чем. «Как быть? Сделать запруду, организовать отстойник-испаритель? Но мы ведь не в прикаспийских степях — пойдет дождь, и все надо будет начинать сначала».
В конце концов выход Семен нашел. В процессе своих землеройных упражнений он несколько раз натыкался на обломки слоев песчаников в виде небольших плоских плит. Вот эти-то плиты он и решил использовать. Три наиболее крупных он кое-как переместил к воде и, используя рычаг, приподнял их над грунтом, подложив под углы валуны.
«Под плитой разводим костер, а когда она нагреется, поливаем сверху рассолом. Вода испаряется, продукт собирается — ай да я! Впрочем, кажется, кое-где таким способом соль добывали веками».
Эксперимент в целом оказался удачным. Правда, одну из плит Семен перекалил или, может быть, слишком много рассола плеснул — в общем, она раскололась. Подобрать новую было не трудно, но тащить ее к костру Семен не стал — пусть этим Пит занимается. Сам же он займется… охотой!
Семен обругал себя за непредусмотрительность: «Надо было с этого и начинать, а не дымить костром на весь лес. Но, может быть, еще не поздно? Вряд ли соленые ключи бьют тут на каждом шагу, да и доступ к ним через заросли довольно труден. Значит, должны быть водопои — выходы к воде. Без Пита в этом деле не обойтись…»
Охота, дооборудование лагеря и отработка технологии выпаривания соли заняли три дня. По их истечении в соленом ручье мокли туши небольшого оленя и двух вполне приличных кабанов. Наладилось и разделение труда: Пит таскал со склонов дрова, а Нилок их жгла, поливала плиты и счищала соль. Попутно ей пришлось повозиться со шкурами, чтобы изготовить хоть какую-то тару для ценного продукта. Семен же за всем этим наблюдал, давал советы и размышлял о смысле жизни. Его, естественно, мучили сомнения: «Вот так всегда бывает в полевой геологии: сидишь на какой-нибудь „точке“, собираешь жалкие остатки древних ракушек и думаешь: „А вдруг рядом, в соседнем распадке, их гораздо больше, причем в хорошей сохранности? Надо бы обследовать все вокруг, но на это потребуются силы и время. Ты их потратишь и ничего не найдешь — будет еще обиднее!“ Но, в данном случае, мое присутствие не требуется — ребята могут добывать соль и без меня. А я пойду… на рекогносцировку!»
Семен и пошел — со спальным мешком в рюкзаке, с пращой и пальмой. Продуктов он взял минимум — рассчитывал вернуться вечером или на следующий день. Соратникам, правда, он об этом не сказал, а велел заниматься добычей соли и ждать его здесь хоть до снега.
Глава 7. Встреча
Речку, в которую впадал соленый ручей, Семен перешел по пояс в воде, на том берегу оделся и двинулся к пологому холму вдали. Холм был не очень высоким, но ничего более приличного в округе не наблюдалось. Главное, что на его вершине ничего не росло. Это позволяло надеяться, что сверху удастся как следует осмотреть рельеф. Идти предстояло далеко, и Семен ругался: «Блин, достала эта первобытность! С залеганием слоев разобраться невозможно! Был бы аэрофотоснимок — десять минут, и никаких проблем! Может, с бугра хоть ориентировку склонов и пластовые треугольники будет видно?»
Семен шел и шел, опираясь на пальму, как на посох, а заветная возвышенность почти не приближалась. В конце концов он погрузился в размышления о судьбах мира и о своей в них роли. Окружающие пейзажи с пасущимися кое-где животными его мало интересовали, поскольку охота не планировалась, а хищникам в это время года добычи хватает и без людей. Дело кончилось тем, что путник оказался между двух лесных массивов. Неширокий просвет между ними тянулся почти перпендикулярно заданному направлению. «Ну вот, попал, — расстроился Семен. — Эдак я до вечера буду обходить и петлять — ну и ландшафт здесь! Наверное, это и есть влажная лесостепь. А если напрямик? Лес хороший, почти без подлеска, а направление можно держать по солнцу. Сколько он может тянуться? Ну, километр, от силы…»
Успокоив себя такими рассуждениями, Семен направился к опушке леса. Он почти дошел до нее, когда заметил движение между деревьев.
«Мясо! — обрадовался Семен. — Жалко, что таскать отсюда далеко!» После этого он сообразил, что, во-первых, мяса на стоянке и так полно, а во-вторых, арбалета у него с собой нет. При всем при том, из леса на него идет бык — и какой! А чуть дальше — справа и слева — еще два быка!
Животные, несомненно, двигались не куда-нибудь, а именно к Семену. Расстояние было невелико, из чего следовало, что раньше они просто стояли в тени деревьев и ждали приближения одинокого путника. Мысли в голове великого воина полетели со скоростью свиста: «Одного такого я, помнится, когда-то убил — из старого тяжелого арбалета. Мы тогда охотились „на пару“ с саблезубым котом — умора! Наверное, это и есть туры, которые в Европе дожили до Средних веков. Вроде бы они славились силой и агрессивностью. Но не до такой же степени?! Я же ничего плохого им пока не сделал! Или в лесу пасется стадо, и эти трое решили отогнать меня от него — для профилактики?»
Семен воткнул древко пальмы в землю, размотал зачем-то пращу, вынул из сумки камень и вложил его в закладку. Только после этого он осознал, в чем заключается главная несообразность ситуации, которая путает его мысли.
Всадники!
На каждом животном сидит человек!
«Обнажены по пояс. Корпус прямой, плечи расправлены. Лица и тела разрисованы темными полосами на манер киношных коммандос. Правый и левый держат в руках луки с наложенными стрелами. У того, который впереди и в центре, лука вроде бы нет, но в опущенной руке тонкое длинное копье. Чувствуется, что эти мужики не вчера впервые взяли оружие в руки и влезли на быков. Они, наверное, крутые».
Находиться на открытом пространстве, когда на тебя таким образом «наезжают», было крайне неуютно, и Семен торопливо глянул по сторонам: «Влип, — констатировал он очевидное. — Слева степь и справа степь, а сзади лес, но до него далеко. И это скорее хорошо, чем плохо, потому что от этого леса сюда движутся еще четыре быка, а сзади их догоняет пятый! Наверное, они шли мне навстречу, но на животных вдали я внимания не обратил. Они же меня заметили, спрятались в лесу, дождались, когда окажусь совсем близко, и взяли в кольцо. Это только в боевиках главный герой все время начеку — днем и ночью. А я — обыкновенный вождь и учитель народов, мне думать надо — хотя бы время от времени. И что теперь делать? Замочить кого-нибудь из пращи? Будет как в анекдоте про внутренний голос: „У тебя еще есть шанс — стреляй в вождя! Попал? Вот теперь тебе действительно конец!“ Сразу ведь не убили, а могли бы — из таких-то луков. Значит, чего-то им от меня нужно».
На этом размышления о своей горькой судьбе Семен прервал и перешел в «режим боя» — кое-чему за полтора десятка лет первобытности он все-таки научился: «В любой безвыходной ситуации какой-то выход все же имеется. Главное — никакого страха, все преимущества над противником надо использовать полностью, даже если они мнимые. А они у меня есть? Пожалуй, только понт — оружие сейчас бесполезно…»
Двигаясь уверенно и неторопливо, он вынул камень из закладки и опустил его в карман. Ремни пращи обмотал вокруг предплечья. Сумку с камнями и рюкзак снял и положил на землю. После этого сложил на груди руки, плечи расправил, голову гордо поднял и стал ждать дальнейших событий.
Всадники вроде бы никаких команд животным не подавали, но быки остановились в нескольких метрах. Они сопели и переступали ногами. Стало видно, что никаких седел на них нет — люди сидят просто так. На них не штаны, а штанины, подвязанные к некоему подобию набедренных повязок, обуты во что-то типа низких сапог.
Топот за спиной стих — вторая часть отряда остановилась сзади на приличном расстоянии, образовав, вероятно, полукруг. «Окружили, значит, — спокойно подумал Семен. — Что дальше?» Сам он стоял неподвижно и головой не крутил, изображая надменное равнодушие к происходящему. Он смотрел на размалеванного красавца, сидящего на черном быке, но не в глаза (это — вызов!), а как-то рассеянно поверх головы.
Молчание и неподвижность длились не меньше минуты — чужака явно изучали. Потом вожак сделал невнятный жест, и крайний всадник легко соскочил на землю. Приготовленная стрела отправилась в колчан за спиной, а лук каким-то образом остался висеть на боку быка. У воина на поясе, поддерживающем набедренную повязку, с одной стороны болталось некое подобие черпачка или кожаной кружки, а с другой — какая-то палка, обмотанная полосами выделанной шкуры. В руках у туземца оказался тонкий ремень, свернутый кольцами наподобие лассо. Воин чуть задержался, уменьшая размер петли на конце — похоже, он собирался просто надеть ее Семену на шею.
Будущему пленнику этой задержки хватило, чтобы принять решение — весьма, впрочем, сомнительное: «Природа очень слабо вооружила предков человека — не дала им ни когтей, ни клыков, ни рогов. Человек, конечно, исхитрился — научился убивать при помощи „посторонних“ предметов. Воевать „голыми“ руками он стал очень поздно — уже в классовом обществе, наверное. До моего появления здесь кулак в качестве оружия никем всерьез не воспринимался — рискнуть?»
В общем, когда воин подошел и поднял руки с петлей, голову Семен слегка отклонил и, с небольшим разворотом корпуса влево, не ударил, а как бы хлестнул предплечьем и тыльной стороной кулака по нижним ребрам. Прием простой и эффективный, но в мире будущего он «проходит» редко, поскольку мало-мальски знающие люди ребра противнику стараются не подставлять.
Парень согнулся пополам, а Семен принял прежнюю позу, буквально чувствуя, как под лопатку ему входит кремневый наконечник стрелы. Он даже зажмурился от ожидаемой боли, но ничего не случилось. «А ведь и они „понты“ кидают! — мелькнула мысль. — Луки у них очень серьезные, но стрелять из них сидя верхом нельзя! Слишком у быков спины широкие! Чего же я…»
Вожак еле заметно кивнул, или это только показалось. Резкое движение противника Семен заметить успел — ждал чего-то подобного. Пострадавший воин разогнулся и взмахнул рукой. В этой его руке был зажат обратным хватом… Кинжал? Стилет? Заточка? В общем, что-то костяное, узкое и острое…
Наверное, нападающий еще не оправился от болевого шока, так что действовал не слишком быстро и точно. Семен чуть прянул в сторону, пропуская оружие мимо, и, почти без замаха, ударил правой в голову — куда-то в область уха. И попал! «Знал бы, что не промахнусь, бил бы сильнее, — мелькнула мысль. — Добавить?»
Противник качнулся в сторону, но на ногах устоял. Прекращать атаку он не собирался, хотя, похоже, оказался в нокдауне. Руку его с кинжалом Семен перехватил и медленно, но мощно ударил ногой в челюсть снизу. Поставить блок противник даже не попытался, хотя блокировать и уклоняться от таких «неквалифицированных» ударов умеет любой мальчишка после месяца занятий каратэ-до. Этот же, после секундного размышления, рухнул на спину, переломав, вероятно, половину стрел в колчане. Кинжал свой, правда, из руки он так и не выпустил.
— Отдохни! — сказал Семен и вновь сложил руки на груди. Теперь он уставился в глаза вожаку. Некоторое время они «мерялись» взглядами, а потом Семен заговорил по-русски:
— Что уставился, рожа первобытная? Задницу-то не натер без седла? Или у тебя там мозоли? Слезай, если не трус, — и тебе морду набью!
Тон был надменный (весьма) и насмешливый (чуть-чуть). Предложение же что-то сделать, чувствовалось, наверное, достаточно явно. Вожак ничего не ответил, взгляд не отвел и выражение лица не изменил. Он слегка пошевелил ногами, и бык под ним сделал шаг вперед. Потом еще один.
«А ведь он в холке с меня ростом! — в некотором смущении подумал Семен. — Бодаться собрался? Рога, однако, не опустил — острия смотрят вверх. С морды свисают слюни… Чего он прет?! Хочет увидеть, как я буду пятиться?»
Что-то в мозгу у Семена замкнуло, щелкнуло и блеснуло — последней надеждой. Глядя меж рогов в лицо всаднику, он сунул руку в карман, зачерпнул горсть соли и протянул вперед — в сторону бычьей морды. Так он простоял, наверное, секунды три-четыре, а потом почувствовал кистью горячее дыхание животного и скосил на него глаза. Бык втянул воздух, склонил голову, показался огромный красный язык и… лизнул ладонь! Точнее, разом слизнул то, что на ней было! Половину, правда, просыпал…
Семен сунул перепачканную слюной руку в карман и достал остатки соли, вновь протянул. Бык лизнул раз, лизнул два, лизнул три — уже пустую ладонь. Чуть приподнял голову, шумно вздохнул, переступил ногами, придвигаясь еще ближе, и…
И, потянувшись вперед, принялся Семена обнюхивать!
— Нету больше! — сказал друг животных, разводя руками. — Вот смотри!
Он сунул мокрую ладонь в карман, пошарил там и показал ее — пустую — быку. Тот вновь начал облизывать — на пальцы налипли крупинки соли.
«Ну и язычок у него! — восхищенно подумал Семен. — Недаром говорят, что лучший язык для общения — это… говяжий!»
— Хоро-оший бычик! — сказал Семен и погладил зверя по морде. — Хоро-оший, маленький такой, мясистенький! Ты не будешь бодать дядю Семхона? А то дядя Семхон тебе рожки обломает. Хороший бычик, хороший…
— «Дай еще!» — как бы расслышал он молчаливое требование.
— Нету, — повторил Семен. — Кончилась соль. Но если твои ребятки меня не зарежут, я тебе потом еще принесу — правда-правда, целый карман!
— «Принеси… Не убьют…» — прорисовались в мозгу Семена смутные «мыслеобразы». Он даже решился почесать быка за ухом, за что чуть не поплатился — тот попытался лизнуть его в лицо.
Идиллия продолжалась недолго — за спиной прозвучала фраза, несомненно являющаяся приказом. Семен решил не оглядываться и не реагировать. Его спина была не защищена, но он чувствовал (или только хотел?), что в компании быка он в относительной безопасности.
Как оказалось, команда относилась не к нему — всадник, которого Семен принял за вожака, спрыгнул на землю, снял со спины зверя некое подобие переметной сумы и кивнул на освободившееся место. А Семен чесал быку подбородок:
— Хоро-оший бычик, хоро-оший! Вон дяденька слез с тебя — легче стало? Да ты и не заметил его, наверное — такой малюсенький, да? Чего-то он хочет от меня — чтоб на тебя сел, да? А ты будешь меня слушаться? Хороший бычик, хороший…
Семен подошел к быку сбоку и застыл в растерянности: «Как на него влезть?! Как слезают, я видел, а как садятся? Перегиб спины на уровне глаз, и спина эта, как минимум, вдвое шире, чем у лошади! И разумеется, никаких стремян! То есть упряжи вообще нет! Хоть лесенку приставляй, да где ее взять?! Вот это бином Ньютона… А ведь на меня смотрят — надо что-то делать! Я ж не акробат…»
Он чуть отошел назад, разбежался на три шага и, ухватившись руками за жесткую шерсть, прыгнул вверх, забрасывая вперед правую ногу.
«Смог!» — мелькнула радостная мысль, когда он оказался наверху. Увы, эта мысль лишь мелькнула — Семен перестарался. Инерция прыжка оказалась слишком большой, и он, не удержавшись, полетел вниз — на другую сторону…
Ему вроде бы удалось сгруппироваться и приземлиться без травм — во всяком случае, вывихов, переломов и растяжений в первый момент Семен не ощутил. Пока он приходил в себя, пока поднимался на ноги, раздался новый звук.
Это был смех.
Когда Семен осознал, что над ним смеются, он ощутил такой приступ стыда и обиды, словно… В общем, унижение было настолько ослепительным, что он и сам не понял, как оказался на бычьей спине.
— Что ржете, ур-роды?! — злобно зарычал Семен, вцепившись в шерсть и изо всех сил стараясь не соскользнуть вбок. — Да я, может, на мамонтов привык запрыгивать! Что мне ваши ишаки?!
Теперь смеялась вся компания, и Семен смог наконец рассмотреть ее целиком. Один из четверых всадников, подошедших сзади, похоже, являлся настоящим главарем отряда. Почему похоже? Да потому, что он был старшим по возрасту и… рогатым! Вероятно, он-то и отдал команду, а потом первым начал смеяться.
Одет мужик был в некое подобие вязаной безрукавки, обнажающей чрезвычайно мускулистые руки, имел аккуратную короткую бородку с проседью и широкий крутой лоб. Рога ему очень шли. Издалека они казались настоящими, однако на самом деле представляли собой прическу, сделанную весьма искусно и закрепленную не то жиром, не то еще какой-то смазкой. Лука у него не было, только копье, да и то какое-то ритуальное — возле наконечника привязано нечто весьма похожее на бычий хвост.
Отсмеявшись, главарь указал рукой вперед и вниз. Воин, пострадавший в рукопашной (он был уже на ногах), поднял сумку с камнями для пращи, полупустой рюкзак, выдернул из земли древко пальмы, подошел к быку и подал все это Семену. Отпускать руки было страшно, но животное стояло смирно, и всадник смог принять свое имущество. «Трогать чужое не боятся», — без особой радости отметил он.
К тому времени, когда снаряжение и оружие было пристроено, вся компания начала куда-то двигаться. Рогатый главарь с хвостом на копье направил своего быка вдоль опушки леса, а остальные стали пристраиваться за ним гуськом — не спеша, уступая друг другу места. По-видимому, эти места были не случайны. Последним оказался молодой бычок без всадника.
— Не подведи, быча! — попросил Семен вслух и мысленно: — Топай за ними! Убежать ведь все равно не дадут…
Странно, но животное послушалось и зашагало даже быстрее, чем все остальные. Вот только оно почему-то не пристроилось вслед за последним, а двинулось параллельным курсом, постепенно приближаясь к голове колонны.
— Э, ты куда?! — бормотал Семен, усиленно пытаясь обрести устойчивую позу. — Куда прешь-то?
— «На место…» — довольно внятно, но загадочно ответил бык.
Начинающий всадник решил не вмешиваться: «Удержаться бы! А что будет, если эта махина припустится рысью?!» В итоге он оказался прав — зверь знал, что делал. Когда он догнал предводителя, второй бык начал как бы притормаживать, отставать, явно освобождая сородичу его законное место в строю. Оное место Семенов бык и занял. Всадника это совсем не обрадовало: все воины теперь смотрели ему в спину. Эта спина, вероятно, должна быть прямой, а плечи гордо расправленными.
— «Ну, уж как получится, — вздохнул Семен. — Но разврат полнейший! Я ж на рекогносцировку пошел, прогуляться, можно сказать! А теперь еду (или иду?) с какими-то индейцами непонятно куда и зачем. А может, мне в другую сторону надо?! Ладно, черт с ними… Что там есть в анналах памяти? Ну-ка…
Тур. Или „бос примигениус“ по-латыни. Бык первобытный, значит. На глаз эти зверьки сантиметров 170—180 в холке. На самом большом едет главарь. Его „лошадка“ до тонны, пожалуй, не дотягивает — килограммов 700—800, наверное. Окраска у всех черная, с белым „ремнем“ вдоль спины, а молодой бычок — бурый, с рыжеватым оттенком. Рога длинные и острые — они явно представляют собой оружие, а не украшение. Спокойствие и медлительность, похоже, мнимые — под шкурой у них не жир, а мышцы перекатываются. Что я про них читал?
Вроде бы со второй половины четвертичного периода туров было очень много в лесостепях Северной Африки, Европы и Азии. Они там не вымерли сами, а были уничтожены человеком. Дольше всего, как это ни странно, продержались они в Европе, где перешли к лесному образу жизни. Последнего на Земле тура застрелили в 1627 году в королевском лесу недалеко от Варшавы… Сволочь все-таки этот гомо сапиенс!
Ученые считают, что от туров пошел весь (или почти весь) крупный рогатый скот. По одной из версий, тур был одомашнен где-то в начале неолита на территории Европы. Потом скотоводы каким-то образом продвинулись со стадами на Ближний Восток и через него попали в Северную Африку. Там они стали жить на благодатных просторах… Сахары! Последняя, конечно, тогда не пустыней была, а совсем наоборот. В этой самой Сахаре люди вывели несколько новых пород, которые уже мало напоминали изначальных туров. Потом всякими кривыми окольными путями эти звери попали обратно в Европу, где окончательно стали рабочим, мясным и молочным скотом.
Что еще? Всадники? Никто, кажется, никогда на быках не скакал… Есть, вспомнил! Те древние сахарские скотоводы обожали разрисовывать скалы. И на рисунках видно, что быков не кастрировали и в повозки не запрягали — люди на них верхом передвигались! А почему, собственно, нет? При определенном навыке это, наверное, не хуже, чем на мамонте, только непонятно, как залезть».
Быки шли и шли — со скоростью шесть-семь километров в час. Семен покачивался на теплой звериной спине и размышлял о смысле жизни, а также о том, что если этот марш будет долгим, то он, во-первых, окажется очень далеко от своих, а во-вторых, на другой день у него будут жутко болеть связки в паху и на бедрах. Впрочем, он вовсе не был уверен, что доживет до завтра, так что на этот счет беспокоился не сильно. Кроме того, у его спутников не имелось никакого снаряжения для ночлега, значит, где-то поблизости должно быть «гнездо». Примерно так и оказалось.
Колонна поднялась на пологий холм — тот самый, который наметил для себя Семен — и начала спускаться. Произвести геологическую и географическую рекогносцировку он, конечно, не успел, зато увидел, что на той стороне холма раскинулось стойбище!
«В общем-то, ничего особенного — примерно дюжина конических жилищ, просторно расставленных на берегу ручья. У имазров и аддоков стоянки выглядят примерно так же, если не считать того, что вокруг — вдали и вблизи — бродят не лошади, а эти самые туры. Вон те, которые помельче и коричневатого цвета, скорее всего, молодняк или коровы».
Передовой бык вошел в стойбище и остановился недалеко от довольно большого вигвама, верхушка которого была украшена натуральными (и очень крупными) рогами, а к покрышке кое-где были привязаны хвосты. Воины начали спешиваться. Они похлопывали своих животных по шеям и мордам, почесывали их, говорили ласковые слова. Быки не уходили, а явно чего-то просили — тыкали носами своих хозяев куда-то в область живота. Наконец один из воинов отцепил от пояса кожаный черпачок с ручкой и… стал в него мочиться! Закончив, он подал посудину своему быку и держал ее, пока тот не вылакал все содержимое. Зверь облизнулся, потянулся мордой и взмыкнул, явно требуя добавки.
«Так вот зачем им эти черпачки! — мысленно восхитился Семен. — А я-то удивлялся, для чего воину таскать с собой посуду наравне с оружием! Помнится, знакомые эвены-оленеводы тоже носили на поясах эмалированные кружки. Но они их вроде бы для чая использовали… Или не только? Просто я не видел и не спрашивал… Судя по рассказам и литературе, у оленных коряков и чукчей в хозяйстве тоже имелись специальные сосуды для мочи.
Обыватель иной современности скажет: „Фу!“, а я не скажу. Весь Крайний Север нашей Евразии является зоной оленеводства. Зачем людям олень — понятно, а оленю-то человек зачем? Дикие олени — там, где их не выбили — прекрасно обходятся без человека: и пастбища находят, и от хищников спасаются. Домашние же олени на самом деле не очень домашние — человека они скорее терпят, чем любят. А почему? Нет ответа! Чтобы, скажем, запрячь оленя, его нужно выловить арканом или… подманить собственной мочой, которую он любит до „дрожи в коленках“. Может, в ней-то, родимой, все и дело?
Но то — олени. Они в тундре живут — их корм беден минеральными веществами. А быки? Неужели огромные туры, живущие в благодатных краях, дали себя приручить ради человеческой мочи?! Что-то не верится…
Ладно, ближе, как говорится, к телу: по здешнему ритуалу получается, что животину после похода нужно „угостить“. Зря я сразу всю соль отдал, но кто ж знал?! Пописать, конечно, не помешало бы, но во что? Не просить же посуду взаймы…»
Выход из положения Семен придумал — не будем уточнять, какой именно.
Животные и часть воинов разбрелись по своим делам, а к оставшимся из вигвама выбрался какой-то начальник — борода у него содержала больше седины, чем у предводителя отряда, а рога на голове были значительно длиннее. Бычий же хвост висел непосредственно на шее, вызывая ассоциацию с галстуком.
Этот «бугор» стал разговаривать с двумя оставшимися воинами — рогачом и раскрашенным парнем, которого Семен поначалу принял за главного. Речь, несомненно, шла о нем. Многие слова и обороты показались Семену знакомыми — похоже, это был родной язык Нилок. Только он почти не прислушивался, поскольку не мог оторваться от созерцания того, что происходило за крайними жилищами.
Там женщины доили коров!!
«Вот это да-а-а… А ведь, помнится, было время, когда я, напившись самогонки, лежал на берегу, смотрел в небо и мечтал о том, как заведу в этом мире скотоводство, научу народы доить коров и делать сыр — российский, пошехонский, голландский и даже камамбер. Правда, ни доить, ни делать сыр сам я не умею… А эти, выходит, умеют! Может, и сыр?! Ну, уж это слишком…»
Рассмотреть в деталях, что и как женщины делали под коровами, было трудно, но особой удоистостью последние, похоже, не отличались — посуда использовалась довольно мелкая. Доимые животные стояли спокойно и что-то вылизывали или лакали из плоских длинных корыт. Что именно, Семен догадался почти сразу — после того, как одна из доярок присела над корытом, задрав рубаху. Вероятно, процедура мочеиспускания у этого народа скрытности не требовала.
Совещающиеся главари пришли к какому-то решению, и разрисованный парень отправился к дояркам. Вскоре он вернулся с глубокой деревянной миской в руках и передал ее рогатому старейшине. Гостю же (или пленнику?) он призывно махнул рукой.
Семен подошел и с вежливой, но гордой улыбкой спросил по-русски:
— Фиг ли надо, ковбои?
— На, пей! — так, наверное, нужно было перевести слова и жест.
В посудине Семен обнаружил не меньше литра белой жидкости с пеной по краям. Он позволил себе чуть расслабиться и счастливо улыбнуться:
— Сто лет молока не пил! Особенно парного!
Содержимое он выпил до дна — длинными тягучими глотками, смакуя и наслаждаясь. Молоко оказалось густым, с необычным, но приятным привкусом.
— Благодарю, — вернул посуду Семен. — Может, конечно, вы меня сейчас убивать будете, но все равно спасибо за удовольствие!
Никто его, однако, убивать не стал. Старейшина от него отвернулся, приподнял клапан входа и, оберегая свои «рога», залез внутрь. Предводитель отряда тоже повернулся и не спеша двинулся куда-то в сторону, где вскоре и скрылся из виду за стенками жилищ. Лишь разрисованный парень никуда не делся, а отошел в тенек, опустился на корточки, положил рядом копье и стал смотреть куда-то в пространство, но, в общем-то, в сторону Семена.
— «Та-ак, — озадаченно почесал гость (или кто?) свой лохматый затылок. — Начальники, значит, занялись своими делами, а ко мне приставили охранника. И при этом оружие не забрали! Я ж этого парня в два счета зарублю и убегу! Ладно, это успеется… Странный у них ритуал встречи — молоком напоили, а потом бросили. Впрочем, как-то это не очень похоже на демонстрацию радушия. Скорее уж… Словно меня „на вшивость“ проверяли, словно испытание какое-то предложили. И что, я его выдержал? Непонятно… Может, пойти погулять? А разрешат?»
Ему разрешили. Как вскоре выяснилось, бродить по стойбищу он может беспрепятственно, а вот выходить за пределы — не рекомендуется. Насколько сильно, проверять Семен не стал. До сумерек оставалось не так уж много времени, и он решил не пытаться сбежать: «До своих все равно сегодня не добраться, а ночевать без огня в здешней саванне страшновато — может, тут по ночам леопарды рыщут? Да и ловить, наверное, станут или, того хуже, проследят до стоянки и там возьмут всех».
Стойбище, судя по всему, было походным — вряд ли оно располагалось здесь больше нескольких суток. В жилища заглядывать Семен не рискнул и ограничился наружными наблюдениями, благо жизнь туземцев проходила, в основном, на открытом воздухе: «Оружие, утварь, инструменты из камня, кости, дерева и кожи. Некоторые режущие приспособления изготовлены в стиле „вкладышей“, то есть тонких кремневых отщепов, вставленных в „обойму“. Признаков сыроделия не наблюдается — молоко, похоже, просто пьют. Питаются молоком и мясом, но и, кажется, всякими травками-корешками не брезгуют. Судя по костям и рогам, которые валяются где попало, охотятся на лошадей, бизонов и оленей. Своих туров тоже едят, но их рога не выбрасывают, а используют в качестве украшений. Кроме того, из них делают некое подобие черпаков и бокалов для питья. Мясо варят в кожаных котлах знакомым способом — опуская в них раскаленные камни. Одежда двух видов — из шкур и… вязаная, из шерстяных нитей! Вот умение вязать нам бы пригодилось — этим может заниматься любая женщина без всякого ткацкого станка!»
Бродить Семену быстро надоело, и он взялся за своего охранника. Однако на вопросы парень не отвечал или отделывался односложными репликами, на «ментальный» контакт идти отказывался, словно понимал, что это такое. Оставалось самому строить догадки и предположения: «Это место, по-видимому, просто пастбище, где пасется стадо. Только оно, наверное, размазано на несколько километров в округе. Отсюда видно в разных местах с полсотни животных. Они щиплют травку и, наверное, кусты. В лес заходят совершенно непринужденно — они там, наверное, тоже что-то едят. Коровы с телятами держатся группами, а быки поодиночке или вдвоем-втроем. Никто их вроде бы специально не пасет и не охраняет, хотя людишки вдали мелькают…»
Пока Семен бродил по стойбищу, пока любовался окрестными пейзажами, прошел, наверное, не один час. Время от времени к охраннику приближался какой-нибудь воин, задавал ему один и тот же вопрос и получал отрицательный ответ. После этого человек удивленно смотрел на Семена и удалялся. В конце концов, то ли солнечные тени заняли нужное положение, то ли поступил какой-то сигнал, только охранник вдруг начал проявлять активность — требовать, чтобы Семен куда-то отправился. Как выяснилось, все туда же — к вигваму старейшины. У входа стоял знакомый рогатый предводитель отряда. Он откинул клапан и сделал приглашающий жест — дескать, заходи!
Семен вошел и обнаружил, что света внутри достаточно — дымоход вверху широко раскрыт. В центре маленькое кострище, в котором бездымно тлеет горстка углей, вокруг него разложены шкуры. Свободного места под стенами достаточно, и там — в полумраке — копошатся две женщины. А напротив входа перед очагом сидит тот самый рогатый старейшина. На сей раз он обнажен до пояса. Его мускулистая волосатая грудь покрыта двуцветными узорами татуировки. Центральное изображение — черные изогнутые бычьи рога, между которыми расположен красный диск, означающий, вероятно, солнце.
Не вставая с места, старейшина произнес короткую фразу и сделал жест правой рукой. Семен понял, что это приглашение сесть «к столу», и сказал по-русски — величественно, но без надменности:
— Благодарю! Весьма польщен таким приемом! Попадешь к нам на зону — встретим как родного.
— По-па-дешь… На зо-ну… — довольно внятно проговорил старейшина и улыбнулся. А Семен опустился на шкуру, скрестил ноги по-турецки и принялся всматриваться в его глаза, пытаясь установить мысленный контакт. И обнаружил, что это совсем не трудно!
«Неспроста у него глазки так блестят, мимика заторможенная, да и в вигваме чем-то странным попахивает. Где-то я этот запашок уже нюхал, но явно не в этом мире… В Казахстане, в палатке местных рабочих? Неужели я не ошибся с Геродотом и скифами?!»
Между тем в помещении оказались еще двое — Семенов охранник и предводитель отряда, взявшего его в плен. Они уселись справа и слева, образовав как бы квадрат с очагом в центре. Женщины, орудуя ремешками и палкой, закрыли дыру дымохода и вышли из вигвама. Стало почти темно — свет пробивался лишь в узкие щели наверху. Некоторое время все сидели неподвижно, а потом хозяин зашевелился. Не вставая с места, он положил на угли щепотку чего-то. Угли засветились, запах усилился, и Семен поставил окончательный диагноз: «Конопля. Она же гашиш, план и так далее». Он попытался дышать редко и неглубоко, чтобы оттянуть начало одурманивания.
Хозяин качнулся всем корпусом и произнес два слова. Семен их понял:
— Здравствуй, брат!
Мозги работали пока еще четко, и Семен попытался проанализировать смысловые слои данного приветствия: «Они тут все, вероятно, отождествляют себя со своими животными — так бывает. Обращение „брат“ с такой вот интонацией означает признание меня человеком-быком, но как бы молодым, занимающим очень низкое положение в иерархической структуре стада. Грубо говоря, он обозвал меня теленком, родившимся позже, чем он сам, хотя и допускает, что мы сосали одно и то же вымя. Почему? Потому что я смог договориться с быком. Это — с одной стороны, а с другой стороны — продемонстрировал неумение ездить на нем верхом, позорно свалился. Значит, для них я „свой“, но неполноценный, слабенький. Если с этим сейчас согласиться, потом что-либо исправить будет очень трудно. М-да-а-а… — вождь и учитель народов собрал волю в кулак, принимая решение: — Значит, надо „гнуть пальцы“! Причем, с запасом, не боясь переборщить! Эх, где, как говорится, наша не пропадала!»
— Здравствуй и ты, — спокойно ответил Семен. — Только я не сын коровы.
Ему показалось, что туземцы переглянулись в некотором замешательстве. Впрочем, длилось оно недолго:
— Кто же ты? — последовал вопрос.
— Мамонт, конечно, — пожал плечами Семен. — Разве не видишь?
Он не стал экономить ни художественное воображение, ни свои телепатические способности. «Мыслеобразы» пошли один за другим — объемные, яркие, живые. Вот дерутся два саблезуба, а вот огромный мамонт-самец ведет по заснеженной степи свое стадо. Сначала Семен сам ломал бивнями наст, а потом превратился в человека, сидящего на холке животного. Эти двое стали как бы одним целым — по всем правилам уподобления.
— Так, — сказал рогатый старейшина, — та-ак… Что же ты делаешь здесь, Мамонт?
— Ищу новые пути для «своих», — ответил Семен. — Чем же еще заниматься вожаку летом?
— Это наша земля, — пробормотал разрисованный парень. — Это — земля Быка!
— Конечно, — охотно согласился Семен. — Но она находится в мире Мамонта.
— Мамонт ушел, — сказал предводитель. — Много лет никто не видел его здесь.
— Еще увидите, — заверил Семен. — Бык всегда уступал ему дорогу.
— Это так, — склонил рогатую голову старейшина. — Это — так!
Глава 8. Обряд
Посиделки в шатре у старейшины продолжались долго. Как Семен ни уклонялся, дыму он все-таки хватил. Правда, к тому времени его новые друзья были уже хороши — по полной программе. В какой-то момент они принялись мычать и стонать хором. Единственный слушатель не сразу понял, что это они поют. В песне рассказывалось о счастье и радостях жизни, а также о блаженном посмертии. Текст был примерно таким:
- …Вот идет большой бык — ох-хо-хо!
- Вот идет другой бык — ой-е-ей!
- А за ними корова — ах, какая корова!
- Мой маленький братик весело скачет,
- И сестренка моя весело скачет.
- Ах, как им хорошо!
Семен решил не ударить в грязь лицом и тоже что-нибудь исполнить. Ничего путного, однако, в голову не пришло, и он обратился к дворовому року собственной юности. Имитируя низкий рев мамонта, бывший ученый и завлаб завел:
- …Мой чемодан, набитый планом,
- Ты предназначен для наркоманов!
- Ты предназначен для анашуров,
- Ты предназначен для планокуров!
Он слегка перевел дух, откашлялся и грянул припев:
- …Я на лампочке сижу —
- Обкурился как хочу!
- Забиваю косячок,
- Чтобы взял меня торчок!
«Мыслеобразы» получились довольно яркие и рельефные. Слушатели их восприняли, но заинтересовались почему-то не чемоданом или лампочкой, а этим самым косячком. Семен подозревал, что так на соответствующем сленге называют папиросу или сигарету с «травкой». Однако он решил не усложнять себе жизнь и на пальцах объяснил, что такое курительная трубка. Одна такая — из обожженной глины — валялась на дне его рюкзака, но слушатели не попросили ее показать, а захотели исполнения на «бис». Семен не отказал, но предложил ему подпевать. Что и было сделано — причем не раз.
В итоге Семен проснулся поздним утром в вигваме старейшины — в обнимку с одной из его жен. Дыра дымохода была открыта настежь, так что света хватало. Это позволило ему немедленно реализовать свою первейшую потребность — проверить волосы временной подруги. Вшей не обнаружилось, и Семен вздохнул облегченно: «Кажется, хозяина зовут Танлель, если я ничего не перепутал…»
Смысл данного обряда объяснять Семену никто не стал — во всяком случае, так, чтобы он понял. Все это явно имело отношение к посвящению, к переходу подростка во взрослое состояние. Только происходило все как-то очень странно.
Прямо в центре стойбища были начерчены на земле два широких круга один подле другого. В них поставили обычные кожаные палатки-вигвамы. Шестеро мальчишек поселились в одном и четверо девочек — в другом. Переступать черту в обратном направлении им, вероятно, было запрещено. На протяжении трех дней молодежь вынуждена была топтаться на этих пятачках диаметром метров семь-восемь. Делать им там было почти нечего — мальчишки пытались играть и болтать с проходившими мимо людьми. Девочки вязали, иногда дразнили соседей по заключению имитацией мастурбации. Узникам даже нужду приходилось справлять на виду у всего стойбища. Последнее, впрочем, никого в данном народе не смущало. Кормили эту молодежь тоже довольно странно — два раза в сутки женщины передавали им сосуды с молоком. Его, кажется, было вволю, но никакой другой пищи не полагалось. Естественно, такую диету смогли вынести не все — у одной из девушек и у двух парней началось расстройство желудка. Все происходило прилюдно, и Семен сочувствовал им всей душой, особенно девушке…
А потом это странное заключение кончилось. Несколько воинов привели в стойбище двух быков и корову. Почти все жители собрались возле кругов. Танлель подошел к «мужскому», проговорил несколько совершенно непонятных фраз и заровнял ногой канавку, которая образовывала границу. Круг оказался разомкнут, и четверо парней под радостные вопли толпы его благополучно покинули. Их хлопали по плечам, обнимали и поздравляли, словно они совершили некий подвиг. Примерно то же самое случилось и с «женским» кругом, только заклинания произносила какая-то тетка. После этого толпа начала быстро расходиться, уводя с собой освобожденных. В итоге у кругов остались лишь воины, животные, Танлель и Семен. Больная девушка и двое мальчишек уныло сидели возле своих палаток.
— Все кончилось, — грустно улыбнулся Танлель. — Больше смотреть не на что.
— А эти? — не поверил Семен. — Что с ними будет?
— Их место не здесь, а в Верхнем стаде, — ответил главарь. — Сейчас их отправят туда.
— То есть?! — вскинулся Семен. — Убьете, что ли?
Собеседник отвернулся и промолчал. Воины же вошли в круг и стали неторопливо вязать парней кожаными ремнями. Те не сопротивлялись. В таком спеленатом виде их перенесли и уложили на спины быков. Точно так же поступили и с девочкой, но уложили ее на корову.
— Но почему?! За что?! — не унимался Семен. — Да, сейчас они больны, но это просто из-за молока! Через день-два на нормальной пище…
Семен не договорил, поскольку понял, что глава стойбища смотрит на него с полнейшим изумлением:
— О чем ты?! Они здоровы! Просто не могут принимать священную земную пищу. Значит, им нужна небесная! Их место — там. Мы не можем удерживать их здесь.
— Погоди-ка… Так молоко — это священная пища?
— Конечно. И молоко, и плоть наших сестер и братьев священны!
— Ну, разумеется… — продолжал недоумевать Семен. — А может, у них просто организм молоко не принимает, так что ж, за это…
Он понял, что говорит глупости, и замолчал. Услужливая память выпихнула на поверхность статью, прочитанную когда-то в журнале: «Некоторые взрослые в моем мире не могут пить молоко — организм его не усваивает, не вырабатывает соответствующих ферментов. Есть версия, что когда-то такая ситуация была обычной — выйдя из младенческого возраста, люди утрачивали способность переваривать молоко, да и где его было взять? С возникновением скотоводства совпало появление мутации, генетического изменения у человека, которое пришлось „к месту“, закрепилось и распространилось — взрослые стали пить молоко! Может быть, конечно, мутация возникла раньше, просто с развитием скотоводства человеческие особи с новыми свойствами получили преимущество. Как же это могло выглядеть на практике? А вот так вот! Эти ранние скотоводы выбраковывают „неизмененных“ людей! Да, жестоко, но… логично.
Стоп! — осенило Семена. — Так ведь они ж и меня проверяли! Ну, да: напоили парным молоком и несколько часов „пасли“, наблюдая за реакцией. Откуда ж им знать, что молоко я обожаю в любом виде и могу употреблять в любом количестве?! М-да-а… Но, с другой стороны, с отвычки, после большого перерыва вполне могло и пронести…»
Некоторое время Семен размышлял, пробрасывая в уме варианты действий и их возможные последствия. Потом решился-таки рискнуть и сказал:
— Отдай этих троих в мое земное стадо.
— Зачем?! — вскинул брови Танлель. — Зачем Мамонту рожденные коровами?
— Он хочет их, — пожал плечами Семен. — Какая тебе разница? За это он даст людям-быкам то, что им нужно.
— Но у нас все есть!
— Нет, — улыбнулся Семен и достал из кармана глиняную трубку. — Вот такого косячка у вас нет!
— Действительно… — предводитель разглядывал странный предмет. — Неужели это ОН?
Похоронной команде, вероятно, предстоял неблизкий путь. А перед дальней дорогой, как уже знал Семен, здесь полагается пообщаться с волшебной травой. Что воины и собирались сделать: принесли тлеющую головню, уселись в кружок и принялись ее раздувать, собираясь, вероятно, посыпать угли анашой.
— Я объясню, — заверил Семен. — И даже покажу.
Он подошел к воинам, попросил щепотку травки, набил трубку, поджег и затянулся, изображая полнейшее удовольствие. Потом подал прибор ближайшему мужчине:
— На, попробуй!
Нужно отдать должное этим примитивным скотоводам — достоинство новшества они оценили сразу. Трубка пошла по кругу. Потом ее опять набили, выкурили, набили снова… К компании присоединился Танлель, а вот Семен отказался — заявил, что его, как простого мамонта, такое не забирает: мы, мамонты, принимаем кое-что покруче. Вокруг курящей компании постепенно собралась небольшая толпа — человек десять. Народ смотрел с нескрываемым интересом, а кое-кто и просил затянуться. В общем, вскоре обкуренные воины, похоже, забыли, что собирались кого-то куда-то вести. Итог же оказался неожиданным.
Танлель попытался что-то сказать, но язык его плохо слушался, и он просто поднял вверх три пальца.
— Три — чего? — не понял Семен.
— Т-три ко-сяч-ка!
— Они называются «трубки», — напомнил самозваный прогрессор. — А почему именно три?
— М-мам-монту от нас — т-р-ри… Нам от М-мам-монта — тр-ри… Тр-рубки!
— Во-от оно что! — рассмеялся Семен. — Но у меня с собой только одна. Отведите людей на мою стоянку, и я дам вам трубки! Даже не три, а четыре!
Как это ни было смешно, но сделка состоялась. День спустя Семен уже был на своем соленом ручье. Караван заночевал на берегу реки, а парней и девчонку он привел в лагерь. Семенова догадка подтвердилась: эти ребята были собратьями Нилок по несчастью. У последней в свое время хватило ума не ждать смерти и переселения в «небесное» стадо — она просто сбежала и прибилась к лесным земледельцам.
Новоприбывшую молодежь Семен пристроил к тому же нехитрому делу — выпаривать соль. Особых надежд на то, что все они тут без него будут пахать «как папы Карлы», он не питал, но и сидеть здесь не собирался. Поэтому Семен просто установил нормы дневной выработки и пригрозил жуткими карами за их невыполнение.
Никаких иллюзий относительно своей способности заниматься бизнесом у Семена не было, поэтому запас трубок он раздал почти сразу — всем желающим. После этого он мог честно смотреть людям в глаза и говорить, что у него больше нет. Не стал он делать тайны и из того, как эти штучки изготавливаются. Это совсем не сложно, особенно если мундштук сделать из трубчатого стебля растения. Вылепить из глины чашечку с дыркой довольно просто, нужно только, чтобы при обжиге она не треснула. Народ потихоньку начал экспериментировать, поскольку иметь трубки хотели все — и мужчины, и женщины. Семен же на этом деле заработал немалый авторитет. Кличка Брат-Мамонт за ним закрепилась, а необходимость участвовать в коллективных воскурениях (или нюханьях?) почти отпала. Идиллия, однако, продолжалась недолго.
— Куда это вы собрались? — спросил однажды утром Семен.
— Бакуты, — рассмеялся обкуренный Танлель. — Бакутов поймали — будет очень весело.
— Да ты что?! — изумился Семен. — Что ж вы мне-то не сказали?! Я ведь тоже хочу бакутов!
— Поехали с нами, Брат-Мамонт! — расплылся в польщенной улыбке Танлель. — Вот этот бык будет твоим!
Надо сказать, что на сей раз караван выглядел довольно странно — шесть верховых быков и добрый десяток пустых. Причем эти пустые были молодыми и людей как бы немного дичились. Их поведение контролировали не столько воины, сколько старые верховые быки. Всадники им в этом помогали, но довольно робко и неактивно. Что и как нужно делать в такой ситуации, Семен не знал. Чтобы в очередной раз не попасть впросак, он пристроился рядом с Танлелем и, пользуясь его расслабленно-благодушным настроением, принялся выпытывать всякие исторические и географические подробности. Информатор оказался плодовитым.
Настоящие люди — это, конечно, люди-быки или «тигдебы». Их много — и там, и там, и даже во-он там. Размытая общность делится на племена или кланы (стада), самоназвания которых можно перевести как «большие сильные туры», «туры с рыжими пятнами», «черные туры», «туры в состоянии гона» и так далее.
Читать бесплатно другие книги:
