Люди Быка Щепетов Сергей

— Поговори с саблезубом!

— С каким?! — оторопел Семен.

— Ну, с этим, который у нас в Кабаньем лесу живет.

— Ты что, с дуба упал?! Он мне не друг и не родственник!

— Да друг, друг! — заверил старейшина. — Ребята его как-то раз близко видели — у него на морде шрам, как ты рассказывал. Значит, тот самый!

— Ну, знаешь ли… Он, наверное, от старости еле ходит! — попытался найти отговорку Семен. Но не тут-то было.

— Нормально он ходит! И прыгает даже! — со знанием дела заявил старейшина. — Иначе б давно помер.

— И о чем же мне с ним говорить? — окончательно растерялся Семен.

— А-а… — хитро прищурился Медведь. — Пускай пользу людям приносит! Нечего наших кабанов просто так жрать. Будем на него охотиться.

— Здрасте!

— А что? — глаза старейшины азартно заблестели. — Представляешь: сидишь ты ночью возле тигриного логова и подкарауливаешь. Он, значит, подкрадывается и на тебя: «Р-р-ры!» А ты ему: «Ар-ра!» И из арбалета в глаз — бемс!

— Это круто, — признал Семен. — А если промахнешься?

— Ни за что не промахнешься, — заверил старейшина. — У нас для такого дела есть самострел специальный. В том смысле, что сломанный он, но я чинить не велел. Сила в нем огромная, но если заранее его взвести (а как же иначе?), то там вязка лука растягивается и тетива слабеет.

— Ну, да, — сообразил Семен, — не промахнешься, потому что и выстрелить не сможешь, да?

— Конечно! Тогда ты, естественно, хватаешь копье и — р-раз-два! А копье-то — хи-хи!

— М-да-а… — покачал головой главный друг животных. — Вы, батенька, оказывается, не только садист, но и извращенец!

— Да, — гордо выпятил узкую грудь Медведь, — я они и есть. А кто это?

— Не важно, — махнул рукой Семен. — А если загрызет?

— Может, конечно, — почесал затылок старейшина. — Вот и договорись с ним, чтоб не загрызал. Или, по крайней мере, загрызал не всех, а только тех, на ком метка особая будет.

— Ну, знаешь ли! — возмутился Семен. — Тигра человечиной прикармливать?! Если кого-то из своих необходимо убить, так самим и нужно это сделать, по-честному!

— Верно говоришь, — признал Медведь. — Пусть уж никого не загрызает.

— Так скоро об этом все и узнают! — рассмеялся Семен. — После первой же «охоты»! Или, в крайнем случае, после второй!

— Вряд ли, — сказал старейшина. — О таких вещах не рассказывают. Кроме того, это будет испытание не для всех.

— А для кого?

— Для лучших. Тех, кто потом сможет заменить меня, Кижуча, Бизона… — старейшина помолчал и закончил: — Или тебя.

— Такие есть?! — вскинулся Семен. — Ты видишь их, ты узнаешь их?!

— Да, — кивнул Медведь. — И не только я.

Семену мучительно захотелось спросить: «Кто они?», но он промолчал — один из парней, исполнявших роль сержантов на тренировочной площадке, был его сыном.

— Ладно, — сказал великий воин, учитель, жрец и друг животных. — Только вряд ли саблезуб согласится. С чего бы?!

— Вместе пойдем! — обрадовался старейшина. — Познакомимся, в смысле — обнюхаемся!

Затея, безусловно, была бредовой, но встреча вскоре состоялась — место звериной лежки ни для кого не было секретом. Старые знакомые узнали друг друга — один по внешнему виду, другой, конечно, по запаху. На первых же секундах ментального контакта Семен понял, что кот уже не тот: надменный «сверхзверь» превратился в старика. Наверное, он уже прошел через унижение попрошайничества у своих. Похоже, в одиночку ему тоже приходилось несладко, но он был доволен хотя бы тем, что не надо подбирать объедки за молодыми членами прайда.

— «Ты на земле нашей охоты», — как бы между делом заметил Семен и вообразил пространство, отделяющее логово от поселка.

— «Знаю, — ответил зверь и широко зевнул, продемонстрировав полный комплект желтоватых зубов. — Со мной делиться нужно».

«Так! — мысленно усмехнулся человек. — Он продолжает считать меня „своим“, но от былого презрения и следа не осталось!»

— «Мы делимся, — усмехнулся Семен. — Или, может быть, нужно начать убивать для тебя?!»

— «Сам могу…» — слегка обиделся саблезуб.

— «Охоться, — разрешил человек. — Но ты должен играть с нашими детенышами».

По представлениям Семена, предложение было для зверя лестным: возиться с повзрослевшими котятами — право и обязанность главы прайда. Как и обязанность изгнать потом молодых самцов, дабы не стали конкурентами.

— «Я не главный… — несколько растерянно уркнул кот. — Сам играй».

— «Члены НАШЕГО прайда, — сделал двусмысленный акцент Семен, — хотят, чтобы ты тоже играл».

— «Двуногие дымом воняют, — довольно робко попытался уклониться саблезуб. — Как ты и этот — с тобой».

— «Потерпишь, — усмехнулся Семен. — А этого запомни. Он не может говорить с тобой, но он второй зверь в нашем прайде — после меня. Будет приводить к тебе детенышей. Не вздумай покалечить кого-нибудь!»

— У-мырл! — ответил кот. — «Своих детей не обижают».

«Можно ли и, главное, нужно ли что-то менять в сложившемся устройстве общества? — размышлял Семен, вернувшись в форт. — А на что менять-то? На демократию — лучшую форму правления, до которой доразвилось мое человечество? Это будет утопией чистой воды. Для демократии нужны граждане, которых здесь нет, и завтра они не появятся, потому что неоткуда. В подобной ситуации в родной стране вместо демократии получилась имитация, сквозь которую проступает все та же иерархическая пирамида — схема организации стада павианов. Что же остается? Да просто поддерживать, крепить и улучшать то, что есть. Постараться перекрыть плохим людям доступ на высокие уровни власти — если не навсегда, то хотя бы на обозримое будущее.

Как это сделать? Разумеется, через законы, которые были бы непротиворечивы и просты в исполнении. Новые? А собственно говоря, новые-то зачем?! Все уже давно придумано — первобытное и незатейливое! Лоурины — наследники традиций Пяти племен. А в этих племенах, насколько я знаю, у власти почти всегда оказывались люди достойные, действующие в интересах своих людей, а не из честолюбия. Как этого добивались? Жестокой разбраковкой и психологической обработкой молодежи — процесс от гуманизма далекий, но в наших условиях эффективный. В итоге некая соревновательность среди взрослых воинов-мужчин сохранялась, но к власти специально никто из них не стремился. А ведь такое стремление у человека инстинктивно — в первую очередь для обеспечения более „сладкого“ куска себе и своему потомству. Лоурины умеют подавлять у молодых такие инстинкты. Наверное, это историческая случайность, но очень удачная. Ее нужно развить и закрепить в поколениях. Как? Через ритуал, разумеется, который будет „кремовой розочкой“ на Законе. Моего авторитета, как Жреца нового Служения Людей, для этого, наверное, хватит».

Семен вооружился пачкой листов распрямленной бересты, чернильницей с чернилами из бузины, пером чайки и уселся за стол — он так давно мечтал о подобном занятии! Главный закон лоуринов он сформулировал довольно быстро, но завяз в комментариях и пояснениях — возможно, просто из-за того, что пальцы соскучились по перу. Когда дело дошло до комментариев к комментариям и к мыслям по поводу соображений о… могучий мозг преобразователя взбунтовался и усмирил буйство пальцев. Это было не очень трудно, поскольку и чернила, и перья как раз кончились. Проснувшись на другой день, все комментарии Семен упразднил: «Фраза, формулировка должна быть понятна без пояснений, иначе со временем возникнет путаница. А как узнать, что люди поняли? Нужна обкатка…»

С первой же оказией Семен отправил письмо старейшинам лоуринов с просьбой высказать мнение. Ответ пришел довольно быстро:

«Харашо сказана! Есть адин на примете».

На этом процесс законотворчества временно прекратился. В том числе потому, что появились новые заботы и, разумеется, первоочередные. Как только степь просохла и стало возможным передвигаться на большие расстояния, в форт пришла весть о появлении где-то на западе чужаков. «Опять?! — возмутился Семен и длинно выругался. — Сколько можно?! Придется разбираться!»

Дело заключалось в том, что откуда-то с северо-запада на границу земли клана имазров прикочевала родня — клан кулривов. Родня-то родня, но кроме взаимопонятного языка ничего общего между ними не было. Конечно же, общение началось с боевой стычки. Наученные горьким опытом, имазры разворачивать военные действия не стали, а отправили гонца в форт к Семену. Отвлекать лоуринов верховный правитель не стал, а отправился к месту конфликта лично. По дороге он прихватил воинов-аддоков и людей из новообразованного клана пейгов. Вместе с имазрами получилось больше полсотни прилично обученных бойцов, которые командира боялись сильнее, чем противника. Пришельцы в бой не вступили, а согласились на переговоры. Точнее, вынуждены были согласиться — их оказалось меньше и, кроме того, имя великого мага Семхона им было известно.

Переговоры позволили узнать много интересного о жизни западного народа «охотников на мамонтов». После истребления ордена укитсов ритуальный забой волосатых слонов стал быстро выходить из моды, хотя обычная охота продолжалась. Только всем почему-то стало не хватать добычи — начались стычки из-за охотничьих территорий. Кулривы оказались оттеснены от традиционных мест массового забоя животных. Они, в принципе, готовы признать власть лоуринов в целом и Семхона — в частности, но им нужна земля для охоты. Иначе они будут сражаться и лягут костьми за родной клан.

Честно говоря, никаких особенно теплых чувств к этим людям Семен не питал. Устройство их общества с вечной конкуренцией из-за власти и влияния его жутко раздражало. Тем не менее обречь на смерть почти полторы сотни пришельцев, больше половины из которых женщины и дети, он был не в состоянии. «А что с ними делать? — размышлял вождь народов. — Расформировать, разделить и распределить по местным племенам и кланам? Проблематично: во-первых, вряд ли они пойдут на это добровольно, а во-вторых, их здешняя родня больше десяти лет привыкала к „цивилизованной“ жизни и до конца еще не привыкла. Общение с „дикарями“ вряд ли пойдет им на пользу. Может, отправить этих кулривов жить далеко на север? Но там приледниковые (или уже приморские?) низменности — это, по сути, тундра, в которой, кроме северных оленей и леммингов, никто не живет. Тогда, может быть, пропустить их через наши земли и поселить к востоку от лоуринов? А нужны ли нам такие соседи? Не лучше ли оставить лоуринов как барьер для экспансии Homo sapiens на восток континента? И вообще, почему, собственно говоря, эти ребята должны куда-то переселяться?!»

Выяснением последнего вопроса Семен занялся специально:

— На землях вашего народа стало меньше дичи?

— Вроде бы нет, скорее наоборот.

— Наверное, людей стало больше?

— Если и стало, то не намного.

— Тогда почему вы голодаете?!

— Нам негде охотиться…

В общем, у Семена сложилось впечатление, что в тех краях возникла ситуация ложной перенаселенности и, соответственно, мнимой нехватки ресурсов.

«Так бывает, когда, чего-то испугавшись, сильный захватывает себе больше, чем ему нужно, — на всякий случай. Более слабый сосед остается без необходимого и начинает смотреть по сторонам — у кого бы и ему отнять. И конечно, находит. Собственно говоря, такой бардак должен был, наверное, начаться сразу после катастрофы, но Нишав со своими укитсами установил централизованное правление и не допустил этого. Укитсов не стало, и события пошли своим чередом.

Что ж, — вздохнул Семен, — получается, что мы в ответе не только за тех, кого приручили, но и тех, кого истребили. Место укитсов свободно, и его должны занять лоурины. Иначе предстоит бесконечная война вдоль западной границы. Проще сразу собрать армию и всех завоевать. Думаю, полусотни наших воинов хватит, чтобы разгромить ополчение любого клана. Но как же не хочется этим заниматься! Что-то ведь было в родном мире на данную тему… Ах да, знаменитое стихотворении Киплинга — формула, отлитая в бронзе:

И такие „сыновья“ у нас уже имеются. Молодые воины, которых я знаю как облупленных, потому что они учились в школе, а потом проходили посвящение в племени лоуринов. Они и есть лоурины, хотя родились в племенах имазров и аддоков. Язык „западников“ для них родной, а на лошадях они умеют ездить с детства. По крайней мере, трое таких парней явно тяготятся своим нынешним положением — им некуда приложить свои воинские и организаторские способности. А тут такой размах, такие перспективы! Да, но… Но эти парни — мой личный резерв, моя опора! Что ж, у Киплинга есть и про это:

Придется отдать. А добровольцев они подберут сами — проблем с этим, наверное, не будет. Много-то и нужно: потенциальный противник разобщен, придется не столько воевать самим, сколько заключать и разрушать союзы, поддерживать одних против других и прочее в том же духе. Парни справятся — у них пластичное мышление „белого человека“».

— Значит, так, — сказал Семен главным людям кулривов, — вам предлагается богатый выбор возможностей. Например, можете объявить нам войну. Тогда к завтрашнему утру вы останетесь без лошадей, а к середине дня будете истреблены поголовно. Надо ли рассказывать, как это было с укитсами?

— Не надо. Об этом все знают.

— Хорошо. Другой вариант: вы без боя возвращаетесь туда, откуда пришли. После этого каждый кулрив, даже случайно ступивший на нашу землю, будет убит. Или кто-нибудь вместо него.

— Мы уже рассказали, почему не можем этого сделать.

— Я помню. Потому и даю вам иную возможность. Вы признаете нашу власть, наши законы, отказываетесь от заветов предков, которые им противоречат. Вы присоединяетесь к нашему Служению, и, значит, лишь его главные люди — лоурины — могут карать и миловать, заключать мир или объявлять войну. Привыкнуть к этому будет трудно, зато вы сможете вернуться в свою землю и жить там под нашей защитой!

Конечно же, кулривы согласились — а куда они могли деться?! Пришлось наспех придумать церемонию «принятия присяги» — кланом в целом и каждым воином в отдельности. Потом недели две Семен мотался по степи, формируя отряд конквистадоров, который пойдет с кулривами на запад. Основной проблемой оказался избыток добровольцев — применить в деле боевые навыки хотели очень многие.

На душе у Семена было тяжело — его не покидало ощущение, что он создал страшное оружие и теперь передает его хоть и в знакомые, но чужие руки. В конце концов он нашел компромиссное решение — отправиться вместе с кулривами и отрядом. Но не в качестве предводителя или советника, а в качестве… никого. «Замаскироваться под простого воина, к сожалению, не удастся, значит, пусть считают меня знаменем, символом, чем угодно, но руководящих указаний они от меня не дождутся. Эксперимент должен быть максимально чистым!»

Получилось, что эксперимент Семен поставил, в основном, над самим собой — сможет ли удержаться? Смог, хотя это и было непросто. Прежний опыт подтвердился — малочисленный, но хорошо организованный отряд имеет огромные преимущества перед «толпой», даже если она вооружена.

На земле кулривов расположилась довольно многочисленная группа воинов-охотников трех кланов, заключивших между собой «вечный» союз. От них не потребовали освободить территорию, а предложили перейти в новую веру, в которой Мамонт является земным воплощением Бога-Творца. Конечно же, Семен понимал, что подобные вопросы решаются не с бухты-барахты и не военными предводителями, а главами кланов и старейшинами. Только он об этом промолчал, и три дня спустя состоялась настоящая битва, которая быстро переросла в бойню. В последней особенно усердствовали воины-кулривы. Когда врагов, пытавшихся спастись вплавь, начали с обрыва расстреливать из луков, Семен не выдержал и неодобрительно покачал головой. Этого хватило, чтобы стрельба прекратилась. Правда, трое особенно азартных кулривов покинули Средний мир под воздействием палиц лоуринов. Выразить недовольство этим фактом решились еще двое — и умерли на месте.

Через три дня прибыли гонцы от одного из «союзных» кланов — самого слабого — с предложением объединиться против остальных двух. Переговоры начались с того, что главам семей будущего клана-союзника были предъявлены пленные воины из других кланов. Патриархам предложили подтвердить серьезность намерений — собственноручно перебить пленных. Главные люди охотно согласились, но пришли в ужас, когда лоурины остановили убийства и половину пленных оставили в живых. Мало того, им выдали лошадей и отпустили на волю, дабы побывавшие в плену смогли рассказать сородичам о том, чему стали свидетелями. Древний закон кровной мести никто не отменял (ха-ха!), так что переговоры о смене веры прошли вполне успешно.

И была новая битва, в которой лоурины почти не участвовали, а просто играли роль этакого заградотряда. Того самого, который заграждает «нашим» путь к отступлению.

То, что финт с пленными придумал не он, было для Семена слабым утешением. Автор идеи — лоурин «аддокского происхождения» — прекрасно знал традиции своего народа. И применил к ним знания, полученные на уроке в школе, когда учитель рассказывал об убийстве русскими князьями татарских послов перед битвой на Калке. Князья, конечно, сделали это, чтобы повязать друг друга кровью и тем самым исключить предательство. В данной ситуации «неприкосновенных» послов не имелось, зато были пленные, и действовал закон кровной мести — додуматься заменить одно другим оказалось нетрудно. Тактика заградотряда тоже не была местным изобретением, а взялась оттуда же — из школьных уроков. «Вот они, плоды образования, — горько усмехался Семен, пытаясь пересчитать валяющиеся в траве трупы. — То ли еще будет!»

Кровавый конвейер заработал. Как вскоре выяснилось, наибольшую жестокость проявляют именно неофиты. «Предавшие» традиции предков и «поклонившиеся Зверю» почему-то сразу начинают испытывать жуткую ненависть к тем, кто этих традиций не предавал и Зверю не поклонялся.

Впрочем, как только численность армии не вполне добровольных союзников приблизилась к сотне, боевые действия быстро пошли на убыль. Сопротивляться такой силе в одиночку стало бессмысленно, а заключение союзов — дело долгое. Тем более что впереди армии захватчиков, как эпидемия, распространялись волны измен и предательств.

Правда, никакой постоянной армии, по сути, и не было — повязанные кровью союзники оставлялись в покое, а в боевые действия втягивались новые силы. Кроме того, захватчики ничего не захватывали, кроме… власти, защищать которую хотелось далеко не всем. Конечно, агрессоры требовали отступления от «веры предков», но это отступление вроде бы было не таким уж и большим. Более того: те, кто имел право (и возможность!) всерьез задумываться, часто приходили к выводу, что от них требуют не отступления, а скорее наоборот — возвращения к истинной вере, к древним забытым традициям!

Так или иначе, но к осени огромная территория — от бывшей Страны Хьюггов на юге до болотистой тундры на севере — оказалась под контролем небольшой группы воинов-лоуринов. Переход в новую веру сопровождался таким количеством взаимных обид и кровавых долгов среди «покоренных» кланов, что они вынуждены были смотреть на «людей Мамонта» как на своих защитников, как на гарантов, так сказать, мирного сосуществования. Семен дождался раздела «сфер влияния» между тремя главными участниками эпопеи и отбыл восвояси. Парням предстояло жить в движении, постоянно объезжая основные стойбища. Семен обещал по первому снегу прислать им несколько собачьих упряжек. От помощи людьми «конквистадоры» отказались — они собирались заняться вербовкой «отмороженных» новобранцев и формировать агентурную сеть — рассказы о шпионах и разведчиках не прошли для них даром.

— Похоже, моя совесть сильно окрепла, — сказал Семен встречающей его Эльхе. — Она выдерживает такой груз, который в былые годы раздавил бы и ее, и меня.

— Это здорово! — обрадовалась женщина. — А кто она такая, эта твоя совесть? Красивая, наверно?

— Нет, — грустно качнул головой Семен. — Она ужасна — вся покрыта мозолями и шрамами.

— Бедненькая! — всплеснула руками Эльха. — Она воительница?

— Нет, — пробормотал Семен, — уже нет…

Он собирался заняться делами школы — самыми, как он считал, важными в его жизни и в жизни этого мира. И занялся. Но не надолго. В лютую осеннюю непогоду главные люди лоуринов призвали Жреца в поселок.

Осенний дождь в степи — это плохо. Сыро, холодно и противно. В том числе и от понимания, что тепло и сухо уже не будет — ни завтра, ни послезавтра. Холмов, долин и перелесков в степи хватает, но спрятаться негде — ничто не мешает ветру бесчинствовать. В поселке лоуринов немного лучше — от степи его отгораживает невысокая каменная грива. Налетая на препятствие, ветер закручивается, теряет силу и рвет покрышки жилищ в разные стороны. Каково уж там приходится дозорному на «месте глаз» рода Волка, лучше не думать…

В другом мире сказали бы, что в такую погоду хороший хозяин и собаку из дома не выгонит. В этом мире так не говорят, потому что еще никому не пришло в голову держать собак — даже щенков — в жилищах. Соответственно, их под дождь и не выгоняют. А вот мальчишек…

Впрочем, подростков тоже никто не выгонял. Им просто не сказали, что можно остаться под крышей. Значит, надо идти — в дождь и ветер, в предутреннюю темноту. Они пошли и не ошиблись — старейшина Медведь уже ждал их, сидя на бревне у Костра Совета. В отличие от своих подопечных, он прикрывался от дождя куском старой прокопченной шкуры. На мальчишках же были лишь рваные засаленные меховые балахоны без рукавов и капюшонов. Впрочем, рубахи имелись лишь у представителей вида Homo sapiens. Неандертальцы и питекантропы обходились набедренными повязками.

— Долго спите, воины! — оскалил старейшина крепкие желтоватые зубы. — А погода-то звенит!

— Дождь же… — робко возразил кто-то из младших.

— Где?! — изумился Медведь. Он поднял лицо кверху, а потом отжал воду из короткой бороды. — Разве это дождь?! Вот, помню, в молодости были дожди, так дожди! А это что?! Так, морось! Зато не жарко — радуйтесь!

— Мы радуемся, — чуть насмешливо заверил кто-то из старших. — Сильно радуемся!

— Правильно делаете, — одобрил наставник и вытянул из-под бревна тяжелый мешок. — Ловите!

Он начал швырять в парней камни — окатанные гальки чуть меньше кулака размером. Светлые и темные. Тот, кто поймает светлый, будет в одной команде, кому достанется темный — в другой. Жеребьевка проходит быстро — камни чуть ли не догоняют в воздухе друг друга. Попробуй-ка схвати, если и глаза-то толком продрать не успел…

— Встречный бой, мальчики, — ласково улыбнулся старейшина и поднял кулак. Чуть подождал и разогнул палец: — Р-раз!

Это одна из «игр», правила которых всем хорошо известны. К тому времени, когда Медведь разогнет пятый палец, команды должны разобрать «оружие» и покинуть тренировочную площадку. Они вернутся на нее с разных сторон и вступят в бой. Тот, кто придет первым, будет иметь преимущество. Командам предстоит пройти разное расстояние — тропа кроманьонцев-нирутов вдвое длиннее, чем тропа неандертальцев-хьюггов, но на последней масса препятствий, почти непреодолимых для обычного человека: попробуй-ка спрыгнуть с трехметрового уступа или влезть на такой уступ, если там и зацепиться-то не за что! В общем, неизвестно, что хуже, особенно если дождь и все вокруг мокрое и скользкое. А главное коварство, основной сволочизм этой «игры» заключается в том, что команды смешанные — неандертальские парни плохо бегают на длинные дистанции, но кроманьонские уступают им в силе и способности брать препятствия с ходу. По своим физическим данным питекантропы-пангиры превосходят и тех, и этих, но соображают они плохо и совершенно не способны к контактному бою — им инстинкты не позволяют. Парни должны на ходу организоваться и стать боевым отрядом — выделить лидера, распределить обязанности, наладить взаимопомощь, разработать план предстоящей атаки. Много чего нужно сделать, пока наматываешь километры по размокшей глине.

При всем при том старейшина Медведь швыряет камни-жребии не просто так — это лишь новичкам кажется, что тут правит случай. На самом деле у тренера случайностей не бывает: в одну команду никогда не попадают те, кто успел сработаться, у кого хорошо получается действовать парой или тройкой.

В середине дня немного потеплело, но дождь усилился. Впрочем, никто этого не заметил…

А потом день кончился — не мог же он длиться вечно?! Это значит, что можно под крышу — в относительное тепло. И можно не двигаться — только ворочать челюстями, пережевывая мясо. А потом упасть на тонкую, но сухую подстилку, накрыться шкурой и спать, спать, спать…

Но нет! Спать можно не всем! Сначала нужно хоть немного отчистить одежду от грязи и починить обувь — тем, у кого есть то и другое. Неандертальцы и питекантропы могут обходиться без обуви, пока не выпадет снег, а вот кроманьонские мальчишки не могут. Старшие умудряются как-то приспособиться — они меньше портят «амуницию», а вот новички… К тому же вечером новенькие часто не в силах даже есть. Значит, старшим нужно заставить этих парней глотать мясо, а потом отправить спать. Самим же придется остаться у огня чинить их одежду и обувь.

Что такое «дом юношей»? Это почти и не дом — три больших дырявых вигвама, соединенных переходами. Покрышка из шкур нуждается в постоянной заботе — подтянуть, подшить, перевязать. Заниматься этим жильцам не хватает ни сил, ни времени. Они здесь только спят, и сон их больше похож на обморок. Тем не менее с наступлением осени старшие подростки умудрились немного подлатать один из отсеков, куда и переселили новичков.

Тот ужасный — дождливый, ветреный и холодный — день перерос в не менее отвратительную ночь. Когда все улеглись и большинство парней тут же уснуло, сквозь шум воды и ветра послышались звуки возни и негромкое взрыкивание. Кто-то бросил на не потухшие еще угли очага пучок смолистой лучины, специально приготовленный на случай ночной побудки. Пламя вспыхнуло почти сразу и осветило мерзкую картину. Чуть согнувшись, у входа стоял низкорослый и тощий старейшина Медведь. С бороды его стекала вода и кровь. Перед ним лежал голый старший подросток-неандерталец. Он держался за живот и хватал ртом воздух — удар, вероятно, пришелся в солнечное сплетение. Двое кроманьонских парней и еще один неандерталец целились в старейшину палками, изображающими дротики.

Медведь отер лицо, отжал бороду, а потом открыл рот и пошатал пальцами передний зуб. Потом закрыл рот, улыбнулся и пихнул ногой лежащего перед ним парня:

— Молодец! Только снизу в челюсть надо было бить, а не прямо. И добивать сразу — ты ж в темноте лучше меня видишь!

Мальчишки просыпались, щурились от света, который казался ярким. Им все было понятно: старейшина попытался незаметно проникнуть в жилище будущих воинов и получил отпор — жалко только, что зуб сохранил. Спавший у входа неандерталец проснулся и, не колеблясь ни секунды, атаковал незваного гостя. Его соседи успели вооружиться и даже бросить в очаг растопку.

— Я вообще-то — продолжал с усмешкой старейшина, — за вас волнуюсь. Вот решил посмотреть, как вы тут живете — не капает ли, не дует ли?

Слова его были, конечно, чистой воды издевательством, поскольку и дуло всюду, и капало со страшной силой. Тем не менее Медведь извлек из кармана тонкий рулон бересты, поджег его и начал пробираться в отсек новичков.

Дыр в покрышке там было значительно меньше, и вода снизу почти не подтекала, поскольку снаружи по периметру прокопана канавка. Дождь, правда, в этот раз был слишком сильным, а канавку, наверное, давно никто не прочищал.

— А ну-ка, всем встать! — негромко приказал Медведь и опустился на корточки, держа свой факел вертикально, чтоб береста не слишком быстро горела.

Его окружили обнаженные тела — худые длинноногие и длиннорукие кроманьонцы, приземистые с бочкообразной грудью и короткими мускулистыми конечностями неандертальцы, крупные покрытые шерстью питекантропы. Сквозняки не успевали выдувать крепкую смесь запахов человеческого и нечеловеческого пота.

— На выход! — кивнул старейшина в сторону соседнего отсека.

Ни слова, ни жеста протеста в ответ. Лишь тоска в глазах — одеться команды не было. Последний из парней еще не успел покинуть помещение, как Медведь, быстро осмотрев спальные места, изрек:

— Ладно уж, пошутил я. Ложитесь спать дальше.

Все знали, что он никогда не шутит, но вернулись и начали укладываться — кошмар отменили. За спиной старейшины возникла короткая возня. Он не оглянулся, а лишь достал из кармана новый рулончик бересты, поджег от почти догоревшего старого и стал ждать, когда станет чуть светлее. Потом поднял свой факел и встал, осветив накрытые шкурами тела вдоль стен.

— По-моему, раньше ты спал вот здесь, а?

— Там мокро! — захлопал ресницами кроманьонский мальчишка. — Снизу подтекает!

— Подтекает, говоришь… А ему не подтекает? — старейшина ткнул пальцем в соседа-неандертальца. — Ему сухо?

— Э-э-э… Ну-у-у… — растерялся парень. — Он же хьюгг, а хьюгги не мерзнут!

— Это тебе в школе сказали? — ласково поинтересовался старейшина.

— Я не учился в школе… — признался мальчишка. — Но все же знают, что хьюгги легче переносят и жару, и холод!

— Так они не мерзнут или… легче переносят? — не отставал Медведь.

— Ну-у… Переносят… Но я же спать не могу! Холодно же! А он… — пацан что-то понял и почти закричал: — Ему же все равно! А я… Я больше не буду!!

— Да уж, наверное, — кивнул старейшина. Он отвернулся и начал пробираться к выходу. — Спите, ребятки.

На другой день из поселка лоуринов в сторону форта побежал питекантроп Эрек. В лапе он держал эстафетную палочку — глиняную трубку, запечатанную с обоих концов, чтобы письмо не намокло. Он мог бы отправить с ней кого-нибудь помоложе из своего семейства, но старейшины обещали за быструю доставку наградить гонца огромным куском красной замши — с ладонь размером! Эрек решил заработать приз сам, чтобы одарить им свою очередную новую жену. Кроме того, пробежать ему нужно было лишь половину пути до форта — там живет другое семейство сородичей. Среди них есть крепкий парень, который в любую погоду с радостью отправится в форт, где его щедро накормят мясом и, может быть, разрешат поиграть в футбол со школьниками. Еще через день — ближе к вечеру — продрогший дозорный сообщил, что к поселку приближаются всадники.

Семен хотел отложить мероприятие — пока не наладится погода. Ему возразили, что затягивать решение вопроса слишком жестоко. Он согласился. Семен предложил построить навес над Костром Совета. Ему сказали, что мокнуть — так уж всем. Он вновь согласился. Семен вообще не хотел принимать в этом участия, но… Но отказаться не мог, потому что Главный Закон лоуринов сформулировал он сам.

Дождь лил как из ведра. Правда, ветер немного поутих, но это было слабым утешением. Тем не менее возле Костра Совета собралось все взрослое население поселка. В первых рядах стояли подростки, проходящие подготовку к посвящению. Зрители накрывались шкурами, кое-кто пытался прикрыть краем и стоявших рядом юношей, однако те отстранялись — не хотели выглядеть слабыми. Ритуальный костер горел слабо, зато дымил со страшной силой. Его пришлось разжечь заранее и закатить в огонь толстые бревна. Лишь когда они хорошенько разгорелись, жар смог противостоять льющейся сверху воде.

Эльха сшила Семену на осень замечательную рубаху, но по герметичности она значительно уступала водолазному костюму — вода стекала по капюшону и через шов на спине сочилась внутрь. А вот Медведь явился на Совет в своей обычной «форме» — в рубахе без капюшона и рукавов. На его кроманьонских воспитанниках были примерно такие же.

— Кажется, все собрались, — сказал старейшина.

— Ага, — согласился вождь и кивнул Кижучу: — Начинай!

Тот вздохнул, обнажил седую плешивую голову и хрипло затянул:

— Тхедуай-я мхаанитту? Тхедуай-я мхаанитту?

— Мгутеллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! — недружным хором ответила толпа. Стоявшие в ней питекантропы лишь беззвучно шевелили губами — столь сложную комбинацию звуков им было ни за что не воспроизвести.

— Скардихонья мхаанитту? Скардихонья мхаанитту? — воззвал Кижуч.

— Мгутелллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! — более слаженно отреагировали люди.

Холодные струйки стекали по Семеновой спине и норовили сквозь пояс пробраться в штаны. Он повторял вместе со всеми слова древнего призыва-заклинания и тосковал. Стоявший перед толпой тощий испуганный мальчишка не был его учеником — в школу он «не прошел по конкурсу». Но парень был урожденным лоурином, причем из рода Волка. В будущем про такого сказали бы: «Голубая кровь!» Здесь же Семен настоял на том, чтобы происхождение никому не давало преимуществ. Впрочем, спорить с ним в этом вопросе никто и не пытался, ведь настоящее рождение — это посвящение, это получение Имени. «Наверное, такой подход правилен, но… Но вот теперь среди подростков стоит белобрысый, широкоплечий, жилистый парень — мой сын. Мог ли он оказаться на месте подсудимого? Трудно сказать…»

Вступление закончилось, и вождь поднялся со своего места. Семен представлял, как тяжело этот мужик переживает происходящее, но за прошедшие годы Черный Бизон свыкся с ролью вождя и безропотно нес бремя власти и ответственности. Он поправил ритуальную повязку на голове, огладил мокрую полуседую бороду и обратился к толпе:

— Всем ли известен Главный Закон лоуринов?

— Да-а… — разноголосый гомон в ответ.

— Все ли знают, что случилось?

— Да-а…

— Хорошо… — вождь медленно вытянул руку в сторону подсудимого: — Говори! Ты хочешь стать лоурином?

— Да!

— Почему?

— Потому что… Потому что лоурины самые сильные, самые лучшие!

— Ты считаешь себя достойным?

— Да! Хорек и Зайчонок прошли посвящение, а я…

— Ответ принят, — остановил вождь мальчишку. — В начале лета ваша группа шла на тропу. Ты оказался возле камней первым. И выбрал себе самый маленький груз. Это правда?

— Это же давно было! В самом начале!! Они все были сильнее меня! Я бы не донес большой камень!

— Ты знал тогда о Праве Первого?

— Знал… Самый большой камень… Самый маленький кусок мяса… Но они же все были все сильнее меня! Я бы отстал! Я бы последним пришел!!

— Ответ принят! — кивнул Черный Бизон и продолжил: — Две полных луны назад вечером после занятий тебя отправили за мясом для всех. Ты не донес его. Это правда?

— Я донес!! — крик на грани истерики. — Почти все донес!! Совсем чуть-чуть отъел!!! Его же много было!! Никто даже и не заметил! А я есть хотел. Удержаться не смог… Такого больше никогда не было… Всего один раз…

— Не один! — печально качнул мокрой головой Черный Бизон. — Не один.

— Ну… Я… Это случайно получилось! Я не хотел! Мне в тот день утром мало еды досталось!

— Ответ принят! — величественно изрек вождь. — Ты улегся спать на сухое место соседа. Это правда?

— Но мне же холодно было! Я заснуть не мог! Зубами стучал… А хьюгги не мерзнут! Им все равно! Они и сейчас голые под дождем стоят — все же видят!

Похоже, Черный Бизон не выдержал взятого тона. Он опустил руку, вздохнул и проговорил негромко:

— Никто не заставляет этих парней ходить от снега до снега без одежды. Но так поступает великий воин Хью, и они берут с него пример. Им тоже холодно — неужели не понимаешь? Впрочем, это уже неважно. — Вождь вновь возвысил голос и закончил: — Ответ принят! Старейшины?

— Виновен, — проговорил Кижуч и вытянул руку ладонью вниз.

— Конечно, виновен, — кивнул Медведь и повторил жест коллеги.

— Что вы ко мне пристали?! — вдруг закричал мальчишка. — Что пристали?! Я больше не буду! Мне же холодно было!

— Жрец? — как бы не слыша криков, вопросил вождь.

Семен собрал силы и повернул к земле налитую свинцом ладонь:

— Виновен.

Все смотрели на него, и никто, наверное, не понял, каким образом в руке у Бизона оказался тяжелый клинок пальмы, висевший до этого на его боку в ножнах. И — почти без замаха — косой рубящий сверху…

Труп упал на землю. Дождь сразу же начал размывать кровь. Ее, впрочем, оказалось немного…

— Тхедуай-я мхаанитту? Тхедуай-я мхаанитту? — затянул Кижуч.

— Мгутеллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! — вразнобой ответила толпа.

— Скардихонья мхаанитту? Скардихонья мхаанитту?

— Мгутеллоу ту тхе…

Смысл этих воплей был ясен всем: умершие предки и еще не рожденные потомки устами ныне живущих одобряют решение, принятое в соответствии с Главным Законом. А звучит он так: «Стать лоурином достоин лишь тот, кто может сказать ближнему: „Я готов умереть сегодня, чтобы ты смог дожить до завтра“».

Пока народ расходился, старейшины и вождь грелись у Костра Совета, а Семен так и сидел на своем месте, впав в какое-то оцепенение. Наконец он очнулся и, поймав вопросительный взгляд Бизона, вздохнул:

— Пошли, что ли… Волшебного напитка выпьем, а то простудимся…

— Что сделаем? — заинтересовался Кижуч. — Про-сту-дым-ся?

— Заболеем от холода, — вяло пояснил Семен.

— Ты что?! — засмеялся Медведь. — Разве от него болеют?!

Конечно же, это был спектакль, финал которого неизвестен лишь подсудимому и зрителям. Само же решение принималось накануне. Процесс был нелегким.

— Слова ты составил правильно, — сказал Кижуч Семену. — Всем понравилось, все давно запомнили. Только ничего нового в этом нет: сколько живу, а не помню, чтобы плохой человек смог пройти лоуринское посвящение.

— У кого червоточина внутри, — поддержал Медведь, — тот просто до посвящения не доживает. Или не выходит из Пещеры. Рассказать, как это делается?

— Рассказывал уже, — буркнул Семен. — Не люди, а звери.

— Чем и гордимся, — кивнул Кижуч. — Если бы такие, как этот пацан, оставались в живых, представляешь, что стало бы с племенем? Вспомни зиму катастрофы, когда мы все тут от голода загибались! Разве хоть один лоурин попытался отнять еду у слабого, женщины или ребенка? А двое воинов вообще сами…

— Не надо! — остановил Семен. — Я ничего не забыл. Но почему обязательно казнь? Почему не изгнание, не лишение права носить оружие?

— Ага, — оскалил зубы Медведь, — чтобы такой придурок прибился к имазрам или аддокам? Или просто однажды всадил тебе дротик в спину?

— Но почему?!

— А потому, — поучительным тоном начал Кижуч, — что такие чудики ничего не прощают и не забывают. Ведь под руку к Медведю идут лишь те, кто желает чего-то добиться в Среднем мире. Кто-то, чтоб стать ближе к Служению, а кто-то, чтоб доказать себе и другим, что он лучший. Раздавить червяка в себе парень не может, отказаться от подготовки — тоже. Допустим, мы его выгоним — он поймет, что дурак? Вряд ли! Скорее, и дальше будет считать себя хорошим, а нас — злодеями, которые обидели его ни за что.

— Ты заметил, Семхон, — развил тему Медведь, — что если рядом со свежим мясом положить тухлое, то оно свежим не станет, а вот свежее испортится гораздо быстрее. Сегодня мы оставим в живых сомнительного парня — одного, второго, третьего. А завтра, если уцелеем, будем заводить эту — ну, ты рассказывал, как ее? — тыр-му? И мили-цую?

— Но публичная казнь понизит в глазах людей ценность человеческой жизни! — привел главный аргумент Семен. — А она и так здесь не высока!

— Зато поднимет ценность лоуринов, — парировал Кижуч. — Это важнее, поскольку на нас держится Служение Людей. Пусть все знают, как и откуда берутся лоурины!

— Вот ведь на мою голову… — окончательно расстроился Семен. — Я же хотел лишь узаконить, сделать явной для всех связь между властью и ответственностью!

— Вот она и узаконится, — подал голос вождь. — И станет очень явной. А то сейчас каждый хочет стать лоурином. Нам же с тобой, Семхон, не двадцать лет — надо думать, кто после нас будет исполнять Служение!

— Надо… — вздохнул Семен. — Но поймите вы: не могу я детей убивать!

— А взрослых? — очень серьезно спросил Кижуч. — Если хочешь, можешь не приходить к Костру.

— Нет, — сказал Жрец. — Я буду с вами.